НелюдиСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Леха Сиплый, или просто Хрипун, так звали старого бородатого бомжа, роющегося в мусорном контейнере во дворе новостройки, на окраине города. Район был престижным, а вот бомж, копавшейся в отходах, самым простым, грязным и заурядным, как и все люди, чья жизнь понеслась под откос, когда они по своей или чужой вине спустили будущее в унитаз. В подвале старой хрущевки, где последний год обитал Сиплый, квартировалось еще девять человек. У каждого из них была своя собственная история о том, как он очутился на улице, но на девяносто процентов они все были схожи и банальны, и отличались лишь скоростью превращения индивидов в никчемную молчаливую тварь, роющуюся в помоях на задворках жизни. У всех, кроме Сиплого. Сиплый, в прошлом врач-ветеринар, с высшим образованием и, что называется божьим даром к врачеванию зверушек всех мастей, оказался на улице не из-за пьянства, как большинство бездомных. Причина, по которой он оказался на улице, была поистине трагичной и не имела ничего общего с его глупостью или вредным пристрастием – на улицу его выбросил собственный сын. Вот так запросто, как вшивого котенка, да что там котенка, как старую бесполезную вещь, сын выволок пораженного до полуобморока пожилого отца на улицу, и, недвусмысленно, определил его «место под солнцем». Пополнявший ряды бездомных Алексей, никогда и никому не рассказывал причину такого неадекватного поведения со стороны сына, предпочитая держать боль унижения в глубине себя, жить с ней наедине, ни разу вслух не обвинив Игоря. Первый месяц дался тяжело. На улице стояла глубокая осень, без конца лили холодные дожди, температура с каждым днем падала, и ночевать на чердаке старой пятиэтажки, становилось все трудней. Порой холод так сковывал тело, что Алексей Владимирович Бойко, так когда-то звали Леху Сиплого, скулил и выл, как побитый дворовый пес, вытирая замерзающие на щеках слезы. Холод и постоянно терзающий голод, от которого невозможно было уснуть, были ужасны, но это было ничто, по сравнению с унижением, которое испытывал Алексей, когда протягивал руку возле огромного супермаркета, или рылся в мусорном контейнере, а мимо него кто-то проходил. Каждый раз, услышав упреки и оскорбление в свой адрес, Сиплый опускал глаза и сжимал боль в кулак, не позволяя себе роскоши произнести слово в ответ. Он терпел все: унижение, боль, холод, голод и ни разу так и не осмелился заступиться за себя. На второй месяц мытарства по подвалам, чердакам и помойкам, Алексей Владимирович встретил Витька, который в их кругах именовался Рябым, за многочисленные веснушки на лице. Тогда-то бывший врач-ветеринар и получил кличку Сиплый, за характерное шипение при произнесении слов, появившееся у него в результате давней операции по удалению опухоли на гортани. Витек, проживший на улице ни один год, сразу объяснил, теперь уже просто Сиплому, все нюансы бродячей жизни и то, как выжить в каменных джунглях, не имея дома и постоянной работы. Витек и сотоварищи промышляли сбором всего, что можно было отнести в приемный пункт, от черного металла и до пластиковых бутылок. Так интеллигентный человек превратился в дипломированного бойкого сборщика вторсырья, обеспечивающего свое жалкое, но все-таки, существование. Так прошел год и теперь Сиплый, втянувшийся и смирившийся с новым существованием, почти не вспоминал прежнюю жизнь, словно ее никогда и не было. Лишь изредка, в наиболее памятные для него даты, он позволял себе поностальгировать в одиночку, вспоминая прежние годы за бутылочкой сухого красного вина и кусочком сыра «Дорнблю», которые он покупал на скопленные за долгие месяцы деньги. Основная выручка от сдачи вторсырья, шла в общую казну, которую банда пропивала, порой, за одну ночь. Но Сиплый не возникал, у него была какая-никакая, но крыша над головой и относительно сытый желудок. Кстати, единственное, чем гордился Леха в своем нынешнем положении, так это в том, что он, несмотря ни на что, ни на какие трудности, до сих пор не спился и не превратился в тех обоссаных нелюдей, коими становились его сотоварищи, каждый день, отмечая «улов» нескончаемой пьянкой. Если быть точным, то он вообще не пил, конечно, за исключением тех нескольких памятных дней, о которых он никому не рассказывал. По большому счету он был доволен. По крайней мере, пытался найти во всем этом что-то положительное: да живет в подвале, зато в тепле; да скитается целый день по помойкам в поисках всего, что можно сдать, зато не голоден; да, выглядит ужасно, едва похожим на человека, зато до сих пор не протянул ноги. Когда ты бомжуешь и ведешь асоциальный образ жизни, трудно иметь какие-то увлечения или пристрастия, однако у Лехи они все-таки были, и даже целых две: первая – это книги, которые он находил в мусорных баках. Вторая – бездомные, грязные, как и он сам, животные. Сиплый остался верен своему призванию и, как мог, лечил, кормил и любил бедных, никому не нужных зверушек, бродящих среди ненавидящих их людей. Леха Сиплый, или просто Хрипун, так звали старого бородатого бомжа, роющегося в мусорном контейнере во дворе новостройки, на окраине города. Район был престижным, а вот бомж, копавшейся в отходах, самым простым, грязным и заурядным, как и все люди, чья жизнь понеслась под откос, когда они по своей или чужой вине спустили будущее в унитаз. В подвале старой хрущевки, где последний год обитал Сиплый, квартировалось еще девять человек. У каждого из них была своя собственная история о том, как он очутился на улице, но на девяносто процентов они все были схожи и банальны, и отличались лишь скоростью превращения индивидов в никчемную молчаливую тварь, роющуюся в помоях на задворках жизни. У всех, кроме Сиплого. Сиплый, в прошлом врач-ветеринар, с высшим образованием и, что называется божьим даром к врачеванию зверушек всех мастей, оказался на улице не из-за пьянства, как большинство бездомных. Причина, по которой он оказался на улице, была поистине трагичной и не имела ничего общего с его глупостью или вредным пристрастием – на улицу его выбросил собственный сын. Вот так запросто, как вшивого котенка, да что там котенка, как старую бесполезную вещь, сын выволок пораженного до полуобморока пожилого отца на улицу, и, недвусмысленно, определил его «место под солнцем». Пополнявший ряды бездомных Алексей, никогда и никому не рассказывал причину такого неадекватного поведения со стороны сына, предпочитая держать боль унижения в глубине себя, жить с ней наедине, ни разу вслух не обвинив Игоря. Первый месяц дался тяжело. На улице стояла глубокая осень, без конца лили холодные дожди, температура с каждым днем падала, и ночевать на чердаке старой пятиэтажки, становилось все трудней. Порой холод так сковывал тело, что Алексей Владимирович Бойко, так когда-то звали Леху Сиплого, скулил и выл, как побитый дворовый пес, вытирая замерзающие на щеках слезы. Холод и постоянно терзающий голод, от которого невозможно было уснуть, были ужасны, но это было ничто, по сравнению с унижением, которое испытывал Алексей, когда протягивал руку возле огромного супермаркета, или рылся в мусорном контейнере, а мимо него кто-то проходил. Каждый раз, услышав упреки и оскорбление в свой адрес, Сиплый опускал глаза и сжимал боль в кулак, не позволяя себе роскоши произнести слово в ответ. Он терпел все: унижение, боль, холод, голод и ни разу так и не осмелился заступиться за себя. На второй месяц мытарства по подвалам, чердакам и помойкам, Алексей Владимирович встретил Витька, который в их кругах именовался Рябым, за многочисленные веснушки на лице. Тогда-то бывший врач-ветеринар и получил кличку Сиплый, за характерное шипение при произнесении слов, появившееся у него в результате давней операции по удалению опухоли на гортани. Витек, проживший на улице ни один год, сразу объяснил, теперь уже просто Сиплому, все нюансы бродячей жизни и то, как выжить в каменных джунглях, не имея дома и постоянной работы. Витек и сотоварищи промышляли сбором всего, что можно было отнести в приемный пункт, от черного металла и до пластиковых бутылок. Так интеллигентный человек превратился в дипломированного бойкого сборщика вторсырья, обеспечивающего свое жалкое, но все-таки, существование. Так прошел год и теперь Сиплый, втянувшийся и смирившийся с новым существованием, почти не вспоминал прежнюю жизнь, словно ее никогда и не было. Лишь изредка, в наиболее памятные для него даты, он позволял себе поностальгировать в одиночку, вспоминая прежние годы за бутылочкой сухого красного вина и кусочком сыра «Дорнблю», которые он покупал на скопленные за долгие месяцы деньги. Основная выручка от сдачи вторсырья, шла в общую казну, которую банда пропивала, порой, за одну ночь. Но Сиплый не возникал, у него была какая-никакая, но крыша над головой и относительно сытый желудок. Кстати, единственное, чем гордился Леха в своем нынешнем положении, так это в том, что он, несмотря ни на что, ни на какие трудности, до сих пор не спился и не превратился в тех обоссаных нелюдей, коими становились его сотоварищи, каждый день, отмечая «улов» нескончаемой пьянкой. Если быть точным, то он вообще не пил, конечно, за исключением тех нескольких памятных дней, о которых он никому не рассказывал. По большому счету он был доволен. По крайней мере, пытался найти во всем этом что-то положительное: да живет в подвале, зато в тепле; да скитается целый день по помойкам в поисках всего, что можно сдать, зато не голоден; да, выглядит ужасно, едва похожим на человека, зато до сих пор не протянул ноги. Когда ты бомжуешь и ведешь асоциальный образ жизни, трудно иметь какие-то увлечения или пристрастия, однако у Лехи они все-таки были, и даже целых две: первая – это книги, которые он находил в мусорных баках. Вторая – бездомные, грязные, как и он сам, животные. Сиплый остался верен своему призванию и, как мог, лечил, кормил и любил бедных, никому не нужных зверушек, бродящих среди ненавидящих их людей.

Порой перемещаясь безмолвным призраком от бака к баку, от помойки одного двора к другому, он собирал целую стаю из бездомных собак, шествующих по пятам за своим любимцем. Леха любил всех животных и никогда не делал исключений ни для кого, в широте своей любви. Кошки, собаки, голуби, воробьи, для него не существовало разницы – все твари божьи, созданные и любимые им. Причем Лехина любовь не ограничивалась простым поглаживаем по шерсти, он заботился о них, кормил и ухаживал за каждым. По этой самой причине, он рылся в мусорных баках, в поисках съестного. Своего пайка, даже с учетом утаенных от остальных сотоварищей денег, что тут скрывать и жеманничать, не хватало на прокорм многочисленных любимцев. Вот и сейчас Сиплый копался в мусорном контейнере, переворачивая пласт за пластом, разрывая завязанные пакеты и открывая коробки, в поисках всего, что можно было скормить многочисленной армии братьев меньших, собравшихся стайкой возле мусорки. Все, что могло пойти на прокорм, Леха заботливо складывал в свою сумку, чтобы потом разделить поровну и раздать каждому питомцу его порцию съестного. Разорвав очередной мусорный пакет, Сиплый радостно крякнул, обнаружив внутри шикарный, по меркам бездомных, ужин. По всей видимости, кто-то из жильцов дома, проинспектировал холодильник и, обнаружив просроченные мясные продукты, поспешил избавиться от смертельно-опасных яств, во избежание пищевого отравления. - Вот это удача, так удача! – воскликнул Леха, обращаясь к собравшейся лохматой публике, высунувшись из контейнера. – Похоже сегодня у нас пир горой!Осторожно, чтобы не свалиться, и, не дай бог чего-нибудь себе не сломать ненароком, Сиплый перевалился через край и, аккуратно поставив сумку на асфальт, перенес тело, вставая на ноги. - Ну, что, собакины?! Признавайтесь у кого из вас сегодня день рождения?Заметив радость на лице хозяина и, ощутив положительные эмоции, исходящие от него, собаки дружно завиляли хвостом, окружая Сиплого. - Да-да, кто-то из вас сегодня, точно именинник, коли господь послал нам такой стол! Ну, признавайтесь, кто? Может ты, черныш? Или ты, пират? – спросил Леха, потрепав по загривку здоровенного черного пса. Несмотря на жутковатую хрипоту, для собравшейся братии, его голос был слаще любой музыки. – Сейчас, сейчас, только не толкаться, всем хватит, уверяю вас!Леха сделал знак рукой и собаки, не хуже породистых воспитанных псов, покорно сели на задние лапы в ожидании своей пайки. Сиплый подмигнул им и сунул руку в сумку, извлекая из ее недр первый праздничный кусочек. Он уже собирался разделить его на несколько частей и скормить питомцам, как внезапно заметил приближающуюся тень незнакомца. Появление незнакомца напрягло Леху, будто где-то глубоко в подсознании звякнул тревожный звоночек. Обычно люди проходят мимо, не обращая на бомжей никакого внимания или делая вид, что не замечают бездомного, что вполне устраивало Сиплого, но в этот раз он почуял неладное. Внутри все заклокотало, захотелось спрятаться или бежать со всех ног подальше от этого места. Человек двигался неуверенно, слегка пошатываясь, словно был пьян. Когда он вышел на тускло освещенный пятачок перед мусоркой, Леха заметил в его руке пистолет. - Что, бомжара, собачек подкармливаешь?! – язвительно, с нескрываемым презрением, спросил молодой парень, лет двадцати, остановившись перед ним в пяти метрах. Леха не знал, что ответить агрессивно настроенному, явно крепко выпившему, парню, поэтому лишь развел руками. - Давай, сделай это! – крикнул кто-то из глубины двора. «Что происходит»?! – завопило запаниковавшее сознание. - Тогда проглоти вот это! – крикнул парень, вскидывая руку с пистолетом. Сиплый только и успел рот открыть, как грянули выстрелы. Парень нажимал на курок, пули вгрызались в тело, обжигая изнутри, раз за разом, пока затвор не встал на задержку, опустошив магазин. - Грязный выродок! – выплюнул напоследок парень и, развернувшись, скрылся в полутьме двора. Медленно, словно просматривая кадры замедленной съемки, Леха осмотрелся по сторонам, заметив небольшую компанию возле ближайшего подъезда, которая бросилась в рассыпную в тот момент, когда прозвучали выстрелы. Парень, стрелявший в него, грубо схватил одну из девушек за руку и потащил ее через двор, остановившись на секунду, лишь для того, чтобы спрятать пистолет за ремень джинсов. Сиплый, все еще не веря своим глазам, ощупал раненное тело и, поднеся руки к лицу, увидел темную, почти черную в условиях плохого освещения, кровь. В мгновение ока руки налились свинцом, ноги стали ватными и подкосились, Леха завалился вперед, теряя сознание. Пока он падал, в голове пронеслась лишь одна мысль: «За что»?«За что»?Уже лежа на холодном грязном асфальте, балансируя на грани безумия и ожесточенно, как утопающий хватается за спасительную соломинку, сознание Лехи металось в поисках ответа, которого не было.

В окнах дома зажегся свет, кто-то бежал к нему со стороны подъезда, что-то выкрикивая на ходу, где-то вдали послышался звук полицейской сирены, но Алексею Владимировичу, врачу-ветеринару, обожающему животных и считающему свой дар врачевания, подаренный богом, было на это наплевать. Все, что занимало его сознание, прежде чем холодные пальцы смерти прикоснулись к тяжелеющим векам, обволакивая безмятежностью и спокойствием, был один единственный вопрос:«За что»?