Нечто во тьмеСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

– Линдси, это ты? – по небольшому коттеджу разнёсся взволнованный голос невысокой шатенки в цветастом платье, услышавшей хлопок входной двери…– Да, мама. Сказала, словно отрезала, вошедшая светловолосая девушка и, кинув сумку с учебниками на кухонный стол, потёрла пальцами виски. – Опять голова болит? – заботливо спросила женщина, кладя руки на плечи дочери. Та, ловко увернувшись, отошла в сторону. – Может, сходим к врачу? Или хотя бы поговорим?– Я не больна! И не ненормальная, хватит об этом. Я точно знаю, что видела! – скрестив руки на груди, ответила Линдси, стараясь не сорваться на крик. С момента трагедии – каждый день одно и то же. С тех самых пор, как умер брат. Отец, будучи человеком слишком чувствительным, не выдержав потрясения, попытался свести счёты с жизнью и теперь лежал в больнице. Переезжать в новый дом, убегая от кошмарных воспоминаний и мерзких слухов, Линдси пришлось лишь вдвоём с матерью. Девушку никто ни в чём не обвинял, но чувство вины не давало ей успокоиться. Как она могла бы помешать чудовищу, сотворившему непоправимое с её братом, Линдси даже не задумывалась. Перед её глазами до сих пор стояла картина: их комната на втором этаже; она сама туда попросилась, когда узнала, что любимый братик простудился. И вот стоило ей прийти немного позже оговоренного времени: комнату чуть освещал ночник, кровать Стефана, который в последнее время всё чаще стал говорить об ужасах во тьме, была пуста. Девушку обдало лёгким ветерком, указывая на открытое окно. Брат был болен, и сам его бы никогда не открыл. В ужасе оглядевшись, Линдси медленно подошла прикрыть окно, но, заметив мелкие капли бурого цвета, замерла и пронзительно закричала. Моментально снизу прибежали родители. Отец схватился за сердце и сильно побледнел, а мама принялась звонить в полицию. Линдси, не в силах выдержать угнетающую обстановку, кинулась на улицу. Нескольких минут ей хватило, чтобы обежать весь двор и заметить что-то, белеющее возле огромного дерева, растущего неподалёку от дома. Ручка. Детская, с тонкими пальчиками и неровно обстриженными ноготками. Ручка, которую Линдси узнала бы из тысячи. Ей хотелось кинуться к находке, но мертвецкая бледность пальцев отталкивала. Девушка не теряла надежду, но уже осознавала, что Стефан вряд ли жив. – Ма-а-ам… – тихо, просто чтобы услышать хоть что-то, позвала Линдси. Но никто не откликнулся. Вокруг было лишь мрачное беззвучие; ночная тьма изредка освещалась огнями фонарей и соседних домов. Медленно, шаг за шагом приближаясь к цели, девушка уже знала, что не хочет видеть это – огромная лужа, растекающаяся от старого дуба, мрачно краснела в тусклом свете. Увидев брата целиком, Линдси смогла лишь в невообразимом чувстве боли прикрыть ладонью рот, обрывая дикий крик, рвущийся наружу. Солёными слезами смывалась тщательно нанесённая косметика для недавно прошедшего свидания. Из-за угла показались родители: отец, едва ли не в обмороке, опирался на руку матери, без конца стирающей свободной рукой слёзы. А кровавая лужа всё шире растекалась под семилетним мальчиком в тонкой светлой пижаме, местами уже покрывшейся бурыми пятнами. Словно второй рот, усмехающийся над безутешными родственниками, алел рваный разрез на шее мальчишки, от уха до уха. Линдси без сил упала на колени, уже не сдерживая срывающиеся рыдания. Через несколько минут приехала полиция. Очень долго убитую горем семью расспрашивали о произошедшем. Линдси пришлось признаться, что вернулась она с прогулки не через дверь, а по лестнице к окну её старой комнаты. Лишь к утру все немного успокоились, но пришло известие от эксперта: у Стефана, помимо разреза на шее, были более мелкие ранки на руках и ногах. Также были обнаружены и старые, подобные свежим, но уже затянувшиеся шрамы. Кто-то давно начал издеваться над мальчишкой. Тогда-то Линдси и вспомнила рассказы братишки о том, что к нему по ночам приходило нечто, что оно делало ему больно, резало и пило стекающую кровь. Стефан даже показывал шрамы, но родители списывали всё на богатую фантазию и игры на улице. Но в моменты, когда сестра ночевала в его комнате, ей начинало казаться, что они не одни, и есть что-то, наблюдающее из темноты, оскалив острые, словно бритва, клыки. Однажды, засыпая, она даже почувствовала, как это коснулось её ноги. В рассказы девушки, конечно же, тоже никто не поверил. А вот отца забрали в участок, подозревая в совершённом. Тогда мать, чтобы избавиться от слухов и воспоминаний, решила переехать, на что они потратили почти полгода. Отца признали виновным и невменяемым и отправили в клинику, где он наглотался таблеток и впал в кому. Ни в виновность, ни в болезнь отца Линдси не верила. Зато поверила в чудовище во тьме. Недавно оно добралось и до неё. До переезда всё было тихо, и девушка понемногу сама перестала верить в кошмар наяву, но в первую же ночь в новом доме нечто схватило её за ногу, едва зацепив острым лезвием когтей. – Линдси, это ты? – по небольшому коттеджу разнёсся взволнованный голос невысокой шатенки в цветастом платье, услышавшей хлопок входной двери…– Да, мама. Сказала, словно отрезала, вошедшая светловолосая девушка и, кинув сумку с учебниками на кухонный стол, потёрла пальцами виски. – Опять голова болит? – заботливо спросила женщина, кладя руки на плечи дочери. Та, ловко увернувшись, отошла в сторону. – Может, сходим к врачу? Или хотя бы поговорим?– Я не больна! И не ненормальная, хватит об этом. Я точно знаю, что видела! – скрестив руки на груди, ответила Линдси, стараясь не сорваться на крик. С момента трагедии – каждый день одно и то же. С тех самых пор, как умер брат. Отец, будучи человеком слишком чувствительным, не выдержав потрясения, попытался свести счёты с жизнью и теперь лежал в больнице. Переезжать в новый дом, убегая от кошмарных воспоминаний и мерзких слухов, Линдси пришлось лишь вдвоём с матерью. Девушку никто ни в чём не обвинял, но чувство вины не давало ей успокоиться. Как она могла бы помешать чудовищу, сотворившему непоправимое с её братом, Линдси даже не задумывалась. Перед её глазами до сих пор стояла картина: их комната на втором этаже; она сама туда попросилась, когда узнала, что любимый братик простудился. И вот стоило ей прийти немного позже оговоренного времени: комнату чуть освещал ночник, кровать Стефана, который в последнее время всё чаще стал говорить об ужасах во тьме, была пуста. Девушку обдало лёгким ветерком, указывая на открытое окно. Брат был болен, и сам его бы никогда не открыл. В ужасе оглядевшись, Линдси медленно подошла прикрыть окно, но, заметив мелкие капли бурого цвета, замерла и пронзительно закричала. Моментально снизу прибежали родители. Отец схватился за сердце и сильно побледнел, а мама принялась звонить в полицию. Линдси, не в силах выдержать угнетающую обстановку, кинулась на улицу. Нескольких минут ей хватило, чтобы обежать весь двор и заметить что-то, белеющее возле огромного дерева, растущего неподалёку от дома. Ручка. Детская, с тонкими пальчиками и неровно обстриженными ноготками. Ручка, которую Линдси узнала бы из тысячи. Ей хотелось кинуться к находке, но мертвецкая бледность пальцев отталкивала. Девушка не теряла надежду, но уже осознавала, что Стефан вряд ли жив. – Ма-а-ам… – тихо, просто чтобы услышать хоть что-то, позвала Линдси. Но никто не откликнулся. Вокруг было лишь мрачное беззвучие; ночная тьма изредка освещалась огнями фонарей и соседних домов. Медленно, шаг за шагом приближаясь к цели, девушка уже знала, что не хочет видеть это – огромная лужа, растекающаяся от старого дуба, мрачно краснела в тусклом свете. Увидев брата целиком, Линдси смогла лишь в невообразимом чувстве боли прикрыть ладонью рот, обрывая дикий крик, рвущийся наружу. Солёными слезами смывалась тщательно нанесённая косметика для недавно прошедшего свидания. Из-за угла показались родители: отец, едва ли не в обмороке, опирался на руку матери, без конца стирающей свободной рукой слёзы. А кровавая лужа всё шире растекалась под семилетним мальчиком в тонкой светлой пижаме, местами уже покрывшейся бурыми пятнами. Словно второй рот, усмехающийся над безутешными родственниками, алел рваный разрез на шее мальчишки, от уха до уха. Линдси без сил упала на колени, уже не сдерживая срывающиеся рыдания. Через несколько минут приехала полиция. Очень долго убитую горем семью расспрашивали о произошедшем. Линдси пришлось признаться, что вернулась она с прогулки не через дверь, а по лестнице к окну её старой комнаты. Лишь к утру все немного успокоились, но пришло известие от эксперта: у Стефана, помимо разреза на шее, были более мелкие ранки на руках и ногах. Также были обнаружены и старые, подобные свежим, но уже затянувшиеся шрамы. Кто-то давно начал издеваться над мальчишкой. Тогда-то Линдси и вспомнила рассказы братишки о том, что к нему по ночам приходило нечто, что оно делало ему больно, резало и пило стекающую кровь. Стефан даже показывал шрамы, но родители списывали всё на богатую фантазию и игры на улице. Но в моменты, когда сестра ночевала в его комнате, ей начинало казаться, что они не одни, и есть что-то, наблюдающее из темноты, оскалив острые, словно бритва, клыки. Однажды, засыпая, она даже почувствовала, как это коснулось её ноги. В рассказы девушки, конечно же, тоже никто не поверил. А вот отца забрали в участок, подозревая в совершённом. Тогда мать, чтобы избавиться от слухов и воспоминаний, решила переехать, на что они потратили почти полгода. Отца признали виновным и невменяемым и отправили в клинику, где он наглотался таблеток и впал в кому. Ни в виновность, ни в болезнь отца Линдси не верила. Зато поверила в чудовище во тьме. Недавно оно добралось и до неё. До переезда всё было тихо, и девушка понемногу сама перестала верить в кошмар наяву, но в первую же ночь в новом доме нечто схватило её за ногу, едва зацепив острым лезвием когтей. Тогда, с замиранием сердца, Линдси впервые просидела всю ночь с включенным светом. Утром, показав порез матери, она услышала лишь упрёки о растревоженном тяжёлом воспоминании. Женщина причитала, едва ли не рыдая над дочерью, что та может угодить в психушку вслед за отцом, если не прекратит себя калечить и нести этот бред. Тогда Линдси поняла, что справляться ей со всем придётся одной. И теперь каждый новый порез, полученный в редкие моменты сна, девушка заматывала бинтами. Даже в самые жаркие дни ей приходилось надевать джинсы и рубашки с длинным рукавом. Сильнейший недосып давал о себе знать жуткими головными болями. Мать, которая не могла больше терпеть мучения дочери, замечая, что та уснула при свете, вновь и вновь выключала его, искренне не понимая, отчего после каждого подобного случая Линдси смотрела на неё со всё большей ненавистью. Сейчас, когда девушка стояла перед матерью, скрестив руки на груди, у той разрывалось сердце. От взгляда женщины не укрылся кусок бинта под сбившимся рукавом. Она, не медля, подошла к Линдси и, задрав рукав, вскрикнула. Всё предплечье единственного оставшегося у неё счастья – её дочери – было обмотано толстым слоем бинта. Но даже из-под него виднелись редкие кровоподтёки. – Линдси, послушай. Я понимаю, как тебе больно, и понимаю, что ты чувствуешь. Но то, что ты делаешь, тебе не поможет! – чётко, оттачивая каждое слово, говорила женщина, держа дочь за руку. – Больше никакого сна при свете, больше никаких книг о демонах. Слышишь? Ты сходишь с ума. Ты понимаешь?! Ты меня слышишь?!– Ты желаешь мне смерти? – обречённо произнесла Линдси, вытягивая ладонь из рук матери. – Что? – женщина опешила. – Ничего. Я сделаю, как ты просишь – начну спать во тьме. Но помни: ты об этом пожалеешь. Увидишь, что я не вру тебе, – и, схватив со стола сумку, девушка убежала в свою комнату. – Это угроза?! – уже в пустоту крикнула мать, едва сдерживая всхлип. В комнате Линдси, упав лицом в подушку, зарыдала. Зарыдала, думая об отце, который больше никогда, казалось, не вернётся; о брате, который точно ушёл навсегда; о том, сколько в жизни она ещё не повидала и не повидает. Из-за него. Из-за кого-то в темноте. Она никогда его не видела. Оно словно было самой тьмой. Но Линдси всегда ощущала его холодные, мерзкие прикосновения, слышала тяжёлое дыхание и чувствовала смрад, распространяющийся вокруг. Этой ночью ей предстояло лицом к лицу столкнуться со своим страхом, а, может, и поддаться ему, уйти вслед за братом. Всё лучше, чем здесь погибать от ужаса и страдать от недоверия окружающих. Линдси решила выключить свет на ночь, молясь лишь о том, чтобы последним, что она увидит, стало не это. Просидев остаток дня в комнате и спустившись вниз только ради последнего ужина с матерью, девушка надела самые новые вещи и накрасилась. Она должна была быть красива в свой последний день. Начало темнеть, и Линдси аккуратно села, опираясь лопатками на спинку кровати. Когда совсем стемнело, её начало клонить в сон, но отвлёк стук в дверь. Мать тихонько пожелала ей приятных снов, не особо надеясь на ответ. Но девушка ответила… со слезами на глазах. Обстановка, погружённая во мрак, пугала Линдси. Тихий скрип деревьев за окном напоминал старые кладбищенские ворота. В ночном небе, покрытом россыпью звёзд, не было ни облачка, оставляя капли спасительного света заглядывать в помещение. Где-то вдалеке раздался вороний крик, заставивший встрепенуться. Регулярно стал слышен лишь ход наручных часов на тумбе у кровати. Но вот тиканье замерло, и воцарилась звенящая тишина. Неживая. Линдси сглотнула накопившуюся слюну и постаралась отвлечься, но глаза, привыкшие к тьме, уже рисовали образы, сотканные из мрака. Резко похолодало, словно девушку окунуло в прорубь, отправляя мурашки бежать по всему телу. От ужаса хотелось спрятаться, включить свет. Когда комната вновь наполнилась смрадным громким дыханием, Линдси окончательно пожалела о своей задумке, но тяжёлое тело уже придавило к кровати, заставляя задохнуться от вони. Нечто вновь принялось с бормотанием раскраивать тончайшую кожу и лакомиться молодой кровью. Раньше Линдси не замечала бормотание, а теперь не могла разобрать. Собственный голос пропал, не давая возможности позвать помощь. Лёгкие, казалось, рвались изнутри. Ещё немного, Линдси умоляла подождать себя ещё немного. Потерпеть, и это должно было закончиться. Навсегда. Порезы, из которых текла кровь, безбожно ныли, а все метания девушки сбили её красивые одежды. Из-за слёз размазалась косметика. Чудовище продолжало терзать её, нанося всё новые раны. Нечто из темноты. Линдси уже чувствовала, что ещё одного пореза будет достаточно, чтобы умереть, и чудовище, словно всё поняв, приставило коготь к шее…Яркий свет озарил комнату: мать вбежала, в ужасе раскрыв глаза, и выбила из рук дочери опасную бритву. Вся постель была залита кровью. – Доктор, – умоляла невысокая шатенка, – прошу вас, вылечите её. Прошу! Она всё, что у меня осталось!– Мэм, мы приложим все усилия. Вы говорите, её отец был арестован и покончил с собой? – задумчиво поинтересовался седой врач. – Он не убивал нашего сына. Я знаю. И мой супруг сейчас в коме, – украдкой вытирая слёзы, ответила женщина. – Прекрасно, – пробормотал врач, сделав отметку в тетради, – Линдси нашла тело Стефана? Оно было изрезано так, как она резала себя? Её допрашивали?– Вы шутите?! – зло спросила дама. – Она точно бы не убила своего брата. Они обвинили Майка. А вы – мою дочь?!– Я никого не обвиняю, просто не хочу ошибиться с диагнозом. И прошу вас, успокойтесь, – доктор спокойно сидел за столом, изредка поправляя очки, наблюдая, как по кабинету нервно расхаживает мать прибывшей пациентки. Саму девушку лишь недавно перевели в его психиатрическую клинику из больницы, где зашили самые глубокие порезы. Линдси пришлось поселить в одиночную палату: истерика у неё сопровождалась сильнейшими конвульсиями и бредом. Из комнаты постарались убрать всё, чем она могла бы себе навредить. Близилась ночь – девушке пришлось вколоть успокоительное, чтобы избежать очередного психоза. А Линдси понимала, что даже здесь, в палате с белыми стенами, оно её достанет. Едва выключится свет. Едва наступит тьма – оно нагрянет. И за собою уведёт. Мысли путались, а руки тряслись. Отчаянно девушка пыталась найти что-то, чтобы себя защитить. Больше умирать не хотелось. Слишком больно. Линдси спустилась на пол, старательно обшаривая каждый метр в поисках «оружия». И вот оно: кто-то забыл стакан. Старый гранёный стакан под кроватью. Стараясь не шуметь и затаив дыхание, Линдси замотала стакан в простынь и ударила по стене… Оружие есть. Осталось дождаться темноты. Прозвенел странный звонок, напугавший девушку, сжимающую в руке острейший осколок стекла. Пара минут – и свет погас, погружая комнату в непроглядную тьму. Тут не было окон, и в помещение не проникало ни лучика света. Словно разрядами, ужас касался каждой клетки тела, концентрируясь в кончиках пальцев, заставляя их дрожать, всё сильнее сдавливая осколок в ладони, раня кожу. Даже напрягая глаза, в полнейшем мраке ей не было видно ничего. Но уже чувствовалась его близость. Линдси даже казалось, что она слышит мерные шаги, глухо отдающиеся по полу. Комната вновь начала наполняться трупной вонью. Повисла тишина, не дававшая девушке сглотнуть. Снова появилось необъяснимое ощущение тяжести на груди. Адская боль полоснула по рукам, заставляя ладони разжаться и выронить осколки. Вновь оно что-то забормотало, но теперь Линдси разобрала этот мерзкий, звеняще-свистящий голос, прерывающийся противным бульканьем из горла. Её затошнило. – Как мне больно видеть этот белый свет, – хрипело оно. – Я люблю темноту, в ней так уютно. Я много лет, много-много лет живу во тьме и мечтаю только о еде. Девушка почувствовала разрез на бедре, отвлекаясь от голоса, и задохнулась от боли, когда шершавый язык коснулся раны. – Линдси, вы со Стефаном не первые и далеко не последние… – продолжало скрипеть чудовище, разрезая старательно зашитые врачами раны. Поняв, что сил кричать у Линдси уже нет, оно медленно, словно раскраивая нежный атлас, вспороло горло и начало наслаждаться струйками терпкой крови охладевающего тела. Доктор сидел, сжав руками виски. Он не уберёг девочку. Ну как они могли не заметить этот стакан?! Мысли не укладывались в голове. Ещё сильнее его волновало то, насколько сильным должно было быть расстройство, чтобы человек сам себе перерезал горло? Мать Линдси терзалась тем же вопросом. Ей уже вкололи успокоительное, и она прилегла на кушетку в приёмной. Неожиданный звонок разорвал напряжённую тишину в кабинете доктора, наблюдавшего за маятником. Он, немного сонный, потирая глаза, снял трубку. – Здравствуйте…– Лесли, поскорее, мне хочется домой. Меня выдернули из постели в пять утра, – пожаловался мужчина. – Я по поводу пациентки, – пробормотал голос на том конце провода. – В общем, основной осталась версия самоубийства: горло действительно разрезано осколком, но… – патологоанатом замялся, не зная, как объяснить сделанные им выводы. – Что «но», Лесли? – подтолкнув маятник, поинтересовался врач. – Раны на руках и ногах были нанесены после… – голос вновь затих. – После чего? – всё более раздражаясь, поторопил мужчина. –…после того, как её сердце уже перестало биться…По спине доктора пробежали мурашки, а задумчивый взгляд устремился в тёмный угол. Угол, где, укрываясь от света, ждало еды оно.