Милосердный банникСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Я городская. Городская до мозга костей. Терпеть не могу выезжать на природу. Там нельзя толком умыться, приходится есть в полевых условиях, интернет едва грузится, а вокруг снуют всякие пчёлы, мухи, шершни. Фу! Как вспоминаю — дрожь по телу. Никаких удобств цивилизации. Ладно если выехать с семьёй к речке на один день — тут и перетерпеть можно. Другое дело — дача. Туда меня каждое лето увозили помешанные на свежем воздухе родители. Для них это чуть ли не лучшее место на земле, для меня же — сущий ад. В конце концов, отдых должен быть комфортным, разве нет? А у нас что? Деревянный туалет в саду, за место унитаза вонючая дырка. Пока идёшь туда ночью — сто раз продрогнешь, да и комары сожрать успеют. Нормальный водопровод тоже отсутствует, приходится пользоваться давнишним тухлым умывальником, либо тащиться в сад к колонке. Сплошное издевательство…С тем, чтобы помыться — тоже проблема. Конечно, есть речка, однако топать до неё тоже не близко. Да и не стану же я на людях мылить голову. В общем, одна нервотрёпка. Ладно, хоть баня своя имеется, а то так бы и ходила всё лето, воняя речной тиной. Идти в общественную — для меня смерти подобно. Комплексую до жути. Внешность у меня, знаете ли, далеко не идеальная. В свои двадцать я худая как жердь, ни груди ни задницы. На голове копна непослушных русых волос, из всех выпуклостей на теле - только глаза. Да и ростом не вышла. Эдакий домовёнок Кузя после Освенцима. Короче говоря, я не из тех девушек, что фотографируются в зеркало с «утиными губами» и обтянутой лосинами филейной частью. Ну ладно, что-то понесло меня на жалобы. Вам-то мои пунктики до лампочки, а их у меня вагон и маленькая тележка. Дня не хватит, чтобы перечислить. Рассказать же я хочу вовсе не про эти пустяки, а про один странный случай, который произошёл со мной прошлым летом. Те каникулы тянулись как и все предыдущие — на нашей даче. Шла суббота и к обеду мой отец наконец соизволил затопить баньку. Неделя на исходе всё-таки, давно пора. Сначала помылись мужчины — сам папа, папин брат и наш дедушка. Затем мама и две моих бабушки. После них -приехавшая погостить с Украины тётка с мужем. Я же, как всегда, шла мыться последней. Семья уже привыкла к моим комплексам. Парится я тоже не любила, да и вообще крайне тяжело переносила жару, поэтому полуостывшая баня для меня — самое то. Пока суд да дело, начало темнеть. Мама, зная мою нерасторопность, сначала заставила поесть, и только потом отпустила мыться. В общем, когда я наконец-то подошла к бане, на посёлок уже опустились густые сумерки. Пригнувшись, чтобы не разбить голову о просевший дверной проём, я вошла в предбанник и, заперев на крючок скрипучую дверцу, неспешно стянула с себя одежду. Баня, как и сам дом, была чертовски старой. Всё досталось моему отцу от прабабки-долгожительницы. Она держала хозяйство и была в здравом уме аж до 97 лет, пока в один прекрасный день не преставилась прямо на грядке. С тех пор, к моему неудовольствию, участок целиком наш. В самой баньке с трудом могли поместиться пятеро. Внутри было всего две тусклых лампочки, длинная лавка, парочка шаек с вёдрами, печь, и полка, заваленная мокрыми вениками. Доски на полу давным-давно растрескались и отполировались, словно речные булыжники. Говоря коротко — не ахти видок. Но что есть, то есть. Я задержалась в предбаннике, пытаясь разглядеть себя в старом помутневшем зеркале. Рассохшаяся резная рама, налёт по краям стекла, царапины и скудный свет превращали моё худющее отражение в дореволюционную фотокарточку, мрачную и отталкивающую. Поморщившись, я отвернулась, и, схватив мочалку, пошла мыться. Первое, что поняла — баня совсем не остыла. Затопил папа на славу, аж дышать тошно. Пар в воздухе стоял густющий, протяни руку — пальцы не увидишь. Ну, думаю, сейчас пока намылюсь, пока шайки потягаю — семь потов сойдёт. Итак худая, а тут такой расход калорий. Щурясь от пара, я отыскала мыло и начала остервенело тереть мочалку. В итоге худо-бедно себя намылила и уже хотела было окатиться, как вижу - что-то белое под лавкой прошмыгнуло. «Крыса?!» панически загорелось в голове. Быть того не может, деревенские крысы такими белыми не бывают. Успокоив саму себя, я нагнулась и заглянула под лавку… Никого нет, только старый веник валяется. Видно, уже жар по мозгам бить начал, мерещится всякое. Махнула рукой, развернулась за шайкой, смотрю — а у двери сидит мой «белый гость». Толстенный кот, морда здоровая, глаза чёрные, на меня смотрят. — Киса, — говорю, — ты как сюда попала, улюлюшка моя? Кис-кис-кис, давай я тебя выпушу. Люблю с кошками разговаривать и сюсюкаться, умиляют они меня. Но вот того, что кот мне ответит — я никак не ожидала. — Ты на кой после третьего пара в баню пришла, дурная? — проговорил он скрипучим голосом. Я подпрыгнула так, что чуть не врезалась башкой в потолок, а приземлившись, едва не разъехалась во внезапном шпагате. Я городская. Городская до мозга костей. Терпеть не могу выезжать на природу. Там нельзя толком умыться, приходится есть в полевых условиях, интернет едва грузится, а вокруг снуют всякие пчёлы, мухи, шершни. Фу! Как вспоминаю — дрожь по телу. Никаких удобств цивилизации. Ладно если выехать с семьёй к речке на один день — тут и перетерпеть можно. Другое дело — дача. Туда меня каждое лето увозили помешанные на свежем воздухе родители. Для них это чуть ли не лучшее место на земле, для меня же — сущий ад. В конце концов, отдых должен быть комфортным, разве нет? А у нас что? Деревянный туалет в саду, за место унитаза вонючая дырка. Пока идёшь туда ночью — сто раз продрогнешь, да и комары сожрать успеют. Нормальный водопровод тоже отсутствует, приходится пользоваться давнишним тухлым умывальником, либо тащиться в сад к колонке. Сплошное издевательство…С тем, чтобы помыться — тоже проблема. Конечно, есть речка, однако топать до неё тоже не близко. Да и не стану же я на людях мылить голову. В общем, одна нервотрёпка. Ладно, хоть баня своя имеется, а то так бы и ходила всё лето, воняя речной тиной. Идти в общественную — для меня смерти подобно. Комплексую до жути. Внешность у меня, знаете ли, далеко не идеальная. В свои двадцать я худая как жердь, ни груди ни задницы. На голове копна непослушных русых волос, из всех выпуклостей на теле - только глаза. Да и ростом не вышла. Эдакий домовёнок Кузя после Освенцима. Короче говоря, я не из тех девушек, что фотографируются в зеркало с «утиными губами» и обтянутой лосинами филейной частью. Ну ладно, что-то понесло меня на жалобы. Вам-то мои пунктики до лампочки, а их у меня вагон и маленькая тележка. Дня не хватит, чтобы перечислить. Рассказать же я хочу вовсе не про эти пустяки, а про один странный случай, который произошёл со мной прошлым летом. Те каникулы тянулись как и все предыдущие — на нашей даче. Шла суббота и к обеду мой отец наконец соизволил затопить баньку. Неделя на исходе всё-таки, давно пора. Сначала помылись мужчины — сам папа, папин брат и наш дедушка. Затем мама и две моих бабушки. После них -приехавшая погостить с Украины тётка с мужем. Я же, как всегда, шла мыться последней. Семья уже привыкла к моим комплексам. Парится я тоже не любила, да и вообще крайне тяжело переносила жару, поэтому полуостывшая баня для меня — самое то. Пока суд да дело, начало темнеть. Мама, зная мою нерасторопность, сначала заставила поесть, и только потом отпустила мыться. В общем, когда я наконец-то подошла к бане, на посёлок уже опустились густые сумерки. Пригнувшись, чтобы не разбить голову о просевший дверной проём, я вошла в предбанник и, заперев на крючок скрипучую дверцу, неспешно стянула с себя одежду. Баня, как и сам дом, была чертовски старой. Всё досталось моему отцу от прабабки-долгожительницы. Она держала хозяйство и была в здравом уме аж до 97 лет, пока в один прекрасный день не преставилась прямо на грядке. С тех пор, к моему неудовольствию, участок целиком наш. В самой баньке с трудом могли поместиться пятеро. Внутри было всего две тусклых лампочки, длинная лавка, парочка шаек с вёдрами, печь, и полка, заваленная мокрыми вениками. Доски на полу давным-давно растрескались и отполировались, словно речные булыжники. Говоря коротко — не ахти видок. Но что есть, то есть. Я задержалась в предбаннике, пытаясь разглядеть себя в старом помутневшем зеркале. Рассохшаяся резная рама, налёт по краям стекла, царапины и скудный свет превращали моё худющее отражение в дореволюционную фотокарточку, мрачную и отталкивающую. Поморщившись, я отвернулась, и, схватив мочалку, пошла мыться. Первое, что поняла — баня совсем не остыла. Затопил папа на славу, аж дышать тошно. Пар в воздухе стоял густющий, протяни руку — пальцы не увидишь. Ну, думаю, сейчас пока намылюсь, пока шайки потягаю — семь потов сойдёт. Итак худая, а тут такой расход калорий. Щурясь от пара, я отыскала мыло и начала остервенело тереть мочалку. В итоге худо-бедно себя намылила и уже хотела было окатиться, как вижу - что-то белое под лавкой прошмыгнуло. «Крыса?!» панически загорелось в голове. Быть того не может, деревенские крысы такими белыми не бывают. Успокоив саму себя, я нагнулась и заглянула под лавку… Никого нет, только старый веник валяется. Видно, уже жар по мозгам бить начал, мерещится всякое. Махнула рукой, развернулась за шайкой, смотрю — а у двери сидит мой «белый гость». Толстенный кот, морда здоровая, глаза чёрные, на меня смотрят. — Киса, — говорю, — ты как сюда попала, улюлюшка моя? Кис-кис-кис, давай я тебя выпушу. Люблю с кошками разговаривать и сюсюкаться, умиляют они меня. Но вот того, что кот мне ответит — я никак не ожидала. — Ты на кой после третьего пара в баню пришла, дурная? — проговорил он скрипучим голосом. Я подпрыгнула так, что чуть не врезалась башкой в потолок, а приземлившись, едва не разъехалась во внезапном шпагате. Изо рта вырвалась пара разких матюков, о существовании которых до того момента я лишь догадывалась. — Ты на кой сквернословишь, пигалица? — снова недовольно спросил кот. — Я же с тобой не ругаюсь. — Это, ты чего, это… это самое, — сбивчиво вырвалось у меня. Сама я стремглав забилась в угол и, вытаращив глаза, не мигая уставилась на своего внезапного собеседника. — Мне повторить вопросец, м? - настаивал кот. — Я… я не поняла…— Что за люди пошли, ни во что не верят, ничего не ведают, — кот сокрушённо покачал головой. — Разве ты не знаешь, что после третьего пара люди в баню не ходят? Эта смена для чертей, для леших, овинников, для меня в конце-то концов!— А ты, ты… ты кто такой, котейка? — едва слышно выдавила я. — Какой я тебе котейка, девка! — огрызнулся кот. — Я баенник, хозяин здешний. — Баенник? Баенник, — ошарашено повторила я и давай рыдать как очумелая, в голос. Сказать, что у меня был шок — это ничего не сказать. — Ой, ну не голоси, не смей орать в бане, прекрати! — рявкнул баенник, но меня было уже не остановить. Я ревела в три ручья. — Ну, смотри, пигалица, я тебя предупреждал. Кот встал на задние лапы и неестественно вытянулся. Затем, прямо перед глазами, надулся как пузырь и начал расти. Рыдания застряли у меня в горле. Я продолжала не мигая смотреть на это безумие, опасаясь даже единожды всхлипнуть. Свет в тусклых лампочках синхронно запульсировал. Ещё мгновение и передо мною возник мерзкий старик. Голый, обрюзгший, с мокрой окладистой бородой, длинной настолько, что она прикрывала ему… то самое место. Глаза остались прежними — чёрными, почти без белков. — Ну, ладно хоть замолчала, — вздохнул баенник и сложил руки на груди. — И о чём ты только думала! Вечером! После третьего пара! В баню! Да не будь ты непорочна, я-б тебя угаром придушил! А так… так, я тебе жизнь, пожалуй, оставлю. Даже кипятком мучить не буду. — С-с-спасибо, дядя, — опять попыталась выдавить я и кое-как встала. Коленки отбивали дикую дробь. — Отпустите меня, п-п-пожалуйста. — Э-э-э, не, это ты погоди, — ухмыльнувшись, покачал головой дед. — У меня сегодня черти гостить хотят. Помыться придут, бражки и хлебца подарят. Но я ведь тоже должен быть радушным хозяином, правда? Чем мне прикажешь чертей угощать? Люди обо мне забыли, еду не подносят…Я молчала, за меня говорило только громко бьющееся сердце. Взгляд потупился. — Тянуть не буду. Всё просто. Ублажишь чертей как следует — пойдёшь домой. Не ублажишь — умрёшь от угара. Ты, конечно, суховатая, ухватить не за что… Но губки у тебя сахарные, да и молоденькая ещё… - баенник прервался, прислушиваясь. — О! Вот, кажется, и они. Под полом громыхнуло и старые доски затряслись в бешенном треморе. Щели меж ними стали чётче, затем шире, а вскоре разверзлись вовсе. Из возникших чернеющих канав, будто на странном рок-концерте, единым порывом взметнулись руки. Когтистые, покрытые чёрным мехом, они на мгновение остановились, словно озираясь, и ринулись ко мне. Мой визг потонул в оглушительном грохоте. Я изо всех сил пыталась устоять на ходящих ходуном досках, пыталась не провалиться в зияющую черноту, хватаясь руками за выбивающуюся из сруба паклю. Мерзкие руки (лапы?) уже высунулись по самый локоть. Они порывались схватить меня за лодыжки, царапали мои ноги, впивались когтями в икры. Нужно было действовать. Издав дикий крик, я вскочила на боковую лавку и кое-как разбежавшись на мыльных ногах, рыбкой прыгнула на дверь. Баенник оскалился, но схватить меня не успел — я кубарем вывалилась в предбанник и, судорожно отворив крючок, бросилась наружу. Здесь, слыша за собой многоголосый рёв, моё одуревшее тело дало такого дёру через сад, что олимпийские бегуны могут стыдливо покуривать. Видели бы вы глаза моих родителей, родственников и приглашённых на ужин соседей, когда я, голая, мыльная, и вся перепачканная в садовой земле, ввалилась на кухню! Какие уж тут к чёрту комплексы! Истерика заполнила собой всё. Я орала про бесов, про чертей, бегала запирать окна, хваталась за голову, и металась по кухне в поисках иконок. Утихомирили меня только часа через два. Приехавшая скорая, к счастью, не стала увозить в дурку. Наверное потому, что дурки в посёлке-то и нет. Зато врачи диагностировали у меня отравление угарным газом. Спустя неделю после случившегося, даже я была готова поверить в эту версию, да вот только чёртовы царапины на ногах напоминали о реальности произошедшего и заживали ещё очень-очень долго. С тех пор хоть убейте — на дачу не поеду, в баню не зайду. Я городская. Городская до мозга костей.