Хозяин избыСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

До сих пор, вспоминая это странное происшествие, я испытываю смешанные чувства: удивление, замешательство, благодарность и тревогу – неизменную спутницу любого сверхъестественного события, врывающегося в нашу жизнь. Минули десятилетия, но ничего более странного и необъяснимого, чем произошедшее в тот непогожий весенний вечер, со мной не случалось…Календарь упорно твердил, что наступил апрель, но отвратительная погода больше подходила для последней недели ненастного октября. Дождь хлестал с низкого темного неба упорно и яростно; порой он ослабевал, но ни разу не прекращался полностью, наверное, дней шесть. Даже дни казались мрачными; что говорить о хмуром непроглядном мраке ночей, наполненных монотонным шумом дождя, жалобными стонами и завываниями порывистого ветра и промозглым холодом. Иногда, ради разнообразия, глухо, словно бы нехотя принимался рокотать гром; вдали, над лесом, можно было наблюдать ослепительные вспышки бледных молний, прорезывавших черные небеса. Иногда гроза подходила совсем близко. Как ни прискорбно, именно в эту пору по долгу службы мне нужно было совершить путешествие из одного города в другой: названия их никакого значения для моей истории не имеют. Езда по нашим дорогам сама по себе – испытание не для слабонервных, а в такую погоду поездка и вовсе превращалась в изощренный вид пытки. Трясясь в экипаже от холода, кочек и ям, я думал только о том моменте, когда переступлю, наконец, порог трактира или гостиницы, где смогу согреться и дать отдых измученному продолжительным пребыванием в одной и той же позе организму. Мой кучер, Иван, придерживался того же мнения. Бедолаге приходилось еще хуже, чем мне: я-то хотя был защищен от дождя крышей экипажа. Тот вечер ничем не отличался от других до тех самых пор, пока наш экипаж не увяз в грязи. Поскольку было уже около десяти вечера, задержка привела меня в еще большее раздражение: ведь она отдаляла меня от долгожданного теплого очага и сытного ужина. Судя по резкой и сочной брани Ивана, сыпавшейся на лошадей, он пребывал в еще более расстроенных чувствах. С большой неохотой я вылез из экипажа и сразу же выругался: дорога превратилась в омерзительную грязную жижу. Мои ботинки были безнадежно испорчены, как и брюки. - Что стряслось? – спросил я у Вани, хотя ответ и так был очевиден. Дождь лил не первый день; неудивительно, что дороги развезло. Ваня в нескольких сильных выражениях обрисовал ситуацию, заодно безжалостно пройдясь по родословной ни в чем не повинных лошадей. Вот их он упрекал напрасно: бедняги изо всех сил старались вытянуть экипаж из грязи, и, конечно, им происходящее нравилось не больше, чем нам. Но, как ни старались они, как ни надрывались, как ни изощрялся Ваня в проклятиях, всё было бесполезно. Пару раз прежде мы уже попадали в такие переделки, но удавалось вытянуть завязшее колесо; теперь же, видимо, без посторонней помощи было не обойтись. И всё это в каких-то нескольких километрах от города!- Ну, вот что, барин, – изрек, наконец, Ваня, тяжело вздыхая, – берите-ка вы эту негодную скотину да езжайте вперед! Сами устраивайтесь на ночлег, а мне пришлите кого в подмогу. Я тут посторожу пока. Нельзя сказать, что эта идея мне понравилась. Я плохо ездил верхом, особенно в кромешной тьме, под дождем и на неоседланной лошади. Я решительно возразил, что пусть лучше сам Ваня отправляется вперед, а я подожду его здесь; парня оказалось несложно соблазнить заманчивыми картинами огня в камине, горячей еды и дармовой выпивки. Вскоре он распряг одну из двух лошадей и умчался прочь; я же остался печально раздумывать о том, не лучше ли было, действительно, самому отправиться на поиски помощи и благ цивилизации. Делать было нечего; я снова залез в экипаж, где предался угрюмым мыслям. Минуты текли одна за другой; Иван всё не возвращался. Наконец, я встревожился. Ваня никак не мог, позабыв обо мне, весело проводить время в трактире: на такое он не был способен. Наверное, с ним случилось что-то. Некоторое время я мрачно перебирал в уме всевозможные несчастья, поджидающие одинокого путника, а затем, решив, что не могу больше сидеть и ждать неизвестно чего, снова вылез из экипажа. По моим предположениям, до города было недалеко. Ведя за собой лошадь, я с фонарем в руке медленно двинулся вдоль дороги, стараясь не обращать внимания на ледяные потоки воды и пронизывающий до самых внутренностей ветер. Как выяснилось впоследствии, мне чудесным образом удалось сбиться с дороги. Неизвестно, куда бы я забрел, если бы четвертью часа позже не заметил вдалеке робкий золотистый огонек освещенного окна. Ничто другое не было мне так желанно; за ночлег я в ту минуту отдал бы все сокровища мира. Вскоре я уже стучался в покосившуюся дверь низкого домика, окруженного, насколько мог я видеть, ухоженным садом. Всходы еще только пробивались, но чувствовалось, что у трудившегося здесь заботливые и умелые руки. До сих пор, вспоминая это странное происшествие, я испытываю смешанные чувства: удивление, замешательство, благодарность и тревогу – неизменную спутницу любого сверхъестественного события, врывающегося в нашу жизнь. Минули десятилетия, но ничего более странного и необъяснимого, чем произошедшее в тот непогожий весенний вечер, со мной не случалось…Календарь упорно твердил, что наступил апрель, но отвратительная погода больше подходила для последней недели ненастного октября. Дождь хлестал с низкого темного неба упорно и яростно; порой он ослабевал, но ни разу не прекращался полностью, наверное, дней шесть. Даже дни казались мрачными; что говорить о хмуром непроглядном мраке ночей, наполненных монотонным шумом дождя, жалобными стонами и завываниями порывистого ветра и промозглым холодом. Иногда, ради разнообразия, глухо, словно бы нехотя принимался рокотать гром; вдали, над лесом, можно было наблюдать ослепительные вспышки бледных молний, прорезывавших черные небеса. Иногда гроза подходила совсем близко. Как ни прискорбно, именно в эту пору по долгу службы мне нужно было совершить путешествие из одного города в другой: названия их никакого значения для моей истории не имеют. Езда по нашим дорогам сама по себе – испытание не для слабонервных, а в такую погоду поездка и вовсе превращалась в изощренный вид пытки. Трясясь в экипаже от холода, кочек и ям, я думал только о том моменте, когда переступлю, наконец, порог трактира или гостиницы, где смогу согреться и дать отдых измученному продолжительным пребыванием в одной и той же позе организму. Мой кучер, Иван, придерживался того же мнения. Бедолаге приходилось еще хуже, чем мне: я-то хотя был защищен от дождя крышей экипажа. Тот вечер ничем не отличался от других до тех самых пор, пока наш экипаж не увяз в грязи. Поскольку было уже около десяти вечера, задержка привела меня в еще большее раздражение: ведь она отдаляла меня от долгожданного теплого очага и сытного ужина. Судя по резкой и сочной брани Ивана, сыпавшейся на лошадей, он пребывал в еще более расстроенных чувствах. С большой неохотой я вылез из экипажа и сразу же выругался: дорога превратилась в омерзительную грязную жижу. Мои ботинки были безнадежно испорчены, как и брюки. - Что стряслось? – спросил я у Вани, хотя ответ и так был очевиден. Дождь лил не первый день; неудивительно, что дороги развезло. Ваня в нескольких сильных выражениях обрисовал ситуацию, заодно безжалостно пройдясь по родословной ни в чем не повинных лошадей. Вот их он упрекал напрасно: бедняги изо всех сил старались вытянуть экипаж из грязи, и, конечно, им происходящее нравилось не больше, чем нам. Но, как ни старались они, как ни надрывались, как ни изощрялся Ваня в проклятиях, всё было бесполезно. Пару раз прежде мы уже попадали в такие переделки, но удавалось вытянуть завязшее колесо; теперь же, видимо, без посторонней помощи было не обойтись. И всё это в каких-то нескольких километрах от города!- Ну, вот что, барин, – изрек, наконец, Ваня, тяжело вздыхая, – берите-ка вы эту негодную скотину да езжайте вперед! Сами устраивайтесь на ночлег, а мне пришлите кого в подмогу. Я тут посторожу пока. Нельзя сказать, что эта идея мне понравилась. Я плохо ездил верхом, особенно в кромешной тьме, под дождем и на неоседланной лошади. Я решительно возразил, что пусть лучше сам Ваня отправляется вперед, а я подожду его здесь; парня оказалось несложно соблазнить заманчивыми картинами огня в камине, горячей еды и дармовой выпивки. Вскоре он распряг одну из двух лошадей и умчался прочь; я же остался печально раздумывать о том, не лучше ли было, действительно, самому отправиться на поиски помощи и благ цивилизации. Делать было нечего; я снова залез в экипаж, где предался угрюмым мыслям. Минуты текли одна за другой; Иван всё не возвращался. Наконец, я встревожился. Ваня никак не мог, позабыв обо мне, весело проводить время в трактире: на такое он не был способен. Наверное, с ним случилось что-то. Некоторое время я мрачно перебирал в уме всевозможные несчастья, поджидающие одинокого путника, а затем, решив, что не могу больше сидеть и ждать неизвестно чего, снова вылез из экипажа. По моим предположениям, до города было недалеко. Ведя за собой лошадь, я с фонарем в руке медленно двинулся вдоль дороги, стараясь не обращать внимания на ледяные потоки воды и пронизывающий до самых внутренностей ветер. Как выяснилось впоследствии, мне чудесным образом удалось сбиться с дороги. Неизвестно, куда бы я забрел, если бы четвертью часа позже не заметил вдалеке робкий золотистый огонек освещенного окна. Ничто другое не было мне так желанно; за ночлег я в ту минуту отдал бы все сокровища мира. Вскоре я уже стучался в покосившуюся дверь низкого домика, окруженного, насколько мог я видеть, ухоженным садом. Всходы еще только пробивались, но чувствовалось, что у трудившегося здесь заботливые и умелые руки.

Пока такие мысли проносились в моей голове, за дверью послышались шаркающие шаги, а затем на меня упал яркий прямоугольник золотого света, заставивший меня заморгать. По ту сторону двери стоял древний сгорбленный старик с белыми, как снег, волосами, и потускневшими светло-голубыми глазами. Увидев меня, жалкого и продрогшего до костей, он огорченно покачал головой и скорее пригласил меня в дом. Обстановка была очень бедной, если не сказать, убогой. Но ярко пылавший в пузатой печи огонь превратил для меня это непритязательное жилище в роскошный дворец. Я жадно протянул окоченевшие руки к живительному теплу. Старик смотрел на меня грустно. - Нечем мне угостить вас, путник, – промолвил он виновато. – Из еды у меня одни только сухари, да еще можно подогреть воды на огне: всё же лучше, чем ничего. Мне стало стыдно, что я попросил приюта у этого человека, как видно, пребывавшего в крайней бедности. Ему достаточно своих забот и огорчений, а тут еще я свалился, как снег на голову. Коротко я поведал ему о приключившемся с моим экипажем несчастье и сказал, что желаю только лишь провести эту ночь в его доме, не становясь для хозяина обузой. Крыша над головой на одну ночь – вот всё, что мне нужно. Старик ответил мне очень приветливо, заверив, что всегда рад оказать любую посильную помощь. Постепенно мы разговорились с ним; о себе мне было добавить почти нечего, а он поведал, что служит смотрителем на местном кладбище. На мой осторожный вопрос, не слишком ли мрачная это профессия, он с улыбкой ответил, что, напротив, ухаживая за могилами среди тишины и покоя, чувствуешь удивительное умиротворение и тягу к жизни. Еще он добавил, что мертвым, несомненно, нравится, когда за их могилами тщательно следят и ухаживают; это прозвучавшее странно и жутковато утверждение заставило меня переменить тему разговора. Затем старик устроил меня как можно уютнее возле печки, погасил лампу, и уже пятью минутами позже я, утомленный тяготами дороги, провалился в сон. Утром старика в доме я не обнаружил: вероятно, он отправился куда-то по своим делам, постаравшись меня не разбудить. Впервые за долгое время меж облаками появился просвет; яркие солнечные лучи лились в окно, безжалостно выставляя напоказ кричащую нищету жилища старого смотрителя кладбища. Я поразился тому, насколько необжитым и заброшенным всё здесь выглядит. Паутина в углах, серые клочья пыли повсюду – если старик и следил за кладбищем, то на поддержание порядка дома сил и времени у него явно не хватало. Хорошенько осмотрев разрушающийся ветхий домик и снова поразившись его бедности, я, оставив на лавке возле печи деньги для хозяина, покинул его дом: мне требовалось продолжать путь. Позже выяснилось, что своим исчезновением я заставил немало поволноваться Ивана. Сам он заблудился, пока ехал в город; вот почему к экипажу он вернулся уже глубоко за полночь. Остаток же ночи преданный малый искал меня, воображая самое худшее. - Уж думал, вас заели упыри с местного кладбища, – серьезно сообщил Иван. Посмеявшись вместе над нашими ночными приключениями, мы продолжили путь. Случившееся изгладилось бы из моей памяти, если бы мне не пришлось годом позже проезжать по той же самой дороге. На этот раз я остановился в местной гостинице, где за стаканом глинтвейна разговорился с владельцем этого достойного заведения и его супругой. В пространных выражениях я восхвалил гостеприимство и отзывчивость кладбищенского сторожа и спросил, что с ним сталось. Оба моих собеседника заметно огорчились. - Да, уж такой был сердечный человек, добрый и кроткий, – промолвила женщина. – Каждому поможет, каждого приютит. - Совсем не думал о себе! – поддержал ее супруг. – Отдаст последнее, лишь бы сделать другому добро. Жаль, мало теперь таких людей!- Так он умер? – вскричал я в крайнем расстройстве. – Недавно?- Да нет, в феврале уж было три года, как он скончался. Я сидел, ничего не понимая. Ведь я видел его, абсолютно живого, всего год назад!- Три года? – переспросил я удивленно. – Вы уверены?- Конечно. В тот год еще моя крестница умерла от оспы, ах, бедная Сонечка! И Федор Николаевич умер в ту же зиму. Он жил так уединенно; его нашли мертвым в его домике. С тех пор никто там не живет: люди не хотят селиться рядом с кладбищем, да еще так далеко от города. У меня хватило ума не упоминать о собственной встрече со стариком всего год назад. - Как печально, – только и произнес я. - И не говорите. У него нет родственников, но видели бы вы, сколько людей пришли на его похороны! У всех осталась о нем только добрая память. - Но вот что удивительно, – хозяин гостиницы вдруг принял таинственный вид. – Хотя нового смотрителя для кладбища найти не удалось, могилы всё равно такие ухоженные и опрятные, будто кто-то следит за ними. Даже те, к которым никто не приходит. Странно, правда?Не помню, что я ответил, только на следующий день я отправился сам на кладбище, спокойное и тихое. Бродя среди аккуратных могил, крестов и статуй, наконец, я нашел плиту с именем: Серафимов Федор Николаевич, – и годами жизни. Стоя под раскидистым вязом, долго и пораженно я вглядывался в цифры, размышляя, как мог стать гостем человека, уж два года как мертвого.