Немного звука не помешаетСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Под высокими потолками ему нравится больше, ему просторнее и мелодичнее. Ему всегда хотелось жить в просторных коридорах, летать, не видя под собой земли. А здесь… здесь ему не так свободно. Но что он может сделать? Он всего лишь звук. Ему незачем капризничать, когда у него только один слушатель. И сейчас он жалуется. Жалуется на трещины в потолке, жалуется на обилие мебели и на плохую акустику. Но я говорю: «Пой», - и он старается. Сквозняк треплет шторы, волоча их с тихим шелестом по земле. Так ветер баюкает сухие опавшие листья, чтобы хоть как-то отвлечь их от собственной смерти. Меланхолично и так банально тоскливо. Я не буду аплодировать. Окно открыто, а я понимаю, что он просто халтурит. Обидится ведь, если ему сказать. На улице лают собаки, а колокольчики над окном тихо позвякивают. «Ослепительно белый снег норовит попасть в глаза, холодными каплями застывая на ресницах. Руки крепко сжимают поводья, подстёгивая лошадей. Крепкие шеи увешаны бубенцами, копыта хрустят снегом. Сани скользят по земле, едва ощутимо подпрыгивая. За спиной лают псы, поднимая своими лапами в воздух комья сбитого снега. Шея судорожно вжимается в плечи, руки, кажется, примёрзли к поводьям. Мороз, как эти самые псы, вгрызается в щёки, раскрашивая их ярким румянцем…»Тело бьёт мелкой дрожью, а кончики пальцев замёрзли. Хочется вскинуть руки и зааплодировать ему, но одновременно хочется продолжения. И это всё?Тетради на столе распахиваются властным порывом ветра. Не читая, он переворачивает страницы, скользя своим безынтересным взглядом по пустым линиям. Теперь уже не пустым, а заполненным симфонией ветра. Тетрадь закончилась, а симфонию можно продолжить. Пиши то же самое, только в обратную сторону. Шелестят страницы, покрываясь прозрачными нотами. Ещё и ещё, пока нотный ряд полностью не заполнится. И тогда это можно поставить на вечный повтор, который всегда будет разным. Который всегда будет напоминать…«Прибой. Волны разбиваются друг о друга, каждый раз поднимаясь, всё выше, но не достаточно, чтобы победить. Песок на берегу мокрый, а пена солёная. Но брызги тёплые, как капли солнца и море отзывается его улыбкой. Волны шутливо бьются друг о друга. Прибой ласкает увязшие в песке стопы. Песок хрустит под ногтями, а в лёгких плещутся крохотные рыбки. Буль-буль - пузырьки взмывают к верху. Водная гладь прозрачна, впереди маячит солнце, расплываясь лужицей мягкого масла. Всё глубже и глубже. Водоросли щекочут глаза, соль покрывает ноздри». Прекрати. Тетради летят на пол. Да, мне не нравится. Злись сколько угодно. А лучше - замолчи. Молчание у него тоже эмоциональное. Он играет пылью в воздухе и звенит в ушах - обиженно и с деланной печалью от чего на губах горчит. Невидимая волна звука обдаёт всё тело и в голове что-то переклинивает. Так тяжело поднять голову, потому что уши залиты водой. Сквозь водную толщу доносятся раскаты грома и чей-то надоедливый писк. Всё громче и громче. Прибой утихает, уступая место этому писку, а я морщусь от боли, закрывая уши, но тщетно. От него не сбежать. Но вот всё на секунду проясняется. Не слышно страшных волн и дребезжания, но взамен внутри нарастает вибрация. Мир стал тихим и тишина напугана. Слышу своё тяжёлое дыхание, удары беспокойного сердца - сначала быстро, а после всё медленней и медленней. Тишина способна внушить страх - она им лучится, она им переливается и играет. И дрожь в руках теперь ощутима. Волны ударяют о берег с двойной силой. Тело сводит спазмом. И вновь тихо. А в отдалении уже слышны первые порывы ветра и треск песка. Шуршание в ушах не даёт покоя, я зажмуриваюсь, не чувствуя тела. Я тону в песке, словно в вязкой смоле. Словно в болоте, что поглощает меня по клеточкам, по частицам. И я не могу остановиться. Я уже по ту сторону, там, где в глазах грохочет гром. Виски горят и боль пробегает по всему телу. Но до чего же приятно…Так необычно. Здесь всё так… концентрированно. Чувство, удвоенное в два, нет, в десять раз. И шум в ушах теперь напоминает шелест деревьев, что окружают тебя прочным кругом, кружа в танце листьев. Порыв ветра подхватывает, унося прочь и свист от скорости в ушах способен разорвать надвое. Голова раскалывается. Скалы. Холодные скалы без единой капли жизни. Но они такие шумные в своём вечном молчании. И каждый шаг отдаётся эхом в голове, каждый вздох слышится как сильный ветер. Он поднимает в воздух пыль, что пролежала здесь сотни лет, а пыли есть, что рассказать. Она звенит в воздухе тысячей крохотных колокольчиков, перекликивается друг с другом, сливаясь в какофонию, что режет уши. Вот как оно звучит - какофоническое безумие. И оно режет, брызжет кровью - только изнутри, когда внешне ты цел. Цел как никогда. От напряжения что-то внутри рвётся что-то слабое, не выдержавшее такого напора. Дыхание спёрло, меня выворачивает звуком. Под высокими потолками ему нравится больше, ему просторнее и мелодичнее. Ему всегда хотелось жить в просторных коридорах, летать, не видя под собой земли. А здесь… здесь ему не так свободно. Но что он может сделать? Он всего лишь звук. Ему незачем капризничать, когда у него только один слушатель. И сейчас он жалуется. Жалуется на трещины в потолке, жалуется на обилие мебели и на плохую акустику. Но я говорю: «Пой», - и он старается. Сквозняк треплет шторы, волоча их с тихим шелестом по земле. Так ветер баюкает сухие опавшие листья, чтобы хоть как-то отвлечь их от собственной смерти. Меланхолично и так банально тоскливо. Я не буду аплодировать. Окно открыто, а я понимаю, что он просто халтурит. Обидится ведь, если ему сказать. На улице лают собаки, а колокольчики над окном тихо позвякивают. «Ослепительно белый снег норовит попасть в глаза, холодными каплями застывая на ресницах. Руки крепко сжимают поводья, подстёгивая лошадей. Крепкие шеи увешаны бубенцами, копыта хрустят снегом. Сани скользят по земле, едва ощутимо подпрыгивая. За спиной лают псы, поднимая своими лапами в воздух комья сбитого снега. Шея судорожно вжимается в плечи, руки, кажется, примёрзли к поводьям. Мороз, как эти самые псы, вгрызается в щёки, раскрашивая их ярким румянцем…»Тело бьёт мелкой дрожью, а кончики пальцев замёрзли. Хочется вскинуть руки и зааплодировать ему, но одновременно хочется продолжения. И это всё?Тетради на столе распахиваются властным порывом ветра. Не читая, он переворачивает страницы, скользя своим безынтересным взглядом по пустым линиям. Теперь уже не пустым, а заполненным симфонией ветра. Тетрадь закончилась, а симфонию можно продолжить. Пиши то же самое, только в обратную сторону. Шелестят страницы, покрываясь прозрачными нотами. Ещё и ещё, пока нотный ряд полностью не заполнится. И тогда это можно поставить на вечный повтор, который всегда будет разным. Который всегда будет напоминать…«Прибой. Волны разбиваются друг о друга, каждый раз поднимаясь, всё выше, но не достаточно, чтобы победить. Песок на берегу мокрый, а пена солёная. Но брызги тёплые, как капли солнца и море отзывается его улыбкой. Волны шутливо бьются друг о друга. Прибой ласкает увязшие в песке стопы. Песок хрустит под ногтями, а в лёгких плещутся крохотные рыбки. Буль-буль - пузырьки взмывают к верху. Водная гладь прозрачна, впереди маячит солнце, расплываясь лужицей мягкого масла. Всё глубже и глубже. Водоросли щекочут глаза, соль покрывает ноздри». Прекрати. Тетради летят на пол. Да, мне не нравится. Злись сколько угодно. А лучше - замолчи. Молчание у него тоже эмоциональное. Он играет пылью в воздухе и звенит в ушах - обиженно и с деланной печалью от чего на губах горчит. Невидимая волна звука обдаёт всё тело и в голове что-то переклинивает. Так тяжело поднять голову, потому что уши залиты водой. Сквозь водную толщу доносятся раскаты грома и чей-то надоедливый писк. Всё громче и громче. Прибой утихает, уступая место этому писку, а я морщусь от боли, закрывая уши, но тщетно. От него не сбежать. Но вот всё на секунду проясняется. Не слышно страшных волн и дребезжания, но взамен внутри нарастает вибрация. Мир стал тихим и тишина напугана. Слышу своё тяжёлое дыхание, удары беспокойного сердца - сначала быстро, а после всё медленней и медленней. Тишина способна внушить страх - она им лучится, она им переливается и играет. И дрожь в руках теперь ощутима. Волны ударяют о берег с двойной силой. Тело сводит спазмом. И вновь тихо. А в отдалении уже слышны первые порывы ветра и треск песка. Шуршание в ушах не даёт покоя, я зажмуриваюсь, не чувствуя тела. Я тону в песке, словно в вязкой смоле. Словно в болоте, что поглощает меня по клеточкам, по частицам. И я не могу остановиться. Я уже по ту сторону, там, где в глазах грохочет гром. Виски горят и боль пробегает по всему телу. Но до чего же приятно…Так необычно. Здесь всё так… концентрированно. Чувство, удвоенное в два, нет, в десять раз. И шум в ушах теперь напоминает шелест деревьев, что окружают тебя прочным кругом, кружа в танце листьев. Порыв ветра подхватывает, унося прочь и свист от скорости в ушах способен разорвать надвое. Голова раскалывается. Скалы. Холодные скалы без единой капли жизни. Но они такие шумные в своём вечном молчании. И каждый шаг отдаётся эхом в голове, каждый вздох слышится как сильный ветер. Он поднимает в воздух пыль, что пролежала здесь сотни лет, а пыли есть, что рассказать. Она звенит в воздухе тысячей крохотных колокольчиков, перекликивается друг с другом, сливаясь в какофонию, что режет уши. Вот как оно звучит - какофоническое безумие. И оно режет, брызжет кровью - только изнутри, когда внешне ты цел. Цел как никогда. От напряжения что-то внутри рвётся что-то слабое, не выдержавшее такого напора. Дыхание спёрло, меня выворачивает звуком. Каким-то невообразимым звучанием колышущихся в поле цветов и движущихся облаков вперемешку с гудением колокола. Бам-бам по телу и вибрации выкручивают тебя наизнанку, выдавливают из лёгких кислород. Что-то хрустит, как хрустят под ногами листья, как хрустят старые детские косточки. Так хрустят мои суставы, так выворачиваются позвонки, но звучит настолько необычно, что сразу и не поверишь. Звучит одновременно, как горящие в огне ветки, медленно превращающиеся в угольки, как обороты рулетки и как заканчивающийся в музыкальной шкатулке завод. Я ломаюсь по частям. Только глаза продолжают видеть и уши - слышать. Ещё немного и я услышу время. Я уже его чувствую. Я чувствую, как медленно гниют мышцы, как сползает кожа и кости превращаются в прах. Ни с чем это невозможно сравнить, ничто в мире на это не похоже. Это как слияние всех звуков воедино. И это его шедевр. Это, несомненно, шедевр звука. Что-то щёлкает, а затем я слышу мелодичную игру фортепиано. И почему-то я открываю глаза, беспомощно глядя по сторонам. Всё так расплывчато и неясно, но вот я ловлю в фокус человека. Я различаю черты отцовского лица и понимаю, что лежу на кровати, а за окном холодом веет ночь. - Лежишь тут в темноте, да ещё такая тишина. Я подумал, что немного звука не помешает, - и я вижу в его руке проигрыватель, из которого доносятся столь прекрасные звуки, разбудившие меня. - Да, - протягиваю немного саркастично. - Немного звука не помешает… Совсем немного…Попробуй теперь послушать свою музыку после этого. Попробуй теперь послушать музыку, когда ты знаешь, на что способен звук. И если вдруг в твоей музыке ты услышишь хоть малейшее присутствие того звука, что знаком мне - беги. Беги, если не хочешь стать его пленником. Потому что, услышав его однажды, я уже не мог забыть. И теперь я жду его, я ищу его. Послушай меня, мало в какой музыке он есть. Тогда почему бы тебе не попытаться найти его? Найди его, прошу тебя. И если найдёшь, скажи ему, что я жду его…Скажи ему, что я жду.