Не воруй у покойниковСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Сманил меня друг Васька на озерцо с ночевкой. Добрались до водоема во второй половине дня. Пока то да се, вечереть стало. Мы сетки поставили вдоль камыша. Установили палатку, уже совсем стемнело. На том берегу озера, разрывая мрак, засветился костер. — Не одни мы здесь, — Вася вытащил из палатки рюкзак. — Пойдем к соседям, в компании веселее, по рюмашке хлопнем, анекдоты потравим. У костра сидели двое: парнишка лет семнадцати и седой мужчина. — Рыбак рыбака видит издалека, примете в свою артель? — сказал я. — Присаживайтесь, гостям всегда рады, — седой попытался улыбнуться и нарисовал на лице мучительную гримасу. Но водочка сделала свое дело: через полчаса мы были почти родные люди. Пошли разговоры за жизнь. И Михаил — так звали седого — оглушил нас историей из своей жизни. — Родился я, мужики, в деревне. Сейчас только пять дворов осталось, а в восьмидесятые самой большой в районе считалась. Дембельнулся я из армии. Пришел красавцем: хоть грудь и не в орденах, зато была медаль. Народ ко мне с уважением, девки — глаз не сводят. Я и загулял: танцы, самогон рекой, друзья-товарищи, собутыльники, драки, ну и сладкий грех с бабеночками — мало кто отказывал. Случилось так, что помер мужик один, Тимофеем звали. Ни жены, ни детей, все раньше его на тот свет ушли. Соседи оповестили дальних родственников, те примчались. Ну, и обращаются ко мне за помощью, чтобы организовать похороны: могилу выкопать, гроб вынести и так далее. Видят, что я парень заводной, думают — за бутылку все сляпает. Я дружков к этому делу притянул, могилу начали копать, с утра взялись — к обеду готова. Я пошел к родственникам доложить об этом. Пока они на кухне совещались, я подошел к гробу. Тимофей лежит, руки на груди сложены, веревочкой перевязаны, лицо заострилось, потемнело, такое выражение, как будто недоволен, что я здесь стою. И падает мой взгляд на сложенные его руки. Опа! На пальце-то — перстень, не иначе как золотой. Огляделся я по сторонам — никого. Стянул перстень с пальца Тимофея. Он пошел легко, как будто сам в руку просился. Я его в карман спрятал — порядок. И спокойно пошел дальше решать похоронные дела. Все прошло гладко, без ***** и задоринки. Только в два часа, когда мои ребята стали выносить гроб с покойным, показалось мне, что Тимофей открыл на мгновение глаза и взглянул на меня, как ошпарил. Я выскочил на улицу, отдышался на свежем воздухе и списал увиденное на алкоголь. А потом все забылось, некогда было страху разрастаться, на кладбище пришлось попотеть, работы было предостаточно. Родственники покойного — скряги еще те — подсчитали, сколько мы с друзьями на поминках выпили, сколько съели, по трояку сунули — и будьте здоровы. Я уже хотел им морды начистить, но нащупал в кармане перстень. Передумал. Похороны похоронами, а вечером в деревенском клубе танцы. После танцев друзья по домам — им завтра на работу, а я — к Варьке-разведенке. Пока Варя на кухне готовила закусончик, я от нечего делать стал рассматривать книги, что стояли строем на полке. Просто стоял, не притрагивался, только смотрел. И тут одна из них, в сером переплете, как будто ее кто рукой выбросил, падает на пол. Вроде просто книжка, а звук, как при падении битого стекла, чудно как-то. Упала и раскрылась на 97-й странице. Гляжу — внизу какие-то слова красным карандашом подчеркнуты, и карандашом ли? Вроде как кровь! Читаю: «Верни перстень!». Сердце учащенно забухало, страх холодком пробежал по телу. Я закрыл книгу, закинул за шифоньер, пусть там пылится. Подступила к горлу тошнота, в висках застучало, думаю — надо добираться до дома, не до любовных утех сейчас мне. Пришел на кухню. «Варя, ты меня извини, чего-то корежит меня, видно, простыл, пойду». Моя женщина только руками развела, говорит: «Чего-чего, но только такого я от тебя не ожидала! Чтобы Мишка Дубцов от рюмки да от женщины отказался — это что-то невиданное!». Выхожу на улицу — теплынь, середина июля, легкий, приятный ветерок погладил щеки. Думаю: что со мной на самом деле? Варька по всей деревне растрезвонит, что мне женщины уже не по силам! А мне только домой хочется, только спать. Иду по улице, фонари путь освещают. Как мой дом показался — резко фонари погасли, темень, собаки завыли, и ветер поднялся. Да такой силы, что в палисаднике у тополя обломало верхушку, и она в метре от меня об землю — шмяк! А если бы мне на голову — все, конец, отпил, отгулял Мишка. Дверь на воротах с одной стороны сорвало, она под ветром — туда-сюда. И скрежет страшный, как скрипучий человеческий голос: «Верни перстень, верни перстень». Я по двери ударил — и скорее на крыльцо. Домой забегаю, кричу: «Батя! Ураган на улице! Тополь обломало! Дверь снесло!». Отец выскочил во двор. Через некоторое время возвращается. «Мать, ты как хочешь, а я завтра же иду в правление. Завтра же на работу его отправлю, чтобы позабыл пьянки-гулянки. На улице ни ветерка, дверь на месте, тополь цел. Сманил меня друг Васька на озерцо с ночевкой. Добрались до водоема во второй половине дня. Пока то да се, вечереть стало. Мы сетки поставили вдоль камыша. Установили палатку, уже совсем стемнело. На том берегу озера, разрывая мрак, засветился костер. — Не одни мы здесь, — Вася вытащил из палатки рюкзак. — Пойдем к соседям, в компании веселее, по рюмашке хлопнем, анекдоты потравим. У костра сидели двое: парнишка лет семнадцати и седой мужчина. — Рыбак рыбака видит издалека, примете в свою артель? — сказал я. — Присаживайтесь, гостям всегда рады, — седой попытался улыбнуться и нарисовал на лице мучительную гримасу. Но водочка сделала свое дело: через полчаса мы были почти родные люди. Пошли разговоры за жизнь. И Михаил — так звали седого — оглушил нас историей из своей жизни. — Родился я, мужики, в деревне. Сейчас только пять дворов осталось, а в восьмидесятые самой большой в районе считалась. Дембельнулся я из армии. Пришел красавцем: хоть грудь и не в орденах, зато была медаль. Народ ко мне с уважением, девки — глаз не сводят. Я и загулял: танцы, самогон рекой, друзья-товарищи, собутыльники, драки, ну и сладкий грех с бабеночками — мало кто отказывал. Случилось так, что помер мужик один, Тимофеем звали. Ни жены, ни детей, все раньше его на тот свет ушли. Соседи оповестили дальних родственников, те примчались. Ну, и обращаются ко мне за помощью, чтобы организовать похороны: могилу выкопать, гроб вынести и так далее. Видят, что я парень заводной, думают — за бутылку все сляпает. Я дружков к этому делу притянул, могилу начали копать, с утра взялись — к обеду готова. Я пошел к родственникам доложить об этом. Пока они на кухне совещались, я подошел к гробу. Тимофей лежит, руки на груди сложены, веревочкой перевязаны, лицо заострилось, потемнело, такое выражение, как будто недоволен, что я здесь стою. И падает мой взгляд на сложенные его руки. Опа! На пальце-то — перстень, не иначе как золотой. Огляделся я по сторонам — никого. Стянул перстень с пальца Тимофея. Он пошел легко, как будто сам в руку просился. Я его в карман спрятал — порядок. И спокойно пошел дальше решать похоронные дела. Все прошло гладко, без ***** и задоринки. Только в два часа, когда мои ребята стали выносить гроб с покойным, показалось мне, что Тимофей открыл на мгновение глаза и взглянул на меня, как ошпарил. Я выскочил на улицу, отдышался на свежем воздухе и списал увиденное на алкоголь. А потом все забылось, некогда было страху разрастаться, на кладбище пришлось попотеть, работы было предостаточно. Родственники покойного — скряги еще те — подсчитали, сколько мы с друзьями на поминках выпили, сколько съели, по трояку сунули — и будьте здоровы. Я уже хотел им морды начистить, но нащупал в кармане перстень. Передумал. Похороны похоронами, а вечером в деревенском клубе танцы. После танцев друзья по домам — им завтра на работу, а я — к Варьке-разведенке. Пока Варя на кухне готовила закусончик, я от нечего делать стал рассматривать книги, что стояли строем на полке. Просто стоял, не притрагивался, только смотрел. И тут одна из них, в сером переплете, как будто ее кто рукой выбросил, падает на пол. Вроде просто книжка, а звук, как при падении битого стекла, чудно как-то. Упала и раскрылась на 97-й странице. Гляжу — внизу какие-то слова красным карандашом подчеркнуты, и карандашом ли? Вроде как кровь! Читаю: «Верни перстень!». Сердце учащенно забухало, страх холодком пробежал по телу. Я закрыл книгу, закинул за шифоньер, пусть там пылится. Подступила к горлу тошнота, в висках застучало, думаю — надо добираться до дома, не до любовных утех сейчас мне. Пришел на кухню. «Варя, ты меня извини, чего-то корежит меня, видно, простыл, пойду». Моя женщина только руками развела, говорит: «Чего-чего, но только такого я от тебя не ожидала! Чтобы Мишка Дубцов от рюмки да от женщины отказался — это что-то невиданное!». Выхожу на улицу — теплынь, середина июля, легкий, приятный ветерок погладил щеки. Думаю: что со мной на самом деле? Варька по всей деревне растрезвонит, что мне женщины уже не по силам! А мне только домой хочется, только спать. Иду по улице, фонари путь освещают. Как мой дом показался — резко фонари погасли, темень, собаки завыли, и ветер поднялся. Да такой силы, что в палисаднике у тополя обломало верхушку, и она в метре от меня об землю — шмяк! А если бы мне на голову — все, конец, отпил, отгулял Мишка. Дверь на воротах с одной стороны сорвало, она под ветром — туда-сюда. И скрежет страшный, как скрипучий человеческий голос: «Верни перстень, верни перстень». Я по двери ударил — и скорее на крыльцо. Домой забегаю, кричу: «Батя! Ураган на улице! Тополь обломало! Дверь снесло!». Отец выскочил во двор. Через некоторое время возвращается. «Мать, ты как хочешь, а я завтра же иду в правление. Завтра же на работу его отправлю, чтобы позабыл пьянки-гулянки. На улице ни ветерка, дверь на месте, тополь цел. Иди, Мишка, с глаз долой, спи, готовься к работе!». Прошел я в свою комнату, разделся, лег в кровать. Только глаза закрою — Тимофей передо мной. Синий, страшный, злой, волосы всклокочены, шипит, как змея: «Верни перстень!». Открою веки — никого. Сел в кресло, думаю: что делать? Родителей на помощь звать? Ну нет, пусть лучше покойник задушит, а звать никого не буду. Слышу, в окошко стучат, глянул — там он, мертвец, к стеклу прильнул и кричит что-то. По губам понял — про перстень говорит. Так ночь и прошла, довел меня Тимофей до седых волос. Утром в зеркале смотрел на меня совсем другой человек: седой, постаревший, усталый. Солнце только поднялось над крышами домов, а я уже у родственников Тимофея. Рассказал все как есть, ничего не утаил, повинился в содеянном. Слезу пустил, достал перстень, говорю: «Надо доставать гроб и надеть перстень на палец хозяина. Не согласитесь — я один ночью отрою, но сделаю так, как хочет покойник». Родня посмотрела на мою седину, изможденное лицо и дала согласие…Больше мертвец меня не беспокоил. Приснился, правда, один раз, смотрит на меня и смеется: «А тебе седина идет, на человека стал похож». Уехал я из деревни в город, работаю на заводе, квартира, жена, дети. Все хорошо, вот только сосед по квартире, одинокий старик, как-то странно всегда на меня смотрит. И зовут его — Тимофей».