НематериальноеСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Я проснулся, когда решил, что мне на грудь легла кошка.

Тем памятным вечером накануне я перебрал пива и завалился спать, даже не отключив монитор, только поставив на паузу фильм. Это была пятница, и я решил, что спокойно досмотрю его завтра... то есть уже сегодня, так как времени было за полночь.

И вот, ранним утром, серый свет которого проникал в окно, я с неудовольствием понял, что на меня уселась наглая жирная кошка и мешает мне дышать. Вознамерившись прогнать сволочное животное, я открыл глаза и вспомнил вдруг, что никакой кошки у меня нет. Дышать, тем временем, становилось всё тяжелее. Попытался поднять руки. Это просто движение далось мне с величайшим трудом, словно гравитация на планете за ночь резко возросла. Или словно простыня, под которой я (нагишом, как обычно) спал, стала весить сотни килограмм.

И этот вес всё увеличивался.

Я уже практически не мог дышать, непрошеное воображение услужливо показало, как через минуту моя грудная клетка будет раздавлена этой незримой тяжестью. Приступ астмы? У меня никогда не было астмы, и почему паралич? Хрипя и завывая, плача от страха и досады, я с превеликим трудом скатился с кровати и грянулся на пол. К тому времени я был уверен, что меня настиг инсульт или что-то вроде, и клял себя за нездоровый образ жизни вообще и выпитое накануне «Жигулёвское» в частности. Надо было добраться до стола, достать мобильный и набрать 112, 911 или что там полагается в таких случаях. На какой-то миг я даже ощутил себя героем сериала о докторе Хаусе и мысленно усмехнулся. Итак, я свалился с кровати...

И тяжесть пропала. Лёгкие с тихим хрустом рёбер расправились, впитывая живительный кислород.

Я встал и прислушался к своему телу. Как будто всё в порядке. Осмотрел кровать. Ничего. Щёлкнул выключателем на стене. То есть хотел щёлкнуть — клавиша не нажималась, словно была приклеена. Чертыхнувшись, я пошлёпал босыми ногами на кухню — немилосерден сушняк после трёх литров пива.

Кувшин с кипячёной водой кто-то намертво приклеил к столу. Краны на смесителе не поворачивались. Свет не зажигался.

«Или всё это — продолжение ночного кошмара, или чья-то злая шутка», — так подумал я про себя и едва не сломал пальцы, попытавшись раздвинуть рывком занавески.

Вы понимаете?

Форточка была приоткрыта, потому что вечером я курил, сидя на подоконнике. Занавески слегка колыхались на прохладном утреннем сквозняке, но на ощупь казались сделанными из титана. Судорожно обошёл я всю квартиру, кроме туалета, потому что его дверь была закрыта и не открывалась. Я пытался трогать и перемещать вещи, дёргал дверцы шкафов и книги на полках, пинал шторы, бил в стёкла и монитор компьютера, толкал пустые бутылки. У меня не получилось даже смазать пальцем оставшуюся на столе каплю пива — она была твёрдой; неподвижной и несокрушимой, как скала, как и вообще всё здесь.

Когда я в отчаянии сел на железную, судя по ощущениям, кровать, меня осенило: это остановилось время. Время остановилось, а я почему-то нет. И я сейчас для стороннего наблюдателя невероятно быстро мечусь по квартире, будто какой-нибудь Флэш или Супермен. Поэтому я не могу ничего сдвинуть. Временная аномалия.

Хорошая была теория. Только я ошибся. Да и сам быстро это понял — часы шли, люди на улице тоже шли, кричали дети у школы за углом, ехали машины. В девять утра завибрировал будильником и свалился со стола телефон; я не стал его ловить, потому что он раздробил бы все мои кости, но спокойно упал бы на пол. К тому времени всё стало более или менее ясно, хотя для порядка я ещё покричал перед дверью на лестницу, пока не охрип.

Простыня. Утром меня чуть не задушила обыкновенная простыня в тот момент, когда я начал утрачивать... материальность. Простыня просто хотела опасть на пустую кровать, и хорошо ещё, что я не сплю в трусах. Вам смешно? Мне тоже иногда бывает смешно. Иногда я смеюсь целыми днями — хохочу до изнеможения, не переставая.

Две недели я созерцал один и тот же кадр из фильма Тарантино, оставленный на мониторе, гулял из комнаты в комнату, смотрел в окно, на людей. Голод и жажда больше меня не посещали. Из ощущений осталась только боль, и, чтобы заставить себя хоть что-то почувствовать, я с разбега бился лицом о предметы и стены, резал себе руки о края скатерти, пытался даже выколоть глаз углом оставленной на столике газеты. Шла кровь, но вряд ли её кто-нибудь мог видеть. А умереть у меня так и не вышло, ни тогда, ни потом. В конце концов, и боль покинула меня.

Спустя две недели началась суета. Приходил брат, потом родители, потом родители и милиция, потом брат и ещё какие-то люди. Мама обычно плакала. Приехали грузчики и увезли кое-что из мебели, брат забрал компьютер. Меня не видели, не слышали. Я понял, что лучше сесть где-нибудь в углу, чтобы тебя не снесли на ходу все эти плотные, материальные тела, пришедшие в твой саркофаг. К тому времени мой рассудок впервые помутился.

Вы спросите, почему я не пытался выйти, выбежать, вырваться на улицу, пока была открыта дверь? О, я пытался поначалу. Ха. Ха. Вся злобная, жестокая ирония мироздания воплотилась для меня в занавеске из деревянных бусин, что висит на косяке входной двери. Глупый и безвкусный, этот элемент декора стал для меня непробиваемой стеной на пути к свободе. Смыкающиеся сразу за спинами входящих и выходящих людей, нити с чёрно-белыми бусинами не оставляли мне ни малейшего шанса на побег.

Прошло два или три года. Я больше не ходил по пустой квартире, старался даже не открывать глаз. Жалкое, невидимое и не оставляющее следов существо, многажды безумное в своём заточении, я сидел в пыльном углу собственной бывшей комнаты месяцами, обхватив руками колени и уставившись в темноту под закрытыми веками. Что я мог? Я ничего больше не хотел. Наверное, именно вот так превращаются в призраков. Тогда знайте, что призраки — самые несчастные на Земле существа. Иногда я подолгу стоял у окна и смотрел вниз, где ходят по тротуару ничего не подозревающие люди, смотрел, как свет дня сменяется ночной темнотой, которой на смену вновь и вновь приходит утро. Кажется, однажды меня увидел маленький ребёнок. Он рассеянно водил глазами по окнам, а потом огромными глазами посмотрел, казалось, прямо на меня и с громким рёвом убежал в объятия матери.

Потом в квартире поселился первый жилец. За ним — ещё один, и ещё. Они менялись быстро — я не следил. Может, чувствовали моё присутствие, и им это не нравилось. Сейчас здесь живёт молодая девушка с длинными волосами цвета крыла кладбищенского ворона и старинным именем Виктория. Она натащила свечей, книг по магии и оккультизму. Она покуривает с друзьями травку вечерами, а потом они беседуют про параллельные миры и иные сущности, невидимые человеческим взглядом.

Мне впервые стало интересно.

Я стал выходить из своего угла; садился за спиной у одного из гостей и слушал разговор.

А недавно Виктория увлеклась теорией, согласно которой на магнитной аудиоплёнке, записывающей звук в пустом помещении, можно услышать голоса умерших людей. У неё не нашлось магнитофона, девушка приобрела обычный цифровой диктофон размером с мобильник. Стала оставлять его включенным в большой комнате на ночь. Ради интереса я однажды что-то провыл в него.

И прибор записал мой голос. Сквозь шум помех и треск статики. Вика, девочка моя, впечатлилась. Я месяц заново учился говорить. Ради тебя, ради себя. Поначалу выходил только вой, но сейчас я уже вполне разборчиво могу говорить — слышишь? Ты вновь оставила включенным свой диктофон, спасибо. Я смог рассказать свою историю.

Ты ведь как раз нечто такое хотела услышать? Не так ли?

Я говорил долго, и за окном наступает очередное утро. Я охрип и устал.

Сейчас я вернусь в нашу комнату, сяду, как обычно, возле кровати и стану гладить тебя по волосам своей скрюченной рукой, напевая беззвучную колыбельную.