КваирёСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Почти шестьсот лет назад жил самурай по имени Исогаи Хэидадзаэмон Такэцура, который служил господину Кикудзи из Кюсю. Этот Исогаи унаследовал от многих воинственных предков прирождённую способность к военному ремеслу и невероятную силу. Ещё будучи мальчиком, он превзошёл своих преподавателей в искусстве фехтования, в стрельбе из лука и во владении копьём и проявил себя как смелый и искусный солдат. Впоследствии, во время войны Эикё (1429 — 1441), он столь отличился, что удостоился высоких почестей. Но когда дом Кикудзи пришёл в упадок, Исогаи оказался без хозяина. Он мог бы легко поступить на службу к другому даймё, но поскольку никогда не искал собственной пользы, а его сердце осталось верным прежнему господину, предпочёл порвать с миром. Поэтому он обрезал волосы и стал странствующим священником, приняв буддистское имя — Кваирё. Но под коромо священника у Кваирё не перестало биться сердце самурая. Как прежде он смеялся над риском, так и теперь презирал опасность. В любую погоду и в любое время года он путешествовал, проповедуя благой Закон в тех местах, куда не посмел бы пойти ни один священник. Ведь тот век был веком насилия и хаоса. На больших дорогах одинокому путешественнику всегда грозила опасность, даже если он был священником. В ходе своей первой дальней поездки Кваирё посетил провинцию Каи. Однажды вечером, когда он странствовал по гористой части этой провинции, темнота застигла его в очень пустынном районе, далеко от какой-либо деревни. Поэтому он решил провести ночь под открытым небом и нашёл подходящее место, покрытое травой, на обочине. Он лёг и приготовился спать. Он всегда приветствовал неудобства, и даже голая скала была для него хорошей кроватью, когда нельзя было найти ничего лучшего, а корень сосны служил ему превосходной подушкой. Его тело было словно из железа, и его никогда не беспокоили роса, дождь, мороз или снег. Едва он прилёг, на дороге появился человек, который нёс топор и большую вязанку дров. Дровосек приостановился, посмотрел на лежащего Кваирё и,  немного помолчав, сказал с удивлением:— Что же вы за человек, добрый господин, если один осмеливаетесь ложиться в таком месте? Здесь бродят привидения, много привидений. Разве вы не боитесь Волосатых Тварей?— Мой друг, — бодро ответил Кваирё,  — я только странствующий священник, «Гость облака и воды», как люди называют это, «Ун-суи-но-рёкаку». И я не меньше, чем остальные, боюсь Волосатых Тварей, если вы имеете в виду духа-лису или духа-барсука или других подобных существ. Что касается уединённых мест, то мне они нравятся: подходят для медитации. Я приучен к сну на свежем воздухе и научился никогда не бояться за свою жизнь. — Вы, должно быть, действительно храбрый человек, господин священник,  — ответил дровосек,  — если легли здесь! У этого места плохое название, очень плохое название. Но, поскольку есть пословица «кунси аяюки ни тикаёрадзу» («хороший человек понапрасну не подвергает себя опасности»), я должен сообщить вам, господин, что спать здесь очень опасно. Поэтому, хотя мой дом — всего лишь убогая хижина, позвольте мне пригласить вас к себе. Что касается пищи, у меня нет ничего, чтобы предложить вам. Но есть, по крайней мере, крыша над головой, и вы можете безопасно переночевать в моём доме. Он говорил искренне, и Кваирё, которому пришёлся по душе любезный тон дровосека, принял его скромное предложение. Дровосек повёл его по узкой дорожке. Это была неровная и опасная дорожка, идущая иногда вдоль края пропасти, иногда покрытая скользкими корнями, иногда изгибавшаяся вокруг неровной скалы. Но,  наконец, Кваирё оказался на ровном месте наверху холма; на небе сияла полная луна. Он увидел перед собой небольшой, с соломенной крышей дом, хорошо освещённый изнутри. Дровосек подвел его к навесу в задней части дома, куда по бамбуковым трубам была проведена вода от находящегося невдалеке потока. Они оба вымыли ноги. За навесом виднелся сад, дальше чернели кедровая роща и бамбуковые заросли. За деревьями поблёскивал и переливался в лунном свете подобно длинной белой одежде поток, стекавший откуда-то сверху. Когда Кваирё вошёл в дом со своим проводником, он увидел четверых его обитателей — мужчин и женщин, которые грели руки у небольшого огня, разожжённого в ро главной комнаты. Они низко поклонились священнику и почтительно поприветствовали его. Кваирё задался вопросом, как такие бедные и живущие в таком уединении люди могут знать вежливые формы приветствия. «Они хорошие люди,  — думал он про себя,  — и их, должно быть, научил кто-то, кто хорошо знаком с правилами приличия». Затем, повернувшись к арудзи, или хозяину дома, как другие называли его, Кваирё сказал:— По любезности вашей речи и по весьма обходительному приёму, оказанному мне вашими домочадцами, я могу предположить, что вы не всегда были дровосеком. Может, прежде вы принадлежали к одному из более высоких классов?Улыбнувшись, дровосек ответил:— Господин, вы не ошибаетесь. Почти шестьсот лет назад жил самурай по имени Исогаи Хэидадзаэмон Такэцура, который служил господину Кикудзи из Кюсю. Этот Исогаи унаследовал от многих воинственных предков прирождённую способность к военному ремеслу и невероятную силу. Ещё будучи мальчиком, он превзошёл своих преподавателей в искусстве фехтования, в стрельбе из лука и во владении копьём и проявил себя как смелый и искусный солдат. Впоследствии, во время войны Эикё (1429 — 1441), он столь отличился, что удостоился высоких почестей. Но когда дом Кикудзи пришёл в упадок, Исогаи оказался без хозяина. Он мог бы легко поступить на службу к другому даймё, но поскольку никогда не искал собственной пользы, а его сердце осталось верным прежнему господину, предпочёл порвать с миром. Поэтому он обрезал волосы и стал странствующим священником, приняв буддистское имя — Кваирё. Но под коромо священника у Кваирё не перестало биться сердце самурая. Как прежде он смеялся над риском, так и теперь презирал опасность. В любую погоду и в любое время года он путешествовал, проповедуя благой Закон в тех местах, куда не посмел бы пойти ни один священник. Ведь тот век был веком насилия и хаоса. На больших дорогах одинокому путешественнику всегда грозила опасность, даже если он был священником. В ходе своей первой дальней поездки Кваирё посетил провинцию Каи. Однажды вечером, когда он странствовал по гористой части этой провинции, темнота застигла его в очень пустынном районе, далеко от какой-либо деревни. Поэтому он решил провести ночь под открытым небом и нашёл подходящее место, покрытое травой, на обочине. Он лёг и приготовился спать. Он всегда приветствовал неудобства, и даже голая скала была для него хорошей кроватью, когда нельзя было найти ничего лучшего, а корень сосны служил ему превосходной подушкой. Его тело было словно из железа, и его никогда не беспокоили роса, дождь, мороз или снег. Едва он прилёг, на дороге появился человек, который нёс топор и большую вязанку дров. Дровосек приостановился, посмотрел на лежащего Кваирё и,  немного помолчав, сказал с удивлением:— Что же вы за человек, добрый господин, если один осмеливаетесь ложиться в таком месте? Здесь бродят привидения, много привидений. Разве вы не боитесь Волосатых Тварей?— Мой друг, — бодро ответил Кваирё,  — я только странствующий священник, «Гость облака и воды», как люди называют это, «Ун-суи-но-рёкаку». И я не меньше, чем остальные, боюсь Волосатых Тварей, если вы имеете в виду духа-лису или духа-барсука или других подобных существ. Что касается уединённых мест, то мне они нравятся: подходят для медитации. Я приучен к сну на свежем воздухе и научился никогда не бояться за свою жизнь. — Вы, должно быть, действительно храбрый человек, господин священник,  — ответил дровосек,  — если легли здесь! У этого места плохое название, очень плохое название. Но, поскольку есть пословица «кунси аяюки ни тикаёрадзу» («хороший человек понапрасну не подвергает себя опасности»), я должен сообщить вам, господин, что спать здесь очень опасно. Поэтому, хотя мой дом — всего лишь убогая хижина, позвольте мне пригласить вас к себе. Что касается пищи, у меня нет ничего, чтобы предложить вам. Но есть, по крайней мере, крыша над головой, и вы можете безопасно переночевать в моём доме. Он говорил искренне, и Кваирё, которому пришёлся по душе любезный тон дровосека, принял его скромное предложение. Дровосек повёл его по узкой дорожке. Это была неровная и опасная дорожка, идущая иногда вдоль края пропасти, иногда покрытая скользкими корнями, иногда изгибавшаяся вокруг неровной скалы. Но,  наконец, Кваирё оказался на ровном месте наверху холма; на небе сияла полная луна. Он увидел перед собой небольшой, с соломенной крышей дом, хорошо освещённый изнутри. Дровосек подвел его к навесу в задней части дома, куда по бамбуковым трубам была проведена вода от находящегося невдалеке потока. Они оба вымыли ноги. За навесом виднелся сад, дальше чернели кедровая роща и бамбуковые заросли. За деревьями поблёскивал и переливался в лунном свете подобно длинной белой одежде поток, стекавший откуда-то сверху. Когда Кваирё вошёл в дом со своим проводником, он увидел четверых его обитателей — мужчин и женщин, которые грели руки у небольшого огня, разожжённого в ро главной комнаты. Они низко поклонились священнику и почтительно поприветствовали его. Кваирё задался вопросом, как такие бедные и живущие в таком уединении люди могут знать вежливые формы приветствия. «Они хорошие люди,  — думал он про себя,  — и их, должно быть, научил кто-то, кто хорошо знаком с правилами приличия». Затем, повернувшись к арудзи, или хозяину дома, как другие называли его, Кваирё сказал:— По любезности вашей речи и по весьма обходительному приёму, оказанному мне вашими домочадцами, я могу предположить, что вы не всегда были дровосеком. Может, прежде вы принадлежали к одному из более высоких классов?Улыбнувшись, дровосек ответил:— Господин, вы не ошибаетесь. Хотя теперь я живу так, как вы сами видите, раньше я был другим человеком. Моя история — это история жизни, которая потерпела крах из-за моей собственной ошибки. Мне приходилось служить одному даймё. На той службе я занимал не последнее место. Но я слишком любил женщин и вино и под влиянием страсти поступал безнравственно. Мой эгоизм привёл к падению нашего дома и послужил причиной смерти многих людей. Возмездие следовало за мной, и я долгое время скитался. Теперь я часто молюсь, чтобы мне была дана возможность искупить то зло, которое я совершил, и восстановить могущество старого рода. Но я боюсь, что у меня никогда не будет такой возможности. Однако я пытаюсь преодолеть карму своих ошибок искренним раскаянием и тем, что всеми силами помогаю несчастным. Кваирё порадовали эти слова арудзи, свидетельствовавшие о его добрых намерениях, и он сказал ему:— Мой друг, мне приходилось наблюдать, как человек, склонный к легкомыслию в юности, в последующие годы становился образцом в отношении правильного образа жизни. В священных сутрах написано, что самые упорные в злых проступках могут стать, если захотят, самыми упорными в совершении добра. Я не сомневаюсь, что у вас доброе сердце, и я надеюсь, что вас ожидает лучшая судьба. Сегодня ночью я прочитаю сутры ради вашего блага и буду молиться, чтобы вы получили силу для преодоления кармы прошлых ошибок. Пообещав это, Кваирё пожелал арудзи доброй ночи. Ему показали очень маленькую боковую комнату, где для него была приготовлена кровать. Затем все, кроме священника, отправились спать, а он при свете бумажного фонаря стал читать сутры. До позднего времени Кваирё продолжал читать и молиться, затем он открыл небольшое окно в своей маленькой спальне, чтобы взглянуть на пейзаж, прежде чем ложиться. Ночь была красива. На небе не было ни облачка. Не было ветра, и под ярким лунным светом листва отбрасывала резкие чёрные тени. В саду блестела роса. Пронзительные звуки сверчков создавали похожий на музыку шум. С наступлением ночи усилился звук соседнего каскада. Кваирё почувствовал жажду, слушая шум воды. Помня о бамбуковом водопроводе в задней части дома, он решил, что может пойти туда и напиться, не беспокоя сон никого из домашних. Очень мягко он раздвинул ширмы, которые отделяли его комнату от главного помещения. И при свете фонаря увидел пять обезглавленных тел!Какой-то миг он стоял в изумлении, думая, что здесь было совершено преступление. Но тут же заметил, что в комнате не было ни капли крови и что безголовые шеи не выглядели так, будто от них отрезали головы. Тогда он подумал про себя: «Или это обман зрения, вызванный дýхами, или я попал в жилище рокуро-куби. В книге Сосинки написано, что, если кто-то находит тело рокуро-куби без головы и переносит тело в другое место, голова не сможет снова присоединиться к шее. Книга дальше говорит, что, когда голова возвращается и обнаруживает, что тела нет, она трижды ударяется об пол, отскакивая, как мяч, часто дышит, как при сильном испуге, и затем умирает. Итак, если они — рокуро-куби, это не предвещает мне ничего хорошего, поэтому я поступлю в соответствии с тем, что написано в книге». Он подхватил тело арудзи за ноги, оттащил его к окну и вытолкнул наружу. Затем он подошёл к задней двери, которая оказалась заперта, и,  поразмыслив, предположил, что головы покинули дом через дымовое отверстие в крыше, которое оставалось открытым. Тихо отворив дверь, он вышел в сад и направился в рощу, которая была за садом. Он слышал голоса, долетавшие до него из рощи, и пошёл в их направлении, крадучись от одной тени до другой, пока не нашёл хорошего укрытия. Затем, выглянув из-за ствола, он увидел головы — все пять, которые порхали в воздухе и разговаривали между собой. Они поедали червей и насекомых, которых находили на земле или на деревьях. Затем голова арудзи прекратила есть и сказала:— О, этот странствующий священник, который пришёл сегодня вечером! У него такое упитанное тело! Если мы съедим его, то отлично набьём животы. Я глупо поступил, разговаривая с ним: это побудило его читать сутры по моей душе! Приближаться к нему, пока он их читал, было бы опасно. Мы не можем прикоснуться к нему, пока он молится. Но поскольку теперь уже почти утро, он, вероятно, уже заснул. Пусть кто-нибудь из вас пойдёт в дом и посмотрит, что он делает. Другая голова — голова молодой женщины — тотчас поднялась и,  как летучая мышь, запорхала к дому. Через несколько минут она возвратилась и хрипло закричала испуганным голосом:— Этого странствующего священника нет в доме, он ушёл! Но это не самое худшее. Он забрал тело нашего арудзи, и я не знаю, куда он его дел. Услышав это, голова арудзи, которая была хорошо видна в лунном свете, приняла ужасное выражение: глаза выпучились, волосы ощетинились, зубы заскрежетали. Затем из её губ вырвался крик, и,  плача от гнева, она воскликнула:— Если моё тело забрали, я не смогу воссоединиться с ним! Теперь я должен умереть! И всё из-за этого священника! Но прежде, чем я умру, я доберусь до этого священника! Я разорву его! Я пожру его! Вон он — за тем деревом! Он прячется за тем деревом! Смотрите! Жирный трус!В тот же момент голова арудзи с четырьмя другими головами запрыгала к Кваирё. Но мужественный священник уже вооружился дубинкой, сломав молодое дерево. Этой дубинкой он принялся колотить по головам, как только они приблизились, нанося мощные удары. Четыре головы сбежали. Но голова арудзи, получая всё новые и новые удары, в отчаянии продолжала нападать на священника и,  наконец, вцепилась в левый рукав его одежды. Кваирё, однако, быстро схватил голову за волосы и несколько раз ударил её. Не ослабляя хватки, она протяжно застонала и затем прекратила борьбу. Она была мертва. Но её зубы всё ещё держали рукав. Даже собрав все силы, Кваирё не мог разжать челюсти. С головой, всё ещё болтавшейся на его рукаве, он возвратился домой и там обнаружил остальных четырёх рокуро-куби, сидевших вместе на корточках; их побитые и кровоточащие головы уже присоединились к телам. Но когда рокуро-куби почувствовали его приближение, все они закричали:— Священник! Священник! — и сбежали через другую дверь в лес. На востоке небо прояснялось. Начинался рассвет. Кваирё знал, что сила чудищ ограничивалась часами темноты. Он смотрел на голову, которая уцепилась за его рукав. Её лицо было испачкано кровью, пеной и глиной. Он громко засмеялся, подумав про себя: «Экий сувенир! — голова чудища!» Затем, собрав свои немногие вещи, он неторопливо спустился с горы, чтобы продолжить свой путь. Прибыв в Суву, что в Синано, он торжественно зашагал по главной улице с головой, висящей на его локте. При виде этого какая-то женщина упала в обморок, дети закричали и разбежались. Началась большая давка и шум, пока торитэ (в то время так назывались чиновники, следившие за порядком) не схватили священника и не отвели его в тюрьму. Они предположили, что та голова была головой убитого человека, который в момент смерти схватился зубами за рукав убийцы. Что касается Кваирё, он только улыбнулся и ничего не говорил, когда они допрашивали его. Итак, проведя ночь в тюрьме, он предстал перед судьями того района. Ему приказали объяснить, как он, священник, был обнаружен с головой человека, вцепившейся в его рукав, и почему он смел так бесстыдно демонстрировать своё преступление людям. Кваирё в ответ лишь громко расхохотался и затем сказал:— Господа, я не вешал эту голову на свой рукав. Она сама вцепилась в него — против моего желания. И я не совершил никакого преступления. Прежде всего, это голова не человека, а чудища. И если я послужил причиной смерти чудища, то я не делал этого, чтобы просто пролить кровь, но из предосторожности, ради собственной безопасности. Он рассказал о своём приключении, взрываясь смехом при воспоминании о схватке с пятью головами. Но судьи не смеялись. Они считали, что он был закоренелым преступником и своей историей оскорблял их рассудок. Поэтому, отказавшись от дальнейшего допроса, они решили приговорить его к немедленной казни,  — все, кроме одного старика. Этот пожилой судья не сделал ни одного замечания во время суда, но,  услышав мнение коллег, поднялся и сказал:— Давайте сначала тщательно осмотрим голову, так как мы этого так и не сделали. Если священник говорит правду, сама голова должна об этом свидетельствовать. Принесите голову сюда!Голова, всё ещё цеплявшаяся зубами за коромо, который был снят с плеч Кваирё, была помещена перед судьями. Старик повернул её, тщательно осмотрел и обнаружил на затылке несколько странных красных отметин. Он обратил внимание коллег на это, а также на то, что края не имели следов, которые могли бы быть нанесены оружием. Напротив, края были гладкими, как края линии, по которой упавший лист отделяется от ******. — Я уверен, что священник сказал нам правду,  — сказал старый судья.  — Это голова рокуро-куби. В книге «Нан-хо-и-буцу-си» написано, что красные отметины всегда можно обнаружить на затылке настоящего рокуро-куби. Вот эти отметины: вы сами видите, что они не были нанесены краской. Кроме того, известно, что такие существа с древности живут в горах провинции Каи. Но вы, господин,  — воскликнул он, обращаясь к Кваирё,  — что вы за мужественный человек? Вы проявили большую храбрость, которой обладают лишь немногие священники; у вас дух солдата, а не священника. Возможно, вы когда-то были самураем?— Ваше предположение справедливо, господин,  — ответил Кваирё.  — Перед тем, как стать священником, я долгое время был воином и в те дни не боялся ни человека, ни злого духа. Моё имя тогда было Исогаи Хэидадзаэмона Такэцура из Кюсю. Среди вас могут быть те, кто помнит его. При упоминании этого имени в зале суда послышались голоса восхищения, так как среди присутствовавших было много тех, кто помнил его. Кваирё немедленно очутился среди друзей, а не судей — друзей, стремившихся выразить своё восхищение братской заботой. С почестями они проводили священника к резиденции даймё, который приветствовал его, угостил и одарил ценным подарком перед отбытием. Когда Кваирё покинул Суву, он был так счастлив, как только может быть счастлив священник в этом преходящем мире. Что касается головы, он взял её с собой, шутливо утверждая, что собирается использовать её в качестве сувенира (миягэ). Через день или два, после ухода из Сувы, Кваирё повстречался с грабителем, который остановил его в уединённом месте и потребовал, чтобы он разделся. Кваирё снял коромо и отдал его грабителю, который сразу заметил то, что висело на рукаве. Разбойник, хотя и не был трусом, испугался: он выпустил из рук одежду и отшатнулся. Затем он закричал:— Вы! Что вы за священник? Вы ещё худший человек, чем я! Да, я убивал людей, но я никогда не разгуливал с головой на рукаве. Хорошо, господин священник, я полагаю, что мы похожи друг на друга, и хочу сказать, что я восхищаюсь вами! Эта голова могла бы принести мне пользу, я мог бы пугать ею людей. Вы продадите мне её? Вы можете взять мою одежду в обмен на ваш коромо, и я дам вам пять рё за эту голову. Кваирё ответил:— Я позволю вам взять голову и одежду, если так вы настаиваете, но я должен сообщить вам, что это не человеческая голова. Это голова чудища. Поэтому, если вы купите её и у вас впоследствии случится неприятность, пожалуйста, знайте, что я не обманул вас. — Какой вы интересный священник! — воскликнул грабитель.  — Вы убиваете людей и ещё шутите над этим! Но я действительно настроен серьёзно. Вот моя одежда, вот мои деньги. Теперь дайте мне голову… А почему вы так шутите?— Берите, — сказал Кваирё.  — Я не шутил. Единственная шутка в том — если по этому поводу вообще можно шутить,  — что вы оказались настолько глупым, что за хорошие деньги купили голову чудища. И Кваирё, громко рассмеявшись, отправился дальше. Таким образом, грабитель получил голову и коромо. Некоторое время на большой дороге он притворялся священником. Но,  попав в окрестности Сувы, он узнал истинную историю головы и испугался, что дух рокуро-куби может принести ему неприятности. Поэтому он решил отнести голову туда, откуда она была взята, и похоронить её вместе с телом. Он нашёл путь к одинокому дому в горах Каи, но там уже никого не было, и он не смог обнаружить тело. Поэтому он похоронил голову отдельно, в роще позади дома, соорудил надгробную плиту на могиле и заказал Сэгаки-службу от имени духа рокуро-куби. И ещё до недавних пор встречались люди, которые видели эту плиту.