Нехорошее кладбищеСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Мои родители и их родители — все родом из Воркуты. А я до пятнадцати лет города этого не видел, потому что меня туда не возили и всячески отговаривали от визитов к старикам — бабке с дедом, — живших там до самой смерти. «Почему ты так ненавидишь свой город?» — удивленно приставал я к маме. А она рассказывала, что рядом с шахтой, где работали почти все мужчины из округи, было старое кладбище, наводившее ужас на местных обитателей. Якобы там видели мертвецов, покидающих свои могилы прямо на глазах у пришедших навестить покойных родственников воркутинцев…Мой дед, отец моей мамы, который в 1930-х годах мальчишкой жил по соседству с этим кладбищем, божился, что сам видел «выходцев с того света». Однажды, буквально за день до Крещения, в морозную январскую ночь восставшие усопшие колонной прошествовали через поселок шахтеров — так он утверждал. И трупный запах стоял на улице целый день. Конечно, я не верил этим россказням, полагая, что дед мой выжил из ума, а маленькую девочку — матери было лет десять, когда он ей рассказал эту чушь, — напугать легко. Однако мама настаивала, что все это — правда. И утверждала, что ее родной брат тоже был свидетелем жуткого случая. Они как-то с ребятами из соседнего дома гуляли вечером у ограды кладбища, и в это время вышел из ворот человек — странный, даже страшный, бородатый, в лохмотьях: прошел мимо них, шаркая какими-то драными обносками, напоминавшими валенки, повернул за угол. Дети бросились за ним — дразниться стали, дураки. А он оглянулся, погрозил им палкой и просто растворился в воздухе, исчез. В тот же миг ребятишки почувствовали страшный порыв ветра, словно ураган начался… Их разметало по дороге, один пацан здорово повредил при этом ногу, другому оторвавшейся веткой дерева расцарапало в кровь лицо, а девочки покатились по земле, как горох, и заверещали от страха. «Ну и что? — пожимал я плечами в ответ на мамины попытки произвести на меня впечатление. — Подумаешь, сильный ветер! Это бывает. И человек в лохмотьях — это ж необязательно мертвец. А что исчез, так вас, сорванцов, испугался, спрятался». Но, по словам матери, было что-то жуткое в той фигуре и в ее исчезновении — не может человек просто растаять в воздухе. «Да и многие у нас видели эти прогулки покойников. Мне не веришь, у кого хочешь спроси!» — мама не хотела сдаваться. «Что ты мне все каких-то очевидцев приводишь? А ты сама?» — нарочно злил ее я. «Нет, я не видела, слава богу! — мама крестилась испуганно. Но знаю многих людей, которым доверяю и которые сталкивались с нечистью этой. А один парнишка из нашего двора от ужаса с ума сошел — навсегда! Так и не выправился потом… Его такой мертвец подкараулил и набросился на него…И вот интересное совпадение, я в ту самую ночь, когда на него покойник напал, заметила необычный яркий свет в небе — что-то вроде северного сияния, но не совсем сияние. Чудно! В наших местах его отродясь не было. Все же мы не на Северном полюсе живем… И в школе нашей происходили странные вещи: по ночам в гулких коридорах слышались чьи-то шаркающие шаги, раздавались невнятное бормотание и жалобные стоны. Это нам сторожиха баба Маня рассказывала». «Пьяница, небось, была эта ваша баба Маня!» — подзадоривал я маму. «Да ну тебя… Она в эскадрилье «Ночные ведьмы» воевала! Орден имеет. Какая она тебе пьяница!» Неудивительно, что моя мама, когда вышла замуж за отца, тут же из «нехорошего» поселка в Воркуте уехала навсегда. Ни разу не порывалась навестить родителей. К нам-то бабка с дедом приезжали часто, а вот мама к ним — ни-ни. И меня они на каникулы к старикам не пускали. Я страшно завидовал своим друзьям-одноклассникам: ну все, как лето — к бабкам едут в деревню. Их рассказы завораживали меня: там были приключения, драки и походы с ночевкой, купание и полная вольница! Одним словом, свобода! А я как проклятый сидел все лето в городе, в лучшем случае меня везли на море, и то всего на пару недель…Когда же мне стукнуло пятнадцать, я устроилжуткий скандал и потребовал, чтобы меня отпустили к старикам. Родители долго сопротивлялись (точнее — сопротивлялась мама), но в итоге уступили. Где-то в середине июня меня отправили поездом Киров — Воркута. Сутки я наслаждался путешествием, потом оказался на центральном вокзале Воркуты. Маленький, старый, провинциальный, но довольно чистый. Из центра города на маршрутке отправился в поселок Северный к старикам. Воркуту нашел я городом унылым, мрачным. Тут и никакого кладбища с выползающими из-под земли зомби не нужно — без того пейзаж апокалиптический. Бабушка с дедом меня встретили радостно — все же единственный внук! Я тоже был очень рад старикам, однако, когда они повели меня в запущенный двухэтажный дом, окруженный какими-то покосившимися сараями и ржавыми гаражами, несколько скис: не знал, что люди еще живут так в наше время — ну не видел я бараков! Город этот, надо сказать, окружен целой системой пригородов — в основном поселков при шахтах. Мои родители и их родители — все родом из Воркуты. А я до пятнадцати лет города этого не видел, потому что меня туда не возили и всячески отговаривали от визитов к старикам — бабке с дедом, — живших там до самой смерти. «Почему ты так ненавидишь свой город?» — удивленно приставал я к маме. А она рассказывала, что рядом с шахтой, где работали почти все мужчины из округи, было старое кладбище, наводившее ужас на местных обитателей. Якобы там видели мертвецов, покидающих свои могилы прямо на глазах у пришедших навестить покойных родственников воркутинцев…Мой дед, отец моей мамы, который в 1930-х годах мальчишкой жил по соседству с этим кладбищем, божился, что сам видел «выходцев с того света». Однажды, буквально за день до Крещения, в морозную январскую ночь восставшие усопшие колонной прошествовали через поселок шахтеров — так он утверждал. И трупный запах стоял на улице целый день. Конечно, я не верил этим россказням, полагая, что дед мой выжил из ума, а маленькую девочку — матери было лет десять, когда он ей рассказал эту чушь, — напугать легко. Однако мама настаивала, что все это — правда. И утверждала, что ее родной брат тоже был свидетелем жуткого случая. Они как-то с ребятами из соседнего дома гуляли вечером у ограды кладбища, и в это время вышел из ворот человек — странный, даже страшный, бородатый, в лохмотьях: прошел мимо них, шаркая какими-то драными обносками, напоминавшими валенки, повернул за угол. Дети бросились за ним — дразниться стали, дураки. А он оглянулся, погрозил им палкой и просто растворился в воздухе, исчез. В тот же миг ребятишки почувствовали страшный порыв ветра, словно ураган начался… Их разметало по дороге, один пацан здорово повредил при этом ногу, другому оторвавшейся веткой дерева расцарапало в кровь лицо, а девочки покатились по земле, как горох, и заверещали от страха. «Ну и что? — пожимал я плечами в ответ на мамины попытки произвести на меня впечатление. — Подумаешь, сильный ветер! Это бывает. И человек в лохмотьях — это ж необязательно мертвец. А что исчез, так вас, сорванцов, испугался, спрятался». Но, по словам матери, было что-то жуткое в той фигуре и в ее исчезновении — не может человек просто растаять в воздухе. «Да и многие у нас видели эти прогулки покойников. Мне не веришь, у кого хочешь спроси!» — мама не хотела сдаваться. «Что ты мне все каких-то очевидцев приводишь? А ты сама?» — нарочно злил ее я. «Нет, я не видела, слава богу! — мама крестилась испуганно. Но знаю многих людей, которым доверяю и которые сталкивались с нечистью этой. А один парнишка из нашего двора от ужаса с ума сошел — навсегда! Так и не выправился потом… Его такой мертвец подкараулил и набросился на него…И вот интересное совпадение, я в ту самую ночь, когда на него покойник напал, заметила необычный яркий свет в небе — что-то вроде северного сияния, но не совсем сияние. Чудно! В наших местах его отродясь не было. Все же мы не на Северном полюсе живем… И в школе нашей происходили странные вещи: по ночам в гулких коридорах слышались чьи-то шаркающие шаги, раздавались невнятное бормотание и жалобные стоны. Это нам сторожиха баба Маня рассказывала». «Пьяница, небось, была эта ваша баба Маня!» — подзадоривал я маму. «Да ну тебя… Она в эскадрилье «Ночные ведьмы» воевала! Орден имеет. Какая она тебе пьяница!» Неудивительно, что моя мама, когда вышла замуж за отца, тут же из «нехорошего» поселка в Воркуте уехала навсегда. Ни разу не порывалась навестить родителей. К нам-то бабка с дедом приезжали часто, а вот мама к ним — ни-ни. И меня они на каникулы к старикам не пускали. Я страшно завидовал своим друзьям-одноклассникам: ну все, как лето — к бабкам едут в деревню. Их рассказы завораживали меня: там были приключения, драки и походы с ночевкой, купание и полная вольница! Одним словом, свобода! А я как проклятый сидел все лето в городе, в лучшем случае меня везли на море, и то всего на пару недель…Когда же мне стукнуло пятнадцать, я устроилжуткий скандал и потребовал, чтобы меня отпустили к старикам. Родители долго сопротивлялись (точнее — сопротивлялась мама), но в итоге уступили. Где-то в середине июня меня отправили поездом Киров — Воркута. Сутки я наслаждался путешествием, потом оказался на центральном вокзале Воркуты. Маленький, старый, провинциальный, но довольно чистый. Из центра города на маршрутке отправился в поселок Северный к старикам. Воркуту нашел я городом унылым, мрачным. Тут и никакого кладбища с выползающими из-под земли зомби не нужно — без того пейзаж апокалиптический. Бабушка с дедом меня встретили радостно — все же единственный внук! Я тоже был очень рад старикам, однако, когда они повели меня в запущенный двухэтажный дом, окруженный какими-то покосившимися сараями и ржавыми гаражами, несколько скис: не знал, что люди еще живут так в наше время — ну не видел я бараков! Город этот, надо сказать, окружен целой системой пригородов — в основном поселков при шахтах. Их было раньше полтора десятка, а в момент, когда я приехал в Воркуту, осталось всего пять, остальные поселки смотрелись мрачными призраками среди голой тундры…Честно, я уже и не рад был, что приехал. Чем тут можно заниматься? Как отдыхать? Как вообще жить можно! Хоть пиши родителям: «Забирайте меня!» Назавтра, впрочем, нашлась мне компания — пара ребят моего возраста, и перспектива провести тут две недели перестала казаться такой мрачной. Тем более что я, признаюсь вам, мечтал попасть на кладбище, о котором слышал столько «страшного». Мне до смерти хотелось там побывать и главное — пофотографировать! Вдруг повезет, думал я, и кто-то с того света покажется мне! Эти снимки сделают меня знаменитым! Дурак, конечно, но и лет-то мне было всего пятнадцать. Хотелось острых ощущений, как любому мальчишке. Я попросил моих новых друзей устроить мне экскурсию на кладбище: мол, наслышан о всяких чудесах! Они пожали плечами: до него тащиться три километра. Не лень, так сходим…И вот пришли мы на то самое литовское кладбище. Собственно, оно не только литовское, хотя самая приметная его могила — памятник какому-то князю с надписью на литовском языке: «Мать-Литва плачет о тебе». Да, в здешнем «Воркутлаге» их было много — сынов, по которым плакали Литва, Латвия, Эстония и Западная Украина…Этот ад прошли десятки тысяч человек с территорий, занятых в 1939 году, а потом сюда же стали отправлять немцев — нет, не пленных, а вполне преданных СССР, только с началом войны все они превратились во врагов. Среди друзей моего деда, кстати, был литовец по имени Эдгар — его предки попали в Воркуту по этапу, а освободившись, остались там жить. Сам же Эдгар родился уже в Вильнюсе, но каждый год приезжал в эти суровые края за Полярным кругом, чтобы положить цветы на родные могилы. Таких историй в этом городе сотни, тысячи… Но у этих узников все же были могилы, а сколько людей остались просто брошенными лежать в мерзлой земле под снегом и ягелем! Что ж тут странного, если подумать, в том, что эти души не знают успокоения. И ходят их призраки по вымирающему городу, и ищут своих палачей… А может, тех, кто остался из их родни, чтобы напомнить о себе? На кладбище я увидел множество православных крестов рядом с католическими. А став взрослым, прочел столько трагических историй простых русских мужиков, священников и учителей, рабочих и врачей, здесь погребенных!Тогда же, в пятнадцать лет, я с упоением слушал, как один парнишка из новых моих знакомых рассказывал о том, как расширяли шахту в поселке Юр-Шор. Просто перекопали соседнее кладбище, сминая ковшом экскаватора черепа и кости похороненных здесь несчастных. Вот же люди! Им все нипочем! Они и покойников готовы выбросить на помойку! А ведь там лежали не только политзаключенные, но и вольнонаемные и местные — вполне возможно, родственники тех, кто колесами грузовиков крошил эти кости в прах. Вот когда кладбище потревожили, и начались видения у местных. Или вернее, стали мертвецы выходить… Надо полагать, такимобразом они покоя требовали, а может, справедливости. Испокон веков существовала традиция хоронить усопших в стороне от жилья и уважительно относиться к погостам. Наши предки знали, что разорение кладбища может навлечь беду. А мы забыли. И потому на себя надо пенять, а не на призраков, которые пугают нас. В конце 40-х годов прошлого века местный шахтер получил срок за то, что рассказал о призраках, что явились к нему под землей. Его тут же в каталажку — за попытку сеять панику и распространять враждебную идеологию. Хотя какая у тех привидений идеология! Они точно не создавали контрреволюционной группы, не выведывали секретной информации о тоннелях шахты и не готовили терактов…Звали того шахтера Иван Храпов, он был дедом одного из парней, что рассказывали мне эту историю. И отсидел он до 1953-го, до самой смерти Сталина. А последний случай появления покойников приключился здесь в начале 60-х годов прошлого века, на танцах в местном клубе. Когда сторож, проводив всю молодежь по домам около полуночи, стал запирать двери, вдруг кто-то стал душить его. Сторож был, несмотря на возраст, мужик здоровый. Он извернулся и сам схватил нападавшего: но тут же и одернул руки. Да еще и удар едва его не хватил! Перед мужиком стоял бледный как полотно труп — именно труп! У него были пустые глазницы и почти сгнившая кожа на щеках. Мертвец угрожающе скалился пустым ртом. Бедный старик пустился наутек с диким воплем, а утром уволился с работы и больше в тот клуб не ходил — ни ночью, ни днем. А вот молодежь, услышав его рассказ, стала там дежурить чуть ли не круглосуточно — смельчаки! Выпьют для храбрости и давай с шутками-прибаутками вокруг клуба ходить. На третью, что ли, ночь один из этих парней увидел полупрозрачную фигуру человека, но другие заметить ее не успели, а потому решили, что он портвейна просто перебрал. Почему после 1960-го не приходят пугать воркутинцев покойники? Думаю, потому что примерно в то время бывший политзаключенный Юр-Шора установил на кладбище первый памятный знак, общий для всех погибших. Мама моя, во всяком случае, именно так и говорила: «Перестали гости с того света к нам ходить, успокоились, видно, им этот знак уважения понравился». Я видел, кстати, этот простой деревянный столб, укрепленный в основании бетонной подушкой, на которой выдавлены цифры «1953». А позже, в 1992-м по-моему, воркутинский «Мемориал» вместе с бывшими политзаключенными из Литвы, Латвии и Эстонии водрузили на кладбище еще один деревянный памятный крест с табличкой: «Вечная память погибшим за свободу и человеческое достоинство». Это уж точно понравилось тем, кто лежит в мерзлой здешней земле: память и достоинство — именно то, чего они так долго были лишены.