Красная лунаСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Несколько дней из жизни нетипичного оборотня. Я заперла шкаф и соскочила с деревянной стремянки, помнившей позапрошлое столетие, зажав под мышкой том формата ин-кварто, который кто-то додумался втиснуть между многотомником Бюффона и факсимиле средневекового бестиария. Книга была относительно молодой – издание всего лишь XIX века, но это как раз внушало надежду. В ту пору ученые разбежались из Европы по всему миру, подобно мелким паучкам, только что вылупившимся из общего кокона; они стремились исследовать все и искренне верили, что это возможно. Собственно, только в это они по-настоящему и верили – что мир познаваем и рационально объясним. И те темы, от которых разумные люди прежде того старались держаться подальше, под защитой церкви, благонравия и собственной осторожности, впервые начали вызывать особый, почти что массовый интерес. Вдруг да в этой энциклопедии хотя бы мельком будет упомянуто то, что я так ищу. Зачем ищу, самой неведомо – чтобы разбавить однообразие работы в запущенном маленьком музее маленького города, затерянного в запутанной сети горных долин… или чтобы добавить еще одну толстую нить в мой собственный плотно свитый кокон, который я постепенно мастерила для себя в этом мирке, отгораживаясь от изменчивости большого мира. Старина надежна и безопасна, ибо мертва, в ней нет эмоций, нет сиюминутной непредсказуемости. Книга была переплетена в мраморированную телячью кожу, с латунной застежкой сбоку, с золотым обрезом. Кто-то потратил немалые деньги на этот переплет – на обложке был вытиснен хозяйский экслибрис, но ни изображение, ни аббревиатура мне ничего не говорили. Надо будет проверить по справочникам. Без всяких к тому оснований – инстинкт, нутряное чутье, умеющее предупредить за мгновенье об опасности или приближении важных событий, молчал, – мне померещилось, что в этой книге я обязательно найду искомую фразу, пассаж, упоминание, на большее я не рассчитывала. И я пойму, что тот самый инстинкт не напрасно привел меня именно в этот сонный городок. Пряжка щелкнула, я пролистнула плотные страницы, вслушиваясь в их сухой шелест – сохраненный в бумажном блоке отзвук минувшего столетия, запечатанный слоем тяжелой и липкой книжной пыли. Между страницами мелькнула гравюра, я успела уловить полет гигантской летучей мыши под полной луной, и, отвлекшись на миг, неосторожно чиркнула подушечкой пальца по металлизированному краю страницы. Книжные страницы порой режут, как бритва, а уж если они покрыты слоем золота под слоем въевшейся пыли…Я никогда не надевала перчатки, хотя в музее мне выдавали их целыми мешками. У меня и так есть множество и причин, и способов защищаться от внешнего мира; я предпочитаю чувствовать шероховатость старинных страниц, шершавость пергамента и царапины на лаке поверх ореха столов и полок… Ни книги мне, ни я книгам не могут причинить никакого вреда. На подушечке среднего пальца выступила багровая капля крови – медленно, неторопливо. Это была густая, старая кровь. Я усмехнулась, подумав, какими глазами смотрел бы на нее один мой знакомый. Ему было бы жаль, если бы хоть капля крови пропала напрасно. Я слизнула ее и продолжала смотреть на собственный палец, пока на моих глазах порез не затянулся и кожа полностью не восстановилась. Потом снова обратилась к Исследованию о сверхъестественном, набранному ломкой фрактурой и опубликованному в Мюнхене в 1836 году «с добавлением гравюр на меди, правдиво представляющих виды ужасающие и поразительные», как обещал титульный лист…Выйдя из здания музея, я по давней своей традиции оглянулась попрощаться с оскаленной волчьей мордой, красовавшейся над окованными железом дверьми главного входа. Я считала волка своим старым другом, когда-то именно этот удивительно реалистичный для своего возраста элемент архитектурного декора и побудил меня предложить музею свои услуги. Я люблю волков, это честные звери. Пятясь от входа, я едва не налетела на человека, но вовремя повернулась и извинилась. Я редко бываю такой рассеянной, однако подступало полнолуние, как бы хорошо я ни подготовилась к нему. Человек был небольшого роста – мне до уха, с красноватым лицом, лет средних – правда, я никак не научусь определять людской возраст. Он улыбнулся, принимая мои извинения, и вдруг приподнялся на цыпочки и театральным шепотом прошипел мне в ухо:– Я знаю, кто ты есть!Я удивленно уставилась на него, но он быстро повернулся и пошел по улице прочь, слегка подергивая плечом, будто бы покатываясь со смеху. Возможно, он ждал, что я догоню его и потребую объясниться. Возможно, это был сумасшедший, хотя в таком случае я должна была бы его распознать. А возможно, он действительно знал. Я просто пошла дальше. Меня ждала Джемма. Иногда она удивлялась, что я предпочитаю встречаться с ней в ее крохотной комнатушке – это был верх того, что могла позволить себе студентка, – однако, мне было гораздо спокойнее да и уютнее с ней там, среди книг, на книгах, под книгами, занимавшими почти все свободное и несвободное пространство, среди пухлых тетрадей и при вечном мигании компьютерного монитора. Несколько дней из жизни нетипичного оборотня. Я заперла шкаф и соскочила с деревянной стремянки, помнившей позапрошлое столетие, зажав под мышкой том формата ин-кварто, который кто-то додумался втиснуть между многотомником Бюффона и факсимиле средневекового бестиария. Книга была относительно молодой – издание всего лишь XIX века, но это как раз внушало надежду. В ту пору ученые разбежались из Европы по всему миру, подобно мелким паучкам, только что вылупившимся из общего кокона; они стремились исследовать все и искренне верили, что это возможно. Собственно, только в это они по-настоящему и верили – что мир познаваем и рационально объясним. И те темы, от которых разумные люди прежде того старались держаться подальше, под защитой церкви, благонравия и собственной осторожности, впервые начали вызывать особый, почти что массовый интерес. Вдруг да в этой энциклопедии хотя бы мельком будет упомянуто то, что я так ищу. Зачем ищу, самой неведомо – чтобы разбавить однообразие работы в запущенном маленьком музее маленького города, затерянного в запутанной сети горных долин… или чтобы добавить еще одну толстую нить в мой собственный плотно свитый кокон, который я постепенно мастерила для себя в этом мирке, отгораживаясь от изменчивости большого мира. Старина надежна и безопасна, ибо мертва, в ней нет эмоций, нет сиюминутной непредсказуемости. Книга была переплетена в мраморированную телячью кожу, с латунной застежкой сбоку, с золотым обрезом. Кто-то потратил немалые деньги на этот переплет – на обложке был вытиснен хозяйский экслибрис, но ни изображение, ни аббревиатура мне ничего не говорили. Надо будет проверить по справочникам. Без всяких к тому оснований – инстинкт, нутряное чутье, умеющее предупредить за мгновенье об опасности или приближении важных событий, молчал, – мне померещилось, что в этой книге я обязательно найду искомую фразу, пассаж, упоминание, на большее я не рассчитывала. И я пойму, что тот самый инстинкт не напрасно привел меня именно в этот сонный городок. Пряжка щелкнула, я пролистнула плотные страницы, вслушиваясь в их сухой шелест – сохраненный в бумажном блоке отзвук минувшего столетия, запечатанный слоем тяжелой и липкой книжной пыли. Между страницами мелькнула гравюра, я успела уловить полет гигантской летучей мыши под полной луной, и, отвлекшись на миг, неосторожно чиркнула подушечкой пальца по металлизированному краю страницы. Книжные страницы порой режут, как бритва, а уж если они покрыты слоем золота под слоем въевшейся пыли…Я никогда не надевала перчатки, хотя в музее мне выдавали их целыми мешками. У меня и так есть множество и причин, и способов защищаться от внешнего мира; я предпочитаю чувствовать шероховатость старинных страниц, шершавость пергамента и царапины на лаке поверх ореха столов и полок… Ни книги мне, ни я книгам не могут причинить никакого вреда. На подушечке среднего пальца выступила багровая капля крови – медленно, неторопливо. Это была густая, старая кровь. Я усмехнулась, подумав, какими глазами смотрел бы на нее один мой знакомый. Ему было бы жаль, если бы хоть капля крови пропала напрасно. Я слизнула ее и продолжала смотреть на собственный палец, пока на моих глазах порез не затянулся и кожа полностью не восстановилась. Потом снова обратилась к Исследованию о сверхъестественном, набранному ломкой фрактурой и опубликованному в Мюнхене в 1836 году «с добавлением гравюр на меди, правдиво представляющих виды ужасающие и поразительные», как обещал титульный лист…Выйдя из здания музея, я по давней своей традиции оглянулась попрощаться с оскаленной волчьей мордой, красовавшейся над окованными железом дверьми главного входа. Я считала волка своим старым другом, когда-то именно этот удивительно реалистичный для своего возраста элемент архитектурного декора и побудил меня предложить музею свои услуги. Я люблю волков, это честные звери. Пятясь от входа, я едва не налетела на человека, но вовремя повернулась и извинилась. Я редко бываю такой рассеянной, однако подступало полнолуние, как бы хорошо я ни подготовилась к нему. Человек был небольшого роста – мне до уха, с красноватым лицом, лет средних – правда, я никак не научусь определять людской возраст. Он улыбнулся, принимая мои извинения, и вдруг приподнялся на цыпочки и театральным шепотом прошипел мне в ухо:– Я знаю, кто ты есть!Я удивленно уставилась на него, но он быстро повернулся и пошел по улице прочь, слегка подергивая плечом, будто бы покатываясь со смеху. Возможно, он ждал, что я догоню его и потребую объясниться. Возможно, это был сумасшедший, хотя в таком случае я должна была бы его распознать. А возможно, он действительно знал. Я просто пошла дальше. Меня ждала Джемма. Иногда она удивлялась, что я предпочитаю встречаться с ней в ее крохотной комнатушке – это был верх того, что могла позволить себе студентка, – однако, мне было гораздо спокойнее да и уютнее с ней там, среди книг, на книгах, под книгами, занимавшими почти все свободное и несвободное пространство, среди пухлых тетрадей и при вечном мигании компьютерного монитора. Это был ее мир, доступ в который мне был пожалован в любом случае лишь на время, и я чувствовала себя в нем комфортно и спокойно, тогда как, пригласив ее в свое логово, пусть оно и было в несколько раз просторнее, я все время опасалась бы каких-то ненужных открытий. Да и привлекать к нашему знакомству лишнее внимание явно не стоило. И вообще, приглашать кого-либо в свой дом – дело рискованное, сразу начнет считать его частью своей собственной территории…Когда я вошла – ключ мне не был нужен, я привила себе зачатки телекинеза в достаточной мере, чтобы уметь уговорить любой механический замок, – Джемма колдовала на своей тесной кухоньке, горячая от жара плиты и немного пьяная от духоты и радостного ожидания. Она не слышала, как я вошла, и я сразу обхватила ее руками за талию и нагнулась, чтобы зарыться носом в ее золотистые волосы, у самой шеи немного влажные от пота. Я любила ее аромат. Джемма дернулась, но сразу же расслабилась – она давно уже привыкла к моим бесшумным появлениям, – и весело затрещала что-то о своем сложном меню. Мне было все равно, я едва различаю вкус приготовленной пищи, но ее хлопоты мне были приятны. Семья. Стая. У меня их было несколько, они исчезали с десятилетиями, оставляя воспоминания – запахи, вкус чьих-то губ, разговоры ночами напролет на лесной опушке у костра, в горной пещере или квартире при свете безопасного искусственного камина…Было уже темно, когда я вернулась домой, и полная луна слепо следила за каждым моим шагом, ее холодный свет проникал под кожу, под сердце, до костного мозга, неуловимым, но настойчивым зовом. Я не пыталась слушать. Те времена давно прошли, и я знала наизусть все, что сулит лунная ночь. Я все это перепробовала. И я не была голодна. В тихий исполненный неясной угрозы предрассветный час – час самых изощренных кошмаров и пика смертей среди представителей людского рода – я сидела в широком полукруглом окне своей студии на верхнем этаже, поставив рядом бутылку с красным вином. Мне нравились эти гигантские окна без штор, позволявшие ночи свободно проникать в квартиру, заполняя каждый ее уголок. Никакого освещения у меня не было, разве что свечи, на случай гостей. Едва войдя впервые в эту студию, я поняла, что должна снять ее за любые деньги: дом стоял на холме, и за окнами позади уступов черепичных крыш исторической части городка простиралась темная хвойная гряда невысоких гор, мягкими треугольниками – территория заповедника. В свете луны город и лес потеряли свои краски, приобретя особые цвета ночи – темные, холодные, с оттенком синевы и серебра. Серебро горело на металлических флюгерах и крестах церкви на центральной площади, а горы тонули во тьме, представляясь аспидно-черным сгустком на заднем плане. Но и там серебрилась пара мелких искр – где-то на башнях заброшенной крепости, вознесенной на скалистых склонах высоко над долиной. Тринадцатый век, или что-то в этом роде. Я особо не изучала ее историю, хотя, если каким-нибудь исследователям удавалось добраться до моего подвала под музеем, они иногда спрашивали, больше из вежливости и чисто туристического интереса. Замок был местной легендой с самой мрачной репутацией – излюбленная инстанция для усталых от проказ своих отпрысков матерей и бабушек, чтобы грозить непутевым неведомыми напастями за непослушание. Он был огорожен чуть ли не колючей проволокой и вообще труднодоступен, хотя, конечно, представители местной молодежи, особенно в Вальпургиеву ночь и на Хэллоуин ухитрялись туда пробраться и потом умножали кладезь страшных историй, копившихся, вероятно, не одно столетие. Хотя вроде бы возвращались оттуда не все. Меня не смутили бы ни опасные ущелья, ни колючая проволока, если бы местная достопримечательность пробудила мое любопытство, но я там даже ни разу не была. Я знала, что слухи не пусты. Поняла это в первый же день, раз вдохнув воздух, несомый от гор легким ветерком. Замок был проклят. Ну да мало ли я таких повидала? Была бы охота связываться…В городке давно погасли все огни – в маленьких местечках ложатся рано, – только на центральной улице продолжали гореть упрямые фонари. Воздух был холоден и свеж, полон ароматом хвои с гор и терпким привкусом из моей открытой бутыли. Я привалилась плечом к боковой стенке окна, любуясь ночной панорамой, когда большой сгусток тьмы словно бы отделился вдруг от ночного неба и вывалился на мой подоконник. – С полнолунием, драгоценная моя, – проскрежетал насмешливый голос. – Привет, Мельхиор, – я окинула его равнодушным взглядом. Он выглядел совершенно классически – невероятно худой; пергаментная, а в ночной темноте приобретшая серый оттенок кожа туго обтягивала лицевые кости и крупные кисти рук с длинными заостренными ногтями; из-под густых бровей лихорадочно сверкали большие глаза с настолько расширенными зрачками, что светло-голубая радужка казалась тонким ободком вокруг них. Длинноватые темные волосы были растрепаны ветром, одет он был в длинный плащ с рукавами, под ним – в темный свитер, узкие брюки, какие носили десятилетия назад – Мельхиор никогда не успевал за сменой людской моды, – и туфли на высоких каблуках. В ухе у него поблескивала золотая серьга, пальцы украшало несколько крупных и, на мой взгляд, довольно безвкусных перстней. Он часто облизывал узкие сухие губы, быстро переводя взгляд с одного объекта на другой, словно птица. От него исходил слабый запах мертвечины – холода, сырой земли и гнили, запах могилы. Он, вероятно, мог произвести сенсацию на улицах маленького городка, однако Мельхиор не рисковал приближаться к людям в дневное время, а ночь многое сглаживает. – Как живется детям Ночи в такую славную луну? – он сидел на моем подоконнике на корточках и выжидательно глядел на меня, скаля ровные желтоватые зубы с заметно острыми клыками. – Я вижу, некоторым не сидится на месте, – вздохнула я и осторожно спустила на пол разделявшую нас бутылку. Прерывисто, нервно дыша, как пес перед прогулкой, он подполз по подоконнику ко мне поближе, протянул когтистую лапу к моему вороту, но тут же отдернул и жалобно заворчал. В моем горле тоже вскипело глухое рычание – более низкое и грозное. Я знала, в чем дело, но надо было поставить его на место, а потом я расстегнула ворот и сняла через голову цепочку с крестом. Сразу в груди стало свободно, будто лопнул некий оков, а голову закружил опасный хмель. Но я привыкла справляться. – Зачем только подавлять собственную натуру… – зашипел Мельхиор, и я бросила на него угрожающий взгляд. – Болтаться по городу в поисках жертвы захотел, или как?Мельхиор – он был немного ниже меня и явно легче – оценивающе посмотрел вниз, словно прикидывая расстояние от моего окна до улицы глубоко под скалой, на которой стоял дом, и покачал головой, капризно поджав губы. – Не в этот раз. Я хмыкнула, оттянула угол воротника и выгнула шею. Мельхиор торопливо подобрался ко мне, обхватил одной рукой за плечи, ладонь другой прижал к моей щеке и приник холодными шершавыми губами к коже над артерией. Я не почувствовала боли от укуса, было только едва слышное чмоканье его губ, странное тянущее ощущение во всем теле, и постепенно нараставший экстаз. Я знала, что эта темная эйфория не сравнима с тем, что испытывает Мельхиор, но ощущение не было лишено приятности. А для него, кроме чисто сиюминутного наслаждения, это означало продолжение жизни… вернее сказать, активного существования. Конечно, я подготовилась. Сама я не была голодна, не зря холодильник в моей студии был до отказа забит сырым мясом, – в мясной лавке то и дело осведомлялись, не держу ли я у себя на заднем дворе как минимум львиный прайд. Мельхиор намекал, что живет в заброшенной крепости. Я не проверяла. Возможно, та дурная аура, от которой у меня волоски сзади на шее вставали дыбом, для такого, как он, означала лишний штрих домашнего уюта. Он отодвинулся от меня и замер воплощением довольства, тяжелые веки были полуприкрыты, губы обрели цвет и полноту. Я снова чувствовала, как в шее слегка тянет – это зарастали поврежденные ткани. Мне было спокойно. Опасный зверь в глубине моего существа затих и уснул, истощенный кровопусканием, не пытаясь взять власть в свои лапы. Мельхиор же был полон энергии, он то и дело менял позу, подтягивал колени к подбородку, сворачивался калачиком, потом принимался раскачиваться, вцепившись когтистыми лапами в самый край подоконника, и не переставал бросать на меня быстрые взгляды исподлобья. – Тебе не надоело сидеть здесь? – проскрежетал он. – Поди вросла уже в свой подвал, скоро мхом покроешься…– Мне кажется, это по твоей специальности, – фыркнула я. – Земля, гробы, могилы…– А не податься ли нам куда-нибудь отряхнуть прах столетий? – его глаза ярко сверкнули, поймав и отразив свет далекого фонаря. – В театр, в оперу… Хоть в ночной клуб…– Ночной клуб здесь один, и прошу – уволь меня от этого, – ухмыльнулась я. – А в ближайший театр далеко добираться…– А я о чем? – оживился Мельхиор. – В Вену, в Париж, почему бы нет? Весь мир перед нами! А то тут сквозь нас обоих, пожалуй, грибы прорастут…– А ты сиди больше в своем гробу, в руинах, где никакой цивилизации…– Разве было плохо? Вспомни, куда мы отправились с тобой в последний раз? Вена?– Будапешт, – поправила я и невольно улыбнулась. – Восточным экспрессом. А как нас занесло в Лондон?– Ночами мы лазали по музеям… – мечтательно завел глаза Мельхиор. – А в театрах было столько молодых девушек… тесные уголки в ложах…– И ты помнишь, чем все кончилось? – фыркнула я. –- Ну… Эти нынешние человечишки в любом случае не знали бы, как с нами справиться, – ухмыльнулся он, блеснув острым клыком, фарфорово-белым сейчас, когда он захмелел от притока крови.

– Я хочу только, чтобы меня оставили в покое, – отрезала я. – А разве… У тебя ведь есть где-то дети? Потомки там… Любого вида, – вдруг поинтересовался он. – Должны быть. Если живы, – пожала плечами я. – Ну вот, – оскалился Мельхиор. – Неужели тебе не хотелось бы кого-нибудь из них разыскать, проведать, как они там? Представляешь, как было бы увлекательно…– И только тебя бы мне не хватало!– Я бы тебе помогал в поисках. – Нет, Мельхиор, – я отпила из бутылки и снова поставила ее между нами. – Я не хочу никого искать. Я теперь жалею о каждом таком случае. О том, то обрекла кого-то на все то же… В общем, я не думаю, что мои дети будут рады встрече со мной и сама ничего не хочу о них знать. Если тебе так уж не сидится в твоем склепе, – или где ты там отлеживаешься? – кто тебе мешает путешествовать в одиночестве? Очень романтично. Будешь неотразим для скучающих молодых дам. – Альба, – он с кроткой печалью во взоре прижал когтистые лапы к груди. – Я не умею уследить за переменами в человечьих порядках. Мне нужен кто-то не спящий днем, не боящийся солнца и знающий все эти мелочи – где они берут деньги, как они нынче расплачиваются, какие обороты речи могут вызвать явное недоумение. – Просто говори всем, что ты вампир, и никто тебя не воспримет всерьез, – фыркнула я. Мельхиор наморщил горбатый нос и посмотрел на меня с упреком. – Ну заведи себе компаньона-человека. За обещание вечной жизни. Люди и не на такое идут, и ради куда меньших благ. – Наверно, не у всех найдется столько смелости, – прошипел Мельхиор. – Завести себе белокурого человечьего щеночка и играться с ним… Ты специально выбрала себе компаньона твоего же пола, чтобы исключить возможность случайного появления потомства?Я обратила к нему ледяной взгляд. В первый миг мелькнула мысль, что он из какой-то извращенной фантазии вздумал следить за мной, но я сразу же напомнила себе, что с моей кровью он ухватывает и обрывки впечатлений, воспоминаний. Остаточной деятельности мозга. Я бы тоже так могла, но у меня никогда не вызывали любопытства его воспоминания. Мельхиор продолжал бормотать о своем, – очевидно, он не пил с прошлого полнолуния, если пара глотков крови настолько ударили ему в голову. – Тебя не смущает, что через сколько-то лет ты ее потеряешь?– Я уже много кого теряла, – проворчала я, снова обратив взгляд на залитые лунным серебром крыши. – А ты не думала продлить ей жизнь? Всего один полный страсти укус в нежное ушко, а? – он снова растянул пополневшие алые губы в своем фирменном клыкастом оскале. – Я, кажется, уже объясняла, что никому не желаю такой судьбы и жалею о каждом…– А вечная жизнь? Ты сама говорила, что люди на многое пойдут ради этого. А мне не жалко, я бы мог поделиться с нею вечностью, – Мельхиор чмокнул губами, словно целуя кого-то. – Как в старые добрые времена… Укромный уголок, светловолосый ангелочек… Невинной эту крошку, конечно, не назовешь, но подумай, как весело было бы нам втроем. Уверен, девушка прекрасно освоилась бы, раз уж она привлекла тебя, а твоему вкусу я не могу не доверять…Я сама не успела осознать, что и как произошло, внезапно проснувшийся инстинкт действовал помимо разума – полнолуние все-таки. В горле завибрировало рычание, рука сама скорчилась в лапу хищника, ногти удлинились и поплотнели, один быстрый замах, и я дернулась прочь от Мельхиора, к стене, скорчилась в напряженный дрожащий от ярости клубок, зажимая, передавливая это в себе, как пережимают поток крови, хлещущей из раны. Будь на мне крест, было бы проще. Разум уплывал, растворялся в тумане и бледном сиянии, но я сумела пересилить зверя внутри и медленно расслабила сведенные судорогой мышцы, сделала несколько глубоких вдохов. Мельхиор сидел, нахохлившись, и гундосо причитал. Через все его лицо, со щеки на щеку через нос шли подряд четыре глубоких рубца. Крови не было: мертвое тело не кровоточит. Но и восстановление у него происходит не так быстро, как у представителей моего рода. –- Ду и зачеб так? – спросил он, трагически заламывая брови, впрочем, без особой обиды: он понимал, что сам нарвался. – Пошутить дезя?– На некоторые темы я шуток не принимаю, – равнодушно ответила я. Он искательно потянулся ко мне, вероятно, намереваясь вновь приникнуть к моей артерии, однако краткий глухой рык сразу осадил его. Как же часто мне хотелось вот так раскроить ему физиономию, а то и голову оторвать! С его пошлыми намеками, с его глупыми и часто жестокими шутками, его жалобами на скуку и легким запашком тлена, которым нет-нет да и тянуло с его стороны…Но куда бы он делся без меня? Моя кровь сильнее человеческой, и несомненно здоровее, она давала ему достаточно сил, чтобы до следующего полнолуния не таскаться за случайными прохожими – и мне так было спокойнее. Я не для того забралась в эту глушь, чтобы меня опять преследовали с серебряными пулями. Впрочем… когда-нибудь ему придется справляться без меня. В отличие от Мельхиора, я жива, и мой век – невероятно долгий на человеческий счет – все-таки не беспределен. Когда-нибудь он останется один. Когда ломаная линия горизонта посветлела и четко выступил на блеклом фоне хищный силуэт замка, похожий со своими полуобрушенными башнями на когтистую лапу, шарившую по поднебесью, моя почти опустевшая бутылка была опять сослана на пол комнаты, я сама все так же сидела в углу подоконника, свесив ноги на стену, а Мельхиор лежал, целиком завернувшись в свой изношенный плащ, похожий на озябшую зимой ободранную ворону, положив голову мне на колени, и иногда почесывая свежие шрамы на лице, а бледнеющие звезды плавали в его широко раскрытых глазах. В моем музейном логове царила полутьма, запах книжной пыли – воплощенный дух столетий – был так густ, что его, казалось, можно было потрогать. В спокойном направленном свете старинной библиотечной лампы под зеленым абажуром я неторопливо перелистывала страницы. Сама не ожидала, что наивное сочинительство богатого параноика первой половины позапрошлого столетия так захватит меня. Над некоторыми пассажами я смеялась в голос, но большинство пробуждали во мне странную смутную нежность… умиление? Наверно, это было чувство сродни тому, что испытывала Джемма, когда показывала мне альбомы фотографий и потрепанные скрапбуки со снимками свадьбы ее родителей, снимками ее бабушек и дедушек в молодости… Когда-то и я была моложе, и по деревням за нами охотились с кольями, серебряными пулями и святой водой…И все-таки я вздрогнула, когда удалось раскрыть тот разворот – страницы были залиты чем-то и склеились, более сотни лет они пролежали тесно прижатыми одна к другой, и литография оттиснулась на странице напротив, словно только что из-под пресса. На иллюстрации была изображена стена обомшелого камня, залитого сиянием луны, сбоку над нею возвышалась кружевная крона дерева, а из густой тени листвы выглядывало некое создание, прочно утвердившись на каменном гребне. Крупная голова, увенчанная острыми ушами, более всего напоминала волчью, хотя грудь и плечи представлялись, судя по рисунку, более мускулистыми, а от локтей когтистых и цепких, как у белки, передних лап уходили на бока складки покрытой короткой щетиной кожи, уродуя в остальном грациозный силуэт полуночного хищника. В отдалении на фоне лунного неба были намечены несколько смутных летящих силуэтов, которых по незнанию легко было принять за летучих мышей, но я-то видела, что хотел сказать художник. Картинка, кстати, отличалась удивительным правдоподобием, тем более удивительным в сравнении с прочими иллюстрациями, сюжеты коих очевидно были построены на перевозбужденной фантазии художника. Здесь же можно было не сомневаться, что автор видел свою модель собственными глазами и даже сумел изобразить ее без преувеличений, свойственных испугу… Вероятно, художник рисовал с трупа. С трудом я принялась разбирать витиеватую фрактуру, почти растворившуюся в отпечатке иллюстрации. DerfliegendeSchrecken – поэтично называлась статья – Летучий ужас. Автор не нашел возможности отнести описываемое им существо к определенному семейству полуночных чудовищ, зато пересказал красочный отчет одного английского путешественника в землях Македонии, из которого я узнала массу поразительных подробностей, таких как способность твари по желанию представляться мужчиной, женщиной (причем в обоих обличьях она вроде бы предлагала бесстрашному исследователю сексуальные услуги, кои он, по его словам, с возмущением отверг), либо почему-то ослом. Предлагались ли оные услуги в последнем образе, не уточнялось, но, вероятно, существо просто стремилось встать на один уровень с исследователем. К концу отчета я ловила себя на желании сбегать за ведерком попкорна и уютно откинуться в кресле, как за бездумным просмотром глупого, но яркого фильма. Подведя итоги, ученый автор статьи приходил к неожиданному выводу о возможном родстве твари с кровососущими мертвецами, выбирающимися из могил в полнолуние и способными принимать обличье как волка, так и летучей мыши, коими, по его сведениям, так и кишат Балканы…– А почему не c инкубами? – томно вздохнула я и перевернула страницу. Здесь меня ждал сюрприз: почти весь разворот занимало набранное курсивом примечание, добавленное позднее при очередном переиздании труда, и в центре его красовалась довольно простая контурная схема, изображавшая растянутый каркас существа, на которой ясно видны были кожистые перепонки, расправленные между передними и задними лапами, как у гигантской летяги. В тексте, стиль которого разительно переменился, стал куда более сдержанным и деловым, кратко описывались летательные способности существа и выдвигалось предположение о том, что оно представляет собой особую разновидность ликантропа, странным образом мутировавшую в замкнутом ареале, так как наиболее ранние упоминания о подобных созданиях встречались на некоторых островах в Эгейском море, откуда твари, вероятно, переселились на континент, хотя, помимо упомянутого отчета, существует всего пара-тройка свидетельств о встречах с ними на территории Греции и Турции, да и те не заслуживают особого доверия. На островах не осталось никаких следов этих удивительных созданий, хотя в преданиях, сказках и страшилках для детей, бытующих у деревенских жителей, можно проследить любопытные мотивы, связанные с ночными духами, парящими в поднебесье, куда не смеют ночью подняться орлы. Далее приводилось в пример местное предание о любви ночного чудища к белокурой (что крайне необычно для жителей тех мест) дочери правителя острова. Зверь умолил своих древних языческих богов, чтобы те наделили его способностью в дневное время обращаться в человека, и сумел покорить сердце красавицы. Поскольку отец не собирался отдавать ее замуж за подозрительного субъекта неясной зоологической принадлежности, влюбленные сбежали в горы. На них охотились, чудовище убили, принцесса пыталась его спасти, но в это время вышла луна, и в порыве бесконтрольной ярости зверь укусил свою невесту, после чего она тоже в ночное время стала обращаться в летучую тварь. Люди встречали ее камнями и стрелами, и принцесса ушла в горы и поклонилась богам своего супруга. С тех пор ее называли Аспре Тромара, Белым Ужасом, и лишь ее прямые потомки обладали возможностью обращать обычных людей в себе подобных, а их отличительной особенностью были светлые волосы. Перевернув страницу, я получила возможность насладиться еще одной литографией, на этот раз защищенной кусочком папиросной бумаги. Иллюстрация, явно выполненная другим художником, была не столь точна в деталях, однако более художественного – и вместе с тем банального – содержания: непонятный зверь с перепончатыми крыльями сжимал на ней сомлевшую деву, одетую лишь в полупрозрачный тюль. На этом раздел закончился – далее речь шла о привидении сожранного мышами епископа. Я снова открыла первую литографию и сидела некоторое время, откинувшись на стуле и глядя на двойную иллюстрацию в развороте книги: чудовище и его зеркальное отражение. Странное возбуждение владело мной, мысли и ощущения роились в глубине моего существа, хаотично, без смысла и порядка… Я знала эту легенду, только в несколько ином варианте и с массой красочных подробностей. Я снова перечитала дополнение: в конце его стояли инициалы, которые мне ничего не говорили. Наскоро пролистав остаток тома, я убедилась, что в нем встречались и другие дополнения и примечания, явно сделанные разными людьми, некоторые подписывались полным именем, и эти же инициалы попадались несколько раз. Я так глубоко погрузилась в изучение книги, что даже не сразу обратила внимание на то, что в мое подземелье проникло человеческое существо. Звук быстрых уверенных шагов, знакомый аромат, чуть убыстренный ритм дыхания. Встрепенувшись в первый миг, я сразу же расслабилась. Все было в порядке, никакой чужак не посягал на мое тщательно сберегаемое уединение. Я продолжала спокойно сидеть над книгой и, не оборачиваясь, позволила Джемме подкрасться – с шумным сопением и едва не свернув стул по пути – и внезапно прильнуть ко мне со спины, обхватив за шею. Ее маленькая упругая грудь обняла мой загривок поверх спинки стула, она тепло дышала мне в макушку. Вахтер знал, что мы знакомы, и свободно пропускал ее в музей, а Джемма воображала, что успешно копирует мои собственные внезапные появления в ее доме. Я молча откинулась на спинку стула, а она была уже спереди, и ее губы горячо скользили по моему лицу. – Кыш, дитя, я вообще-то на работе! – слегка толкнув в грудь, я заставила ее отстраниться, и Джемма присела на край четырехсотлетнего дубового стола, закинула ногу на ногу. – Ты тут типа научным исследованием занимаешься? – она уставилась на иллюстрацию с монстром и девушкой, и тонкие ее брови поползли вверх. – Представь себе, да, – отрезала я. Мне хотелось, чтобы она ушла, оставив меня с моими мыслями и воспоминаниями, взбудораженными книгой, но сердиться на нее у меня никогда не получалось…– Оригинальное издание какого-нибудь классического хоррора? – поинтересовалась Джемма. – Ни в коем случае. – Какого-нибудь всеми забытого хоррора? – Джемма перевернула страницу, но я быстро перехватила ее за руку. Мне почему-то было неприятно видеть, как она касается книги. Тем более – без перчаток. Но не потому, что она могла нанести вред редкому экземпляру. Слишком она была юна и хороша, молодой здоровый зверек, смелый и наивный, как и все молодые зверьки, воплощение настоящего, а книга – ветхое создание ушедших времен, совсем иных времен, темное и хищное, как легенды, которые она в себе заключала, словно древнее чудище, как будто бы только и ждала возможности поглотить ее юность и силу, подчинить своей воле… Разумеется, это была только моя фантазия. Я просто испытывала странную ревность. Кого и к кому я ревновала? Наверно ту правду, что заключалась в книге, и которую я не могла и не имела права разделить с Джеммой, не разрушив что-то бесконечно ценное для меня… в книге или в этой человечьей самочке?– Это серьезное научное издание, – заверила ее я. – И не лапай, на ней может быть плесень. – Ну и ройся в своей плесени, – фыркнула Джемма. – Ты скоро освободишься? Как начет пикника в нашей роще?– Если дождь не пойдет, – я сквозь фундамент старого здания ощущала нагнетавшуюся в пространстве сырость. – Ну вот всегда ты так, – вздохнула Джемма. Я редко ошибалась в предсказаниях погоды, а потому каждый не ко времени пролившийся дождь Джемма приписывала в какой-то мере моим капризам. – А слышала, в горах объявилась какая-то компания, под крепостью?– Какая компания? – насторожилась я, прикидывая, скоро ли следующее полнолуние. – Не знаю, чужие. То ли секта какая-то, то ли реконструкторы… То ли любители готики. Интересно?– Неинтересно, – отрезала я. – Я тебе что про крепость говорила?– Не строй из себя маму! – Джемма соскочила со стола. – Не вздумай с ними связываться, – нахмурилась я. – Только сект каких-то нам и не хватало. – Да ладно, – пожала она плечами. – Просто здесь так редко что-то происходит… А где вот это взять? – она, как фокусник, выхватила из воздуха карточку с названием справочника по генеалогии бывших местных правителей. – Реферат от меня хотят, а я ничего в этом не понимаю…– Идем, – я потянулась, взяла карточку, встала со стула и захлопнула книгу. Когда понадобится, я сразу найду нужную страницу. Почему-то после работы я настороженно осматривалась на улицах, ожидая, что мне вновь попадется тот странный маленький человечек. Я еще несколько раз видела его мельком после первой встречи, однако он больше не стремился идти на контакт. Но в этот раз он мне так и не попался, как не попались и чужаки из-под крепости, – мне почему-то казалось, что я их сразу опознаю. Должны же они были хоть иногда ходить за продуктами…Когда спустился вечер и перестал обещанный мною дождь, я, распрощавшись с Джеммой, поднималась по совсем уже темным переулкам на свой холм, а все мои мысли снова устремились к прочитанному и увиденному в музее. Я как никогда остро чувствовала собственное одиночество – одиночество в стремительном потоке времени, и мой безмолвный призыв как будто был услышан. А может быть, и был. Едва я отворила дверь в студию, как ощутила чужое присутствие – не запах, не звук дыхания, а именно присутствие, и осознание его было резким, словно удар в лицо. Но угрозы в нем не было, зато присутствовал некий хорошо знакомый оттенок. Запашок тлена. И верно – Мельхиор сидел на моем подоконнике. Я не закрывала окно, уходя из дома, позволяя ветру с гор вволю гулять по студии: Мельхиор да его живые летучие собратья были единственными, кто мог проникнуть в мое логово под самой крышей. Выглядел он неплохо, спокойный сон явно шел ему на пользу – шрамы от моих когтей совсем затянулись, щеки еще даже не утратили слабое подобие тепла, блеск глаз потускнел под тяжелыми веками. Сейчас он вполне мог бы сойти за человека. – Луна молодая, – на всякий случай напомнила я. Он отмахнулся. – Знаю. Я и не голоден. – Не спится? – усмехнулась я, снимая куртку и ботинки на шнуровке – славные ботинки, отлично выделанной кожи, они служили мне уже не первый десяток лет, а мастер, который их сделал, давно уже отошел в мир иной. Другого нелегко будет найти… – Тебя разбудила эта компания в горах? – я с любопытством посмотрела на него, надеясь подловить: если не знает про компанию, значит, врал он мне, будто живет в крепости. – И это тоже, – проворчал он, рассеянно наблюдая за мной. – Костры жгут, песни поют по ночам, пару раз сунулись прямо в замок, я уж думал, в склеп полезут… Цыгане в прежние времена хоть уважение имели. – Откуда им знать, что они попали по адресу, – рассмеялась я и достала из бара бутылку вина. Мельхиор продолжал наблюдать без особого энтузиазма. Я никогда не приглашала его дальше подоконника. –- Разве можно ходить куда придется, не думая, что это чей-то дом, – проворчал Мельхиор, подвинулся, уступая мне место, но я расположилась в большом кожаном кресле. Его нервировала неприступность моего жилища, но мне-то что было с того? Любое жилище священно. До поры до времени. – В конце концов, я обрушу на кого-нибудь кусок стены, – капризным тоном пообещал он.

– Это какие-нибудь безобидные реконструкторы, – заверила его я. – Реконструкторы? – забеспокоился Мельхиор. – Ты хочешь сказать, они собираются восстанавливать мой замок? Я думал, никто никогда не даст денег на такую…– Да нет же! – рассмеялась я. – Это люди, которые играют в прошлое. Делают костюмы, оружие какой-нибудь эпохи, изучают обычаи… Как они были одеты?– Я не присматривался, – Мельхиор оглянулся на горы – их уже совсем заволокло темнотой позади последних огоньков города. – И ты же знаешь, я путаю все эти столетия… Альба! – он внезапно умоляюще посмотрел на меня. – Ну можно же хоть раз слетать со мной! Ты разберешься, кто они такие…– Меня не интересует, кто они такие. И скорее всего, они наиграются и скоро уйдут. Он что-то забормотал себе в воротник, еще больше скрючившись, –нескладный, как старый зонтик. – Черт с тобой, – вздохнула я, опустила бутылку на пол и встала с кресла. – Я сегодня тоже настроена сентиментально. Он даже не успел мне ответить. Он мгновенно сорвался с подоконника наружу, и спустя какую-то секунду в холодном воздухе уже плескалась крупная летучая мышь, внешний вид которой вызвал бы сердечный приступ у любого зоолога, ибо нет на свете таких справочников, где были бы достойным образом классифицированы подобные существа с подробным описанием, фотографиями и присвоением латинского наименования. Мне требовалось больше времени, и процесс проходил нелегко. Впрочем, я никуда и не торопилась. Мельхиор, чтобы скоротать время, уже успел несколько раз ухнуть вниз, сложив крылья, и почти коснувшись едва выступавшей из наносов песка старинной мостовой внизу, снова взмыть в высоту к моему окну, но и я наконец вскочила на подоконник, втянула более широкими, нежели прежде, ноздрями выдохи города и свежий аромат горной хвои, встряхнулась, освобождаясь от бренности человеческого существования, как от отмершего подшерстка, и, вытянув длинные тонкие лапы – передние и задние, упала вслед за Мельхиором в объятья ночного воздуха. Теплые токи снизу и волна ветра подхватили меня, задули в широкие кожаные перепонки у меня по бокам, и я поплыла на них, слегка лавируя, чтобы следовать за полетом летучей мыши. Давно уже я не принимала свой истинный первоначальный облик, и сознание купалось в счастливой эйфории, мне хотелось мчаться во все стороны сразу, испробовать вкус и силу каждого воздушного потока в окрестностях, и не только… Ощутить на черных губах живую горячую кровь… Увлекшись, я едва не налетела на шпиль местной церквушки, но Мельхиор вовремя резко вильнул в сторону, и я вспомнила об осторожности. Еще не хватало, чтобы меня кто-нибудь заметил. В крепости Мельхиор одолжил мне свой лоснящийся плащ с рукавами и глубокой шлицей позади, и я накинула его, скривившись. Плащ был современный, хоть и далеко не новый, выглядел эффектно, как у персонажа готическо-героического кино, но сработали его синтетических материалов. Меня синтетика всегда раздражала, а Мельхиор даже не чувствовал разницы – для него ощущения в основном остались в прошлом. Какая разница мертвому телу, из каких материалов пошито его одеяние?Крепость оказалась большой и очень сильно запущенной: на крышах и прямо из помещений сквозь изломанную черепицу кровель тянулись уже немолоденькие деревья, на месте старинных драпировок кое-где на стенах свисали редкие лохмотья, и всюду стоял тот странный затхлый дух склепа, который неизбежно появляется в доме, где давно уже не бывал никто, кроме мертвецов. Живым, в общем-то, не место рядом с мертвыми, хотя нередко они вынуждены сосуществовать – в конце концов, все города растут поверх праха своих собственных жителей. Мы вышли на крепостную стену, вздымавшуюся выше сосновых верхушек. Над головами с тончайшим писком проносились летучие мыши – в руинах обитала большая колония. – Тут очень тихо, – словно бы извиняясь за недостаток развлечений, признался Мельхиор. – Мертвечиной тут пахнет, – проворчала я, глубоко вдыхая хвойный аромат леса, стараясь забить, загасить его смелой свежестью душноватую атмосферу темных каменных переходов. Мельхиор принялся деланно обнюхивать собственную одежду. Я фыркнула и махнула на него рукой. – Я не про тебя. В крепости. Это висит в воздухе. Много крови… Много боли, – пожала плечами я. – Много зла. Это нормально. Людская суета. – Вот где суета, – острым когтем Мельхиор показал вниз за стену. Оттуда поднимался совсем уже нехороший запашок, вроде не опасный, но какой-то… сомнительный. Я перегнулась через стену навстречу рыжеватым сполохам. Черные фигуры толпились вокруг костра, один заунывно читал что-то нараспев, то ли собственное творчество, то ли некую молитву. Я выпрямилась. – Только не вздумай их пить, – сухо посоветовала я Мельхиору. – А что? – он нервно облизнул сухие, но еще не покрытые трещинами губы. – Ты не чувствуешь, что они курят? Какую-то дрянь. Еще отравишься. – Нынче в человеческой крови столько всякий химии, – пожаловался он и направился назад к входу в крепость, приглашающе кивнув. – В твоей, между прочим, тоже. – Эволюционируй, – предложила я. Внизу заныл какой-то инструмент, мелодия смутно напомнила меланхоличный напев сиринкса под сенью дремлющей смоковницы. Я тихо мурлыкала старинную песню с родных островов, шагая следом за Мельхиором по винтовым лестницам. В главной зале сохранилось возвышение для трона во главе длинного дубового стола, полусъеденного древоточцами. На возвышении стояло обычное современное кресло, видимо, притащенное уже Мельхиором. Галантно предложив мне присесть, он устроился по-турецки на краю стола. – Тебе когда-нибудь случалось оставить след в человеческой истории? – вдруг спросила я. Мельхиор играл со скелетом летучей мыши, валявшимся на столе. – Я один раз выцарапал на плите из гранита «Здесь был Мельхиор», – признался он. – Плита должна была стать частью городской стены. Но ее поставили надписью внутрь. – Твое творчество заметили? – предположила я. – Нет, – вздохнул он. – Я сделал надпись на внутренней необработанной стороне. Перепутал. Внешняя была обработана так, что они несильно отличались…– Представь, что эту стену разберут, и когда-нибудь ты совершенно неожиданно наткнешься на свой собственный автограф. Что ты тогда почувствуешь?– Неловкость, – хихикнул Мельхиор. – А что за след попался тебе?– Пару столетий назад у меня был приступ сентиментальности, и я вздумала проведать места своей юности. Где камня на камне-то… И там был один человек… Родом из Германии. Археолог или что-то подобное. Рылся в руинах, собирал местные предания. Это было жаркое лето. Знойные дни, горячие ночи. А потом в Македонии пошел подъем против турок, наши острова тоже захватила лихорадка освобождения, начался настоящий хаос. Я никогда не хотела, чтобы человеческое население острова вымерло – что тогда осталось бы от нашей памяти? И в той неразберихе мне было совсем не до немца. Местная гражданская война захватила самое место раскопок, были взрывы, множество трупов – я была уверена, что он так и погиб там. Может быть, плохо искала. И то верно, не настолько он был мне дорог, чтобы отыскивать ошметки его трупа… И вдруг я наткнулась в глупой книге о разных монстрах на свою собственную версию легенды. Она изложена так, как я ему рассказала. Я встала с кресла и, кутаясь в плащ, подошла к высокому узкому окну, вдыхая прохладный воздух леса в рыжеватых сполохах человечьего костра. Некоторое время мы молчали, только с громким хрустом сломался крохотный череп в стиснутой руке Мельхиора. – Альба, ты сама никогда не думала… ну… о смерти? – он вдруг посмотрел мне в затылок – я ясно чувствовала его взгляд. – Вернее, о вечности. Ты ведь смертная. Я знаю, как ты к этому относишься, но если вдруг… Смерть, она тоже… всякая бывает. Я обернулась и прислонилась к шероховатому камню стены, устало глядя на него. Он отвел глаза и попытался обратно собрать череп из осколков. – Спроси меня лет через сто, – предложила я. Мне нездоровилось с самого утра – очевидно в предвкушении полнолуния. То и дело окружающее плыло перед глазами и слегка подташнивало, я даже позвонила в музей и сказала, что останусь дома. Однако у меня и накануне был выходной, и где-то после полудня чувство долга возобладало, тем более что дома мне ничуть не становилось лучше. Нужно было просто пережить этот день и… постараться пережить ночь. Поэтому я шла почти на ощупь, полусомкнув веки и ориентируясь больше по знакомым запахам, думая лишь о том, что скоро доберусь до своего уютного спокойного подземелья, где будет прохладно и тихо, и никакого дневного света, от которого ныли глаза. День накануне мы прекрасно провели с Джеммой, коей вроде бы полагалось готовиться к экзаменам, на реке, по возможности отдалившись от города. Мне не очень нравился лукавый блеск в ее глазах, стоило ей взглянуть в сторону угрожающе нависшего над городом силуэта крепости. Она что-то скрывала. Но, в конце концов, она была достаточно взрослым человеком, чтобы соображать, что делает. По крайней мере, достаточно взрослым, чтобы не слушать старших. Я почувствовала беспокойство, едва войдя в здание музея – в воздухе явно витало нечто лишнее. Тревога. Испуг. Ускорив шаг, я миновала демонстрационные залы. Стоило зайти в библиотеку, как навстречу мне бросилась, словно потерянный щенок, высматривающий хозяина, молоденькая сотрудница – я не помнила ее имени, она была здесь совсем недавно. Она едва не плакала. – Кажется, у нас украли книгу!Я удивленно вздернула бровь – таких происшествий в этой тихой бухте не случалось не только на моей, но, полагаю, и на памяти нескольких поколений музейных работников. – Какую? – спросила я, сама удивившись тому, как хрипло прозвучал мой голос.

Сотрудница прищурилась. – Как вы себя чувствуете? Может быть, вам не следовало…– Теперь уже все равно поздно, – проворчала я. – Рассказывай толком. – Вот, – она протянула мне заявку с заглавием книги. Исследование о сверхъестественном. Как раз на днях я решила, что наигралась с ней, и поставила на ее законное место на полке. – Он еще вчера ее брал, – всхлипнула она. – И сегодня… А я потом спохватилась, – а адрес фальшивый, у нас и улицы-то такой нет…– Дай-ка сюда… – я поднесла листок заявки к лицу, вдыхая, вбирая не столько запах, сколько ощущение прикасавшейся к нему руки. – Он был маленького роста? Красная физиономия, седоватые волосы, густые, как шкурка крота? – спросила я. – Вы его знаете? – просветлела она. Я мотнула головой. – Нет. Но если он еще в этом городе, я его найду. Выйдя из музея, я уцепилась за ограду – от резкого перехода из полутьмы на свет ноги подкосились. Нужно было сосредоточиться, нужно было вычленить из всех полей, аур, отпечатков личности в пестрой атмосфере города нужный мне след. Резной волк над дверью музея смотрел на меня как будто с презрением. След был там, если бы только мне удалось сконцентрироваться в достаточной мере, чтобы поймать его; он пульсировал в воздухе тонкой нитью среди десятков тысяч других. Он вел куда-то далеко, на другой конец города, может быть… Вокзал? Человек похитил книгу и хотел бежать с ней? Знал ли он, что я могу его выследить?

Я решила проверить вокзал, чтобы наверняка отсечь вору путь бегства, а там уже разбираться. Пока я шатким, но быстрым шагом шла по тротуару, со мной поравнялся трамвай, и я вскочила в открытую дверь и, пошарив в карманах, достала проездной. Мельхиор никогда не платил за проезд или покупки, ему ничего не стоило просто отвести глаза почти любому человеку, тем более когда речь шла о такой мелочи… Если еще не наставшее полнолуние действовало на меня столь радикально, Мельхиор должен был проснуться крайне голодным, и его голод, вероятно, могла бы утолить только человеческая жизнь, осушенная до дна, так сказать… Кровавое причастие – вот, что он предлагал мне. Вкусить его крови – для меня такой опыт был бы смертелен и означал бы вечное существование в мире без дневного света… Зря я об этом подумала. Поблизости были люди – парень с девушкой, стоявшие у окна трамвая, пожилая дама на сидении прямо передо мной… Велосипедист на задней площадке, облокотившийся на своего железного коня… Пульсирующая кровь… Жизни, бурлящие в их артериях, сила, которой мне так не хватало в тот момент…Резкий визг тормозов за приоткрытым окном. На повороте как раз рядом с нами автомобиль задел ворону, невесть зачем вылетевшую на проезжую часть, она вспорхнула в воздух и шлепнулась на асфальт черно-кровавой кляксой. Девушка в трамвае тихо ахнула, парень прижал ее к себе. А я сорвалась. Я ощутила, как во рту стремительно удлиняются клыки, и окружающее плывет и видоизменяется, словно в моих глазах неведомый оператор навел резкость. Я не видела – ощущала – людей словно бы насквозь. И в горле закипало злое рычание. Я выскочила из трамвая, зажимая руками рот, бросилась в узкий переулок, в конце которого, насколько я знала, стояла маленькая узкая – в одно окно с неярким витражом – церквушка. На ходу я рванула себя зубами за предплечье – рукав, кожу, плоть; горячий вкус собственной крови во рту несколько отрезвил меня, и, сплюнув обрывки ткани, я влетела в церковь. Там шла служба. Никто не обернулся, когда я торопливо пролезла за заднюю скамью, сползла на пол и скорчилась на подставке для коленей полным боли и напряжения клубком, про себя читая наизусть молитвы. В конце концов, я пришла в себя – зверь внутри отчасти утихомирился, по крайней мере, уже не рвался в бой бесконтрольно, теперь я могла надеяться добраться домой, никого не разодрав по дороге. Никто не подходил ко мне – никто меня так и не заметил. Этим умением я способна была пользоваться почти в любом состоянии. Когда я вышла на крохотную площадь, тени уже удлинились, и небо над горами начало темнеть. В любом случае перехватывать кого-либо на вокзале было уже бессмысленно, и я поспешила домой под оглушающий грохот пульса в висках. Ввалившись в студию я, не обращая внимания на тревожные знаки в пространстве, бросилась к холодильнику, вытащила сочащийся кровью ломоть мяса и, давясь, запихала в рот. Через некоторое время морской прибой в висках затих, сознание прояснилось, я отыскала и надела крест и попыталась собраться с мыслями. Теперь я могла разобраться, что именно обеспокоило меня сразу, едва я вошла – даже не в студию, в подъезд дома. Тот, кого я преследовала, побывал здесь в течение дня. Я быстро обошла студию – все лежало на местах, он ничего не забрал, даже ни к чему не прикоснулся. Долго простоял у моего любимого окна – любовался видом на город? На крепость? Что это все значило – он просто хотел подать мне какой-то знак? Он утверждал, что знает, что я собой представляю. Теперь он показал, что знает, где я живу. Что еще было ему известно?Цветисто выругавшись, я снова сняла крест. В подступающих сумерках я летела короткими рывками от крыши к крыше, стараясь, чтобы меня не заметили люди на улицах. Окно квартиры Джеммы было закрыто, но я повисла рядом на стене, цепляясь длинными пальцами за щели между украшавшими дом кусками туфа, и быстро убедила защелку отойти, перебралась на подоконник и на всякий случай приняла свой цивильный облик. Этот же запах. Мне не надо было звать и заглядывать во все помещения маленькой квартирки. Я знала, что Джеммы там не было. И я чувствовала след похитителя. Какие-то мгновенья я сидела на корточках на подоконнике, придерживаясь рукой за раму, и оглядывала комнату. По крайней мере, следов борьбы не было, и никакого эха ярости, страха или боли в воздухе не ощущалось. Уже хорошо. А прямо перед окном на столе лежало Исследование о сверхъестественном. Книга была открыта на конце очередного раздела про совершенно посторонних нам домовых духов, где главу завершала виньетка в виде витиеватой готической стрелки. И стрелка эта указывала прямо на меня, словно устремляясь мне в сердце. От потенциального неприятеля, ведущего неясную игру, можно было ожидать чего угодно – я знала когда-то одного инженера, в доме которого вся обстановка была механизирована и оживала по распоряжению хозяина. В конце концов один из автоматов сработал не так, как требовалось, и от изобретателя остались одни ошметки… Но позади стола на одной линии со стрелой находилось лишь большое настенное зеркало, и чтобы ухитриться спрятать за ним какой-то смертоносный механизм, нескольких часов было явно недостаточно. А вот собственное отражение заставило меня вздрогнуть – полуутонувшее в сумраке, уже едва различимое для человеческих глаз создание, длинные стального цвета когти, впившиеся в раму окна, два желтых огонька на месте обведенных темными кругами глаз, поймавших случайный отблеск изнутри квартиры, бледное до желтизны лицо, обрамленное короткими волнистыми темно-пепельными волосами, с одной широкой белой прядью с левой стороны. Что-то двинулось в стороне, и я в один миг перемахнула стол и повернулась к вероятному противнику с глухим шипением. Но передо мной только качнулась на сквозняке плохо прикрытая дверца шкафа. И при взгляде с этой стороны, было очевидно, что стрела указывала в открытое окно, прямо туда, где была доступна уже только моим глазам оскалившаяся башнями крепость на гребне. – Вот ублюдок, – прошептала я. Потому и не было ни страха, ни борьбы – интересная компания у крепости, песни у костра, романтика в городе, где редко происходит что-либо захватывающее. Я опустошила большую кожаную сумку Джеммы, в которой та таскала книги, папки с заданиями и ноутбук, и сунула в нее короткий кожаный жакет и джинсы, подвернувшиеся мне в платяном шкафу. Повесила длинный ремень на шею. Сумка легкая, не помешает, а там – мало ли что будет. Через пару минут я спрыгнула с подоконника в глубокую пасть сквера внизу, но сразу же поймала поток воздуха и устремилась к исчезнувшему в наступающей темноте горизонту. И только тогда мне стала ясна причина моего состояния весь этот день – в черноте над крепостью полыхала красная луна. Они все-таки осмелились забраться в крепость. Красноватый свет мерцал в провалах окон, будто отражение лунного лика, там скользили темные силуэты, словно дьявольский шабаш в опустелой руине, и совершенно лишними в этой напоминавшей буйный языческий праздник картине казались несколько автомобилей, брошенных на полянке у проволочной ограды, в которой кусачки проделали большую дыру – может быть, и не сегодня, а уже несколько поколений назад. Я приняла человеческий облик, быстро натянула одежду, одолженную у Джеммы, и пошла босиком по вытоптанной чужаками лесной земле к крепости. Очевидно, Джемма была жива-здорова: в воздухе и здесь не чувствовалось страха или злости, было только явное нервное возбуждение и висящие, почти как зримый и ощутимый на ощупь туман, густые испарения алкоголя. Он встретил меня при входе в лишенную кровли главную залу – тот самый человечек, маленький, с нездорово красноватой кожей и лихорадочно блестящими глазами. Не без удивления он окинул меня взглядом с ног до головы – куртка и брюки Джеммы были мне малы на несколько размеров, – и улыбнулся, показав крупные зубы. Нормальные человеческие зубы, без каких-нибудь там удлиненных клыков, только кончик рта у него странно подергивался и полз вниз. – Госпожа Альба … – он радушно распахнул руки, словно желая принять меня в объятия. – Только вас и не хватало на нашей маленькой вечеринке. – Где Джемма? – коротко спросила я. – Да не волнуйтесь, девочка в полной безопасности, – не отводя от меня горящего взгляда, в котором приветливость странным образом сочеталась с настороженностью, он бочком проследовал обратно в залу, делая руками приглашающие жесты. Они уставили весь стол разнообразной псевдо-средневековой посудой – может быть, там и затерялась пара-тройка достойно выглядевших вещиц, но большая часть была довольно грубыми поделками «под винтаж». Преобладали кубки и другие подходящие для распития всевозможных жидкостей емкости, впрочем, распитием дело наверняка не ограничилось – судя по дурманящему духу, тянувшемуся с дымом от неумело растопленного камина, туда подкинули нечто, наверняка самым нелегитимным образом воздействующее на мозги. Их было несколько – мужчин и женщин в странных костюмах, большинство уже пребывали за гранью разумного, кого-то шумно рвало с крепостной стены, парочка в углу целеустремленно следовала зову плоти, не особо смущаясь присутствием товарищей. Или в их сообществе так было принято. И надо всем этим звенел громкий и искренний смех Джеммы. Она раскинулась в уже знакомом мне кресле и слушала разглагольствования не вполне трезвого мужчины в костюме и гриме Мефистофеля. Я дернулась вперед, но человечек положил руку мне на плечо – и тут же отдернул, когда я обернулась, словно коснулся хищного зверя, способного укусить. Он был не так уж неправ. – Намерены взять девочку за ручку и отвести домой, дабы ее в ее юной невинности не втянули в какую-нибудь непристойность? – все так же вкрадчиво прошуршал он. – Похвальная забота о молодежи. Особенно со стороны… как вы это называете? Старшей подруги?Думаю, мой взгляд изменился, потому что он внезапно отпрянул и торопливо продолжил:– Не сомневайтесь, насколько это касается моих друзей, вашей протеже ничто не угрожает. Я предупредил их самым строгим образом…– И они способны следовать вашим предупреждениям? – скривилась я. – О, никто из них не станет с ней связываться, уверяю вас, – ухмыльнулся он. – В остальном же…– Вы выбрали не лучшее место для своей… тусовки, – перебила я. – Здесь и сейчас ни о какой безопасности и речи быть не может, ни для кого из нас. Он отмахнулся. – Вы не принесли с собой книгу? – он снова окинул меня задумчивым взглядом. – Я вижу, вы добрались сюда налегке. Неважно, у меня есть свой экземпляр, а вы, несомненно, сами все это знаете, как нельзя лучше… Вам ведь знакома эта книга, не правда ли? Не зря же вы каждый день сидите в подземелье…– Я предлагаю все-таки обсудить наши литературные пристрастия где-нибудь в другом месте, – нервно предложила я. – Сейчас полнолуние да еще и красная луна, если вы не заметили…– Да-да, лунное затмение, – улыбнулся он. – Мне будет необычайно интересно узнать больше о ваших поверьях и зависимости от лунных циклов, однако – позже, – он оглядывал меня странно жадным зачарованным взглядом, словно собственное дитя или возлюбленную, которую не видел много лет. Наверно, так Пигмалион мог смотреть на свое создание. – Позже – это самое здравое, что вы пока сказали, – заметила я и снова попыталась шагнуть к Джемме, но на этот раз он заступил мне путь. – В этих руинах поразительная аура, – объявил он, – По моим расчетам, здесь самые идеальные условия для ритуала… А что касается безопасности для кого бы то ни было, все целиком и полностью зависит от вас, – он слегка поклонился, отступил к столу и взял с него один из кубков, серебряный, в отличие от прочих, выполненный со вкусом. – Это кубок нашей милой юной гостьи, – улыбнулся он, показывая желтоватые зубы, – Боюсь, что у нас не осталось свободной посуды, но учитывая вашу столь близкую и нежную… дружбу…Пальцы на моих руках скрючились сами собой, когти удлинились. Я едва не смазала его по лицу за его ханжеские намеки, но тут было явно что-то не то… Я вдохнула слабый горьковатый аромат, витавший над старым серебром кубка, который он поднес почти к моим губам. И вздрогнула. – Я не сомневался, что вы распознаете яд сразу, – он все так же пристально смотрел на меня снизу вверх. – С вашим поразительным чутьем на опасность…Я ударила его по руке, кубок громко звякнул о камень, и Джемма увидела меня и весело помахала мне со своего трона. Я постаралась изобразить приветливую улыбку и кивнула ей, мол, не отвлекайся, я потом подойду. Человек сгорбился, зажимая окровавленную руку, и с упреком посмотрел на меня. – Вы могли бы сначала выслушать. – Чего ты от меня хочешь? – процедила я. Неожиданно он низко поклонился. – Вот это похоже на мою госпожу. Аспре Тромара, – он снова улыбался. – Знаете, вы оказались именно такой, как я вас представлял, – он скосил глаза на белую прядь у моего виска. – Частичное отсутствие пигмента, характерное для альфа-особей… Суженные зрачки и темный ободок вокруг радужки… Автор той главы в старинной книге, пожелавший сделать вклад в науку анонимно, оставил еще и дневник, в котором немало написано об одной удивительной встрече на маленьком греческом островке. Увы, он потерял контакт с объектом изучения в революционном хаосе, однако не сомневался, что существо должно было остаться в живых, так как убить его было непростой задачей, насколько он понял из своих наблюдений. Вас непросто было найти, госпожа моя, – он снова поклонился и вдруг протянул мне руку со свежими ранами от моих когтей. – Если вам будет угодно, кирия Альба…У меня на миг потемнело в глазах. Запах крови. Кровавая луна смотрела мне в затылок, давила, пульсировала, как измученный воспаленный сосуд, клыки начали сами собой удлиняться во рту, царапая десны, потому что я не пускала… не пускала зверя на волю. Там была Джемма. Я должна была думать о Джемме…– Чего ты хочешь от меня? – снова выдавила я, едва сдерживаясь. Он явно не понимал: стоило мне почувствовать вкус крови на губах, и я вряд ли смогла бы остановиться. – Я хочу стать таким, как вы, – признался он. – Я знаю, вы альфа-особь, вы из тех, кто способен дать человеку кровавое причастие. – Кровавое причастие, это не про меня, это про других детей Ночи, – прошипела я. – Ликантропия – не более чем болезнь. Передается при попадании слюны в кровь. Слюны альфа, как ты выражаешься, особей. И ты не понимаешь, чего просишь. Это болезнь, черт возьми!– Это долгая жизнь, это огромные преимущества, это расширенные физические возможности и ликвидация многих несовершенств человеческого тела, – мечтательно перечислил он, но, видя отсутствие энтузиазма с моей стороны, снова выпрямился, зажав ладонью кровоточившую рану, и взгляд его стал жестким. – Кирия Альба, если вы еще не поняли, у нас не так много времени…Я уже почти не слышала его, я внимала плотной тишине в глубинах руин, там, куда Мельхиору так и не удалось затащить меня. Я не знала, спит ли он в резном саркофаге или цинковом гробу. Когда мы вместе болтались по столицам Европы в прежние времена, он спал, как и я, как все люди, правда, при переездах в дневное время его действительно приходилось перевозить в гробу – в то время это была самая герметичная тара, какую мы могли себе обеспечить. И такая, которую вряд ли попытался бы вскрыть случайный воришка. Как бы то ни было, до моего обостренного слуха донесся отдаленный ноющий скрежет, как будто передвигали нечто очень тяжелое. И шорох пересыпаемой земли, и тяжесть в воздухе, высвобождение огромной силы… Угроза. – Здесь нельзя оставаться, – взвизгнула я и обернулась к человеку, – Все твои люди здесь? Никому не вздумалось? – может быть, кто-нибудь в подпитии и побрел исследовать замок. Но скорее всего, Мельхиор проснулся сам. Трудно было не почуять столько свежей крови. – И что же вы тут скрываете? – ухмыльнулся человек. – Может быть, нам стоит всем вместе спуститься в подвал? Эй, девушка! – он повернулся к Джемме, но я не стала дольше ждать. Тысячелетний камень мелко дрожал под ногами. Я одним прыжком вскочила на стол и бросилась к Джемме, пиная по пути разномастную посуду. Вокруг были крики, потом резко хлопнуло – вероятно, выстрел, и сразу после этого я почувствовала жжение под коленом. Неважно, это могло подождать. Я успела увидеть широко раскрытые от испуга или изумления глаза Джеммы, а в следующий миг я обхватила ее руками и рванулась к окну. В глубине руин раздался оглушающий вопль – не то гнева, не то злой радости, а я развернулась спиной к окну, и крепко прижав Джемму к груди, выпала наружу. Одежда затрещала на мне, когда принялись расти и разбухать напряженные мышцы, утолщались кости, выплескивалась из пор жесткая шерсть. Неважно. Я не собиралась лететь. Просто в образе зверя я была ловчее и крупнее. В самый раз, чтобы обвиться вокруг Джеммы живым клубком – тут очень пригодились широкие перепонки по бокам – и смягчить удар о землю под стеной. Я сделала все, что было в моих силах, чтобы Джемма не пострадала, мне же самой не повезло – благополучно приземлившись на плавно спускавшийся склон, я успела разжать объятья, и, покатившись вниз, с треском ударилась хребтом о выступающий над землей древесный корень. Мир вокруг взорвался болью, у меня мгновенно отнялась нижняя часть тела. Джемма сидела в нескольких метрах от меня, тоже еще оглушенная падением – а может быть, ошарашенная моим преображением, – красный отблеск луны заливал синевато-розовым ее лицо, танцевал в широко раскрытых темных глазах. Я кое-как приподнялась на локте, собираясь велеть ей бежать отсюда в город, успела осознать, что способна только рычать, если не скулить, и человек вряд ли поймет систему общения, которой пользуются мои собратья в своем летучем состоянии, но спину снова прошило отчаянной болью, и, очевидно, я потеряла сознание. Человек шел по песчаному пляжу босиком, закатав штаны, закинув связанные между собой сапоги на плечо. Лунная дорожка искрилась на черной воде морским млечным путем, звала к горизонту. Но было полнолуние, и этой ночью я не пришла к нему. Он бродил в нашем обычном месте один, словно надеялся увидеть меня, хотя я предупредила, что не приду. И все-таки пришла. Я не испытывала голода и вполне способна была управлять своими поступками, почему было бы и не прогуляться в нашу укромную бухту? Я сидела на скальном карнизе, темно-серое пятно в сумерках, совершенно неподвижно, как каменный сфинкс, и думала о нашей следующей ночи, когда луна пойдет на убыль. И в какой-то момент он оглянулся и посмотрел прямо на меня – неужели ощутил мой взгляд, ведь люди обычно на это не способны? Он не скользнул глазами по темной скале, он стоял и смотрел на меня – что он мог видеть, темное пятно над карнизом? Или луна предательски выявила белую полосу, бегущую с моего виска на шею? Он смотрел, и на губах его танцевала странная бледная улыбка. А потом я поняла, что это Мельхиор, и луна в небе багровая, и дорожка от нее залита не млечным серебром, а кровью – дорога в ад…Со стоном я открыла глаза. Луна не была сном, она висела прямо надо мной, так низко, словно хотела проглотить меня. Я пошевелилась и поняла, что так и лежу на жухлой траве под крепостной стеной, а голова моя покоится на коленях у Джеммы. Очевидно, потеряв сознание, я автоматически приняла человеческий облик – оттого что в человеческом состоянии мне было комфортнее. Века назад бывало наоборот. Все тело ощущалось как чужое – тяжелое и неповоротливое. Но позвоночник уже сросся, я чувствовала это, для полного выздоровления мне нужно было только отлежаться час-другой в прямом по возможности положении. И казалось бы, ничто не мешало… только…– Альба, – тихо, робко позвала Джемма, заметив, что я пришла в себя. – Альба, ты… тебе больно? – она дышала необычно тяжело, голос ее звучал сипловато, может быть, от страха, а может быть, и нет… И у меня не было времени отлеживаться у нее на коленях. Джемма испуганно ахнула, когда я мгновенно, одним плавным движением, поднялась и уже сидела на корточках рядом с ней, вслушиваясь в ночь сквозь ее болезненно неровное дыхание. Даже в отблеске красной луны она была непривычно бледна, по вискам скользили струйки пота. В замке что-то с грохотом обвалилось, оттуда донесся испуганный крик. В стороне сквозь деревья урчал мотор автомобиля, шуршали тяжелые человеческие шаги по траве. – Я – долго? – коротко спросила я. Джемма мотнула головой. – Несколько минут, мне кажется, – выдавила она. – Жди здесь, не двигайся, – приказала я, вскочила – одежда Джеммы после моего превращения расползлась на куски и висела на мне живописными лохмотьями, как в кино. Еще минута-другая, и я мчалась сквозь лес, легко и стремительно, белесо-серой тенью, неостановимо, как зверь, бегущий по следу. Автомобиль не мог нестись напролом, как я, ему приходилось лавировать, выбирая среди зарослей остатки давно заброшенной дороги. По-беличьи вскарабкавшись на дерево, я спланировала прямо на него, с дребезгом и грохотом рухнула на капот, локтем выбила лобовое стекло в фонтан твердых брызг. Повинуясь инстинкту старше всякого разума, человек выскочил из машины и бросился бежать, словно в этом был смысл – бежать от летучего хищника, – но уже в нескольких метрах резко остановился и повернулся ко мне лицом. Он стоял передо мной, маленький, всклокоченный, снова зажимая покалеченную руку другой, и снова улыбался. – Признаю, мне следовало слушать вас, кирия Альба, – учтиво поклонился он. – И впредь обещаю быть внимательнее. Но может быть, все-таки вернемся к нашей сделке?– Что мешает мне убить тебя после того как Джемма будет спасена? –спросила я. Он моргнул, словно приходя в себя – за моим преображением, выглядевшим отнюдь не эстетично, он наблюдал, как наблюдает за действиями фокусника ребенок, воображающий, что перед ним творят истинное волшебство. Он пожал плечами. – Вы никогда не убиваете понапрасну, госпожа моя, – ответил он. – Кроме того, разве плохо, если у вас будет самый преданный и восторженный слуга и ученик?Я скривилась. – Если вы не пожелаете видеть меня, ваше право, – тут же согласился он. – Но благодарность моя не будет знать срока. Кто знает, может быть, и вам когда-нибудь понадобится чья-то поддержка?И я подумала – да черт с ним! Я должна была спасти Джемму, а глупца ждет множество неприятных сюрпризов. Так ему и надо. Если же он знает все и готов ко всему, – что же, может быть, он и заслуживает того, чего желает. В конце концов, сколько раз, наблюдая за людьми, я мечтала встретить чародея, который сумел бы навсегда превратить меня в одного из них…Я подошла к нему, крепко взяла его рукой за плечо. Его пористая кожа, мокрые от пота волосы, горящие глаза оказались совсем близко, когда я наклонилась над ним, примериваясь – впиться в шею на манер Мельхиора или попортить ему физиономию напоследок: заживлять без следа он не сразу научится… Наверно, мое лицо начало изменяться, или зверь проявился во взгляде, потому что его глаза расширились от испуга. Я оскалила длинные клыки – а он чего ждал, нежного укуса гламурной красотки, как в кино? Его взгляд заметался, и в этот момент я прочитала в нем ясно, как в книге: человек лгал мне. Никакого противоядия не существовало. Нет, он не намеревался с самого начала обвести меня вокруг пальца, – да и к чему это ему было? Я ясно увидела в его памяти осколки разбитой склянки на столе – он просто видел, как она разбилась в суматохе, он знал, что драгоценная жидкость вылилась в глубокие щели меж замковых плит… Но он решил умолчать об этом. А ложь я всегда распознаю. Одно из тех самых преимуществ, которыми он так стремился овладеть. Так или иначе, он так и остался там, на мшистой кочке, со свернутой шеей. Я не взяла ни капли его крови. Мне казалось, что меня может стошнить от одного запаха его кожи. Луна давила в затылок, в спине тупо ныло, под коленом горело, и больше всего хотелось растянуться где-нибудь в тихом местечке и закрыть глаза. Я то шла медленно, то срывалась в бег. В сознании трепетала мерзкая трусливая надежда, что все уже закончится, когда я приду. Но нельзя было, чтобы Джемма была одна… я должна была хотя бы обнять ее на прощание, хотя бы держать за руку…Тело Джеммы лежало жалкой светлой грудой, как выброшенная изломанная кукла, на том же месте под стеной, а на покрытом рыжеватым мхом валуне рядом пристроился Мельхиор – он как никогда напоминал старого озябшего ворона, кутаясь в свой длинный черный плащ. Он то и дело скалился и облизывал пополневшие губы темным языком. – Я что-то пропустил? – удивленно спросил он, окинув меня взглядом. Не ответив, я опустилась на колени рядом с Джеммой. Мельхиор пробурчал что-то себе под нос, соскользнул со своего насеста, снял плащ и накинул мне на плечи. Его мелко трясло, словно в ознобе. Я осторожно перевернула Джемму. Все ее тело казалось полупрозрачным, словно она была пуста – лишь кости и тонкая, как изысканный фарфор, оболочка. – Ты выпил ее? – осенило меня. – Ну да, – Мельхиор икнул и, пошатнувшись, оперся рукой о камень, чтобы не упасть. Мне показалось, что мое сердце пропустило удар. Я прижала кончики пальцев к шее Джеммы – пульс был, едва ощутимый, но уверенный. Я потрясенно оглянулась на Мельхиора. Учитывая, что он только что досыта набрался крови, он выглядел удивительно слабым. – Ты пил кого-нибудь еще? – я вскочила на ноги и шагнула к нему. – Нет, от них несло каким-то дурманом… Ты и сама говорила. А потом – девушка. Одна в лесу. Молоденькая… – затуманенным взглядом он посмотрел на Джемму и вдруг встрепенулся. – Так это – твоя девушка? Прости, не узнал. По-моему, она сильно изменилась… за последний месяц. Неужели ты ее все-таки? – в его глазах промелькнуло любопытство. – Нет! – я сжала ладонями виски. Красная луна словно бы залилась под череп и пухла внутри, желая разнести его по швам. – Она изменилась за последний час! В ее крови яд! Был…– Вот оно как… – Мельхиор медленно сполз с камня на землю, слабо царапая обомшелую поверхность когтями. – То-то я думаю, как-то мне… нехорошо…– Как же ты не почувствовал? – простонала я. А как бы он почувствовал – в красную луну? Удивительно было, что ему хватило сознания не бросаться на первое же дышащее существо, которое ему подвернулось. Я наклонилась над ним, но его глаза погасли, закатившись под тяжелые дряблые веки, губы раздвинулись, приоткрывая острые кончики клыков. Он не дышал. Я не знала, что делать. Я вдруг поняла, что очень мало знаю о таких, как он. Да и есть ли кто-нибудь кроме них самих, кто действительно их знает?Меня робко окликнули. Джемма тихо подошла; пошатнувшись, оперлась рукой о камень, там же, где несколько минут назад его касалась ладонь Мельхиора. – Он был твоим другом? – странным голосом спросила она. – Не знаю. Но он спас тебе жизнь, – ответила я. – Мы можем что-нибудь сделать? – она опустилась на колени во мху рядом с камнем. Я покачала головой. – Не знаю. – Вызвать скорую? Переливание крови? – неуверенно предложила она. – О чем ты? Он мертв, – напомнила я. – Правда, он и был мертв… Я думаю, нам надо его…Она молча кивнула. Слово похоронить ни одна из нас так и не произнесла. Я легко нашла склеп, хотя никогда не бывала там раньше, и он был тщательно укрыт от случайного прохожего. Ложем Мельхиора был саркофаг – мощный ящик красного дерева, выложенный темным полотном изнутри, явно работы относительно недавней. Вид у Мельхиора снова был такой, словно он не касался человеческой крови годами, пергаментная кожа морщилась над выступающими костями. Он был легкий, я несла его на руках, прижимая к груди, а потом уложила на бок, пристроив ладонь под щеку. Мне хотелось, чтобы он лежал так, будто спит. Может быть, это было неправильно, но вряд ли поза помешает ему проснуться когда-нибудь. Если когда-нибудь он проснется. Пока я задвигала крышку саркофага, Джемма ушла, чтобы дать мне возможность попрощаться с ним. Я уже начала беспокоиться, когда она тихонько прокралась в склеп, бросила на меня робкий взгляд снизу вверх и положила на крышку саркофага букет привядших лилий – видимо, они остались от давешнего пиршества приезжих. – Идем отсюда, – распорядилась я. Я знала, что Мельхиор здесь не один. Когда мы подошли к лестнице, ведущей из склепа наверх, я оглянулась. По глубоким нишам теснились смутные тени, одни – косматые сгустки мрака, другие – белесые клочья тусклого света, все они настороженно следили за нами, провожали дыханием в спину. И не спросить было у Мельхиора, как он с ними уживается. Лес встретил нас кровавой пеленой рассыпающегося на глазах тумана в отблесках зари – словно красная луна лопнула и размазалась по всему небосводу. Летучие мыши метались черными лоскутьями среди деревьев по пути в свои обиталища в покинутых сводах, и вместе с ними возвращались загулявшие тени. Джемма не заметила их, и я не стала ей показывать. Но я была уверена, что не все из посетителей крепости ушли из леса той ночью живыми. Когда мы подошли к машине Джеммы, я подтолкнула ее на место пассажира. В ее состоянии лучше было не вести машину. Я же чувствовала только усталость. Луны больше не было, зверь внутри спокойно свернулся клубком и задремал. До следующего приключения. – Я отвезу тебя домой и приготовлю завтрак, – сказала я, поковыряла когтем сквозь прореху в брючине, вытянула из-под кожи сплющенную пулю и выбросила в окно, потом выжала сцепление. – И уеду отсюда. Если что, ты спокойно спала дома, ничего не видела и ничего не знаешь. – На… навсегда? – тихо спросила Джемма. – Я вернусь. Или дам о себе знать. Позже, – я сильно в этом сомневалась. При жизни Джеммы, вряд ли. Всегда так все кончается. – Альба? – еще тише позвала она. – Ты можешь сделать меня… такой, как вы… как ты?Я на миг обернулась к ней, взглянула на ее бледное изможденное лицо, большие глаза, в которых отражался кровавым отсветом зари весь ужас прошедшей ночи… и любопытство. – Нет, – твердо сказала я, снова обратила глаза на дорогу и добавила газу.