Маленькая КатяСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Наверное, странное это занятие — ходить в психиатрическую больницу в качестве волонтёра, чтобы отвлечься от надоевшей и, признаться, ненавистной работы. Я работаю сотрудником колл-центра. Каждый день мне звонит множество людей, каждого из которых я ненавижу ещё до того, как подниму трубку. Они задают мне идиотские вопросы, хамят мне хуже кондуктора в троллейбусе; у большинства отвратительные голоса, которые будто проникают в мозг с каждым бессмысленным словом. Прибавить к этому всему утренние пробки и вечное отсутствие места на парковке двенадцатиэтажного бизнес-центра, где расположен мой офис. Почему я не найду другую работу, спросите вы? Всё очень просто: я закончил университет по специальности «Философия». Думаю, дальше можно не объяснять. Всё, что у меня, по сути, есть — ржавая «шестёрка», доставшаяся в наследство от отца, и квартира, перешедшая в моё владение от него же. До того, как я стал помогать на добровольной основе санитарам в психушке, я, дабы привести в порядок свои измотанные за 8 часов работы нервы, заливался по самые помидоры дешёвым алкоголем. Однако последствия этого, как вы понимаете, были далеко не всегда приятными, и утреннее похмелье, сопровождаемое бесконечной трелью телефонных звонков, было не самым страшным наказанием за пьянство. Но однажды я просто взял... и пришёл в эту больницу, к этим психам. Честно говоря, не помню точно, как и когда это случилось. Просто пришёл, и всё. Конечно, больные там были далеко не такими харизматичными, как Макмёрфи из «Пролетая над гнездом кукушки». В основном старые, склочные, мерзкие в своём слабоумии. Но среди них самым угнетающим зрелищем была маленькая Катя. Ей было не больше десяти лет, и она была единственным ребёнком среди душевнобольных. Я часто недоумевал, что такая крошка делает в компании великовозрастных психов, но спросить об этом как-то не удосуживался. Катя была славным ребёнком. Она не страдала аутизмом, не была умственно отсталой — как я понял, у неё было некое душевное потрясение, которое вполне можно было вылечить каким-нибудь заумным гештальтом. Когда я первый раз заявился в качестве волонтёра, Катя не говорила. Она пристально следила за каждым моим движением, но молчала. Когда я здоровался с Катей, она только смотрела на меня своими огромными печальными глазами и молчала. Я не помню, когда мы стали общаться. Кажется, она сама подошла ко мне и стала что-то рассказывать о себе. О том, как она ходила в школу, как потеряла любимого мишку... Через пару месяцев больницу я навещал уже только ради неё. Мы говорили обо всём на свете и проводили вместе столько времени, что доктора стали подозрительно на меня смотреть. Но у меня и в мыслях не было никаких гадостей. Я просто хотел поддержать этого ребёнка, хотя даже не знал, что с ней произошло. Об этом мы никогда не говорили: я считал, что могу навредить Кате, если начну расспрашивать её. Мне казалось, что Катя явно идёт на поправку. Так как врачи, похоже, не особенно обращали внимания на невесть откуда взявшегося во взрослой больнице ребёнка, я счёл, что нужен ей рядом постоянно, и взял отпуск на работе, благо уже отработал восемь месяцев подряд. Я ночевал на одной из коек прямо в палате и почти не расставался с Катей. Теперь она выглядела почти полностью здоровой. По крайней мере, я так думал. Как-то раз, проснувшись посреди ночи, я услышал, что Катя плачет. Лежит, маленькая, свернувшись клубком под одеялом, и рыдает, громко и безутешно. Все больные кругом были на транках, поэтому даже ухом не вели. Я подсел на Катину кровать и спросил, что случилось. Она долго отказывалась говорить, а поначалу и вовсе не могла от непрерывно подступающих рыданий. В конце концов мне удалось вытянуть из неё ту самую историю, которая, признаться, была мне с самого начала очень любопытна. Всхлипывая, Катя рассказала мне, что около трёх месяцев назад она попала в автокатастрофу. Столкнулись две машины, в одной из них была Катина мама, а в другой — какой-то парень. Мама Кати не выжила, а сама Катя попала в больницу и от стресса не могла говорить несколько недель. А плакала она потому, что парня, по вине которого произошло ДТП, никто не нашёл. Он уехал, исчез в ночи, а Катя, глупышка, боялась, что он придёт за ней. «Он же забрал маму, и меня заберёт», — заходясь рыданиями, твердила она. Я, признаться, несколько растерялся. Я пытался успокоить её, но она плакала всё сильнее. Тогда я сказал:— Катя, не бойся, я убью его. Только не плачь. Казалось бы, просто ляпнул, ан нет: Катя — видимо, от удивления — плакать перестала и согласилась уснуть. Тогда я впервые решил поговорить с её лечащим доктором. Собирался возмутиться: у ребёнка психоз, у ребёнка истерика, трагедия, а вы ей даже таблеток не даёте, что уж говорить о нормальной психотерапии. Утром я разыскал врача и подробно передал ему рассказ моей Кати. Про то, как смог её разговорить, и про аварию, и про её страх, который она не может контролировать. Наверное, странное это занятие — ходить в психиатрическую больницу в качестве волонтёра, чтобы отвлечься от надоевшей и, признаться, ненавистной работы. Я работаю сотрудником колл-центра. Каждый день мне звонит множество людей, каждого из которых я ненавижу ещё до того, как подниму трубку. Они задают мне идиотские вопросы, хамят мне хуже кондуктора в троллейбусе; у большинства отвратительные голоса, которые будто проникают в мозг с каждым бессмысленным словом. Прибавить к этому всему утренние пробки и вечное отсутствие места на парковке двенадцатиэтажного бизнес-центра, где расположен мой офис. Почему я не найду другую работу, спросите вы? Всё очень просто: я закончил университет по специальности «Философия». Думаю, дальше можно не объяснять. Всё, что у меня, по сути, есть — ржавая «шестёрка», доставшаяся в наследство от отца, и квартира, перешедшая в моё владение от него же. До того, как я стал помогать на добровольной основе санитарам в психушке, я, дабы привести в порядок свои измотанные за 8 часов работы нервы, заливался по самые помидоры дешёвым алкоголем. Однако последствия этого, как вы понимаете, были далеко не всегда приятными, и утреннее похмелье, сопровождаемое бесконечной трелью телефонных звонков, было не самым страшным наказанием за пьянство. Но однажды я просто взял... и пришёл в эту больницу, к этим психам. Честно говоря, не помню точно, как и когда это случилось. Просто пришёл, и всё. Конечно, больные там были далеко не такими харизматичными, как Макмёрфи из «Пролетая над гнездом кукушки». В основном старые, склочные, мерзкие в своём слабоумии. Но среди них самым угнетающим зрелищем была маленькая Катя. Ей было не больше десяти лет, и она была единственным ребёнком среди душевнобольных. Я часто недоумевал, что такая крошка делает в компании великовозрастных психов, но спросить об этом как-то не удосуживался. Катя была славным ребёнком. Она не страдала аутизмом, не была умственно отсталой — как я понял, у неё было некое душевное потрясение, которое вполне можно было вылечить каким-нибудь заумным гештальтом. Когда я первый раз заявился в качестве волонтёра, Катя не говорила. Она пристально следила за каждым моим движением, но молчала. Когда я здоровался с Катей, она только смотрела на меня своими огромными печальными глазами и молчала. Я не помню, когда мы стали общаться. Кажется, она сама подошла ко мне и стала что-то рассказывать о себе. О том, как она ходила в школу, как потеряла любимого мишку... Через пару месяцев больницу я навещал уже только ради неё. Мы говорили обо всём на свете и проводили вместе столько времени, что доктора стали подозрительно на меня смотреть. Но у меня и в мыслях не было никаких гадостей. Я просто хотел поддержать этого ребёнка, хотя даже не знал, что с ней произошло. Об этом мы никогда не говорили: я считал, что могу навредить Кате, если начну расспрашивать её. Мне казалось, что Катя явно идёт на поправку. Так как врачи, похоже, не особенно обращали внимания на невесть откуда взявшегося во взрослой больнице ребёнка, я счёл, что нужен ей рядом постоянно, и взял отпуск на работе, благо уже отработал восемь месяцев подряд. Я ночевал на одной из коек прямо в палате и почти не расставался с Катей. Теперь она выглядела почти полностью здоровой. По крайней мере, я так думал. Как-то раз, проснувшись посреди ночи, я услышал, что Катя плачет. Лежит, маленькая, свернувшись клубком под одеялом, и рыдает, громко и безутешно. Все больные кругом были на транках, поэтому даже ухом не вели. Я подсел на Катину кровать и спросил, что случилось. Она долго отказывалась говорить, а поначалу и вовсе не могла от непрерывно подступающих рыданий. В конце концов мне удалось вытянуть из неё ту самую историю, которая, признаться, была мне с самого начала очень любопытна. Всхлипывая, Катя рассказала мне, что около трёх месяцев назад она попала в автокатастрофу. Столкнулись две машины, в одной из них была Катина мама, а в другой — какой-то парень. Мама Кати не выжила, а сама Катя попала в больницу и от стресса не могла говорить несколько недель. А плакала она потому, что парня, по вине которого произошло ДТП, никто не нашёл. Он уехал, исчез в ночи, а Катя, глупышка, боялась, что он придёт за ней. «Он же забрал маму, и меня заберёт», — заходясь рыданиями, твердила она. Я, признаться, несколько растерялся. Я пытался успокоить её, но она плакала всё сильнее. Тогда я сказал:— Катя, не бойся, я убью его. Только не плачь. Казалось бы, просто ляпнул, ан нет: Катя — видимо, от удивления — плакать перестала и согласилась уснуть. Тогда я впервые решил поговорить с её лечащим доктором. Собирался возмутиться: у ребёнка психоз, у ребёнка истерика, трагедия, а вы ей даже таблеток не даёте, что уж говорить о нормальной психотерапии. Утром я разыскал врача и подробно передал ему рассказ моей Кати. Про то, как смог её разговорить, и про аварию, и про её страх, который она не может контролировать. Доктор слушал меня очень внимательно, а потом произнёс:— Сергей, в этой больнице нет и не может быть детей. Детей с нарушениями психики госпитализируют в другой больнице. Я возмущённо присвистнул:— Ну конечно! Я так и знал, что про ребёнка здесь совершенно забыли! Я прихожу помогать больным всего несколько недель, но и то лучше знаю, что здесь творится. — Помогать? — лицо доктора вытянулось. — Сергей, вас госпитализировали после нервного срыва. Вы несколько дней находились в состоянии сильнейшего алкогольного опьянения, вы даже садились за руль... Постойте... Катя? Кажется, я начинаю понимать... Думаю, что мне стоит обратиться в милицию. — В полицию, — машинально сказал я. — Сергей, это неважно. Кажется, я понял, кто был виновником того ДТП. Теперь это понял и я. И тут же передо мной встало лицо Кати. «Не бойся, я убью его», — прозвучали мои же слова в моей голове. И я понял, что не могу не сдержать обещание. Иначе Катя никогда не уснёт. Иначе она всегда будет плакать. Доктор взял телефонную трубку и отвернулся от меня. На столе лежали ножницы. Я потянулся за ними.