Меня никто никогда не поймаетСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Меня никогда никто не поймает. Одинокий человек держал за руку девочку и шел в гущу парка. Вот асфальтовая дорожка превращается в дорожку из гравия, а та в узенькую тропинку. Девочка была спокойна. Она помахивала новенькой розовой сумкой и болтала обо всем на свете. Человек в ответ добродушно кивал и улыбался. Его лицо выглядело озабоченным – будто он сам не понимал, куда идет. Временами взгляд его становился тяжелым, будто усталым и обращался назад – в сторону шумного города, где ходили люди, ездили машины, патрулировала улицы полиция. Немолодое его усталое и доброе лицо подернулось тоской, он вздыхал и уводил девочку все глубже и глубже в парк, и деревья прятали их от солнца и мира. И спасения. Я чувствую каждую клеточку ее маленького тельца. Я чувствую, как устали ее маленькие ножки, как в ее светловолосой головке появляется тревога, как легонько замирает сердце, когда она оборачивается вместе со мной и видит, как далеко теперь до привычного шумного города, до одноклассников, пошедших другой дорогой, до спасения. Она еще не осознает, что я есть такое. Она думает, что этот старый тюфяк покажет ей лисят. Маленьких милых лисят, которых я нынче же утром забил камнями. Вот мы уже подходим, и я краем глаза замечаю как округляется ее маленький ротик при виде окровавленных тушек, повешенных под деревом, и из детских неокрепших легких рвется наружу крик ужаса. Я чувствую, как она впивается маленькими зубками в ладонь, которой я закрыл ей ее маленькую пасть. Слышится треск и челюсть ломается. Это великолепное тело. Пускай, немного старое, но совершенно замечательно развитое. Почему эта тряпка никогда не пыталась использовать силу? Почему его поносят все, кому не лень, почему он никогда не брал женщину силой, почему он вынужден быть клерком и покупать порнуху, стыдливо пряча ее под полы плаща? Ничего, теперь там лежит пила и веревка. Все что мне нужно. Остальное сделают наши крепкие руки. Ребенку не хватает сил кричать, воздух в легких заканчивается, ноги подкашиваются от боли. Я достаю веревку из-под полы и связываю ей руки, после чего отбрасываю в специально выкопанную яму. Оттуда не так легко выбраться со связанными руками, о да… Я всегда все планирую заранее. Быстро, привычными движениями я раздеваюсь, и швыряю одежду на ветви дерева, под которым лежит моя пленница и трупы лисят. Надеюсь, я еще застану их мать. Семья не должна быть разделена. Раздев тело, я замечаю стойкую эрекцию у носителя. Какая мерзость! До чего эти люди низменны и отвратительны. Я наступаю босыми ногами на камни и ветки, и они хрустят под моими ногами. Стройное и сильное тело надвигается на жертву, и она мычит в бессильном ужасе. Я помедлю еще секунд десять. Пускай она прочувствует весь ужас. Пускай узрит мое великолепное тело. Мое лицо – на этот краткий миг я прорываюсь сквозь человеческий облик, и она замечает мои пустые белые глаза, мои чудовищные зубы, мой впалый нос и уродливые струпья. И ее взгляд вторит мне обреченностью агнца на заклание. Да, дорогая. Сегодня я сожру твое сердце и заберу твою душу в ад. Я бросаюсь словно зверь на ребенка, но, неуклюжее тело еще не привыкло к таким фокусам. Тюфяк падает грудью прямо в яму, проклятая девчонка успевает среагировать, и, наступив мне на спину, вылезает из ямы и бежит. Я заставляю это уродливое создание вскочить на ноги и дернуться за ней. Я бегу и его гениталии противно шлепают по бедрам. Перед нами разворачивается пшеничное поле. Открытый обзор, городское шоссе в двух километрах, клубничная плантация в километре бега по прямой, но к счастью, мерзавку закрывают заросли кустов впереди, но если она до них добежит…Я швыряю плоский камень ей в лодыжку и она падает как подкошенная. Ради безопасности и удобства я добегаю до нее уже на четвереньках. Она лежит на боку и плачет, держась за ногу. Ничего, никаких серьезных повреждений пока. Я начинаю быстрыми движениями срывать с нее одежду. Крепкие, сильные пальцы разрывают лямки платьица, я сдергиваю мешающую ткань одним движением. Она еще даже не носит лифчика, автоматически отмечает человечек, а я сдергиваю с нее розовые детские трусики с котятами. Организм мужчины инстинктивно придвигается к ней, где-то на периферии мозга мелькает мысль, что передо мной пускай маленькая, но все же женщина. Где-то внизу под еле пробивающимися лобковыми волосами есть какой-то источник удовольствия. Человек не может сформировать мысль, поэтому я ее отбрасываю. Сегодня развлекаемся по моим правилам. Сначала я ломаю ей руки, обе, сжимаю их и сгибаю в локте, и она пытается кричать, но я запихал ей в рот ошметки ее платья, так что ей остается только надрывно дышать. Потом я отрываю ей ухо и она пытается вырваться, но я крепко прижимаю ее голову к земле и на очереди глаза, которые я выдавливаю, сначала один, потом второй, приятно ощущать, как палец погружается в слизкую, упругую массу, сначала встречает сопротивление а потом, будто что-то рвется на его пути. Меня никогда никто не поймает. Одинокий человек держал за руку девочку и шел в гущу парка. Вот асфальтовая дорожка превращается в дорожку из гравия, а та в узенькую тропинку. Девочка была спокойна. Она помахивала новенькой розовой сумкой и болтала обо всем на свете. Человек в ответ добродушно кивал и улыбался. Его лицо выглядело озабоченным – будто он сам не понимал, куда идет. Временами взгляд его становился тяжелым, будто усталым и обращался назад – в сторону шумного города, где ходили люди, ездили машины, патрулировала улицы полиция. Немолодое его усталое и доброе лицо подернулось тоской, он вздыхал и уводил девочку все глубже и глубже в парк, и деревья прятали их от солнца и мира. И спасения. Я чувствую каждую клеточку ее маленького тельца. Я чувствую, как устали ее маленькие ножки, как в ее светловолосой головке появляется тревога, как легонько замирает сердце, когда она оборачивается вместе со мной и видит, как далеко теперь до привычного шумного города, до одноклассников, пошедших другой дорогой, до спасения. Она еще не осознает, что я есть такое. Она думает, что этот старый тюфяк покажет ей лисят. Маленьких милых лисят, которых я нынче же утром забил камнями. Вот мы уже подходим, и я краем глаза замечаю как округляется ее маленький ротик при виде окровавленных тушек, повешенных под деревом, и из детских неокрепших легких рвется наружу крик ужаса. Я чувствую, как она впивается маленькими зубками в ладонь, которой я закрыл ей ее маленькую пасть. Слышится треск и челюсть ломается. Это великолепное тело. Пускай, немного старое, но совершенно замечательно развитое. Почему эта тряпка никогда не пыталась использовать силу? Почему его поносят все, кому не лень, почему он никогда не брал женщину силой, почему он вынужден быть клерком и покупать порнуху, стыдливо пряча ее под полы плаща? Ничего, теперь там лежит пила и веревка. Все что мне нужно. Остальное сделают наши крепкие руки. Ребенку не хватает сил кричать, воздух в легких заканчивается, ноги подкашиваются от боли. Я достаю веревку из-под полы и связываю ей руки, после чего отбрасываю в специально выкопанную яму. Оттуда не так легко выбраться со связанными руками, о да… Я всегда все планирую заранее. Быстро, привычными движениями я раздеваюсь, и швыряю одежду на ветви дерева, под которым лежит моя пленница и трупы лисят. Надеюсь, я еще застану их мать. Семья не должна быть разделена. Раздев тело, я замечаю стойкую эрекцию у носителя. Какая мерзость! До чего эти люди низменны и отвратительны. Я наступаю босыми ногами на камни и ветки, и они хрустят под моими ногами. Стройное и сильное тело надвигается на жертву, и она мычит в бессильном ужасе. Я помедлю еще секунд десять. Пускай она прочувствует весь ужас. Пускай узрит мое великолепное тело. Мое лицо – на этот краткий миг я прорываюсь сквозь человеческий облик, и она замечает мои пустые белые глаза, мои чудовищные зубы, мой впалый нос и уродливые струпья. И ее взгляд вторит мне обреченностью агнца на заклание. Да, дорогая. Сегодня я сожру твое сердце и заберу твою душу в ад. Я бросаюсь словно зверь на ребенка, но, неуклюжее тело еще не привыкло к таким фокусам. Тюфяк падает грудью прямо в яму, проклятая девчонка успевает среагировать, и, наступив мне на спину, вылезает из ямы и бежит. Я заставляю это уродливое создание вскочить на ноги и дернуться за ней. Я бегу и его гениталии противно шлепают по бедрам. Перед нами разворачивается пшеничное поле. Открытый обзор, городское шоссе в двух километрах, клубничная плантация в километре бега по прямой, но к счастью, мерзавку закрывают заросли кустов впереди, но если она до них добежит…Я швыряю плоский камень ей в лодыжку и она падает как подкошенная. Ради безопасности и удобства я добегаю до нее уже на четвереньках. Она лежит на боку и плачет, держась за ногу. Ничего, никаких серьезных повреждений пока. Я начинаю быстрыми движениями срывать с нее одежду. Крепкие, сильные пальцы разрывают лямки платьица, я сдергиваю мешающую ткань одним движением. Она еще даже не носит лифчика, автоматически отмечает человечек, а я сдергиваю с нее розовые детские трусики с котятами. Организм мужчины инстинктивно придвигается к ней, где-то на периферии мозга мелькает мысль, что передо мной пускай маленькая, но все же женщина. Где-то внизу под еле пробивающимися лобковыми волосами есть какой-то источник удовольствия. Человек не может сформировать мысль, поэтому я ее отбрасываю. Сегодня развлекаемся по моим правилам. Сначала я ломаю ей руки, обе, сжимаю их и сгибаю в локте, и она пытается кричать, но я запихал ей в рот ошметки ее платья, так что ей остается только надрывно дышать. Потом я отрываю ей ухо и она пытается вырваться, но я крепко прижимаю ее голову к земле и на очереди глаза, которые я выдавливаю, сначала один, потом второй, приятно ощущать, как палец погружается в слизкую, упругую массу, сначала встречает сопротивление а потом, будто что-то рвется на его пути. Я мог бы достать до мозга, сломав глазничную кость большим пальцем, но еще рано. Я поворачиваю ее к себе лицом, выдергиваю ткань из окровавленного рта, и она орет, а я вгрызаюсь зубами ей в нос, жую ее губы, откусываю щеки и обгрызаю скулы, потом спускаюсь ниже, и вот я уже вскрыл зубами ей живот и наружу лезут внутренности, разнося повсюду магический запах человеческой утробы. Я просовываю руку ей под грудную клетку и, не переставая жевать ее тело, сдавливаю ее маленькое сердечко, которое бьется, что маленькая птичка и оно останавливается. Меня никто никогда не поймает. Где-то на границе сознания я услышал тоненький крик, и в мозгу этого ни в чем не виноватого неудачника откуда-то взялась мысль о сытости. Иногда смешно, как ему передаются мои эмоции. Вот идет по улице приличный человек. Ничего примечательного. Вот он смахнул какие-то листья и иголки с плеча. Вот с интересом глянул на витрину с новыми портативными компьютерами. Вот потупил взор при виде красивой женщины, шедшей ему навстречу, как примерный семьянин. Неприятная золотая полоска на пальце жутко раздражала, из –за нее постоянно рука съезжала с рукоятки пилы, особенно, когда дело доходило до кости. Как хорошо, что всегда есть эти забавные бумажки – паспорта. Теперь я знаю, где жила эта маленькая *****, которая укусила меня за руку и теперь мне приходится держать ее в кармане. Вместе с ключами от ее квартиры. Она еще слишком мала, чтобы жить одна. У нее наверняка есть столь же тупая *****-мать. От злобы и нетерпения я метался по разуму этого слабого человечка, и его временами заносило на проезжую часть и тогда нам сигналили, и я от возбуждения подвывал в ответ. Почему я так возбужден, спросите вы? Да потому что до дома этой сучки осталось меньше квартала. Вот парадное, вот холл. Лифт. Он движется почти неслышно, и я подвываю от нетерпения. Пот с человека катит градом, сосуды в глазах полопались и теперь он являет собой жутковатое зрелище. Теперь ему предстоит справиться со взрослой женщиной, так что приходится мобилизовать все силы. Когда лифт приезжает на этаж, я уже голый, в моих руках только пила и веревка, уже окровавленная. Одежда сковывает движения, поэтому приходится идти на риск быть увиденным. Но, к счастью, на двадцатом этаже никого не оказалось. В несколько шагов по мягкому ворсистому ковру, по которому, оказывается, так приятно ходить голыми ногами, я дохожу до двери. Немного повозившись с ключом, я открыл дверь. Мужской голос из глубины квартиры спросил:-Каролина, это ты?Черт! Я не думал, что мне придется справляться еще и с мужиком. У входной двери я замечаю дверь кладовой и юркаю туда. Через секунду к двери подошел молодой мужчина с густой темной шевелюрой и выглянул в коридор. Такой шанс упускать нельзя. Я вытянул руку из своего укрытия, схватил его за волосы и ударил несколько раз виском об косяк двери. До чего же все-таки приятно иметь сильное, натренированное тело. Пускай, и необъезженное. Надеюсь, у меня будет еще время его освоить. А пока – развлекаться. У парня оказалась очень удобная шевелюра, за которую его было легко тащить. В волосах была кровь, поэтому пальцы слегка скользили. Глаз заприметил кафельную стену в комнате поблизости и я затащил тело туда. Заперев дверь, я полил человека водой. Со стоном тот пришел в себя. Увидев голого окровавленного монстра он приготовился было кричать, но я тут же заехал ему рукояткой пилы по зубам. Но он все еще пытался что-то сказать. Нагнувшись, я услышал фразу, которую он повторял разбитым ртом – «Не трогай мою жену. » Ну, разумеется… Ведь именно для этого я и пришел. Своей тривиальностью парень даже лишил меня настроения. Пришлось разбить зеркало и разрезать ему лицо осколком. Рука моего тюфячка тоже кровоточила. Надо было обмотать полотенцем. Жертва была уже не в силах двигаться и сопротивляться, поэтому я просто положил его голову боком на край унитаза и давил, пока не услышал мягкий влажный треск. За сердцем я даже лезть не стал. Меня ждет блюдо поинтереснее. И меня никто никогда не поймает. Она была само совершенство. Высокая блондинка стояла у плиты в белом махровом халате и колдовала над сковородкой. Я медленно подошел к ней сзади и приобнял ее. -Милый…Потом она, видимо, увидела, окровавленные руки и красные пятна на халате и закричала. Ноги мне обожгло горящим маслом из ее сковородки, но я заставлю своего протеже терпеть боль. Конечно, без легкого крика не обошлось, но главное – он не разжал руки. Веревка была уже наготове, и вот уже вместо намеренного крика из горла вырывается натужный хрип. Пока она борется с петлей на шее, я быстро связываю ей руки. Все. Теперь готово. Я нежно поднимаю ее на руки, разумеется, не ослабляя петлю на шее и несу ее на постель. Человек снова возбужден до предела, но … что я теряю? Это же тоже телесное удовольствие. Пора узнать, чем таким люди занимаются по ночам.

Я бросаю ее на кровать с силой, чтобы дезориентировать и сам кидаюсь на ее. Махровый халатик мне не препятствие. Белые хлопковые трусики разорваны мощными руками моего тихони. Грудь у нее большая, с крупными темными венами, бедра слегка полные а лицо наполнено мольбой и ужасом. Я нежно кладу ей ладонь на лицо, закрываю рот и вхожу в нее, и ее женское естество будто нехотя, принимает меня. Неужели за этим бегают люди и в том числе мой идиот? Неужели все дело в этом чувстве тесноты и тепла? Впрочем, нет, теперь я чувствую, ей больно, когда я двигаюсь в ней. Замечательно! Она вскрикивает в ответ на каждое мое движение, дергается и вырывается. Все, как я хотел. Я кусаю ее за грудь и вырываю кусок зубами, и она кричит. Я больше не могу сдерживаться, я беру ее голову в руки и сворачиваю ей шею. Хруст позвонков и вот ее вагина конвульсивно сокращается, ноги сжимаются, а из горла раздается предсмертный хрип и мой тихоня кончает в умирающую женщину. Что же, теперь дело. Отойдя на кухню за ножницами, я вскрываю ей грудь, аккуратно вынимаю ее сердце и сжираю его. В таком виде меня и застала полиция – двое молодых парней и один умудренный опытом и повидавший всякое старый коп. И я голый, с недоеденным сердцем в руке над трупом женщины, которое еще слегка подергивается. Видимо, ее крики не довели до добра. Проклятие! Все трое со стволами и все трое целятся в меня. Что же. Видимо, мне ничего не остается, кроме одного…Крича во все горло, нагой окровавленный человек прыгает на ближайшего молодого паренька в полицейской форме. Убийца успевает достичь полицейского и схватить его за руки, прежде, чем тот с перепугу выпустил пять пуль маньяку в грудь. Их взгляды встретились, безумец умер и отвалился, словно сытая пиявка. Теперь, после смерти его лицо приобрело выражение какого-то странного умиротворения и невинности. -Как ты, парень? – похлопал по плечу коп постарше своего коллегу со все еще дымящимся стволом. Тот все еще рассматривал свое оружие, будто не веря в происходящее. После вопроса его взгляд осмыслился, он даже вроде успокоился и ответил:-Все в порядке, сэр, просто немного испугался. -Все нормально, Джонс, теперь если повезет – тебе дадут сержанта. Эх, жаль мы пораньше не успели – сокрушался старший товарищ. -Да, жаль, – ответил Джонс. Черт, до чего отличная штука этот пистолет. И вообще – полицейским быть отлично. Я вот сделал у человека в груди полдюжины дырок, а этому Джонсу даже ничего не сказали. Теперь меня точно никто никогда не поймает.