КругСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Для полного круга им нужно было семь человек, и седьмым выбрали Чичерьина. Был он школьный учитель сорока примерно лет, с женою, двумя дочерьми, парализованной мамой, ржавой «девяткой» в гараже, дачей и хроническим гастритом - редко обедал дома. Заманить его в круг было легче легкого: подстерегли после работы, разговорились, выпили по чуть-чуть, и готово. Сам расписался, никто за руку не тянул. Пять пробных встреч показали: да, годится, разве что нервишки подлечить надо. После стояния в круге все вместе ходили в баню. Там их ждали пиво, раки, по вторникам и четвергам - услужливая полнотелая Маша. Попарившись и сняв напряжение, они ложились на полки, и начинался разговор. Каждый говорил о своем, а других слушал вполуха, ровно настолько, чтобы сказать: я здесь, с вами. - Хватит, - начинал Первый, - наработался! Сорок лет стажа, пашу, как лошадь! Устал. Раньше шутил - в могиле, мол, отдохну, а теперь не до шуток. Не хочу я не быть, мне бы спать только, да покрепче, спать и осознавать, что я есть. Вот и все, и никакая пенсия мне не нужна, пусть ей хоть подавятся, сволочи. - Да, - говорил Второй. - А все-таки как хорошо: сидишь ты за рулем своей ласточки, в салоне музыка играет, под колесами дорога стелется, ровная-ровная, а солнце на небе высоко-высоко! И такое, знаете ли, чувство накатывает - прямо сердце из груди вылазит, душа поет… Ехал бы и ехал!- Я с Мариной два года назад расстался, - вступал Третий. - Поругались - страсть, чуть не поубивали друг друга. Думал, век не прощу. А через месяц только о ней и думать мог: какая она заботливая, как с ней хорошо было… А грудь у нее какая, вы не поверите, а бедра… И руки, руки нежные: бывало, возьмет она меня, и чувствую: все - не могу больше, не могу… Она с Игнатовым сейчас, сыну уже два месяца. Курва, мать ее, а все бы отдал - лишь бы назад пришла!За ним шел Четвертый. - А мне немного надо, - говорил он, затягиваясь «Примой». - Земли клочок да семян на первое время. И пойдет у меня все свое, родное - картошечка, капустка, клубнику, может быть, посажу. И никто меня с земли моей не сгонит, никто ее у меня не отнимет, как это в девяностые было. Нет уж, не будет такого. Кур заведу, порося, а смерть придет - так на своей земле помру, не на чужбине. Были еще Пятый и Шестой, близнецы-братья. Эти думали одно на двоих, а говорили по очереди:- Меня тетка взяла на воспитание, двоих было не потянуть… А я - детдомовский… Никогда, думал, брата не увижу… Ничего, братка, свиделись же напоследок… У меня рак, два месяца дают… Неоперабельный… Еще химию надо попробовать… Как же так: искал-искал, а тут… Терпи, братка… Круг… Да, круг… Не разлучимся…И, наконец, седьмой был Чичерьин, и его монолог звучал тихо и растерянно, словно он, в отличие от остальных, не знал еще, чего ему хочется:- Да вроде бы все есть, - качал он головой. - Однако грызет что-то. Ночью проснусь - жена рядом, дочки в соседней комнате спят. Порядок. А выйду на кухню воды попить, так до утра и сижу, думаю. Вот кто я? Учитель, да. Кандидат. В ученые метил, было дело. Планов громадье, будущее мне пророчили светлое. Ну, где это будущее, где? Куда делось? А? Кто мне скажет?Но никто ему, разумеется, не говорил. Оставалась одна надежда - на круг; может быть, когда он сомкнется, что-нибудь да выяснится. За круг отвечали двое специалистов, Егор и Слава. Были это люди опытные, умелые. Цех себе они оборудовали в заброшенном паркинге - пустой бетонный зал, несколько прожекторов и сложная аппаратура. При первом знакомстве Чичерьина прогнали через несколько тестов, заставили раздеться догола и налепили по всему телу датчиков, таких холодных, что он при каждом их прикосновении вздрагивал. - Ничего, - сказал Егор Первому, прослушав чичерьинское сердце. - Бывали у нас и похуже. - А что - много народу приходит? - спросили Чичерьин у Славы, после того, как с него закончили снимать показания. - Ну да, - ответил тот, зевая. - И все по-разному. Один в круг вставал, чтобы на гобое научиться играть. Другому «Тойоту» вынь да положь. Были из-за бабы, из-за пуделя… Был такой, которому вообще ничего не нравилось - этот ничто хотел. - И получил? - спросил Чичерьин. - Не жалуется, - Слава пожал плечами. - Мы, если делаем, то на совесть. Такой ответ кого угодно утешил бы, только не Чичерьина. В ночь перед последним стоянием он самым постыдным образом испугался. В квартире его, оставшейся после смерти отчима «двушке», было жарко, душно, и он не мог уснуть. «А правильно ли это?» - неотступно вертелось у него в голове. - «Другие ведь живут как-то, и круги им никакие не нужны». Так он ворочался со спины на живот, пока не проснулась жена. - Валер, ты чего? - спросила она сонным, чуть сиплым со сна голосом. - Не спится?Чичерьин повернулся к ней. Вот оно, ее лицо - такое близкое, такое родное. Теплые губы, карие глаза, ямочка на подбородке. Для полного круга им нужно было семь человек, и седьмым выбрали Чичерьина. Был он школьный учитель сорока примерно лет, с женою, двумя дочерьми, парализованной мамой, ржавой «девяткой» в гараже, дачей и хроническим гастритом - редко обедал дома. Заманить его в круг было легче легкого: подстерегли после работы, разговорились, выпили по чуть-чуть, и готово. Сам расписался, никто за руку не тянул. Пять пробных встреч показали: да, годится, разве что нервишки подлечить надо. После стояния в круге все вместе ходили в баню. Там их ждали пиво, раки, по вторникам и четвергам - услужливая полнотелая Маша. Попарившись и сняв напряжение, они ложились на полки, и начинался разговор. Каждый говорил о своем, а других слушал вполуха, ровно настолько, чтобы сказать: я здесь, с вами. - Хватит, - начинал Первый, - наработался! Сорок лет стажа, пашу, как лошадь! Устал. Раньше шутил - в могиле, мол, отдохну, а теперь не до шуток. Не хочу я не быть, мне бы спать только, да покрепче, спать и осознавать, что я есть. Вот и все, и никакая пенсия мне не нужна, пусть ей хоть подавятся, сволочи. - Да, - говорил Второй. - А все-таки как хорошо: сидишь ты за рулем своей ласточки, в салоне музыка играет, под колесами дорога стелется, ровная-ровная, а солнце на небе высоко-высоко! И такое, знаете ли, чувство накатывает - прямо сердце из груди вылазит, душа поет… Ехал бы и ехал!- Я с Мариной два года назад расстался, - вступал Третий. - Поругались - страсть, чуть не поубивали друг друга. Думал, век не прощу. А через месяц только о ней и думать мог: какая она заботливая, как с ней хорошо было… А грудь у нее какая, вы не поверите, а бедра… И руки, руки нежные: бывало, возьмет она меня, и чувствую: все - не могу больше, не могу… Она с Игнатовым сейчас, сыну уже два месяца. Курва, мать ее, а все бы отдал - лишь бы назад пришла!За ним шел Четвертый. - А мне немного надо, - говорил он, затягиваясь «Примой». - Земли клочок да семян на первое время. И пойдет у меня все свое, родное - картошечка, капустка, клубнику, может быть, посажу. И никто меня с земли моей не сгонит, никто ее у меня не отнимет, как это в девяностые было. Нет уж, не будет такого. Кур заведу, порося, а смерть придет - так на своей земле помру, не на чужбине. Были еще Пятый и Шестой, близнецы-братья. Эти думали одно на двоих, а говорили по очереди:- Меня тетка взяла на воспитание, двоих было не потянуть… А я - детдомовский… Никогда, думал, брата не увижу… Ничего, братка, свиделись же напоследок… У меня рак, два месяца дают… Неоперабельный… Еще химию надо попробовать… Как же так: искал-искал, а тут… Терпи, братка… Круг… Да, круг… Не разлучимся…И, наконец, седьмой был Чичерьин, и его монолог звучал тихо и растерянно, словно он, в отличие от остальных, не знал еще, чего ему хочется:- Да вроде бы все есть, - качал он головой. - Однако грызет что-то. Ночью проснусь - жена рядом, дочки в соседней комнате спят. Порядок. А выйду на кухню воды попить, так до утра и сижу, думаю. Вот кто я? Учитель, да. Кандидат. В ученые метил, было дело. Планов громадье, будущее мне пророчили светлое. Ну, где это будущее, где? Куда делось? А? Кто мне скажет?Но никто ему, разумеется, не говорил. Оставалась одна надежда - на круг; может быть, когда он сомкнется, что-нибудь да выяснится. За круг отвечали двое специалистов, Егор и Слава. Были это люди опытные, умелые. Цех себе они оборудовали в заброшенном паркинге - пустой бетонный зал, несколько прожекторов и сложная аппаратура. При первом знакомстве Чичерьина прогнали через несколько тестов, заставили раздеться догола и налепили по всему телу датчиков, таких холодных, что он при каждом их прикосновении вздрагивал. - Ничего, - сказал Егор Первому, прослушав чичерьинское сердце. - Бывали у нас и похуже. - А что - много народу приходит? - спросили Чичерьин у Славы, после того, как с него закончили снимать показания. - Ну да, - ответил тот, зевая. - И все по-разному. Один в круг вставал, чтобы на гобое научиться играть. Другому «Тойоту» вынь да положь. Были из-за бабы, из-за пуделя… Был такой, которому вообще ничего не нравилось - этот ничто хотел. - И получил? - спросил Чичерьин. - Не жалуется, - Слава пожал плечами. - Мы, если делаем, то на совесть. Такой ответ кого угодно утешил бы, только не Чичерьина. В ночь перед последним стоянием он самым постыдным образом испугался. В квартире его, оставшейся после смерти отчима «двушке», было жарко, душно, и он не мог уснуть. «А правильно ли это?» - неотступно вертелось у него в голове. - «Другие ведь живут как-то, и круги им никакие не нужны». Так он ворочался со спины на живот, пока не проснулась жена. - Валер, ты чего? - спросила она сонным, чуть сиплым со сна голосом. - Не спится?Чичерьин повернулся к ней. Вот оно, ее лицо - такое близкое, такое родное. Теплые губы, карие глаза, ямочка на подбородке. Это вот - оставить?- Знаешь, Свет, - сказал он, вздохнув. - Ну его, этот круг…Услышав это, жена совсем проснулась. - Валера, ты уверен? - посмотрела она на него пристально. - Ты ведь так хотел…- А теперь не хочу. - Точно?- Точно. Давай спать. - Ну, смотри, - сказала Света, обнимая его. - Завтра ведь передумаешь. - Нет, - ответил он. - Нет. Подожди, дай я позвоню. Он взял лежащий на тумбочке возле кровати телефон, набрал номер, подождал и сказал:- Иван Анатольевич? Доброй ночи, извините, что так поздно. Что? Да, я помню. Просто тут такое дело… Извините, но я не могу. Да, уверен. Да. Доброй ночи, Иван Анатольевич, доброй ночи. Нет, не передумаю. Ох, ну хорошо, я готов выслушать все за и против, но все равно: вы мое решение знаете. До завтра. Да, в полдень. Спокойной ночи. - Вот, - сказал он, положив телефон на место. - А теперь - давай, как тогда…Но жена была права: утром сомнения вернулись. Мало того, что Чичерьин чувствовал себя виноватым перед остальными шестью (особенно - перед близнецами), так еще и все вокруг казалось ему омерзительным. Яичница - дрянь, по телевизору - чушь, Света при дневном свете выглядит на десять лет старше, мать опять под себя сходила, и надо ее мыть, а девчонки - стервы малолетние, что одна, что другая. В школе было не лучше - Карамышев опять игрался с телефоном, а Сатьянова, нисколько не смущаясь, прямо на уроке поправляла чулок. Урок никто не приготовил, как следует, дневники все дружно забыли дома, а в учительской завуч сделала Чичерьину выговор за несвежую рубашку. - Преподаватель, - вещала она, - должен подавать учащимся хороший пример. Мы - образцовый лицей и не можем позволить, чтобы преподаватель русского языка выглядел подобным образом. И это не единственная к вам претензия, Валерий Яковлевич. Вот, посмотрите - и родительский комитет на вас жалуется. «Не может найти подход к нашему ребенку» - а ведь вы не мальчик, мой дорогой, должны уже сами знать, как работать с детьми. Да, я все понимаю: Вика Кудрявцева - девочка трудная, избалованная. Но задатки у нее хорошие, а главное, помните - не бывает плохих детей, бывают плохие учителя!Скрепя сердце, Чичерьин согласился исправиться. Это был уже не первый разговор, и уж точно не самый неприятный. По крайней мере, его отчитали наедине, а не на глазах у коллег. Есть чему радоваться…Дома его ждал сюрприз - на кухне сидел Первый. - Садись, Валера, - указал он на табуретку. - Выпьешь?- Можно немного, - после некоторого раздумья сказал Чичерьин. - Ну, я слушаю. Старик налил ему рюмку, и, чокнувшись, они выпили. - Нехорошо это, - начал Первый, прожевав соленый рыжик. - Коллектив тебе доверился, а ты его подводишь. - Иван Анатольевич, я не специально, - поднял руки в защитном жесте Чичерьин. - Ей-богу, у меня и в мыслях не было никого обидеть. Просто так… ну, получилось. - Получилось-шмалучилось! - передразнил его Первый. - Так просто, Валера, ничего не получается. Значит, ты с самого начала относился ко всему несерьезно. А ведь это для людей последний шанс. У них ведь не так все, как у тебя - жена, дом, дочери - у них, кроме круга, ни на что надежды нет. Понимаешь ты это?- Понимаю, - сказал Чичерьин. - Но может быть кто-нибудь другой? Кто-нибудь, кому действительно надо?- Того, кому действительно надо, искать придется. А времени нет. У Володи ночью приступ был, знаешь?- Нет, - Чичерьин побледнел. - И как он сейчас - нормально?- Держится, - сказал Первый. - Но это значит только одно: медлить нельзя. Это мы с Левой своего подождать можем, а у Володи с Мишей ждать никак не получится. Да ты и сам - разве не хочешь? Я понимаю - страшно. У самого поджилки трясутся. Но ты подумай, что тебя ждет, подумай просто! Я же ведь знаю, чего тебе хочется! Ты же, Валера, мечтатель, тебе что-нибудь великое подавай, как в книжках! Ну, а здесь вот, - он обвел рукою кухню, - где ты здесь великое найдешь? Ну, скажи, где? Тебе сколько, Валера - сорок годков уже? Все, считай, что отвоевался. Еще лет пять - и будешь, как я, на пенсию будущую работать…- Не надо, Иван Анатольевич, - тихим голосом попросил Чичерьин. - Я же сказал, что не буду. У меня жена…Первый посмотрел ему прямо в глаза. - Знаю, - сказал он. - Имел уже честь… Повезло тебе с бабой, что уж говорить. Я, пока тебя не было, с ней поговорил. Она тебе только самого лучшего хочет. Значит, не пойдешь в круг, да?- Нет, - сказал Чичерьин твердо. - Не пойду. - Тогда бывай, - Первый протянул ему руку. - Не свидимся больше, понимаешь? Рад был знакомству. - И я, Иван Анатольевич, - пожал руку Чичерьин. - Я тоже очень рад. Они простились, и Первый ушел. Едва за ним закрылась входная дверь, Чичерьин почувствовал прилив какой-то светлой грусти. Пусть достигнут они своего счастья, подумал он, садясь ужинать - а я и без круга как-нибудь проживу. И так хорошо ему было и спокойно, что даже странный привкус еды никак его не насторожил. «Базилику Света положила, что ли?» - только он и подумал перед тем, как почувствовать ужасную слабость и провалиться в сон. Шестеро застали его лицом в тарелке с голубцами. Когда его поднимали, струйка сметаны с лица попала на рубашку. - Вы все сделаете для него, да? - спросила у них Света. - Мне это очень важно. - Все, - пообещал Третий. - Все, - сказал Второй. А близнецы синхронно кивнули. И вот они стояли в освещенном круге. В глаза им бил свет прожекторов, гудела аппаратура. От ее шума Чичерьин пробудился, но близнецы крепко схватили его под локотки, так что вырваться не было никакой надежды. - Извини, Валера, иначе никак, - сказал Первый, поймав его яростный взгляд. - Ну, покричи, покричи, легче станет. Однако Чичерьин молчал. Первые мгновения слепой ненависти сменились растерянностью - он и сам уже не был уверен, чего хочет - вернуться или пройти с кругом до конца. Он поворачивал голову, как пьяный, и взгляд его метался от одного товарища к другому. Седой и морщинистый Первый, коренастый, с красным носом - Второй, нервный Третий, высохший Четвертый и близнецы Пятый с Шестым - один цветущий, другой умирающий - все они чего-то ждали. Наконец, в воздухе повис тонкий, словно серебряный, звон, и круг вступил в силу. Сперва Чичерьин почувствовал в своем теле небывалую легкость - словно ушел груз времени, давивший на него угрюмо и беспощадно. Все вокруг подернулось легкой зыбью, теряя отчетливую форму, а потом, сквозь истончившуюся материю начал проступать чудесный, волнующий душу свет, подобный тому, который Чичерьин лишь иногда видел во сне. Доля секунды - и Чичерьин уже не чувствовал своих товарищей, и вообще не видел ничего, кроме этого прекрасного света. Самое замечательное было то, что он мог смотреть на него, не боясь ослепнуть, вечно, до конца времен, и это само по себе было такое блаженство, что в сравнении с ним все на свете гроша ломаного не стоило. От света исходили неземная любовь, понимание, спокойствие и величие, в его всепроникающих лучах Чичерьин плавился, обнажая самую свою суть. И это длилось, длилось, длилось без конца…Чичерьин был счастлив, и счастье его было безгранично. …- Ну? - спросил Слава. - Закончилось?- Еще немного, - ответил Егор. - Третий с конца пока тлеет. Все, потух, можно забирать. Вооруженные специальными щипцами, они принялись отделять от пола обгоревшие брусочки, в которые превратились все семеро. - Подожди, - сказал вдруг Слава. - Пять я вижу, а где еще два?- Еще один, - поправил его Егор. - Двойняшки-то сплавились. Посмотри по сторонам, бывает, что их из круга выносит. Слава отошел в сторону и некоторое время светил фонариком в окружающей темноте. - Нашел! - воскликнул он наконец. - Ты не поверишь: треснул!- Дай посмотреть. Да, действительно. Помнишь, я тебе говорил, что это паршивый материал будет? А ты не верил…- Да ладно тебе, - сказал Слава, держа треснувший брусок Чичерьина брезгливо, двумя пальцами. - Ты лучше скажи, что с ним теперь делать?- Да то же, что и с остальными, - сказал Егор. - Брось в ведро и пошли футбол смотреть. «Динамо» против «ЦСКА», я на «коней» червонец поставил.