ИнейСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Грузовик, неудачно попавший в метель посреди полузаброшенной трассы, сломан, и не может двигаться дальше - стая хищных зверей, блуждает вокруг замерзающей машины, в ожидании лёгкой добычи. Водитель, похоронивший в прошлом страшную трагедию своей жизни, с ужасом видит, как прошлое, - от которого он бежал много лет назад без оглядки, - с неумолимой безжалостностью, настигает его в настоящем. Сможет ли когда-нибудь, водитель, покинуть проклятое шоссе? - или ему суждено навсегда остаться тенью призрака, блуждающего по ночной трассе, в поисках своей новой жертвы…У вас такое бывает: когда долго едешь по дороге, и начинает казаться, что это не ты едешь, а сама дорога движется под тобой? - Когда не спишь, но уже испытываешь ту бесчувственность, которую можно ощущать лишь во сне? - Когда видишь за лобовым стеклом одну только змеящуюся ленту дороги, уходящую в бесконечную перспективу? - Когда исчезает страх перед смертью, и уже не важно, как окончится эта поездка - ведь может оказаться, что дорога эта, не закончится никогда…Остановиться для отдыха в такие моменты, порой, мешает чувство необъяснимой тревоги, которое появляется всякий раз, при одной только мысли об остановке. Если все же усталый водитель решается на привал, то главное правильно выбрать подходящее место, чтобы не стать ещё одной жертвой призрака, бесконечно скитающегося по ночным трассам, в поиске своей новой жертвы… Желтый факел зимнего водянистого солнца, прожигал высокослоистые облака бледно-серого цвета, затянувшие нижнюю часть тропосферы тонким покрывалом. Пробивающееся сквозь него солнце, слабым янтарным светом озаряло кроны деревьев, монолита светлохвойной, сибирской тайги. Тридцатиградусный мороз до звона высушил воздух над землёй, сделав его прозрачным на многие километры - с высоты птичьего полёта, ниже уровня облаков, открывался панорамный вид, на по-особому прекрасный, спящий под снегом, зимний лес. Со всех сторон деревья сдавливали частоколом из поблекшей сибирской лиственницы, вытянутую в длину линию, рассекающую чуть извилистым шрамом, бесконечную тайгу. Еле-заметной, слегка-сероватой змеёй, на этом «шраме», извивалась полоса шоссе, скрывающаяся за горизонтом видимости. Если смотреть сверху, сквозь иллюминатор самолёта, - то «шрам» этот, мог бы походить на кривоватый след от гигантской электробритвы, которой провел неопытный брадобрей, по заросшей чуть плешивой голове своего первого клиента. Где-то посередине этой бесконечной просеки, находилось огромное, вытянутое в длину на много километров, поле. Местные охотники, - потомки широко рассеянных по тайге древних, коренных племён, - говорили, что когда-то на этом поле, проходили языческие обряды. Предки верили, что это огромное поле, появилось в тайге не случайно, и почитали это место как наделённое мистической силой. Где-то здесь, много сотен лет назад, стояли пугающего вида деревянные истуканы - идолы, - древние боги, которым поклонялись племена. Но дерево давно истлело, исчезли разрозненные поселения, исчезли из этих мест и люди - а поле так и осталось пестреть продолговатым ожогом на зеленой карте. На этом, вытянутом в длину поле, еле заметным сугробом виднелось небольшое, запорошенное здание, бывшее единственным строением на протяжении всей дороги. Здание это находилось где-то в центре белого моря - именно с морем могло сейчас, сверху, ассоциироваться это поле; с морем, волны которого замерзли и превратились в снежные барханы. Надувы и заструги, заполнившие некогда ровное поле, белыми застывшими волнами, покрывали снежную равнину. Рядом со зданием, проходила прямая, вдавленная в снег полоса - дорога. Машин на ней не было - но дорога периодически подчищалась, и если присмотреться, можно было увидеть на ней еле-различимые сверху, следы от шин грузовиков. Когда-то, просеку эту ручными пилами и топорами, пробивали сквозь бесконечную тайгу заключённые, на костях которых и проложили дорогу. Люди эти, работали не за деньги. Они работали за собственные жизни - безжалостный конвой здесь же, мог приговорить истощённых, больных людей, потерявших работоспособность, как «отказников», к «вышке» - «за агитацию к мятежу». По крайней мере, подобные формулировки, кажущиеся сегодня абсурдными, часто вписывались в казённые, жёлтые бланки, рядом с фамилиями расстрелянных. Так поступали, преимущественно, с осуждёнными по «58» статье - Советскому Союзу не нужно было такое количество думающих, а значит инакомыслящих, людей - достаточно было одного, самого главного и самого умного человека. При аналогичных обстоятельствах, к осуждённым по другим статьям, относились мягче - их не расстреливали сразу, а поначалу приписывали попытку срыва работ или антисоветскую агитацию. После этого, вменяли «58»-ую статью, опуская на ступень лестницы внутренней тюремной иерархии, и отправляли в лагерный лазарет. Таким образом, у простых заключённых, в отличии от политических, было как-бы две жизни. Грузовик, неудачно попавший в метель посреди полузаброшенной трассы, сломан, и не может двигаться дальше - стая хищных зверей, блуждает вокруг замерзающей машины, в ожидании лёгкой добычи. Водитель, похоронивший в прошлом страшную трагедию своей жизни, с ужасом видит, как прошлое, - от которого он бежал много лет назад без оглядки, - с неумолимой безжалостностью, настигает его в настоящем. Сможет ли когда-нибудь, водитель, покинуть проклятое шоссе? - или ему суждено навсегда остаться тенью призрака, блуждающего по ночной трассе, в поисках своей новой жертвы…У вас такое бывает: когда долго едешь по дороге, и начинает казаться, что это не ты едешь, а сама дорога движется под тобой? - Когда не спишь, но уже испытываешь ту бесчувственность, которую можно ощущать лишь во сне? - Когда видишь за лобовым стеклом одну только змеящуюся ленту дороги, уходящую в бесконечную перспективу? - Когда исчезает страх перед смертью, и уже не важно, как окончится эта поездка - ведь может оказаться, что дорога эта, не закончится никогда…Остановиться для отдыха в такие моменты, порой, мешает чувство необъяснимой тревоги, которое появляется всякий раз, при одной только мысли об остановке. Если все же усталый водитель решается на привал, то главное правильно выбрать подходящее место, чтобы не стать ещё одной жертвой призрака, бесконечно скитающегося по ночным трассам, в поиске своей новой жертвы… Желтый факел зимнего водянистого солнца, прожигал высокослоистые облака бледно-серого цвета, затянувшие нижнюю часть тропосферы тонким покрывалом. Пробивающееся сквозь него солнце, слабым янтарным светом озаряло кроны деревьев, монолита светлохвойной, сибирской тайги. Тридцатиградусный мороз до звона высушил воздух над землёй, сделав его прозрачным на многие километры - с высоты птичьего полёта, ниже уровня облаков, открывался панорамный вид, на по-особому прекрасный, спящий под снегом, зимний лес. Со всех сторон деревья сдавливали частоколом из поблекшей сибирской лиственницы, вытянутую в длину линию, рассекающую чуть извилистым шрамом, бесконечную тайгу. Еле-заметной, слегка-сероватой змеёй, на этом «шраме», извивалась полоса шоссе, скрывающаяся за горизонтом видимости. Если смотреть сверху, сквозь иллюминатор самолёта, - то «шрам» этот, мог бы походить на кривоватый след от гигантской электробритвы, которой провел неопытный брадобрей, по заросшей чуть плешивой голове своего первого клиента. Где-то посередине этой бесконечной просеки, находилось огромное, вытянутое в длину на много километров, поле. Местные охотники, - потомки широко рассеянных по тайге древних, коренных племён, - говорили, что когда-то на этом поле, проходили языческие обряды. Предки верили, что это огромное поле, появилось в тайге не случайно, и почитали это место как наделённое мистической силой. Где-то здесь, много сотен лет назад, стояли пугающего вида деревянные истуканы - идолы, - древние боги, которым поклонялись племена. Но дерево давно истлело, исчезли разрозненные поселения, исчезли из этих мест и люди - а поле так и осталось пестреть продолговатым ожогом на зеленой карте. На этом, вытянутом в длину поле, еле заметным сугробом виднелось небольшое, запорошенное здание, бывшее единственным строением на протяжении всей дороги. Здание это находилось где-то в центре белого моря - именно с морем могло сейчас, сверху, ассоциироваться это поле; с морем, волны которого замерзли и превратились в снежные барханы. Надувы и заструги, заполнившие некогда ровное поле, белыми застывшими волнами, покрывали снежную равнину. Рядом со зданием, проходила прямая, вдавленная в снег полоса - дорога. Машин на ней не было - но дорога периодически подчищалась, и если присмотреться, можно было увидеть на ней еле-различимые сверху, следы от шин грузовиков. Когда-то, просеку эту ручными пилами и топорами, пробивали сквозь бесконечную тайгу заключённые, на костях которых и проложили дорогу. Люди эти, работали не за деньги. Они работали за собственные жизни - безжалостный конвой здесь же, мог приговорить истощённых, больных людей, потерявших работоспособность, как «отказников», к «вышке» - «за агитацию к мятежу». По крайней мере, подобные формулировки, кажущиеся сегодня абсурдными, часто вписывались в казённые, жёлтые бланки, рядом с фамилиями расстрелянных. Так поступали, преимущественно, с осуждёнными по «58» статье - Советскому Союзу не нужно было такое количество думающих, а значит инакомыслящих, людей - достаточно было одного, самого главного и самого умного человека. При аналогичных обстоятельствах, к осуждённым по другим статьям, относились мягче - их не расстреливали сразу, а поначалу приписывали попытку срыва работ или антисоветскую агитацию. После этого, вменяли «58»-ую статью, опуская на ступень лестницы внутренней тюремной иерархии, и отправляли в лагерный лазарет. Таким образом, у простых заключённых, в отличии от политических, было как-бы две жизни.

Мёртвых, закапывали здесь же - прямо у самой просеки, - слегка присыпая неглубокие могилы землёй. Часто, тела расстрелянных и умерших от болезней, конвоиры бросали в старые землянки, заброшенных, кочующих лагерей. Лагерь заключенных кочевал вслед за продвижением просеки вглубь тайги - летом, узники жили в шалашах, которые строили из ветвей лиственниц. Зимой, арестанты копали себе неглубокие землянки. Кода вырубка достаточно отдалялась от стихийного лагеря, его переносили дальше, с упреждением к месту работы. На выходные зэков отвозили в основной лагерь - в «острог», периметр которого был обнесён забором из колючей проволоки, с расставленными по углам вышками для часовых. В остроге, заключённые могли «нормально» поесть, - хотя и не досыта, - но здесь, вопреки логике, пайка была вдвое большей, чем на работах. Так же, здесь можно было выменять еду на вещи, позаимствованные у закопанных в стылую сибирскую землю, мертвецов. Здесь можно было прожечь в специальных сушках собственную одежду от вшей, постираться, помыться, поспать в человеческих, казавшихся просто царскими, условиях, - на жёстких деревянных нарах в отапливаемом чадящей «буржуйкой», перенаселённом бараке. Для заключённых, эти выходные были единственной звездой на чёрном небе лагерной жизни. На освобождение, большинство просто не рассчитывало. В понедельник, «острожников» считали, разбивали на группы, сажали в открытые кузова грузовиков, и везли на работу. «Строиться, тля!» - орал надзиратель, молотивший прикладом винтовки каждого, кто попадался у него на пути. Заключённых называли по-разному, «тля» - было самым безобидным обращением - скорее всего, это слово использовалось конвоем, из-за привычки обезумевших от голода узников есть кору лиственниц, и других деревьев. Всех строили, - кроме блатных, и их помощников - которые, закреплённые на хоз. должностях, оставались в сытом и теплом остроге банщиками, помощниками поваров, истопниками, заготовщиками дров и пр. Им завидовали. Остаться в остроге, мечтал каждый арестант. Казалось, что в мире нет, и не может быть ничего более привлекательного для человека, чем возможность просто остаться. Пусть нужно будет пилить и рубить, пусть нужно будет таскать; пусть даже нужно будет отбивать от досок, которыми были обшиты кузова грузовиков, превратившуюся в лёд кровь. Но здесь была еда, здесь были печи, здесь были деревянные нары и крыша над головой. Здесь, если ты упал, обессилив, то никто в тебя не стреляет - да здесь и не падает никто! Здесь ты твёрдо знал - «завтра» обязательно настанет! Здесь ты мог позволить себе надежду - мог позволить себе помечтать о том, как возвратишься в свой родной дом. С машинной автоматичностью, этот рабочий алгоритм воспроизводился из неделю в неделю, с единственным постоянным различием - разницей между количеством убывших, и количеством вернувшихся в «острог». Эти цифры всегда различались, но заранее угадать это различие наверняка, никто бы не смог. Заключённых никто не жалел - если плохо работают, то часть обратного пути, в острог, арестанты преодолевали бегом, в строю, зажатом между двумя грузовыми машинами, в кузовах которых находился конвой. Головная машина задавала скорость, - замыкающая подгоняла отстающих - часто на капоте грузовика сидел солдат, в руке которого был кнут для скота. Бывало, пьяные солдаты, находившиеся в кабинах и кузовах, открывали огонь по заключённым - со стороны это могло бы напоминать охоту на зайца, - точнее на зайцев, бегущих строем. Тех, кто отставал и падал, не редко давили колёса замыкающего грузовика. Этот «смертельный марафон» был одним из излюбленных развлечений, которым тешили себя скучающие от однообразия службы, молодые солдаты. Шли годы - и вот, наконец просека была закончена. Сколько жизней было загублено при её строительстве, точно никто бы не сказал - по странному стечению обстоятельств, в «остроге» сгорел штаб, в котором хранилась все бумаги. Но, некоторые конвоиры, говорили, что полегла здесь не одна тысяча людей. Так появилось на свет, ничем не примечательное, вполне обычное шоссе. Новая, в те ещё давние времена, дорога, пользовалась большой популярностью - машины ездили по ней круглосуточно. Водители привыкли к ней настолько, что некоторые люди воспринимали её как нечто, находящееся в тайге с самого начала формирования Земли - будто, дорога эта была здесь всегда. Шло время. И вот, некогда новое, современное шоссе, с хорошим покрытием, постепенно износилось устарев как морально, так и технически. Ставшая старой дорога, уже не соответствовала требованиям нового времени, и в связи с этим, задумывалось строительство нового шоссе - более широкого, более ровного, более короткого. На старое шоссе, ставшее второстепенным, дублирующим, всегда можно было направить авто-поток, например, при ремонте основной трассы, или если случалась какая-нибудь крупная авария. Собственно за это, старую дорогу до сих пор и держали на балансе. Надо сказать, что трассу эту обслуживали неохотно - зимой, один-два грейдера направляли на старую дорогу, только когда техника высвобождалась после очистки нового шоссе. Если ехать по старой дороге, то расстояние получалось в полтора раза большим, чем у новой скоростной трассы. Отсутствие кафе, заправок, автомастерских, транзитных населённых пунктов - тоже говорило не в пользу старой трассы, как и полное отсутствие вышек связи. Кроме того, о старой трассе было сложено множество страшных легенд, путешествующих по волнам радиосвязи, из кабины в кабину. Искажённые радиопомехами голоса, подрагивающие от волнения, рассказывали про бегущую перед самой машиной, в свете фар, человеческую тень; бывало видели множество теней, - похожих на собачьи, - целым скопом преследующих одинокого водителя, и часто прыгающих под колёса или прямо в лобовое стекло - нужно было иметь крепкие нервы, чтобы при этом не крутануть руль в сторону, и не увести тяжёлый грузовик в неуправляемый занос. Рассказывали про автомобиль-призрак, который колесит по старому, ночному шоссе. Иногда он проявлял себя слабыми огоньками габаритных огней, загоравшимися вдруг в сплошной тьме, где-то впереди и, через некоторое время, исчезавшими так же неожиданно. В другой раз, эта машина, могла долго «висеть на хвосте» - но стоило водителю-дальнобойщику сбросить газ или остановиться, как загадочный автомобиль, тут же растворялся в воздухе…Но бывали и другие, более зловещие случаи: несколько дальнобойщиков, видели этот проклятый автомобиль, - точнее, свет его фар. На определённом участке дороги, вдалеке появлялся слабый огонёк приближающегося встречного автомобиля. Всё было как всегда - по мере приближения свет фар встречной машины становился ярче - водитель этой машины, казалось, просто зазевался на пустынной дороге, и попросту забыл о том, что у него включен дальний свет. Разумеется, дальнобойщики сигнализировали частым коротким переключением с дальнего на ближний, встречной машине, - чтобы водитель проснулся - ведь мало приятного, когда привыкшие за несколько часов к темноте глаза, озаряет яркий свет! Здесь то, и начинало происходить то необъяснимое и странное, что заставляло дальнобойщиков остерегаться старого шоссе…Свет приближающейся машины, достигнув кульминации - той точки, с которой свет её фар наиболее болезненно воспринимался дальнобойщиком, - словно бы замирал… да-да, казалось, что встречная машина, теперь движется не на встречу, а попутно! Только делала она это задним ходом - по крайней мере, головной свет фар неведомого автомобиля, замершего в нескольких десятках метров впереди, продолжал ослеплять дальнобойщиков. От света этого, было не спрятаться! - ведь нужно было следить за дорогой! Солнечные очки, контр-световая атака, сброс или увеличение скорости, пневмосигнал, - всё это помогало мало, или не помогало вовсе. Этот свет, казалось, выжигал сетчатку - в глазах жгло, мелькали разноцветные круги, очертания дороги расплывались, сливались в сплошной яркий свет. Утверждали, что длилось это наваждение десятками минут - двадцать, а то и тридцать минут, проклятый автомобиль светил своими фарами, словно он ехал задним ходом, - или мощные прожектора были установлены у него на крыше. Продолжалось это до тех пор, пока водитель, устав от яркого света, не останавливался у обочины, - что происходило с ним дальше, рассказать было уже некому - утром у обочины находили лишь пустые грузовики с открытыми дверями. Или, ослеплённый водитель, мог просто вылететь с трассы - наверное этим можно было бы объяснить частые аварии, происходившие ночью на совершенно ровных, участках дороги. Те несколько дальнобойщиков, которые сумели преодолеть наваждение, рассказывали, что удалось им это лишь благодаря большому опыту: один из ослеплённых водителей включил камеру телефона. При записи видео на экране включалась автокоррекция цвета - «баланс белого». Лишь глядя на экран, измотанному водителю удалось удержать тяжёлую машину на проезжей части. К слову, часто на безлюдном участке пути, отказывала электроника - и у этого водителя, нечто странное произошло с его телефоном, -все сделанные записи просто исчезли из памяти!Другой водитель опустил по-максимуму солнцезащитный козырёк, и смотрел на дорогу под самый его срез, - обозревая лишь 3-4 метра дороги перед собой, сбросив скорость чтобы не вылететь с трассы при повороте. Яркий свет, источник которого недвижимо висел где-то впереди, вдруг неожиданно отмирал, - словно остановленный кадр видеозаписи, неожиданно оживлённый нажатием кнопки «плей». Теперь это была лишь простая, встречная машина, которая трассирующей пулей, пролетала мимо - и, исчезала неясным размытым облаком, с двумя красными огоньками габаритов, в зеркале заднего вида…Говорили, что часто на этой дороге люди просто исчезали - их подолгу искали, но никаких следов найти так и не удавалось. Словно пропавшие люди просто растворились в воздухе, дематериализовались, - бросив в мире физически-осязаемой материи, свои машины и некогда ценные, важные вещи, без которых жизнь казалась невозможной. Разумеется, все эти разговоры были лишь следствием разыгравшегося воображения дальнобойщиков, оказавшихся одних на пустынном, старом шоссе. Радио-эфир при таких рассказах, иногда забивался шипением и помехами, и не редко бывало, дрожащий от переживаний голос рассказчика, бесследно тонул в холодном океане радио-волн…Все эти «минусы», были посильными в преодолении, но всё же, рачительные и суеверные водители остерегались старой трассы, и старались без крайней надобности лишний раз не искушать судьбу надеждами на «авось». Отсутствие самой жизни на протяжении всего пути, угнетало людей, проездом оказавшихся на полузаброшенной ныне дороге. Казалось, что стоит тебе остановиться для отдыха у обочины, - то непременно, откуда-нибудь из засады, выскочит банда грабителей, или стая хищных зверей, набросится на тебя, и разорвет в клочья! Такие чувства, испытывал почти каждый одинокий водитель, которому доводилось проезжать по этому пути. И при мыслях об отдыхе, всячески отбивая сон, водитель старался ехать без лишних остановок, сильнее вдавливая педаль газа в пол. Мощный седельный тягач, тащивший за собой перегруженный двухосный полуприцеп, уверенно ехал вперёд, оставляя позади белую дымку из снега, оседающего пыльным облаком на ледяной дороге. Снежная поземка, подбрасываемая порывистым ветром, разбивалась о стальную, покрытую местами льдом, кабину упорно стремящейся вперёд, тяжёлой машины. Снежные вихри кидало воздушным потоком в ледяную сталь, закручивало, и с силой отшвыривало назад, вплетая потревоженные снежинки, поднятые колесами с дороги, в снежные хороводы. Ударяясь о стекла передних фар, снег тут же таял - мощные лампы подогревали эти стекла, - ледяное крошево превращалось в воду, струйками скатывающуюся вниз, разбрызгиваемую встречным ветром по обледеневшей кабине. Падая на вымороженное железо, вода тут же замерзала, вновь обретя твердое агрегатное состояние, - она накипала на металле слоистыми льдинками, переливающимися золотыми искрами на зимнем солнце. Кабина вокруг фар, была залеплена толстым слоем льда. Колеса, чуть просевшие от тяжести груза, изредка и со скрипом подпрыгивали, ударяясь о налипшую на промерзший асфальт, наледь. За прицепом машины, - как и за некоторыми другими отдельными, расположенными перпендикулярно движению, деталями, - образовывалась зона повышенного воздушного разряжения, - зона «донного сопротивления». Если рассматривать движущийся по зимней трассе тягач, с точки зрения аэродинамической силы, то воздух, - его потоки, - при движении зацепляется за шероховатости и выступающие части грузовика и прицепа, создавая силу трения, движущуюся в направлении потока. В этом месте скорость движения газа, меняется в диапазоне от скорости потока до нуля. Аэродинамический слой, в котором происходят эти изменения, называется «пограничный слой». Ламинарный поток, при встрече с движущейся поперечной плоскостью, превращается в турбулентный, - вокруг тягача и полуприцепа образуются множественные хаотичные вихревые потоки. Кабина грузовика была покрыта шероховатыми струпьями льда, об которые с шумом разбивались и турбулизировались воздушные потоки, увеличивая коэффициент аэродинамического сопротивления. Большая часть мощности двигателя, шла на преодоление этой, препятствующей движению тягача, силы. В местах завихрения потоков, все было сплошь залеплено снегом, поднятым с дороги: толстым слоем белоснежно-чистого, мелкого снега залепило ворота грузового полуприцепа, заднюю стену кабины, части крыльев, задние стенки баков с топливом. Только габаритные фонари упрямо светили красным тревожным светом, растапливая теплом светящих ламп налипающий снег на своих пластиковых стеклах. Изредка, запорошенную, промерзшую пажить, - сквозь которую проходила дорога, - пересекала цепочка-другая звериных следов. Звериные тропы, пересекающие «тропу машин», были разными: почти заметённые и еле различимые, другие, наоборот - свежие и чёткие. В кабине было тепло. Из-под полуприкрытых век, на дорогу с безразличием смотрели ничего не выражающие, пустые глаза, уставшего от всего человека. Лицо его было вытянутым, слегка обвисшим, но тёмные волосы были аккуратно причёсаны, кожа была чистой и тщательно выбритой - и это выглядело как-то неестественно, чуждо: казалось, что настолько уставшему человеку, и в голову не могла прийти мысль о том, чтобы побриться и причесаться! Вымотанный настолько, человек может думать только об отдыхе. В этот момент, человек не думал ни о чем. Он просто смотрел вперёд, - сквозь заиндевевшее по краям стекло, - на дорогу, которая почти не двигалась, а лишь монотонной еле различимой слегка-сероватой лентой, наползала на него, и исчезала под машиной. Дорога представляла собою вдавленную на метр в снежный покров полосу, шириною метров семь. Мыслей не было. Состояние отрешённости от мира, поглотило сознание водителя. Вдруг эта «лента» дороги, начала сужаться, и отдаляться. Водитель безучастно отметил, что он сидит уже не в кабине своего тягача, а в кабине самолёта. Вокруг него было множество тумблеров, кнопок, непонятных приборов, тускло-помигивающих ламп… водитель знал некоторые приборы авионики: вот крутится слегка подрагивая стрелка альтиметра, - судя по ней, самолёт набирает высоту; немного накренён вбок авиагоризонт; стрелка указателя скорости лежала почему-то на нуле и лишь изредка чуть подпрыгивала; компас неуверенно колебался между севером и югом; указатель крена был немного отклонён а указатель вертикальной скорости показывает что самолёт поднимается. Назначения остальных приборов, было неизвестно. Он медленно перевёл взгляд вниз, - на дорогу, - которая уже превратилась в нитку. Лес был виден на много километров вперёд. Как-то отдалённо и безучастно, - словно всё это происходило лишь на кино-экране, - он подумал о том, что не умеет управлять самолётами. Ещё он подумал о том, что у него нет лицензии пилота. Второго пилота в кабине не было - лишь одинокий штурвал слегка подрагивал, удручённо нависая над пустым сидением. Водитель не дёргал свой штурвал, потому, что осознавал - он засыпает, - а то, что он сейчас перед собой видит - есть не что иное, как «гипнагогические галлюцинации». Он осознавал это, но никак не мог выйти из вязкого, приторного состояния дрёмы. Не удавалось сконцентрироваться, собраться - сейчас его мозг был словно замерзающая капля растаявшего снега, стекающая по кабине его тягача, и замерзающая неизбежно. Глазами он старался зацепиться за какую-нибудь хромированную или яркую деталь, чтобы сконцентрироваться на ней - но как назло, в кабине самолёта, все кнопки и тумблеры были блеклыми и тусклыми, - были однородными. Дорога исчезла совсем, всё заволокло белыми, сплошными облаками - он был уже на высоте нескольких километров, и подумал было о том, что у него даже нет парашюта, - прыгать с которым водитель все-равно не умел. Вдруг, неожиданно, из этих непроницаемых облаков выскочило нечто: это был огромный, старый грузовик «ГАЗ-53», с выцветшей голубой кабиной, и большой, жёлтой цистерной, который стремительно приближался к нему, почему-то боком. «Машины не ездят боком» - отразилось в голове, эхо его мысли. Тут же исчезли облака. Он снова был в своём теплом тягаче, и видел перед собой всё ту же, монотонную полосу дороги, почти не выделяющуюся на белом снежном фоне. Водитель, с проступившими под глазами тенями усталости, был одет легко - его одеяние больше подходило для посиделок с бокалом коньяка в плетёном кресле, на веранде загородного домика теплым, летним вечером. В долгом пути, легкая белая рубашка с коротким рукавом, расчерченная двумя черными линиями подтяжек, не давала потеть телу, - в то же время климатическая установка поддерживала в кабине комфортную температуру и водитель, благодаря этому, чувствовал себя так же, как чувствовал бы, находясь на крыльце вышеупомянутой дачи. Впереди на дороге показалась чёрная точка встречной машины, которая увеличивалась по мере приближения - водитель грузовика определил разделяющее их расстояние в 3 км. , учитывая, что расстояние на гладкой поверхности кажется меньше действительного. Контур неясной точки, постепенно обрёл четыре угла, и превратился в квадрат - 2, 5 км. оставалось между ними. Потом показалось слабое пятно света - фары, - расстояние сократилось до 2-х км. Серая тень окрасилась красным - стало видно цвет краски, в которую была окрашена машина - 1, 5 км. Отчетливо различались детали кабины - их разделял уже 1 км. Вот уже стала различима голова водителя встречного грузовика - 400 м. Различимым стал и цвет одежды - 250 м. , - в кабине было жарко - на водителе была одета одна лишь «майка-алкоголичка». На долю секунды, можно было рассмотреть черты лица водителя - 100 м. , и глаза в виде точек - 60 м. Наконец, они разминулись. Это произошло мгновенно - кабину не сильно тряхнуло от встречного потока ветра. Грузовик проехал, и только на короткий миг удалось запечатлеть в памяти, лицо его водителя. Это было лицо человека, миновавшего большую часть пути. Это было воодушевлённое лицо победителя, - человека, который в своей эстафете, достиг цели, и только что передал эстафетную палочку тому, кому ещё только предстоит преодолеть трудный путь. Путь, на котором нужно будет побороть самого себя. За проехавшим грузовиком, - который, в зеркале начал уже обратно трансформироваться в точку, - осталась снежная дымка, медленно оседающая на дороге. Трасса снова была прямой, пустой и тоскливой. Долгое время неизменный пейзаж за окном, начал снова угнетать водителя, - и на его лице, снова отпечаталось абсолютное безразличие ко всему, - как вдруг неожиданно ожила молчавшая рация. -Есть кто-нибудь в эфире? - раздался сквозь акустическую призму помех, чужой и незнакомый голос. Это тот «победитель», на грузовике с красной кабиной, решил перебороть тоску и меланхолию, перед окончанием своего долгого пути в одиночестве. -Мужики, засыпаю, давайте погутарим, если есть кто-нибудь рядом, то ответьте… - повторил голос, просяще. Неподвижные зрачки глаз, сузившиеся до размеров спичечной головки, были устремлены вперёд - куда-то сквозь дорогу. Долгое время находившиеся неподвижными, они вдруг ожили, расширились. Он решил ответить водителю, с которым они недавно разминулись, и с неохотой протянул руку к микрофону. Медленно, вдумчиво, поднес его к своему тщательно выбритому лицу, к сжатым в напряжении губам. Нажав на щелкнувшую пластиком тангенту, он произнёс засахарившимся голосом человека, долгое время молчавшего:-Слушаю!Они представились, и некоторое время говорили о своих знакомых дальнобойщиках; потом разговаривали о машинах, об особенностях маршрутов. Оба человека, были водителями-дальнобойщиками, оба мало спали, и так же оба, успели уже соскучиться по человеческому обществу. Водитель красного тягача, вызывал зависть и раздражение своей радостью тому, что его дорога подошла к концу, и до базы ему оставалось совсем чуть-чуть, - скоро он сдаст груз, получит заработанные, честные деньги и поедет домой. Купит жене и сыну подарков, - сын, увидев отца, побежит к нему с криком «папка»! С мягкой улыбкой выйдет к нему жена, обнимет нежно, и скажет что-нибудь ласковое, женское, - такое, что может сказать одна она. Натопит баню, распарится, отмоется, отогреется. Потом он выслушает длинный монолог жены, о том, как ей было трудно одной, как ждала; после, выговорится он и сам, - выскажет всё то, о чём думал в долгом пути, расскажет о том, что видел…Резкий шум ворвавшегося в салон ветра, из-под опустившегося стекла, отвлек от мыслей. Кабина наполнилась свежим, морозным воздухом, от которого защипало в носу. Водитель смачно сплюнул в раскрытое окно, будто бы, подводя черту под сказанными в микрофон словами и теми мыслями, которыми он был занят только что. Стало легче. За разговором, скоротали минут двадцать, после чего связь пропала - расстояние, разделявшее грузовики, стремительно увеличивалось с каждой минутой разговора, пока, наконец, не увеличилось на столько, что прием/передача между двумя рациями стали невозможными. Стало грустно. Человеческая речь исчезла, и снова пространство кабины заполнилось гулом двигателя, шумом дороги. Он нажал на кнопку «плей» старенькой, дисковой магнитолы - некоторое время было тихо, пока вдруг не заиграла музыка. Водитель узнал её, хотя этот диск слушал впервые. Раньше, когда-то давно, была такая популярная телепередача - «Маски шоу». Артисты на киноэкране всегда творили что-то невообразимое - зрители смеялись до слез. У «Масок» была неповторимая музыка, и озвучка - сейчас, из хрипловатых динамиков доносилась как-раз та самая музыка. Песня… хотя нет, - какая ещё песня? - композиция, называлась «Тумба». Незамысловатое название, соответствовало содержанию, - весёлая музыка должна была заставить водителя хотя-бы постучать пальцами в такт по ободу руля, но… мрачное лицо человека, по-прежнему оставалось напряжённым и серьёзным. Этот диск на стоянке, недавно дал знакомый дальнобойщик, который сам составлял сборник. Он пообещал, что музыка собранная на диске, гарантированно поднимет настроение у любого живого человека. Что ж, дело было в одном из двух: либо сейчас за рулем грузовика сидел мертвец, либо меломан-дальнобойщик никогда по-настоящему не уставал. Подумав немного, человек с усталым, безразличным лицом, нажал на «стоп». В кабине вновь стало тихо. Остальные диски уже были переслушаны по много раз - песни выучены наизусть, и от их очередного прослушивания, лишь усиливалась тоска, и замедлялось время. От некоторых песен, - особенно от тех, которые были самыми любимыми раньше, - до тошноты выворачивало нутро. Он попробовал настроить радио. Пыльные динамики, с вмятыми и ржавыми защитными сетками, выплёвывали из монотонного шипения людские голоса: на одной волне о чём-то спокойно разговаривали два человека, на другой играла старая, тоскливая музыка, от которой становилось душно. Снова шипение. Поймал волну - сквозь какой-то сумбурный шум, доносились искажённые помехами до хрипоты, голоса, которые говорили на английском. Спорщики разговаривали на повышенных тонах, оживлённо дискутируя друг с другом. Водитель, не понимая языка, прислушался к одним лишь интонациям - люди пытались достигнуть какого-то паритета, в чём-то… зачем? Неужели им плохо живётся? Неужели мало того, что есть? Неужели нельзя просто жить - без споров, без ругани, без ненависти? Таким бессмысленным и глупым показался этот дурацкий спор, который велся на английском, - или ещё на каком-то, незнакомом языке. Да какая разница, на каком? - все равно, слушать эти чужие голоса, далекие от насущных проблем и тревог, не было никакого желания. Хотелось услышать какую-то необычную музыку, новую песню, или ещё что-нибудь созвучное с тем, что томилось сейчас в груди. Хотелось услышать выраженные и сформированные, озвученные, - те сильные чувства, коктейль которых перемешивался сейчас в его душе. Эти чувства, накапливались в нём постепенно, накапливались словно снег, на склоне горы, который рано или поздно, достигнув критической массы, лавиной слетит вниз. На склоне горы… на склоне той Горы…ПрошлоеНиколай Иванович, не любил вспоминать былое, и относился к тем немногочисленным людям, прошлое которых для окружающих - тайна. На расспросы, он всегда отвечал обтекаемо, с явной неохотой, по возможности односложно, бывало, и грубо, - это и стало причиной того, что он был нелюдим, друзей у него не было. Были лишь знакомые, соседи, для которых неожиданное появление Николая в городе, ничего не меняло. У Коли была семья: жена, - правда, брак был гражданский, - и было двое детей, которых он искренне любил. Семья появилась у него не сразу. Когда он только оказался в этом городе, у него не было ничего и никого. Он появился, казалось, совсем ниоткуда. Снимал квартиру в старом, пятиэтажном доме, где-то работал. Ни с кем не общался, с работы всегда приходил в одно и то же время. Пьяным на глаза никогда не попадался, жил тихо, соседей не беспокоил. Через несколько лет, тихой и незаметной жизни, он съехал с квартиры, и переехал в частный дом, к одинокой девушке. Потом появились дети. Вот, пожалуй, и всё, что могли сказать о Коле, знавшие его люди. На самом деле, Николаю было что о себе рассказать. До переезда, он жил в деревне, вместе со своей семьёй, - с отцом и матерью. Он тогда был ещё подростком, совсем не похожим на себя взрослого. Это был весёлый мальчик, разговорчивый, доброжелательный и вежливый. Он любил машины, технику, любил делать то, что делать было запрещено, был хулиганом, притом, получавшим хорошие оценки в школе; любил рыбачить с пацанами на речке, и ходить на охоту с отцом; любил гулять до темноты, и слушать страшные истории, которые бывало, рассказывала мама перед сном. Маленький Коля любил всё, что его окружало - но больше всего, он любил её. Несмотря на свой юный возраст, он был безумно влюблён в девочку из соседнего посёлка, который находился в двадцати километрах от деревни. Коля часто к ней бегал, несмотря на запреты родителей. Если идти через лес, напрямик, то дорога сокращалась с двадцати, до восьми километров. Когда родители подарили ему потрепанный велосипед - то он стал ездить к своей королеве на нем, и ездил часто, почти каждый день. Менялись времена, шли годы. Велосипед сменился мотороллером, а тот, в свою очередь, уступил место мотоциклу. Вернувшись из армии, Коля купил себе машину, деньги на которую копила вся семья. Техника менялась - менялась и жизнь, но неизменной в ней оставалась любовь к девушке, которую звали Юля. Были дискотеки, танцы, были ссоры, расставания - но были они всегда не долгими. Частыми для Коли были драки за углом «Дома культуры», в котором проводились по выходным, танцы. Для того чтобы разъярить Колю, достаточно было косо взглянуть на его Юлю. Тогда тот зверел, свирепел, начинал по-звериному рычать от переполнявшей его злости - за что и получил прозвище «Медведь». Но называли его Медведем по-доброму. Завистливо поглядывали на дружную неразлучную пару сверстники - но и зависть эта не была «чёрной». Девушки, собираясь вместе, вздыхая, говорили: «где бы найти себе такого Медведя?» Примерно тоже, относительно Юли, говорили и местные ребята. Делалось это всегда крайне осторожно, поскольку проронённое по неосторожности обидное слово, могло долететь до Коли. Всё было хорошо, но дело оставалось за главным - за свадьбой. День был назначен, и все жители деревни с нетерпением ждали именно этой свадьбы, - на которой жених и невеста настолько дополняли друг друга, что вместе они были самим воплощением гармонии. Сосед Коли обещал, что на свадьбу приедет его брат, на рабочей «Волге», которая будет свадебным лимузином для молодых. До свадьбы оставалось четыре дня, в течение которых вопреки традициям, Коля ни на шаг не отпускал от себя свою невесту. Он до суеверия боялся, что долгожданный день может не настать - и старался сделать всё, чтобы свадьба не сорвалась. Бывает в жизни, что долгое время ожидаешь важное событие, и готовишься к нему, но в самый последний момент, всё срывается из-за какой-нибудь глупой случайности. Именно этого боялся Коля. Казалось, что он предусмотрел всё - случайности быть просто не могло. Они вместе ехали по дороге, на недавно купленной, хорошей машине - «Ваз-2101». Машина пахла новым - этот запах чётко ассоциировался с успехом, хорошим твёрдым социальным положением, которое занимал владелец новой машины. Впереди их с Юлей, ждала хорошая, счастливая жизнь. Многие люди, доживают до седины, так и не познав за свою жизнь истинного счастья. А Коля с Юлей, давно уже были счастливы, когда находились рядом друг с другом. Им не верилось, что все проблемы уйдут, и теперь они будут жить вместе, жить друг с другом, и друг для друга. Каждый день, Коля будет просыпаться и знать, что она рядом, вот тут, в его кровати. Он будет просыпаться чуть раньше её, и будет бережно отводить раскинувшиеся по подушке волосы в сторону, чтобы на них не лечь, и чтобы не разбудить девушку. Он будет смотреть на её безмятежное лицо, и будет пытаться угадать, что ей сниться в этот момент. Он будет знать, что она теперь принадлежит ему, и теперь, никто косо не сможет посмотреть в их сторону. Они будут жить друг для друга, и радовать друг друга, наслаждаясь каждым мигом, который им суждено провести вместе. Он уверенно сжимал руль левой рукой, а правой нежно обнимал за талию, прижавшуюся к нему девушку. Он чувствовал, как бьется её сердце, в его мужских объятьях. Разогретые от езды шины, с шумом проглатывали зернистый асфальт. Солнце заходило. Машина быстро и стремительно преодолевала километры пути, изредка пощёлкивая при этом одометром. Шумел ветер в полуоткрытых, треугольных форточках передних дверей. Ветер вытягивал из машины тёплый воздух, и вталкивал в салон воздух вечерний, прохладный, играя при этом волосами как будто уснувшей Юли. Холодало. Коля включил печку, и закрыл своё окно. Наступал вечер, и он включил фары, свет которых уже начал отражаться от дороги. Впереди показалась сопка. Машина легко преодолевала подъем, - как вдруг неожиданно, прямо перед ними появился грузовик «ГАЗ-53», кабина которого была окрашена выцветшей на солнце голубой краской. За кабиной была жёлтая цистерна. Грузовик стоял поперёк дороги. Среагировать Коля не успел - он видел, как по мере приближения стремительно увеличивается в размерах, автоцистерна. Он видел мужика в пыльных кирзовых сапогах, который будто пытался защитить своим телом, грузовую машину. Человек стоял в какой-то нелепой позе, широко расставив ноги прижимая колени к асфальту, наклонив корпус тела вперёд - как хоккейный вратарь. Выпучив глаза и широко раскрыв рот, он неистово махал руками, и что-то беззвучно кричал. Человек, - которым был водитель грузовика, неудачно заглохшего на горе при развороте, - проживал в этот миг последние свои секунды. Сейчас он был пьян, но не смотря на это понимал и чувствовал, что виноват в аварии будет он, - что из-за него, пострадают люди, что ему придётся работать всю жизнь, чтобы оплатить разбившуюся о совхозный грузовик, приближающуюся легковушку. Не говоря о том, что придется ему же, восстанавливать и саму автоцистерну «ГАЗ-53» - государственное имущество, за которое могут судить. Но всё это, светило ему лишь в лучшем случае, надежды на который, уже не было. При гибели водителя этой, ярко светящей фарами машины, - его самого посадят - посадят надолго. Он не сможет жить, чувствуя, что виновен в гибели человека. Время застыло, события, предшествующие этому моменту, проносились перед неестественно расширившимися глазами водителя совхозного грузовика…«Эта гора - проклята!» - считал Борискин. Не раз, у него глохла машина, при подъеме именно на эту гору. Машины, которыми он управлял, ломались редко, и если ломались, то только здесь, - на этой проклятой горе! Было что-то гнетущее и мрачное в этом месте. Говорили, во время Великой Отечественной войны, на этой самой сопке, накрыло вражеской артиллерией, не успевший окопаться русский мотострелковый батальон. Говорили, что погибло здесь тогда человек двести. Так это было, или нет, - но Борискин до суеверия не любил эту гору, и возил с собой оберег, который должен был охранять его и машину от аварий и поломок. Оберег ему дала старая колдунья, - бабка, которой перевалило за сто, - она и предрекла ему, что пока оберег при нём, беда будет обходить стороной. Оберегом была «кроличья лапка» - именно в этот вечер, он забыл лапку в гараже, на столе. Борискин показывал свой оберег и хвастался его силой перед мужиками, с которыми вместе работал. И вправду - он вот уже как полгода носил лапку с собой - и все его дела, шли как будто бы «в гору». Тот день, начался с пробуждения после какого-то неприятного сна - в котором, в сущности, не было ничего особенного. Снился пионерлагерь. Борискин - маленький мальчик, пионер, из 3-его отряда. Солнечный день, - горячий солнечный свет, заливает широкую дорогу, из серого крупнозернистого асфальта, по бокам которой стоят плакаты, закреплённые на зелёных, железных щитах. Белой глыбой над землёй, возвышается бетонный постамент доски почёта, на которой аккуратно, с одинаковым интервалом, размещены фотографии незнакомых людей. Никого нет. Нет этой весело-щебечущей своры детей, от которой никуда не денешься - в лагере будто не осталось ни единой живой души. Слева, за доской почёта, находится белёное здание всегда прохладной столовой, из которой обычно вместе с запахом запеканки, доносится звон тарелок. Сейчас здесь всё было непривычно тихо. Лишь один только мальчик, в белой рубашке с красным значком, в коротких синих шортах и в кожаных сандалиях, который стоит посреди широкой, горячей от солнца, дороги. На правой коленке, темнела корочка поджившей ранки, от недавнего падения, обведённая зелёнкой. Алый, повязанный на шее галстук, слегка треплет не сильный, теплый ветер. Втер колышет закреплённое на флагштоке красное знамя, полотно которого, издавая легкий ситцевый шелест, трепыхалось, будто это была пойманная на силок птица, пытающаяся высвободиться. Шелестят листья на деревьях и кустах. Жарко. Пахнет душистым, цветочным ароматом, мятой и горячим асфальтом. Солнце печёт детскую кожу. Мальчик напряжённым взглядом смотрит в даль - куда уходит широкая дорога, на которой он стоит, заканчивающаяся спрятанными в тени деревьев, зелёными воротами. Тревога и предчувствие чего-то, переполняет детскую душу. Что-то должно произойти, произойти там, - за этими, всегда закрытыми воротами…… Воротами. За ними - свобода. За ними - мир. За ними навсегда осталась его мама, в своём коричневом, вельветовом платье с белыми крупными бусами. За ними осталось румяное лицо её, всегда любящее, открытое и приветливое; завитые волосы, пепельного цвета, доходившие до плеч. Всегда аккуратная, всегда причёсанная, всегда улыбающаяся - она, словно только вчера, вместе с бабушкой, отправляла своего сына в пионерский лагерь. Но время шло, детей разбирали родители, а за маленьким мальчиком, - в синих шортах с нашитым на внутренней части кусочком белой ткани, на котором виднеются черные несмываемые буквы, выведенные маминой рукой «Борискин, 3-отр. », - никто так и не приехал. Тогда он ещё не знал, что теперь из лагеря его заберут чужие люди, заберут в детский дом. Водитель уснул - автобус слетел с дороги, перевернувшись несколько раз. Мама и бабушка мальчика, которые решили его забрать пораньше, оказались в числе погибших. Он не знал этого, но в один миг, он почувствовал своей детской душой, что в мире что-то изменилось, - ему будто бы стало тесно, в мире, огороженном сетчатым зеленым забором, пионерского лагеря. Стало будто бы душно - в груди что-то давило, какой-то ком, который появлялся всякий раз, когда мальчик смотрел на спрятанные под тенью деревьев, ворота. Где-то высоко в небе, протяжно и уныло, гудел винтовыми моторами самолёт. Блестящие от слёз глаза мальчика, поднятые в небо, искали его - но самолёт был слишком далеко, за облаками. Как хотелось бы превратиться сейчас в этот самолёт, и полететь домой, где его ждёт смеющаяся мама, вместе с вечно балующей его, заботливой бабушкой. Этот сон часто снился повзрослевшему Борискину, и возвращал его сознание в тот тихий летний день. Он всегда просыпался в одном и том же месте - в тот момент, когда тишину безлюдного лагеря, долгим эхом оглашал скрип ржавых, железных петель. Это был скрип, от открывающихся ворот. Он прекрасно помнил, когда ворота скрипнули в последний раз, - припозднившееся родители тогда забирали последнего оставшегося мальчика, который враждовал с Борискиным: «За тобой никогда не приедут!» - сказал ему тот напоследок, и топнул ногой. Теперь, кроме него самого, забирать было некого - он остался один в этом опустевшем детском городе. Этот скрип, был радостным предвестником встречи с родителями для всех детей, из его отряда, кроме него самого. Этот скрип, был предвестником долгожданных встреч, сопровождавшихся детским счастливым визгом и слезами радости. Здесь, перед этими зелёными воротами, на широкой асфальтовой дороге, встречались люди, разделённые на долгое время расстоянием. Здесь, сбывались детские самые-самые лучшие сны. В этот раз сон был наполнен каким-то особенным, тревожным чувством ожидания, которое не исчезло и после пробуждения…В конце того дня, они собрались в гараже компанией, состоящей из крепких мужиков, работающих водителями и слесарями. За разговором, выпили несколько бутылок водки, - что было даже не много, если учесть, что распивали на пятерых. Тут-то, Борискин и достал свой оберег, который всегда был при нём в рабочей кожаной куртке. Когда двигатель, при подъёме в гору, начал «троить», а потом глохнуть, Борискин спохватился - зашарил свободной рукой по карманам поскрипывающей кожаной куртки - нет оберега. Забыл в гараже! Мотор заглох, хотя до конца подъема оставались уже считанные метры. Он долго плевался, и до боли колотил ногой по твёрдому скату колеса, ругаясь и проклинал гору. Пыльная ребристая покрышка с глухим стуком слегка подёргивалсь от его ударов. Вариантов у него было не много. Нужно было оставлять машину на горе, и идти в гараж к мужикам за помощью. Или ждать попутный грузовик, и если человек проезжающей машины остановится, то попытаться запустить заглохший двигатель с буксира. Был ещё один вариант, при котором не надо было никуда идти, и никого ждать. Ему нужно было просто до упора вывернуть руль и выключить скорость, - тогда, машина бы покатилась вниз сама, под своим весом. Когда автомобиль развернулся бы на дороге полукругом, нужно было бы нажать на тормоз, и вывернуть руль в противоположную сторону. И машина бы, развернувшись таким образом, покатилась бы в обратном направлении, - с горы. Дальше нужно было выровнять машину рулём, и ждать, пока скатывающийся «ГАЗ-53», с полной цистерной, достаточно разгонится. Затем, водителю только и оставалось бы, что включить вторую скорость, передавая тем самым крутящий момент, с колёс на двигатель. Но маневр разворота, не удался. При развороте, заднее колесо попало в яму, и грузовик замер, встав поперёк дороги. Машины в этих местах ездили редко - тем более, вечером. Поэтому, особого волнения и тревоги, в этот момент, у Борискина не возникло. Он вышел и осмотрел свою машину. Увидел пустяковую ямку, в которую попало заднее колесо. Да это и не яма была вовсе, а так, небольшое продавленное пятнышко. И в этот миг, спускавшийся сумрак грядущей ночи, неожиданно был прожжён светом, быстро приближающейся, за горой, машины. Это был конец, и единственным, что оставалось Борискину - это пытаться привлечь внимание водителя приближающейся машины, и надеяться, что тот успеет сманеврировать, и объехать заглохший «ГАЗ-53». Казалось, что всё получится, и беда минует - а как иначе? А как по-другому? - но казалось так, лишь в первые секунды. Когда вынырнувшая из сумрака машина, была уже в десятке метров от грузовика, Борискин понял, - точка невозврата преодолена, машина едет слишком быстро, и теперь, он уже не успеет ничего! Он почувствовал в этот момент, в эти доли секунд, - когда яркие фары ослепили его, - что вдруг, стало холодно. Громко скрипнули сталью петли зелёных ворот, спрятанных под прохладной тенью деревьев. Стоявший на дороге перед воротами мальчик, с пятном зелёнки на колене, резко обернулся. Округлившиеся глаза и оживлённый взгляд его, наполненный надеждой, были устремлены на ворота. В руке он держал игрушечный грузовичок, сделанный из дерева, и раскрашенный яркими красками. Рука разжалась, и игрушка с деревянным грохотом упала на асфальт. Покатилось к воротам маленькое, черное сломанное колёсико, выточенное из дерева. -Мамка! - огласил детский пронзительный визг, пустое пространство. Эхо радостного крика звонким мячиком отскакивало от белоснежных холодных стен, пустых корпусов, с чёрными квадратами окон. Эхо заполнило весь маленький и безлюдный мир, с широкой асфальтной дорогой, огороженный зелёным забором. Со скорбным безмолвствием смотрели серьёзные черно-белые лица с фотокарточек, закреплённых на доске почёта. Нарисованные некогда яркими, выцветшими красками пионеры, на щитах по бокам от дороги, улыбались мертвенными, холодными улыбками, - словно с надгробных камней. По асфальту, с зернами выбеленных дождями камушков, с грохотом молотили сандалии, позвякивающие маленькими металлическими пряжками. Топот детских ног, заполнил эхом безлюдный лагерь, из которого уже давно всех забрали. Всех, кроме одного. Его ноги, в преддверии долгожданной встречи, сейчас быстро мелькали. Стучали твёрдые подошвы о горячий асфальт, поднимая в воздух застоявшуюся летнюю пыль. Чёрное деревянное колёсико, звонко стукнуло о зелёный, железный столб. Грузовик, выхваченный из сумерек яркими фарами, появился неожиданно. Нога Николая с силой ударила по скрипнувшей педали тормоза. Под действием разряжения в вакуумном усилителе тормозов, поршень провалился в тормозной цилиндр, продавив жёлтую маслянистую жидкость в тормозную систему. Под действием закона Паскаля, гидравлическое давление передалось по разветвлённой системе медных трубок, и достигло цилиндрических камер на колёсах. Поршни в суппортах передних колёс, надавили на колодки, с фрикционными накладками, которые с двух сторон резко сдавили бешено-вращающийся стальной диск. То же произошло и с тормозами задних колёс: давление, резко увеличившееся в системе, вытеснило из цилиндра поршни, разжавшие колодки в задних тормозных барабанах. Колёса стремительно приближающейся к заглохшему грузовику машины, заблокировались. Раздался скрип от трения заблокированной тормозом резины об асфальт. Передняя подвеска продавилась под действием силы тяжести, вызванной инерцией. Часть покрышек, соприкасающаяся с асфальтом, благодаря силе трения моментально нагрелась - от трущейся резины на дороге оставались черные полосы, а из-под колёс за машиной тянулся шлейф белого, вонючего дыма.

Яркие фары осветили задний мост грузовика, массивные детали подвески, пыльные листы рессор, замасленный карданный вал, бензобак с небольшой вмятиной. Коля видел всё, что окружало совхозный «ГАЗ-53», в мельчайших подробностях - например, он успел отметить про себя, что у шофёра с выпученными глазами, - тело которого уже неестественно деформировалось, поглощаемое капотом «Копейки», - выпала из кармана пачка сигарет. Он даже видел, как эта пачка медленно крутилась в воздухе, и из неё, в разные стороны, летели мятые белые палочки сигарет. «Копейка», с заблокированными колёсами, продолжала двигаться вперед уже по инерции, тормозя юзом. Раздавался пронзительный скрип трущейся об асфальт резины, который в один миг резко оборвался оглушительным хлопком. Легковушка хлёстко въехала в заднюю часть грузовика. Тяжёлую машину бросило вверх и вперёд, - словно это была надоевшая деревянная игрушка, по которой ударил ногой, с пятном зеленки, маленький мальчик в белоснежной рубашке с красным галстуком. Шофёра впрессовало в крашенное, пыльное железо собственного грузовика. Глухой удар на несколько секунд, вывел Колю из сознания. Посыпались стёкла, куски краски. Капот легковушки расплющило, «Копейка» вошла клином, между рамой тяжёлой машины, и асфальтом. Из-за этого, её пассажиров не выбросило из салона, но с силой ударило об смявшееся, словно тетрадный листок, железо. Кровавые брызги окрасили желтую цистерну. Кузов «Копейки» деформировался настолько, что внутри почти не оставалось свободного места - мятое железо со всех сторон тесно сдавливало внутреннее пространство. От удара, в машине полопались все стекла. Чудовищной инерцией, из кузова легковушки вырвало задний мост, который вместе с реактивными тягами и лопнувшим карданным валом, оказался под водительским местом. Когда звук осыпающегося стекла стих, Коля пришёл в себя - пахло бензином, в ушах стоял сильный звон, всё тело саднило жгучей болью, почему-то сильно болели зубы. Выгнутый руль упирался в серое железо капота, смятым конфетным фантиком разделяющее салон легковушки и цистерну грузовика. Яркие сигнальные лампы, вывернутой из «торпеды» приборной панели, одновременно и прерывисто мигали все сразу. Коля попробовал открыть дверь. Сквозь комариный писк в ушах, слышалось как что-то неприятно шипело, где-то журчала вода, трещала замыкавшаяся проводка. Ручка двери была скользкой от крови, и пальцы то и дело соскальзывали с нее. От сильного удара, двери были впрессованы в деформированный кузов, - открыть их было уже невозможно. Он посмотрел на Юлю. Девушку неестественно перекрутило, и зажало смявшимся потолком. Он протянул к ней руку, - Юля была жива. Запахло горелой пластмассой. В голове не прекращался звон. Из моторного отсека показались языки огня. Коля судорожно попытался высвободиться из захлопнувшегося железного капкана - не сразу, но это ему удалось. Он попытался вытащить Юлю - она застонала от боли. -Надо уходить! Давай, милая!-Я не могу! - простонала она, - Не оставляй меня здесь…У него не получалось освободить девушку, его затрясло от слабости, которую он испытал от осознания своего бессилия. То, что в эту аварию попали именно они, было невозможно. Кто угодно, - но только не они! Это было невероятно, невообразимо, и даже смешно - окровавленный рот раскрылся, обнажились окровавленные зубы, и задымлённый пластиковой гарью салон наполнился истерическим смехом. Ведь у них свадьба! Почему они, а не другие?! Ведь он же всё предусмотрел! Нет, это не по настоящему - всё это дурной сон, бред…-Давай! - опомнился он, услышав крик, который вырвался из его же собственного рта. Голос был не его. Это был страшный, ужасный голос. Юля смотрела на него и тихо плакала. Коля не видел её лица - только глаза, умоляющие, в которых было отчаяние, в которых была горечь и обида, в которых была жизнь. -Я не могу… - прошептала она тихо и смиренно, покоряясь чему-то исполинскому, сильному и невидимому, но отчётливо ощущаемому. -Давай! - вновь взревел он, и внутри у него всё заклокотало. Он дёрнул её руку с такой силой, что сидение, прикрученное к полу, погнулось. Коля дёргал ещё, и ещё, он рычал как медведь, что-то кричал, похабно ругался, изо рта летели кровавые слюни вперемешку с матом. Юля молчала, она была бесчувственна, - хотя, должна была испытывать боль от таких сильных рывков. Коля подумал, что она потеряла сознание, но потом увидел, что её глаза открыты, и она смотрит на него. Смотрит так страшно. Глаза наполнены блеском слёз безысходности, и беспомощности, невидимое «нечто» по-прежнему было рядом, оно разрасталось, и становилось сильнее, впитывая в себя ту боль, и то бессилие, которое сейчас испытывал Коля. Он вновь пытался вытащить девушку, с остервенением дёргая её, не обращая внимания, на то, что в машине стало светло. Огонь разгорался. Стало тяжело дышать, защипало в глазах и в горле, воздух стал горячим. Мужчина закричал от бессилия. Заплакал. Задыхаясь в крике, с силой бил кулаками по мятому железу крыши, проклиная эту машину. -Не оставляй меня! - тихо сказала девушка, и её голос утонул в громком хлопке, озарившем машину огненной вспышкой. Панический страх охватил Колю. Он не видел ничего, кроме прямоугольного проёма с закруглёнными краями, с которого свисал покачивающейся черной лентой, резиновый уплотнитель из которого уродливо торчали осколки разбившегося стекла. Это был единственный выход - через заднее окно. Она прочитала его мысли, хотела ещё что-то сказать, но слеза, скатившаяся по перемазанной кровью щеке, сдавила слова. Девушка всхлипывала, её слегка трясло, а в глазах вместе с ужасом осознания грядущей гибели, отражалась вся несбывшаяся, ожидавшая их счастливая жизнь. Коля не мог вспомнить, как он оказался снаружи, перед факелом полыхающей машиной. Помнил почему-то, что сидел, сжавшись беспомощным эмбрионом на асфальте, почему-то босиком. Пространство вокруг, озарилось ярким светом - стало светло как днём. Стало тепло, и даже жарко. Он слышал, как кричала Юля, - она звала его. Коля затыкал уши, но крик был слышен всё равно. Это продолжалось вечность. Потом откуда-то появились люди, которые без толку суетились, бегали вокруг, что-то кричали, ругались друг на друга… Наступил рассвет. Машина дымила белым смрадом горелого кислого пластика. Колю с трудом оттащили в сторону, и силой утрамбовали в машину скорой…Он рассказал всем, как это произошло. В его рассказе, всё было почти так, как было на самом деле. Была автоцистерна, неожиданно оказавшаяся прямо за горой. Был шофёр, который размахивал руками. Был удар. Юля была без сознания, и его попытки вытащить её, были тщетными - её со всех сторон, сдавил деформированный металл. Ему показалось, что она была мертва. Как он оказался на улице, Коля не говорил, - да и не помнил он этого. Все верили, что Юля была уже мертва, поскольку основной удар, пришелся на пассажирскую сторону «Копейки». Так же говорили и врачи, которые, видимо, ошибались. Правой стороной «Копейка» влетела в стальной диск заднего, двускатного колеса, поэтому, пассажирскую сторону вмяло сильнее. Коля не видел осуждения - ни во взглядах сочувствующих посетителей, ни между строк коллективных писем, летевших в областную больницу автоматными очередями. Сочувствие, искреннее сочувствие грело его, и не давало окончательно сломаться - он был не один, в своей беде. Приехала мать Юли, которую было просто не узнать. Она, как ни странно, не винила Колю в гибели дочери - к нему она относилась ровно как к своему сыну. Мать Юли скончалась потом, через полгода после дочери. Её положили рядом с дочкой, на городском кладбище, не далеко от свежей, безликой могилы совхозного шофёра, от которого мало что осталось… В этих смертях Коля считал виноватым себя. Он сидел за рулём «Копейки», и не справился с управлением в нужный момент. Он же, оставил Юлю одну, оставил умирать, сидел на асфальте и думал о своих ботинках, пока она сгорала заживо. Наконец, виноват он был и в том, что никому так и не признался, что покинул Юлю, возможно, слишком поспешно, когда можно было попытаться её спасти - время ещё было. Если бы он рассказал всё это людям, в подробностях, - то никто бы его не осудил - он сделал всё, что мог, и возможно, даже больше. Но порой, бывает так, что никто не сможет осудить человека, как это сможет сделать он сам. Так было и в этот раз. Кости срослись, затянулись раны. Но не угас пожар, перекинувшийся тогда из машины внутрь него, в его душу. Душа полыхала. Он пытался тушить этот огонь водкой - но пламя лишь сильнее разгоралось от этого. Не мог Коля больше здесь жить, здесь - где всё напоминало о ней. Не мог Коля, проезжать мимо того места, где всё произошло. Собрался было идти на кладбище, посетить могилку Юли - но не смог сделать и этого… развернулся, и пошёл обратной дорогой, не дойдя до могилки нескольких десятков метров……Тот день, был хмурый и ветряный, вот-вот должен был начаться дождь. Он шёл по потрескавшемуся, серому асфальту, глядя себе под ноги, и казалось, что он был один в, с виду безлюдном, тихом городе, спрятавшиеся жители которого беспробудно спали… Неожиданно почувствовал, как внутри, что-то шевельнулось. Остановился, и посмотрел прямо. В глаза бросилось яркое пятно - сфокусировал зрение - букет свежих цветов, большой венок, ленточки, и яркий ещё, жёлтый песок, насыпанный холмиком. Это была недавно сделанная, могила. Она выделялась на фоне других - пыльных, тусклых, заброшенных, местами и без крестов уж вовсе, - время на кладбище летит быстро, и тлен здесь более ощутим, чем где-либо. Перед ним образовалась невидимая черта, переступить которую, не хватало сил. Развернулся, и быстрой походкой, - словно уличённый в краже вор, - направился обратно. Начался дождь. Коля быстро шёл по асфальту и чувствовал взгляд, который прожигает его затылок. И если бы сумел он перебороть слабость, и обернуться назад, то увидел бы тёмный силуэт - женскую стройную фигуру, - одиноко стоящую на почерневшем от воды асфальте, напротив свежей могилы. Лица он бы не разобрал - но понял бы, что обращено оно к нему, и как бы провожает его, как мать может провожать уезжающего на войну сына, чувствуя при этом женской душой, что не вернется сын уже никогда. Дождь был холодный и сильный, и вот уже асфальтовая дорога превратилась в одну сплошную лужу. Коля шёл быстро, по-прежнему глядя под ноги, вглядываясь в своё отражение на глади воды, искажаемое рябью от падающих с неба капель. Жить как раньше, не получалось. Ему казалось, что какая-то важная часть его тела просто исчезла, и сам он будто, уменьшился в размерах. Казалось, как будто, в мире пропало что-то… очень важное и необходимое, такое, как солнце, или небо. Он винил себя, и думал об этом постоянно, - не мог из-за этих мыслей спать, а еда просто не лезла - его рвало. Работать не мог, как не мог Коля больше находиться здесь - где всё напоминало о погибшей девушке. Тогда он покинул родной дом, оставив сразу постаревших и как-то притихших родителей, оставив навсегда это место в прошлом, вычеркнув его, и все что с ним было связано, из своей жизни. Дальнобойщиком Коля стал не сразу. До этого поменял не одну профессию. Потом обзавёлся семьёй - получилось как-то само, он не стремился к этому. Завели хозяйство, родились дети. И он зажил вновь, постепенно забывая о той страшной аварии. Долгое время, он боялся даже близко подходить к машинам - не то, что ездить на них! Но потом, это прошло. И тогда он попробовал себя, в роли дальнобойщика. По началу, было тяжело. Но со временем, втянулся, привык. Здесь, - на месте водителя, - он получал хорошие деньги, которых хватало на содержание семьи, хозяйство. Дорога, лучше водки, отвлекала от тяжёлых воспоминаний, от ненужных мыслей о жизни. Коля теперь жил своими детьми, которых любил. Детей было двое - мальчик, и девочка. Почему-то девочка была похожа на Юлю - по крайней мере, так казалось ему. Его жена сама предложила это имя, не зная о той аварии, да и вообще, не зная практически ничего о прошлой жизни Коли. Он согласился. И полюбил он своих детей так, что готов был работать с утра до ночи - лишь бы им было хорошо. Дома бывал редко - зато, когда после рейса подъезжал на рабочей машине к дому, с подарками, и видел, как бегут на встречу три фигурки - снова чувствовал себя счастливым. И как будто не было никакой аварии. И как будто, это было с кем-то другим, но не с ним. Как будто, не было любви, не было никогда Юли, её мамы, не было водителя грузовика с жёлтой цистерной…Но счастье было не тем, которое он испытывал ранее - оно было не полным, чужим. Как будто, его душа переселилась в тело незнакомого человека, и испытывает он чужие чувства. Ему казалось, что счастье было фальшивым, эфемерным, украденным у кого-то - мужчина чувствовал себя вором. Он жил и радовался, но всегда с оглядкой, - как вор, растрачивающий краденные деньги, - словно ожидая, что вот-вот придёт тот, чьим счастьем он так свободно распоряжается, и потребует платы за всё. Бывало, в такие вот моменты, что находила на него тоска, и тогда его тайна, вновь поднималась из глубины души, и вновь разгорался, казалось бы, угасший уже вовсе, огонь. В такие времена, ему часто снилась Юля. И всегда, перед своим пробуждением он слышал от неё одни и те же слова: «Не оставляй меня!» Мыслями Коля вернулся в настоящее - а именно, в теплую и уютную кабину своего тягача. Тихо шипела магнитола - он отключил её. Николай попытался отвести мысли подальше от запретной для него темы. Он вспоминал недавно произошедший, разговор с совершенно незнакомым человеком - водителем встречного грузовика с красной кабиной. Они разговаривали о семье, о доме, о хозяйстве. Коля рассказал незнакомцу, - имя которого уже вылетело из головы, спустя каких-то пятнадцать минут после разговора, - рассказал про собственную ферму, про скотину, содержание которой требует вложений денег и большого человеческого внимания, труда. Про хорошую отдачу, которую даёт ферма, если трудиться, и любить своё дело. Рассказал незнакомцу о том, как его сильно оштрафовали за перегруз, при взвешивании грузовика. Это был уже второй раз, когда он попался на весах с перегрузом - в третий раз, по закону, его оштрафуют на большую сумму, и отберут права. На то, чтобы организовать собственное хозяйство, Коля брал кредит, за который предстояло платить банку ещё год. Сейчас оставаться без работы, было нельзя, иначе можно было нарваться на судебных приставов, которые заберут последнее. Чтобы не остаться без водительских прав, необходимо было объехать весы. Такая возможность у Николая была - сейчас он ехал по старой объездной дороге, делая большой крюк. Дорога нормальная, изредка попадаются встречные фуры, которые, наверное, тоже едут в объезд весов. Да, по этой дороге, Колян, - завсегдатай этих мест, - не ездил уже года два! Эта дорога не пользовалась популярностью у дальнобойщиков, из-за своего коварства - ездили по ней лишь в крайних случаях. Вот с виду прямая, хорошая по Российским меркам, дорога - но не бывает такого, чтобы за год не произошло меньше десятка серьёзных аварий, в которые попадали в основном водители грузовиков. То в занос машина уйдёт, развернёт её поперёк дороги, да и вышвырнет безжалостной инерцией на откос. Тяжёлый грузовик тогда переворачивался, и сильно везло, если не возникал при этом пожар. Гибли здесь люди. Водители на стоянке для большегрузов говорили, что на этой дороге люди не только гибли, но и пропадали, пропадали бесследно. Суеверные водители держались подальше от этих мест, - не хотелось никому испытывать судьбу. В основном, дальнобои скапливались на стоянке перед въездом на старую трассу, и ехали по старой дороге скопом: двумя-тремя машинами. Коля, конечно, сегодня тоже заезжал на эту стоянку - только она была пустой. Он прождал около часа - но попутчиков так и не нашлось. Лишнего времени совсем не было - к тому же, по радио обещали скорую затяжную метель - нужно было ехать без раздумий, иначе, можно было застрять здесь надолго. Бортовой компьютер показывал температуру в минус тридцать один градус. Вечерело. Вдалеке, у обочины, замаячил силуэт какого-то занесённого с одной стороны по самую крышу, строения. Это заправка. Коля планировал остановиться на этой заправке, заполнить термос горячим кофе, немного отдохнуть, долить в бак солярки. Вот уже строение приблизилось, и теперь было отчётливо видно, что здесь всё завалено снегом. Вокруг не было ни единого человеческого следа - лишь отшлифованная ветром до мрамора, снежная гладь, с изредка торчащими акульим плавниками дюн. Пологие белые барханы, находились за небольшим зданием, красная стена которого слегка виднелась из-под сугробов. Когда Коля был на этой дороге в последний раз, - то эта заправка работала. Он сбросил скорость, плавно вдавил в пол скрипнувшую педаль тормоза - грузовик остановился, не сворачивая на обочину. Встречных, и попутных машин, уже давно не было, - последней машиной, которую Коля здесь видел, был тот красный грузовик. Он знал, что эта трасса не особо популярна у водителей, но в этот подходящий к концу день, на дороге машин не было вовсе! Скорее всего, никто не рискует ехать по этому шоссе в метель. С одной стороны, из-за полного отсутствия людей, было как-то не по себе - на улице мороз, случись беда - никто не поможет. С другой стороны, было как-то легко и хорошо, - было свободно. Уже давно Коля заметил, что он быстро устаёт в обществе даже любимых людей, и в то же самое время, жить вовсе без людей, он бы не смог. Неспешно натянув потрескивающий статическими искрами свитер, набросив куртку, взяв подаренные женою перчатки, он вышел из утробно урчащей машины. Снег под ногами скрипнув, упруго продавился. Морозный воздух прожёг ноздри, наполнил жгучей свежестью легкие. Терпкий запах дизельного выхлопа ударил в нос - на свежем, морозном воздухе он чувствовался особенно остро. Коля прошёлся по запорошенной территории. Корка наста, которая была под слоем снега, ломалась под его весом, и ноги проваливались с каждым шагом. Здесь давно уже никого не было. Заправка находилась на поле, лес был виден, но находился он далеко - отдельные деревья еле различались, и это говорило о расстоянии 2 км. Теперь придется ехать дальше без кофе, отдыха, и дозаправки - ведь сейчас, он где-то посередине пути, то есть, с каждым проеханным километром, он будет приближаться к цивилизации, к людям. Сильный порыв проникающего под шапку и грохочущего в ушах ветра, с шумом швырнул в лицо снег, больше похожий на поднятую в воздух мелкую шугу, которая дробью ледяных игл, вонзилась в кожу. Ветер дул то с одной, то с другой стороны, и вдруг, вместе с очередным его порывом, в хаосе грохочущего шороха, Коля различил вой. Он закрутил головой из стороны в стороны, прислонив руку, облачённую в добротную кожаную перчатку ко лбу «козырьком». Вой повторился, - но с какой стороны он донёсся, было непонятно - порывистый ветер постоянно менял своё направление. Нет, вой доносился не из леса - иначе человек, находящийся посреди поля, на заснеженной и прижженной изморозью заправке, вряд ли услышал бы его. Он напряг зрение - от белого вездесущего снега, в глазах появилась песочная резь, несмотря на спускавшиеся сумерки. Периферийным зрением, он уловил движение сбоку, и тут же повернул в его сторону голову. Неподалёку, он увидел двух собак, барахтающихся в снегу. Это грациозное зрелище по-животному притягивало, гипнотизировало - белые брызги снега, от лап, разлетались в разные стороны. Собаки играли. Водитель какое-то время стоял без движения, как завороженный наблюдая за собачьей вознёй, забыв даже про жгучий морозный ветер, обжигающий его лицо. Он ни о чём почти не думал, - единственная отрешённая мысль, пронёсшаяся в его голове, была о том, что по возвращению домой, неплохо было бы завести вот такую вот собаку. Он снова наблюдал за резвящимися и радующимися жизни, животными. Один дальнобойщик, с которым Коля часто пересекался маршрутами на стоянках, всегда уходил в рейс вместе со своей собакой. Эта собака была породы «Сибирский хаски», которая внешне похожа на волка. Когда Коля увидел эту «собаку» впервые, он остолбенел от страха. Хозяин её, увидев испуг своего коллеги, лишь дружески рассмеялся, похлопывая того по плечу. «Неплохо было бы, подарить такую собаку сыну» - вдруг, пронеслась неожиданная мысль. Он представил, как будет рад сын, как он будет восторженно верещать, когда папа развернёт белый махровый платок, в котором будет трепыхаться мохнатый, теплый комочек. В этот момент, его глаза заблестели, отражая лучи заходящего солнца. Губы слегка растянулись в еле заметную, мечтательную и довольную улыбку. Тут он почувствовал тревогу. Тревога была настолько сильной, что на миг показалось, что мир погрузился во тьму. Собаки больше не играли, они стояли в каких-то настороженных стойках, и издали, глядели куда-то в бок. Николай проследил за их взглядом, и ужаснулся - к нему бежала целая стая собак. Из-под лап в воздух брызгами вылетали фонтанчики снега, словно от выпущенных пуль. Собаки… «Какие ещё, к лешему, собаки?! Это волки!» Оцепенение, сковавшее его, тут же ушло, - стая из четырёх волков была метрах в ста от него, и стремительно приближалась. Он рывком развернулся и, задыхаясь, побежал к машине, неуклюже запнувшись о наст, и чуть при этом не упав. В этот момент, он выронил кожаную перчатку. Коля быстро запрыгнул в тёплую кабину, и излишне сильно, захлопнул за собою дверь. Теперь он был в безопасности. Волки, добежав до того места, где только что стоял человек, остановились. Они принялись жадно обнюхивать снег, истоптанный человеческими следами. Один из волков, заметив перчатку, чернеющую в снегу, бросился к ней, и схватил её мощными челюстями. В тот же миг, три других волка, набросились на него. Они принялись вырывать друг у друга уже изодранную, пропахшую соляркой, перчатку. Злой и громкий рык раздался где-то рядом - этот звук проник даже сквозь уплотнители кабины, и словно бы перенёс с улицы, частицы холода, от чего Николая передёрнуло. Это был вожак, притом, рядом с ним была волчица - пару минут назад этих двух волков Коля ошибочно принял за резвящихся в снегу собак. От этого повелительного рыка, стайка волков как по команде разбежалась в стороны. Драная перчатка, перепачканная свежей, красной волчьей кровью, осталась безвольно лежать на истоптанном лапами, снегу. От вида этой истерзанной перчатки, сделанной из толстой, но мягкой кожи, во рту водителя появился солоноватый привкус крови, будто бы это он только что вгрызался в неё зубами. Показалось, что почувствовался даже маслянистый привкус солярки. Вожак неспешно подошёл к рваной тряпице - так сейчас выглядела, некогда дорогая, подаренная женою, перчатка. Волк посмотрел на человека. Он смотрел прямо в глаза, через покрытое тонкой изморозью, стекло. Этот волк заметно отличался от других. Его дымчатая шерсть, топорщилась клочьями на спине и на боках, от чего этот волк чем-то напоминал старое, выеденное молью, чучело. Вожак был заметно крупнее своих собратьев - сейчас, когда собралась вся стая, это было видно отчётливо. Он уже минуту, не отрываясь, смотрел на человека - из раскрытой пасти, вылетали облачка белого пара и стекала вязкая слюна. Человек видел большие и острые зубы, он видел этот взгляд, хищный, злой. Вожак с силой ударил лапой по перчатке, отчего та словно хоккейная шайба, отлетела к волчице, с которой он резвился в снегу несколько минут назад. Волчица быстро схватила зубами рваный, уже задубевший на морозе, лоскут, и неспешно, прикрыв глаза, принялась со смаком жевать некогда дорогую для человека вещь. Вожак, тем временем, не сводил глаз с человека, словно изучая его, гипнотически наблюдая за ним. Это продолжалось несколько минут. Неожиданно с виду расслабленное тело вожака напряглось, натянулось, дёрнулось, - будто сквозь него прошёл разряд тока. Волк одним неожиданно резким, и мощным броском оказался рядом с машиной. Как свирепый бойцовский пёс, которого спустили с невидимой цепи, на ненавистного противника. Длинный прыжок закончился касанием передних лап о скрипучий снег сбоку от кабины - волк проскользил около метра в направлении машины, и с силой оттолкнувшись мощными задними лапами, совершая второй прыжок, бросил свое хищное тело прямо на чадящую дизельным выхлопом, стальную коробку. Все это произошло за долю секунды. Сильно грохнуло, кабина дёрнулась от мощного бокового удара. Вожак впечатался распахнутой пастью прямо в хрустнувшее боковое стекло двери. Еще через долю секунды, влекомое инерцией, в дверь с грохотом впечаталось тело волка. Злобно извернувшись в воздухе, хищник отлетел вниз. На с трудом выдержавшем удар стекле, покрытым тонким слоем инея по краям, осталось пятно размазанных, уже замерзших слюней. Упав в снег, вожак мгновенно вскочил, не спеша огляделся, отошёл от машины. Отошёл неспешно, с каким-то достоинством, гордостью - словно не было этого стремительного, но неудачного прыжка, - молниеносного, наполненного звериной злобой свирепого охотника. Волк внимательно оглядел машину ещё раз, со стороны, как бы прицеливаясь - и вновь направился к ней, так же не спеша, понимая, что эту крепость, внутри которой спряталась желанная добыча, просто так не возьмёшь. Николай сидел в оцепенении, с широко раскрытым ртом. Сидел без движения, с того самого момента, когда волк безуспешно попытался разбить лбом боковое стекло. Словно загипнотизированный, он упер взгляд в одну точку - в размазанные по стеклу волчьи слюни. В этот момент, в человеческой душе проносилась, сменяя друг друга, целая гамма чувств. Страх, разочарование, уныние, и радость того, что стекло не лопнуло от чудовищного удара; чувства бессилия и силы, любви к семье и себе, и ненависти к этому не управляемому безжалостному хищнику - чувства, являющиеся антонимами по отношения друг к другу. Чувства сменялись и смешивались - как разные краски в палитре задумавшего отобразить на холсте нечто, художника. В квадратном боковом зеркале, Коля увидел, как вожак пометил колесо машины. Но почему волки не боятся звука работающего двигателя? Дыма выхлопа? Ведь Коля не раз слышал от охотников, что волк, как и любой другой дикий, здоровый зверь, никогда не подойдёт к костру, к дыму. Хищный дикий зверь боится самого дыма, гари, - так как эти запахи, инстинктивно, вызывают чувство страха, опасности - будто горит лес. Зверь должен бежать прочь от дыма. Это заложено в нем на уровне инстинкта самосохранения, перебороть который может только болезнь. Хотя… Николай как-то слышал и прямо противоположное утверждение - что дикий зверь, увидев нечто новое для себя, наоборот, выйдет для того, чтобы рассмотреть это. Другими словами, зверю просто напросто становится интересно. Один охотник рассказывал, как к его костру спокойно подошёл кабан, - и охотнику, пришлось быстро залезать на дерево, так, что он не успел схватить своё ружьё. Наверное, в разных лесах, дела обстоят по-разному, и различаются повадки так же, как по аналогии, различается манера поведения и видение мира, у разных народов. В каждой стране, есть свои отличия: своя манера поведения, свой «кодекс чести», своё «добро и зло», - в общем, свой менталитет. Наверное, в мире зверей, есть тоже некий «менталитет», которым и обусловлены различия в поведении, свойственного лесным жителям. Вожак медленно, по-человечески внимательно оглядывал машину, кажется, намереваясь обойти её вокруг. Он был уже перед самой машиной, и теперь представился Николаю во всей своей «красе». В зверином взгляде читалось что-то изучающее - как будто и не зверь этот вовсе, - а человек, который неспешно прогуливается по картинной галерее, изучая. Исполосованная шрамами морда, с изодранной в клочья в некоторых местах шкурой, как будто не была связана с телом - она медленно плыла параллельно земле. Ярко желтела радужка глаз, внутри которых угольными точками чернели зрачки. Было что-то в этих волчьих глазах такое, чему Коля не мог найти объяснения: что-то человеческое было в этих жёлтых, звериных глазах. И в то же время, черные точки зрачков, выделяющиеся на фоне жёлтой радужки, будто распарывая душу, впускали в неё холод. Как будто волк знает, о чём думает его жертва, каким-то образом удалось хищнику донести до человека вместе с сильнейшим чувством тревоги, чувство безысходности и не желания сопротивляться, бороться. Взглядом, хищник подавлял человеческую волю. Коля резко отвел глаза в сторону, и попытался сосредоточить внимание на хромированных и отблескивающих деталях рации. Тут же, не думая, а действуя инстинктивно, он положил ладонь на холодное, слегка вибрирующее, навершие рукоятки передач. Резко включил скорость, и с силой вдавил в пол педаль газа. Грохнул железом прицеп. Что-то пронзительно скрипнуло в тот момент, когда вдруг взревел двигатель. Тяжёлую машину бросило вперёд. Волк не успел отпрыгнуть - огромная чадящая скала тронулась неожиданно. Голова вожака оказалась точно под колесом, быстро катящегося прямо на него. Перед самой его мордой замелькали узоры протектора. Хищник вывернулся - но задняя лапа застряла, попав клином между двумя железными палками. Тело волка тащило по замороженной и заснеженной земле - лапу сжимало все сильнее. Вожак крутился, пытаясь грызть заиндевевший металл. Куски языка примерзли к железу, - волк с остервенением пытался перегрызть капкан, в который угодила его лапа, - и яркая алая кровь хлестала горячим потоком из пасти, горстями рябиновых ягод просыпаясь на снег. Окровавленными зубами, хищник хватал всё, что было рядом с ним. Он схватил мягкую жилу, и сильно сжал челюсти. Вместо горячей крови, из «жилы» хлестнул ледяной поток вонючей, жирной жидкости, которая забрызгала шкуру волка. Машина скрипела и шипела, набирая скорость, и ехала уже быстро, как вдруг железная «палка-капкан» резко ослабла, передвинувшись в сторону и тем самым выпустив зажатую волчью лапу. Волк повалился на утрамбованный снег, кувыркаясь между колёс грузовика как тряпичная кукла. Зверь несколько раз ударялся обо что-то твёрдое, тот час, инстинктивно пытаясь схватить это самое «что-то» зубами. Едущая по заснеженной дороге машина, выплюнула из-под себя серый, бесформенный ком, покрытый шерстью, от которого в разные стороны разлетались красные кровавые капли. Вожак, перекувырнувшись несколько раз через себя, - словно дворовый пес, без проса забежавший в дом, и вышвырнутый из дома пинком, - вскочил на ноги. Но сделал он это не так, как сделал бы виноватый, нарушивший человеческий закон пёс. Волк быстро вскочил и, чуть прихрамывая на заднюю лапу, скачками помчался за уезжающей прочь добычей. Водитель видел, как исчез под машиной страшный зверь. Но в то же время, набирая скорость, Коля чувствовал, что зверь жив, и что находится он там, под кабиной. Что-то стукнуло о железо, - звук донёсся из-под машины. Потом в зеркале что-то промелькнуло, привлекая движением внимание водителя. Это был волк, и он был жив, хотя шкура его была сильно перемазана красным. Более того, хищник через некоторое время, побежал вслед за грузовиком, - набирая скорость, он гнался за машиной. Водитель переключил внимание с вида уходящей дороги на панель приборов, на которой горела красная аварийная лампа тормозной системы - что-то не так с тормозами. Коля взвыл. Если поломка тормозов - то всё, конец. Но машина ехала вперёд. Водитель пробно, несильно нажал на педаль тормоза. Стрелка подскочила вверх - тормозная система работала должным образом. Николай облегчённо вздохнул, шумно выпустив воздух из лёгких, и снова посмотрел в зеркало, в котором уже растворился его преследователь. Грузовик набирал скорость, а волки бежали неподалеку, по снежной целине, провожая свою упущенную добычу. Повалил притихший было снег - стеклоочистители упорно сталкивали его с лобового окна. Начинался обещанный снегопад. Волков видно давно уже не было, как впрочем, не было видно и самой дороги. Контуры дороги проступали в сорной траве, чёрные прутья которой торчали из снежного покрывала обочин. По этим прутьям и оставалось ориентироваться - если бы всё это бескрайнее поле не пустовало бы, а возделывалось, - то никогда бы водителю не различить очертаний дороги, спрятанной под слоем свежевыпавшего снега. Он ехал не быстро, на ощупь, напрягшись всем телом, словно бы слившись, со своей тяжёлой машиной. Ни встречных, ни попутных машин, по-прежнему не было. Между тем, снег сыпал всё сильнее, вдобавок ко всему поднялся сильный ветер. Единственным правильным решением, которое сейчас должно быть принято в теплой кабине тягача, была немедленная остановка. Нужно было переждать непогоду. А что дальше? Ведь дорогу совсем заметёт, а будут ли её здесь чистить? - чистить должны - вон, местами проступает на обочинах снежный «бруствер» - след от отвала трактора. Но вот насколько часто этот трактор ездит по этой дороге? Будет ли он здесь чистить снег, хотя бы завтра? А если нет? А если метель будет идти неделю?Коля решил, что нужно попытаться проехать столько, сколько можно - чем дольше он будет ехать, тем ближе он будет к людям. Метель усилилась и видимость упала почти до нуля. Свет фар практически не был виден, из-за сплошной снежной стены. Коля переключил фары на дальний свет. Лучше не стало, стало наоборот, хуже - отражённый от падающего снега, свет фар ослеплял водителя. Торчащих из-под снега, высохших стеблей сныти, было почти не видно - и становилось непонятным, где находится дорога. Это был конец - дальше ехать было просто опасно. Вдруг в белой пелене, окружившей со всех сторон машину, показалось какое-то темное пятно - словно тень, неясный контур чего-то двигающегося в том же направлении, что и грузовик. Это нечто находилось прямо впереди, и вот уже пятно стало явным - это была машина! Машина, едущая спереди, обозначила себя еле видимыми сквозь снег, габаритными огнями. Что это была за машина, какой марки и цвета, - было неясно. Николай прислушался к себе - внутри, будто лопнул трос, к которому была привязана тяжёлая гиря тревоги. На душе стало легко. Вот, наконец, он узнал машину - «Волга», «Газ-24», чёрного вроде бы цвета. В ромбовидных габаритных фонарях теплилась жизнь - слабо пробивался из них красный свет. Он догнал «Волгу», и чуть сбросил газ, выровняв скорость грузовика с идущей впереди машиной. Николай расслабился - ну всё, теперь можно ехать спокойно за «Волгой»! Наверное, это местный - а значит, эту дорогу он знает, как свои пять пальцев! Если все же что-то и случится в дороге - то вдвоем всегда проще найти выход из любой трудной ситуации! - радовался про себя Коля. Непроизвольно его губы растянулись по лицу в улыбке. Он радовался тому, что не один, посреди это бесконечного поля, растянувшегося посреди тайги. Радовался, что вот в десятке метров перед ним, в машине, едет такой же человек, живой, с которым можно поговорить, посмеяться над какой-нибудь шуткой, поделиться трудностями, и получить совет, помощь, сочувствие…«Волга» начала понемногу набирать скорость, отрываясь от грузовика. Значит, они преодолели какой-то трудный участок, и теперь можно «поддать газку». Коля тоже увеличил скорость. Но, «Волга» все продолжала ускоряться, неспешно, но в то же время, как-то уверенно, плавно. Скорость достигла «80», - ехать с такой скоростью, по заметённой дороге, в метель - безрассудство! Коля понял, почему водитель «Волги» притопил педаль газа. Есть такое, среди водителей - что едущая за тобой машина, через какое-то время, начинает действовать на нервы. И ты пытаешься оторваться, увеличивая скорость. Но не в снегопад же, да еще и на дороге, занесённой по щиколотку снегом!Коля помигал дальним светом, попытался найти водителя в эфире, призывая его по рации сбросить скорость. Но всё было тщетно - «Волга» неуклонно продолжала набирать скорость, превращаясь уже в темное, неясное пятно, исчезая в снежной пелене, из которой она и появилась. Стрелка на спидометре тягача указала на «100». Тут Коля почувствовал, что дорога вылетает из-под колёс - а он всё едет за пока ещё видимой, «Волгой». Они съезжают с плавно поворачивающей дороги, и вот уже раздался грохот от слежавшегося, сдвинутого грейдерами на обочину, снега, цепляющегося за бампер. Вдруг кабина грузовика заполнилась громкой самопроизвольно включившейся музыкой «Маски-шоу». Звучавшая весело в этой критической ситуации, музыка сейчас показалась водителю какой-то жестокой издёвкой судьбы над ним - казалось что это была просто её откровенная насмешка. Стараясь не отвлекаться, вцепившись обоими руками в руль, Коля ударил по тормозам, возвращая рулём тяжёлый грузовик на дорогу. Гулкий пронзительный скрежет тормозных колодок бил по ушам. Из-под колёс белым дымом вылетала снежная пыль. Прицеп начало уносить в сторону - Коля убрал ногу с тормоза, и постарался увести прицеп из заноса, интенсивно вращая руль. Белые волны снега вылетали из-под кабины и летели в лобовое окно - стрелка спидометра упала на отметку «60», и вот неуправляемая машина вновь была под контролем. Не успел Коля отключить магнитолу, и подумать о той пропасти, на краю которой он сейчас балансировал, как увидел что посреди дороги лежит занесённый снегом мешок. Почему-то показалось, что это ссутулившийся, - свернувшийся по-кошачьи в клубок, - насмерть замерзший человек, лежащий поперёк дороги. Как будто, умирающий от холода человек, не надеясь уже на спасенье, специально лёг в этом месте, чтобы тело его, нашли потом водители, отвезли бы в город, где в церкви бы его отпели и похоронили на кладбище. Коля почувствовал ужас и страх, перед мыслью о том, что можно умереть здесь, где-нибудь в десятке метров от дороги, и так и сгинуть бесследно, вдалеке от людей. Колёса грузовика вновь с протяжным воем тормозили. Где-то за кабиной раздалось неприятное шипение. Машина прошла юзом несколько десятков метров, и не сильно ткнула запорошенный мешок хрустнувшим бампером. Упали стрелки давления в тормозной системе, в обоих контурах. Замигала красная аварийная лампа. «Тормоза» - пронеслась в голове пугающая мысль, от которой мышцы тела стали ватными, затряслись руки. Грузовик стоял посреди занесенной снегом дороги, обсыпаемый снежными хлопьями, которые направляла в машину вьюга. Было уже совсем темно, водитель открыл дверь. Сильно шипело где-то за кабиной. Коля понял - лопнул один из шлангов высокого давления, который соединял тормозные системы тягача и прицепа. Когда-то, ещё давно, Коля поворачивая на узком перекрестке, сильно заложил свой грузовик буквой «Г», - из-за чего и лопнул один из витых шлангов. Тогда он решил эту проблему, заглушив шланг, и протянув тягачом пустой полуприцеп, с включенным тормозом, на обочину, для ремонта. Там он и поставил на испорченный воздухопровод этот фитинг. Шланг с тех пор он так и не заменил - как-то было не до этого. Были другие, более насущные проблемы, решением которых он был поглощён. И вот теперь, этот злосчастный фитинг лопнул…Обжигающий холодом ветер, перемешанный со снегом, жёстко ударил в лицо. Он спрыгнул с подножки, - ноги провалились в мягком снегу, засыпавшем дорогу. Первым делом подошёл к снежному бугру, об который при столкновении, расквасил пластиковый бампер. Ногами раскидал снег. Преградой, так неожиданно появившейся на его пути, оказалось колесо от грузовика, с гнутым диском и изжеванным дочерна баллоном, из которого торчал ещё не ржавый корд. Скорее всего, колесо вывалилось из кузова какой-нибудь машины, проезжавшей до него по этой дороге - как бы, не из кузова того грузовика, с красной кабиной! А может, неожиданная поломка застала на этом участке дороги того, кто ехали перед ним? И тот, кто ехал перед ним, заменив испорченное колесо, торопясь разминуться с пургой, бросил изношенный баллон прямо на дороге, чтобы поскорее покинуть опасный, безлюдный участок трассы, проходящей через дикий, необузданный край. «Правильно сделал, молодец! Я бы тебя похвалил, ох и похвалил бы!» - подумал он про себя, со злостью. Был и ещё один вариант того, как могло это колесо очутиться здесь. Коля гнал от себя эту сумасбродную мысль: если изжеванный баллон вытащили на дорогу волки? - «Нет, быть такого не может! Бред! У меня уже начинает съезжать крыша!» - думал он. Попытался поднять колесо, чтобы освободить дорогу, и по возможности как можно дольше ехать вперёд - но не тут-то было! Колесо намертво примерзло. Стукнув с силою по нему ногою, Коля зажмурился от боли, как будто бил он большой неподъемный валун. С помощью монтировки удалось отодрать колесо от промороженного асфальта. Дорога была свободна, но что делать с системой тормозов? Пока в тормозной системе есть давление, машина едет, как только давление пропадает, колёса блокируются. На каждом колесе стоит отдельный тормоз, к которому подведены трубки со сжатым воздухом. Николай посмотрел под колеса прицепа, и обнаружил, что на одном из колёс, наполовину оторвана тормозная камера - «энергач». К тому моменту, руки водителя уже онемели. Тонкие, строительные перчатки не могли защитить его руки от тридцатиградусного мороза. Да, руке в перчатке из кожи с мехом, - уже изжёванной, и наверняка съеденной волками, - было бы намного теплее. Он «сапожно» выругался, и полез в кабину. Нажал на кнопку передачи, старой, японской рации. Попросил помощи - но никто ему не ответил, словно мир людей перестал существовать, вымер, и он, последний на земле человек, остался один на один с природой, в которой всегда выживает сильнейший. Водитель с силой стукнул по рации, будто это могло повлиять на передачу радиоволн, перекрываемых сильным снегопадом. Критически глянув на указатель давления, в системе тормозов, он вдруг перекинул взгляд на указатель уровня топлива - его почти не было! Да что же это?! Куда делась солярка из бака?! Коля выскочил на улицу, как ошпаренный, заглянул под бак, - течей нет. Но вдруг он услышал журчание - как будто, кто-то справляет малую нужду. Только сейчас он заметил, что под кабиной была большая лужа жидкости, впитывающейся в снег. Ремонт топливопровода был не трудным. В место разрыва, Коля вставил железную трубку, и всего делов, - но слившееся топливо, было потеряно безвозвратно. Нужно было глушить двигатель - в противном случае, ему не хватит солярки и на то, чтобы дождаться в тепле утра. Он снова выругался - и нехотя, повернул ключ в замке, заглушив дизель. Стало тихо. Слышалось, как шумит ветер, цепляясь за выпирающие углы машины; как хрустит на морозе тент, закрывающий прицеп. Слышалось, как поскрипывает кожзаменитель, которым были обшиты чехлы сидения. Похрустывал, изредка щёлкая, пластик «торпеды». Он подышал на руки, впитывая телом, сквозь пуховую куртку, остатки тепла. Минут через пятнадцать, изо рта пойдёт пар. Через полчаса, полностью покроются инеем окна, и металлические детали в кабине. Через час, температура внутри немногим будет отличаться от температуры на улице… «Выехать с этой дороги в любом случае не получится, без помощи попуток…» - думал он. - «А значит, нужно по максимуму экономить соляру, в то же время, не давая движку совсем застыть… надо заводить двигатель каждые полчаса, - полчаса работает, полчаса отдыхает… утром поедут машины, и быть может…»Ему снились горы, покрытые снегом. Ему казалось, что он там, на самом верху этих гор, и в глазах его начинает темнеть, от недостатка кислорода и холода…Он проснулся. «Как получилось, что я уснул?» Изо рта уже шёл пар. Окна в темной кабине затянуло белой, непроницаемой плёнкой изморози, будто это вообще были не окна, а алюминиевые стенки морозильной камеры, внутри которых находится фреон. Коля протянул озябшую руку к ключу зажигания и, затаив дыхание, повернул его. Медленно, неохотно, словно проснувшийся после зимней спячки зверь, вылезающий из своей берлоги, крутился двигатель, не желая оживать привычным бодрым и весёлым мурлыканием. Водитель взял лежащую в «бардачке», пластиковую карту, и принялся этой картой отчищать стекло от налипшего инея. Свет фар освещал равнину, посреди которой, чуть присыпанный снегом стоял одинокий и инородный, светящий тусклыми лампами, грузовик. Водитель сильно стукнул себя по голове - как мог он, водитель со стажем, забыть про фары! Как некстати пришёлся его сон! Не до конца он ещё верил в то, что всё, что происходит сейчас - вся эта цепь неприятностей и неудач, сменяющих одна другую, - всё это по-настоящему, по-правде. Надо было решать, что делать дальше? - и решение этого вопроса, нужно было искать сейчас…»-Так, - судорожно пытался загнуть он не слушающиеся пальцы, промёрзшие за время недолгого сна, - Первым делом запустить движок… а как? Если сдох аккумулятор, то всё - это конец, ничего уже не сделаешь! - до ближайшей розетки много километров! Была ещё заснеженная заправка, от которой, правда, он был уже далеко. А что если сейчас вернуться туда? - ведь там должно было быть электричество! Нет, проводов вдоль шоссе нигде не было, скорее всего, у них был генератор - это намного дешевле, чем тянуть отдельную линию. Нет, сейчас там не могло быть ничего - ни электричества, ни генератора. Да и аккумулятор, весивший как мешок с картошкой, пронести больше нескольких десятков метров, было не реально. Да и волки эти…» Он вздрогнул, от одной мысли о том, что придётся идти обратно, - к заправке, от которой он уже порядочно отъехал. Но если Коля не сможет завести двигатель, то часы его жизни сочтены, от силы, два три часа он ещё протянет, но не больше…Коля закрыл лицо руками, и сидел так без движения около минуты. Затем неожиданно очнулся, засуетился, наконец отключил освещение. Нужно было твёрдо решать, какие сейчас действия необходимо предпринимать? В крайнем случае, который уже насупил, нужно развести огонь, и жечь в нём всё, что может гореть. Груз…Кузов его машины, был под завязку набит комплектующими деталями, для производства отрезных станков. Отрешённая мысль промелькнула в его уме. Представилось, что его замерзшее, окаменевшее тело, найдут здесь утром водители тракторов, которые будут чистить дорогу. Его похоронят. На могилку придёт жена, дети. У детей, впереди будет жизнь - им, всё ещё только предстоит - и отца своего, со временем, они забудут. Поплачут, у креста оставят венок, сплетенный из искусственных, пластмассовых цветов. Венок, как и память о нём самом, выцветет, покроется серой пылью и плесенью, зарастёт могила, а потом, и исчезнет вовсе. Представилось, что на тягач его, поставят новый аккумулятор, починят тормоза, зальют солярку, запустят двигатель, и посадят за руль другого водителя. Тот доставит груз, и из деталей этих, будут собраны отрезные станки, которыми будут работать люди. Люди будут создавать, строить, и ни один из них и не подумает о том человеке, который замерзал насмерть у этих станков, замерзал в безлюдной, и беспощадной пустыне, заполненной холодом и снегом. Почему-то, от таких мыслей, стало легче. Да, неплохо было бы устроить ревизию груза… чтобы там не находилось, груз должен быть упакован в деревянные ящики, полиэтилен, картон - всё это, хорошо горит. Его осенило - смартфон, ведь он у него есть, и даже если нет приёма, он сможет позвонить в службу экстренной помощи! Смартфон не включался, и Коля, подключил к нему зарядное устройство. Засветился экран, началась загрузка. -Ахахаха, ахаха! - задыхался в неистовом смехе Коля. Ему казалось, что он переиграл саму судьбу. Он выиграл. Да, сейчас смартфон загрузится, и он позвонит в службу экстренной помощи, поговорит с оператором, и его вытащат из этого капкана! Пока будут ехать спасатели, он сможет греться, сжигая горючие материалы, в которые упакован груз. Да если надо, он будет жечь баллоны своего грузовика - да к лешему баллоны, - если надо, сожжет и сам грузовик! Плевать на него - это металл, который к тому же, и застрахован! Он внутренне ликовал, и радовался так, как не радовался уже давно. Посмотрел за подсвеченный экран - загрузка шла слишком долго, - вместо мигающих ярких картинок, которые всегда мелькали при загрузке, - тускло подсвеченный с краёв экран, был наполнен чёрным. Радость сменилась мучительным ожиданием, которое в свою очередь, сменилось безысходностью и тоской. Смартфон, служивший верой и правдой года три, был сломан. Коля, конечно, пытался его перезагружать, вытаскивал сим-карту, батарею, делал «hard-reset» - но всё было без толку. -Да как же это?! - громко, так, что загудело в ушах, крикнул он. Вспомнилось то чувство, которое возникло в момент, когда он смотрел вожаку в глаза. Безысходность, страшная, смертельная, ворвалась в его душу. Затряслись руки. Его затрясло всего, смартфон вывалился из ослабшей руки, и жалко покачиваясь, повис на проводе в нескольких сантиметрах от заиндевевшего пола. Из глаз потекли слёзы. Он не хотел находиться тут - его нутро, его сущность, протестовала против этого. Хотелось с силой ударить кулаком в лобовое стекло, хотелось взять монтировку, и расколошматить ею панель приборов, стёкла, разбить всё что только можно, и послать всё к чертям - а там уж, будь что будет! Но он сдержал себя от безрассудного порыва, - эта кабина была его спасательной капсулой, шлюпкой, в смертельном море холода. «Почему одновременно вышла из строя вся техника? Вначале эти волки, потом тормоза поломались, порвался топливопровод, затем надо было уснуть в самый неподходящий момент, притом забыть выключить освещение, при температуре минус тридцать… потом рация, которая не работает, из-за обильного снегопада, солярки вовремя впрок не залил, - литров пятьдесят, сейчас пришлись бы кстати! - а тут ещё и мобильник сдох!»Куртка его начала хрустеть при движении, как целлофановый пакет. Это говорило о том, что температура в кабине упала ещё на десяток градусов. Пальцы рук замёрзли, и не разгибались. Предстоял ремонт тормозов - нужно было заглушить подачу воздуха от тягача на прицеп. Затем на каждом энерго-аккумуляторе прицепа, предстояло раскрутить винт аварийного растормаживания, - чтобы разблокировать колёса. Коля знал, что на современных прицепах, есть специальная система, которая при нажатии одной лишь кнопки, аварийно растормаживает прицеп, и избавляет водителей от лишних трудностей. Но на его полуприцепе, такой системы не было. Но всё же, если гружёный полуприцеп лишится тормозов, то управлять такой машиной, на зимней дороге, станет просто невозможно! Нет, нужно было как-то сохранить работоспособность тормозов… Тут он вспомнил про две медные Советские монетки, которые достались ему вместе с грузовиком - и вдруг он понял, зачем прежний водитель возил их с собой. С трудом удалось выковырять эти монетки из-под резинового уплотнителя обледеневшего стекла. Он хотел открутить от «энергача» подающие давление трубки, и вложить эти монетки под гайки. После чего, их закрутить, заглушив таким образом тормозной контур. Саму тормозную камеру можно было временно зафиксировать проволокой. Лопнувший соединительный воздухопровод, из пластика, можно было починить без особых проблем - с помощью того же фитинга - если не делать резких поворотов, то этого ремонта должно хватить до базы…Он неохотно открыл прилипшую к кабине дверь, которая оторвалась от кабины «с мясом» - с сильным треском и хрустом. Выпрыгнул на улицу, решив, что движение поможет ему не замёрзнуть - да и сами тормоза, рано или поздно делать нужно будет. Забрался под прицеп, подполз к повреждённому тормозному цилиндру, и попытался его примотать к оси с помощью проволоки, - но закостеневшие пальцы не слушались, и ему пришлось возвращаться в кабину. Минут пятнадцать безуспешно пытаясь согреть руки дыханием, он вновь вылез на улицу, обошёл прицеп, и попытался открыть двери кузова. Заиндевевшие ручки замков смёрзлись, и окаменели. Коля отыскал тряпки и шланг, не без труда слил с его помощью солярку, которой пропитал тряпки. Немного солярки попало на руку - зажгло так, будто это был жидкий азот. Подсунул ветошь под двигатель, залез под него сам, и подпалил тряпьё. Зажигалка сработала не сразу - сняв тонкие перчатки, с помощью обоих рук, ему удалось извлечь из неё маленький язычок пламени. Ветошь, пропитанная соляркой из бака, вспыхнула и жирно чадя, принялась разгораться. От копоти, подставленные под огонь руки, тут же покрылись сажей. Некоторое время, Коля держал руки под огнём, пока не почувствовал в них сильное жжение. Тогда он одёрнул руки, с нехотя начавшими сгибаться пальцами, окунул в снег, и с силой, принялся их растирать. Тряпица потухла - лёд, устилавший дорогу, растаял, и тряпка, шипя, впитывала в себя растопленную воду. В ящике для инструментов и запчастей, водитель нашёл небольшую металлическую пластину. Подложив её под мотор, он бросил поверх пластины, другую тряпку, так же смоченную топливом. Снова разгорелся огонь. Ему показалось, что сквозь беспрерывный шелест падающего сплошной стеной снега, и завывание ветра, он услышал какой-то звук, будто бы писк… он вылез из-под тягача и, прикрыв ухо рукою, напряжённо вслушался в окружающий мир. Да, определённо из-под пелены падающего снега пробивался какой-то тихий, последовательно повторяющийся звук. Звук становился громче. Коля напрягал как мог зрение, - но в непроглядной тьме, забитой снегом, он не смог бы различить и включенные фары автомобиля, расположенного в пятидесяти метрах. Звук, доносившийся из тьмы, был похож теперь на скрип… точно - так скрипит снег, когда он, - Николай, - наступает на него. Похожий, поскрипывающий звук, можно услышать, когда лыжная палка вонзается в хорошо утрамбованный, промерзший снег. Если это был звук шагов, то поступь была слишком частой, слишком интенсивной - будто бы к нему бежал громадный сороканогий паук…Волки! - сразу же вспомнился вожак, с жёлтыми, прожигающими глазами. Не задумываясь, Коля мгновенно прыгнул в остывшую, ледяную кабину, покрытую изнутри изморозью, - показалось, что внутри было холоднее, чем на улице. Захлопнул за собою дверь, и почувствовал в этот самый миг, как дрогнуло железо. С той стороны в дверь что-то с силой ткнулось. Он услышал скрип, отдававшийся в промёрзшем железе. Раздался неприятный скрежет. Что-то заскреблось и затрещало у самого его уха - волк зубами вгрызся в выпирающую ручку двери! Коля заблокировал двери изнутри. Кабина тряслась. Хищники рвали громко трещавший тент, закрывавший кузов от снега и ветра. Вдруг сильно грохнуло железом над головой. Потолок прогнулся. Один из волков был на крыше, был слышен тяжёлый топот его лап. Неясная тень за лобовым стеклом судорожно с остервенением дергалась, извивалась - волк, своими страшными зубами, вцепился в штангу стеклоочистителя, и теперь, с устрашающим рычанием отрывал её. Кабину трясло, словно машина полным ходом ехала по устланной грубой, гранитной брусчаткой, дороге. Скрипел металл - казалось, что проклятые волки рвут зубами уже внешнюю металлическую обшивку кабины. Коля лежал на кровати, сжавшись комком в угол. Он укутался одеялами, тряпками и курткой. Его трясло от озноба и страха. Он делал несколько безуспешных попыток запустить двигатель - но всё было тщетно, с каждым разом двигатель крутился всё ленивее и не охотнее, пока водитель окончательно не посадил аккумулятор. Коля пробовал включать и выключать свет - чтобы испугать зверя. Он пробовал нажимать на гудок - но тот не работал, поскольку был у него только пневмосигнал. При отсутствии воздуха в специальных баллонах, - ресиверах, - он не работает, как и включенный тормоз. Водитель стучал большим гаечным ключом по железу кабины - но зверь, вопреки ожиданию, не испугался и продолжил остервенело рвать зубами потрескивающий на морозе тент. В какой-то момент, человек перестал чувствовать время, как перестал он чувствовать и холод. По его телу разливалось тепло, но тепло несколько отличающееся от того, которое можно почувствовать, прислонившись к вытопленной печи. От этого тепла, которое сейчас он ощущал всем телом, было как-то спокойно и хорошо - глаза его сами собою закрылись; так было хорошо, что даже звуки, доносившиеся с улицы, казались теперь отдалёнными, безразличными. Словно звук доносился до него, проходя через какой-то фильтр, смягчающий неприятный скрежет и металлический стук, смягчающий страх… он замерзал. Замерзал медленно, и неизбежно. Замерзал безнадёжно. Звук мотора послышался сквозь выросшую стену забытья. Казалось, что он лежит глубоко под землёй, а звук этот, доносится сверху, с поверхности, с которой его соединяет прямоугольная, узкая яма, на дне которой он лежит. Этот звук раздражал его безмятежность, разгонял умиротворение, блаженство. Этот звук, словно тянул его из-под земли, наверх. Мозг отреагировал вяло - мыслительные процессы производились медленно, «вязко», отчего Коля не сразу понял - рядом едет машина. Едет она к нему, по этой, единственной на многие десятки километров, дороге. Он разлепил опухшие и отяжелевшие веки. Голова сильно болела, в глазах чувствовалась неприятная резь, словно в лицо ему сыпанули песка. Волчьей стаи не было. По крайней мере, волки были вне скудной зоны видимости раскинувшегося в спальном отсеке, человека. В ушах загудело - но, несмотря на этот шум, звук работающего двигателя различался явно. Казалось чудом то, что двигатель внутреннего сгорания, может функционировать на таком чудовищном морозе - чудом казалось именно то, что внутри обмороженного куска металла, может таиться пламя сгорающего топлива, - пламя, несущее в себе тепло - надежду и жизнь для замерзшего человека, и две противоположные стихии могут быть слиты воедино. Одеяла и куртки, в которых укутался Коля, затвердели, как будто были залиты застывшим цементом, и ему с трудом удалось дотянуться до кнопки, чтобы разблокировать дверь. Посмотрев на покрытое толстой изморозью стекло, Коля увидел свет. Свет мелькал тысячами разноцветных искр, как будто на улице кто-то сильно размахивал рукой, в которой был зажат яркий фонарь. Это впечатление, создавалось из-за того, что машина подпрыгивала на снежных наносах и буграх. Звук мотора становился совсем громким, пока машина, поравнявшись с вмёрзшим грузовиком, судя по свету фар в окне, не остановилась вовсе. Хлопнула дверь. «Там же волки!» - подумал Коля, испугавшись, что потеряет свою единственную надежду, появившуюся неоткуда. После неожиданной, не своевременной поломки смартфона, Коля, помня своё преждевременное ликование, сейчас был сдержан. Ему от части, было уже всё равно, он старался раньше времени не распалять свою душу пустыми надеждами, - ещё одно разочарование, стало бы для него тяжёлейшим ударом, который он уже не смог бы пережить. Судьба итак явно давала ему понять, что здесь, Коля не властен, и он уже не может ничего поменять. Свет за окном уже не мигал, - теперь иней на стекле, был словно призмой калейдоскопа, подсвеченного с улицы мощным прожектором. Переливающиеся разными красками искры, отражённые первыми лучами солнца, от горы драгоценных камней, ослепляли своим блеском. Искрящийся свет завораживал, и Коля не заметил, как взгляд его, утонул в этом хаосе света. Стало тихо. …Было тепло, даже жарко - лето, проведённое в Африке, запомнилось надолго. Вот и теперь он снова лежал на твёрдой кровати, без матраса, под крышей дома с глиняными стенами. Одолевали какие-то мошки, залетавшие внутрь хижины через небольшую дыру в зелёной сетке, которой был занавешен вход. Он изнывал от жары. Неподалёку от небольшой деревни, сделанной специально для туристов, была река - но в это время, купаться в реке запрещалось, из-за заражения воды какими-то паразитами. Река несла в себе глину - и речная вода была грязнее самой грязной городской лужи. К тому же, эта вода была тёплой. Водопровод в деревне был - когда в трубах появлялась вода, слышался удар какой-то плошки, о жестяной таз. В первые дни казалось, что этот гонг призывает местное население к древнему каннибальскому обряду - и думалось в те минуты, что вот сейчас в дверях его хижины появятся негры, которые привяжут его, белокожего туриста к шесту, и понесут на костёр. На самом же деле, все обслуживающие деревню люди, скопом бежали в большой, двухэтажный дом - у каждого человека в руке была тара: ведро, пластиковые бутылки или тазы. Лишь после того, как ёмкости будут наполнены, разрешалось принять душ, в общей душевой комнате, рассчитанной на десять человек - однако, планировка небольшого помещения, не мешала тому, что мыться в нем могли сразу двадцать, а то и тридцать человек. Местные жители мылись после туристов - если вода в трубах, к тому времени не пропадала. Те из них, кто не успел вовремя помыться - не мылся вовсе, или мылся в грязной реке, - наверное, у этих людей был иммунитет к обитающим в воде паразитам. Лежа на жёсткой кровати, ощущая кожей, как одновременно с лица стекают десятки капель пота, он наблюдал за влетающими через рваную дырку занавески, насекомыми, и думал, зачем же он приехал сюда, и что же он хотел здесь найти? Получалось, что он находился здесь для того, чтобы кормить насекомых. Его, несомненно, обманули, всучив какой-то «неправильный» тур по Африке. Тур, который провел его по самым злачным, неблагоустроенным местам Африки. Может быть, это был экстремальный тур, рассчитанный на тех людей, которые видели в этом мире все? - если так, то в их число Николай попал совершенно случайно! Молодой парень, с угольно вычерненной кожей, был «джином». В его обязанности входило исполнение прихотей туристов, - это был местный «бой». Был он белозуб, улыбчив, по-своему учтив, весел - мошка не доставляла ему дискомфорта, не причиняла каких-либо неудобств. Наверное, у местных жителей симбиоз с кусачими мелкими тварями - либо, колдуны вуду этого племени, заключили с насекомыми договор о ненападении…«Бой» был доброжелателен, и было бы хорошо, если прибавить к перечисленным положительным его качествам и ещё одно - знание русского, ну или хотя бы английского, языка. Доносить пожелания до «джина» приходилось языком жестов. Тщетно Николай тыкал своим пальцем, с подгоревшей кожей, на дырку в сетке, из-за которой он превратился в корм для местных насекомых. Чернокожий парень лишь приветливо кивал головой, широко улыбаясь, выставляя напоказ ослепительно-белые зубы. Убедившись в бесполезности жестикулирования, Николай прогнал чёрного человека, и с безысходностью, открыл очередную бутылку с тёплой минералкой. Через какое-то время, «бой» с неизменной улыбкой, снова предстал перед Колей. Но теперь он был уже не один. Он привёл чернокожую девочку, на вид которой было лет десять. Негр разжал, и сжал одновременно все пальцы на обеих руках два раза, и отчётливо добавил к этому жесту слово «доллар». Коля прогнал его, бросившись на него с кулаками, за такую интерпретацию его жестов, и за торговлю несовершеннолетними подростками. Это сильно разозлило Колю. Он был готов придушить падонка собственными руками - если бы не вспомнил, что в некоторых регионах и республиках Африки, торговля детьми считается явлением нормальным. Может быть такое, что отец будет продавать свою дочь, за пять-десять драных долларов. Почему-то ему вдруг показалось, что так уже было. Эту глиняную стену, с растянутой шкурой какого-то животного - он уже видел. Эту дырку, через которую с гудением, залетают всё новые и новые кровопийцы - всё это он так же видел. Создавалось отчетливое впечатление «Deja vu» - так называется чувство повтора периода, отрезка жизни. Это чувство он испытывал и сейчас, находясь внутри огромной, «Африканской печи»…Николай очнулся резко, словно вынырнув, после долгого пребывания под водой. Не открывая глаз, он жадно и часто дышал, то ли от того, что в бреду ему действительно показалось, что он под водой, и вот только сейчас он вынырнул; то ли жадность его была обусловлена радостью, и наслаждением самой этой возможностью, - дышать. Руки горели огнём. Горели и ноги, и лицо - словно кто-то намеренно жёг его плоть пламенем. Он открыл глаза, которые от яркого света, закололо острой резью. Глиняного дома, не было. Не было и темной, покрытой слоем инея, кабины, в которой он засыпал. Теперь он лежал в запотевшем, инистом салоне машины «Газ-24». В салоне было тепло и светло - на потолке горела жёлтая лампа. Сквозь мутный, желтоватый плафон, - внутри которого скопилось изрядное количество пыли, - в салон проникал свет. Плафон напомнил ему о юности, о том времени, когда он, покинув навсегда отчий дом, уехал в город. Жил в общаге, учился, передвигался по городу пешком, на автобусах, или на маршрутных такси - эти обязанности в те времена брал на себя автомобиль «Раф-2203». Внутри «Рафиков», были точно такие же плафоны от «Волги», - Коля запомнил это точно. Ему было плохо, среди людей - он старался избегать непременных расспросов своих однокурсников, расспросов о прошлом. Страх, который он поначалу испытывал при одном виде автомобиля, прошёл как раз в то время. Почему-то, ему полюбилась бесцельная езда по городу, на вечерних маршрутках. За окном проносились синие, неоновые фонари, которые были не везде. В салоне всегда горел свет - когда освещённые участки дороги заканчивались, и пространство за окном заполняла тьма, - боковые стекла ночной маршрутки превращались в зеркала, отражавшие пространство салона. Коля видел в стекле своё отражение - своё повзрослевшее, осунувшееся лицо, с глазами, в которые когда-то любила смотреть Юля. Коля не мог долго смотреть на отражение себя - лавина, скопившаяся в душе, давала о себе знать. Тогда он просто отворачивался, расслаблял шею, и откидывал голову на спинку сидения. Перед ним представали такие вот плафоны, светящие теплым жёлтым светом. О, сколько дум тогда он передумал, глядя на эти лампы! Вид одного из этих плафонов, сейчас, баламутил осевшую за долгие годы гамму забытых чувств, которые он теперь переживал снова. И ночная маршрутка, в которой он снова мысленно очутился, становилась для него «машиной времени». Мотор «Волги», работал не громко и ровно. Водительское сидение было пусто. За лобовым окном, отогретым теплом с шумом работающей печки, была темень. От одежды Коли поднимался пар, который тут же подхватывался тёплыми воздушными потоками. Руки и ноги, кожу лица, жгло. Он попытался растереть руки - но, мышцы ещё не подчинялись воле. Прошло минут пять, которые Коля провёл без движения, вперив остекленевший взгляд в перфорированную обивку потолка. Над водительским сидением виднелось тёмное, большое пятно. Коля ещё подумал, откуда бы это пятно могло появиться на потолке? - как тут водительская дверь неожиданно, с морозным треском, открылась. В салон сел щетинистый мужик в потрёпанной дублёнке распахнутой настежь, и в присыпанной снегом меховой шапке. -Ну что, ожил? - с улыбкой, в пол оборота развернувшись назад, спросил незнакомец, - Как это ты? - вопрос его был абстрактным. Он не был дружелюбным, в то же время, не был он и враждебен к Николаю. Маленькие черные глазки, на большом красном лице, делали этого человека ассоциативно-похожим на варёного рака. Бывают такие люди, - при взгляде на которых возникают чёткие ассоциации с каким-то животным, или с рыбой… у некоторых есть что-то птичье во внешности: мягкие распушённые волосы, клювообразный острый нос, узкое вытянутое лицо плавно переходящее в тонкую шею, какой-то цепкий взгляд. У другого может быть что-то лошадиное - большой широкий рот, слегка выпирающая челюсть с крупными зубами. Некоторые женщины бывают похожи на кошек, или на лисиц, - а человек, сидевший на водительском кресле был похож на варёного рака. -Увидел на дороге баллон, - хриплым, чужим голосом отрешённо отвечал Коля, - Ударил по тормозам. Вот тормоз и порвало; - без особого энтузиазма, угрюмо, добавил он. Говорить было тяжело - в горло, как и в глаза, словно сыпанули песка. Пальцы, наконец, обрели подвижность, но в то же время, в них появилось нестерпимое жжение. Коля с опаской посмотрел на руки. Больше всего он боялся увидеть свои руки чёрными. Они действительно были чёрными - но не от обморожения, - как того боялся Коля, - а от той сажи, которая налипла на них, когда он жёг ветошь. Мужик, некоторое время, молча наблюдал за действиями спасенного человека, потом отвернулся, с характерным шорохом в задумчивости почесал недельную щетину, растущую на обветренном, грубом, одутловатом лице, с помороженной кожей кирпичного цвета:-На вот…Он повернулся вполоборота, - неприятно заскрипела кожа его куртки, - взял с соседнего сидения старый советский термос, из потёртой нержавеющей стали, и протянул его Коле:-Пей. -Спасибо; - ответил тот, приняв увесистый термос, внутри которого слабо побулькивала жидкость. Это был горячий, сладкий и непонятный напиток, на вкус похожий, как будто в простой чай, добавили травяного отвара, в который случайно пролили рыбный суп. Коля отчётливо почувствовал, как рыбий жир покрыл обволакивающей плёнкой его язык, зубы; привкус рыбы, - нет, скорее… варёного рака, - привкус был мерзок и отвратителен. Тем не менее, Коля выпил отвар, поскольку горячая жидкость сейчас ему была просто необходима. -Откуда ты здесь? В смысле, как ты здесь оказался в это время? - через некоторое время, после глотка, спросил Коля у своего спасителя. Николай не обдумывал свой вопрос, не анализировал его, а просто спросил то, что пришло в голову, лишь бы только нарушить это мертвенное молчание. Некоторое время незнакомец сидел наморщившись, как бы собираясь с мыслями. -Это моя дорога; - ответил он вдруг, произнося слова спокойно и твёрдо, хитро сузив при этом маленькие глазки. - Я здесь был всегда, и всегда буду! - при этих словах, Коля вновь отчётливо почувствовал во рту рачий привкус, - Ты на моей дороге - и удивляешься, как я здесь оказался?Мужик громко усмехнулся. -Это то же, что в мой дом залез бы вор, который удивляется, что я делаю у себя дома! - незнакомец снова неприятно усмехнулся. - А теперь, тебя спрошу я - что ты делаешь на моей дороге?! - он повысил голос, и произнёс последние слова громко. Очень громко - так, что лежавший на заднем сидении человек, почувствовал как звонко ударил по ушам голос незнакомца. Ощущения были таким, словно по ушам Николая кто-то со всей силы ударил ладонями. Коля не знал, как относиться к услышанному только что:«Это что, шутка? Этот мужик что, издевается? Или так местные жители встречают своих гостей? Или чай галлюциногенный, и это всего лишь видение?»Незнакомец упёр в Колю тяжёлый взгляд, и продолжил:-Ты должен меня благодарить, потому, что я даю тебе «шанс»! - это слово было произнесено громче остальных, - Иначе, ты бы замёрз на смерть! - он посмотрел на часы, которые были на панели приборов:-Как раз к этому времени, твоя душа должна уже была покинуть тело! - с каким-то наслаждением, добавил странный мужик. О каком «шансе» идёт речь, Коля не понял - да и вообще, пропустил эту фразу, мимо ушей. Он всё пытался понять, что от него хочет этот человек? Незнакомец упомянул, о благодарности - да, действительно, Коля даже не поблагодарил своего странного «спасителя». -Спасибо, ты… вы, … - он замялся, и незнакомец ему подсказал:-«Вы». Они были примерно одного возраста, да и на «Вы» Коля не обращался практически ни к кому. Тем более к такому, простому мужику, который сутками из-за баранки не вылезает - видно же «по роже»! Кого он из себя строит? Что это ещё за «барские замашки»? - начал внутренне закипать он. -Спасибо «тебе»! - нарочито громко выделил последнее слово, Коля. Мужик неожиданно громко расхохотался. Этот смех… он был знаком Коле. Этот смех он слышал не раз. Коле часто снились кошмары, в которых он вновь и вновь, переживал свою страшную трагедию. Сон заканчивался всегда одинаково - он сидел около машины, сидел парализованный, сидел и слушал, как кричит, умирая, Юля. Потом её крик стихал. В этот момент всегда раздавался гомерический хохот, за которым следовало что-то ещё, - нечто страшное, от чего Коля всегда просыпался. Что именно следовало за смехом - этого он не помнил. Пока он думал об этом, взгляд его был прикован к часам, на приборной доске. Теперь же, очнувшись от раздумий, Коля с ужасом вздрогнул, отшатнувшись назад - глаза незнакомца были прямо перед ним. -Ты чего? - проговорил Коля, сорвавшимся от неожиданности голосом. -Я? - искренне удивился мужик, словно речь шла о чём-то само-собою разумеющемся, - Слушаю… твои мысли!Коля молчал, и смотрел в страшные глаза находящегося перед ним… человека? Молчание длилось наверное не долго, но Коле показалось, что прошла вечность, до того момента, пока незнакомец не заговорил:-Ты, наверное, хочешь спросить, не я ли ехал перед тобой?-Хочу, - дрогнув, согласился Коля. -Да, это был я! Ты спросишь, зачем я поехал быстрее, когда метель сделала дорогу не видимой? Я отвечу тебе и на это, - не дожидаясь подтверждения от Коли, сказал мужик, - Я хотел убить тебя! Нет, убил бы ты себя сам - я, к сожалению, не могу этого сделать! - лицо его действительно стало грустным, сочувственным. - Но я бы помог тебе, подтолкнул тебя в нужном направлении, - а дальше, всё бы получилось само! Я видел, как ты набираешь скорость, и… Мужик говорил что-то ещё, казалось, он смаковал неудавшуюся аварию грузовика, водителем в котором был Коля. А сам Коля, мыслями улетал куда-то в сторону, и слова незнакомца снова пролетали мимо, не оставляя в сознании сути сказанного. Коля разглядел часы на квадратной панели приборов - стрелки показывали три часа, тридцать минут. Цифры были подсвечены мертвенным зеленоватым светом. Слышалось, сквозь звук работающего двигателя, как тикает скрытый в панели приборов механизм часов. Круглые воздуховоды печки, обрамлённые хромом, с шумом вталкивали в салон теплый воздух. Пахло чужой машиной, бензином, старым дерматином, деревом, резиной и дорожной пылью. Пахло старым автомобилем. Когда-то, обладать такой машиной мог только очень богатый человек. «Волга» долгое время считалась в стране свободного труда, безусловным показателем высокого успеха, объектом зависти, пределом мечтаний, ею грезили, за неё могли бы отдать многое. На какую-то долю секунды, ощущая атмосферу своего отрочества, Коля вернулся в прошлое. Тогда ему редко удавалось посидеть внутри такой роскошной машины. Изредка приезжал в посёлок брат соседа дяди-Паши. Этот брат ездил на «Волге». Не раз, мыл до блеска ту машину Колька, - за это дядя-Паша и его брат всегда разрешали посидеть, поиграть маленькому пацану, в служебной «Волге». Запомнилось, как до зеркала он полировал чёрную краску, как иногда подолгу, забывшись, рассматривал своё отражение, на чёрной глянцевой поверхности. … -Я понимаю, почему ты не уехал, - но почему ты решил, что сможешь умереть на моей дороге без меня?! - сквозь забытье, донёсся до Коли ставший нестерпимо мерзким, голос. - Ты должен был бороться за жизнь, а бороться за смерть - это уже моя забота!

Коля ответил сразу, и сделал это безучастно, как будто отвечал кто-то за него, а он лишь наблюдал за разговором со стороны, испытывая угнетающий индифферентизм, по отношению ко всему происходящему. -Аккумулятор сел… - говорил монотонный, деревянный голос. Мужик рассмеялся:-Как же ты…, - задыхался он смехом, - … Как же, ты его посадил?!-Забыл выключить фары. В приступе смеха, тело его спазмотично вздрагивало. Его подбрасывало так, что с глухим стуком и вибрацией от ударов, волнами проходящей сквозь машину, мужик ударялся головой о потолок - шапка при этом меховым буфером, смягчала удар. Теперь становилось понятно, откуда взялось это поганое пятно на обивке потолка! - когда машина едет по буграм, водителя слегка покачивает на сидении, и его шапка трется об обивку потолка! Сколько же нужно проехать километров, чтобы натереть на потолке такое пятно?! Миллион?!Машина тряслась. Вспомнилось, как тряслась кабина его тягача, когда её терзали волки. А были ли эти волки на самом деле? Или это всего лишь образ, спроецированный затухающим сознанием, еле теплящимся в замерзающем человеческом теле? Может, сознание нарисовало этих волков, чтобы взбодрить его шоком и страхом, и не дать окончательно уснуть, и замерзнуть?! Может быть, это была неосознанная борьба за жизнь, которая происходила глубоко внутри?! А может… - Коля ужаснулся, от новой мысли. Ему показалось, что он уже умер, и всё что он сейчас видит - это всё уже там… на том свете. Тогда кто этот мужик?Ему захотелось кричать. Кричать во всё горло. Ему захотелось своим криком, разорвать те невидимые оковы, которые были на нём. Хотелось вырваться из этой машины, и птицей улететь ввысь, освободившись… Мужик, отсмеявшись, повернулся к Николаю:-Молодец! - сказал он, стирая проступившую слезу со своих ещё более раскрасневшихся, рачьих глазок. - Рассмешил! Ох, и рассмешил! - одобрял он. Теперь в салоне «Волги» стало крайне не уютно, все теперь было враждебно. Даже тиканье часов было враждебным, и теперь оно как бы намекало на то, что Колино время уже вышло. Только теперь Коля почувствовал, что он один. Вообще один. Нет никого вокруг, нигде нет. Это было страшное чувство. Вспомнилась вновь горящая «Копейка», перемазанное кровью лицо Юли, слезящиеся глаза, наполненные мольбой. -Мне нужно, - через силу, выдавил из себя слова Коля, - Завести грузовик!-Для чего? - сально усмехнулся мужик. -Мне жить нужно, понимаешь? Я хочу жить! Я не хочу умирать здесь, так…От кривой улыбки красное лицо исказилось. -Я могу завести твой грузовик! - ответил мужик, и показалось, что лампа в салоне «Волги» засветила ярче. - Но для этого, ты должен будешь кое-что сделать для меня!В машине повисла тикающая часами тишина. Пауза в разговоре растянулась минут на пять, и нарушил её незнакомец, неожиданностью своих слов повергнув Колю в ступор:-Рассмеши меня! - громко, повелительно, вдруг проговорил тот. - Рассмеши еще! Я хочу смеха! - громкие и быстрые как удар кнута, слова, прозвучали требовательно и капризно. Голос был твёрдым и уверенным. Дети, избалованные с детства, ни разу не видевшие порки, требуют так у родителей понравившуюся игрушку, в магазине. Но, сейчас перед Колей сидел не ребёнок, а человек, по крайней мере взрослый, с виду. А так же, владелец машины, которая на этой дороге была единственным спасеньем от убийственного мороза. Его голос был громок, агрессивные нотки раздражения калёной сталью прозвучали в нём. Самым страшным было то, что человек этот, не шутил. -Рассмеши меня! Я хочу смеха! - уже прокричал незнакомец. - Смеха, смеха, смеха! - барабанил он здоровыми кулачищами по хрустящей от его ударов, панели приборов. Колю передёрнуло. Он почувствовал, как съеживается на его спине кожа. От этого по-новому прозвучавшего голоса, от самого безымянного мужика, теперь веяло могильным холодом, который отчётливо чувствовался, от которого Колю трясло. «Волга», теперь стала для него железным гробом, с мягкой обивкой. Он уже понял, что перед ним, сидит «нечто» - нет, этим существом могло быть что угодно, но не человек…Либо он, - Николай, - уже насмерть замёрз, и перешёл в мир иной; либо это потустороннее «нечто», перешло из мира иного - сюда. Как-то неосознанно, память Коли вдруг подняла из своих глубин, ужасную аварию, в которой погибла его Юля. Эта страшная история, предстала перед Колей, во всех подробностях, будто это произошло только что. Он вспоминал, и чувствовал отчётливый запах сгоревшей только что машины, пластмассы, бензина. Запах свежескошенной травы. Запах химической дряни, находившейся в цистерне: - там был концентрат какого-то удобрения, который был настолько вонюч, что в то утро, подоспевших на помощь людей, рвало от мерзкого запаха. Запах больницы, в которой он лежал после. Запах свежей, сырой земли - который он почувствовал, когда был на кладбище, недалеко, от могилы любимой девушки…Он постарался отогнать эти мысли, сосредоточив внимание вначале на подрагивающей рукоятке переключения передач, потом на хромированной дверной ручке - но всё было тщетно. Что-то выталкивало из него эту историю, извлекало её хирургическим путём из его души. Он физически ощущал как нечто, проникнув внутрь него, копошится в самой душе. Нечто, безжалостно и смело «прогрызало» себе путь, к самым потаённым её уголкам. Коля понимал, что других вариантов не было - как тогда, в полыхающей «Копейке» - выход был только один, через разлетевшееся на мелкие куски, заднее окно… возможно, у каждого человека есть спрятанная в тайниках души, история, которую никто, и никогда не должен услышать… …Он рассказывал. Рассказывал не спеша. Подолгу замолкал, сидел без движения, но потом, будто пробуждаясь ото сна, вдруг снова начинал говорить. Сердце сильно колотилось в груди, душу жгло болью. Он извлекал из своей души то, что стало её частью, срослось с нею. Он безжалостно отрезал тупым ржавым ножом кусок своей собственной души, кромсая его, в угоду существу, с наслаждением поглощавшему отрезанное лакомство. Существо, - которое к тому времени и вовсе перестало походить на человека, - замерло на сидении, уперев взгляд глаз, склера которых была чёрной, в часы на панели приборов. Секундная стрелка, чуть подёргивалась, - но что-то не давало ей отмерить равноценную секунду и, замерев на полпути к цели, стрелка бессильная перед барьером, возвращалась обратно. Зелёная подсветка цифр часов, отражалась во влажно блестящих глянцем глазах, так же, как отражалась в них и сама тьма. Существо поглощало голос, изливающий душу. Оно смаковало чувства, которые были вложены в слова. Оно впитывало человеческий страх, и душевную боль. Коля замолчал, и теперь сидел без слов, сумев укротить поток слов, исходящий из него, против воли. Он сумел пересилить себя, и перебороть приторную слабость. Сдерживая себя, Коля старался не думать ни о чём - и у него это получалось. В таком состоянии, он был не уязвим. Страх, переживания, мысли - всё это исчезло, растворилось в воздухе. Коля вдруг ощутил себя частью пространства, в котором находилась враждебная тварь. Вдруг сбоку, за окном, что-то ослепительно ярко засветилось, заполыхало. Коля вновь ощущал окружающий мир таким, каким привык его воспринимать. Он увидел сквозь иней на стекле, горящую метрах в пятидесяти от него, «Копейку». Это была его «Копейка» - её он не спутал бы ни с какой другой машиной. Она полыхала, что-то лопалось. Доносился женский крик, от которого Колю затрясло. Огонь был настолько ярким, что от него в глазах появились белые круги. Заиндевевшие стёкла «Волги», тут же оттаяли от тепла, исходившего от страшного пожарища. Вдруг он увидел перед собой пар. Пар поднимался снизу - он опустил голову, и с ужасом увидел, что пар идёт от его куртки. Коля почувствовал жжение на руках, - он судорожно стащил с себя и бросил на пол свою куртку, поспешно стянул кофту, и увидел как кожа его рук, чернеет и покрывается волдырями, пузыриться и лопается, как пережаренная на гриле сосиска. Пахло горелым мясом. Салон «Волги» наполнился жирным смрадом. Он услышал, как трещат волосы на его голове, как лопается кожа, он почувствовал боль, несравнимую ни с чем. Сквозь огонь, охватившей его, Коля успел увидеть рачье лицо, с вожделенным наслаждением разглядывающее его, и жадно втягивающее ноздрями мерзкий дым. -Мы только начали вспоминать, впереди у нас - целая вечность! - раздался страшный голос. Коля, превозмогая боль, с трудом шевеля распухшим языком, выдыхая из лёгких кузнечный жар, продолжал рассказ. Боль и пламя, заживо поглощавшие его, слабели при этом, пока не исчезли вовсе. Он заметил, как его, обгоревшие почти до костей руки, постепенно, по мере его рассказа, начинают обрастать плотью. Огонь, полыхающий за окном и крики, стихли. Коля рассказывал всё, как было. Наконец, он дошёл до самой тяжёлой части своего рассказа. Вдруг, в этот самый момент, раколицый дёрнулся всем телом - его мощная спина, облачённая в дублёнку, распрямилась и подскочила вверх. Машина качнулась, словно на ходу под колёса попала большая яма. Пушечным выстрелом из него вырвался смех. Это произошло настолько неожиданно, что от испуга Коля вздрогнул сам, и на некоторое время замолчал. Он должен был договорить - иначе, выхода из этой «Волги», для него не было - ему пришлось бы гореть вечно. Никто ему не говорил об этом - но само его нутро доносило до него эту твёрдую мысль. Продолжив свой рассказ, Коля повышал голос, стараясь перекричать грохочущий пушечный смех. Его история была платой за дальнейшую жизнь. Быть может, лучше было промолчать, и погибнуть, - умереть в муках, в каких умирала Юля, а потом ещё, мучиться вечность. А ещё лучше, было бы тогда остаться в машине, остаться рядом с ней, и разделить с ней страшную участь на двоих. Но все же, история была уже рассказана, и по прошествии минут десяти, отсмеявшись все-таки, мужик сказал:-Молодец, рассмешил, по гроб жизни буду помнить тебя! - выдохнул он, уже человеческим голосом, выделив слово «гроб». От всего этого, Коле было тошно настолько, что желудок сжался, и вытолкнул через рот кислую жидкость. Его рвало желчью. Рвота стекала по спинке переднего сидения на пол. Мужик, увидев это, рассмеялся вновь. Коля чувствовал себя таким же, как это сидение, стоявшее перед ним. Он чувствовал себя оплеванным, униженным, раздавленным. Его душа, - которая всегда была похожа на детскую раскраску, разрисованную разными цветами пережитых событий и испытанных чувств, - сейчас была загажена чёрной кляксой пролившихся чернил. Стало не то чтобы холодно, но зябко, и Коля быстро натянул свитер, и одел куртку. Некоторое время прошло в тишине - хотя, само понятие «время» сейчас потеряло всякую упорядоченность, мерность. С того момента, как он очнулся в этой машине, прошла человеческая жизнь, или даже две жизни. Теперь уже точно перед ним снова сидел простой, вроде бы, водитель. Страх, который небывалым ураганом бушевал в душе Коли, неожиданно исчез, и странно, - но Коля начал испытывать к этому водителю, чувство, какое может испытывать сильный человек, к человеку слабому, падшему. Всё вокруг теперь было точно таким же, каким было, когда Коля только очнулся здесь, в этой машине. Этот небритый мужик, восседающий на водительском сидении, сейчас раздражал Колю. Раздражала его неряшливо торчащая из-за отворотов затёртой кожаной дублёнки, кофта с оленем. Раздражала такая же архаичная, ондатровая шапка с проплешинами. Раздражала потёртость на потолке. Раздражала и эта недельная щетина - ведь мог бы побриться, - сам Николай брился каждое утро, несмотря ни на что: - ни болезнь, ни похмелье, не могли бы поставить ему в этом деле преграду. Он снова посмотрел на часы - минутная стрелка не сдвинулась с места. «03:30». Всё раздражало в этом человеке, в этой машине, даже эти дурацкие часы, которые тикают, но не ходят. Лишь два чёрных угля, глубоко спрятавшихся в рачьих глазах, иногда опасно поблёскивали бритвенным блеском, при свете лампы. Мужик хитро глянул на Колю, вроде бы даже подмигнул ему, дёрнул ручку двери, и неуклюже вылез из машины. Пространство, вокруг «Волги», подсвечивалось фарами. Передние фары были достаточно мощными, и освещали заснеженную дорогу, на несколько десятков метров вперёд. В их свете, падающие снежинки, были похожи на светящиеся в ночном небе звёзды, падающие каскадом. Пространство за автомобилем, освещалось тусклым красным светом габаритных огней. Облака подсвеченного, красного дыма, вырывающиеся из трубы глушителя, медленно поднимались вверх. Коля смотрел на этот подсвеченный габаритами красный дым, развернувшись вполоборота, сквозь обледеневшее по краям стекло. Дым поднимался вверх, но затем, как бы тяжелея, поднимался всё медленнее, пока наконец, не зависал в нескольких метрах от земли, и медленно, неохотно, опускался вниз. Туман, образовавшийся за машиной, плотной красной шторой занавешивал дорогу. Вдруг из тумана резко появилась голова. Это был волк. Его появление, было неожиданным для задумавшегося Коли, и он вздрогнул, увидев красную морду. Глаза волка блестели красными яркими светлячками, он несколько секунд смотрел на Колю, затем как бы в чём-то убедившись, деловито побежал вперёд. Коля проследил за волком. Повернувшись вслед за ним, он увидел стоящего перед «Волгой» мужика, которого окружила стая. Волков было много и, наверное, сейчас здесь собралась вся стая, кроме вожака. Волки обступили человека в дублёнке, окружив его полукольцом. Человек улыбался, и смотрел на Колю, дружески трепля своей большой рукой ближайшего волка по холке. Незнакомец громко рассмеялся, - его смех был хорошо слышен и здесь, в машине. Николай вжался в сидение, его сердце сильно забилось в груди, отчего ему сразу стало жарко. Мужик, постояв немного в окружении хищников, безмолвно посовещавшись с ними о чём-то, направился к грузовику, и его широкая спина, мелькнув освещаемая фарами, растворилась во тьме. Дрожащей рукой, Николай последовательно вдавливал предохранители дверных замков. Словно сторожевые псы, волки окружили машину. Послышался хлопок - это грохнула дверь в кабину грузовика. Прошло ещё какое-то время, и тут неожиданно затарахтел двигатель тягача. Двигатель завёлся удивительно бодро, как будто вообще заводили другой грузовик. Поработав минут десять, дизель смолк, и Коля, напряжённо вглядывался в темноту, стирая ладонью с бокового стекла налипший иней. Дверь кабины тягача грохнула снова, и снова перед фарами «Волги» замелькала человеческая фигура. Мужик не спеша вернулся к своей машине, дёрнул дверь, которая открылась сразу, несмотря на то, что Коля заблокировал их все. Он сел на своё место, не закрывая двери. Сквозь проём, в машину проник холод и снег, задуваемый в тёплый салон ветром. Незнакомец чему-то усмехнулся, захлопнул дверь и проговорил:-Ты хочешь меня спросить, зачем всё это? Я отвечу. Говорят, что после смерти, человек попадает или в рай, или в ад. И что душа, больше не может быть на земле. Но бывает такое, что некоторые души, тянут за собой тех, кто был рядом. Они как бы связаны между собой, и получается, что душа одного, не может покинуть землю, из-за земной привязанности к другому человеку. Вот здесь то, и появляюсь я! Я помогаю оставшемуся на земле человеку, отправиться в вечный путь, и не задерживать другие души! Я делаю то же, что делал перед собственной смертью - собираю души! Только раньше чтобы высвободить душу мне приходилось убивать человека - теперь же, я не могу этого делать. Зато, это может сделать сам человек, нужно ему в этом только немного помочь! Ну а если что-то не выйдет - то душе, покинуть тело, помогут мои друзья, которые помогали мне и раньше - это мои волки! Получается, что и волки сыты, и души отправлены туда, откуда для них нет возврата! Мои волки - любят вас, людишек, есть! Любят волки, вытаскивать из сплющенных кабин вас, полумёртвых водителей, - любят с вами поиграть! Нравится им, когда вы сопротивляетесь, изворачиваетесь как мерзкие змеи - пытаетесь что-то придумать, своими раскисшими мозгами, чтобы избежать смерти! Любят мои волки, когда мясо ваше «с душком»! Пока труп в земле, он как приманка притягивает к себе всяких зверей! - закопанными трупами можно долго кормиться! Вы, люди, для моей стаи - лакомство, деликатес! Хотя и среди вас попадаются сильные. Но ты… ты смог сделать то, чего не получалось сделать у других - ты рассмешил меня! За это, я тебя отпускаю. Много лет прошло с тех пор, когда я смеялся, последний раз!Снежинки на его шапке растаяли, и превратились в маленькие прозрачные капельки, - будто это была утренняя роса, - разноцветными бусами переливающиеся в свете лампы. Глядя на эту росу, Коле вдруг так захотелось жить - так захотелось встречать прекрасные рассветы, вдыхать свежий, прохладный утренний воздух. Так захотелось услышать щебетание первых, проснувшихся птиц; увидеть проснувшихся лесных паучков, натянувших сетку паутины между яркими зелёными травинками, - увидеть первые лучи, согревающего землю солнца…-Сиди в кабине, до утра! С рассветом по дороге пойдёт грейдер. Там будет человек. Их на моей дороге двое. Они часто здесь ездят - но этих людей, мы не трогаем! - так лишь иногда, слегка пугаем, - чтобы не забывали, кто здесь хозяин! Ведь если дорогу не будут убирать, то не будет людей! А нам вы нужны, очень! - он посмотрел на часы. -Пора!Коля тоже посмотрел на часы. Такие же недвижимые стрелки, по-прежнему показывали «03:30». Не сразу удалось пересилить оцепенение. Но, как только водительская дверь клацнула механизмом замка, оковы спали - тело вновь обрело подвижность. Мышцы и суставы снова подчинялись мозгу. -Ну, до свиданья, Коля! Береги себя, и своих детей! Береги свою жену, и помни - нельзя переиграть судьбу! Иди! -Я туда не пойду! - сказал неуверенно Коля, медленно растирая руки, - Там волки!-Тогда, ты можешь остаться здесь. Навсегда!Мужик сам бодро выпрыгнул из машины. Теперь он снова воспринимался как простой человек, который просто остановился, чтобы помочь попавшему в беду дальнобойщику. Казалось, что всё, что недавно произошло в салоне «Волги» - сюрреализм, бред расстроенного ума замерзающего насмерть человека. Коля осторожно приоткрыл свою заиндевевшую дверцу, посмотрел на медленно падающие с неба необычайно-большие снежные хлопья, освещённые боковым габаритом «Волги». Он неуверенно вышел, не закрывая за собой двери. Выйдя на улицу, Николай увидел, что Волки стояли у капота «Газ-24», рядом с незнакомцем. В замешательстве постояв без движения, вслушиваясь в завывания ветра, Коля неуверенно шагнул вперёд, в сторону своего грузовика. Снег, под его ногой, неожиданно громко скрипнул. Незнакомец, вместе с волками, продолжал стоять не двигаясь. Снег чуть припорошил дымчатую шерсть хищников, как и бурую, потёртую дублёнку мужика. Мужик молчал. Вообще, Николаю показалось, что это всего лишь восковые фигуры, а не живые существа. Фигуры, застывшие под снегопадом, освещались лунным светом фар «Волги», двигатель у которой, как-то незаметно стих. Они стояли бездыханно, бездушно, - как отснятые более не нужные декорации, которые унесли со съемочной площадки, на какой-нибудь склад, для вечного хранения… теперь эти декорации, - которые в кадре заставляли актёров испытывать ужас, - кажутся бездушными, безобидными, смешными и жалкими. Они больше никому и никогда не будут нужны, их как бы больше и нет. Склад станет для них последним причалом материальной жизни, перед неизбежным всепоглощающим тленом. Слышно было, как падает снег. Коля ещё раз скрипнул ботинком по снегу, уже увереннее. И ещё раз. Нервы натянулись, как гитарные струны, готовые в любой момент лопнуть. Чувства были такими же, как у человека, набравшего воздух в легкие, задержавшего дыхание на спор.