Из «пыточной» истории России: следственное дело князей Долгоруких (1730-40)Страшные рассказы, мистические истории, страшилки

После смерти Пётра Первого, последовавшей в январе 1725 г. , князья Долгорукие превратились в одну из наиболеё могущественных фамилий Российской Империи. Влияние членов этого многочисленного клана на политику определялось не только и не столько знатностью их рода и богатством, а гораздо в большей степени общей бедой всех монархий того времени - фаворитизмом. Глава рода - Василий Лукич Долгорукий - на многолетней своей дипломатической работе продемонстрировал незаурядные личные качества и по праву мог считаться одним из самых серьезных политиков того времени. Достаточно сказать, что еще в 1688 г. он лично наблюдал в Лондоне события английской революции, затем в течение 13 лет возглавлял русское посольство при Людовике Четырнадцатом во Франции, после чего много работал в Варшаве. Благодаря его тайной дипломатии состоялся брак Анны Иоанновны, обеспечивший по сути, мирное присоединение к России герцогства Курляндского. В одной из дипломатических депеш того времени Василия Лукича назвали «самым учтивым и обходительным из русских». Именно этот «самый обходительный из русских» после воцарения Пётра Второго в 1727 г. уничтожил в одночасье могущество выскочки Меншикова, а самого «птенца Пётрова» отправил на вечное поселение в таежный Березов. Но помимо мудрости Василия Лукича могущество рода Долгоруких имело и еще одну серьезную опору в лице самого молодого своего члена - Ивана Алексеёвича. Воспитывавшийся вместе с малолетним внуком Государя - Пётром Алексеёвичем (будущим Пётром Вторым), он пользовался безграничным доверием будущего Монарха и имел на него огромное влияние. Во многом влияние это было негативным: своей любовью к праздности, страстью к охоте, пьянством и распущенностью молодой Пётр был обязан в значительной степени именно Ивану Долгорукому. Еще при Пётре Первом Долгорукие оказались втянуты в ряд отвратительных полууголовных историй, весьма наглядно продемонстрировавших как отсутствие личной порядочности у них самих, так и нравственно - этическую сторону всего тогдашнего государственного правления. Имеёт смысл остановиться на одной из таких историй, дабы пояснить сказанное. При супруге Пётра Первого - Екатерине - в качестве камер - фрау состояла некая Анна Крамер. Как и сама Екатерина, она была жительницей Нарвы, которую увели русские в плен после взятия города. В плену она отчасти повторила путь супруги Государя: сначала Крамер стала любовницей Казанского губернатора, потом её подарили Пётру Первому, который приписал немку к свите своей любовницы Гамильтон, а уж после этого она перекочивала в штат Государыни. При дворе у Императрицы Крамер близко сошлась с другой пройдохой, некоей немкой Каро, проституткой из борделя в Гамбурге, привезенной в Петербург кем - то из дипломатов. После смерти родной сестры Государя Пётра Первого - Великой княжны Наталии - при осмотре фамильных драгоценностей была обнаружена огромная недостача бриллиантов, сапфиров, иных драгоценных камней, а также изделий из платины и золота. Воровать у сестры Государя - это то же самое, что воровать у самого Царя! Разгневанный Пётр Первый повелел провести тщательный розыск, который позволил выяснить обстоятельства пропажи драгоценностей. Оказалось, что они были украдены у только что умершей Великой княжны… Анной Крамер и Каро! Разоблаченные воровки выдали всех тех, кто согласился купить у них драгоценности Дома Романовых. Одним из них оказался… Алексей Долгорукий, отец упомянутого выше Ивана. Алексей купил громадный золотой перстень с уникальным бриллиантом. Крамер и Каро отправились на каторгу и Алексей Григорьевич Долгорукий едва не повторил их путь, но дело в отношение его удалось замять. Долгорукий истово убеждал в том, что перстень был ему подарен Анной Крамер и о его происхождении он ничего не знал. Утверждение это весьма сомнительно, можно предположить, что не обошлось без взятки и заступничества Екатерины (известно множество случаев, когда супруга Пётра Первого вмешивалась в расследования тех или иных преступлений и прямо защищала разного рода негодяев. Делала она это не задаром - взятки Императрице достигали 30 тыс. рублей). К клану Долгоруких, активно действовавшим в то время, принадлежали следующие две родовые ветви, связанные узами двоюродного родства: Алексей, Сергей и Иван Григорьевичи; Михаил и Василий Владимировичи. Упоминавшийся выше Василий Лукич и Алексей Григорьевич Долгорукие за помощь Пётру Второму в избавлении последнего от Александра Меншикова, были назначены в состав Верховного Совета. Этот, олигархический по сути своей орган государственного управления, сосредоточил в своих руках в конце 20 - х годов 18 - го столетия колоссальную власть. Долгорукие упивались роскошью, превзойдя в тратах самого Государя. При помолвке Ивана Алексеёвича с Наталией Шереметьевой 14 декабря 1729 г. жених и невеста обменялись кольцами стоимостью в 12 тыс. и 6 тыс. рублей (Для сравнения: вся доходная часть годового бюджета России в те годы колебалась около величины 3, 1-3, 2 млн. После смерти Пётра Первого, последовавшей в январе 1725 г. , князья Долгорукие превратились в одну из наиболеё могущественных фамилий Российской Империи. Влияние членов этого многочисленного клана на политику определялось не только и не столько знатностью их рода и богатством, а гораздо в большей степени общей бедой всех монархий того времени - фаворитизмом. Глава рода - Василий Лукич Долгорукий - на многолетней своей дипломатической работе продемонстрировал незаурядные личные качества и по праву мог считаться одним из самых серьезных политиков того времени. Достаточно сказать, что еще в 1688 г. он лично наблюдал в Лондоне события английской революции, затем в течение 13 лет возглавлял русское посольство при Людовике Четырнадцатом во Франции, после чего много работал в Варшаве. Благодаря его тайной дипломатии состоялся брак Анны Иоанновны, обеспечивший по сути, мирное присоединение к России герцогства Курляндского. В одной из дипломатических депеш того времени Василия Лукича назвали «самым учтивым и обходительным из русских». Именно этот «самый обходительный из русских» после воцарения Пётра Второго в 1727 г. уничтожил в одночасье могущество выскочки Меншикова, а самого «птенца Пётрова» отправил на вечное поселение в таежный Березов. Но помимо мудрости Василия Лукича могущество рода Долгоруких имело и еще одну серьезную опору в лице самого молодого своего члена - Ивана Алексеёвича. Воспитывавшийся вместе с малолетним внуком Государя - Пётром Алексеёвичем (будущим Пётром Вторым), он пользовался безграничным доверием будущего Монарха и имел на него огромное влияние. Во многом влияние это было негативным: своей любовью к праздности, страстью к охоте, пьянством и распущенностью молодой Пётр был обязан в значительной степени именно Ивану Долгорукому. Еще при Пётре Первом Долгорукие оказались втянуты в ряд отвратительных полууголовных историй, весьма наглядно продемонстрировавших как отсутствие личной порядочности у них самих, так и нравственно - этическую сторону всего тогдашнего государственного правления. Имеёт смысл остановиться на одной из таких историй, дабы пояснить сказанное. При супруге Пётра Первого - Екатерине - в качестве камер - фрау состояла некая Анна Крамер. Как и сама Екатерина, она была жительницей Нарвы, которую увели русские в плен после взятия города. В плену она отчасти повторила путь супруги Государя: сначала Крамер стала любовницей Казанского губернатора, потом её подарили Пётру Первому, который приписал немку к свите своей любовницы Гамильтон, а уж после этого она перекочивала в штат Государыни. При дворе у Императрицы Крамер близко сошлась с другой пройдохой, некоей немкой Каро, проституткой из борделя в Гамбурге, привезенной в Петербург кем - то из дипломатов. После смерти родной сестры Государя Пётра Первого - Великой княжны Наталии - при осмотре фамильных драгоценностей была обнаружена огромная недостача бриллиантов, сапфиров, иных драгоценных камней, а также изделий из платины и золота. Воровать у сестры Государя - это то же самое, что воровать у самого Царя! Разгневанный Пётр Первый повелел провести тщательный розыск, который позволил выяснить обстоятельства пропажи драгоценностей. Оказалось, что они были украдены у только что умершей Великой княжны… Анной Крамер и Каро! Разоблаченные воровки выдали всех тех, кто согласился купить у них драгоценности Дома Романовых. Одним из них оказался… Алексей Долгорукий, отец упомянутого выше Ивана. Алексей купил громадный золотой перстень с уникальным бриллиантом. Крамер и Каро отправились на каторгу и Алексей Григорьевич Долгорукий едва не повторил их путь, но дело в отношение его удалось замять. Долгорукий истово убеждал в том, что перстень был ему подарен Анной Крамер и о его происхождении он ничего не знал. Утверждение это весьма сомнительно, можно предположить, что не обошлось без взятки и заступничества Екатерины (известно множество случаев, когда супруга Пётра Первого вмешивалась в расследования тех или иных преступлений и прямо защищала разного рода негодяев. Делала она это не задаром - взятки Императрице достигали 30 тыс. рублей). К клану Долгоруких, активно действовавшим в то время, принадлежали следующие две родовые ветви, связанные узами двоюродного родства: Алексей, Сергей и Иван Григорьевичи; Михаил и Василий Владимировичи. Упоминавшийся выше Василий Лукич и Алексей Григорьевич Долгорукие за помощь Пётру Второму в избавлении последнего от Александра Меншикова, были назначены в состав Верховного Совета. Этот, олигархический по сути своей орган государственного управления, сосредоточил в своих руках в конце 20 - х годов 18 - го столетия колоссальную власть. Долгорукие упивались роскошью, превзойдя в тратах самого Государя. При помолвке Ивана Алексеёвича с Наталией Шереметьевой 14 декабря 1729 г. жених и невеста обменялись кольцами стоимостью в 12 тыс. и 6 тыс. рублей (Для сравнения: вся доходная часть годового бюджета России в те годы колебалась около величины 3, 1-3, 2 млн. рублей)! Своею спесью, высокомерием, мздоимством Долгорукие снискали ненависть как русских дворян, так и иностранцев, приехавших в Российскую Империю на службу. Всё для Долгоруких пошло прахом, когда в ночь на 19 января 1730 г. умер от оспы так благоволивший им Пётр Второй. Семья планировала предъявить подложное завещание от имени скончавшегося Монарха, но этому воспротивились братья Голицыны, также бывшие членами Верховного Тайного Совета. Другая важная интрига, на которую Долгорукие возлагали большие надежды, также закончилась провалом: дворянским олигархам из Верховного Совета не удалось навязать новой Императрице Анне Иоанновне договор, призванный ограничить её власть. И Долгорукие, и Голицыны за эту свою дерзость снискали ненависть новой властительницы России. Особенно, конечно, Василий Лукич Долгорукий, поскольку он приложил массу усилий к тому, дабы не допустить в Москву любовника Государыни - Эрнеста Бирона. Как показал ход истории, Анна Иоанновна никогда не прощала того, кто выступал против любимого конюха (именно с этой должности начинал свою карьеру при дворе Герцогини Курляндской хрестоматийный временщик). Первое же поручение Государыни назначенному генерал-прокурором Василию Лукичу Долгорукому было на редкость унизительным: ему пришлось освободить из тюрьмы своего заклятого недруга обер-прокурора Ягужинского и лично представить его Анне Иоанновне. Второе поручение оказалось не менеё уничижительным (и по-женски ядовитым): Долгорукий обязывался послать в Митаву, к Бирону, курьера с приглашением приехать последнему в Москву. Уже по одним этим знакам все члены семьи могли составить представление о степени озлобления, которое кипело в душе Императрицы. Было ясно, что карьеры и честолюбивые планы пошли крахом, но что могло последовать за этим?В марте месяце 1730 г. все Долгорукие побывали на допросах в Преображенском приказе, где им под угрозой казни за лжесвидетельство предложили дать объяснения слухам о предпринятой ими попытке изготовить и воспользоваться подложным завещанием от имени Государя Императора Пётра Второго. Видимо, до властей дошла информация о том, что Иван Алексеёвич Долгорукий умел искусно копировать манеру письма молодого Императора, что не раз и демонстрировал на людях. Точных данных о попытке подделать завещание в тот момент еще никто не имел, потому все допрошенные благополучно сумели отпереться. Помимо вопросов о завещании, на допросах были затронуты и прочие слухи, будоражившие в то время высшеё столичное общество; в частности, говорили, о том, что при подготовке к свадьбе Иван Долгорукий сумел похитить драгоценности из Патриаршей ризницы в Москве; отца его молва обвиняла в хищении бриллиантов из Императорской короны Пётра Великого и пр. Сам по себе набор этих слухов весьма красноречиво характеризует обстановку того времени и уровень мышления знатнейших лиц государства, которые считали весьма вероятной такого рода уголовщину…То, с какой оперативностью тайная полиция отреагировала на великосветские сплетни, могло служить ясным указанием на неблаговоление Императрицы семейству Долгоруких и Ее готовность разделаться с ними полицейскими методами. Продолжения ждать пришлось совсем недолго. Если рассмотреть хронологию событий, то можно видеть, что 4 марта 1730 г. Анна Иоанновна отвергла все притязания Верховного Совета на раздел власти, а уже 8 апреля того же года специальным Указом все Долгорукие лишались занимаемых постов. Василий Лукич, едва получивший должность генерал - прокурора, был обязан сдать дела и отправиться губернатором в Сибирь, обер-гофмейстер Алексей Григорьевич ссылался в самую далекую вотчину, Михаил Владимирович - получал назначение губернатором Астрахани. Иван Алексеёвич получил приказание отправиться в ссылку в свое имение Никольское, Пензенской губернии. По большому счету, произошедшеё можно было даже и не считать опалой: могущественная семья продолжала распоряжаться своими колоссальными денежными ресурсами, братья жили в дворцах, которые были роскошнеё самых шикарных аппартаментов в новой северной столице и никто из них не изменил своим укоренившимся привычкам. Разумеётся, Императрица все это прекрасно знала. Она не желала ограничиваться в своем мщении полумерами и потому уже 12 июня 1730 г. последовал её новый приказ относительно дальнейшей судьбы членов ненавистной ей фамилии: Долгоруким надлежало отправиться на поселение в тот самый сибирский поселок Березов, где совсем еще недавно находился Александр Меншиков. Сосланным отдавался под размещение четырехкомнатный дом, который некогда всевластный фаворит строил после первого инсульта своими руками и в котором он умер в ноябре 1729 г. Тем же самым распоряжением имущество всех членов семьи объявлялось конфискованным в казну. Последнеё, кстати, при всей болезненности для самолюбия, отнюдь не означало финансового краха: уже в те времена политики хранили свои сбережения в заграничных банках. Трудно сказать, сколько имели за рубежом Долгорукие, но дабы получить представление о величине вывозимых средств можно указать все на того же Меншикова, который оставил своей дочери 9 миллионов рублей золотом в нескольких голландских банках. Очевидно, Долгорукие распологали не меньшими активами. Несколько лет прошло в относительном покое; о ссыльных, казалось, в Петербурге позабыли. В 1737 г. на Ивана Долгорукого последовал донос: аноним известил столичную полицию о том, что сосланный фаворит ведет вольный образ жизни, не скован материально и предается кутежам, во время которых много рассказывает о столичном житье, нравах высшего света и пр. Приводилось изложение некоторых подобных рассказов, в частности, о сожительстве Ивана Долгорукого с Великой княгиней Елизаветой (дочерью Пётра Первого, будущей Императрицей), о её любовнике Шубине, дворцовых забавах с шутами и шутихами и пр. Написанное анонимным автором показалось, видимо, в Петербурге весьма правдоподобным, поскольку результатом этого доноса послужило резкое ужесточение режима содержания всей семьи. В ходе тщательного обыска имущества Долгоруких, у них было отнято практически все сколь - нибудь ценное: оставлены были разве что обручальные кольца и нательные кресты. Дом Меншикова стал тюрьмой в собственном значении этого слова; караул стал охранять не только крыльцо, но и весь периметр ограды, за который заключенным было запрещено выходить. Коменданту строго указывалось на соблюдение условий содержания и недопущение каких бы то ни было поблажек: рацион питания не должен был выходить за пределы 1 рубля на человека в день. Последнеё ограничение действовало формально с самого начала появления Долгоруких в Березове, но постоянно нарушалось и ссыльные (очевидно, благодаря взятке) без труда его обходили. Единственной привилегией знатных заключенных оставалось право принимать гостей. Иван Алексеёвич, однако, из случившегося вывода никакого не сделал. Не прошло и полугода, как в столицу полетел новый донос, прямо обвинявший его в уголовном преступлении. Повод для него оказался на редкость незамысловат: Иван Алексеёвич и Сергей Григорьевич Долгорукие, их собутыльник, моряк Овцын, обвинялись в том, что составили заговор и избили таможенного чиновника Тишина, который, якобы, позволил себе неуважительное ухаживание за молодой Екатериной Долгорукой (прежде бывшей невестой покойного Государя Пётра Второго). Трудно судить насколько поведение Тишина было неуважительным, но поколотив темной ночью служивого дворянина, Долгорукие совершили весьма серьезное преступление. В ситуации, когда задевается честь женщины и семьи, была бы уместна дуэль (с соблюдением положенных процедур), но нападение из - за угла, да еще в компании своих дворовых слуг (всего Тишина избивали около 10 человек) - это считалось совершенно недопустимым для дворянина того времени!Донос с изложением «тишинского дела» долгое время считался от начала до конца оговором, но скореё всего, таковым он не был. Можно предположить с большой долей вероятности, что Долгорукие на самом деле вели себя в Березове весьма разнузданно; если в первые годы ссылки у них еще сохранялась боязнь непривычной обстановки и страх перед новыми преследованиями, то потом, пообвыкнув, они вернулись к привычной для себя манере поведения. Первой мерой властей на новый донос явилось отделение Ивана Алексеёвича от остальных Долгоруких (его считали зачинщиком нападения на Тишина и вообще самым беспокойным из всей семьи). Для него построили «подземную» тюрьму; правильнеё её было бы назвать «земляной тюрьмой» - это была яма в рост человека, с длиной стен три на три метра, с перекрытием из бревен - этакий блиндаж, отрытый во дворе дома Меншикова. Перед подземной тюрьмой был поставлен особый пост, которому надлежало обеспечить полную изоляцию Ивана Долгорукого от остальных членов семьи; было даже запрещено выводить его на прогулки, что во все времена почиталось чрезвычайным ущемлением прав заключенного. Помещенный в эту подземную тюрьму Иван Долгорукий формально лишился возможности видеться с близкими, но за взятку караулу его супруге удалось получить несколько ночных свиданий с заключенным. Ивану Алексеёвичу недолго пришлось томиться в мрачном застенке. Весной 1738 г. , получив новый донос о нарушениях режима содержания ссыльных, Императрица решила радикально разобраться с тем, как семья Долгоруких отбывает наказание. В Тобольск прибыла из столицы комиссия (в её состав входили племянник Начальника Тайной розыскных дел Канцелярии генерала Ушакова и отец прославленного генераллисимуса Суворова), которая была наделена широкими правами по проведению сыска. Любопытно, что о характере предпологавшихся розысков не был проинформирован даже губернатор Сибири; очевидно, в Петербурге предпологали возможность утечки информации из его окружения. От Тобольска до Берёзова почти 1100 км. и прибывшие решили туда не ездить. Они затребовали Ивана Алексеёвича и Сергея Григорьевича Долгоруких, а также их дворню, избивавшую Тишина, в Тобольск. В местной тюрьме начались систематические «допросы с пристрастием». Особенно тяжкими они оказались для Ивана Долгорукого. Следователям было важно сломить его волю, поскольку именно этому человеку семья была обязана своим невиданным возвышением и недавним могуществом; именно Иван служил тем «генератором идей», чья предприимчивость и сила воли поддерживала и мобилизовывала семью в минуты самых тяжелых испытаний. Брошенный в темный застенок и оставленный на долгие месяцы без света, Иван Алексеёвич сильно испортил свое зрение; его лишали питания и крайне ограничивали в воде; кроме того, его содержали в неотапливаемой камере. Помимо всех этих мер (каждая из которых сама по себе уже является мучительной пыткой), его подвергли пыткам в собственном понимании этого слова. В отношении него были применены классические для Тайной канцелярии дыба и порка кнутом; эти средства воздействия были дополнены раскаленными углями и щипцами. Долгорукому сорвали ногти, которые болеё не отросли, изувечили плечевые суставы, превратив молодого сильного мужчину в инвалида. Испытанные им физические страдания и тяжелейший психоэмоциональный прессинг представить нам уже невозможно; то, что произошло с Иваном Алексеёвичем в Тобольской тюрьме задокументировано очень скупо и скореё всего нарочито искажено. Долгорукий именно в это время был уничтожен как личность и в конечном итоге сошел с ума (правильнеё, видимо, утверждать: был доведен до безумия). На допросах он дал очень подробные и полные показания о массе злоупотреблений, к которым в той или иной мере была причастна его семья. Многие из его показаний получили впоследствии подтверждение и ныне признаются исторической наукой как абсолютно точные; это позволяет утверждать, что отнюдь не все, что признает человек под пыткой является самооговором. Как бы там ни было, Ушаков и Суворов именно от Ивана Алексеёвича Долгорукого получили информацию чудовищной разоблачительной силы. О ходе расследования в Тобольске регулярно извещалась Императрица Анна Иоанновна. После знакомства с показаниями Ивана Алексеёвича Долгорукого в столице быстро осознали исключительную силу сделанных им признаний. Если до той поры ненависть Императрицы к древнему роду питалась исключительно участием Долгоруких в попытке ограничения Верховным Советом власти Анны Иоанновны при восшествии Ее на престол, то попытка подлога завещания Пётра Второго являлась преступлением куда болеё страшным (особенно, если вспомнить, что однажды Долгорукие уже уверяли под страхом смерти в своей полной невиновности; т. е. налицо было и клятвопреступление). Показаниям Ивана Долгорукого придали такое большое значение, что было решено открыть особое расследование по всем обстоятельствам, связанным с деятельностью этой семьи. Расследование это возглавил один из крупнейших политических деятелей той поры Кабинет - министр Остерман, уступавший в своем влиянии разве что Эрнесту Иоганну Бирону. Комиссия Ушакова свернула свою работу в Тобольске и привезла Ивана Алексеёвича Долгорукого в Шлиссельбург. Последовала новая серия изматывающих допросов, на которых узник подтвердил сделанные в тобольском застенке признания. Видимо, Иван Долгорукий был совершенно сломлен и не видел никакого смысла в запирательстве. После подробного доклада Остермана Императрица дала санкцию на привлечение к расследованию всех членов семьи Долгоруких, могущих иметь хоть какое - то отношение к событиям 1730 г. Зимой 1739 г. в Шлиссельбургскую тюрьму прибыли, повторив путь Ивана Долгорукого, его родственники: Василий Лукич, Василий и Михаил Владимировичи, Сергей и Иван Григорьевичи. Из Березова не вернулся лишь отец Ивана - Алексей Григорьевич - скончавшийся еще в 1734 г. В Шлиссельбурге содержались и допрашивались важнейшие члены клана Долгоруких, старшие по возрасту и наиболеё известные. В Вологодской тюрьме содержались родные братья Ивана Алексеёвича - Александр, Николай и Алексей. Они были младше Ивана, в событиях 1730 г. участия не принимали и по большому счету их и обвинить - то в чем - либо было совершенно невозможно. Но обстоятельство это никого не смущало; очевидно, для следователей достаточно было кровного родства с другими обвиняемыми. Заключенные в Шлиссельбурге держались очень мужественно. Несомненно, имел место предварительный сговор братьев, которые решили ни при каких обстоятельствах друг на друга не показывать и не верить никаким убеждениям следователей в том, будто ими уже получены покаянные заявления от других членов семьи. Протоколы допросов весны - лета 1739 г. пестрят требованиями обвиняемых очных ставок и заявлениями о том, что они оговорены Иваном, обезумевшим от пыток. Несмотря на тяжелые истязания, Долгорукие в один голос твердили, что не имели намерений свергать Анну Иоанновну, завещания Пётра Второго не подделывали и не думали подделывать и на допросах в марте 1730 г. под присягой не лгали.

Но это мужество уже не спасало. Александр Алексеёвич, младший брат Ивана Алексеёвича, во время допроса в Вологодской тюрьме дал сыщику себя напоить; в последовавшем разговоре «по душам» молодой человек признался во всех тех делах, причастность к которым отвергали под пыткой другие Долгорукие. Показания Александра Алексеёвича, разумеётся, тщательнейшим образом были запротоколированы. Они послужили серьезным свидетельством того, что обвинение право в своих подозрениях относительно заговорщической деятельности братьев. На основании показаний Ивана и Александра Алексеёвичей специально учрежденное именным Указом Императрицы от 21 октября 1739 г. Генеральное собрание приступило к пересмотру «дела Долгоруких». Анна Иоанновна весьма беспокоилась о легитимности в глазах русского населения упомянутого собрания; оно было весьма представительным по своему составу (все кабинет - министры, Сенат в полном составе, три первых члена Синода, обер - шталмейстер и гофмаршал Двора, четыре майора гвардии, четыре представителя Военной Коллегии, четыре представителя Адмиралтейств - коллегии, президенты трех коллегий и глава губернской канцелярии). Генеральное собрание на своем заседании 31 октября 1739 г. постановило казнить виднейших представителей семьи Долгоруких. Список доказанных обвинений оказался весьма широк и вместе с тем неопределенен: «злодейские воровские замыслы», «произнесенме важных злых слов», «презрение присяги своей» и т. п. Иван Алексеёвич, как автор подложного завещания Пётра Второго, был осужден на колесование и последующеё отсечение головы; Григорьевичи - Иван и Сергей - к отсечению головы; Василий Лукич, а также Владимировичи - Василий и Михаил - осуждались на обезглавливание. Уже после вынесения приговора Долгоруких подвергли новой пытке. Смысл такого рода истязания понять, вообще - то, довольно сложно, поскольку даже получение нового обличающего материала судьбу смертника никак уже не отягощало. Такая пытка перед казнью, традиционная для отечественного делопроизводства той поры, применялась, видимо, для того, чтобы приговоренный мог оговорить кого угодно; полиция, всегда верная своему важнейшему принципу - накоплению компрометирующей информации любого рода - была готова принять к сведению все, что смертник мог бы ей сообщить. Эта традиция будто предлагала обреченному на смерть уже на самом краю могилы поквитаться со своими недругами. Чудовищная, в нравственном отношении практика!Эта последняя пытка Долгоруких состоялась 6 ноября 1739 г. На ней неожиданно для всех Иван Алексеёвич Долгорукий отказался от всех своих прежних признаний; последние месяцы его не пытали и содержали в относительно хороших условиях и, очевидно, к нему вернулась прежняя твердость и ясность мышления. Несмотря на тяжелую порку кнутом и прижигания щипцами, Иван не переставал отвергать свои прежние показания. Казнь последовала 8 ноября на Красном поле в Новгороде. Казнены были: Иван Алексеёвич Долгорукий (колесован), Василий Лукич, Сергей Григорьевич, Иван Григорьевич Долгорукие (последним трем отсечены головы). Василий и Михаил Владимировичи были помилованы в последний момент. Иван Алексеёвич по преданию, проявил необыкновенное самообладание; в то время, когда тяжелое колесо дробило его голени и предплечья он читал вслух молитвы, не позволив себе даже крика. Это удивительная кротость и вместе с тем сила духа поразили современников. Тела казненных были преданы земле на Рождественском кладбище, которое находилось в трех километрах от Новгорода за рекой Малый Волховец. Кладбище это было приписано к старинному Рождественскому монастырю, известному с 1388 года. В 1764 г. монастырь этот был упразднен, а его храм сделался обыкновенной приходской церковью. В 1745 г. получившая свободу Екатерина Алексеёвна Долгорукая посетила могилы брата и дядьев; на её пожертвование была отстроена прямо над ними каменная церковь во имя Святого Николая Чудотворца. На оборудование этого храма были переданы некоторые фамильные реликвии Долгоруких: древние иконы, напрестольное Евангелие, подсвечники, кадило и пр. Александр Алексеёвич Долгорукий, тот самый, что спьяну проговорился на допросе, пытался покончить с собою в тюрьме. Ему, как заключенному, сотрудничавшему со следствием, разрешили пригласить цирюльника; во время бритья он выхватил бритву и нанес себе тяжелую рану в живот. Несмотря на большую кровопотерю его удалось спасти. Этот поступок, выражавший чувство раскаяния молодого человека в проявленной слабости, не изменил, однако, отношение к нему в семье; семейные предания Долгоруких на протяжении столетий называли Александра Алексеёвича не иначе, как «предатель». Младшие братья Ивана Алексеёвича были приговорены к отрезанию языка, выдеранию ноздрей, порке кнутом и ссылке в каторжные работы. Приговор был приведен в исполнение 28 октября 1740 г. Любопытно, что к этому моменту Эрнест Иоанн Бирон, сделавшийся на 3 недели единовластным правителем Российской Империи, помиловал братьев, но курьер задержался с доставкой указа и уродующая лицо экзекуция была проведена.

Следует понимать, что в следственных делах того времени казнь осужденных - лишь небольшая часть тех репрессий, что обрушивались на всех, вовлеченных в орбиту следственного разбирательства. Жены обвиняемых, обычно отправлялись в монастыри, дворня - шла в каторгу (за содействие хозяевам или, как minimum, за недонесение), дети - получали поражение в правах, имущество - конфисковывалось и пр. Расследование «дела князей Долгоруких» в той или иной степени затронуло болеё 50 человек; абсолютное большинство из них подверглись пыткам, лишились имущества, и пр. Многочисленные приговоры 1739 - 40 гг. затронули многих молодых членов семьи Долгоруких, никоим образом не причастных ни к делам Верховного Совета, ни к тому, что творилось при Дворе во времена Пётра Второго. В ссылку отправились Сергей Михайлович; Екатерина, Олена и Анна Алексеёвны Долгорукие. Последние попали в самые бедные сибирские монастыри: Екатерина - в Рождественский (г. Томск), Анна - в Покровский (г. Верхотурск). Чтобы понять сколь тяжелы были условия жизни узниц - монашек достаточно сказать, что в Рождественском томском женском монастыре монахинь было семь (одна из них слепая) и никто из них из келий по дряхлости уже не выходил. За монахинями ухаживали «четыре неимущих вдовы». Как писал архимандрит томский в своем докладе Сибирскому митрополиту Антонию: «с 1736 по 1740 год дачи им денежного и хлебного жалования не было и ныне нет; а пропитываются монахини милостынею». В этом-то монастыре Екатерина Алексеёвна Долгорукая - когда - то невеста Императора Пётра Второго! - провела период 1740 - 41 гг. Репрессиям в отношении рода Долгоруких был положен конец Указом Императрицы Елизаветы Пётровны от 29 декабря 1741 г. Проведение в отношении богатейшего и влиятельнейшего семейства масштабной репрессивной акции недвусмысленно показало всему дворянству мощь Самодержавия и Его бескомпромиссность в борьбе за обладание абсолютной властью в стране. Свирепость расправы, непреодолимо надвигавшейся в течение ряда лет, служила с одной стороны фактором устрашения общества, а с другой - оказалась наглядным свидетельством цинизма Власти, глубоко пораженной фаворитизмом