Моя войнаСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Я никогда не плакал. По-моему, только в самом раннем детстве. Сейчас рыдаю навзрыд. Всегда считал, что мужчина должен плакать только когда закончилась война, вогнавшая седину в волосы, и когда умирает мать. Моя война давно закончилась, мама много лет распивает чай с ангелами на небесах, а я удосужился расплакаться только сейчас. У меня есть коротенький карандаш, как у булгаковского Ивана Бездомного и десяток листов, чтобы рассказать о том, что произошло. Когда я вернулся с работы в ту злополучную ночь, все уже спали. Трехкомнатная квартира в шестьдесят квадратных метров утопала в тишине и мраке. Разогрел солянку, достал из холодильника банку пива и намазал крупные ломти хлеба горчицей. Привычный ритуал оперативного уполномоченного уголовного розыска Сергея Камарзина. Ах да, еще телевизор с приглушенным звуком, недоеденный годовалой дочерью творог или пюре. Ну и записка от жены Ирины, прикрепленная магнитом к холодильнику:«Сережа, Регине нужно купить глазные капли и подгузники, оставь денег. Суп на плите, свежая рубашка на ручке двери в спальне». Традиции, ничего не скажешь. Чем больше традиций, тем крепче семья. И то, что в душ всегда сначала она, а потом я – тоже традиция. Замолчать, когда нужно, в разгар ссоры, а потом слушать извинения, являющиеся прелюдией к тому, отчего появляются дети – тоже традиция. Есть что-то магическое в этой семейной обыденности. Даже в привычке резко прятать банку за чайник при малейшем шуме. Арине Петровне, этой старой с***, всегда плохо спиться. Шаркая босыми ногами, пару раз за ночь она выходит на кухню, чтобы выпить лекарства. Восемьдесят килограммов ненависти к людям и сумасбродства жили у нас третий месяц, хотя когда-то приехали из Оренбурга погостить недельку-другую. После тяжелой смены я меньше всего нуждался в лекции о вреде алкоголя, который плавно перешел бы в монолог об «оборотнях в погонях», об избитом на дознании соседском мальчишке и что-то в этом роде. Ну и, конечно, еще последует диагноз «неудачника» как кульминация речи. Теща сотрудника полиции, это высшая ступень «эволюционного развития» всех матерей жен. Апофеоз феминизма, неожиданно проклюнувшегося как цветок на старость лет. Вчера ее покусала собака. Салат из стервозности, чванливости и маразма заправился соусом из раздражения и злобы. Игорь – любимый сыночек и, к несчастью, брат моей жены, забил дворнягу монтировкой. Едва ли теще стало от этого легче. Изнемогавшая до этого от продолжительной простуды, она слегла окончательно. Она шла по коридору, опираясь о стену, тяжело дыша и хрипя так, словно ее рот был заполнен рыбьей чешуей. Передышка каждые три шага – пожалуй, старушке совсем плохо. С тумбочки упал телефон, пронзительным бренчанием нарушив тишину. С грохотом опрокинулась банкетка. Явная заявка на чемпионство в неуклюжести от старой клячи. Тяжелый утробный хрип над моей головой. Секунда для того, чтобы обернуться и облить себя пивом. Я соскочил со стула и ударился затылком о подвешенный телевизор. Покрасневшая кожа на ее лице пузырилась, словно поверхность кипящего варенья. Ставшие бесцветными зрачки дергались в чеканке. Зубы превратили губы в кровоточащее месиво. Глубокий кашель – стены и скатерть забрызганы едкой слизью, словно кто-то хлестко раздавил жирную гусеницу. Неловкое движение и ее скрюченные артритом пальцы потянулись к моим волосам. Расшатанные зубы заклацали у моего лица. Ее пропитанная кровью и мочой ночная сорочка омерзительно липла к моему телу. Сколько нужно сил, чтобы отбросить грузное тело? Кран с лебедкой, не меньше. Карге удалось вцепиться мне в волосы. Уклоняясь от мерзкой жидкости, вытекавшей из распахнутого рта, я поставил себя в опасное положение. Надеялся, что удары в челюсть из почти лежачего положения могут нанести вред. Подогнул ногу и ударил по ее коленной чашечке. Затем по второй. Хруст ломающейся кости вовсе не хруст – словно треск ломающейся рейки. Изуродованная женщина стала походить на кузнечика. Удалось немного привстать, прижавшись спиной к холодильнику. Тварь упрямо висела на мне, несмотря на град ударов по челюсти. Вместо того, что являлось когда-то лицом - кровавая каша. Едва хватка ослабла, как я вывернул ей руку. Профессиональный навык, ничего не скажешь. Помноженный на извержение адреналина и шок; поломанная рука податливо повисла. Я чересчур сильно обрадовался промежуточной победе.     Попытка вытереть с глаз омерзительную жидкость, обернулась потерей равновесия. Падая, я зацепил ручку ящика. До сих пор помню звон посыпавшихся на пол столовых приборов. Грузная женщина повалила меня на себя. Мне стало гораздо удобнее. Быстро нашарил ручку ножа для хлеба. Мне он никогда не нравился – зубья, как у ручной пилы вселяли ужас. Но сейчас я обрадовался. Психованная **** едва не скинула меня. Кошмарное родео, но нужно сказать, во мне живет неплохой ковбой. Я никогда не плакал. По-моему, только в самом раннем детстве. Сейчас рыдаю навзрыд. Всегда считал, что мужчина должен плакать только когда закончилась война, вогнавшая седину в волосы, и когда умирает мать. Моя война давно закончилась, мама много лет распивает чай с ангелами на небесах, а я удосужился расплакаться только сейчас. У меня есть коротенький карандаш, как у булгаковского Ивана Бездомного и десяток листов, чтобы рассказать о том, что произошло. Когда я вернулся с работы в ту злополучную ночь, все уже спали. Трехкомнатная квартира в шестьдесят квадратных метров утопала в тишине и мраке. Разогрел солянку, достал из холодильника банку пива и намазал крупные ломти хлеба горчицей. Привычный ритуал оперативного уполномоченного уголовного розыска Сергея Камарзина. Ах да, еще телевизор с приглушенным звуком, недоеденный годовалой дочерью творог или пюре. Ну и записка от жены Ирины, прикрепленная магнитом к холодильнику:«Сережа, Регине нужно купить глазные капли и подгузники, оставь денег. Суп на плите, свежая рубашка на ручке двери в спальне». Традиции, ничего не скажешь. Чем больше традиций, тем крепче семья. И то, что в душ всегда сначала она, а потом я – тоже традиция. Замолчать, когда нужно, в разгар ссоры, а потом слушать извинения, являющиеся прелюдией к тому, отчего появляются дети – тоже традиция. Есть что-то магическое в этой семейной обыденности. Даже в привычке резко прятать банку за чайник при малейшем шуме. Арине Петровне, этой старой с***, всегда плохо спиться. Шаркая босыми ногами, пару раз за ночь она выходит на кухню, чтобы выпить лекарства. Восемьдесят килограммов ненависти к людям и сумасбродства жили у нас третий месяц, хотя когда-то приехали из Оренбурга погостить недельку-другую. После тяжелой смены я меньше всего нуждался в лекции о вреде алкоголя, который плавно перешел бы в монолог об «оборотнях в погонях», об избитом на дознании соседском мальчишке и что-то в этом роде. Ну и, конечно, еще последует диагноз «неудачника» как кульминация речи. Теща сотрудника полиции, это высшая ступень «эволюционного развития» всех матерей жен. Апофеоз феминизма, неожиданно проклюнувшегося как цветок на старость лет. Вчера ее покусала собака. Салат из стервозности, чванливости и маразма заправился соусом из раздражения и злобы. Игорь – любимый сыночек и, к несчастью, брат моей жены, забил дворнягу монтировкой. Едва ли теще стало от этого легче. Изнемогавшая до этого от продолжительной простуды, она слегла окончательно. Она шла по коридору, опираясь о стену, тяжело дыша и хрипя так, словно ее рот был заполнен рыбьей чешуей. Передышка каждые три шага – пожалуй, старушке совсем плохо. С тумбочки упал телефон, пронзительным бренчанием нарушив тишину. С грохотом опрокинулась банкетка. Явная заявка на чемпионство в неуклюжести от старой клячи. Тяжелый утробный хрип над моей головой. Секунда для того, чтобы обернуться и облить себя пивом. Я соскочил со стула и ударился затылком о подвешенный телевизор. Покрасневшая кожа на ее лице пузырилась, словно поверхность кипящего варенья. Ставшие бесцветными зрачки дергались в чеканке. Зубы превратили губы в кровоточащее месиво. Глубокий кашель – стены и скатерть забрызганы едкой слизью, словно кто-то хлестко раздавил жирную гусеницу. Неловкое движение и ее скрюченные артритом пальцы потянулись к моим волосам. Расшатанные зубы заклацали у моего лица. Ее пропитанная кровью и мочой ночная сорочка омерзительно липла к моему телу. Сколько нужно сил, чтобы отбросить грузное тело? Кран с лебедкой, не меньше. Карге удалось вцепиться мне в волосы. Уклоняясь от мерзкой жидкости, вытекавшей из распахнутого рта, я поставил себя в опасное положение. Надеялся, что удары в челюсть из почти лежачего положения могут нанести вред. Подогнул ногу и ударил по ее коленной чашечке. Затем по второй. Хруст ломающейся кости вовсе не хруст – словно треск ломающейся рейки. Изуродованная женщина стала походить на кузнечика. Удалось немного привстать, прижавшись спиной к холодильнику. Тварь упрямо висела на мне, несмотря на град ударов по челюсти. Вместо того, что являлось когда-то лицом - кровавая каша. Едва хватка ослабла, как я вывернул ей руку. Профессиональный навык, ничего не скажешь. Помноженный на извержение адреналина и шок; поломанная рука податливо повисла. Я чересчур сильно обрадовался промежуточной победе.     Попытка вытереть с глаз омерзительную жидкость, обернулась потерей равновесия. Падая, я зацепил ручку ящика. До сих пор помню звон посыпавшихся на пол столовых приборов. Грузная женщина повалила меня на себя. Мне стало гораздо удобнее. Быстро нашарил ручку ножа для хлеба. Мне он никогда не нравился – зубья, как у ручной пилы вселяли ужас. Но сейчас я обрадовался. Психованная **** едва не скинула меня. Кошмарное родео, но нужно сказать, во мне живет неплохой ковбой.

Шикарный размах – и пятнадцать сантиметров стали с хлюпаньем вошли в левый глаз твари, окончательно потерявшей сходство с человеком. Глубокий последний вдох и ее тело обмякло. Лихая получилась схватка. Рукопашный бой я считал своим коньком, но стоя посреди кухни после кровавого душа, подумал, что стоит поработать в этом направлении. Я едва успел прильнуть к раковине – меня сильно стошнило. Вызвать скорую, сообщить ребятам в дежурную часть, разбудить Ирину и Игоря. Нормальный план. Хотя грохот должен был вырвать их из сновидений. Удалось быстро успокоиться. Мое самообладание снова оказалось на высоте. Оно никогда меня не подводило. И в начале 2000-ых, когда мне довелось лазить по горам и вышибать мозги из бородатых идиотов. И когда отморозки одной челнинской банды замуровали меня в заброшенной котельной, привязав к батарее и затолкав в рот кляп. Нужно все-таки позвонить. Игорь застал меня врасплох. Этот умудрился выгрызть себе и щеки, обнажив ряды белоснежных, крепких зубов. Бедолага был совсем плох. Кожа на нем буквально кипела, пузырилась и словно лава стекала с кончиков пальцев, носа и взмокших штанин. Резкий рывок высвободил мою шею из цепкого захвата. Схватил парня за затылок и ударил о край раковины. Лицо выровнялось не хуже разделочной доски. Тело продолжало трястись и расползалось как тающее желе по полу. Ирина! Надеюсь, ты еще не превратилась в…Нож вышел из глаза Арины Петровны с тем же отвратительным хлюпаньем. Ее плоть так же продолжала кипеть, от ужасных язв поднимались клубы зловонного пара. Я устремился в спальню. Дернул ручку двери. Запертая, она отозвалась ленивым скрипом. Ирина, Ирина…Отступил назад на полшага и повернулся на половину корпуса. Привычное движение для мужчины, который в месяц вышибает плечом около десятка дверей. Тишина. Наверное, это хороший знак, если никто не скребется под щелью с той стороны. Больше всего я боялся увидеть свою дочь, превращающуюся… Даже не знаю, как это назвать. Такого я не видел даже в кино. В этих моментах обычно ставят тяжелую музыку, или наоборот, нагнетают жути, звуком бьющегося сердца. Я приготовился выбить дверь. Легкое прикосновение, словно заблудившийся сквозняк. Резко развернулся.   Моя жена смотрела на меня широко распахнутыми, бездонными глазами. Пытаясь вздохнуть, глотала воздух.  Как выброшенная на берег рыба. Нож для резки хлеба вошел в ее грудь по самую рукоять, вокруг которой очень скоро образовалось алое пятно. Она обмякла, но я подхватил ее у самого пола. Дрожащими губами Ирина пыталась что-то произнести. По щекам, нетронутым язвами потекли слезы. Меня накрыло волной. Волной паники и ужаса. - Да как же так?! Потерпи, малыш, потерпи! Скоро будет помощь, - я не давал ее глазам закрыться, придерживая веки пальцами, измазанными в крови тещи. Устремился в ванную за полотенцем. Проревел как раненый лев - на куче белья спала моя дочь. Вокруг Ирины образовалась большая лужа крови, которую едва ли могла остановить сырая ткань полотенца. - Я нечаянно… Все будет хорошо. Я не хотел, правда! Твоя мама… Боже мой, - я достал мобильник.   Дрожащие пальцы выронили его. Аппарат плюхнулся в лужу. - Мы тебя ждали, наконец-то ты пришел, - проговорила Ирина. Погладила мою небритую щеку. Из уголка ее рта потекла струйка крови. - Молчи, ничего не говори. – Я нажал кнопку разблокировки. «Нет сети». Я швырнул телефон о сторону. Моя жена умерла через несколько минут. Накрыл ее тело простыней. Вой далеких сирен только разозлил меня. От досады я ударил тыльной стороной кулаков по луже. Одному Богу известно, почему выстрелы не разбудили маленькую Регину. Девочка все также мирно сопела в ворохе грязного белья. В окно я увидел ужасающую картину. Из десятка окон дома напротив валил дым, пламя обгладывало рамы.   С балкона квартиры на седьмом этаже бросился вниз мужчина. Через секунду освободившееся пространство заняла девушка. Ее попытка схватить жертву за штанину закончилась тем, что стройное тело перевалилось через подоконник. Голова несчастной размозжилась о газовую трубу между первым и вторым этажом. Мальчик лет десяти держал оборону стоя в кузове «Камаза». Много шансов у парня, вооруженного гаечным ключом? Я помог ему несколькими меткими выстрелами. И задернул занавески. Сколько мы могли продержаться в квартире, среди хаоса и кошмара? Полки кладовой завалены пакетами с макаронами, крупами. Стройными рядами стояли банки с маринованными овощами. Мешок картофеля, десяток пачек чая. Лишь бы из крана текла вода. Я сбросил тела из окна. Один за другим. Затем вымыл полы.    Сквозняк понемногу разгонял плотную завесу чудовищного запаха. Проснулась Регина, но напившись теплого молока, снова уснула.

Поразмыслив, решил пробираться к дачному домику. Трехметровый забор вокруг участка, ставни на окнах, колодец, погреб с овощами. Можно протянуть гораздо больше чем здесь. Четыре километра окольными путями и я буду на месте. Наспех собрал вещи. Только самое необходимое. Никакой еды. Кладовая домика полна всякой съедобной всячины. Через месяц настанут холода, а мы будем преспокойно греться у камина. Нужно действовать пока до домика не добрались мародеры. Мне искренне жаль Арину Петровну и Игоря. Пусть наши отношения складывались «не очень гладко» они все же не заслужили такой смерти. Моя теща жила тем, что «пила» мою кровь. Словно навязчивая идея – извести меня. Но я не питал к ней негативных чувств. Игорь, чемпион мира по ублюдству и приличнейший засранец, бесил меня, прежде всего, своими зализанными волосами, выливаемым на себя ведрами приторным одеколоном и жеманными манерами.   Согласитесь, мужчина, посещающий маникюрный салон, презирающий футбол и пиво, слушающий классическую музыку вызывает неоднозначные чувства. Но больше всего меня раздражала привычка подбирать к каждому обстоятельству поговорку или пословицу. Зануда. От былой антипатии не осталось и следа. Больше всего я плакал по своей Ирине. Чудесный ангел, который был рядом со мной последние десять лет, вдохновлявший меня и поддерживавший. Мужественная девушка, нашедшая в себе силы простить мне измену. Я обожал ее до беспамятства. Вот, пожалуй, и все, что я хотел рассказать. Мне пора идти. Тяжелый рюкзак тянет назад, но посаженная в сумку-кенгуру Регина вернула баланс. Меня насторожил шум у двери. Наверняка. Парочка тварей скреблась, в надежде добраться до нас. Что ж, не завидую им. Вскинул пистолет наизготовку и открыл дверь. Стоило сделать шаг, как руки вывернули за спину. Пистолет выпал. Сумка-кенгуру вместе с Региной плавно слетела с моих плеч. Сильный удар в затылок и я обмяк. Но мне не позволили упасть на пол. Я попытался высвободиться, словно израненный медведь, на котором повисла свора разъяренных собак. Еще один хлесткий удар и я отключился. Хочется потрогать ноющий затылок. Но руки туго связаны на груди. Глаза мучительно долго не могут привыкнуть к яркому свету. - Сергей, вы меня слышите? – обращается ко мне голос сквозь плотную пелену боли. Киваю. Хочу спросить: «Где я?» Но губы слиплись от жажды и в горле словно расстелили асфальт. - Как вы себя чувствуете?Еще один кивок. Усилием воли открываю глаза. Кажется, мои молитвы услышаны – у моих губ стакан воды.    Два коротких глотка и я могу нормально дышать. Мужчина в белом халате сквозь линзы очков в роговой оправе сверлит меня взглядом. Если бы не бородка а-ля Стас Михайлов и сияющая блеском лысина я бы принял его за Игоря. - Кто вы? – мой голос кажется мне хриплым, утробным. - Ваш доктор, Леонид Николаевич. Мне нужна ваша помощь, дабы разобраться, что случилось вчера ночью.    Поможете? – его ровный голос будит тревогу в изнеможённом сознании. - Это кошмар. Они… Они превратились в жутких чудовищ, - говорю дрожащим голосом. - Вы о ком?- Игорь и Арина Петровна, - я убедительно закивал. - В чудовищ, значит?- Да, именно. А почему я связан. - Это необходимость. Вынужден вас разочаровать, Сергей. Никаких чудовищ нет. Вы жестоко расправились со своей тещей, Ариной ***********, затем убили ее сына. Сводного брата вашей жены – Игоря **********.    Позже выбросили тела из окна. Убили и свою супругу, вынесли ее тело на балкон. Затем открыли стрельбу из окна. Убили двух дагестанцев, грузивших строительный мусор. Можете сказать, куда хотели отправиться со своей дочерью?- Что? Дочерью? Нет! Не может быть! Я видел! Видел!На этом мой мир рухнул.