Мужик не ухнет, сова не съестСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Сова! Открывай! Медведь пришёл!
Милн, «Винни-Пух»— Ну, привет предателям! Как твоя антинаука поживает? Смотрю, хорошо отъелся ты на психоанализе. — А когда я худым был?— А когда добрым?— Так! Не понял. Чё надо, жертва советской пропаганды?— Ну, ушёл я из лаборатории. — Давно пора. Твои компьютерные мозги пригодятся в любом бизнесе. — **********. Я не поэтому увольняюсь. Просто тут страшновато стало. Ну, тревожно. — Нашёл свободные уши? Я не какой-нибудь социальный психолог, чтобы... — Ты не понял. Я про другую тревогу. Ну, которая страшная. — Алекситимия, коммуникационная оспа нашего века! Давай конкретнее. — Ну, ты же пишешь. Ну, про красного ангела. — Не напоминай. У меня тут три статьи по психоаналитической методологии лежат незаконченные, а я всё изображаю из себя писателя хорроров. — Да лучше хорроры пиши, чем эту антинауку. Стой, я пошутил! Короче, я тебе подарю историю. Которая уже месяц с лишним длится. А ты её запишешь. Только чур без имён! Мне косые взгляды на новом месте работы не нужны. — Сомневаюсь, что на тебя вообще кто-то смотрит, даже искоса. Рассказывай. И постарайся не «нукать», а то поставлю на счётчик слов-паразитов. Дальнейшее записано и стилистически обработано со слов бывшего сотрудника МФТИ, кандидата технических наук, автора более сотни научных публикаций, талантливого программиста и неисправимого левака, това’ища Т. На всякий случай уточню, что лабораториями в КПМ называют вычислительные кластеры, на одном из которых и писал свои программы тов. Т. Самое сложное в этой истории для меня было не обращать внимания на постоянное «нуканье» и «меканье» рассказчика. Над языком изложения тоже пришлось поработать, без ущерба для сюжета. Спасибо Жаку Раньсеру и его концепции немой речи: теперь я знаю, как переводить устную речь в письменную, раскрывая перед читателем эстетику бессознательного. Итак... Все уже забыли, почему Корпус прикладной математики (КПМ) называют чернильницей. Облицовка выцвела, потемнела, приобрела бурый оттенок. Новое поколение студентов хихикало над названием, привыкнув под чернильницей подразумевать не вполне порядочную русскую девушку. Однако на исходе 2016 года МФТИ получил мощное финансирование, и руководство вуза наконец-то получило возможность привести здание в порядок. И уже к концу весны КПМ радовал глаз свеженькой плиткой чернильного цвета. Облицовка (плюс теплоизоляция) девятиэтажного здания заняла рекордно малое время. Гораздо дольше рабочие возились с внутренностями. А именно, с лестничными коробами, выступающими слегка вбок от основных помещений. И вот тут обнаружилась первая странность. Во всех остальных корпусах ремонтные работы велись ночью. В КПМ же — только днём, максимум до раннего вечера. Я это заметил, потому что сам люблю работать в лаборатории по ночам. В корпусе две параллельные лестницы и две пары лифтов. Рабочие могли спокойно заниматься трансформацией одного из коробов, не мешая передвижению сотрудников. Когда я вышел покурить на уже отремонтированный участок лестницы, то заметил вторую странность. Рабочие не тронули решёток. Решётки были главной достопримечательностью КПМ. Представьте себе две параллельно бегущие лестницы. Между ними зажаты двойные П-образные контуры коридоров. Внутренняя сторона коридора — это стена лифтовой шахты. Внешняя — двери в кабинеты и выходы с этажа. Так вот, решётки были расставлены по лестницам хаотически, совершенно игнорируя топологию здания. Если вы решили подняться по лестнице, скажем, с шестого этажа на восьмой, то по пути вам несколько раз встретятся чугунные решётки. Понимаете? Они не разделяют этажи друг от друга и не отгораживают лаборатории от лестницы. Они просто дробят лестничное пространство по какому-то загадочному алгоритму. Я так его и не разгадал, даром что программист. Нет, решётки не создают никаких проблем, ибо днём их открывают. А ночью запираются на тяжелые висячие замки. И по ночам металл сотрясается от гуляющих по лестницам сквознякам и от перепадов температур. С точки зрения безопасности решётки вообще бессмысленны. Ведь никто не мешает перемещаться между этажами на лифте. Поэтому предназначение решёток оставалось для меня загадкой. До событий той самой ночи. Нервно озираясь, двое таджиков выносили из КПМ срезанные решётки. Вне своих бетонных рамок, прутья казались неимоверно длинными. Рабочие сейчас напоминали братьев-пилотов, пытающихся пронести штакетник на территорию клуба собаководов. — Не ходи по лестницам ночью, — вдруг обратился ко мне гастарбайтер. — Тама щайтана-ма бегает. Охранник на проходной тоже удивил. — Опять ночью работать будете? — грозно спросил он. — Ну да, — я слегка растерялся. — Или это теперь тоже запрещено?— В общем-то, нет. Сова! Открывай! Медведь пришёл!
Милн, «Винни-Пух»— Ну, привет предателям! Как твоя антинаука поживает? Смотрю, хорошо отъелся ты на психоанализе. — А когда я худым был?— А когда добрым?— Так! Не понял. Чё надо, жертва советской пропаганды?— Ну, ушёл я из лаборатории. — Давно пора. Твои компьютерные мозги пригодятся в любом бизнесе. — **********. Я не поэтому увольняюсь. Просто тут страшновато стало. Ну, тревожно. — Нашёл свободные уши? Я не какой-нибудь социальный психолог, чтобы... — Ты не понял. Я про другую тревогу. Ну, которая страшная. — Алекситимия, коммуникационная оспа нашего века! Давай конкретнее. — Ну, ты же пишешь. Ну, про красного ангела. — Не напоминай. У меня тут три статьи по психоаналитической методологии лежат незаконченные, а я всё изображаю из себя писателя хорроров. — Да лучше хорроры пиши, чем эту антинауку. Стой, я пошутил! Короче, я тебе подарю историю. Которая уже месяц с лишним длится. А ты её запишешь. Только чур без имён! Мне косые взгляды на новом месте работы не нужны. — Сомневаюсь, что на тебя вообще кто-то смотрит, даже искоса. Рассказывай. И постарайся не «нукать», а то поставлю на счётчик слов-паразитов. Дальнейшее записано и стилистически обработано со слов бывшего сотрудника МФТИ, кандидата технических наук, автора более сотни научных публикаций, талантливого программиста и неисправимого левака, това’ища Т. На всякий случай уточню, что лабораториями в КПМ называют вычислительные кластеры, на одном из которых и писал свои программы тов. Т. Самое сложное в этой истории для меня было не обращать внимания на постоянное «нуканье» и «меканье» рассказчика. Над языком изложения тоже пришлось поработать, без ущерба для сюжета. Спасибо Жаку Раньсеру и его концепции немой речи: теперь я знаю, как переводить устную речь в письменную, раскрывая перед читателем эстетику бессознательного. Итак... Все уже забыли, почему Корпус прикладной математики (КПМ) называют чернильницей. Облицовка выцвела, потемнела, приобрела бурый оттенок. Новое поколение студентов хихикало над названием, привыкнув под чернильницей подразумевать не вполне порядочную русскую девушку. Однако на исходе 2016 года МФТИ получил мощное финансирование, и руководство вуза наконец-то получило возможность привести здание в порядок. И уже к концу весны КПМ радовал глаз свеженькой плиткой чернильного цвета. Облицовка (плюс теплоизоляция) девятиэтажного здания заняла рекордно малое время. Гораздо дольше рабочие возились с внутренностями. А именно, с лестничными коробами, выступающими слегка вбок от основных помещений. И вот тут обнаружилась первая странность. Во всех остальных корпусах ремонтные работы велись ночью. В КПМ же — только днём, максимум до раннего вечера. Я это заметил, потому что сам люблю работать в лаборатории по ночам. В корпусе две параллельные лестницы и две пары лифтов. Рабочие могли спокойно заниматься трансформацией одного из коробов, не мешая передвижению сотрудников. Когда я вышел покурить на уже отремонтированный участок лестницы, то заметил вторую странность. Рабочие не тронули решёток. Решётки были главной достопримечательностью КПМ. Представьте себе две параллельно бегущие лестницы. Между ними зажаты двойные П-образные контуры коридоров. Внутренняя сторона коридора — это стена лифтовой шахты. Внешняя — двери в кабинеты и выходы с этажа. Так вот, решётки были расставлены по лестницам хаотически, совершенно игнорируя топологию здания. Если вы решили подняться по лестнице, скажем, с шестого этажа на восьмой, то по пути вам несколько раз встретятся чугунные решётки. Понимаете? Они не разделяют этажи друг от друга и не отгораживают лаборатории от лестницы. Они просто дробят лестничное пространство по какому-то загадочному алгоритму. Я так его и не разгадал, даром что программист. Нет, решётки не создают никаких проблем, ибо днём их открывают. А ночью запираются на тяжелые висячие замки. И по ночам металл сотрясается от гуляющих по лестницам сквознякам и от перепадов температур. С точки зрения безопасности решётки вообще бессмысленны. Ведь никто не мешает перемещаться между этажами на лифте. Поэтому предназначение решёток оставалось для меня загадкой. До событий той самой ночи. Нервно озираясь, двое таджиков выносили из КПМ срезанные решётки. Вне своих бетонных рамок, прутья казались неимоверно длинными. Рабочие сейчас напоминали братьев-пилотов, пытающихся пронести штакетник на территорию клуба собаководов. — Не ходи по лестницам ночью, — вдруг обратился ко мне гастарбайтер. — Тама щайтана-ма бегает. Охранник на проходной тоже удивил. — Опять ночью работать будете? — грозно спросил он. — Ну да, — я слегка растерялся. — Или это теперь тоже запрещено?— В общем-то, нет. Но мне придётся вас закрыть на этаже до утра. — Да закрывайте на здоровье! У меня даже баллончика с краской нет, чтобы матерные формулы на новой штукатурке написать. А если я захочу обворовать другие лаборатории, то воспользуюсь лифтом. — Я не лестницу от вас закрываю, а вас от лестницы. На лифте можете спокойно кататься, даже по другим этажам гулять. Но не пытайтесь выйти на лестничную клетку. Охранник достал журнал выдачи ключей и открыл самую последнюю страницу. — Ночной график. Запишите фамилию, номер лаборатории, дату, время, подпись. И укажите, что остаётесь на ночь добровольно. И что мы за ваше душевное здоровье ответственности не несём. Такой ерунды раньше не было. Не став спорить, я заполнил пустую графу в журнале и, чтобы размяться, пешком побежал к себе на шестой этаж. Лестницы без решёток выглядели осиротевшими, пустыми и слегка зловещими. Если смотреть под правильным углом, то за счет высоких потолков кажется, что ступени не поворачивают, а бегут вниз одной сплошной бетонной дорожкой. Я всё ждал, что на ступеньках меня встретит сидящий на кортах «щайтан» и спросит: «слышь, кальян закурить жи-есть?». Но ни на лестнице, ни в коридоре шестого этажа, ни в самой лаборатории никаких шайтанов обнаружено не было. Трудо-вые-будни текли размеренно, в ритме щелчков старой клавиатуры и попискивания центрального процессора. Через полчаса заглянул охранник. Спросил, всё ли у меня нормально. Я только пожал плечами, не зная, где искать потенциальный источник ненормальности. Разве что в триста двадцать седьмой строчке кода, на которую компилятор упорно ругался. Буркнув под нос «ну-ну», секьюрити вышел из лаборатории, покинул этаж и запер за собой тяжёлую дверь выхода. На противоположной лестнице то же самое сделал его коллега. Что ни говори, а инструкции по обеспечению безопасности жутко неоптимальные. Пока эти двое ходят по этажам и закрывают двери, грабители могут проникнуть в холл, обезвредить третьего охранника и на лифте добраться в любую лабораторию. Правда, они вряд ли найдут, чем здесь поживиться. Кого нынче удивишь мощным компьютером? Даже если дотащишь эту махину до удивляемого. Последние шаги стихли в отдалении. КПМ погрузился в привычную тишину. Когда я нашёл, что не нравится компилятору в триста двадцать седьмой строчке, было уже далеко за полночь. Мозг, привыкший к позвякиванию висячих замков, накопил достаточно разностного сигнала, чтобы начать возмущаться. Тишина давила на барабанные перепонки изнутри, требуя скормить ей какой-нибудь звук. Но теплоизоляция и новая облицовка лишили лестницы их главного обитателя: сквозняка. Работать в такой обстановке было невозможно. Но, как сказал один набожный попугай, «Изя, бог услышал наши молитвы». Кто-то тихо пробежал по ближайшей ко мне лестнице. Пробежал аккуратно, не желая выдавать себя. Этот легкий топоток не предназначался для моего слуха. Простое везение, что улитка во внутреннем ухе изголодалась по акустическим виноградным лозам. Я вылез из почётного сисадминского кресла и, прихватив сигареты, поплёлся к выходу. Если это охранник делает плановый обход (или оббежку), то он выпустит меня, стрельнет сигу, и мы поболтаем минут пять на лестничной площадке, дымя в потолок. Хотя я уже тогда начал сомневаться, что это охранник. Сомнения окрепли, когда тот же топоток донесся с противоположной лестницы. Я дернулся было к новому источнику шума, но топот раздавался теперь с двух сторон одновременно. Он то стихал где-то на уровне третьего этажа, то медленно приближался, оставаясь относительно тихим. Затем, замерев около девятого, рвался вниз, ускоряясь и усиливаясь, чтобы снова замереть внизу. Перед глазами сразу же возникла живописная картина. Два здоровых лба поднимаются на верхний этаж, третий лоб даёт им по рации команду «марш!», и охранники бегут наперегонки вниз. Уж не знаю, на спор, на щелбаны или на поход в ближайший круглосуточный ларек за закуской. Я нашёл их соревнование забавным и хихикнул. Нервно, напряженно, подкоркой чувствуя подвох во всём этом забеге. Пустая коробка коридора превратила мой смешок в громовой закадровый смех, неестественно громкий и неуместный. Топоток остановился у дверей. С двух лестниц. Одновременно. Если можно чувствовать чужой взгляд, то почему нельзя чувствовать чужой слух? Лестничные марафонцы вслушиваются, ловят каждое колебание воздуха. Ну что ж, ловите. Хлопок в ладоши — и замкнутый коридорный резонатор отработал как надо. Акустические волны опрокинули зазевавшихся бегунов. В буквальном смысле. Они бросились вниз, стуча по ступенькам вдвое чаще и с переменной сильной долей. Как будто прямоходящее существо вынуждено было внезапно опуститься на четвереньки. Я вызвал лифт, чтобы уехать вниз и попросить охранников не прикалываться так. Да, психика упорно хотела верить, что это заскучавшие секьюрити решили устроить глобальный розыгрыш. И эта слепая вера в рациональную картину мира заставила меня поехать на лифте не вниз, а на восьмой этаж. Двери кабины выпустили меня в коридор кафедры оптимального управления. Тишина. Обманчивая тишина. Каких-то две минуты (или три, или пять, или двадцать?), и с нижних этажей стали осторожно подниматься наверх. Этаж топоток преодолевал по одной лестнице, этаж — по другой. Особо не церемонясь, я подкрался к одной из дверей и громко хлопнул в нужный момент. Судя по грохоту, некто кубарем полетел по ступенькам. Или их было несколько? Сказать было трудно. С первого раза. Ещё!Лифт отвёз меня на третий этаж, но ночной бегун решил взять тайм-аут. Прогулка по П-образной коробке помогла привести мозги в порядок. Здравый смысл подсказывал… Да в жопу здравый смысл! Учёный я или тварь суеверная?! Как мне удалось в первый раз привлечь внимание бегуна (бегунов)? Смешком. Изображать человека, который смеётся, настроения не было. И я ухнул, как ухают совы в мультиках. Угу! — вот так, только тихо и хрипло. Успех. Снизу к запертым дверям поспешили шаги. Топающих конечностей стало больше. По лестничной клетке металась сумма как минимум шести разных ритмов. Все шестеро сгрудились около ближайшего ко мне выхода. Кто-то из них, похоже, слегка стукнулся лбом о дверь, не рассчитав тормозной путь. Теперь я понимаю, что мне стоило бы испугаться, но ситуация меня явно забавляла. Досчитав мысленно до трёх, я хлопнул. Топающая братия бросилась наутек: кто вниз, кто вверх, кто по противоположной лестнице (как, Карл?!). Страх окончательно уступил место научному любопытству. Передислоцировавшись на седьмой этаж, я повторил опыт. Постоял, послушал тишину, ухнул (уже громче и смелее), дождался топота нескольких пар ног (рук, лап, конечностей?). Сколько же вас там околачивается? Толпа застыла в нерешительности у противоположных дверей. И скромно постучала. В обе двери. Синхронно. Новый нелинейный эффект! Круто! Хлопок. Бегут. Наука, особенно связанная с численным моделированием, развращает человека. Притупляет его бдительность. Отучает ценить уникальность момента. Надо повторить эксперимент? Да пожалуйста! Нажал кнопку, скомпилировал, вбил начальные условия, посмотрел на график. Захотел поменять условия? Вот эту строчку подправь, и давай по новой. Небеса не разверзнутся, из монитора никто не выскочит. Но кто сказал, что в жизни будет так же?Девятый этаж. Выхожу из лифта. Уханье застревает в горле. Дверная ручка дёргается. Зачем-то пытаюсь в уме оценить вероятность того, что охранник забыл запереть именно эту дверь. Ошибка в вычислениях. Мозг устраивает лежачую забастовку. Прислоняюсь к стене, стараясь отдышаться и не дышать одновременно. Ручку оставляют в покое. За дверью тишина. Обмааааанчивая тишина. По инерции («Эксперимент-то не завершён!») подкрадываюсь к двери. — Уху?— УХУ!!! — отозвался с той стороны тысячеголосый вопль. В ускользающей надежде закончить неудачный эксперимент, я хлопнул. Думал, что они опять убегут. Ха!На дверь посыпались удары. Ручка, оторванная с той стороны, отвалилась сразу. Металл выл и трясся. И я вспомнил этот звук. Так же сотрясались чугунные решётки по ночам. Волнорезы? Гасители? Поглотители? Плевать, плевать! Быстро в лифт и на первый этаж, к охранникам. — У-ХУ-ХУ-ХУ! — глумливо неслось со стороны лестниц. Крик, кому бы он ни принадлежал, проникал сквозь далеко не тонкие перекрытия. Топот целой стаи диких кабанов (лосей, слонов, чебурашек?), спешащей мне наперерез. Попытки всё-таки оценить вероятность того, что одну из дверей забыли запереть. Этот спуск я запомню надолго. Вылетаю из лифта. Меня уже ждут. Нет, не чебурашки. Обычные охранники. Смотрят с сочувствием, загораживают от меня сотрясаемую дверь на лестничную клетку. Толстую стальную дверь. Дрожащую, как осиновый лист. — Там кто-то… выйти хочет! — хриплю я. А сам едва сдерживаюсь, чтобы не начать приветственно ухать. — Гражданин, вы о чём? Вредно столько работать по ночам, — невозмутимо отвечает охранник. Владеет собой, молодец. Хотя сам бледный, на лбу вон испарина. — УУУУУХУ! — за дверью уже издевательски воют. — Ну как же? Вы сами посмотрите!— Обязательно посмотрю, — заверяет мужчина, аккуратно берет меня под локоть и выводит на свежий воздух. И говорит тихо, доверительно, по-отечески угрожающе. — Ты, паренёк, посиди там с какой-нибудь компанией на лавочке. Видишь, народ гуляет, к экзаменам готовится. Иди, иди. А как светло будет, возвращайся. И помни, что в журнале твоя роспись. Если что, могу медбратьев вызвать, они успокоят. И я сидел на лавочке, созерцая восход солнца, тихо и радостно ухая. — Вот така фигня, малята. Чего молчишь?!— Ровно двести сорок «ну» и сто двадцать пять «ме». Попросил бы охранника вызвать тебе логопеда вместо психкареты. — Знаешь, что?! Мне вообще-то не до шуток. — Да уж какие шутки? Отдыхать больше надо. Вероятности он там считал в лифте. Филин доморощенный. А ещё меня в антинауке обвиняешь. — Вот! Знал, что ты это скажешь. Я тоже сначала сумел себя успокоить. Показалось, приснилось, придумалось. — Привралось…— Может быть! Но я потом целый месяц слушал, как у лестничных дверей ручки поворачиваются. Тихо так, аккуратно, как будто кто-то прощупывает уязвимости. — И ты посчитал, что рано или поздно статистическая накопится, и одну из дверей забудут запереть?— Уже!— О-па! А вот с этого места поподробней. Желательно, с пруфами, простите мой венгерский. — Пруфами?— Да! Где, пруфы, Билли? Мне нужны пруфы. Видео, фото, хоть диктофонная запись. — Там не до пруфов было. У нас прямо перед рассветом загорелась серверная. Пришёл охранник, велел эвакуироваться. А лифтами при таком задымлении я пользоваться не рискнул. Поплёлся вниз за охранником, да и подотстал. Потянуло меня наверх что-то. Как магнитом. Ну, я возьми, и ухни. А там только этого и ждали. Ломанулось в мою сторону всё стадо. И мне как-то не захотелось делать селфи с этими бегунами. Я свою задницу спасал. Или рассудок. Не знаю, что важнее. Обогнал охранника и побежал писать заявление об уходе. — Тогда скажи спасибо этим бегунам. Они подтолкнули тебя к профессиональному росту. — Не смешно! У меня в подъезде теперь тоже кто-то бегает. — Так! Всё! К терапевту, к терапевту. Желательно к Игнатию, если денег накопишь. Меня попрошу в это не впутывать. Мне старушки-воровки и канатоходца хватило. Понять, врёт ли рассказчик, из-за его астеничной мимики было трудно. Раньше этот субъект отличался патологическим правдолюбием. Впрочем, психотики всегда искренни в своих галлюцинациях. Хотя никаких когнитивных дисфункций тов. Т. не демонстрировал. Как бы то ни было, он уехал подальше от своих ухающих бегунов в полузакрытый городок. Рассчитывать вероятность того, что хотя бы одна ракетная шахта окажется незапертой. И следить, чтобы нигде ничего не ухнуло.