Мрак его глаз (German Shenderov)Страшные рассказы, мистические истории, страшилки

Это было много тысяч лет назад. Время шагает семимильными шагами, и я уже не успеваю за ним. Меня окружают тысячи вещей, которым я не знаю имён. Моё сердце прекращает биться, но под моим мостом больше никто не появится. Скоро я перестану существовать, но меня это не страшит. Страшнее было раньше. Много раньше. Мой мост находился в парке — это даже мостом сложно назвать… Так, арка, через которую изредка проходили люди, заблудившиеся в здесь. Было время, когда я собирал дань за проход каждый день, когда у людей не было выбора — проходить под моим мостом, или нет. И я был наказан за свою жадность… Наказан веками тьмы и одиночества. Меня забыли. Под моим мостом больше никто не проходил. Он зарос лесом, и птицы вили гнёзда между перил моего моста. Я жил в нём, словно устрица, неслышно и неподвижно. Я мечтал о смерти и небытие, но они не шли…А потом начали раздаваться звуки дороги, звуки человеческой стройки, рёв бензопилы, и вот уже прямо на моих глазах вырастал парк — здесь будут гулять люди, и снова под моим мостом станут проходить живые души. И они начали ходить. Все они были холодные, ничего не боялись, и сердца их были пустые и опороченные. Я ничего не мог с ними сделать, только прятался в тени своего моста и провожал их взглядом. Я уже становился слишком слаб, чтобы охотиться на людей. Это раньше, когда они проходили под моим мостом — они потому и ходили здесь большими компаниями, чтобы я забирал лишь одного — того, кто идёт последним, - я мог справиться с кем угодно: и с ребёнком, и со взрослым мужчиной, и со стариком. Я хватал его своей длинной лапой и пожирал целиком. Сейчас я не способен даже на это. Я видел, как люди бежали к выходу, отталкивая друг друга, видел их страх, их эгоизм. И вот, как много сотен лет назад, под моим мостом проходила компания. Это были люди из далёких земель, там раньше никто не слышал о моих сородичах. Они весело шли и разговаривали. Двое из группы не привлекли моего внимания, но рядом с одним из них, держа его за руку, шла девушка. Через её грудную клетку, под кожей, я видел её живую душу, её красное, бьющееся, невинное, чистое сердце. На нём ещё не было отпечатка мерзости и порока. Девушке было девятнадцать лет отроду. Её звали Виктория. Она жила с матерью, отец ушёл, когда ей было десять. Училась в каком-то институте… Сейчас её держал за руку парень по имени Тима, он жил недалеко от неё там, в далёкой стране на континенте, и он хотел переспать с Викторией. Я чувствовал его желание. Возможно, потом они бы стали парой, а может, разошлись. Но для меня это было не важно — теперь она принадлежит мне. Третьим шёл шумный весёлый парень Миша. Он что-то рассказывал, махал руками и курил. Мне было не интересно, кто он, и я даже не стал вглядываться в его душу. В руке его мелькала тлеющая палочка, приятно отдававшая жжёной травой. Я заглянул в его разум и получил знание, что это — сигарета, её курят, чтобы получить удовольствие, и если у тебя нет сигареты, не будет ничего странного, если спросить её на улице. — Ребят, извиняюсь, сигаретки не найдётся?Девушка лучше всего почувствовала, что я вовсе не человек, и вскрикнула, когда я вышел из тени. Но их глазам предстало не громадное, покрытое жёсткой кожей существо, с длинным носом и горящими глазами. Я взял пример с того, что шёл за руку с девушкой — невысокий, светловолосый, слегка полный, с короткой стрижкой, одет так же в рубашку, но другого цвета, в джинсы и блестящие кроссовки — я видел их на одном парне, что сношал девушку под моим мостом несколько лет назад. Но некоторые черты я не смог устранить — жёсткая бородка, длинный, хрящеватый нос, кривоватые крупные зубы и переливающиеся всеми оттенками чёрного глаза. Парень, которого звали Мишей, шумный и весёлый, протянул мне две палочки:— Бери две, для земляка ничего не жалко!— Спасибо, человек,  — я взял, подкурил одну от сигареты радушно улыбающегося парня, и спросил:— А куда вы направляетесь, народ? Я тут первый день, нигде не был. Не покажете окрестности?Девушка, оправившись от испуга моим неожиданным появлением, оказалась крайне приветливой. Большие карие глаза, каштановые волосы, небольшая грудь, скромная одежда, смуглая кожа. — Да, конечно, мы сейчас едем на Тотнем-Кортроуд. Поехали с нами. Меня зовут Вика, а его Тим. Блондин протянул руку мне, но раньше, чем успел её пожать, подскочил тот весёлый и шумный. — А меня можешь звать Мишаня, патриот, комсомолец и просто красавец. Он жал руку крепко и интенсивно тряс её. Этот парень меня напрягал. Слишком много шума. В ответ я сдавил его руку в одну четверть своей силы. Зрачки его сузились, а от лица отлила кровь. Теперь он будет тише. — Рудольф,  — бархатным низким голосом представился я. На языке моего народа это значило «злой человек». Чтобы произнести моё истинное имя, им бы потребовался месяц. Это было много тысяч лет назад. Время шагает семимильными шагами, и я уже не успеваю за ним. Меня окружают тысячи вещей, которым я не знаю имён. Моё сердце прекращает биться, но под моим мостом больше никто не появится. Скоро я перестану существовать, но меня это не страшит. Страшнее было раньше. Много раньше. Мой мост находился в парке — это даже мостом сложно назвать… Так, арка, через которую изредка проходили люди, заблудившиеся в здесь. Было время, когда я собирал дань за проход каждый день, когда у людей не было выбора — проходить под моим мостом, или нет. И я был наказан за свою жадность… Наказан веками тьмы и одиночества. Меня забыли. Под моим мостом больше никто не проходил. Он зарос лесом, и птицы вили гнёзда между перил моего моста. Я жил в нём, словно устрица, неслышно и неподвижно. Я мечтал о смерти и небытие, но они не шли…А потом начали раздаваться звуки дороги, звуки человеческой стройки, рёв бензопилы, и вот уже прямо на моих глазах вырастал парк — здесь будут гулять люди, и снова под моим мостом станут проходить живые души. И они начали ходить. Все они были холодные, ничего не боялись, и сердца их были пустые и опороченные. Я ничего не мог с ними сделать, только прятался в тени своего моста и провожал их взглядом. Я уже становился слишком слаб, чтобы охотиться на людей. Это раньше, когда они проходили под моим мостом — они потому и ходили здесь большими компаниями, чтобы я забирал лишь одного — того, кто идёт последним, - я мог справиться с кем угодно: и с ребёнком, и со взрослым мужчиной, и со стариком. Я хватал его своей длинной лапой и пожирал целиком. Сейчас я не способен даже на это. Я видел, как люди бежали к выходу, отталкивая друг друга, видел их страх, их эгоизм. И вот, как много сотен лет назад, под моим мостом проходила компания. Это были люди из далёких земель, там раньше никто не слышал о моих сородичах. Они весело шли и разговаривали. Двое из группы не привлекли моего внимания, но рядом с одним из них, держа его за руку, шла девушка. Через её грудную клетку, под кожей, я видел её живую душу, её красное, бьющееся, невинное, чистое сердце. На нём ещё не было отпечатка мерзости и порока. Девушке было девятнадцать лет отроду. Её звали Виктория. Она жила с матерью, отец ушёл, когда ей было десять. Училась в каком-то институте… Сейчас её держал за руку парень по имени Тима, он жил недалеко от неё там, в далёкой стране на континенте, и он хотел переспать с Викторией. Я чувствовал его желание. Возможно, потом они бы стали парой, а может, разошлись. Но для меня это было не важно — теперь она принадлежит мне. Третьим шёл шумный весёлый парень Миша. Он что-то рассказывал, махал руками и курил. Мне было не интересно, кто он, и я даже не стал вглядываться в его душу. В руке его мелькала тлеющая палочка, приятно отдававшая жжёной травой. Я заглянул в его разум и получил знание, что это — сигарета, её курят, чтобы получить удовольствие, и если у тебя нет сигареты, не будет ничего странного, если спросить её на улице. — Ребят, извиняюсь, сигаретки не найдётся?Девушка лучше всего почувствовала, что я вовсе не человек, и вскрикнула, когда я вышел из тени. Но их глазам предстало не громадное, покрытое жёсткой кожей существо, с длинным носом и горящими глазами. Я взял пример с того, что шёл за руку с девушкой — невысокий, светловолосый, слегка полный, с короткой стрижкой, одет так же в рубашку, но другого цвета, в джинсы и блестящие кроссовки — я видел их на одном парне, что сношал девушку под моим мостом несколько лет назад. Но некоторые черты я не смог устранить — жёсткая бородка, длинный, хрящеватый нос, кривоватые крупные зубы и переливающиеся всеми оттенками чёрного глаза. Парень, которого звали Мишей, шумный и весёлый, протянул мне две палочки:— Бери две, для земляка ничего не жалко!— Спасибо, человек,  — я взял, подкурил одну от сигареты радушно улыбающегося парня, и спросил:— А куда вы направляетесь, народ? Я тут первый день, нигде не был. Не покажете окрестности?Девушка, оправившись от испуга моим неожиданным появлением, оказалась крайне приветливой. Большие карие глаза, каштановые волосы, небольшая грудь, скромная одежда, смуглая кожа. — Да, конечно, мы сейчас едем на Тотнем-Кортроуд. Поехали с нами. Меня зовут Вика, а его Тим. Блондин протянул руку мне, но раньше, чем успел её пожать, подскочил тот весёлый и шумный. — А меня можешь звать Мишаня, патриот, комсомолец и просто красавец. Он жал руку крепко и интенсивно тряс её. Этот парень меня напрягал. Слишком много шума. В ответ я сдавил его руку в одну четверть своей силы. Зрачки его сузились, а от лица отлила кровь. Теперь он будет тише. — Рудольф,  — бархатным низким голосом представился я. На языке моего народа это значило «злой человек». Чтобы произнести моё истинное имя, им бы потребовался месяц. Оно было оставлено в вечности, и я пользовался ложными именами всякий раз, разговаривая с людьми. — Окей, тогда пошли к этому Тотнем-Кортроуд. А что это?Тим удивлённо посмотрел на меня и спросил:— Ты что, здесь первый день?— Да,  — не задумываясь, соврал я. Это было очень странное место. Повсюду светились какие-то надписи, огромное количество трактиров, лавок с разного рода товарами, и люди. Сотни, тысячи людей. В страхе я прижался к тем, кто меня сюда привёл. Таким, как я, запрещено покидать места, в которых мы обитаем. Я с ужасом глядел в ночное небо, ожидая там в любой момент увидеть то, что в моём народе произносили шёпотом — солнце. Под лучами страшного огненного шара такие, как я, мгновенно превращались в камень. Мы зашли в Сохо и направились к какому-то бару, где, по словам всезнайки Тима, проходил какой-то концерт. Вокруг нас пахло пороком. От людей несло за версту грехами и грязью. Женщины торговали своим телом, ходили вокруг высокие мужчины с чёрной, как ковка у входа на мой мост, кожей и торговали какими-то порошками. Я вдохнул запах их мыслей и почувствовал, что эти люди нарушают людские законы. Они торгуют наркотой, они пушеры, преступники. Они были похожи на меня — скрываются при свете дня, выходят на охоту в ночной тьме и собирают заблудшие души, а невинные - марают, делают их чёрными. Мы вошли в небольшой паб и встали у липкой барной стойки. На сцене играли панки в килтах. В руках у одного из них была волынка. Услышав её звуки, я заскучал о прошлом. Вспомнились лихие сумеречные охоты на убегающих в страхе людишек, то, как мы давили их дома огромными валунами, поедали их детей, превращались в людей и соблазняли женщин, вытряхивая их разум, словно старый мешок. От счастливых мыслей меня отвлёк крик Мишани прямо в ухо:— Пей!Передо мной оказалась пинта тёмного холодного Гиннесса. Одним махом я осушил мелкую посудину и мне зааплодировали. Что они, не прожившие и сотни лет, могут знать о настоящем пиве? Я не чувствовал ячменя, прорастающего сквозь землю, не чувствовал пивоварни. В моём желудке плескались химикаты. Меня чуть было не вырвало, но я сдержался. Вовремя заметивший моё позеленевшее лицо Тим взял меня за плечо и повернул в сторону двери, не той, через которую мы вошли, а другой. На двери весьма топорно были изображены женская и мужская фигуры. — Если тебе стало плохо — сходи, облегчись. Мне действительно было плохо — я не знал, где я, не понимал, откуда в маленьком помещении столько людей и почему волынка играет так громко, что отдаётся вибрацией в полу. Я двинулся в сторону двери, за мной сорвалась от барной стойки девушка с длинными, до пояса, светлыми волосами, в висячих, будто не по размеру, джинсах и футболке с надписью «Warning. Drunk crossing». Она прижалась ко мне спиной и втолкнула меня в маленькую, пахнущую мочой комнату. Жестом она указала мне сесть на фарфоровое кресло с дырой посередине. Так бесцеремонно позволял обращаться себе с людьми только я. Её глаза не были человеческими. В них зелёный вплывал в красный, а посередине мерцал вертикальный зрачок. Неужели она одна из нас? И как она выдерживает это место… Я было заговорил с ней на языке её народа, но она засмеялась и покачала головой. Потом спросила с улыбкой:— Do you have a condom? Hey? Understand me? No? Are You high or what?Я даже не осмелился заглянуть ей в сознание, настолько всё было понамешано — алкоголь, порок, агрессия, тот странный порошок, что продавали темнокожие люди, и желание. Дверь хлопнула, и я остался один на один с облёванным полом, запахом мочи и изрисованными стенками. Когда я вышел из туалета, в толпе заметил движение моей цели — это Вика искала меня:— Ой, вот ты где, а мы думали, куда ты запропастился… С тобой всё в порядке?Я, ещё не отойдя от события в туалете, кивнул. Но чувствовал себя страшно опустошённым. Видимо, это была какая-то ламия или гуль… А может быть, Леди в Зелёном. Она как будто высосала мою жизненную силу, и я чувствовал, что не проживу долго без пищи. Вика, взяв меня за руку, чтобы я не отстал, протопала к барной стойке. За ней сидел Тим, от него пахло почти так же, как от той странной незнакомки — он был пьян, от него несло похотью и безумием. Рядом с ним сидел Мишаня и что-то ему рассказывал. Тому, видимо, было всё равно, сколько пить — адекватным он не был никогда. Я, чтобы не слушать их бессмысленные речи, пробуждённые отравой, ушёл к сцене. Я умею не просто чувствовать, чем пахнут люди: я научился узнавать их мотивы, направлять и предугадывать действия. Именно поэтому я встал так, чтобы Вика меня видела из любой части зала. Осталось только ждать. И долго дожидаться не пришлось. После того, как группа на сцене сыграла дважды, я почувствовал, как за мой локоть кто-то уцепился. Повернув голову, увидел её. Большие карие глаза светились ужасом и разочарованием.

— Тим напился. — Что случилось? — переспросил я — даже мой слух не позволяет всё слышать, как следует, в этой какофонии прекрасного инструмента и грохота какого-то железа. — Тим напился и начал меня лапать. Сказал, что пойдём спать к нему в общежитие. Вика всхлипнула и прижалась ко мне. Всё идёт по плану. — Хорошо, давай я провожу тебя домой. А они пускай тут сидят. Когда протрезвеют — ты с ним поговоришь, идёт?Она судорожно кивнула, и я, держа её под руку, вывел из переполненного зала на пустую улицу. Вы спросите, почему я не съел её здесь, когда вокруг не было никого, кроме редких бродяг, уже расходящихся пушеров и ничем не интересующихся проституток? Я не могу питаться вне дома. То, что сейчас бродит по городу — лишь часть моего тела и души. Всё остальное, словно улитка в раковине, сидит и ждёт под мостом, пока я принесу добычу. Мы шли по пустынным улочкам, и она держалась за мою руку, другой я сжимал её тёплую, сухую ладошку. Болтали обо всякой ерунде, она рассказывала мне о мире, а я читал её мысли и ими же отвечал. Давая ответы на вопросы, придумывал несуществующие подробности. Она могла спастись. Прогулять со мной до утра, загадать мне загадку, на которую я не найду ответа. Но я был слишком стар. Я уже знал все эти уловки, а моих не знал никто. Сеть затягивалась всё сильнее, я шёл и вёл её в самую свою пасть. Вот и чугунная ковка ворот парка. Они были закрыты, пока я не подошёл. С тихим скрипом одна из створок отворилась раньше, чем мы подошли к ней. Вика испуганно вжалась в моё плечо. — Ветер,  — объяснил я, ругая себя за торопливость. Темнота поглотила моё лицо, и теперь всё видел только я. Под мост не проникал свет фонарей, густой чёрный туман скрывал уродливые бугры моего настоящего тела, которое сейчас собиралось сомкнуть руки на моей добыче. Но… Что-то шло не так. Я ещё слишком слаб, чтобы взять её, слишком беспомощен. Мы стояли под мостом. Она — недоумённая, и я — жалкий и ни на что не способный. Мне нужно питаться, уже через закат солнца я не смогу выйти из-под моста. Мне нужно оставить её здесь. Мне нужно сделать её своей. Она заметила моё напряжение, расстройство, и участливо спросила:— Что с тобой, Рудольф?На моих глазах выступили слёзы бессилия. Через них я и выдавил то, что стало началом всего:— Я так одинок. Она подошла ко мне и приобняла меня. Прошептала мне на ухо:— Ты не одинок. Я не выдержал и раскололся. Я шептал ей о том, каково это — провести миллион лет во тьме, каково это, не знать, когда всё началось, и когда всё кончится. Рассказал ей о вечной тишине. О пустоте, что царит кругом. Говорил о тайнах, которые нельзя произнести, потому что иначе мир расколется на части. Рассказал ей о виденном мною на небе и в земных недрах. Я говорил с ней о том, что давно затянуло паутиной вечности. Рассказал ей о таких, как я — тысячах хищных, голодных ртов, затерянных в бесконечной пустоте. Я рассказывал и прижимал её к себе, чувствуя, как бьётся её маленькое сердечко — так близко и так недосягаемо. Я рыдал у нее на плече, а она обнимала меня и слушала. Потом, словно я сказал что-то не то, она посмотрела на меня очень внимательно и поцеловала. Я стоял и не верил в своё счастье. Она прошептала мне на ухо:— Я люблю тебя, Рудольф. У меня из глаз потекли слёзы счастья. Наконец-то. Я ждал столько тысяч лет, и вот дождался. Наконец-то закончится это проклятое полусуществование. В ответ я обнял её сильнее, и понял, что она тоже плачет. Солёные от слёз, мы повалились на землю, жухлая листва шуршала под нами. Неужели конец этой пустоте? Аккуратно, боясь спугнуть её, я просунул руку под топик, отогнул то, что они называют лифчик и дотронулся до её левой груди — небольшой, упругой, и провёл пальцем по соску. Она издала тихий стон, точно дерево, что клонится под ветром. «Дурочка» — нежно подумал я. Ногти на моих пальцах заострились и вцепились в нежную девичью плоть, разрывая её и раздвигая рёбра. Она коротко, точно умирающая птица, вскрикнула. Тише, детка. Это больно только в первый раз. В моей руке было её горячее, трепещущее сердце. Невинное и чистое, оно позволит мне жить долго, очень долго, не зная ни грусти, ни голода. У меня будет сердце, которое меня любит. Я буду его хранить. Нет больше смысла сохранять этот глупый человеческий облик. Морок сполз, словно талый снег, обнажая под собой облик большого, страшного существа, покрытого седой шерстью, с длинным носом, руками, достающими до земли, огромными крепкими зубами. Из спины тянулись тонкие и толстые, раздвоенные и одиночные нити цвета свежей плоти, куски кожи и щупальца; они цеплялись и врастали в сами подпорки моста. В руках у меня пульсировало, сверкало и горело ярким светом любящее сердце. Старый тролль довольно хрюкнул, почесал живот и исчез в тени под мостом.