Из «пыточной» истории России: сожжения заживоСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Смерть в огне ассоциируется в человеческом воображении с крайними страданиями. Именно поэтому, а также в силу своей мрачной зрелищности, сожжение живьем почиталось у всех без исключения народов одной из самых страшных разновидностей казни. Обычно приговоры, осуждавшие на подобную расправу, преследовали помимо банального отмщения еще и цели общественно - воспитательные. Именно в назидание согражданам казни на кострах проводились публично и со всею возможной торжественностью. Из истории средневековой Европы известны массовые auto-de-fe инквизиции, превращенные уже в своего рода идеологический штамп, жупел, который старательно используется для дискредетации католичества. Но большим заблуждением будет думать, что лишь инквизиция допускала такого рода расправы. Ее непримиримые враги - лютеране - не менее ретиво посылали иноверцев на костры. Кстати, ради соблюдения исторической точности следует заметить, что самое массовое сожжение людей в Европе осуществили именно они. Произошло это в 1589 г. , когда по постановлению епархиального суда г. Кведлинбург (Саксония) в ходе одной казни были сожжены заживо 133 человека. Причем, жертв м. б. больше: в последнюю минуту палач милостиво сохранил жизни 4 девушкам. Для сравнения стоит указать, что масштабы инквизиции были куда скромнее, даже во время великих auto-de-fe сжигалось не более 20-30 человек. Правоприменение на Руси, а затем и в России было гораздо гуманнее европейского. Отечественная история практически не знает случаев массовых казней в огне. Огонь иногда использовался в качестве инструмента казни, но не всегда таким образом, как это делалось в Европе. Нелишне подчеркнуть, что в настоящем случае под «казнью» подразумевается умерщвление во исполнение вердикта судебной власти, а не бессудная расправа во время военных действий, мятежей и т. п. , совершаемая хоть и публично, но всё же против господствующего в обществе закона. Одним из первых достоверных случаев казни по судебному приговору в отечественной истории может считаться сожжение 4 волхвов в Новгороде в 1237 г. Осуждённые обвинялись в наведении порчи на людей и скот, осуждены они были с санкции архиепископа. Казнь была осуществлена без особых затей - колдунов связали и бросили в разведёный костёр точно дрова. Надо сказать, что к тому времени существовал и альтернативный способ сожжения, посредством прибивания осуждённого к деревянной стене, которая после этого поджигалась. Известно, что такой казни добивались в отношении монаха Авраамия жители Смоленска, заподозрившие его в ереси. Однако, такой приговор вынесен не был и монах остался жив. В 1284 г. в третьей редакции «Кормчей книги», представлявшей собой свод административных и уголовных законов, впервые появилась такая любопытная норма, как сожжение еретических книг на голове осуждённого еретика. Впоследствии норма эта несколько трансформировалась - еретикам при отсутствии крамольных книг сжигали на головах берестяные шлемы. Известно, что такая казнь имело место в Новгороде в 1490 г. , причём двое осуждённых, несмотря на сильные ожоги, остались живы, хотя и сошли с ума. Существовала и ещё одна, специфически русская, разновидность сожжения заживо, которая именовалась «сожжением в срубе». В этом случае приговорённого помещали в специально построенную легкую деревянную конструкцию, заполненную паклей, смолой, берестой, ветошью и пр. легкогорючими материалами. Иногда осужденного опускали внутрь «сруба» сверху (в этом случае постройка не имела крыши и изготавливалась в виде обычной бревенчатой загородки). Известны случаи, когда связанного смертника бросали внутрь уже подожженного сруба. Может показаться удивительным, но такой способ казни следует признать одним из самых гуманных. Как известно, в условиях сильного задымления даже взрослый человек теряет сознание очень быстро - для этого достаточно провентилировать лёгкие восемью-двенадцатью литрами воздуха, это всего 2-3 вдоха. Можно не сомневаться в том, что помещённые в сруб люди теряли сознание до того, как к ним подбирался огонь и не чувствовали мучений. Трудно объяснить происхождение такой специфической традиции как «сожжение в срубе»; во всяком случае смертника помещали внутрь этого сооружения отнюдь не для того, чтобы тот сначала угорел и потерял сознание. Палачей меньше всего заботило то, будет ли умирающий в сознании в момент своей гибели. Видимо, срубы изготавливались для того, чтобы зрители не могли видеть как огонь пожирает человеческое тело. Мужество погибающих могло произвести на толпу совсем не то впечатление, которое желали бы произвести устроители казни. Законодательные уложения практически всех русских княжеств 14-15 вв. сходились в том, что смертной казни через сожжение подлежат волхвы (колдуны), активные еретики (т. е. лица, ведущую антиправославную пропаганду, но не являющиеся иностранцами или инославными священниками), а ткаже преступники, повинные в разграблении церковного имущества. Смерть в огне ассоциируется в человеческом воображении с крайними страданиями. Именно поэтому, а также в силу своей мрачной зрелищности, сожжение живьем почиталось у всех без исключения народов одной из самых страшных разновидностей казни. Обычно приговоры, осуждавшие на подобную расправу, преследовали помимо банального отмщения еще и цели общественно - воспитательные. Именно в назидание согражданам казни на кострах проводились публично и со всею возможной торжественностью. Из истории средневековой Европы известны массовые auto-de-fe инквизиции, превращенные уже в своего рода идеологический штамп, жупел, который старательно используется для дискредетации католичества. Но большим заблуждением будет думать, что лишь инквизиция допускала такого рода расправы. Ее непримиримые враги - лютеране - не менее ретиво посылали иноверцев на костры. Кстати, ради соблюдения исторической точности следует заметить, что самое массовое сожжение людей в Европе осуществили именно они. Произошло это в 1589 г. , когда по постановлению епархиального суда г. Кведлинбург (Саксония) в ходе одной казни были сожжены заживо 133 человека. Причем, жертв м. б. больше: в последнюю минуту палач милостиво сохранил жизни 4 девушкам. Для сравнения стоит указать, что масштабы инквизиции были куда скромнее, даже во время великих auto-de-fe сжигалось не более 20-30 человек. Правоприменение на Руси, а затем и в России было гораздо гуманнее европейского. Отечественная история практически не знает случаев массовых казней в огне. Огонь иногда использовался в качестве инструмента казни, но не всегда таким образом, как это делалось в Европе. Нелишне подчеркнуть, что в настоящем случае под «казнью» подразумевается умерщвление во исполнение вердикта судебной власти, а не бессудная расправа во время военных действий, мятежей и т. п. , совершаемая хоть и публично, но всё же против господствующего в обществе закона. Одним из первых достоверных случаев казни по судебному приговору в отечественной истории может считаться сожжение 4 волхвов в Новгороде в 1237 г. Осуждённые обвинялись в наведении порчи на людей и скот, осуждены они были с санкции архиепископа. Казнь была осуществлена без особых затей - колдунов связали и бросили в разведёный костёр точно дрова. Надо сказать, что к тому времени существовал и альтернативный способ сожжения, посредством прибивания осуждённого к деревянной стене, которая после этого поджигалась. Известно, что такой казни добивались в отношении монаха Авраамия жители Смоленска, заподозрившие его в ереси. Однако, такой приговор вынесен не был и монах остался жив. В 1284 г. в третьей редакции «Кормчей книги», представлявшей собой свод административных и уголовных законов, впервые появилась такая любопытная норма, как сожжение еретических книг на голове осуждённого еретика. Впоследствии норма эта несколько трансформировалась - еретикам при отсутствии крамольных книг сжигали на головах берестяные шлемы. Известно, что такая казнь имело место в Новгороде в 1490 г. , причём двое осуждённых, несмотря на сильные ожоги, остались живы, хотя и сошли с ума. Существовала и ещё одна, специфически русская, разновидность сожжения заживо, которая именовалась «сожжением в срубе». В этом случае приговорённого помещали в специально построенную легкую деревянную конструкцию, заполненную паклей, смолой, берестой, ветошью и пр. легкогорючими материалами. Иногда осужденного опускали внутрь «сруба» сверху (в этом случае постройка не имела крыши и изготавливалась в виде обычной бревенчатой загородки). Известны случаи, когда связанного смертника бросали внутрь уже подожженного сруба. Может показаться удивительным, но такой способ казни следует признать одним из самых гуманных. Как известно, в условиях сильного задымления даже взрослый человек теряет сознание очень быстро - для этого достаточно провентилировать лёгкие восемью-двенадцатью литрами воздуха, это всего 2-3 вдоха. Можно не сомневаться в том, что помещённые в сруб люди теряли сознание до того, как к ним подбирался огонь и не чувствовали мучений. Трудно объяснить происхождение такой специфической традиции как «сожжение в срубе»; во всяком случае смертника помещали внутрь этого сооружения отнюдь не для того, чтобы тот сначала угорел и потерял сознание. Палачей меньше всего заботило то, будет ли умирающий в сознании в момент своей гибели. Видимо, срубы изготавливались для того, чтобы зрители не могли видеть как огонь пожирает человеческое тело. Мужество погибающих могло произвести на толпу совсем не то впечатление, которое желали бы произвести устроители казни. Законодательные уложения практически всех русских княжеств 14-15 вв. сходились в том, что смертной казни через сожжение подлежат волхвы (колдуны), активные еретики (т. е. лица, ведущую антиправославную пропаганду, но не являющиеся иностранцами или инославными священниками), а ткаже преступники, повинные в разграблении церковного имущества.

Из известных приговоров той поры можно назвать казнь через сожжение 12 женщин в Пскове в 1411 г. Осуждённые обвинялись в колдовстве, вызвавшем голод в городе и окрестных районах. Через 33 года в подмосковном Можайске была сожжена «за ведовство» боярыня Мамонова. Пожалуй, самая массовая в отечественной истории казнь через сожжение имела место в 1504 г. во время борьбы с ересью жидовствующих. Собственно, она явилась заключительным аккордом этой борьбы. Поимённо известны 8 сожжённых тогда людей, но в летописях содержится указание на то, что казнённых было больше (точное число никем из летописцев не называлось). Можно предположить, что осуждённых достигало 15-20 чел. Традиционно на Руси со времен Иоанна Васильевича Грозного к сожжению приговаривали за преступления «по делам веры» и чернокнижие (обвинение в разграблении церковного имущества с той поры не влекло угрозу сожжения заживо). Разного рода еретики, отступники, лжеучителя, колдуны имели реальный шанс попасть в огонь. Причем порядок исполнения смертного приговора не имел четко устоявшегося регламента (в отличие, скажем, от более традиционного в тогдашней Руси четвертования или обезглавливания), что само по себе прямо свидетельствует об экзотичности сожжения. Известно, что в 1569 г. за за попытку еретического переосмысления православных норм (употребление в пост телятины) были казнены 3 человека. Через несколько лет - в 1575 г. - в Новгороде были сожжены 15 колдуний. О казни в 1589 г. в Москве двух еретиков - мужа и жены - упомянул в своих записках английский посол Флетчер. Казнь была совершена в «маленькой доме», т. е специально врзведёном срубе. И в последующие годы сожжения по постановлению судебной власти имели на Руси характер эпизодический. В 1605 г. , например, был казнён стрелецкий голова Смирной-Маматов, перебежавший в Кызылбаш и принявший там мусульманство. Возвращённый в пределы Московского Царства, Смирной-Маматов по царскому указу подвергся пыткам, после чего был ***** нефтью и подожжён. Следующий достоверно установленный случай сожжения относится к 1647 г. Тогда в городке Шацке были казнены Ивлевы (муж и жена), сознавшиеся в наведении порчи на нескольких горожан, впоследствии скончавшихся. Чета колдунов передавал своим жертвам одежду покойников, т. е. вполне возможно, что обвинение этих людей было оправданным (одежда могла явиться источником заразной болезни, кроме того, посредством вымоченной в растворе мышьяка одежды вполне можно причинить тяжёлый вред здоровью. Такой способ отравления в те времена уже был хорошо известен. Вообще же, к обвинениям в колдовстве, коими кишит криминальная история европейской цивилизации, не следует относиться пренебрежительно - многие колдуны действительно могли причинять вред окружающим в силу хорошего знания химии, ботаники и медицины). Согласно царскому указу Ивлевы были помещены в сруб, обложены соломою и сожжены живьём. В срубах были сожжены такие известные исторические личности как протопоп Аввакум с тремя своими сподвижниками (это произошло 1 апреля 1681 г. в городке Пустозерске) и протестантский проповедник Квирин Кульман (1691 г. , Москва). Здесь необходимо некоторое отступление: именно к Аввакуму восходит тезис о «крещении огнем», на базе которого оформилось учение еретической изуверской секты, известной как «самосожигатели» (или самосожженцы). Постулат Аввакума «да не погибнут во зле духом своим, собирающиеся во дворы с женами и детками и сожигахуся огнем своею волей» обрел с течением времени силу догмата. Для последователей этого учения, занимавших по отношению к государственным властям и Православию позицию негативно-агрессивную, гибель посредством самосожжения рассматривалась как неизбежность и планировалась изначально. Обычно самосожженцы, совершив какие-то противоправные действия - например, изгнав из прихода православного священника - в ожидании грядущих репрессий топили своих детей и запирались в молельном доме. При появлении солдат или полиции сектанты разводили огонь, даже не вступая в переговоры с представителями власти. «Самосожигатели» наряду с хлыстами и скопцами принадлежали к самым изуверским, человеконенавистническим сектам, отпочковавшимся от течения старообрядцев. Их появление можно рассматривать как крайнюю форму реакции верующих на никоновскую реформу Православия и последовавшие через несколько десятилетий реформы Петра Первого. Атрибутика секты полностью соответствовала старообрядческой, потому-то «самосожженцев» обыкновенно и принимали за староверов. Гибель людей в горящих избах и церквах воспринималась современниками как трагедия, вызванная действиями властей. Такой взгляд, получивший известное распространение в художественной и исторической литературе восходит к историку Г. В. Есипову. Но согласиться с ним никак нельзя. Такого рода гибель людей не есть казнь. Православные священники, внимательно изучавшие историю раскола и хорошо знакомые с идеологией изуверских сект, убедительно это доказали (например, Митрополит Тобольский Игнатий, задокументировавший два случая самосожжения сектантов). Сожжение в срубе было отнюдь не единственной формой казни в огне. Уже при Петре Первом отечественные судьи стали практиковать европейский «тальон» - принцип особого наказания той части тела, которой преступник совершал свое деяние (т. е. чем грешил, тем и должен был поплатиться). В современной юридической науке не осталось ничего, похожего на принцип «тальона», а между тем практически во всех европейских странах в разное время действовали подобные нормы. В 1714 г. некий Фома Иванов (видимо, сумасшедший) был сожжен за гнусное богохульство: на глазах нескольких свидетелей он разрубил топором икону. К Иванову применили принцип «тальона»: сначала была сожжена его правая рука с зажатым в ней топором и только после этого был разведен огонь под ногами смертника. Несколько позже - в 1722 г. - аналогично был казнен другой преступник, вина которого состояла в том, что он ударом палки во время крестного хода выбил из рук епископа икону. Описание этой казни оставил камер-юнкер Ф. Берхгольц; из его воспоминаний известно, что рука преступника, обмотанная просмоленной тряпкой, горела 7-8 минут, во время которых смертник не издал ни единого стона. Остается упомянуть, что в обоих случаях сожжения осуществлялись не в срубах, а на кострах. 22-я глава Соборного уложения 1649 г. , описывавшая виды смертных приговоров, по сравнению с предшествующей эпохой несколько сузила применение казни через сожжение. «Уложение» предусматривало сожжение только для одного вида преступлений - перехода в мусульманство. Т. е. сожжения, упомянуты выше, явились следствием расширительного толкования понятия «преступление против Веры». Вместе с тем упомянутые случаи явственно указывают на то, что решения о применении смертной казни в виде сожжения заживо принимались на самом высшем уровне, т. е. с ведома (или по указанию) Монарха (Тут, видимо, необходимо некоторое пояснение: Император сам по себе являлся источником права, другими словами, он собственной волей формировал правовое поле государства. И Монарший приговор невозможно было ограничить ссылкой на то, что он противоречит Соборному Уложению. Именно поэтому стало возможным осуществять сожжения людей за преступления, не предусмотренные Соборным Уложением. )На этом не зря нами сделан акцент; многие чудовищные казни, совершенные в начале 18-го столетия, напрямую связаны с личностью Петра Первого. Если точнее - с патологиями этого Императора. Именно поэтому приговоры, кажущиеся обыденными для той поры, сравнительно редки до и после времени Его правления (а некоторые прямо-таки исключительны, например, посажения на кол или распиливание деревянной пилой, а ведь было и такое!). Но сожжения в срубах или в кострах были не единственными видами казни в огне. На Руси существовал и такой самобытный вид казни как «копчение». Своим происхождением, очевидно, «копчение» восходит к порке горящими вениками - была такая традиционая пытка в русских застенках 16-17-го веков. Пороли горящими вениками не досмерти, но мучения доставляли ужасные. Некая «светлая палаческая голова» догадалась усовершенствовать процесс сожжения - ведь если человеческое тело не помещать в открытый огонь, а поместить рядом, то мучения смертника значительно растянутся!Очевидно, казнь посредством копчения во всем повторяла всем известную технологию термической обработки пищевых продуктов. Из описания казни раскольников Григория Талицкого и Ивана Савина, свершившейся в 1700 г. , известно, что приговоренные были подвешены над костром таким образом, что языки пламени их не достигали, но горячий дым обжигал тела. Для усугубления страданий умирающих в костер были добавлены травы, дававшие очень едкий дым. От жара костра постепенно сгорели волосы смертников, полопалась кожа на теле и выступил подкожный жир. Люди при этом оставались в сознании и были способны говорить. Иван Савин, не вынеся страданий, объявил о своем раскаянии; священник отпустил ему грехи, после чего осужденный был обезглавлен. Григорий Талицкий, бывший раскольничьим законоучителем, проклял своего слабого последователя и сохранил твердость духа до конца. Его смерть растянулась более чем на семь часов. В 1738 г. юстиц-коллегия рассматривала дело капитана-лейтенанта флота Возницына, переменившего православную веру на иудейскую под влиянием проповедей еврея Боруха Лейбова. Подробности этого расследования, к сожалению, неизвестны; о нем можно судить только на основании приговора, опубликованного в Полном Собрании Законов Российской Империи за N 7612. И Возницын, и его теологический учитель были приговорены к беспримерному наказанию - сожжению заживо, которое и было осуществлено в Петербурге на Выборгской стороне. Это первый достоверный случай сожжения пресупников в истории России. В назначении исключительного по своей жестокости наказания явно прослеживается тенденция, характерная для европейского правосудия, а именно: осуждение на смерть в огне лиц, совершивших преступления против веры. Огонь в понимании судей был призван символизирать собою пламень геенны огненной, а жуткая зрелищность казни - произвести должное впечатление на общественное сознание. В том же 1738 г. за тысячи километров от северной столицы розыгралась другая драма, которую никак нельзя обойти молчанием в настоящем повествовании. В те времена большая территория, примыкавшая к Уралу, была населена племенами башкир, пытавшимися игнорировать власть русской администрации и промышлявших набегами на русские поселения, захватом заложников, поджогами лесов и полей и пр. Границы Российской Империи уже давно были отодвинуты к Амуру и Камчатке, а в самой их середине существовал очаг напряжения, во многом напоминавший нынешнюю Чечню. Власть в огромном регионе Южного Урала и верховьях реки Яик была сосредоточена в руках Главной Горной канцелярии, которую отчасти можно считать аналогом Ост-Индийских компаний Англии и Голландии. Край жил интересами рудников и металлургических заводов, а поскольку вредительство башкир мешало их работе, то Главная Горная канцелярия весьма деятельно их усмиряла. Арсенал властей был весьма обширен: от казней, телесных наказаний и обращения в крепостную зависимость, до подкупа и взятия заложников. Кроме того, одной из традиций русской администрации тех лет на Урале было полное прощение виновного в случае принятия им православия. Правда, следует оговориться, что это правило не распространялось на бандитов, повинных в убийстве людей. Все башкиры, принимавшие православие, предупреждалисьо том, что отречение от него и возврат к исламу будет рассматриваться как тягчайшее преступление и прощен не будет. К 1738 г. волнения, разгоревшиеся было за три года до того, были практически подавлены. Во многом это случилось благодаря действительному тайному советнику Василию Никитичу Татищеву, деятельному администатору, ученому - историку, возглавлявшему в ту пору Главную Горную канцелярию. Он деятельно вникал во все мелочи хозяйствования, принимал на себя решение серьезных и ответственных задач и своим темпераментом, всем складом своей широкой натуры вполне соответствовал духу того времени. Нетрудно догадаться, что освобождение от наказания в случае принятия православия, служило серьезным стимулом для разного рода хитрецов демонстративно принимать крещение, а после освобождения из - под стражи - возвращаться к мусульманству. Информация о том, что те или иные башкирские семьи отказывались от пастырского окормления и возвращались к вере предков, стала к 1738 г. все чаще поступать в канцелярию Василия Татищева. Тот повелел разобраться в ситуации и учинить строгое расследование по каждому из этих случаев, чтобы исключить их повторение впредь. Согласно этому приказу из городка Мензелинск, в котором находилось тогда представительство Главной Горной канцелярии, 11 марта 1738 г. полковнику Арсеньеву, командиру Сибирского драгунского полка, было отправлено предписание о конвоировании для проведеня следствия одного из таких башкир - некоего Тойгильды Жулякова. Арсеньев с драгунской командой выехал в Теченскую слободу, где и задержал Жулякова и трех его старших сыновей - 16 - ти, 14 - ти и 12 - ти лет. Любопытно, что ни жены Тойгильды, ни его младшего сына там не оказалось - они находились в составе бандитской шайке, прятавшейся в местных лесах. Расследованием всех случаев отказа от православной веры занимался майор Угримов. К нему - то в Екатеринбург и отправил полковник Арсеньев задержанных. Для конвоирования были выделены 2 гренадера из состава полка. Тойгильду Жулякова и его старшего сына Якшигуля сковали цепями и посадили к колодки, двух младших сыновей - из соображений гуманности - везли нескованными и даже несвязанными. Перевозили задержанных на двух крестьянских телегах, которые вместе с возницами - русскими крестьянами были реквизированы администрацией края в счет положенного оброка. В таком составе конвой отправился в Екатеринбург и 10 апреля 1738 г. был уже в 30 километрах от города, около русского села Бобровского. Тут произошел следующий инциндент: Тойгильда Жуляков, незаметно расцепив колоду, сумел освободить руки. Пользуясь тем, что уже начинало вечереть и в сумерках гренадеры не могли достаточно бдительно наблюдать за ним, Тойгильда расцепил и половинки колоды, в которой находился его старший сын. Подождав, пока к телеге, в которой они сидели, приблизился один из конных гренадеров (по фамилии Трапезников), Тойгильда выхватил из - за армяка сидевшего к нему спиной возницы топор и ударил им по ноге гренадера. По счастливой случайности удар пришелся по стремени, а потому Трапезников не был травмирован, но лошадь под ним шарахнулась и упала. Башкиры повскакали с телег и бросились врассыпную, благо до леса было недалеко. Второй гренадер - Казаков - стал преследовать бегущего Тойгильду. Догнав его, Казаков спешился и предложил бандиту сдаться. Примечательно, что вооруженный гренадер не спешил применять оружие, хотя после нападения на товарища имел все основания убить Тойгильду Жулякова на месте. Башкир бросился с топором на гренадера, завязалась напряженная рукопашная схватка, в ходе которой Жуляков смог перерубить правую руку Казакова. Трудно сказать как долго и с каким бы успехом продолжалась эта борьба, если бы на помощь Казакову не подоспел Трапезников. Обнажив тесак, он пригрозил снести голову Жулякову, если тот не прекратит борьбу. Тесак с шириной лезвия 10 см. показался бандиту достаточно внушительным инструментом и тот сдался. Жулякова опять засадили к колоду и гренадеры велели ему вызвать из леса убежавших сыновей; Тойгильды принялся их пдзывать, но на его крик вышел один только Якшимбай (младший сын). Гренадеры довезли пленников до села Бобровского, в котором рассказали о происшествии. По команде сельского старшины местные крестьяне принялись прочесывать окрестные леса и в течение вечера и последующей ночи к ним присоединились крестьяне других деревень. Утром крестьянами деревни Косулинская был пойман и возвращен в руки гренадер старший из беглецов - 16 - летний Якшигуль Жуляков. Розыски в окрестных лесах были продолжены, причем с немалым рвением со стороны крестьян, поскольку они боялись появления башкирских бандитов. Последние были известны не только своими прямыми нападениями на русских, но и разнообразным вредительством: порчей источников воды, поджогами лесов и пр. В конце - концов крестьяне деревни Колюткиной, расположенной в 23 км. на юго - восток от Екатеринбурга, поймали и последнего беглеца - 14 - летнего Кутлумбая. Произошло это 24 апреля 1738 г. Тойгильды Жуляков по прибытии в Екатеринбург был доставлен на допрос к майору Угримову. Свой отказ от православия арестованный объяснил тем, что бандиты держали в заложниках его жену Азакбику и младшего сына Мухомбетема и постоянно грозили расправиться с ними. Любопытно, что в то же самое время два других сына Жулякова - 10 - летний Мергин и 8 - летний Алкей - находились в услужении у воеводы Исетской провинции, т. е. тоже были своего рода заложниками, но только у русской администрации. За сыновей, находящихся у русских, Тойгильда почему - то совсем не боялся, а вот за жену младшего сына - очень переживал. До такой степени, что даже решил обратно перейти в мусульманство. Майор Угримов представил протокол допроса на ознакомление Начальнику Главной Горной канцелярии Татищеву. Василий Никитич уже получил рапорт о попытке бегства Жулякова и его нападении на гренадер, так что ознакомившись с его допросом, очевидно, не поверил ни единому слову. Татищев отреагировал на случившееся очень жестко, наложив такую резолюцию: «Татарина Тойгильду за то, что, крестясь, принял паки махометанский закон - на страх другим, при собрании всех крещенных татар сжечь «. Как высший начальник на всей огромной территории южного Урала Василий Татищев имел полную власть над жизнью и смертью всех подданных Российской Империи, проживавших в этих местах. Беспримерная казнь свершилась 20 апреля 1738 г. Все башкиры, каких удалось розыскать в Екатеринбурге и его окрестностях, были доставлены к месту сожжения Тойгильды. В указе по Главной Горной канцелярии за подписью Татищева вина Тойгильды Жулякова была сформулирована следующим образом: « ты, крестясь в веру греческого исповедания, принял паки махометанский закон, и тем не только в богомерзкое преступление впал, но яко пес на свои блевотины возвратился, и клятвенное свое обещание, данное при крещении, презрел « Публичное зачитывание этого указа, а также последовавшая за этим казнь Жулякова, были призваны произвести устрашающее впечатление на башкир и доказать им, что администрация края не потерпит ложного принятия христианской веры. Дети казненного Жулякова были обращены в крепостную зависимость и по распоряжению Татищева вместе с обозом Екатеринбургского монетного двора (т. е. под крепким конвоем) отправлены в Москву. Очевидно, для продажи на рынке. Далее следы Якшигуля, Кутлумбая и Якшимбая Жуляковых теряются. Более история России не знает случаев казни преступников посредством сожжения. В случае с Тойгильды Жуляковым обращают на себя внимание некоторые любопытные моменты. Во - первых, нельзя не признать порочность практики прощения уголовных преступлений в случае перемены обвиняемым веры. Власти подталкивали иноверцев к ложному принятию Православия, что разумеется, ничуть не шло на пользу самому Православию. Кстати, церковные иерархи и сам Святейший Синод, никакого отношения к этой практике не имел и никоим образом ее не поддерживал. Православное священство прекрасно понимало, что нравственный авторитет Церкви от подобного искусственного насаждения только страдает. Любопытно, что много позже - во время подавления польского восстания 1830 г. - была предпринята попытка реанимации этой пагубной практики. Военные власти на мятежных территориях начали было прощать пленных повстанцев при их переходе из католичества в Православие. Наиболее дальновидные священники и политики тогда обратились к Императору Николаю Первому с просьбой остановить подобную практику. Такого рода указание от Императора было получено и военные власти перестали смягчать приговоры плененным преступникам при принятии ими Православной Веры. Во - вторых, весьма показательным представляется нежелание административных властей на Урале наказывать двух сыновей Тойгильды Жулякова, которые находились в Исетске фактически на положении заложников. Кстати, сам институт заложничества был признан тогда официально; детей из семей бандитов забирали в города совершенно легально, по разнарядке. Их называли «аманатами» и подобная практика считалась совершенно нормальной во время борьбы с дикими племенами. Хотя Мергин и Алкей находились в Исетске с сентября 1737 г. , Татищев не позволил их наказывать за преступление отца. В - третьих, следует подчеркнуть, что Тойгильды Жуляков был отнюдь не единственным башкиром, вернувшимся к исповеданию мусульманства. Однако, казнен был только он один. Думается, что подобный финал был обусловлен его нападением на конвойных гренадер. Жуляков был бандитом, которого один раз уже привлекали к суду. Тогда принятие Православия избавило его от положенной кары. Прямым же нападением на конвойных солдат он доказал закоренелость своей преступной натуры. Примечательно, что сами гренадеры против напавшего на них преступника оружия не применяли, хотя имели и карабины, и пистолеты, и тесаки; другими словами, они стремились выполнить свой воинский долг без чрезмерной жестокости. Весьма интересна история последнего в истории России смертного приговора через сожжение. «Дело о чародействе крестьянина Андрея Козицына» началось в далеком Сольвычегодском уезде весной 1756 г. с банальнейшего доноса. Сотский (глава крестьянской общины) сообщил в воеводскую канцелярию о том, что пять «крестьянских женок» пребывают «в немощи и скорби» и в той «скорби» именуют Андрея Козицына «батюшкой». Эвфемизм «немощи и скорби» в тогдашней официальной лексике обозначал простонародное понятие «порчи», т. е. умышленного насылания колдуном разного рода напастей посредством использования магических манипуляций. Помимо пяти женщин «скорбел головой» и один мужчина - некий крестьянин Петр Вагузов. Сотский называл всех пострадавших пофамильно и приводил разного рода свидетельства, призванные подтвердить справедливость и точность доноса. Яренская канцелярия взяла «дело» что называется «в разработку». Андрей Козицын, оказавшийся зажиточным 52-летним крестьянином, был арестован и доставлен на допрос в канцелярию, который состоялся 8 мая 1756 г. Подозреваемый назвал возводимые на него обвинения «оговором» и заявил под присягой, что «к порче людей трав и коренья и прочего не знает». Козицына в ходе допроса не пытали и пыткой не грозили. Через некоторое время - 24 мая 1756 г. - в Яренской канцелярии состоялся допрос лиц, которые упоминались в доносе сотского как пострадавшие от колдовских манипуляций Козицына. Все допрошенные дали показания на подозреваемого, но особенно активным его обличителем оказался некий Родион Жигалов. Последний утверждал, что колдун «испортил» двух его жен (Жигалов был женат вторым браком). Оппонентов свели на очной ставке и каждый из них остался при прежних своих показаниях. Козицын не побоялся обострить ситуацию и заявил, согласно протоколу: «подлинно ли те женки испорчены или притворно кричат, того не знает» (формулировки протоколов составлялись от третьего лица). Обвиняемый не зря упомянул о возможном притворстве: еще Император Петр Первый издал указ, предписывавший сечь кликуш (т. е. одержимых) до «их вразумления». Монарх считал одержимость всего лишь симуляцией, лечить которую надлежало поркой. (В этом месте требуется сделать небольшое отступление: решения Монарха, направленные против кликуш, получили поддержку и Церкви. Указ Святейшего Синода от 14 ноября 1737 г. в отношении этой публики дословно предписывал следующее: « где явятся в в церквах и монастырях кликуши, также и в городах и селах притворно-юродцы и босыя с колтунами, тех, для расспросов отсылать в светский суд без всякого отлагательства». ) В принципе, порке надлежало подвергнуть всех женщин, попавших в список «порченных». Тем не менее, в мае 1756 г. в Яренской канцелярии пороть никого не стали. Чиновники, столкнувшись с упорным запирательством обвиняемого, заинтересовались его родней - невесткой Агафьей. Последняя, согласно показаниям одержимых, прямо грозила односельчанам разного рода несчастьями. Согласно решению канцелярии от 31 июля 1756 г. Козицына выпустили из тюрьмы, а его невестку напротив, задержали. Агафья на допросе запиралась, как и ее родственник, но что-то в поведении женщины следователям не понравилось (возможно, все дело в банальной женской строптивости, Агафья судя по всему была дамочкой с характером). Как бы там ни было, ее было решено подвергнуть порке батогами. Женщина снесла наказание, но запираться не перестала. В конце-концов, следователи отстали и от нее. Дело, однако, этим не кончилось. В сентябре 1756 г. Андрея Козицына вновь забрали в канцелярию. Не совсем понятно, что послужило причиной ареста на этот раз, возможно, это был новый донос. Как бы там ни было, Козицын опять предстал перед знакомыми ему чиновниками. Новый допрос начался не с угроз пыткой, а с увещевания. Результат превзошел все ожидания: Козицын безо всякого насилия рассказал, что на Пасху 1752 г. он вступил в союз с сатанинскими силами, отрекся от Бога и Православной Веры и получил в личное подчинение бесов, старшего из которых звали Ерохтой. Этих-то бесов Андрей Козицын и напускал с порчами на своих односельчан. Помог ему заключить союз с нечистой силой некто Гордей Карандышев, односельчанин, опытный колдун. Дальнейшее предположить нетрудно: последовал арест Карандышева и обыск его жилища (последний ничего не дал, сыскари не нашли никаких магических атрибутов или литературы). Доставленный на очную ставку с оговорившим его Козицыным, Гордей Карандышев отказался признать себя виновным и назвал сделанные в его адрес заявления «оговором». Упомянутая очная ставка произошла 22 октября 1756 г. После нее Андрея Козицына отвели в пыточный застенок и официально предупредили и возможной пытке. Его еще раз увещевали и просили сказать правду, «не возводя напраслины» на других людей. Козицын данных ранее показаний не изменил. Поэтому 27 октября его подвергли первой пытке (вот она норма отечественного правосудия - доносчику первый кнут - в действии!). Козицын стоял на своем и 15 ноября, а затем и 9 декабря последовали еще две пытки. В ходе трех перенесенных пыток Андрей Козицын получил в общей сложности 71 удар кнутом. Это очень много! Тем не менее, он не отказался от своих слов, продолжая утверждать, что чародейному искусству обучился именно у Гордея Карандышева. Считалось, что трехкратная пытка (т. е. повторенная трижды) снимала все сомнения в правдивости показаний. Поскольку Карандышев вынес истязания, не отказавшись от своих слов, ему поверили. Следователи приступили к Гордею Карандышеву. 62-летнего старика также пытали, правда, ввиду его слабости кнутом не пороли, а лишь вздергивали на «виску»(отечественная разновидность классической дыбы, при которой человек статично висит на заведенных назад руках; для усиления страданий к его ногам обычно привязывался груз, которым служило бревно. Пытка на виске могла продолжаться очень долго, известно, например, что Егор Столетов во время следствия 1736 г. провисел на дыбе 1 ч. 45 мин. ). Тем не менее, не приходится сомневаться в том, что оговоренный старик перенес тяжелые страдания. Однако, после трех пыток и Карандышев не отказался от своих слов и виновным себя не признал. Следствие зашло в тупик: теоретически, обоим обвиняемым следовало одинаково верить. Между тем, хотя односельчане не сомневались в злокозненности Козицына, никто из них и слова плохого не сказал о Карандышеве. Это, конечно, было очень странно - старого опытного колдуна соседи, разумеется, давно бы «расшифровали». Следователи в конце-концов склонились к мысли, что Козицын оговаривает Карандышева. Поэтому в июне 1757 г. последовала новая пытка Андрея Козицына. Она была четвертой по счету и самой тяжелой; за два часа висения на дыбе обвиняемый получил 25 ударов кнутом. В конце-концов следователи выбили у Козицына признание в оговоре Карандышева. Он заявил, что «показал на него по злобе»; в качестве своего учителя Андрей Козицын назвал некоего Ивана Поскотина, жителя Илимской слободы Важеского уезда. «Чародейные знания» Козицын, по его словам, получил давно - в 1742 г. ; переданы они были изустно, поскольку Поскотин был неграмотен. Яренская канцелярия обратилась с запросом в Важескую. Оттуда в январе 1758 г. пришел ответ: Иван Поскотин, торговец пушниной, скончался в 1754 г. и не может быть допрошен. Это, однако, не остановило расследования. Вплоть до конца 1762 г. (т. е. практически 5 лет!) Яренская воеводская канцелярия вела обширную переписку с канцеляриями разных уездов, пытаясь проследить жизненный путь Поскотина и отыскать его последователей. Переписка эта ни к чему не привела, дело было закрыто, а Андрей Козицын был осужден на «казнь смертную сжением в срубе» при «собрании народа». В январе 1763 г. приговор был направлен на утверждение в Архангельскую губернскую канцелярию. Там, однако, приговор не утвердили, сославшись на Сенатские указы от 30 сентября 1754 г. и 14 октября 1760 г. , которые запрещали исполнение смертных казней и предписывали заменять их телесными наказаниями. Ввиду этого, Андрей Козицын и его невестка Агафья Козицына 17 октября 1763 г. подверглись публичной порке: первый получил 40 ударов кнутом, вторая - высечена плетью «нещадно». У осужденных были вырваны ноздри и поставлены на лицах клейма. Они ожидали ссылки в каторжные работы. Между тем губернская канцелярия рапортовала о проведенном расследовании и наказании в столицу. Там чрезвычайно изумились тому, как лихо в провинции разобрались с таким весьма спорным делом. Столичная Юстиц-контора в своем заключении на полученный из Архангельска «экстракт» написала о том, что проведенное расследование весьма сомнительно в том числе и потому, что в нем не принимали участие духовные чины. А ведь к Козицыну следователи действительно ни разу не допустили священника!

В Архангельске, ознакомившись с ответом из столицы, приказали уездным следователям немедля организовать встречу осужденного со священником. Такая встреча произошла 23 сентября 1765 г. На ней Андрей Козицын свободно и безо всякого принуждения повторил сделанные ранее признания в колдовской деятельности и рассказал о том, как именно он портил людей. Он заверил священника, что «ныне он портить людей не умеет и все то учение забыл и дьяволы к нему не являются». Поскольку колодников не отправляли в Сибирь осенью (они бы замерзли в дороге), Андрей Козицын перезимовал в яренской тюрьме. 24 марта 1766 г. он, закованный в кандалы, под конвоем двух солдат отправился в Нерчинск, на серебряные рудники, на самую страшную российскую каторгу. Так закончилось это необычное дело, растянувшееся на добрых 10 лет. Т. о. можно сказать, что последний официальный приговор к сожжению был вынесен в России в декабре 1762 г. Но он не был исполнен. Фактически последним сожжением человека в России по решению суда была казнь Тойгильды Жулякова. Императрица Елизавета Петровна ввела мораторий на исполнение смертных приговоров, так что после 1740 г. в России фактически не стало казней за уголовные или антирелигиозные преступления (расправы над Мировичем или Пугачевым (и его сподвижниками) следует рассматривать как исключительные, ибо им инкриминировались преступления политические, посягающие верховную власть в государстве). Заканчивая повествование об истории казней в России путем сожжения, остается добавить, что в Европе в те же самые годы людей продолжали сжигать во множестве. Сохранялась традиция групповых казней в огне. В 1715 г. в баварском городке Фрейзинге, например, были сожжены 11 мальчиков, младшему из которых было 11 лет, а старшему - 13. Обычным явлением была комбинация сожжения с каким-либо иным способом умерщвления или пытки; например, французского политического преступника Франсуа Дамьена в 1757 г. сначала пытали раскаленными щипцами, затем ему сожгли правую руку (вот он, упоминавшийся принцип «тальона», в действии!), после чего тело осужденного разодрали «кошачьей лапой» (фотография этого пыточного инструмента имеется в нашем «Фотоархиве»). В конце-концов конечности Дамьена оторвали четверкой лошадей. Впрочем, казнь Дамьена можно считать исключительной, т. к. этот преступник покушался на жизнь короля. Но в ходу были более привычные расправы, например, европейские суды порой комбинировали сожжение и обезглавливание. Так были казнены Георг Прельс в 1722 г. (в городке Моосбург, курфюршество Бавария) и Анна Швагель из г. Кемптен в 1775 г. В 18-м столетии сожжения устраивались во Франции, в Австрийской Империи, на территории германских государств, но безусловным лидером по количеству подобных расправ следует признать Испанию. Там в период 1700 - 1780 гг. были сожжены заживо 1614 чел. ; вообще же, последнее сожжение живого человека по приговору суда имело место в 1785 г. в Швейцарии. При этом формальное право осудить преступника на сожжение сохранялось в уголовном праве европейских государств ещё некоторое время (в Великобритании, например, до 1791 г. , а в Баварии вплоть до её вхождения в состав Германской империи; последний уголовный кодекс Баварии, принятый в 1851 г. , сохранял смертную казнь через сожжение. Интересно, не правда ли?). В этих цифрах нет ничего многозначительного - это просто статистика. Любопытно, что «самая демократическая» и «самая толерантная» страна мира, присвоившая себе право судить всех и везде, имеет весьма скандальную историю этого вопроса. «Суд Линча» был фактически легализован в США на протяжении многих десятилетий. Сам Чарльз Линч, кстати, был судьей. Организаторов и участников массовых расправ, каковыми и являлись подобные «судилища», власти не преследовали, фактически санкционируя эти казни и разделяя ответственность за них. Имеет смысл воспроизвести фотографию, сделанную в 1919 г. , во время одного такого «суда Линча», когда «добрые самаритяне» казнили виновного путем сожжения. Когда в полемическом задоре несведующие люди начинают рассуждать о дикости нравов в России имеет смысл всякий раз напоминать им приведенную выше статистику и показывать эту фотографию…