Мишка, Мишка, где твоя улыбка?Страшные рассказы, мистические истории, страшилки

Бесноватый ветер швырял мелкий мусор, замедляясь в углах, а потом вновь гнал его вверх по бетонным сваям эстакады. Бродяг стало меньше, остались лишь те, кто смог приспособится, кому повезло поздней осенью найти кузов брошенного автомобиля, контейнер или что-то наподобие тёплого жилья. Я пришел сюда с целью найти человека. Покажется странным, ведь в Нью-Йорке много способов получить информацию, были бы деньги. Но самое последнее место, куда могло бы занести любопытствующего – Брайтонский мост. Я долго приглядывался к здешним аборигенам, пока один из них, старик, одетый в грязную женскую дубленку сам не спросил:– Кого ищешь?Пальцами в рваных митенках он почесал бороду и весело посмотрел на меня. Молча я достал бутылку бурбона. Старик многозначительно крякнул, махнул, мол, иди за мной, и я поспешил вглубь рядов пожранного коррозией металла. Он жил в тесном фургончике, окна которого были заложены картоном, но у старика была антенна, снятая с отслужившего своё военного тягача, и он ловко забрасывал по ней провода, воруя электричество у монорельса. Я устроился на откидной койке, перед столиком, на который старик выставил два пластиковых стакана. Все также молча, я свернул крышку, и спертый воздух фургончика наполнился забористым ароматом алкоголя. Кадык бродяги дернулся, а глаза алчно заблестели в предвкушении. – Ты рано, сынок, – с акцентом по-русски сказал он, переведя дух после первой порции, – днём здесь чужих не бывает, или тебе свой нужен?– Свой, отец, – подтвердил я, наливая второй круг, – может, знаешь такого, Мишкой зовут?– Мишка… – глаза старика словно зажили разной жизнью: один смотрел на в грязных разводах потолок, другой гипнотизировал пластиковый стаканчик. – Выпьем, – предложил я. Старик молниеносно опрокинул порцию в рот, покатал её между остатками зубов, и, сглотнув, повторил:– Мишка…– Высокий, кудлатый, на цыгана похож, улыбка задорная такая, зуб золотой…Я не успел закончить описание, как старик выдал, почти пропел:– Мишка, Мишка, где твоя улыбка?– Точно он!Я обрадовался, чутье меня не подвело! Быстро разлив по стаканам, приготовился слушать старика. – Давно его не видел. Последний раз по весне было. Смотрю, приехал на новой машине, при параде, болтали мол женился. С нами разговаривает, а сам, вроде, выглядывает кого-то. – Кого?– Дело молодое: вампирку, конечно же. – Нашел?– Такому ухарю и не найти? Нашел. Рыженькая, глазки вострые, помню, она ими шнырь-шнырь, из молодых видно. Мне еще в голову пришло: как такая лялечка у нас под мостом ошивается?– Что, одна была лялечка?– В том-то и дело. У Мишки глазищи так и полыхнули, когда её увидел, распрощался и будь здоров. С тех пор и не видел я его. Старик пьянел быстро, еще немного и станет носом клевать. Я разлил остатки бурбона, зверский дух которого на миг отрезвил бродягу. – Тут неподалеку шалман есть. «Крым» называется. Кто-то обмолвился, будто Мишку там видел, а может и не Мишку, совсем на себя похож не был. Хуже забегаловки, чем «Крым» в Брайтоне нет – сделал я вывод, переступив порог злачного места. Столы, покрытые жесткой клеёнкой, за барной стойкой орущая на русском старенькая плазма, и древний плакат во всю стену, извещающий гостей о том, что «Крым – всесоюзная здравница». – Любезный, – обратился я к мальчишке-официанту, разглаживая пальцами долларовую бумажку, – найди мне местечко почище, да виски подороже принеси. Меня усадили у окна, махнув для приличия по столу салфеткой, мол, чище не бывает. В ожидании заказа я разглядывал пейзаж за грязным стеклом. «Окна здесь мыли на Пасху», – подумал я, но оценил местоположение – подъездная дорога, как на ладони. Публика в баре была разношерстная, от случайных проезжих до редких служащих местных магазинчиков и мелких компаний. Золотой серединой были безработные, пьянчуги и пересиживающие непогоду искатели приключений, воровато оглядывающиеся, нет ли в баре владельцев блестящего полицейского значка. «Да верно ли, что Мишка бывает здесь? – подумал я, и тут же решил: – А почему нет? Ведь якшается он с брайтонскими бродягами, и всё также ищет случайного секса». Я просидел в шалмане до закрытия, так и не получив то, зачем пришел. Спрашивать обслугу про цыгана не стал – кто предупрежден, тот вооружен. На следующий день в «Крыму» меня встречали как завсегдатая. Место у окна, традиционный взмах салфетки, пятидолларовая бутыль. Мишка появился к полуночи, старик был прав – он очень изменился. Похудел, осунулся, живой и лукавый взгляд его потускнел, лоб рассекала глубокая морщина, делая его хмурым, только улыбка сразу выдавала в нём моего старого неприятеля. Золотой Мишкин зуб то и дело высверкивал в уголке рта: цыган знал здесь многих, подходил, здоровался, садился к столам, что-то громко говорил бармену, опершись на стойку. Бесноватый ветер швырял мелкий мусор, замедляясь в углах, а потом вновь гнал его вверх по бетонным сваям эстакады. Бродяг стало меньше, остались лишь те, кто смог приспособится, кому повезло поздней осенью найти кузов брошенного автомобиля, контейнер или что-то наподобие тёплого жилья. Я пришел сюда с целью найти человека. Покажется странным, ведь в Нью-Йорке много способов получить информацию, были бы деньги. Но самое последнее место, куда могло бы занести любопытствующего – Брайтонский мост. Я долго приглядывался к здешним аборигенам, пока один из них, старик, одетый в грязную женскую дубленку сам не спросил:– Кого ищешь?Пальцами в рваных митенках он почесал бороду и весело посмотрел на меня. Молча я достал бутылку бурбона. Старик многозначительно крякнул, махнул, мол, иди за мной, и я поспешил вглубь рядов пожранного коррозией металла. Он жил в тесном фургончике, окна которого были заложены картоном, но у старика была антенна, снятая с отслужившего своё военного тягача, и он ловко забрасывал по ней провода, воруя электричество у монорельса. Я устроился на откидной койке, перед столиком, на который старик выставил два пластиковых стакана. Все также молча, я свернул крышку, и спертый воздух фургончика наполнился забористым ароматом алкоголя. Кадык бродяги дернулся, а глаза алчно заблестели в предвкушении. – Ты рано, сынок, – с акцентом по-русски сказал он, переведя дух после первой порции, – днём здесь чужих не бывает, или тебе свой нужен?– Свой, отец, – подтвердил я, наливая второй круг, – может, знаешь такого, Мишкой зовут?– Мишка… – глаза старика словно зажили разной жизнью: один смотрел на в грязных разводах потолок, другой гипнотизировал пластиковый стаканчик. – Выпьем, – предложил я. Старик молниеносно опрокинул порцию в рот, покатал её между остатками зубов, и, сглотнув, повторил:– Мишка…– Высокий, кудлатый, на цыгана похож, улыбка задорная такая, зуб золотой…Я не успел закончить описание, как старик выдал, почти пропел:– Мишка, Мишка, где твоя улыбка?– Точно он!Я обрадовался, чутье меня не подвело! Быстро разлив по стаканам, приготовился слушать старика. – Давно его не видел. Последний раз по весне было. Смотрю, приехал на новой машине, при параде, болтали мол женился. С нами разговаривает, а сам, вроде, выглядывает кого-то. – Кого?– Дело молодое: вампирку, конечно же. – Нашел?– Такому ухарю и не найти? Нашел. Рыженькая, глазки вострые, помню, она ими шнырь-шнырь, из молодых видно. Мне еще в голову пришло: как такая лялечка у нас под мостом ошивается?– Что, одна была лялечка?– В том-то и дело. У Мишки глазищи так и полыхнули, когда её увидел, распрощался и будь здоров. С тех пор и не видел я его. Старик пьянел быстро, еще немного и станет носом клевать. Я разлил остатки бурбона, зверский дух которого на миг отрезвил бродягу. – Тут неподалеку шалман есть. «Крым» называется. Кто-то обмолвился, будто Мишку там видел, а может и не Мишку, совсем на себя похож не был. Хуже забегаловки, чем «Крым» в Брайтоне нет – сделал я вывод, переступив порог злачного места. Столы, покрытые жесткой клеёнкой, за барной стойкой орущая на русском старенькая плазма, и древний плакат во всю стену, извещающий гостей о том, что «Крым – всесоюзная здравница». – Любезный, – обратился я к мальчишке-официанту, разглаживая пальцами долларовую бумажку, – найди мне местечко почище, да виски подороже принеси. Меня усадили у окна, махнув для приличия по столу салфеткой, мол, чище не бывает. В ожидании заказа я разглядывал пейзаж за грязным стеклом. «Окна здесь мыли на Пасху», – подумал я, но оценил местоположение – подъездная дорога, как на ладони. Публика в баре была разношерстная, от случайных проезжих до редких служащих местных магазинчиков и мелких компаний. Золотой серединой были безработные, пьянчуги и пересиживающие непогоду искатели приключений, воровато оглядывающиеся, нет ли в баре владельцев блестящего полицейского значка. «Да верно ли, что Мишка бывает здесь? – подумал я, и тут же решил: – А почему нет? Ведь якшается он с брайтонскими бродягами, и всё также ищет случайного секса». Я просидел в шалмане до закрытия, так и не получив то, зачем пришел. Спрашивать обслугу про цыгана не стал – кто предупрежден, тот вооружен. На следующий день в «Крыму» меня встречали как завсегдатая. Место у окна, традиционный взмах салфетки, пятидолларовая бутыль. Мишка появился к полуночи, старик был прав – он очень изменился. Похудел, осунулся, живой и лукавый взгляд его потускнел, лоб рассекала глубокая морщина, делая его хмурым, только улыбка сразу выдавала в нём моего старого неприятеля. Золотой Мишкин зуб то и дело высверкивал в уголке рта: цыган знал здесь многих, подходил, здоровался, садился к столам, что-то громко говорил бармену, опершись на стойку. Кольца обручального на руке не было. Я наблюдал за ним, стараясь не выдать интереса, что уж скрывать, мимикрировать я научился. И вот, что я заметил… Чем больше времени Мишка проводил с завсегдатаями «Крыма», тем более менялся он лицом. Оно словно пополнело, будто налилось, улыбка не сходила с губ, глаза горели неуемной жаждой, впитывая в себя людские эмоции. А их здесь было в достатке: пьяная ссора из-за разбитой бутылки, драка, кража, пощечина… Мишка будто провоцировал «крымчан» на отвратительные поступки и упивался ими. Как только сытый Мишка вышел из бара, наступил мир, посетители стали расходится, и бармен выключил плазму, давая знать, что на сегодня всё. Ушел и я. Думать, что же случилось с цыганом, и как быть мне. Меня затягивало алкогольное болото. Я понимал, что Мишка появляется в шалмане не каждый день, но ходил туда исправно, как на работу. Даже рискнул заказать дежурное блюдо. Не какой-нибудь бургер, а настоящий кусок говядины, посыпанный панировкой – ромштекс! И виски… Я накачивался, как мультяшный персонаж в ковбойском салуне, и бармен стал вызывать мне такси. Наконец настал тот день, когда Мишка вновь перешагнул порог «Крыма». Я весь обратился во внимание. Публики было на удивление мало. Всё происходило, как и в прошлый раз: Мишка обошел знакомцев, гвалт в баре стал возрастать, и тут он увидел меня. Удерживая мой взгляд своими горящими глазами, он неумолимо приближался ко мне. – Давно здесь? – спросил он, возвышаясь надо мной. – С неделю как, – ответил я, жестом приглашая его присесть. Сидя напротив, Мишка шарил по мне глазами, и я чувствовал, как он прощупывал меня, словно ковыряясь в мозгу. – Заноза в тебе торчит, – вдруг заявил он. – Злость, гнев… всё застарелое, под коркой будто, с виду – зажило, а под ней воспалено…– Я даже знаю, кого благодарить, – процедил я. Мишка слов моих будто и не заметил, и продолжал дружескую беседу. – Я редко тут бываю, чаще в ресторанах классом повыше, там и карманы толще и народ злее, но в «Крыму» … – он прикрыл веки, смакуя воспоминания, – здесь тонус, накал, сгусток…Я толком не понял, о чем он, и, не придумав, что ответить, взялся за бутылку. – Э, нет, – остановил меня цыган и наставительно произнес: – я не пью, да и тебе не советую. Мишкина велеречивость вывела меня из себя. – Тогда, что тебе надо? Уселся диагнозы ставить, а я сюда не к эскулапу пришел, а надраться. Не хочешь пить – проваливай! Угребок…Моя агрессия Мишку не обидела, сидел он довольный, и видно, что радовался моему пьяному выпаду. Остатками разума я понимал, что иду у него на поводу, видел же, как он вытворяет это с другими, но поделать ничего не мог. – Да ладно тебе, – только и сказал он, – я, друг мой, подкаблучник, Гретка меня убьет, если пьяным заявлюсь. А сам улыбается, зубом сверкает. – Жена твоя? – спросил я. – Не, подружка. Стерва, каких поискать. – Ну и вали к своей Герде!– Грете, – поправил он. – А мне и, правда, пора. Он встал, прошелся по бару и вышел в ночь. У входа его ожидал автомобиль, открылась дверь, и в освещенном салоне я увидел девушку. Сквозь заляпанное стекло окна сумел разглядеть рыжие локоны и бледное лицо. Грета и есть та востроглазая вампирша, о которой мне рассказал старик! Мишка сел на переднее сиденье, и девушка резко взяла с места. На следующее день я чувствовал себя прекрасно, будто кто-то милосердный сделал мне кровопускание. Всегдашние мои мысли об отмщении были бледными, душу не бередили, не заставляли бродить по городу и рисовать картины Мишкиной казни. Его давний поступок сейчас казался мне юношеской шалостью – подумаешь, увёл невесту из-под венца! Легко увёл, по-цыгански красиво, как лошадь с подворья. А то, что бросил, так сама виновата. Кого винить, коль стала дешёвкой, падкой на сладкие речи и озорную улыбку? Ну а что в Ист-Ривер утопилась… то не Мишкина вина, и не моя. Сама выбрала. Никогда мне не было так легко, и ни разу еще после смерти Оленьки я не думал о ней, как о загульной девке. Когда она сбежала перед свадьбой, я был страшно зол, растерян, но всё еще влюблен… Её гибель убедила меня в том, что во всем виноват он, её совратитель – Мишка. Я поклялся отомстить, и долго шел по его следу. И вот нашел, но он снова обхитрил меня, лишив моей злости и жажды мщения. Но недолго я наслаждался подаренной мне легкостью. К вечеру мои демоны вернулись, и меня неудержимо потянуло в «Крым» – выпить. Как ни странно, но цыган был уже там, сидел за моим столиком и вид у него был голодный. Я снял пальто, пригладил отросшие на висках волосы и спросил пробегавшего мимо официанта. – Моё место занято?Тот оглянулся, и выпалил скороговоркой:– Вас ждёт, сидит чуть ли не с утра, где живёте интересовался. Хоть бы выпить заказал, а то только место занимает.

Я сунул официанту купюру и велел поторопиться с бутылкой. Внутри всё горело. – Привет, земляк! – сказал, улыбнувшись, Мишка, лишь только я подошел к столу. – Не возражаешь?– Пить будешь? – хмуро спросил я. – Нет, ты же знаешь. – Знаю. Тогда рассказывай. – Что?– Всё, начиная с того дня, как ты уехал из Миннесоты. Я приготовился вновь пережить трагедию всей моей жизни. Мишка не глядел на меня, отвернулся к окну, и, рассказывая, как играючи соблазнил наивную девчонку, он не сводил со стекла глаз. Только после того, как я ополовинил бутылку и почувствовал, что меня потрошат, я сообразил, что Мишка смотрит на моё отражение. – Я даже на могиле её ни разу не был, – каялся Мишка, – веришь, думать о ней не хочу, а по ночам всё кажется, что идет она за мной. Мой хохот можно было назвать демоническим, из глаз брызнули слёзы, а я всё никак не мог успокоиться. Мишка-цыган боится призрака! Видно сильно он перед ней виноват. – Как с вампиркою связался, так всё у меня наперекосяк, – продолжал жаловаться Мишка, – Вроде женился, но Олька всё одно сокрушалась о женихе бывшем… Не по-людски обошлась с ним, говорила. Жалела тебя. А что бросил я её, так Гретка заставила…Когда он стал рассказывать о том, как дурёха сиганула с Бруклинского моста, я уже был в бешенстве, скрипел зубами, но цыгана слушал внимательно. – Стерва эта пить мне запретила. Ты, говорит, Миша, теперь моя печень. – Это как? – удивился я. – От прабабки мне дар особый достался, – наклонился ко мне Мишка, – умею я людишек на чувства выставлять. Вон, глянь, сидит за соседним столом, вроде бы неприметный паренек, но только я знаю, какой у него булыжник за пазухой. Могу его облегчить, взять всю тяжесть на себя. Не навсегда, конечно, но изведав радость от потери, он снова придет сюда. Вот такая зависимость. Мишке я верил, на себе прочувствовал то, чем он сейчас со мной делился. – А печень причем?– Печенью меня Гретка назвала, потому что я гнусь эту через себя пропускаю, перерабатываю, а ей достается моя насыщенная кровушка, чистый наркотик. Так что от стервозы мне никуда, только в могилу. – Ну а раньше ты пиявкой ведь не был?– Эк ты сказал – пиявка, а, впрочем, верно, я к людям присасываюсь и дурную кровь забираю. Раньше не был, и даже не подозревал, что могу, это она во мне дар разглядела и вызвала. Наслушавшись Мишкиных признаний, я задумался: а проследить ли за ним и посмотреть, что происходит на самом деле? В условленный час цыган, переполненный чужими эмоциями, покинул «Крым». За ним снова приехала вампирка, будто боялась, что он расплещет по дороге бесценный напиток. Целый день я настраивался на слежку, самое сложное было уговорить себя не пить. Ближе к вечеру, посетил прокат, и уехал оттуда на шустром «форде». Я предполагал, что цыган будет ждать меня за столиком у окна, и припарковал автомобиль так, что мне было видно всё, что происходит в баре. Надо отдать должное Мишкиному терпению, он то и дело возвращался глазами к подъезду, и сидел до закрытия, пару раз приняв звонки по телефону. Когда бармен выключил плазму и притушил свет, Мишка поднялся, спросил у него о чем-то, и с явным огорчением на лице вышел. Грета подрулила тут же, я пристроился им в хвост, стараясь не отставать и при этом не попасться на глаза. Жили они недалеко, в маленьком отеле рядом с чопорной Оушианой. Жители комплекса, как могли, отгораживались от брайтонцев, вот и здесь краснокирпичные монстры щетинились кованой оградой. Вслед за парочкой я устремился в холл гостиницы, и присев в громадное кресло, с головой утонул за его спинкой. Номер двадцать три, услышал я Мишкин голос. Потом шлёп пластикового ключа о стойку, и кокетливое «мерси» Греты. Пожарная лестница! На какую сторону выходят их окна? Спросить напрямую у портье не получится, надо искать другие возможности. Но как не хотелось терять время! Я был готов убить его прямо сейчас, внутри меня клокотала ярость, и я вспомнил, что не выпил сегодня ни капли, и не отдал ни грамма своей ненависти. Выскочив на улицу, подальше от внимательного портье, я остановил парнишку-носильщика. Сунув ему доллар, спросил, представившись детективом:– Окна нечётных номеров куда выходят?– Задний двор. Только он огорожен, – предупредил малец, довольный откуда ни возьмись свалившимися чаевыми. Я рванул за угол и уткнулся в решетчатый забор. Подивившись глупости гостиничных боссов, огородивших пожарный спуск, я все-таки нашел лазейку. Даже лезть на забор не пришлось. «Номер двадцать третий… Второй этаж… Шесть окон, лестница посередине…» Мне везло. Мне страшно везло! Не надо висеть на подоконниках или ветвях крепкого каштана, почти упирающегося в пятое окно, а жалюзи на третьем окне напоминали щербатую улыбку, и происходящее было видно, как на ладони.

Вот, что я увидел. В номере горел ночник, плазма плевалась космическим ужастиком, но звук был выключен. Мишка, по-барски раскинувшись, сидел в кресле. – Он не давал мне своего номера, я приблизительно знаю, где остановился, и всё что мог, так это ждать его в «Крыму», – убеждал он вампирку, которая находилась внутри, не видимая моему глазу. – Так бездарно угробить вечер! – возмущалась она. – Зачем мне литр жалкой преснятины, не стоящей и капли его безумного коктейля? То, что касается лично тебя, при переработке дает ни с чем не сравнимый эффект! Это взрыв, эйфория, лучший энергетик, который только может быть в природе. – Я не могу его заставить…– Ты рассказывал мне, что он пьет без меры. Так пои! Потому что я тоже хочу пить. – Помоги, Грета, мне худо…И тут появилась она. Встала в дверном проеме, коридорная лампа осветила её фигуру – худая, в черном платье, рыжие локоны разбросаны по плечам. На бледном лице беспокойные глаза, правильно описал старик: шнырь-шнырь. – Надо наказать тебя и оставить переполненным, – рассмеялась она, показав небольшие клыки, сразу сделавшие её лицо хищным. – Подохну… Ты не можешь так поступить со мной… Мы партнеры, в конце концов, и из-за тебя я бросил Ольгу…– Самое лучшее, что ты сделал за всю свою никчемную жизнь, – она шагнула к Мишке, и мгновенно оказалась сидящей на его бедрах. Платье задралось, показывая мне стройные бедра в чулочках цвета загара. То, что она делала дальше, слишком напоминало соитие, я старался не смотреть и только слышал, как присосавшись, причмокнули губы, как прерывисто задышал цыган, как скрипело старое кресло. Наконец она оторвалась и стерла следы крови, прикоснувшись к уголкам губ тонкими пальцами. – Ищи его, где хочешь, но завтра чтобы был, – велела она, спрыгивая с Мишкиных колен. Я больше не стал наблюдать, и, стараясь не шуметь, покинул пожарную лестницу. Гоня «форд» по улицам Брайтона, размышлял, и не смог не остановиться у лавки торгующей алкоголем. Купив бутылку, я отправился к доходному дому, где проживал с некоторых пор. Пил всю ночь, а наутро поехал и купил пистолет. Убью, думал я. Но не Мишку, а его девку. А он пусть живет и мучается. Пьян я был изрядно. Мутно на душе, боль непереносимая, слышал я, что в таком состоянии часто уходят из жизни… Где-то в подсознании билась мысль: а не пойти ли к цыгану за облегчением?«Спятил!» –говорил мне внутренний голос. – «Вот выдернешь его, как занозу, и выйдет тебе послабление». Говорил, говорил – уговорил. Хлебнул я из бутылки на дорожку, зарядил пистолет деревянными пулями, и пошел убивать Грету. Портье за стойкой на меня покосился, но цыгану позвонил, к вам, мол, гость. – Кто таков?– Скажи, – говорю, – з-земляк. – Земляк? Впустите, – разрешил Мишка. Второй этаж. Лестница дыбилась, и я отталкивал её, упираясь ладонями в жесткое покрытие. – Ээ… земляк, ну ты и налакался… ни спеть, ни станцевать, – Мишка подхватил меня под локоть, видно портье доложил, что гость на ногах не стоит. – Зачем-пил-то?– Хотел и п-пил. Вампирка стояла у дверей и смотрела, совсем как обычная баба, с укоризной, сложив руки на груди. – Затаскивай, – велела она. Цыган втащил меня в номер и усадил в то кресло, где вчера сидел сам. Видение девушки с задранным платьем и интимные звуки вернулись ко мне запоздалым бумерангом – возбуждением. Я слегка протрезвел и огляделся. Мишка стоял спиной, у бара, открывая банку с содовой, Грета поставила рядом стакан. Вот она удача!Я выдернул пистолет, слегка зацепившись за ткань брючного кармана. Одна секунда, но моё движение привлекло взгляд Греты. Пуля и вампир. Кто быстрее? Рыжая метнулась ко мне чуть раньше, чем деревянный снаряд впился в цыганскую грудь. Я был готов принять смерть. Грета рвала мою шею, а мне даже не было больно, внутренний нарыв вскрылся, и с каждой минутой мое возвращение из ада становилось реальностью. – Ты… эмм… голоден? – сделав передышку, спросила она и ёрзнула на моих бедрах, выдававших напряженность. – Последний девственник был у меня в прошлом веке. – Я не… – простонал я, дотянувшись рукой до раненой шеи. – Ты не был с вампиром, а это почти девственность, – уверенно произнесла она и рассмеялась, увидев страдание на моей физиономии. – Отпусти…– Нет, теперь ты мой, – и она сильно сжала своими ногами мои бедра. – Мишка умирает, отпусти. – Он умрет, – твердо сказала она. – Ты же не священник? – Я замотал головой. – Вот и не мешай. Она раздевала меня, а я смотрел на начинающие стекленеть глаза цыгана, на черную кровь, вытекающую из его рта. Ужели Оленька обрадовалась бы такому отмщению?Я слабел. Грета обращалась со мной, как с куклой. Прикрыв глаза, чтобы не видеть мертвое лицо цыгана, я вдруг услышал:– …и прекращай пить. – Я буду твоей печенью? – смог выговорить я. – Ты? Нет. Ты будешь моим удовольствием. Пару раз в год я прихожу к ним на кладбище – Мишку похоронили рядом с Оленькой. Приношу цветы, убираю опавшие с березок листья. – Что ты там делаешь? – иногда интересуется Грета. Мне там спокойно, я сижу в тишине, вместо того, чтобы пересматривать километры порно, для считывающих с меня разврат беспокойных глаз, словно выискивающих новую жертву. Шнырь-шнырь.