МаришаСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Летом 2008 года я работала вожатой в детском лагере. Педотряд у нас серьезный, подготовку проходили мы чуть ли не армейскую, так что я вроде как ко всем неожиданностям была готова… Ан нет. Итак, мое первое лето, мой первый «отряд» - детки 9 - 11 лет, ну, и пара малышей семилетних затесалась. Работалось хорошо, весело; я в детях вообще души не чаю, и они меня любят. Вожатым (да и любым педагогам) любимчиков иметь не полагается, но… если есть здесь преподы или вожатые… вы меня поймете - всегда есть свои фавориты. Вот моей любимицей была семилетняя Мариша - девочка хорошая, ласковая, в меру послушная, не плакса. Вот где-то на середине смены прихожу я утром в комнату девчонок будить. А девочки к тому времени уже приспособились к режиму, просыпались до моего прихода, одевались и сидели тихонько, ждали, пока приду. Так вот. Остальные побежали умываться, а Маришка сидит на кровати, какая-то непривычно тихая. Я к ней, так и так, по дому соскучилась, что ли? Дословно наш разговор не помню, времени много прошло, но примерно так она отвечает: - Я сегодня вечером плакать буду. Начинаю говорить, что плакать незачем и т. п. Мариша: - Нет, буду. Ты меня тогда успокоишь, и я тебе все расскажу. Все, дальше день пошел по накатанной - я уже и забыла о ее словах. Вечер. Мы с напарником обычно чередовались: один идет с детьми на дискотеку, другой сидит в отряде (мы в большом летнем доме на первом этаже обитали) и присматривает за теми, кто остался. В тот вечер была моя очередь сторожить. Сижу на веранде, развлекаю мелких, тут прибегает девчонка, соседка Мариши. - Там Маришка плачет! Я к ней, думаю, с кем не бывает, может, кто из мальчишек дразнил или куклу отобрали… Маришка почти сразу успокоиась, только попросила наедине со мной поговорить. Вот её примерный рассказ: «У меня в мае умерла кошечка. Я очень плакала и богу молилась за неё. Потом ко мне ночью пришел ангел и сказал, что ко мне будут приходить бесы, все старше и старше, будут меня пугать и бить. Мне нельзя только крестик снимать. Если продержусь, то седьмого января все кончится. Я спросила - можно маме рассказать? А он сказал, никому рассказывать нельзя, только одной тёте, которая тебе поможет, когда бесы станут совсем страшными. Вот ты и есть та тетя, потому что ко мне сегодня ночью самый страшный бес приходил». Мне тогда только восемнадцать исполнилось, ну, для семилетней девочки-то я тётей и была. Первая мысль какая? Пра-авильно: девочка к себе внимание привлекает. Фантазирует. Я делаю сочувствующую морду и спрашиваю, что, приходят бесы? Она: «Да, сначала маленькие были, а теперь большие. Я их вижу, они иногда за людьми бегают. А сейчас один совсем страшный ко мне приходит, говорит, чтобы крестик сняла. Помоги мне». Что делать-то? Успокоила девочку, рассказала напарнику, мы оба поржали над байкой, потом я набрала в бутылку воды из-под крана, вечером Маришке принесла, сказала, что святая. Пошутила, что, типа, у нас такая охрана в лагере, что все бесы со страху хвосты подожмут и к ней не приблизятся. Пообещала, что посижу с ней вечером, пока не уснет, чертей погоняю. Уложила мелких спать, вернулась к ней - думаю, ну, уснула уже. А она лежит, простыню до подбородка натянула, спать и не думает. Я к ней подсела, стала тихонько что-то говорить… Короче, Маришка уснула, я ушла. На следующий день спрашиваю, все ли в порядке. Она так задумчиво: «Не знаю. Бесов не было, только Димка приходил. Он меня с собой звал, а на шее у него такая штука висела - как голова козлиная из железа. Только я с ним не пошла, он очень разозлился и убежал». Димка - мальчик из отряда. Я к нему, с разборками: ты чего, такой-растакой, по девичьим комнатам шастаешь? Он только глазами лупает, про козлиную голову слыхом не слыхивал. Тут до меня доходит, что мой напарник всю ночь в холле сидел, плакат рисовал… Понятно, что мимо него никто пройти не мог. Призадумалась я, честно говоря. Но не испугалась, ибо некрещеная и неверующая. Еще один вечер Маришку убаюкивала… Она мне в руку вцепилась, просит не уходить (всё без плача и воплей, что странно), говорит, что, когда я рядом, бесы не приходят. Я: «Почему? Неужто я страшная такая, что меня и черти боятся?». Маришка объяснила, что они меня не видят, потому и боятся. Ничего я не поняла из этого объяснения. Потом на теле у Маришки синяки стали появляться. Летом 2008 года я работала вожатой в детском лагере. Педотряд у нас серьезный, подготовку проходили мы чуть ли не армейскую, так что я вроде как ко всем неожиданностям была готова… Ан нет. Итак, мое первое лето, мой первый «отряд» - детки 9 - 11 лет, ну, и пара малышей семилетних затесалась. Работалось хорошо, весело; я в детях вообще души не чаю, и они меня любят. Вожатым (да и любым педагогам) любимчиков иметь не полагается, но… если есть здесь преподы или вожатые… вы меня поймете - всегда есть свои фавориты. Вот моей любимицей была семилетняя Мариша - девочка хорошая, ласковая, в меру послушная, не плакса. Вот где-то на середине смены прихожу я утром в комнату девчонок будить. А девочки к тому времени уже приспособились к режиму, просыпались до моего прихода, одевались и сидели тихонько, ждали, пока приду. Так вот. Остальные побежали умываться, а Маришка сидит на кровати, какая-то непривычно тихая. Я к ней, так и так, по дому соскучилась, что ли? Дословно наш разговор не помню, времени много прошло, но примерно так она отвечает: - Я сегодня вечером плакать буду. Начинаю говорить, что плакать незачем и т. п. Мариша: - Нет, буду. Ты меня тогда успокоишь, и я тебе все расскажу. Все, дальше день пошел по накатанной - я уже и забыла о ее словах. Вечер. Мы с напарником обычно чередовались: один идет с детьми на дискотеку, другой сидит в отряде (мы в большом летнем доме на первом этаже обитали) и присматривает за теми, кто остался. В тот вечер была моя очередь сторожить. Сижу на веранде, развлекаю мелких, тут прибегает девчонка, соседка Мариши. - Там Маришка плачет! Я к ней, думаю, с кем не бывает, может, кто из мальчишек дразнил или куклу отобрали… Маришка почти сразу успокоиась, только попросила наедине со мной поговорить. Вот её примерный рассказ: «У меня в мае умерла кошечка. Я очень плакала и богу молилась за неё. Потом ко мне ночью пришел ангел и сказал, что ко мне будут приходить бесы, все старше и старше, будут меня пугать и бить. Мне нельзя только крестик снимать. Если продержусь, то седьмого января все кончится. Я спросила - можно маме рассказать? А он сказал, никому рассказывать нельзя, только одной тёте, которая тебе поможет, когда бесы станут совсем страшными. Вот ты и есть та тетя, потому что ко мне сегодня ночью самый страшный бес приходил». Мне тогда только восемнадцать исполнилось, ну, для семилетней девочки-то я тётей и была. Первая мысль какая? Пра-авильно: девочка к себе внимание привлекает. Фантазирует. Я делаю сочувствующую морду и спрашиваю, что, приходят бесы? Она: «Да, сначала маленькие были, а теперь большие. Я их вижу, они иногда за людьми бегают. А сейчас один совсем страшный ко мне приходит, говорит, чтобы крестик сняла. Помоги мне». Что делать-то? Успокоила девочку, рассказала напарнику, мы оба поржали над байкой, потом я набрала в бутылку воды из-под крана, вечером Маришке принесла, сказала, что святая. Пошутила, что, типа, у нас такая охрана в лагере, что все бесы со страху хвосты подожмут и к ней не приблизятся. Пообещала, что посижу с ней вечером, пока не уснет, чертей погоняю. Уложила мелких спать, вернулась к ней - думаю, ну, уснула уже. А она лежит, простыню до подбородка натянула, спать и не думает. Я к ней подсела, стала тихонько что-то говорить… Короче, Маришка уснула, я ушла. На следующий день спрашиваю, все ли в порядке. Она так задумчиво: «Не знаю. Бесов не было, только Димка приходил. Он меня с собой звал, а на шее у него такая штука висела - как голова козлиная из железа. Только я с ним не пошла, он очень разозлился и убежал». Димка - мальчик из отряда. Я к нему, с разборками: ты чего, такой-растакой, по девичьим комнатам шастаешь? Он только глазами лупает, про козлиную голову слыхом не слыхивал. Тут до меня доходит, что мой напарник всю ночь в холле сидел, плакат рисовал… Понятно, что мимо него никто пройти не мог. Призадумалась я, честно говоря. Но не испугалась, ибо некрещеная и неверующая. Еще один вечер Маришку убаюкивала… Она мне в руку вцепилась, просит не уходить (всё без плача и воплей, что странно), говорит, что, когда я рядом, бесы не приходят. Я: «Почему? Неужто я страшная такая, что меня и черти боятся?». Маришка объяснила, что они меня не видят, потому и боятся. Ничего я не поняла из этого объяснения. Потом на теле у Маришки синяки стали появляться. Как от щипков, только очень сильных. На руках, на ногах, по всему телу. На вопрос: «Кто обижает?» ответ один - «Бесы щипаются». И ведь я точно знаю, что никто из детей этого не делал… И, вот что странно, если Маришка хотела внимание к себе привлечь, почему в тайне ото всех остальных держала? Только мне рассказывала. Пропущу детали. К концу смены снится мне сон: захожу ночью в комнату к девочкам, зачем-то веду Маришку умываться. Там наклоняюсь над раковиной, а, когда поднимаю голову, вижу в зеркале вроде бы себя, только будто в негативе… кожа темная, глаза красные. Короче, кошмар чистой воды. Проснулась, побежала к Маришке. Она не спит. Говорит: «Не смотри в зеркало, а то бес тебя увидит и больше бояться не будет». Я вывела её в коридор (чтобы остальных не перебудить). Психанула. В голос говорю: - Ну, и где этот бес? Здесь, сейчас? Маришка пальцем показывает. Я стаскиваю с ноги тапок и со всех сил луплю по указанному месту. И говорю, что, если еще подумает к Маришке приставать, я ему вообще рога пообломаю… В общем, по словам девочки, большой бес с тех пор приходить перестал. Синяки пропали. Тапочек вожатой - страшная вещь, ага… И еще. После смены мне Маришка часто звонила. И седьмого января тоже. Радостная, говорит, выдержала испытание.