Икона с песьеглавцемСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

За правдивость этой истории не поручусь. Мне рассказал ее случайный попутчик в поезде Москва-Петербург, пару месяцев назад. В дороге все любят приврать. Но были в его рассказе кое-какие детали, которые, на мой взгляд, достаточно правдоподобны. Я изменил имена. Попутчик мой был мужиком солидным, на вид лет пятидесяти, но собеседником он оказался дружелюбным, разговорились легко и вроде как ни о чем. Беседа сама собой перешла на воспоминания о девяностых годах. Мне было особо не о чем рассказать, в те годы я оканчивал школу, поступал в институт, а он, уже зрелый человек, начинал свое дело, чтобы содержать семью. Многие в девяностых ловили рыбку в мутной воде. Он занимался скупкой и перепродажей антиквариата. Торговля стариной — штука скользкая: балансирует на грани криминала, вроде лотереи — то густо, то пусто. Нужны чутье и удача, и не человеческие, а волчьи. Немногие могут отыскать среди ветхого барахла стоящую вещь. У него было много знакомых в этой сфере. В том числе и трое друзей, о которых и пойдет речь дальше. Дело происходило в 1994 году, в Москве. Бизнес был жестко поделен по профилям — кто занимается серебром, кто живописью, кто мебелью, кто мелкими бытовыми вещами, вроде фарфора, портсигаров, подстаканников и пудрениц (попутчик мой в свое время как раз мелкашкой и пробавлялся). Но были особые категории. Вот у них уже чутье было не волчье, а шакалье. Одни торговали старыми наградными знаками и орденами, которые нищие ветераны продавали за копейки, другие — по контрабандным каналам гнали за кордон уникальные иконы. Ездили бойкие парни по глухим вымирающим деревням и скупали у старух за бесценок образа. Таких называли «старушатниками». Говорят, доходило и до убийств, если икона была особенно ценной. Были у этого мужика трое знакомых «старушатников». Один — Санек, простой парень, уже отсидевший по малолетке, по мелкой воровской статье, отличный шофер со своим внедорожником, второй — Стас — ловкач, манипулятор, барыга, его папаша в советское время работал в торговле, как тогда говорили — «имел блат на дефицит». Когда Союз рухнул, Стас вспомнил старые отцовские связи. Был из тех ребят, которые могут в аду угли втридорога продать. И третий — Олег, в этой компании птица залетная, экзотическая. Отец его был крупным партийцем, потом в девяностых годах открыл свое дело. Был вхож в политические круги, на больших деньгах вырастил балованного единственного сына, деньги на его обучение грохнул немалые, Олег окончил искусствоведческий МГУ с отличием, даже в Оксфорде слушал курсы, был неплохим знатоком русской иконописи. Всем троим в тот год было лет по 20-25. Идеальная команда. Санек и Стас рыскали по деревням — от Нижегородской области до Урала, искали бабок с иконами. Олег оценивал находки, был у них экспертом и реставратором. Прибыль имели немалую. И вот однажды Стас приезжает к Олегу и говорит: не в селе Кукуево, а считай рядом, в городе Озеры нашли женщину, у нее недавно умерла мать, девяностолетняя старуха, вроде из старообрядцев. Баба материнский дом в деревне продала, переселилась в город, а вещи распродает. Иконы я у нее смотрел, XIX век, а есть и XVIII вроде, и одна икона совсем старая. На ней изображен святой с собачьей головой. Наверное, подделка. Олег аж затрясся: «Где она живет? Поехали. Срочно». Тут, надо сказать, я мужику-попутчику совсем перестал верить, не бывает православных святых с собачьими головами. Но из вежливости слушал. Уже потом, когда вернулся домой, посмотрел в сети. Оказалось, он не соврал: был такой святой — Христофор Песьеглавец. Только его зверообразные изображения в первой половине XVIII века были запрещены церковью. Их сохранилось очень мало. Сейчас это музейный раритет, который на черном рынке стоит огромные деньги. Короче, вся троица едет к бабе в Озеры. Панельная девятиэтажка, бедная квартира. Живут две женщины — мать и дочь. Мать — заморенная работой баба за пятьдесят, продавщица в водочном отделе круглосуточного магазина, сутки через трое и дочка — даун. Врожденная дебилка, глаза косые, лицо плоское. Живут на мизерную зарплату матери и на пособие дочери-инвалида. Дочке под тридцать лет, а мозги у нее, как у семилетнего ребенка, слабоумная. Но кое-как по хозяйству помогает, себя обслуживает, чистоплотная. Баба от нужды продавала семейные иконы. Но все иконы — обычные, много не наваришь. Только Олег заикнулся про святого с собачьей головой, даже в руки взял — баба доску отняла, сказала: «Эту умирать буду — не продам. Мать не велела». И уперлась. Никак ее не уговоришь. Нет и все тут. Ни за какие деньги. Трое друзей вернулись в гостиницу ни с чем. Олег накручивал остальных: ребята, икона не имеет цены, такой шанс выпадает раз в сто лет, мы за нее такой джек-пот сорвем — двадцать лет будем на дивиденды баб на Багамы катать. Водила Санек сказал: «У них на двери замок хлипкий, я такие ломал. За правдивость этой истории не поручусь. Мне рассказал ее случайный попутчик в поезде Москва-Петербург, пару месяцев назад. В дороге все любят приврать. Но были в его рассказе кое-какие детали, которые, на мой взгляд, достаточно правдоподобны. Я изменил имена. Попутчик мой был мужиком солидным, на вид лет пятидесяти, но собеседником он оказался дружелюбным, разговорились легко и вроде как ни о чем. Беседа сама собой перешла на воспоминания о девяностых годах. Мне было особо не о чем рассказать, в те годы я оканчивал школу, поступал в институт, а он, уже зрелый человек, начинал свое дело, чтобы содержать семью. Многие в девяностых ловили рыбку в мутной воде. Он занимался скупкой и перепродажей антиквариата. Торговля стариной — штука скользкая: балансирует на грани криминала, вроде лотереи — то густо, то пусто. Нужны чутье и удача, и не человеческие, а волчьи. Немногие могут отыскать среди ветхого барахла стоящую вещь. У него было много знакомых в этой сфере. В том числе и трое друзей, о которых и пойдет речь дальше. Дело происходило в 1994 году, в Москве. Бизнес был жестко поделен по профилям — кто занимается серебром, кто живописью, кто мебелью, кто мелкими бытовыми вещами, вроде фарфора, портсигаров, подстаканников и пудрениц (попутчик мой в свое время как раз мелкашкой и пробавлялся). Но были особые категории. Вот у них уже чутье было не волчье, а шакалье. Одни торговали старыми наградными знаками и орденами, которые нищие ветераны продавали за копейки, другие — по контрабандным каналам гнали за кордон уникальные иконы. Ездили бойкие парни по глухим вымирающим деревням и скупали у старух за бесценок образа. Таких называли «старушатниками». Говорят, доходило и до убийств, если икона была особенно ценной. Были у этого мужика трое знакомых «старушатников». Один — Санек, простой парень, уже отсидевший по малолетке, по мелкой воровской статье, отличный шофер со своим внедорожником, второй — Стас — ловкач, манипулятор, барыга, его папаша в советское время работал в торговле, как тогда говорили — «имел блат на дефицит». Когда Союз рухнул, Стас вспомнил старые отцовские связи. Был из тех ребят, которые могут в аду угли втридорога продать. И третий — Олег, в этой компании птица залетная, экзотическая. Отец его был крупным партийцем, потом в девяностых годах открыл свое дело. Был вхож в политические круги, на больших деньгах вырастил балованного единственного сына, деньги на его обучение грохнул немалые, Олег окончил искусствоведческий МГУ с отличием, даже в Оксфорде слушал курсы, был неплохим знатоком русской иконописи. Всем троим в тот год было лет по 20-25. Идеальная команда. Санек и Стас рыскали по деревням — от Нижегородской области до Урала, искали бабок с иконами. Олег оценивал находки, был у них экспертом и реставратором. Прибыль имели немалую. И вот однажды Стас приезжает к Олегу и говорит: не в селе Кукуево, а считай рядом, в городе Озеры нашли женщину, у нее недавно умерла мать, девяностолетняя старуха, вроде из старообрядцев. Баба материнский дом в деревне продала, переселилась в город, а вещи распродает. Иконы я у нее смотрел, XIX век, а есть и XVIII вроде, и одна икона совсем старая. На ней изображен святой с собачьей головой. Наверное, подделка. Олег аж затрясся: «Где она живет? Поехали. Срочно». Тут, надо сказать, я мужику-попутчику совсем перестал верить, не бывает православных святых с собачьими головами. Но из вежливости слушал. Уже потом, когда вернулся домой, посмотрел в сети. Оказалось, он не соврал: был такой святой — Христофор Песьеглавец. Только его зверообразные изображения в первой половине XVIII века были запрещены церковью. Их сохранилось очень мало. Сейчас это музейный раритет, который на черном рынке стоит огромные деньги. Короче, вся троица едет к бабе в Озеры. Панельная девятиэтажка, бедная квартира. Живут две женщины — мать и дочь. Мать — заморенная работой баба за пятьдесят, продавщица в водочном отделе круглосуточного магазина, сутки через трое и дочка — даун. Врожденная дебилка, глаза косые, лицо плоское. Живут на мизерную зарплату матери и на пособие дочери-инвалида. Дочке под тридцать лет, а мозги у нее, как у семилетнего ребенка, слабоумная. Но кое-как по хозяйству помогает, себя обслуживает, чистоплотная. Баба от нужды продавала семейные иконы. Но все иконы — обычные, много не наваришь. Только Олег заикнулся про святого с собачьей головой, даже в руки взял — баба доску отняла, сказала: «Эту умирать буду — не продам. Мать не велела». И уперлась. Никак ее не уговоришь. Нет и все тут. Ни за какие деньги. Трое друзей вернулись в гостиницу ни с чем. Олег накручивал остальных: ребята, икона не имеет цены, такой шанс выпадает раз в сто лет, мы за нее такой джек-пот сорвем — двадцать лет будем на дивиденды баб на Багамы катать. Водила Санек сказал: «У них на двери замок хлипкий, я такие ломал. Не впервой».
Стас предложил: «Надо ей втрое сумму обещать. Или припугнуть». Олег еще коньяку выпил и улыбнулся: «Не, мы ни на грабеж, ни на мокруху не пойдем. Надо брать хитростью». Олег был видным парнем, на таких бабы западают, как на киноактеров. Молодой, белобрысый, поджарый, спортивный. Сауны, салоны красоты, тренажерные залы — красавчик, как с картинки в журнале. В «фирму» упакован с ног до головы. Холеный джентльмен. Как бы сейчас сказали, «метросексуал». К утру план был готов. Когда строптивая баба ушла на суточную работу, Олег выследил ее дочь-дауна у магазина. Заговорил красиво, цветочки подарил, плюшевую игрушку какую-то, много ли идиотке надо, она одно платье пять лет носила, стираное и драное, алкоголя сроду не пробовала. У нее, конечно, мозги, как у первоклассницы, но тело — женское. А тело перезрело и своего требует. Слабоумная разомлела, смотрела на Олега, как на принца из сказки. Олег купил бутылку ликера, так и сяк ее уламывал, болтал про любовь и своего добился. Дурочка его сама привела в квартиру и открыла дверь. Но, видимо, мать ее научила остерегаться людей, она была недоверчива, не при ней же икону хватать. Пришлось Олегу дурочку поить (он в ликер незаметно клофелин подбрасывал) и даже вступить с ней в связь. Потом парням в баньке рассказывал, как анекдот, что она девушкой была, кровь у нее выступила. Баба она и есть баба, так он говорил — главное, на лицо не смотреть. Все одинаково устроены. Когда алкоголь и таблетки подействовали, дебилка уснула, Олег икону с песьим святым снял со стены и девке в кулак сунул мелкие купюры — пусть ее мать не думает, что задаром ушло добро. Дочка отработала натурой. Олег махнул с добычей в гостиницу. Озеры город небольшой. Наверное, соседи сказали матери, что дочь привела в дом чужого. Когда трое «старушатников» в машину грузились, мать прибежала, растрепанная вся, страшная. Они над ней смеялись, Санек ее в грудь толкнул, чтобы не лезла, не мешала. Все равно ничего не докажет, у них в милиции все схвачено. Сама виновата, что дочку в больницу не сдала, а икону твою мы не видели. Докажи сначала. И тогда мать крикнула: «Да чтоб ваша жадность у вас на лицо вылезла, сволочи!»Заржали. Уехали в Москву. Икону святого-псоглавца загнали за рубеж по черным каналам за бешеные деньги. Разделили навар между собой. Стали жить. Через месяц Санек собрался жениться. Накануне устроил мальчишник в ресторане. И Олег-эстет и Стас-деляга были на этом застолье. Санек шутки шутил, пил без меры, в караоке шансон орал. Решил закусить деревенским салом, потянул на вилке в рот, заглотнул, повалился под стол с хрипом. Пьяные дружки не сразу сообразили, думали, шутит, стали тормошить — а он весь синий. Подавился салом и задохнулся. Вместо свадьбы были похороны. Даже хоронили Санька в том костюме, который для ЗАГСа купил. Глупая смерть. У Стаса была любовница, из новоиспеченных «моделей»: ноги от ушей, глаза коровьи, волосы — блонд. Он давно с ней крутил, она сама приехала из провинции «покорять Москву», а у него деньги и трехкомнатная квартира в Доме на Набережной. Как-то раз эта любовница звонит рассказчику-мужику (потом выяснилось, что она на мобиле Стаса все номера набирала, не знала со страху, кому позвонить) и ревет в трубку: — Остановите его, он жрет!Выяснилось, что Стас ни с того, ни с сего накупил в супермаркете жратвы, как на большой праздник, вся кухня была заставлена пакетами, да еще и из ресторанов доставку заказал. Сел за стол, глаза белые, пустые, и давай в себя жадно пихать что ни попадя. Колбасу, хлеб, сырую крупу, консервы, сухие дрожжи, пиццу, сливки, макароны и прочий фастфуд, все вперемешку. Любовница пыталась помешать, он ее выгнал на лестницу и дверь запер. Мужик-рассказчик пожалел девку, приехал под утро, но было уже слишком поздно. За несколько часов обжорства Стас-деляга умер, то ли от разрыва желудка, то ли от заворота кишок, то ли задохнулся рвотными массами. Так его и нашли менты, которые вскрыли квартиру. Выяснилось, что в его «угощении» алкоголя не было. Раньше Стас себя так не вел и наркотики не употреблял. Про Олега рассказчик долго ничего не знал. Олег и вовсе исчез на полгода. И вдруг — звонит. Нужна помощь. С Олегом тот мужик пересекался редко, как со знатоком старины. Тот ему помогал в былые годы, не жадничал. Делать нечего, приехал. Олег открыл дверь и мужик его не узнал. Вместо спортивного красавца он увидел натуральную гору жира, брюхо на ножках. Щеки круглые, дутые, как у трубача, четыре подбородка, пузо такое, что Олег его двумя руками обхватить не мог, пальцы на пупке не сходились. Все что от него прежнего осталось — глаза и светлые волосы. Да и то глаза жиром заплыли до неузнаваемости. В тот день Олег ему всю эту историю с песьей иконой и дебилкой рассказал в подробностях. После смерти Санька и Стаса, Олега начало разносить не по дням, а по часам. Он и на жестких диетах сидел и спортом пытался заниматься, пока был еще в состоянии бегать и педали крутить, потом и ходить мог уже с трудом. Врачи ничем помочь не могли, родители по монастырям его возили — никакого толка. Олег жирел изо дня в день, до тех пор, пока его не раздуло изнутри до безобразия. Что ни день, то на килограмм тяжелел, а то и на два, и это притом, что почти ничего не ел. Олег перед тем мужиком плакал, просил его, чтобы он съездил к бабе в Озеры, передал ей от него конверт с долларами, пусть хоть за баксы простит. Ту икону уже было не вернуть — продали с аукциона в Европе. Бабу и дочку ее Олег поминал не добром, давился одышкой. Желал, чтобы они сдохли, жаловался, что молодость ему загубили. На глазах у рассказчика Олег от злобы побагровел, и средняя пуговица с рубашки отлетела. Рассказчик в Озеры съездил под Новый Год. Поговорил с соседями. Никто ничего о той женщине дурного не сказал. Обычная продавщица. Не ведьма, не экстрасенс, не гадалка. Тихая обывательница, каких сотни по России в маленьких городах не живут, а выживают. Он узнал, что дочка ее, даун, умерла после родов, от кровотечения. Младенец тоже не выжил, родился недоношенным. По всем прикидкам — отцом ребенка был Олег, больше некому. Мужик звонил женщине в дверь, та не открыла. Даже через дверь не поговорила. Конверт с деньгами он оставил под ковриком на пороге снаружи. Вскоре Олег умер от инфаркта в частной лечебнице. Весил он перед смертью более трехсот килограммов, уже не вставал, делал под себя. Умирал плохо, медленно. Меньше чем за год троих друзей «старушечников», охотников за иконами, уложили, кого на Ваганьково, кого на Миусском кладбище. Не впрок пошел проданный образ святого с песьей головой. Мужик тот, рассказчик, после этого случая антикварный бизнес оставил, занялся более спокойным делом, букинистикой. В Питере у него магазин. Живет честно, уже внуки есть. Скорее всего, он мне наврал. Мало ли на свете бывает совпадений, гормональные болезни никто еще не отменял. Я не принял рассказ в поезде на веру, но кое-что зацепило. Вот такие дела.