Королева клифотСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Прежде чем на этих страницах облечь в слова все те ужасы, с которыми пришлось столкнуться моей слабой душе, я хочу изложить некоторые особенности своего прошлого, которые получили совершенно неожиданное истолкование в свете тех тайн, что открылись мне в течение последних дней…Я всегда считал себя проклятым. Ещё ребёнком, когда я общался с другими детьми, меня ни на мгновение не покидало ощущение отличия от них. Это не было чувство презренного высокомерия или самовлюблённости. Никогда я не считал себя лучше других, всё было как раз наоборот. Нередко меня посещала полушутливая мысль, будто ещё до рождения в небесной канцелярии что-то спутали, и мою душу недоделали, или отправили не в тот мир. Самое глупое, что я никогда не мог толком определить, в чём же конкретно состояла это отличие. Анализируя свои поступки и мысли, я не находил в них ничего примечательного, но всё равно меня всегда укрывала тень этой «друговости». Я любил те же игрушки, что и другие, смотрел те же мультфильмы и читал те же книжки. У меня были те же желания, и учился я так же, как и другие, не выделяясь ни хорошими, ни плохими оценками. Не стоит думать, будто это «проклятье» было порождением детской фантазии. Люди, окружавшие меня, тоже ощущали эту «нетаковость». Я всегда чувствовал это в их взглядах, словах и интонациях голосов. Многие дети избегали меня, и, как я позже узнал, нередко — по советам родителей, а не по собственной воле. Мне оставалось лишь гадать, чем им всем я так не угодил. Но надо отдать должное детям, несмотря на неприятие, никто надо мной никогда не издевался — ни в детском саду, ни в школе. Меня просто игнорировали. Даже мать с отцом, производившие впечатление счастливых людей и осознанных родителей, внутренне не принимали меня. Они давали мне всё, что могли, но в словах их любви и поддержки всегда сквозил ледяной холод, а натянутые улыбки не могли скрыть неприязнь. Когда мне было четырнадцать, мать с отцом развелись. Всю жизнь я винил себя в этом. Становясь старше, я лишь острее ощущал пропасть, отделявшую меня от остального мира. Часто я даже прямо спрашивал кого-нибудь из одноклассников, что со мной не так. Максимум, что я мог узнать, так это то, что я «какой-то странный» или «неправильный». Но в чём конкретно проявлялась эта странность и неправильность никто объяснить не мог. Стена, выросшая между мной и другими, породила глубокое чувство отчуждённости, ненужности и брошенности. Эти тёмные чувства росли вместе со мной, и в итоге с шестнадцати лет моим верным спутником по жизни стали антидепрессанты. К счастью, я не был постоянно одиноким. Судьба, будто пожалев, направляла мне на встречу какого-нибудь человека, в котором я вдруг возбуждал живой интерес и крепкую привязанность. И те же самые чувства эти люди находили с моей стороны. У всех этих людей была одна общая черта — каждый из них был наделён могучей, практически сверхчеловеческой волей, такой, которой я всегда был лишён. Все они были скроены будто по схожему шаблону — яркий, пылающий неусыпным желанием взгляд, резкие и бодрые движения, не сходящая с лица улыбка и громкий, радостный голос. Неважно, кто это был — новый, но всегда лучший и единственный друг, или новая возлюбленная — эти черты явственно проступали в каждом из них. Но богиням судьбы не было угодно даровать мне длительной дружбы или любви. Жизнь поворачивалась так, что мне вновь приходилось столкнуться лицом к лицу с тьмой отчуждения. Ко времени описываемых событий я уже свыкся с неприятием меня другими. Конечно, у меня бывали приступы депрессии, но мне всегда удавалось с ними справиться. Увы, только до недавнего времени…Мне никогда не суждено забыть этот день. Это было одиннадцатое ноября, суббота. На улице стояла облачная, но сухая погода. Я ходил по книжному магазину, изучая литературный ассортимент, в поисках чего-нибудь интересного. Неожиданно мой взгляд остановился на небольшой книжке в мягком переплёте с красной надписью на корешке: «Злоба». Яркость и лаконичность названия привлекли моё внимание. Это оказалась книга по психологии, имеющая своей целью исследование злобы, ненависти и других отрицательных чувств, носящая, правда, скорее популярный характер, нежели чисто научный. Мои душевные проблемы ещё в юности породили интерес к психологии, но книгам, направленным массам, я всё же предпочитал строгие научные труды. Сам не знаю, зачем я тогда купил эту книгу. Вернувшись домой, я налил себе кружку крепкого и горячего чая, сел в мягкое кресло возле окна, и взял книгу в руки. Вначале я решил немного полистать страницы — было интересно изучить названия глав и разделов, да и просто ощутить шершавую бумагу между пальцев и почувствовать приятный аромат новой книги. Читать печатную книгу — одно из величайших наслаждений на земле, впрочем, не удивлюсь, если в будущем они станут вне закона. На одиннадцатой странице меня ждала странная находка. Прежде чем на этих страницах облечь в слова все те ужасы, с которыми пришлось столкнуться моей слабой душе, я хочу изложить некоторые особенности своего прошлого, которые получили совершенно неожиданное истолкование в свете тех тайн, что открылись мне в течение последних дней…Я всегда считал себя проклятым. Ещё ребёнком, когда я общался с другими детьми, меня ни на мгновение не покидало ощущение отличия от них. Это не было чувство презренного высокомерия или самовлюблённости. Никогда я не считал себя лучше других, всё было как раз наоборот. Нередко меня посещала полушутливая мысль, будто ещё до рождения в небесной канцелярии что-то спутали, и мою душу недоделали, или отправили не в тот мир. Самое глупое, что я никогда не мог толком определить, в чём же конкретно состояла это отличие. Анализируя свои поступки и мысли, я не находил в них ничего примечательного, но всё равно меня всегда укрывала тень этой «друговости». Я любил те же игрушки, что и другие, смотрел те же мультфильмы и читал те же книжки. У меня были те же желания, и учился я так же, как и другие, не выделяясь ни хорошими, ни плохими оценками. Не стоит думать, будто это «проклятье» было порождением детской фантазии. Люди, окружавшие меня, тоже ощущали эту «нетаковость». Я всегда чувствовал это в их взглядах, словах и интонациях голосов. Многие дети избегали меня, и, как я позже узнал, нередко — по советам родителей, а не по собственной воле. Мне оставалось лишь гадать, чем им всем я так не угодил. Но надо отдать должное детям, несмотря на неприятие, никто надо мной никогда не издевался — ни в детском саду, ни в школе. Меня просто игнорировали. Даже мать с отцом, производившие впечатление счастливых людей и осознанных родителей, внутренне не принимали меня. Они давали мне всё, что могли, но в словах их любви и поддержки всегда сквозил ледяной холод, а натянутые улыбки не могли скрыть неприязнь. Когда мне было четырнадцать, мать с отцом развелись. Всю жизнь я винил себя в этом. Становясь старше, я лишь острее ощущал пропасть, отделявшую меня от остального мира. Часто я даже прямо спрашивал кого-нибудь из одноклассников, что со мной не так. Максимум, что я мог узнать, так это то, что я «какой-то странный» или «неправильный». Но в чём конкретно проявлялась эта странность и неправильность никто объяснить не мог. Стена, выросшая между мной и другими, породила глубокое чувство отчуждённости, ненужности и брошенности. Эти тёмные чувства росли вместе со мной, и в итоге с шестнадцати лет моим верным спутником по жизни стали антидепрессанты. К счастью, я не был постоянно одиноким. Судьба, будто пожалев, направляла мне на встречу какого-нибудь человека, в котором я вдруг возбуждал живой интерес и крепкую привязанность. И те же самые чувства эти люди находили с моей стороны. У всех этих людей была одна общая черта — каждый из них был наделён могучей, практически сверхчеловеческой волей, такой, которой я всегда был лишён. Все они были скроены будто по схожему шаблону — яркий, пылающий неусыпным желанием взгляд, резкие и бодрые движения, не сходящая с лица улыбка и громкий, радостный голос. Неважно, кто это был — новый, но всегда лучший и единственный друг, или новая возлюбленная — эти черты явственно проступали в каждом из них. Но богиням судьбы не было угодно даровать мне длительной дружбы или любви. Жизнь поворачивалась так, что мне вновь приходилось столкнуться лицом к лицу с тьмой отчуждения. Ко времени описываемых событий я уже свыкся с неприятием меня другими. Конечно, у меня бывали приступы депрессии, но мне всегда удавалось с ними справиться. Увы, только до недавнего времени…Мне никогда не суждено забыть этот день. Это было одиннадцатое ноября, суббота. На улице стояла облачная, но сухая погода. Я ходил по книжному магазину, изучая литературный ассортимент, в поисках чего-нибудь интересного. Неожиданно мой взгляд остановился на небольшой книжке в мягком переплёте с красной надписью на корешке: «Злоба». Яркость и лаконичность названия привлекли моё внимание. Это оказалась книга по психологии, имеющая своей целью исследование злобы, ненависти и других отрицательных чувств, носящая, правда, скорее популярный характер, нежели чисто научный. Мои душевные проблемы ещё в юности породили интерес к психологии, но книгам, направленным массам, я всё же предпочитал строгие научные труды. Сам не знаю, зачем я тогда купил эту книгу. Вернувшись домой, я налил себе кружку крепкого и горячего чая, сел в мягкое кресло возле окна, и взял книгу в руки. Вначале я решил немного полистать страницы — было интересно изучить названия глав и разделов, да и просто ощутить шершавую бумагу между пальцев и почувствовать приятный аромат новой книги. Читать печатную книгу — одно из величайших наслаждений на земле, впрочем, не удивлюсь, если в будущем они станут вне закона. На одиннадцатой странице меня ждала странная находка. Несколько вырванных из тетради листов, сложенных несколько раз. Я их развернул и внимательно изучил. Всего их было три. На первом простым карандашом, небрежными, крупными буквами, было написано слово «клифот». Я потупил взгляд, пытаясь сообразить, полноценное ли это слово, аббревиатура, или бессмысленный набор букв. Несколько раз я произнёс его вслух, меняя ударение, и решил, что всё же это реальное слово. Но что оно значит?На следующем была изображена странная картинка из десяти кружочков, соединённых прямыми линиями. Шесть из них выстраивались в два параллельных вертикальных ряда по три круга, а четыре оставшихся располагались между ними, также вертикально, но на разном расстоянии друг от друга. Все они были соединены прямыми линиями, и возле каждого кружка было написано по одному мудрёному слову. Изображение на третьем листке было самым интересным. С поразительной аккуратностью и педантичностью кто-то нарисовал на нём картину женщины, с длинными распущенными волосами, одетую лишь в лёгкую накидку. Долго я вглядывался в этот рисунок, удивляясь тому, как автор, используя лишь простой карандаш, сумел на обыкновенном тетрадном листке проработать каждую, самую незначительную деталь. Каждому волоску, ниспадавшему на нежные плечи, было уделено особое внимание; кольца и браслеты, украшавшие изящные руки, несмотря на небольшой размер, были выписаны до последнего завитка. Мне даже пришлось взять лупу, чтобы подробнее рассмотреть их. Женщина стояла, убрав за спину правую руку, и протягивая вперёд левую, будто приглашая пойти за ней. Над её головой небрежной штриховкой были нарисованы силуэты чёрных птиц, а у ног в клубке свернулась змея. Не знаю, сколько времени я рассматривал этот странный рисунок. Я был не в силах оторваться от его созерцания, меня к нему будто что-то приковало. Вдруг что-то зашумело за окном. Повернув голову, я вздрогнул от неожиданности. На другой стороне сидел большой, чёрный ворон. Внимательным взглядом он смотрел на меня, и я не сдержался, чтобы не процитировать знаменитые строки:— Как ты звался, гордый ворон, там, где ночь царит всегда? — с усмешкой сказал я, глядя прямо на птицу. Но ворон не каркнул в ответ. Он всё также неподвижно смотрел на меня, а затем вдруг клюнул стекло. Раздался громкий стук, и я чуть не вскрикнул. Затем ворон стукнул ещё раз, и мне уже стало не по себе. Затем раздался ещё один стук, а потом ещё, и ещё. Ворон отстучал одиннадцать раз, а потом улетел прочь. Но когда он исчез, я неожиданно ощутил глубокую, невыразимую тоску. Будто кто-то пролил в моей душе чернила. Губы задрожали, а по щекам заскользили слёзы. Слабость, полностью лишившая меня способности шевелиться, овладела всем телом. Я и раньше испытывал тоску, но в тот раз это было во сто крат сильнее, чем когда-либо. С трудом я перебрался на кровать. Растянувшись на ней, я лежал, вперяя взгляд в потолок. Не было никаких мыслей. Голова была абсолютно пуста, будто мозг в ужасе покинул тело. В моей душе не было ничего, кроме ощущения безмерной печали и чувства падения в чёрную пустоту. Казалось, что сердце разбилось, и на его месте вдруг появился водоворот, затягивающий меня в преисподнюю. Я не заметил, как уснул. Утром следующего дня моё состояние было лучше, но я всё так же ощущал щемящую душевную боль. Всё, чего мне тогда хотелось — это поскорее избавиться от этого чувства. За свою жизнь, преисполненную подобных пароксизмов грусти, я нашёл для себя несколько способов загнать тоску обратно в глубину души, откуда её стенания не смогут заставить меня страдать. Одним из них было посещение церкви. Я никогда не был верующим, и в церкви я никогда не молился. Мне было достаточно лишь провести десять-двадцать минут, бродя среди свечей и икон, чтобы моя душа успокоилась, и я вновь ощутил, что живу. Меня никогда не интересовало божья ли это помощь, или лишь влияние спокойной и величественной атмосферы, царящей в церкви. Всё, что я знал — это мне помогает. Одевшись, я медленно побрёл по улице. Церковь располагалась не так далеко от моего дома, поэтому я всегда добирался до неё пешком. Но в тот день мне не суждено было избавиться от душевных мук. Стоило мне оторвать поникший взгляд от серого асфальта, и посмотреть в сторону церкви, как мной овладело мрачное предчувствие. Из-за крыш домов виднелся поднимающийся к печальному осеннему небу чёрный столп дыма. Не было оснований думать, будто кто-то поджёг церковь, но почему-то я был уверен в этом. Мои опасения подтвердились, когда я, наконец, вышел к ней. Посреди небольшой площади, в объятиях пламени, гибла единственная в нашем городе церковь. Огненные языки лизали её белые стены, обращая в пепел мою надежду. Люди суетились вокруг, кто-то кричал, кто-то пытался погасить пламя. Они не теряли веру, что церковь ещё можно спасти, но для меня всё уже было кончено. Парализованный отчаянием, я стоял, тупо уставившись на гибнущий храм. Словно в трансе, я наблюдал за демоническим танцем огня. Очнулся я, только когда приехали пожарные. Звук сирены меня взбодрил, и я огляделся по сторонам. Люди, проходившие мимо, почему-то неодобрительно косились, а кто-то даже отпускал грубые осуждения. Я ощутил безумный стыд и удивление, когда вдруг обнаружил, что всё время смотрел на пожар с растянутыми в широкой улыбке губами. Уткнувшись взглядом в землю, я поспешил домой. Отчего на моём лице расползлась эта зловещая улыбка? Неужели во мне что-то радовалось, наблюдая за разрушением храма?Подойдя к двери своего подъезда, я остановился. Там, на одиннадцатом этаже, меня ждала лишь пустая квартира и чувство безмерной тоски. Подняться наверх, значило бы погибнуть. Резко развернувшись, я пошёл туда, где ещё мог найти спасение. Я знал, что всегда могу к Ней прийти. В любой день, в любое время. Дверь Её квартиры всегда была открыта для меня. Часто я приходил к Ней, чтобы найти избавление в бездонном очаровании Её нежных глаз. Мы мало говорили друг с другом, но если говорили, то обо всём. Между нами никогда не было секретов и непонимания. Мы были едины, но не как части чего-то, а как нечто целое и неделимое. В тот раз я, как и всегда, поднялся на третий этаж, где находилась Её квартира под номером двенадцать. Она встретила меня спокойной улыбкой и понимающим взглядом. Не нужно было слов. Она всегда знала, почему я приходил. Тогда мы целый час пролежали на диване в полном молчании. Мои руки крепко обнимали Её за плечи. Рукава моей чёрной рубашки казались ещё темнее на фоне Её белого свитера. Держа Её так, я почти физически ощущал, как тёмный спрут, обвивший своими скользкими, мерзкими щупальцами мою душу, отпускает Её. Сердце наполнилось теплотой. Казалось, в Её душе столько любви, радости и света, что их хватило бы для нас обоих. Ласково поглаживая Её по голове, я спросил:— Что ты знаешь о клифот?— Что? — удивлённо переспросила она. — Клифот. Никогда об этом не слышала?— Нет. А где ты об этом узнал?— Купил книгу, а в ней нашлось несколько тетрадных листов. На одном было написано это слово. — Как странно. В интернете ничего не нашлось?— Я не смотрел. И правда, подумал я, надо было с самого начала ввести это слово в поисковике. Я ушёл от неё вечером, преисполненный счастья и чувства душевной лёгкости. Радость, наполнившая меня, была столь сильной, что мне не хотелось думать ни о чём. Дома я сразу же лёг спать, совершенно забыв о своих мыслях насчёт странного слова клифот. Следующим утром Она прислала мне СМС: «Пойдём вечером в парк, часов в семь? Встретимся у киоска на входе. И почитай о клифот, это немного жутко, но интересно». Воспоминания о странных листках совершенно стёрлись из моей памяти. Перед уходом на работу я ещё раз решил взглянуть на них, но они куда-то пропали. Я оставил их на кресле, но там нашлась только купленная в субботу книга. Не было времени заниматься поисками по всей квартире, так что я просто выкинул мысли о них из головы. За весь рабочий день мне не удалось урвать свободного времени, чтобы посмотреть в интернете об этом непонятном клифот, поэтому я надеялся, что Она мне всё расскажет. Во мне даже появился живой интерес к этому непонятному слову. Что же там могло быть жуткого?Вечером, сразу после работы, я поспешил к месту встречи, но Её не было. Я решил подождать, но Она долго не появлялась. Ни на мгновение я не усомнился в том, что Она придёт. Я прождал почти час, прежде чем додумался позвонить ей, но трубку она не сняла. Нехорошее подозрение закралось в мою душу. Позвонив ей ещё несколько раз, и опять не получив ответа, я пошёл домой. Неужели меня лишили последнего источника счастья?Не успел я пройти и пары метров, как на меня вновь нахлынула сильная тоска, как и в субботу. Не в силах устоять на ногах, я свалился на ближайшую скамейку. Меня мучила тошнота и невыразимая душевная боль. Глаза закрылись сами собой, и я погрузился во тьму. Я читал, что при депрессии или стрессе такие состояния иногда случаются. Что-то вроде галлюцинации или сна наяву. Мир тогда для меня будто выключился. Я ощутил, что нахожусь где-то вне пределов реальности, где-то за границами любого возможного бытия, в царстве вечной ночи. Вдруг плотная завеса тьмы рассеялась, и появилась Она. Она выглядела так же, как и вчера — в белом свитере и со светлыми, распущенными волосами. Внезапно вокруг неё, с оглушительным карканьем, закружилась стая воронов. Они налетали на неё чёрной волной, трепали волосы, рвали одежду, старались клюнуть в лицо. Она же, несмотря на их попытки, ни сколько не сопротивлялась. Чёрные птицы терзали её плоть, вырывая своими жёсткими когтями и клювами кровоточащие куски мяса из её нежного тела. Клоки волос разлетались в стороны от этого ужасного вихря. Но не было ни криков, ни стонов. Она гибла в совершенном безмолвии, и лишь карканье тысячи птиц раздавалось в окружающей пустоте. Понемногу их голоса стали замолкать и сменяться безудержным смехом. То был громкий, неистовый смех женщины, переживающей глубокий экстаз. Я знал, чей это был смех. Я знал её, я уже видел её чёрные волосы и нежные, холодные руки, изображённые на мятом тетрадном листе. Стоило этим воспоминаниям воскреснуть, как она тут же появилась, просто сложилась из воронового вихря сама собой. В реальности, если так можно назвать эти переживания, она была во много раз красивее, чем на рисунке. Длинные чёрные волосы змеились по её плечам, чёрная шаль ниспадала до колен, и при каждом движении раздавался звон её бесчисленных украшений. Она шла на встречу ко мне, но, странным образом, не могла приблизиться. — Вернись, — это слово слетело с её уст нежным елеем. Этот голос пробудил во мне безумное чувство, некое подобие любви, но лишь подобие, ибо в то же время я ощущал и пламенную ненависть. Меня наполняла неистовая злоба ко всему живому. Мне хотелось лицезреть гибель и разрушение, я жаждал видеть пытки и причинять боль. Чёрные, преисполненные ненависти мысли кружились в моей голове, рождая странное, но отвратительное чувство счастья. Вдруг я ощутил, как что-то прикоснулось к моей ноге. Взглянув вниз, я увидел, как мою левую ногу обвивает огромная змея. Её чешуя непостижимым образом мерцала во мраке всеми оттенками зелёного. Я не испугался, но неожиданно испытал сильное чувство протеста. Что-то во мне рвалось сказать нет, и, вместе с тем, другая часть жаждала кричать да. Змея поднималась всё выше по моему телу, и эти чувства усиливались с каждым её витком. Наконец, я не выдержал и закричал, так сильно, как только мог: «Нет!»Ослепительный свет вонзился в мои глаза тысячью иголок. Я зажмурился, и ощутил разрывающую череп головную боль. — Где я… — простонал я, всё ещё жмурясь от света. — Успокойся, — неожиданно раздался чей-то низкий, глубокий голос, — ложись и не поднимайся резко. У тебя был обморок. — Что? — почти прошептал я. Глаза понемногу привыкали к свету, и я смог их открыть. Как оказалось, вокруг было не так уж и светло. Шторы в комнате, где я находился, были занавешены, и единственным источником света была маленькая настольная лампа, сохранявшая нежный полумрак. Я сидел на мягком диване в незнакомой квартире. Рядом со мной, на стуле, сидел мужчина лет шестидесяти. — Кто вы? — спросил я. — Успокойся, — повторил он, — лучше ляг обратно, иначе обморок может повториться. — Что случилось?— Ты потерял сознание в парке. — И вы перенесли меня домой?— Ну да — непринуждённо ответил старик — не оставлять же тебя валяться на скамейке, а для вызова скорой повода особого не было, я это сразу приметил. С неприкрытым удивлением я осмотрел этого странного человека. Я был немаленькой комплекции, и поэтому не мог понять, откуда у простого старика нашлось столько сил, чтобы дотащить моё бессознательное тело до квартиры. — Часто у тебя такое? — спросил он. — Первый раз. С врачебной дотошностью он стал расспрашивать меня о моём здоровье. Я отвечал уклончиво, не желая рассказывать о жутких воронах за окнами и странных видениях. Не хотелось пугать незнакомого человека, отнёсшегося ко мне с такой неожиданной заботой. Пока мы говорили, я успел осмотреть комнату. На стене, прямо над диваном висело несколько икон, а на противоположной стороне — небольшие гобелены с изображением каких-то странных индуистских или буддийских божков. По углам стояли деревянные африканские тотемы, а на письменном столе лежали стопки религиозных книг. Видимо, мой спаситель — историк религии или что-то в этом роде. Сам не знаю почему, я неожиданно спросил:— Вы знаете что-нибудь о клифот?Взгляд моего собеседника остекленел. Не моргая, он смотрел на меня, а затем спросил с недоверием:— Почему ты спрашиваешь?Аккуратно, выбирая слова, и стараясь произвести впечатление здравомыслящего человека, я рассказал историю о тетрадных листках. — А что потом с ними стало?— Не знаю, они куда-то подевались…В глазах моего собеседника отчётливо читалось подозрение. Молча, он смотрел мне в лицо, будто сканируя душу. Под его взглядом я ощутил себя совершенно голым. — Ты мне не всё рассказал, ведь так? — спросил он, внимательно вглядываясь в мои глаза. Я решил больше ничего не скрывать. Ничего не упуская, я подробно описал все странные события, случившиеся со мной за эти дни — от ворона за окном до жутких галлюцинаций. Хозяин квартиры слушал с каменным лицом. Ни один мускул на его лице не дрогнул, и я не мог даже предположить, какое впечатление от моей истории он составил. Когда я закончил, он встал и подошёл к своему столу. Вытащив из ящика одну тонкую книгу в мягком переплёте, он открыл её и сунул мне в руки. На раскрытой странице была изображена та схема из кружков, которую я нашёл в «Злобе». Только слова возле кружков были совершенно другие. — Это древо жизни, система сфирот — прозвучал спокойный бас. — Что, просите? — переспросил я. — Сфирот. Они отображают структуру творения. Одна из сфир ответственна за красоту, другая — за строгость, третья за мудрость и так далее. — Это выглядит как тот рисунок на одном из найденных мною листков… только там названия были другие, вроде та…— Не произноси их!Я тут же умолк, так строго и громко звучал этот голос. — То, что ты видел — тёмные двойники сфирот, они и есть… клифот. Видно было, что произнесение этого слова далось ему с трудом. — Это демоны, живущие вне границ нашего мира. Они — символы зла, тьмы, хаоса и разрушения. Лишённые божьего света, они пробуждают в людях тоску, ненависть, злость, тем самым стремясь получить то, чего не имеют сами. Даже мысли о них разрушительны. Та женщина, которую ты видел — я думаю, это их королева, мать демонов и убийца младенцев. — Вы думаете, меня преследует какая-то демоница? — скептически спросил я. Мой спаситель устало выдохнул и забрал книгу у меня из рук. — Королева клифот не просто мучает тебя. Она являет тебе знаки. Одиннадцатая страница, одиннадцать раз ворон постучал тебе в окно. Одиннадцать — это символ клифот. Королева демонов хочет вернуть тебя к ним. А чтобы ты не смог сбежать, она лишает тебя источников радости…Мне казалось, что я понимаю смысл этих слов, но всё естество сразу же противилось их принятию. — Хотите сказать, я один из них? И эта… королева… хочет меня вернуть себе? И она разрушила церковь?— Я ничего не хочу сказать, я лишь передаю то, что говорят книги. Считается, что в конце времён клифот начнут очищаться и возвращаться к богу…А я один из этих «отфильтрованных» демонов, подумал я, но не произнёс вслух свою мысль. Более мы не говорили на эту тему. Но когда я уходил, мой спаситель повязал мне на левое запястье красную нитку. Как он объяснил, она защищает от демонов. Выйдя из подъезда, я сразу же снял эту нитку и бросил её на асфальт. Я не верил ни одному слову, сказанному этим стариком. Но всё же я не мог перестать думать об этом. Ведь, как я уже сказал, надо мной всю жизнь словно висело проклятье. И редко я мог обнаружить в себе что-то кроме тоски, злобы и ненависти. Но как же быть с Ней? И с другими, теми немногими людьми, что подарили мне минуты счастья? Не был ли я для них чем-то вроде паразита, питавшегося избытком их любви, избытком их… божьего света? Мысли сплелись в плотный клубок, и скоро я уже не мог сосредоточиться ни на одной из них. Но незаметно для самого себя, я вдруг понял, что уже всерьёз задумываюсь о потусторонней природе настигших меня явлений. Может, это и были галлюцинации расстроенного рассудка, и я лишь начинаю сходить с ума. Может, даже старика, с которым я разговаривал, не было. Но я уверен, что королева клифот скоро навестит меня вновь. И теперь я уже точно знаю, какой дам ей ответ.