Моего деда на Великой Отечественной войне спас голос в головеСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Война — штука страшная, и всякий раз, как подумаешь о ней, кажется, что есть там место только грубости, страхам, агрессии. Представляешь развалины, еще недавно бывшие чьим-то домом, развороченные корни недавно плодоносящего сада, искореженные орудия и груды тел… Однако порой сквозь суровую ткань реализма просвечивает что-то столь странное и необъяснимое, чему и названия-то не приищешь. ДАРМой дед Никита Михайлович Синицын во время войны служил в пехоте, потом в артиллерии, побывал в пекле Курской дуги и сложил оружие только в Кенигсберге. В общем, успел хлебнуть горя, но рассказывать об этом не любил. А вот о своем спасителе вспоминал. На втором месяце войны дед вдруг стал чувствовать и ясно видеть, кому из его товарищей предстоит скорая смерть. Ничего подобного с ним раньше не случалось. Синицын и предположить не мог, откуда у него этот дар. Однако предвидеть-то гибель товарища мог, а вот изменить что-то, отвести беду — было выше его сил. Понятное дело — на то она и война, чтоб людей на ней убивали. Но был мой дед человеком верующим и, распознав обреченного, прикипал к нему душой: старался не оставлять одного, помогал писать письма домой…Вскоре многие заметили эту странность: стоит Никите проявить особое внимание к человеку, глянь — его и убивают. Стали поговаривать, что у него дурной глаз, и тут уж дело приняло серьезный оборот. С таким диагнозом недолго и пулю получить от своих же. Выручило несчастного провидца воспаление легких: он попал в госпиталь, а потом его направили в другую часть. Но перемена обстановки не изменила для деда главного — он видел и знал то, что другим было недоступно. ГОЛОСА через некоторое время он стал слышать еще и голос: неслышный никому другому, он указывал ему, куда пойти и что сделать. И всякий раз, выполняя приказ, парень чудом избегал гибели, а иногда спасал и чужие жизни. Теперь он не только скорбно созерцал неизбежное, но и получил возможность действовать сам. Под Курск Никита попал в июле 1943 года уже артиллеристом. Его полк был изрядно потрепан: ни людей, ни оружия. Долгожданное подкрепление надежд не оправдало — пехотинцы, да к тому же легкораненые. Одна радость — с Урала пришли новые пушки, в шутку прозванные «зверобоями»: немецкие «тигры» так и полыхали под их ударами. Дедушку поставили подносчиком снарядов во вторую батарею, известную своей невезучестью — вечно там что-то случалось. Командир батареи уехал накануне сражения на совещание в штаб, да так и не вернулся — убили по дороге. И командование пришлось взять на себя сержанту Ковалеву. «НУ Ж БЫЛ ДЕНЕК!»«На рассвете немцы начали артподготовку, а вскоре поползли и танки. Становилось по-настоящему жарко, — рассказывал мне дед. — Штурмовики-пикировщики щедро посыпали бомбами ложные артиллерийские позиции. Еще немного — и вперед пошла немецкая пехота. Вражеские танки подошли почти вплотную. У нас же — одна пушка выведена из строя, вскоре кончились и снаряды. Телефонная связь прервалась. Мы не понимали, что происходит на наших позициях, не могли попросить помощи, не знали, что делать дальше. У орудия нас осталось только пятеро, включая Ковалева и перепуганного новичка-пехотинца. К счастью, немцы перенесли огонь в сторону, видимо решив, что орудие подавлено. И тут из-за пригорка к нам выползли два солдата, из тех, что были при соседней пушке. Они притащили пару ящиков со снарядами, но этого явно было мало. И вдруг я услышал голос: «Иди направо». Распространяться о полученном указании я, конечно, не стал, а только заметил, что надо бы проверить третье орудие: может, там кому нужна помощь, да и снарядов можно раздобыть. Ковалев остался у нашей позиции, а я с солдатами пополз направо. Там не оказалось ни живых, ни раненых. Однако пушка стояла в целости и сохранности — лишь немного сползла в воронку, а главное, были снаряды. Двое тут же поволокли их к Ковалеву. И почти сразу же в звуки боя вплелся громкий рев танкового мотора. Пулеметная очередь сбила листья с соседних кустов. По всему видать, немец заметил какое-то движение у подбитого орудия. Из орешника выполз приземистый Т-3, потом появился еще один танк. Все решали быстрота и удача — и они, и мы были как на ладони. Орудие Ковалева рявкнуло дважды — успели-таки донести снаряды! Но почти сразу его позицию окружило плотное кольцо минометных разрывов, донесся надрывный грохот. Остался ли там кто живой? Тут пришел и наш черед — тяжелые мины вздыбили землю впереди позиции. Пауза — и мины ударили с небольшим перелетом. «Взяли в вилку! Хана!» — закричал наводчик. И тогда голос внятно произнес: «В яму направо». Я увидел ее неподалеку — глубокую яму со стоячей водой, с трудом оторвал наводчика от орудия и поволок за собой. Мины ударили прямо по позиции. Рванули оставшиеся снаряды. Свиста осколков слышно уже не было — уши «заткнуло» взрывной волной. Война — штука страшная, и всякий раз, как подумаешь о ней, кажется, что есть там место только грубости, страхам, агрессии. Представляешь развалины, еще недавно бывшие чьим-то домом, развороченные корни недавно плодоносящего сада, искореженные орудия и груды тел… Однако порой сквозь суровую ткань реализма просвечивает что-то столь странное и необъяснимое, чему и названия-то не приищешь. ДАРМой дед Никита Михайлович Синицын во время войны служил в пехоте, потом в артиллерии, побывал в пекле Курской дуги и сложил оружие только в Кенигсберге. В общем, успел хлебнуть горя, но рассказывать об этом не любил. А вот о своем спасителе вспоминал. На втором месяце войны дед вдруг стал чувствовать и ясно видеть, кому из его товарищей предстоит скорая смерть. Ничего подобного с ним раньше не случалось. Синицын и предположить не мог, откуда у него этот дар. Однако предвидеть-то гибель товарища мог, а вот изменить что-то, отвести беду — было выше его сил. Понятное дело — на то она и война, чтоб людей на ней убивали. Но был мой дед человеком верующим и, распознав обреченного, прикипал к нему душой: старался не оставлять одного, помогал писать письма домой…Вскоре многие заметили эту странность: стоит Никите проявить особое внимание к человеку, глянь — его и убивают. Стали поговаривать, что у него дурной глаз, и тут уж дело приняло серьезный оборот. С таким диагнозом недолго и пулю получить от своих же. Выручило несчастного провидца воспаление легких: он попал в госпиталь, а потом его направили в другую часть. Но перемена обстановки не изменила для деда главного — он видел и знал то, что другим было недоступно. ГОЛОСА через некоторое время он стал слышать еще и голос: неслышный никому другому, он указывал ему, куда пойти и что сделать. И всякий раз, выполняя приказ, парень чудом избегал гибели, а иногда спасал и чужие жизни. Теперь он не только скорбно созерцал неизбежное, но и получил возможность действовать сам. Под Курск Никита попал в июле 1943 года уже артиллеристом. Его полк был изрядно потрепан: ни людей, ни оружия. Долгожданное подкрепление надежд не оправдало — пехотинцы, да к тому же легкораненые. Одна радость — с Урала пришли новые пушки, в шутку прозванные «зверобоями»: немецкие «тигры» так и полыхали под их ударами. Дедушку поставили подносчиком снарядов во вторую батарею, известную своей невезучестью — вечно там что-то случалось. Командир батареи уехал накануне сражения на совещание в штаб, да так и не вернулся — убили по дороге. И командование пришлось взять на себя сержанту Ковалеву. «НУ Ж БЫЛ ДЕНЕК!»«На рассвете немцы начали артподготовку, а вскоре поползли и танки. Становилось по-настоящему жарко, — рассказывал мне дед. — Штурмовики-пикировщики щедро посыпали бомбами ложные артиллерийские позиции. Еще немного — и вперед пошла немецкая пехота. Вражеские танки подошли почти вплотную. У нас же — одна пушка выведена из строя, вскоре кончились и снаряды. Телефонная связь прервалась. Мы не понимали, что происходит на наших позициях, не могли попросить помощи, не знали, что делать дальше. У орудия нас осталось только пятеро, включая Ковалева и перепуганного новичка-пехотинца. К счастью, немцы перенесли огонь в сторону, видимо решив, что орудие подавлено. И тут из-за пригорка к нам выползли два солдата, из тех, что были при соседней пушке. Они притащили пару ящиков со снарядами, но этого явно было мало. И вдруг я услышал голос: «Иди направо». Распространяться о полученном указании я, конечно, не стал, а только заметил, что надо бы проверить третье орудие: может, там кому нужна помощь, да и снарядов можно раздобыть. Ковалев остался у нашей позиции, а я с солдатами пополз направо. Там не оказалось ни живых, ни раненых. Однако пушка стояла в целости и сохранности — лишь немного сползла в воронку, а главное, были снаряды. Двое тут же поволокли их к Ковалеву. И почти сразу же в звуки боя вплелся громкий рев танкового мотора. Пулеметная очередь сбила листья с соседних кустов. По всему видать, немец заметил какое-то движение у подбитого орудия. Из орешника выполз приземистый Т-3, потом появился еще один танк. Все решали быстрота и удача — и они, и мы были как на ладони. Орудие Ковалева рявкнуло дважды — успели-таки донести снаряды! Но почти сразу его позицию окружило плотное кольцо минометных разрывов, донесся надрывный грохот. Остался ли там кто живой? Тут пришел и наш черед — тяжелые мины вздыбили землю впереди позиции. Пауза — и мины ударили с небольшим перелетом. «Взяли в вилку! Хана!» — закричал наводчик. И тогда голос внятно произнес: «В яму направо». Я увидел ее неподалеку — глубокую яму со стоячей водой, с трудом оторвал наводчика от орудия и поволок за собой. Мины ударили прямо по позиции. Рванули оставшиеся снаряды. Свиста осколков слышно уже не было — уши «заткнуло» взрывной волной. На нас сыпались комья земли, обломки снарядных ящиков…ПОЛЕ ГРОЗНОЙ СЕЧИКогда мы осторожно взобрались по крутому склону, над долиной клубились облака дыма, прорезаемые яркими вспышками. Это «сыграли» знаменитые катюши. Все поле боя было накрыто разрывами. Стало ясно, что в этом огненном аду не уцелеет никто. И вновь я услышал голос: «Иди налево, ты нужен». Я спешно бросился туда, где еще недавно мы оставили Ковалева и нашу пушку. От грозного «зверобоя» остались одни обломки, а Ковалева и еще двух солдат мы обнаружили лежащими без сознания. Из обломков ящика я соорудил шину и наложил ее сержанту на перебитую руку, дал ему пару глотков водки. А впереди, как в немом кино (шума моторов мы не слышали), лавиной разворачивались наши танки, стреляя на ходу. Вскоре подошло подкрепление. Нас благодарили за службу, удивляясь, как слаженно мы справились без офицеров. А я думал, что дело здесь вовсе не в военном опыте: никакой офицер не смог бы так четко, ясно и, главное, безошибочно указать мне, где и когда быть и что делать. Нас спас голос. А что это было — феноменальная интуиция или ангел-хранитель, я не знаю. Да, честно говоря, для меня это не так важно. Главное — живы…»...