Контора №3 или последнее задание ШвейкаСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

1984 год…Колонна длинной змеей вытянулась у входа в ущелье. Техника остановилась, пока саперы не дадут добро, дальше двигаться нельзя. Ведь здесь идет самая настоящая минная война, немым свидетелем которой был остов сгоревшего БМП, оттащенный к обочине. К БРЭМ саперного отделения подбежал маленький пухленький солдатик: «Товарищ сержант, все проверено, мин не обнаружил, только что- то неспокойно мне, разрешите еще раз пройтись!». «Добро Швейк, еще раз осмотри все внимательно, в нашем деле лучше «перебдеть!». Солнце нещадно палило, нагревая металлические корпуса техники до раскаленного состояния, люди изнывали от жары и теряли адекватность. Из кабины ближнего «ЗИЛ» высунулась голова водителя: «Швейк, если через 5 минут мы не двинемся. Я лично выйду и тебе накостыляю!», но сержант быстро поставил на место: «Заткнись, а то челюсть сломаю!». Видимо «наверху» есть обладающие чувством юмора, иначе не объяснить, как вообще абсолютно не приспособленный к армейской службе парень попал в Афганистан. Толстенький коротышка с пухлыми ручонками, не в состоянии даже раз подтянуться на турнике, во время кросса безнадежно плетущийся в хвосте, да еще не умеющий драться, в общем, самый настоящий Швейк! Так к нему это прозвище и прикрепилось. Молодости свойственна жестокость, вот сослуживцы и нещадно шпыняли безответного Швейка. Но так было до первой операции, когда никчемный Швейк сумел обнаружить и обезвредить противовертолетную мину, реагирующую на шум лопастей вертолета, которую специально обученная собака найти не смогла. После этого случая сержант перед отбоем построил отделение в казарме, вывел Швейка и сказал: «Кто его еще раз тронет, будет иметь дело со мной!». Все знали, с сержантом лучше не шутить. Надо сказать, сержант не зря носил на погонах лычки. Он очень хорошо разбирался в людях и разглядел в Швейке гения саперного дела. Действительно, у Швейка оказался талант находить мины, которых за свою службу он обезвредил множество: направленного действия, выпрыгивающие, мины-ловушки, «растяжки». Мины были везде, их закапывали в землю, оставляли в качестве ловушек в населенных пунктах, даже привязывали к ишакам, в обилии бродившим по обочинам дорог. Какой-то злой гений минной войны решил, что с экономической точки зрения выгодно не убить солдата врага, а сделать его инвалидом, всю жизнь получающим пособие от государства, вот противопехотные мины и были направлены на то, чтобы взрыв оторвал конечности, но не убил солдата. И скольким молодым парням за свою недолгую службу сохранил жизнь и здоровье Швейк, наверное, знают только на небе. Вот и сейчас обостренное чутье сапера предупреждало его об опасности, вроде на дороге ничего подозрительного не наблюдалось, миноискатель ничего не обнаружил, да и их БРЭМ несколько раз благополучно прокатился по этому месту, но вот не нравилось ему это малоприметное темное пятно, и точка! Нащупав деревянную ручку щупа, Швейк двинулся к видимой только ему отметине. За несколько шагов до приметного места остановился, потыкал острием щупа грунт. Как он и предполагал, уколы ничего не дали, игла не шла в скальный грунт. Тогда Швейк опустился на колени, взялся за нож. Снял верхний слой, и увидел то, что искал: край лунки, тщательно забитой камнями. Сомнений не было — мина!Сержант прекрасно знал, если есть мина, значит рядом наверняка засада. Опытным взглядом оглядел горы, возвышавшиеся над дорогой, и увидел черную дыру пещеры, идеальное место для засады. Водитель БРЭМ понял сержанта с полунамека, и машина двинулась к Швейку, пытаясь заградить его от огня, но было поздно. Душманы поняв, что уловка не удалось, решили уничтожить сапера, дав из пещеры пулеметной очередью прямой наводкой по Швейку. БМП развернул башню и ударил снарядом в черный провал пещеры, уничтожив там все живое, но на дороге в луже крови остался лежать Швейк. Позже эту мину извлекут, это итальянская противотанковая мина в пластиковом корпусе, поэтому миноискатель ее и не обнаружил. Заложена она опытной рукой — вверх днищем, чтобы затруднить ее взрывание. Вот почему мина не сработала под траками БРЭМ. Очевидно, рванула бы в середине колонны, разнеся на куски технику и лишив жизни десятки солдат. Он раньше никогда не был в таком прекрасном городе и поэтому прямо наслаждался прогулкой по его величественным проспектам, сидел на лавочках около волшебных фонтанов, в многочисленных местных кафешках пробовал изумительные яства и напитки. А какие здесь люди! Все молодые, красивые и очень доброжелательные! Каждый с ним здоровается, спрашивает, как дела… Резкая боль бросила в низ, в абсолютную темноту, и из этой темноты послышался голос сержанта: «Он жив. Срочно промедол!». И опять широкий проспект города, вокруг оживление: «Принцесса едет!», люди радостно становятся вдоль обочины, он идет туда тоже, его вежливо пропускают вперед. 1984 год…Колонна длинной змеей вытянулась у входа в ущелье. Техника остановилась, пока саперы не дадут добро, дальше двигаться нельзя. Ведь здесь идет самая настоящая минная война, немым свидетелем которой был остов сгоревшего БМП, оттащенный к обочине. К БРЭМ саперного отделения подбежал маленький пухленький солдатик: «Товарищ сержант, все проверено, мин не обнаружил, только что- то неспокойно мне, разрешите еще раз пройтись!». «Добро Швейк, еще раз осмотри все внимательно, в нашем деле лучше «перебдеть!». Солнце нещадно палило, нагревая металлические корпуса техники до раскаленного состояния, люди изнывали от жары и теряли адекватность. Из кабины ближнего «ЗИЛ» высунулась голова водителя: «Швейк, если через 5 минут мы не двинемся. Я лично выйду и тебе накостыляю!», но сержант быстро поставил на место: «Заткнись, а то челюсть сломаю!». Видимо «наверху» есть обладающие чувством юмора, иначе не объяснить, как вообще абсолютно не приспособленный к армейской службе парень попал в Афганистан. Толстенький коротышка с пухлыми ручонками, не в состоянии даже раз подтянуться на турнике, во время кросса безнадежно плетущийся в хвосте, да еще не умеющий драться, в общем, самый настоящий Швейк! Так к нему это прозвище и прикрепилось. Молодости свойственна жестокость, вот сослуживцы и нещадно шпыняли безответного Швейка. Но так было до первой операции, когда никчемный Швейк сумел обнаружить и обезвредить противовертолетную мину, реагирующую на шум лопастей вертолета, которую специально обученная собака найти не смогла. После этого случая сержант перед отбоем построил отделение в казарме, вывел Швейка и сказал: «Кто его еще раз тронет, будет иметь дело со мной!». Все знали, с сержантом лучше не шутить. Надо сказать, сержант не зря носил на погонах лычки. Он очень хорошо разбирался в людях и разглядел в Швейке гения саперного дела. Действительно, у Швейка оказался талант находить мины, которых за свою службу он обезвредил множество: направленного действия, выпрыгивающие, мины-ловушки, «растяжки». Мины были везде, их закапывали в землю, оставляли в качестве ловушек в населенных пунктах, даже привязывали к ишакам, в обилии бродившим по обочинам дорог. Какой-то злой гений минной войны решил, что с экономической точки зрения выгодно не убить солдата врага, а сделать его инвалидом, всю жизнь получающим пособие от государства, вот противопехотные мины и были направлены на то, чтобы взрыв оторвал конечности, но не убил солдата. И скольким молодым парням за свою недолгую службу сохранил жизнь и здоровье Швейк, наверное, знают только на небе. Вот и сейчас обостренное чутье сапера предупреждало его об опасности, вроде на дороге ничего подозрительного не наблюдалось, миноискатель ничего не обнаружил, да и их БРЭМ несколько раз благополучно прокатился по этому месту, но вот не нравилось ему это малоприметное темное пятно, и точка! Нащупав деревянную ручку щупа, Швейк двинулся к видимой только ему отметине. За несколько шагов до приметного места остановился, потыкал острием щупа грунт. Как он и предполагал, уколы ничего не дали, игла не шла в скальный грунт. Тогда Швейк опустился на колени, взялся за нож. Снял верхний слой, и увидел то, что искал: край лунки, тщательно забитой камнями. Сомнений не было — мина!Сержант прекрасно знал, если есть мина, значит рядом наверняка засада. Опытным взглядом оглядел горы, возвышавшиеся над дорогой, и увидел черную дыру пещеры, идеальное место для засады. Водитель БРЭМ понял сержанта с полунамека, и машина двинулась к Швейку, пытаясь заградить его от огня, но было поздно. Душманы поняв, что уловка не удалось, решили уничтожить сапера, дав из пещеры пулеметной очередью прямой наводкой по Швейку. БМП развернул башню и ударил снарядом в черный провал пещеры, уничтожив там все живое, но на дороге в луже крови остался лежать Швейк. Позже эту мину извлекут, это итальянская противотанковая мина в пластиковом корпусе, поэтому миноискатель ее и не обнаружил. Заложена она опытной рукой — вверх днищем, чтобы затруднить ее взрывание. Вот почему мина не сработала под траками БРЭМ. Очевидно, рванула бы в середине колонны, разнеся на куски технику и лишив жизни десятки солдат. Он раньше никогда не был в таком прекрасном городе и поэтому прямо наслаждался прогулкой по его величественным проспектам, сидел на лавочках около волшебных фонтанов, в многочисленных местных кафешках пробовал изумительные яства и напитки. А какие здесь люди! Все молодые, красивые и очень доброжелательные! Каждый с ним здоровается, спрашивает, как дела… Резкая боль бросила в низ, в абсолютную темноту, и из этой темноты послышался голос сержанта: «Он жив. Срочно промедол!». И опять широкий проспект города, вокруг оживление: «Принцесса едет!», люди радостно становятся вдоль обочины, он идет туда тоже, его вежливо пропускают вперед. Показалась кавалькада из лимузинов, неожиданно лимузины остановились около него, из самого большого вылезла модно одетая девушка, он сразу ее и не узнал, это ведь его одноклассница Марина, тайная мечта всех школьных мальчишек, да только вокруг Марины увивались личности посерьезней, чем школяры. В роли принцессы Марина была еще прекрасней, но самое главное, она подошла к нему, взяла за руку, и со словами: «Ну, где ты так долго был, я тебя давно жду!» повела его в лимузин… И снова резкая боль бросает вниз, и из темноты слышится плачущий голос мамы: «Сыночек, родненький, что же они с тобой сделали! Как жаль, что я все время не могу с тобой находиться, ведь Наташеньке надо в ВУЗ поступать!». Как прекрасно ехать с красавицей принцессой в лимузине, держа ее за руку! Кавалькада въехала в роскошный дворец, принцесса за руку вывела его из машины и, приказав слугам их не сопровождать, повела его в беседку на берегу моря. Там он ей хотел рассказать обо всем, и про войну, и про то, как он о ней все это время мечтал, но принцесса поднесла палец к его губам, затем обняла, приготовившись к страстному поцелую, но вдруг ее глаза наполнились ужасом, и принцесса прижалась к стене беседки. Он оглянулся, принцесса испугалась не зря, на них надвигался ужасный монстр, метра 3 ростом и с огромными, как у гориллы, руками. Он попытался заступиться за принцессу и шагнул к монстру, но силы были слишком неравны, и монстр со словами: «Вот где твое место, чмошник!» схватил его за шиворот, как котенка, и поволок к огромной дыре, из которой раздавались дикие крики. Они уже были в нескольких шагах от этой дыры, но вдруг сзади раздался знакомый голос: «Я что, непонятно сказал, кто его еще раз тронет, будет иметь дело со мной!». Монстр неожиданно выпустил его из рук, и вмиг сдувшись до размеров плюгавого карлика со словами: «Извиняюсь, ошибочка вышла!», улыбаясь и непрерывно кланяясь, исчез в дыре. Он оглянулся назад, принцессы в беседке не было, а на ее месте стоял сержант с АКМ в руках, и ствол АКМ был направлен в сторону дыры. И снова дикая боль бросила в низ, он очнулся на кровати в темной комнате, у кровати почему-то действительно стоял сержант. Сержант своей рукой взял его за руку, ладонь у сержанта была неестественно холодная, и со словами: «Прощай, Швейк!», сержант растаял в воздухе. Он очутился посреди огромного кладбища, где всевозможные памятники и могильные кресты уходили за горизонт. Рядом с каждым памятником стояли люди, молодые, старые, мужчины, женщины – всякие! Его взгляд привлек огромный черный обелиск, он подошел к нему. На обелиске был выгранен орден Красной Звезды, а рядом стоял сержант, как в казарме перед отделением, в его любимой позе, широко расставив ноги и засунув большие пальцы рук под ремень. «Товарищ сержант, вы тоже умерли?», «Почему тоже, Швейк!». И опять боль потащила в низ, опять он очнулся на койке, но только днем. В палате оживление, зашла какая-то важная персона, вокруг все госпитальное начальство, куча корреспондентов. Персона склонилась над ним: «Как самочувствие, герой?». Он хотел сказать, что хорошо, но не смог даже открыть рот, так корреспонденты его пофотографировали, и все ушли. Позже соседи по палате, смеясь, показывали ему обширное интервью, данное героем, представленным к правительственной награде. В этом интервью, под его большой фотографией, следовал рассказ об интернациональном долге и о борьбе СССР за мир во всем мире. А еще он говорил, что подвиг ему помог совершить Ленинский Комсомол и пример славного жизненного пути генерального секретаря ЦК КПСС. Военный хирург был мужик предельно откровенный, и обманывать не стал: «Все что мог, я сделал, но в голове у тебя осталась одна пуля, на данном уровне медицины ее убрать, не убив тебя, невозможно. Избегай драк, больших физических нагрузок и резких движений, тогда у тебя в запасе лет 10 есть, а к тому времени советская медицина шагнёт вперед, и глядишь, пулю без проблем вытащат». Наше времяХирург оказался неправ во всем, пуля спокойно просидела более 30 лет, но советской медицины уже не стало, а российская была очень далека от нужного уровня. Боль пришла по ночам, сперва она была очень слабой, неприметной и с ней легко справлялись обезболивающие, но со временем она крепчала и становилась полновластной хозяйкой ночи. Сил терпеть больше не было. Пожилой доктор сыпал заумными терминами, из которых Швейк понял, пуля пришла в движение, а значит, ему жить осталось месяц-два, не больше. Придя расстроенным домой, он опять столкнулся с этим мужиком. В их квартире он начал замечать мужика уже с неделю, то в коридоре, то на кухне, то выходящим из комнаты Елизаветы Петровны, но сейчас мужик нагло стоял в его комнате и пялился в окно. – «Гм, а ничего что вы зашли ко мне без спроса?». Мужик повернулся: «Миллион извинений, совсем не хотел вас беспокоить, по всем законам вы не должны меня видеть, я ведь хранитель». Швейк почесал затылок, действительно, мужик вел себя вопреки всем законам физики, то появлялся из стены, то уходил в шкаф, Швейк поначалу вообще подумал, что это глюки, но ведь глюки не могут быть одни и те же, да глюки и не разговаривают. «То есть, вы домовой?». «Нет, я же сказал, я хранитель, а хранители немного другие, хотя сходство с домовыми несомненно есть. Я ведь попрощаться с квартирой пришёл, настал мой черед уходить, скоро за мной Проводник придет». «В каком смысле уходить?». «Да в самом прямом. У нас ведь, у хранителей, тоже свой срок есть, ну как у людей, только вот люди сперва рождаются детьми, затем взрослеют, затем стареют, а потом и умирают от болезни или старости. У нас по другому, мы ни детьми, ни стариками не бываем, да и не болеем никогда, просто однажды понимаем, что наш час пробил и скоро придет Проводник, вот и я точно знаю, Проводник придет сегодня». – «Да, дела, как-то не по-людски получается, толком не попрощавшись, уходишь, может, хоть выпьем на дорожку? «. – «Я бы с удовольствием, да только как я в магазин пойду, меня ведь люди не видят, да и денег у меня нет, не положены нам деньги». – «А я сам сбегаю, молнией метнусь, только вот с закуской у меня швах, холостяк я, из всей еды пакет картошки да две луковицы». – «Ничего страшного, пока ты бегаешь, я жареную картошку сварганю, у меня жареная картошка фирменная, такую даже цари не едали!». Сели на кухне, по тарелкам разложили картошечку, разлили водку по стопарикам — «Ну, за знакомство, как тебя величать?». – «У нас, у хранителей, имен нет, только отчества, вот я – Кузьмич, а тебя Швейк зовут, я тебя уже давно знаю, с того момента, как ты в эту комнату заехал». В коридоре что-то зашуршало, Кузьмич вмиг загрустил: «Вот уже за мной и пришли, рановато, даже выпить-закусить не дали» — «Да ты погоди, я сейчас договорюсь». Швейк пошел в коридор, Проводника он представлял в роли такого монаха в балахоне, очень серьезного и строгого, и как же он удивился, встретив там неказистого мужичка, средних лет, в дешёвом китайском пуховике и шапке «петушок» на голове. – «Премного извиняюсь, но мне Кузьмич нужен» — «Друг, подожди чуток, мы тут только бутылку распечатали, а еще лучше, к нам присоединяйся, у нас и горячая картошечка имеется, посидим, выпьем, закусим, а тот свет от Кузьмича никуда не денется». По виду мужика Швейк понял, посидеть тот не откажется, и в правду: «Ну, если только немного, а то если честно, я и сам сильно продрог, уж больно на улице погода слякотная, а я слякоть очень плохо переношу». Вот уже сидят втроем на кухне, выпили, закусили: «Кузьмич, у тебя действительно очень вкусная картошка получилась, я такую картошку только в армии ел, жареная картошка в армии – главный деликатес, только «дедам» положена, жаль я до «деда» не дослужил, по ранению комиссовали. Но армейской жареной картошечки поел, сержант меня ей всегда после хорошо выполненного задания угощал, кушай, мол, Швейк, заслужил. У меня хороший сержант был, строгий, но справедливый!» — «А где он сейчас?» — «Да вскорости после того как меня ранили, он погиб. Отделение наше в засаду попало, сержант был крутого нрава и на расправу скор, но «козлом» никогда не был, и, приказав отделению отходить, отход прикрывал, приняв неравный бой. Сам погиб, но жизнь ребятам спас!». «Кузьмич, а ты правда в Великую Отечественную воевал?» — спросил Проводник. – «Да, было дело, тогда ведь вместе с немцем на нас вся нечисть с запада поперла, вот всех сущностей и собирали «под ружье», независимо от того, умеешь ты воевать или нет, мы ведь, хранители, характера очень мирного, и как воины не очень, но все равно забрали. А что поделать, время такое, Отчизну надо было спасать, люди миллионами погибали, ну и наши сотнями. Только вот я никакого подвига не совершил, не то, что Игнатич, вот тот герой, фашистская гадина против нас чудовище выставило, Уицратор называется, ни головы, ни тела, только огромный рот, который всех заглатывает. Много тогда наших этот рот проглотил, пока Игнатич не взял гранату и не прыгнул с гранатой в этот рот. Ну и взрыв был, полдня ошметки Уицратора летали, да только и Игнатича с тех пор никто не видел, смертью храбрых погиб Игнатич! Если бы не он, всех нас тот рот проглотил бы, мы все своей жизнью ему обязаны!». — «А я вам немного завидую» — сказал Проводник — «вы настоящие мужчины, воевали, а я вот совсем не героический, даже своей жилплощади не имею, у тещи живу, а что поделать, платят не густо, да двоих детей одеть-обуть надо, вот и нет денег на свою квартиру. Жена все меня пилит, мол, найди работу поденежней, а куда же мне податься, я ведь больше ничего не умею. Мы ведь потомственные проводники, у меня и прадед был проводником, и дед, и отец, да и сыновья должны быть проводниками, да только жена с тещей против, хотят, чтобы дети в офисах сидели да по карьерной лестнице двигались». — «Это потому что у тебя своей жилплощади нет» — ответил Кузьмич – «вот до Швейка в той комнате археолог жил, часто в Египет на раскопки ездил, кстати, очень много интересного рассказывал. Например, у Сфинкса носа нет потому, что французский солдат из пушки по нему стрелял, несколько тысяч лет Сфинкс целым простоял, столько воин и нашествий пережил, пока у одного дурака руки не зачесались! Ну, так вот, этот археолог рассказывал, любой араб с самого рождения начинает деньги копить на жилье, на содержание жены и детей, а пока нужной суммы не накопит – не женится. Накопил денег, заплатил калым за невесту, и увез ее к себе. И все, ни тесть, ни теща больше не имеют права к нему в дом приходить, такой у них порядок, зато и теща не пилит!». Тут сверху послышалась громкая музыка. – «Значит уже шесть вечера, соседка сверху всегда в это время фитнесом занимается, ровно час, хоть часы сверяй» — сказал Кузьмич – «все бы ничего, да только музыка иностранная, непонятно, о чем поют?» — «Ну как о чем, как везде, о любви, о тайных свиданиях» — ответил Швейк. — «А ты откуда знаешь?» — «Так я в школе очень к языкам способен был, и английский, и немецкий, да еще немного и испанский знал, я ведь и в институт на иняз поступил, вот только отсрочки не было, с первого курса в армию забрали. Ребята из группы почти все после армии восстановились, сейчас большие люди, а мне вот не до этого было, сами понимаете, перестройка, сестра в институте училась, потом в аспирантуру пошла, на мамину пенсию было не прожить, вот и пришлось мне вместо иняза в ларьке шмотками торговать. Кстати, дела неплохо шли, хорошие деньги зарабатывал, да только все семье отдавал, сестре учиться помогал, сперва в институте, потом в Москве, в аспирантуре, а потом еще и на жизнь ей деньги высылал, пока в «крутую» фирму не устроилась. А потом напротив наших ларьков гипермаркет построили, где все дешевле раза в три, вот мы все и разорились, больше на работу я устроится не смог, куда я без образования, только грузчиком или охранником, но какой из меня грузчик или охранник с пулей в голове? Я ведь из-за этой пули и не женился, девки как про пулю узнают, сразу убегают, боятся, что неадекватный. Вот и живу на пенсию, но ничего, привык, да одному мужику много ли надо?». — «А тебе сестра хоть помогает, богатая ведь?» — «Да как она в Москву уехала, я ее один раз и видел, после похорон матери заявилась, говорит, я на эту квартиру тоже права имею, или давай деньги за пол квартиры, или размениваемся. Ну, у меня таких денег не было, вот и пришлось съехать в комнату. Да ничего, комната хорошая, просторная, в «сталинке», да и соседка тихая, бабушка «божий одуванчик». Послышались шаркающие шаги, на кухню зашла соседка, Елизавета Петровна: «Хороший ты мужик, Швейк, да только один совсем одичал, вот уже и разговариваешь сам с собой, женщину тебе надо, пусть даже вдова будет с детьми, ничего страшного, она хоть за тобой присмотрит, а то сопьешься от одиночества». Налила в стакан лекарство, выпила, и пошла к себе в комнату. — «Сердце у нее больное, долго не протянет» — сказал Кузьмич – «Да от такой жизни и немудрено, она ведь из дворян, дед ее был поручик в царской армии, между прочим, герой Брусиловского прорыва, Георгиевский крест имеет. Питерские они, в конце двадцатых дед на Урал от ЧК сбежал, а то со всей семьей репрессировали бы. Оказалось к лучшему, вся родня, что в Питере осталась, во время блокады с голоду погибли, в первую же зиму, без шансов. Отец ее в сорок первом на фронт ушел, а летом сорок второго при попытке выйти из окружения геройски погиб около деревни Дровяное Поле, что в Новгородской земле, там его останки до сих пор и лежат незахороненные. Да только служил он во второй ударной армии генерала Власова, который немцам в плен сдался, вот всех пропавших без вести к не выявленным «власовцам» и причислили, не разбираясь, геройски погиб или полицаем стал. С этим клеймом они с матерью всю жизнь и прожили, и вместо уважения с почетом одни проблемы имели». Наконец Швейк решился задать так долго мучавший его вопрос: «Проводник, похоже, мне тоже недолго осталось, скажи, пожалуйста, куда ты отводишь, что там, есть ли вообще жизнь после смерти, какая она?» — «Если честно, я и сам не знаю, мое дело только помочь дойти, а дальше меня не пускают». — «А мне не важно, что там» — ответил Кузьмич – «Главное, чтобы совесть была чиста, а там уже как решат, мне кажется, я старался по совести жить, если кого и обидел, то не со зла, поэтому я спокоен и приму все, что мне причитается». Неожиданно зависла пауза, все поняли, что Кузьмичу уже пора, просто Проводник стесняется сказать, как-то неудобно. Молчание нарушил сам Кузьмич: «Ну, как говориться, долгие проводы, лишние слезы, прощай Швейк, иной раз вспоминай меня, мол, был такой. Кто знает, может еще, где и свидимся, пошли Проводник, пора». Швейк моргнул глазами, и Проводник с Кузьмичом исчезли. Настроение было прескверным, казалось, что с уходом Кузьмича забрали добрую половину самого Швейка. За окном погода тоже не баловала, холодный и снежный октябрь неожиданно сменился слякотным ноябрем, и все, что щедро нападало с неба, превратило город в грязное болото. Ближайшее будущее этой квартиры было ясно и без предсказателей. Скоро умрет Швейк, и во владение комнатой по наследству вступит его сестра, затем уйдёт и Елизавета Петровна, и сестра Швейка, женщина очень хваткая и практичная, быстренько захапает ее комнату, став полновластной хозяйкой всей квартиры.

Швейк посмотрел на стол, удивительно, они втроем так хорошо посидели, но на столе осталась почти полная бутылка водки и сковорода картошки. Швейк постучался в комнату соседки: «Елизавета Петровна, грустно как-то, может, пойдем, выпьем?» — «Ты знаешь, Швейк, я всегда против спиртного, но сегодня и впрямь выпить хочется, пойдем, у меня по этому поводу баночка соленых грибов заначена». Алкоголь развязал язык и позволил за долгие десятки лет откровенно выговорится, говорила одна Елизавета Петровна, Швейк только слушал. Говорила про то, как пришла повестка, что их отец пропал без вести, про то, что официально у государства к ним претензий не было, но людям ведь рот не зашьешь, и кто-то «добренький» всем растрепал, что ее отец служил под командованием Власова. Правда еще до того, как он сдался в плен, но разве это имеет значение, ведь все они, «власовцы», предатели родины. Про то, что в школе дети ее дразнили «дочь предателя», постоянно делали всевозможные пакости, плевали в спину. А когда стала взрослой, стали травить по взрослому, не дали поступить ни в институт, ни в техникум, так всю жизнь и проработала на самых тяжелых и низкооплачиваемых работах. Да и замуж никто не взял, кому нужна «власовка»? Мама ведь ей говорила, смени фамилию, откажись от отца, все вмиг наладится, но она категорически отказалась, чувствовала, что отец совсем не предатель, а герой, и отказаться от него, значит самой совершить страшное предательство, за которое не будет прощения ни на этом, ни на том свете. В Швейке закипала здоровая злость: «Э нет, рано мне еще умирать, есть еще у меня одно дело на этой земле, придется пуле чуток подождать. Нужно в Новгородскую область съездить, там к местным «Афганцам» обратиться, они помогут с поисковыми отрядами связаться. Я ведь классный сапер, любую мину под землей могу найти, вот теперь останки человека найти надо. Все окрестности вокруг Дровяного Поля носом перепашу, но рядового Пётра найду обязательно, и докажу, что он погиб как герой. Пусть Елизавета Петровна знает, какой отец у нее героический. И пусть всем, кто ее травил, стыдно будет, хотя таким людям никогда стыдно не бывает. А после этого можно и умереть, ведь дел на этом свете больше и нет». Швейк поднял стопку: «За нашу победу, Елизавета Петровна!». «Это от того, что во сне плохо голову повернул, кошмар приснился, до сих пор шея болит. Снилась армия. Афганистан, будто тогда в горах саперы мину не отыскали, и она аккурат под нашей машиной взорвалась, и будто мне голову оторвало, да так больно! Вчера выпил немного, я вообще против выпивки, но тут такой повод, министром области назначили, шутка ли, сам высокий гость из Москвы поздравить приехал, вот и пришлось в лучшем ресторане банкет закатить. Все прошло на отлично, правда, этот гость слегка перебрал и права качать начал, но Аллочка его быстро успокоила, она молодец, умеет пьяных мужиков в узде держать. Теперь он у Аллы дня на три зависнет, не меньше, от нее мужчины быстро не уходят. Да, жизнь сложилась, кто бы мог подумать, что простой деревенский парень такую головокружительную карьеру сделает, да и на личном фронте пять с плюсом, четверо детей, уже два внука, попробуйте так! А ведь и впрямь этого всего могло и не быть, да меня самого давно в живых бы не было, если бы тогда тот сапер мину не нашел. Парень такой нелепый, со смешным прозвищем, «Шейк» что ли? Его еще тогда тяжело ранили, но говорят, жив остался. Надо бы его разыскать, вдруг в какой помощи нуждается» — но затем стал думать о китайской делегации, которая прилетит в среду, навсегда забыв о предыдущей мысли.