Легенда молдаванкиСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

В этой истории описано обезвреживание фольклорного вампира при помощи дедуктивного мышления и здравого смысла. – Ой-вэй, – сказала тетя Песя, наклонившись над больным. Принюхалась зачем-то, ощупала бледный, холодный и влажный от пота лоб, и повторила:– Ой-вэй. – Тетя Песя, – сказала ей Циля, сестра больного, – таки я иду делать базар. Надо ли вам чего?– Зайди к той Соне, шо сидит справа от входа, – поручила ей тетя Песя, – таки у нее лучшие качалочки на всем Привозе, и купи два штука. Одного я сделаю в форшмаке, и пусть та тетя Роза сколько хочет говорит, шо в форшмак ложат селедку. А второго сварю твоему Изе рыбный супчик, шоб он был наконец здоров, потому что ему надо диетического. Циля с надеждой посмотрела на нее. Тетя Песя была повитухой, известной всей Молдаванке, но те соседи, что победнее, частенько приглашали ее и к постелям больных. – И Циля, – крикнула ей вслед тетя Песя, – спроси, шо говорят за тот «Потемкин», а то за него все больше молчат!Время стояло неспокойное. Одесса еще не успела отойти от еврейских погромов. В дома приходили похоронки с фронта, по всему городу вспыхивали стачки и беспорядки. Что ни день арестовывали агитаторов– большевиков, меньшевиков, анархистов. К агитаторам тетя Песя относилась уважительно, рассуждая так: «А шо бы людям и не поговорить за важные дела, если про них не пишут в газетах так, шоб можно было верить?» Вот бомбистов осуждала…Но Ицхак Розенталь, молодой приказчик из скобяной лавки, не был ни бомбистом, ни агитатором, ни анархистом. Грамоту он знал лишь в тех пределах, которые нужны были для работы в лавке– ну, может быть, чуть лучше, потому что лелеял надежду когда-нибудь открыть собственную лавку и самому нанять приказчиков. Это был розовощекий подвижный юноша с большими, чуть навыкате, глазами и ранними залысинами, и что превратило еще недавно жизнерадостного крепыша в бессильную тень, оставалось для тети Песи загадкой. «Таки и сам доктор, шо его зовут к той Рахиль, у которой пудель и ребенка учат играть на скрипке, – таки он тоже не сказал бы ничего за того Изю», – грустно подумала тетя Песя. Изя, как и его сестра, и сын почтенной тетушки Рахиль, и многие другие юноши и дети в окрестных домах, впервые вдохнул вольный воздух Одессы на руках тети Песи, и ей больно было смотреть на его страдания. Она снова смахнула смертный пот с лица больного. Черты бедняги заострились, осунулись, ресницы чуть вздрагивали, кожа приобрела трупную, синеватую бледность. «Как будто в нем мало крови», – подумала тетя Песя, поправила голову больного на подушке…Кудрявые волосы ссыпались в сторону, приоткрыв заднюю часть шеи. На шее Изи виднелись чуть заметные ранки. Крохотные, они тянулись небольшой полукруглой цепочкой. Вздрогнув, тетя Песя наклонилась, щуря глаза и вглядываясь. Выглядело так, как будто кто-то укусил Изю за шею. Одно это не могло бы повлечь такую болезнь, – укус был невелик и вдобавок застарел, ранки почти зажили. Но прямо под ранками билась жила, и желтоватый старый синяк расползся под кожей. «Таки доктор называл это сонная терь… или не так, да шоб он был здоров, как я сейчас!– и говорил, и я сама это знаю, шо только тронь ее– и человек истечет с кровью, и вытечет вся его жизнь», – припомнила тетя Песя. Ей приходилось в свое время ухаживать за ранеными. Она знала, что от кровопотери можно и умереть. Но Изя еще не умер– значит, ему нужно лишь усиленное питание и уход, со временем он встанет на ноги. Ободренная этой мыслью, тетя Песя старательно приложила ко лбу юноши холодный компресс и начала чистить овощи для рыбного супа. В окно заглянуло морщинистое женское лицо. – А шо это вы, тетя Песя, не себе варите?– елейно протянули снаружи. Тетя Песя поморщилась. – А то вы не знаете, уважаемая Инесса Израилевна, шо я тут у больного, – сказала она. Старую Инессу на Молдаванке, как и саму тетю Песю, знала каждая собака. Но если тетю Песю знали за ее труды, то Инессу– за длинный язык, бесконечные сплетни, поучения и осуждающие замечания. Уж с кем, с кем, а с ней обсуждать происходящее тете Песе совсем не хотелось!– И шо, с этого хороший гешефт?– тем временем усомнилась Инесса. – Я с того имею тот гешефт, шо все здоровы, – вспылила тетя Песя, захлопнула окно и продолжала размышлять. Даже сквозь закрытое окно доносился скрипучий голос Инессы: «Рахиль, а шо это к тебе вчера доктор заходил, позавчера– офицер?», и беспомощный лепет Рахили: «Так, тетя Инесса Израилевна, доктор же к маленькому Соломончику, а офицер– то друг моего Бени, который в отпуске, он от Бенечки мне письмо принес…» Инесса явно мотала ее рассказы на ус, намереваясь выложить их первому же собеседнику в своем свете. По счастью, муж Рахили, служивший сейчас на фронте интендантом, вряд ли стал бы прислушиваться к сплетням старой ведьмы…Кто-то прокусил шею Изи. В этой истории описано обезвреживание фольклорного вампира при помощи дедуктивного мышления и здравого смысла. – Ой-вэй, – сказала тетя Песя, наклонившись над больным. Принюхалась зачем-то, ощупала бледный, холодный и влажный от пота лоб, и повторила:– Ой-вэй. – Тетя Песя, – сказала ей Циля, сестра больного, – таки я иду делать базар. Надо ли вам чего?– Зайди к той Соне, шо сидит справа от входа, – поручила ей тетя Песя, – таки у нее лучшие качалочки на всем Привозе, и купи два штука. Одного я сделаю в форшмаке, и пусть та тетя Роза сколько хочет говорит, шо в форшмак ложат селедку. А второго сварю твоему Изе рыбный супчик, шоб он был наконец здоров, потому что ему надо диетического. Циля с надеждой посмотрела на нее. Тетя Песя была повитухой, известной всей Молдаванке, но те соседи, что победнее, частенько приглашали ее и к постелям больных. – И Циля, – крикнула ей вслед тетя Песя, – спроси, шо говорят за тот «Потемкин», а то за него все больше молчат!Время стояло неспокойное. Одесса еще не успела отойти от еврейских погромов. В дома приходили похоронки с фронта, по всему городу вспыхивали стачки и беспорядки. Что ни день арестовывали агитаторов– большевиков, меньшевиков, анархистов. К агитаторам тетя Песя относилась уважительно, рассуждая так: «А шо бы людям и не поговорить за важные дела, если про них не пишут в газетах так, шоб можно было верить?» Вот бомбистов осуждала…Но Ицхак Розенталь, молодой приказчик из скобяной лавки, не был ни бомбистом, ни агитатором, ни анархистом. Грамоту он знал лишь в тех пределах, которые нужны были для работы в лавке– ну, может быть, чуть лучше, потому что лелеял надежду когда-нибудь открыть собственную лавку и самому нанять приказчиков. Это был розовощекий подвижный юноша с большими, чуть навыкате, глазами и ранними залысинами, и что превратило еще недавно жизнерадостного крепыша в бессильную тень, оставалось для тети Песи загадкой. «Таки и сам доктор, шо его зовут к той Рахиль, у которой пудель и ребенка учат играть на скрипке, – таки он тоже не сказал бы ничего за того Изю», – грустно подумала тетя Песя. Изя, как и его сестра, и сын почтенной тетушки Рахиль, и многие другие юноши и дети в окрестных домах, впервые вдохнул вольный воздух Одессы на руках тети Песи, и ей больно было смотреть на его страдания. Она снова смахнула смертный пот с лица больного. Черты бедняги заострились, осунулись, ресницы чуть вздрагивали, кожа приобрела трупную, синеватую бледность. «Как будто в нем мало крови», – подумала тетя Песя, поправила голову больного на подушке…Кудрявые волосы ссыпались в сторону, приоткрыв заднюю часть шеи. На шее Изи виднелись чуть заметные ранки. Крохотные, они тянулись небольшой полукруглой цепочкой. Вздрогнув, тетя Песя наклонилась, щуря глаза и вглядываясь. Выглядело так, как будто кто-то укусил Изю за шею. Одно это не могло бы повлечь такую болезнь, – укус был невелик и вдобавок застарел, ранки почти зажили. Но прямо под ранками билась жила, и желтоватый старый синяк расползся под кожей. «Таки доктор называл это сонная терь… или не так, да шоб он был здоров, как я сейчас!– и говорил, и я сама это знаю, шо только тронь ее– и человек истечет с кровью, и вытечет вся его жизнь», – припомнила тетя Песя. Ей приходилось в свое время ухаживать за ранеными. Она знала, что от кровопотери можно и умереть. Но Изя еще не умер– значит, ему нужно лишь усиленное питание и уход, со временем он встанет на ноги. Ободренная этой мыслью, тетя Песя старательно приложила ко лбу юноши холодный компресс и начала чистить овощи для рыбного супа. В окно заглянуло морщинистое женское лицо. – А шо это вы, тетя Песя, не себе варите?– елейно протянули снаружи. Тетя Песя поморщилась. – А то вы не знаете, уважаемая Инесса Израилевна, шо я тут у больного, – сказала она. Старую Инессу на Молдаванке, как и саму тетю Песю, знала каждая собака. Но если тетю Песю знали за ее труды, то Инессу– за длинный язык, бесконечные сплетни, поучения и осуждающие замечания. Уж с кем, с кем, а с ней обсуждать происходящее тете Песе совсем не хотелось!– И шо, с этого хороший гешефт?– тем временем усомнилась Инесса. – Я с того имею тот гешефт, шо все здоровы, – вспылила тетя Песя, захлопнула окно и продолжала размышлять. Даже сквозь закрытое окно доносился скрипучий голос Инессы: «Рахиль, а шо это к тебе вчера доктор заходил, позавчера– офицер?», и беспомощный лепет Рахили: «Так, тетя Инесса Израилевна, доктор же к маленькому Соломончику, а офицер– то друг моего Бени, который в отпуске, он от Бенечки мне письмо принес…» Инесса явно мотала ее рассказы на ус, намереваясь выложить их первому же собеседнику в своем свете. По счастью, муж Рахили, служивший сейчас на фронте интендантом, вряд ли стал бы прислушиваться к сплетням старой ведьмы…Кто-то прокусил шею Изи.

Тетя Песя подумала сперва на змею– кто же не знает, что змея может укусить куда угодно?, потом на крысу. Да мало ли, вот и кот у Изи такой, что пусть такие коты водятся у наших врагов! Но нет, не похожи были следы на шее Изи на кошачий или крысиный укус. Тетя Песя не удержалась и цапнула себя зубами за руку. Изю укусил человек. У тети Песи не было двух зубов с одной стороны, и это было заметно по отпечаткам, быстро затягивавшимся на ее пухлой руке. Тогда тетя Песя вернулась к постели Изи и еще раз посмотрела на его шею. У того, кто оставил следы на ней, не хватало одного зуба с другой стороны. Это не слишком помогло бы тете Песе– мало ли у кого может не хватать зуба, – но почему-то наполнило ее торжеством. Вернулась с Привоза Циля. Тетя Песя внимательно заглянула ей в рот, порядком смутив девушку. У Цили зубы пока еще были все. – Шо такое, тетя Песя?– встревоженно спросила она. – Цилечка, – вкрадчиво заговорила тетя Песя, – а шо у твоего Изи за друзья? Я имею в виду, кого он дарит таким доверием, шоб тот мог укусить его за шею сзади?– Друзья?– Циля опешила. – Да вы их знаете, тетя Песя, это ж Абрамчик и Миша, но с чего им кусаться?Тетя Песя действительно знала обоих и не представляла, чтобы они стали кусаться. Оба, как и сам Изя, скорее уж пустились в кулачные выяснения отношений. Она почистила рыбу, сдирая с нее синеватую муаровую шкурку и вынимая внутренности– рыба и впрямь оказалась выше всяких похвал, Соня не подвела!– положила в кастрюльку. Лица всей Молдаванки проходили перед ее внутренним взором. Лица рожениц, красные, измученные, иногда заплаканные, иногда счастливые. Лица младенцев– крошечные личики, впервые поцелованные щедрым одесским солнцем. Лица соседей. Лица больных…Лица умерших. Вся Молдаванка рождалась, жила и умирала на ее руках. А ведь Изя не первый, кто болел, и у кого тетя Песя видела следы от укуса. У одной женщины следы были под коленкой, у другой– на сгибе локтя, где тоже билась жилка, еще у одного мужчины– в паху. Тот мужчина умер, а мертвому, как известно, нечего стыдиться, даже если чужая женщина видит его пах. Тогда тете Песе и в голову не пришло, что от этого можно умереть. Она даже подумала: ну, кобель, ишь, какие французские штуки выделывал– видно, что жил в свое удовольствие! Тот мужчина был красив и довольно молод и вполне годился для французских штук…Все они умирали, как и Изя, медленно и тихо, будто угасали. Как будто из них кто-то выпивал жизнь. Тогда тете Песе пришли на ум эти слова, но она любила говорить красиво. Сейчас она понимала, что так оно и было. Кто-то, у кого не хватало одного зуба с правой стороны. Но как он добирался до жил своих жертв? Ладно тот мужчина, но кто бы позволил даже и лучшей подруге или любовнику укусить себя под коленкой? Таки это же боль, и хромая нога, и вся Одесса будет задавать вопросы охромевшей дамочке!Циля уговорила тетю Песю остаться у них на ночь. Она боялась, что брату станет хуже, хотя после того, как ему дали жирного бульона и мясной кашицы, Изя немного ожил, а щеки его даже слегка зарозовели. Вечерело. Мимо снова прошла Инесса. И это была бы не Инесса, когда бы не обратилась к юной Циле:– И шо ты, девочка моя, позвала к брату повитуху? Он у тебя шо– рожает?– Но тетя Песя хорошо ходит за больными, – отозвалась Циля. – А на доктора у меня нет денег, сами знаете, шо такое доктор, когда в доме больной. На взгляд тети Песи, ни Циля, ни Рахиль не умели разговаривать с такими людьми, как Инесса. «Ну, что они ей объясняют за свою жизнь?– думала она. – Оно ей надо? А им оно надо? Сказали бы– иди своей дорогой, уважаемая, мне и без тебя есть о чем жить…»– Так ты бы и раздобыла денег, девочка моя, – дребезжащий голос Инессы вдруг стал злым, – думаешь, никто не знает, шо ты путаешься с матросами? Да вся Одесса знает! И шо, они не платят тебе столько, шоб позвать доктора для брата?– Как вы… Как вы смеете?– со слезами в голосе выкрикнула Циля. Тетя Песя вышла из дома. – А вы бы, уважаемая Инесса Израилевна, ее воровать поучили, как во времена вашей молодости, – притворно-приветливо обратилась она. – Вся Одесса тогда придерживала карманы от ваших рук!Это было, конечно же, неправдой, но и Циля не путалась с матросами. Инесса раскрыла рот, чтобы обложить «обидчицу» в тридцать три этажа, и тетя Песя отчетливо увидела, что у нее не хватает одного зуба справа. Остальные зубы у Инессы были знатными– крепкие, молодые, будто фарфоровые, у стариков таких не бывает…Страх обуял тетю Песю, и она, схватив Цилю за руку, втащила ее в дом и захлопнула дверь. Циля утерла слезы и фыркнула, а затем принялась устраивать тетю Песю на ночь. Тетя Песя лежала на матраце, который втащили в комнату Изи, и думала.

Легкие облака набегали на полную луну, и ворковали сверчки, и ветер шелестел в листьях винограда, обвивавших маленький домик Изи и Цили. Инесса… сколько же ей лет? Когда тетя Песя была еще девчонкой, старая гадина уже тогда была старой. И седины в ее рыжеватых волосах было ровно столько, сколько сейчас. Даже мама тети Песи, шоб ей хорошо лежалось в могилке, говаривала: «И как это хорошие люди умирают, а эта дрянь все живет и живет?»Тетя Песя вспомнила выражение лица Инессы в тот момент, когда перед ее носом закрыли дверь, и догадалась: она все поняла. Но как доказать, что болезни и смерть людей– это ее вина?И как она ухитряется кусать людей? Ведь это же не то, что ударить их ножом в спину…На фоне окна шевелились черные силуэты виноградных листьев, и вдруг луну затмил другой силуэт. Грузной женщины. Черные в лунном свете руки поднялись, тронули прическу, и черные в лунном свете волосы рассыпались по плечам. Тетя Песя приподнялась на локте, завороженная зрелищем. Волосы взметнулись вверх, смешиваясь с лунным сиянием, и распростерлись, как широкие птичьи крылья…На месте полной женщины парила большая птица. Филин. Что-то вспыхнуло в памяти тети Песи– на самом краю сознания, какие-то сказки, которыми в детстве пугала ее бабушка, а между тем филин бесшумно, сверкнув холодными глазами, сел на раму форточки, сжал крылья и протиснулся в нее. «Беги, беги», – кричало что-то в сознании тети Песи. Но она встала, не отрывая глаз от птицы, и заслонила Изю. Птица стремительно бросилась ей в лицо. Тетя Песя закричала, отбиваясь, и вдруг филина стало очень много, и вместо шелковистого прикосновения перьев на нее обрушилось большое потное тело, и когти, впившиеся в кожу, стали человеческими ногтями, а клюв, сомкнувшийся на шее, – человеческими зубами. «Так вот оно как! Оборачивалась– и на спящих», – смекнула тетя Песя, не переставая кричать и звать на помощь…Кровь брызнула на ее лицо, и потная тяжесть отвалилась, а когти разжались. Циля с большой мялкой с кухни стояла над ней, а у ее ног большой рыхлой грудой осела Инесса. – Эстри, – содрогнувшись, припомнила тетя Песя. – Это же эстри! Шоб я так жила, как буду объяснять это околоточному, когда он будет задавать вопросы!– Шо объяснять, если эта скотина сперва оскорбляла нас, а затем залезла в дом и напала?– Циля села на пол и всхлипнула. – И так мне горе с Изей, а она еще и…Тетя Песя решила ни ей, ни околоточному ничего не объяснять. О мерзком характере Инессы знали все– никто не удивился наутро, узнав, что старая злюка вздумала отплатить тете Песе за резкий отпор таким странным образом. И только когда Инессу таки зарыли, у тети Песи появились сомнения– правильно ли она решила?Закрыть рот, столько лет извергавший оскорбления, никто не удосужился. Значит, Инессу похоронили с открытым ртом. И тем более Инессе не удалось уговорить тех, кто занимался похоронами, набить этот рот могильной землей. А это значило, что эстри еще не раз встанет из могилы, чтобы по ночам высасывать кровь у жителей Молдаванки…