Лишним не будетСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Помню, в шестидесятом году приехал я в деревню, родителей навестить. Летом дело было, я тогда уже на заводе работал в городе, молодым специалистом был. На хорошем счету держался, и вот дали мне в качестве поощрения неделю отгула. Недолго думая, поехал я в деревню. Около года на тот момент уже не был, мать все время звала, да только никак у меня не получалось: то одно, то другое. Собрался, наконец. На поезде добрался до районного центра; в вагоне отоспался за двое суток, чувствовал себя превосходно. В шесть вечера приехал в город, оставалось автобуса до деревни дождаться. Своим ходом никак, часа два-три только на транспорте. Погулял по городу, за час успел обойти его полностью. Ну что говорить, провинция. Пока прогуливался, уже и автобус подошел. Человек тридцать набилось в душный автобус, большая часть дачники, рассады какие-то везут, сумки огромные, еще не пойми чего. И запах как в теплице или оранжерее. Прошел в конец салона и уселся там у окна, подальше от толкотни этой и шума. Так бы и просидел до конца пути, разглядывая родные места за окном и ни с кем не вступая в беседы, если бы через час или полтора езды автобус не заглох посреди леса. Вот так просто взял и сломался. Поковырявшись какое-то время под капотом, шофер зашел в салон и сообщил всем интересующимся, что автобус сломался (а то мы не поняли!), и что починить его смогут не раньше, чем к утру завтрашнего дня. Ропот среди граждан пошел неимоверный, что о себе нового только не узнал водитель. Поругали да успокоились, смирились все. Мне вот только провести тут остаток вечера и всю ночь совсем не хотелось. Подумал я и решил дальше идти пешком. Места эти я знаю, погода располагает. Хоть и ночью поздно, но дойду все же. Прошел через лес, вышел на полянку. Иду себе, каждому шагу радуюсь. Как-никак, здесь родился и вырос, места все родные, чувствую единение особое с этой землей. Кроны у деревьев шумят от ветра, птицы щебечут разные: от кукушки вдалеке до дрозда, который по дереву стучит, пытаясь оттуда червяка выковырять. Все близкие сердцу лесные звуки. Продолжаю свой путь, не заметил даже, как стемнело. Небо над головой словно бархатный мешочек, на который маленькие алмазы блестящие просыпали. Красиво, торжественно. Засмотрелся я и не заметил корягу под ногой, зацепился и упал. Упал неудачно, ногу подвернул. Посидел на земле, подождал, пока боль утихнет. А как встал, так понял, что до дома точно не дойду. Сустав голеностопный потянул, видимо. Теперь созерцательно-восхищенное мое настроение сменилось тревогой, как же добираться хромым. Сразу же я вспомнил, что, проходя минут двадцать назад по полянке, как будто очертания избы видел, свет уж точно был из окон, тусклый хоть, но все же. Может, сторожка охотничья. Решил, что туда нужно, хорошо бы переночевать там. Естественно, уже пожалел, что из автобуса ушел. Но делать нечего, нужно выкручиваться. Кое-как добрел я до того дома, а это оказался именно дом, с огородом даже. Значит, люди в нем живут постоянно, и можно попроситься на ночлег. Не откажут уж, надеюсь. Спустя десять минут сидел я за столом, хозяйка дома кормила меня ужином. Хозяйкой была старенькая бабушка, хозяином — соответственно, дед, тоже довольно преклонного возраста. Выглядели оба как крестьяне с архивных фотокарточек, уж очень были похожи если не на старообрядцев, то на жителей деревни царских времен. На ней надета сорочка, клетчатое платье или сарафан, перетянутый простой веревкой выше живота, цветная косынка поверх пепельно-седой головы. На нем были черные штаны-шаровары, черные сапоги, свободная серая рубаха навыпуск, черный сюртук поверх нее, застегнутый на все пуговицы. Очень уж любезными и разговорчивыми их назвать нельзя, зато пустили на ночлег, покормили — и на том спасибо. Постелили мне за перегородкой, у печи, в самом углу избы. Свечи потушили, ставни закрыли, — тьма кромешная. Слышу, как бабка с дедом в противоположном углу переговариваются о чем-то, шепчутся. А я уснуть не могу, то ли потому что в незнакомом месте ночую, то ли из-за того, что в поезде выспался. Лежу и думаю о своем, представляю, как родители встретят. Хозяева, судя по звукам, с постели встали, топчутся по избе. Все же странные они какие-то, думаю. Дом отдельно ото всех стоит, посреди леса. Зачем, если до деревни рукой подать, а там и электрификация, и удобства какие-никакие. Незаметно для себя я на какое-то время уснул, разбудил меня голос бабки, как будто откуда-то снизу. На этот раз я различил сказанное, что-то вроде «лишним не будет». По хозяйству, наверно, уже хлопочут, — подумал, открывая глаза. Тут же заметил полоску света, исходила она из зазора между досками на полу. Это бабка с дедом в подпол спустились. Наклоняюсь посмотреть, что они там делают. Они зажгли несколько свечей, расставили по углам. Помимо банок с соленьями разными стояли у них несколько бочек дубовых, вот из одной такой они доставали куски засоленного мяса. Доставали и по тазикам раскладывали, освобождали, что ли, эту бочку. Помню, в шестидесятом году приехал я в деревню, родителей навестить. Летом дело было, я тогда уже на заводе работал в городе, молодым специалистом был. На хорошем счету держался, и вот дали мне в качестве поощрения неделю отгула. Недолго думая, поехал я в деревню. Около года на тот момент уже не был, мать все время звала, да только никак у меня не получалось: то одно, то другое. Собрался, наконец. На поезде добрался до районного центра; в вагоне отоспался за двое суток, чувствовал себя превосходно. В шесть вечера приехал в город, оставалось автобуса до деревни дождаться. Своим ходом никак, часа два-три только на транспорте. Погулял по городу, за час успел обойти его полностью. Ну что говорить, провинция. Пока прогуливался, уже и автобус подошел. Человек тридцать набилось в душный автобус, большая часть дачники, рассады какие-то везут, сумки огромные, еще не пойми чего. И запах как в теплице или оранжерее. Прошел в конец салона и уселся там у окна, подальше от толкотни этой и шума. Так бы и просидел до конца пути, разглядывая родные места за окном и ни с кем не вступая в беседы, если бы через час или полтора езды автобус не заглох посреди леса. Вот так просто взял и сломался. Поковырявшись какое-то время под капотом, шофер зашел в салон и сообщил всем интересующимся, что автобус сломался (а то мы не поняли!), и что починить его смогут не раньше, чем к утру завтрашнего дня. Ропот среди граждан пошел неимоверный, что о себе нового только не узнал водитель. Поругали да успокоились, смирились все. Мне вот только провести тут остаток вечера и всю ночь совсем не хотелось. Подумал я и решил дальше идти пешком. Места эти я знаю, погода располагает. Хоть и ночью поздно, но дойду все же. Прошел через лес, вышел на полянку. Иду себе, каждому шагу радуюсь. Как-никак, здесь родился и вырос, места все родные, чувствую единение особое с этой землей. Кроны у деревьев шумят от ветра, птицы щебечут разные: от кукушки вдалеке до дрозда, который по дереву стучит, пытаясь оттуда червяка выковырять. Все близкие сердцу лесные звуки. Продолжаю свой путь, не заметил даже, как стемнело. Небо над головой словно бархатный мешочек, на который маленькие алмазы блестящие просыпали. Красиво, торжественно. Засмотрелся я и не заметил корягу под ногой, зацепился и упал. Упал неудачно, ногу подвернул. Посидел на земле, подождал, пока боль утихнет. А как встал, так понял, что до дома точно не дойду. Сустав голеностопный потянул, видимо. Теперь созерцательно-восхищенное мое настроение сменилось тревогой, как же добираться хромым. Сразу же я вспомнил, что, проходя минут двадцать назад по полянке, как будто очертания избы видел, свет уж точно был из окон, тусклый хоть, но все же. Может, сторожка охотничья. Решил, что туда нужно, хорошо бы переночевать там. Естественно, уже пожалел, что из автобуса ушел. Но делать нечего, нужно выкручиваться. Кое-как добрел я до того дома, а это оказался именно дом, с огородом даже. Значит, люди в нем живут постоянно, и можно попроситься на ночлег. Не откажут уж, надеюсь. Спустя десять минут сидел я за столом, хозяйка дома кормила меня ужином. Хозяйкой была старенькая бабушка, хозяином — соответственно, дед, тоже довольно преклонного возраста. Выглядели оба как крестьяне с архивных фотокарточек, уж очень были похожи если не на старообрядцев, то на жителей деревни царских времен. На ней надета сорочка, клетчатое платье или сарафан, перетянутый простой веревкой выше живота, цветная косынка поверх пепельно-седой головы. На нем были черные штаны-шаровары, черные сапоги, свободная серая рубаха навыпуск, черный сюртук поверх нее, застегнутый на все пуговицы. Очень уж любезными и разговорчивыми их назвать нельзя, зато пустили на ночлег, покормили — и на том спасибо. Постелили мне за перегородкой, у печи, в самом углу избы. Свечи потушили, ставни закрыли, — тьма кромешная. Слышу, как бабка с дедом в противоположном углу переговариваются о чем-то, шепчутся. А я уснуть не могу, то ли потому что в незнакомом месте ночую, то ли из-за того, что в поезде выспался. Лежу и думаю о своем, представляю, как родители встретят. Хозяева, судя по звукам, с постели встали, топчутся по избе. Все же странные они какие-то, думаю. Дом отдельно ото всех стоит, посреди леса. Зачем, если до деревни рукой подать, а там и электрификация, и удобства какие-никакие. Незаметно для себя я на какое-то время уснул, разбудил меня голос бабки, как будто откуда-то снизу. На этот раз я различил сказанное, что-то вроде «лишним не будет». По хозяйству, наверно, уже хлопочут, — подумал, открывая глаза. Тут же заметил полоску света, исходила она из зазора между досками на полу. Это бабка с дедом в подпол спустились. Наклоняюсь посмотреть, что они там делают. Они зажгли несколько свечей, расставили по углам. Помимо банок с соленьями разными стояли у них несколько бочек дубовых, вот из одной такой они доставали куски засоленного мяса. Доставали и по тазикам раскладывали, освобождали, что ли, эту бочку. Все бы ничего, да только я перепугался не на жизнь и чуть не вскрикнул, когда увидел, как среди кусков мяса попалась человеческая рука, аккуратно по суставу обрезанная. Тут же вспомнил истории из детства про ужасы голодного времени. Не теряя ни минуты, я тихонько оделся, взял свои вещи. Когда чиркнул спичкой, дабы обеспечить себе свет, увидел на их лежанке неубранную постель, сдвинутую подушку, из-под которой торчало блестящее лезвие хорошо заточенного топора. Не мешкая, я пулей вылетел из проклятой избы и бежал подальше, забыв от страха про больную ногу. То, что я увидел в той избе, конечно, оставить просто так не мог. В тот же день приехали туда с местным участковым и еще с двумя ребятами. Бабка с дедом были очень удивлены нашим появлением, меня же не узнали. В подполе нашли четыре бочки с засоленным человеческим мясом, разделанным, надо сказать, довольно умело. Когда отпираться стало бесполезно, они спокойно признались, что уже давно занимаются каннибализмом. Как ни старались сохранить арест этих двух втайне, пошли слухи и толки по деревне. Мне удалось выяснить, что эти двое всегда были несколько странными людьми, и не любили их местные. А когда настал послевоенный голод в деревне, все как-то перебивались, пережили, а эти начали человечину есть. Пропал тогда один человек, инвалид, так и не нашли его. Ни следа. Говорили, что они его убили и съели. Говорили, да за руку-то не поймали и не нашли ничего. Тогда и прогнали их свои же соседи, чтобы уходили подальше отсюда. Да вот недалеко ушли только. Знали люди, что людоеды где-то неподалеку избу срубили, да только со временем и забыли о них совсем. Даже когда люди пропадали (чаще дети), не вспоминали и не думали на них. Помню, когда уводили их, старуха бросилась к одной из бочек, просила, чтобы дали ей с собой хоть кусочек мяса. Просила, умоляла, требовала. «Лишним не будет», — подумал я про себя, пытаясь разглядеть что-то человеческое в этих безумных, но расчетливых глазах убийцы.