Не мешай прах с…Страшные рассказы, мистические истории, страшилки

Об этом пожаре в БАНе (Библиотеке Академии наук) в Санкт-Петербурге говорят до сих пор: сгорела одна из старейших книжных сокровищниц. Я сам с болью в сердце бродил потом по скорбному пепелищу, подбирая обугленные аграфы – медные застежки да скукоженные от жара корешки древних фолиантов, переплетенных в дубленую телячью кожу и дубовые доски. Увы, ничто не защитило мудрые страницы от всепожирающей стихии. Это только рукописи не горят, а книги – за милую душу!Следствие пришло к выводу, что виной беды было короткое замыкание в обветшавшей электропроводке. Но вскоре возникла еще одна версия пожара – мистическая. Её, разумеется, протоколировать не стали, однако она существует и лично меня очень-очень волнует. Поведал мне о ней настоятель местного храма, к которому пришла с покаянием уборщица сгоревшей библиотеки. Не нарушая тайну исповеди, он не назвал имя этой женщины. Но суть ведь не в ее паспортных данных. Суть истории такова. В рукописном отделе, откуда и начался пожар, была комната, где хранился именной фонд известного в середине прошлого века археографа и библиофила профессора Иоганна Гагенредера. В своем завещании профессор передавал библиотеке все свое уникальное собрание с условиями: во-первых, все его книги будут храниться в отдельном помещении, во-вторых, на одной из стен будет висеть его портрет, написанный маслом чуть ли не самим Тропининым, в-третьих, чтобы среди книг стояла на полке урна с его прахом. Все три условия, несмотря на некоторую мрачность последнего, были выполнены. Со временем, правда, урну задвинули подальше, чтобы не лезла на глаза и не портила настроение, а портрет висел на виду и Иоганн фон Гагенредер строго взирал на всех входивших в его книжные апартаменты. Шли годы, пролетали десятилетия. В хранилищах библиотеки становилось все теснее, так что пришлось «уплотнить» и знаменитого коллекционера. В его комнату поставили столы библиографов. Четыре сотрудницы, сидя друг против друга, день-деньской писали каталожные карточки. Все они скоро заметили, что в комнате незримо присутствует как бы еще некто, а именно покойный владелец книжных сокровищ Иоганн фон Гагенредер. Более того, он еще и требовал к себе почтительного внимания. Впервые о нем, об этом Некто, заговорили вслух, когда молоденькая сотрудница Катя спросила старшего библиографа Зою Михайловну поменяться столами. – Зачем? – изумилась она. – Он на меня все время смотрит, – пожаловалась девушка. – Я работать не могу. -Кто это«он»?Катя показала глазами но портрет. – Ну, знаешь, милая, – возмутилась старшая, – в твоем возрасте можно было бы и не распускать так нервы. Или страшных сказок в детстве начиталась?– Нет, нет, – запротестовала Катя. – Он смотрит! Я однажды новую юбку примеряла, так он так посмотрел, что у меня молния сразу сломалась. Тут все, конечно, рассмеялись. Но… Но на портрет стали поглядывать с опаской. На другой день после веселого разговора Катя среди всеобщей сосредоточенной тишины вдруг вскрикнула плаксиво и вскочила со стула. – Да не могу я больше так! Вон клей из-за него разлила– Что, опять смотрит? – поинтересовалось соседка Верочка. – Еще как! даже руки дрожат. – Ну и нервная же вы особа! – покачала головой Зоя Михайловна. – Теплый боржом на ночь пей! Ладно уж, садись на мое место. А то еще чем-нибудь обольешься, пожиже клея. Катя села спиной к портрету и жизнь пошла своим чередом, пока однажды в зимних сумерках неверующая ни в Бога, ни в черта бывший секретарь библиотечной парторганизации Зоя Михайловна не взглянула на портрет Гагенредера поверх очков. Очки едва не свалились с носа:– Он только что глядел в окно! Он повернулся в профиль… Он шевелился. И хотя почтенный старец как смотрел из своей рамы, так и смотрел, ни на йоту не изменив своей портретной позы, все с благоговейным ужасом уставились на картину. Тут заговорила молчавшая до сих пор четвертая сотрудница – Наталья Натановна:– А я давно заметила, что и смотрит, и шевелится, и гримасничает. Я всегда, когда прихожу на работу, здороваюсь с ним. А забуду, так потом все из рук валится. То карточки перепутаются, то в шифрах ошибки пойдут…– А может, его снять отсюда, – робко предложила Катя, – и куда-нибудь в коридор?– Нет, нет! – замахала руками Наталья Натановна. – Он потом такой трам-тарарам нам устроит!– Что же делать?– Здороваться с ним. – Так и свихнуться не долго. – Ой, девочки, а давайте ему цветочки поставим? Может, подобреет. В обеденный перерыв Катя сбегала в ближайший цветочный киоск и принесла веточку хризантемы. Поставили ее в кефирную бутылку перед портретом. Всем показалось, что суровый взгляд старца и в самом деле смягчился. На другой день Верочка принесла из дома вазочку и переставила в нее цветы из кефирной бутылки. Об этом пожаре в БАНе (Библиотеке Академии наук) в Санкт-Петербурге говорят до сих пор: сгорела одна из старейших книжных сокровищниц. Я сам с болью в сердце бродил потом по скорбному пепелищу, подбирая обугленные аграфы – медные застежки да скукоженные от жара корешки древних фолиантов, переплетенных в дубленую телячью кожу и дубовые доски. Увы, ничто не защитило мудрые страницы от всепожирающей стихии. Это только рукописи не горят, а книги – за милую душу!Следствие пришло к выводу, что виной беды было короткое замыкание в обветшавшей электропроводке. Но вскоре возникла еще одна версия пожара – мистическая. Её, разумеется, протоколировать не стали, однако она существует и лично меня очень-очень волнует. Поведал мне о ней настоятель местного храма, к которому пришла с покаянием уборщица сгоревшей библиотеки. Не нарушая тайну исповеди, он не назвал имя этой женщины. Но суть ведь не в ее паспортных данных. Суть истории такова. В рукописном отделе, откуда и начался пожар, была комната, где хранился именной фонд известного в середине прошлого века археографа и библиофила профессора Иоганна Гагенредера. В своем завещании профессор передавал библиотеке все свое уникальное собрание с условиями: во-первых, все его книги будут храниться в отдельном помещении, во-вторых, на одной из стен будет висеть его портрет, написанный маслом чуть ли не самим Тропининым, в-третьих, чтобы среди книг стояла на полке урна с его прахом. Все три условия, несмотря на некоторую мрачность последнего, были выполнены. Со временем, правда, урну задвинули подальше, чтобы не лезла на глаза и не портила настроение, а портрет висел на виду и Иоганн фон Гагенредер строго взирал на всех входивших в его книжные апартаменты. Шли годы, пролетали десятилетия. В хранилищах библиотеки становилось все теснее, так что пришлось «уплотнить» и знаменитого коллекционера. В его комнату поставили столы библиографов. Четыре сотрудницы, сидя друг против друга, день-деньской писали каталожные карточки. Все они скоро заметили, что в комнате незримо присутствует как бы еще некто, а именно покойный владелец книжных сокровищ Иоганн фон Гагенредер. Более того, он еще и требовал к себе почтительного внимания. Впервые о нем, об этом Некто, заговорили вслух, когда молоденькая сотрудница Катя спросила старшего библиографа Зою Михайловну поменяться столами. – Зачем? – изумилась она. – Он на меня все время смотрит, – пожаловалась девушка. – Я работать не могу. -Кто это«он»?Катя показала глазами но портрет. – Ну, знаешь, милая, – возмутилась старшая, – в твоем возрасте можно было бы и не распускать так нервы. Или страшных сказок в детстве начиталась?– Нет, нет, – запротестовала Катя. – Он смотрит! Я однажды новую юбку примеряла, так он так посмотрел, что у меня молния сразу сломалась. Тут все, конечно, рассмеялись. Но… Но на портрет стали поглядывать с опаской. На другой день после веселого разговора Катя среди всеобщей сосредоточенной тишины вдруг вскрикнула плаксиво и вскочила со стула. – Да не могу я больше так! Вон клей из-за него разлила– Что, опять смотрит? – поинтересовалось соседка Верочка. – Еще как! даже руки дрожат. – Ну и нервная же вы особа! – покачала головой Зоя Михайловна. – Теплый боржом на ночь пей! Ладно уж, садись на мое место. А то еще чем-нибудь обольешься, пожиже клея. Катя села спиной к портрету и жизнь пошла своим чередом, пока однажды в зимних сумерках неверующая ни в Бога, ни в черта бывший секретарь библиотечной парторганизации Зоя Михайловна не взглянула на портрет Гагенредера поверх очков. Очки едва не свалились с носа:– Он только что глядел в окно! Он повернулся в профиль… Он шевелился. И хотя почтенный старец как смотрел из своей рамы, так и смотрел, ни на йоту не изменив своей портретной позы, все с благоговейным ужасом уставились на картину. Тут заговорила молчавшая до сих пор четвертая сотрудница – Наталья Натановна:– А я давно заметила, что и смотрит, и шевелится, и гримасничает. Я всегда, когда прихожу на работу, здороваюсь с ним. А забуду, так потом все из рук валится. То карточки перепутаются, то в шифрах ошибки пойдут…– А может, его снять отсюда, – робко предложила Катя, – и куда-нибудь в коридор?– Нет, нет! – замахала руками Наталья Натановна. – Он потом такой трам-тарарам нам устроит!– Что же делать?– Здороваться с ним. – Так и свихнуться не долго. – Ой, девочки, а давайте ему цветочки поставим? Может, подобреет. В обеденный перерыв Катя сбегала в ближайший цветочный киоск и принесла веточку хризантемы. Поставили ее в кефирную бутылку перед портретом. Всем показалось, что суровый взгляд старца и в самом деле смягчился. На другой день Верочка принесла из дома вазочку и переставила в нее цветы из кефирной бутылки. Так Гагенредер, точнее образ его, дух, вписался в жизнь маленького коллектива. В его присутствии не рассказывали двусмысленных анекдотов, не трепались подолгу по телефону, не злословили и не курили. Перед майскими праздниками в библиотеке затеяли генеральную уборку. Отодвинули каталожные ящики от стены и Верочка извлекла из угла фигурный металлический сосуд, похожий на спортивный кубок, облепленный пыльной паутиной. – Что это?Никто не смог ответить на ее вопрос и «кубок» поставили рядом с грудой всякого хлама, который уборщица Аннушка должна была вынести во двор. Аннушка занялась этим делом под вечер, когда все сотрудники разошлись, оставив в своих комнатах то, от чего желали избавиться. Вытаскивая связку старых журналов, она задела урну и из нее высыпался какой-то серый порошок. Не долго думая, она включила пылесос и собрала «порошок», – а это был прах злополучного книголюба – в утробу гудящего агрегата. В ту же минуту во всей библиотеке погас свет. Пока дежурный электрик возился с пробками, Аннушка оделась и ушла домой. В полночь из рукописного фонда повалил дым. Как установили эксперты, пожар начался именно с комнаты Гагенредера. Возможно, Акнушка не выдернула из розетки шнур пылесоса. Но ведь пылевсасывающий агрегат не утюг, перекалиться не может. И что там замкнуло в сети – не скажет теперь никто. Говорят, среди немногих уцелевших книг чудом сохранился, хотя и обгоревший по бокам, портрет великого библиофила. К его груди прилип клочок страницы. Зоя Михайловна сняла его и прочитала две строчки: «Не вари козленка в молоке матери его… Не мешай прах с пылью».