Холст. Масло…Страшные рассказы, мистические истории, страшилки

Обстановка не располагала к увеселительной прогулке. Сначала заставили отстоять длинную очередь, берущую начало еще на улице, затем вытерпеть давку в тесном гардеробе, а после - ждать экскурсовода у турникетов под строжайшим надзором охранника и Кристины Альбертовны. Учительница по МХК, организовавшая сие замечательное мероприятие, то и дело повышала голос на подопечных, сетуя по поводу и без. Как правило, нотации были адресованы мужской половине класса. Миша Гаврилов пропускал их мимо ушей, ведь главным непоседой оставался Женя, проделки которого вносили большой сумбур в и без того неспокойный детский коллектив. Этот шкодливый мальчишка мог вывести из себя любого, даже самого терпеливого и понимающего педагога. То драку затеет на пустом месте, то девочку до слез доведет своими выходками. И, как это обычно бывает, его неблагонравное поведение служило импульсом, побуждающим остальных ребят поступать соответствующе. Миша не был исключением, потому как знал, что на его шалости падает тень проступков однокашника, несомненно, более тяжких и возмутительных. Поэтому томительное ожидание в тускло освещенном вестибюле Гаврилов скрасил приставаниями к Юле Нечаевой. Никакого романтичного подтекста в этом не наблюдалось. Возраст обоих не располагал к флирту, а потворствовал скорее мелким глупостям, по причине которых Нечаева, пресыщенная избытком внимания к себе, страдала от некрасивого обращения. - Кристина Альбертовна, скажите Гаврилову, чтоб не щипался! - недовольно закричала девочка. Она не выговаривала «р», посему ее возмущение усугубилось насмешками со стороны тех, для кого картавость считалась признаком ущербности. - А ну живо перестали! - рявкнула учительница, выразительно нахмурив брови. Гид, будто зная, когда появиться, воспользовалась моментом и обратила на себя внимание скупыми приветственными словами, в которых, кроме дежурной любезности, угадывалось дурное настроение. «Скучнее этого дня может быть только понедельник», - подумал Миша, с неохотой выслушивая монотонную речь о правилах поведения в музее. - Запрещается трогать музейные экспонаты, бегать по коридорам и шуметь, - говорила экскурсовод. - Ах, да! Совсем забыла. В картинной галерее требуется сохранять дистанцию по отношению к рассматриваемому полотну. Для этого существует ограничительная линия, заходить за которую категорически нельзя, - на последнем слове был сделан акцент. Каждому вручили карту музея. Гаврилов окинул небрежным взглядом количество залов и фыркнул. - Похоже, мы тут надолго… - шепнул он на ухо Диме Антипову. Тот, пожав плечами, предложил товарищу фруктовую жвачку. Вопреки скепсису мальчишек, музею нашлось, чем удивить. Мише очень нравились рыцари, поэтому при виде средневековых доспехов и оружия он не смог скрыть восторга. Руки буквально охватил зуд. Так хотелось дотронуться до клейморы или фламберга, но те находились либо под стеклом, либо висели слишком высоко, чтобы их достать. Впечатление усиливалось от того, что Гаврилов ранее никогда не видел ничего подобного. Все его знания и представления о мире ристалищ, кровавых битв и придворных интриг он подчерпнул из кино и видеоигр. Поэтому близость к предметам старины превратила его на несколько часов в послушного и внимательного ребенка. Однако с каждым новым залом Мишин энтузиазм таял на глазах. Щиты со скрещенными мечами сменились массивными гобеленами, на место фигурам латников пришли сначала скульптуры, а затем бытовые безделицы. Несколько комнат спустя и вовсе осталась одна живопись. Сперва мрачно религиозная, с искаженными представлениями о перспективе. Затем особо пафосная в своей вычурной красоте, где обнаженные дамы и юноши разыгрывали между собой сценки из античной истории. Далее следовали погруженные в полумрак лица, а после них - натюрморты во всем их разнообразии: цветы, фрукты, кухонная утварь, красочный ассортимент мясных и рыбных лавок. Груда убитых туш, отрубленные головы, безвольно лежащая дичь с пустыми глазами. - Вот, посмотрите-ка, - гид остановилась у одного из полотен. - Может показаться, что перед нами обыкновенный стол, накрытый для трапезы. Глиняный кувшин, ломоть хлеба, неочищенное яблоко, затухшая свеча… Чем руководствовался художник? Что он хотел показать?Вразумительного ответа экскурсовод не получила. Вместо этого Надя, самая высокая девочка в классе, полюбопытствовала: «А что такое трапеза?». Вопрос не вызвал у музейного работника улыбку, так как любое невежество, пускай и со стороны детей, по ее мнению, не заслуживало снисхождения. Тем не менее пострадать суждено было не Наде, а Кристине Альбертовне. - Что вы за учитель, если ваши дети не знают слово «трапеза»? - сказано это было мягким, но осуждающим тоном врача-стоматолога, ставящего пациенту в упрек его пренебрежительное отношение к собственным зубам. Меж тем жвачка уже стала безвкусной, превратившись в пресный комочек, вызывающий лишь сухость во рту. Обстановка не располагала к увеселительной прогулке. Сначала заставили отстоять длинную очередь, берущую начало еще на улице, затем вытерпеть давку в тесном гардеробе, а после - ждать экскурсовода у турникетов под строжайшим надзором охранника и Кристины Альбертовны. Учительница по МХК, организовавшая сие замечательное мероприятие, то и дело повышала голос на подопечных, сетуя по поводу и без. Как правило, нотации были адресованы мужской половине класса. Миша Гаврилов пропускал их мимо ушей, ведь главным непоседой оставался Женя, проделки которого вносили большой сумбур в и без того неспокойный детский коллектив. Этот шкодливый мальчишка мог вывести из себя любого, даже самого терпеливого и понимающего педагога. То драку затеет на пустом месте, то девочку до слез доведет своими выходками. И, как это обычно бывает, его неблагонравное поведение служило импульсом, побуждающим остальных ребят поступать соответствующе. Миша не был исключением, потому как знал, что на его шалости падает тень проступков однокашника, несомненно, более тяжких и возмутительных. Поэтому томительное ожидание в тускло освещенном вестибюле Гаврилов скрасил приставаниями к Юле Нечаевой. Никакого романтичного подтекста в этом не наблюдалось. Возраст обоих не располагал к флирту, а потворствовал скорее мелким глупостям, по причине которых Нечаева, пресыщенная избытком внимания к себе, страдала от некрасивого обращения. - Кристина Альбертовна, скажите Гаврилову, чтоб не щипался! - недовольно закричала девочка. Она не выговаривала «р», посему ее возмущение усугубилось насмешками со стороны тех, для кого картавость считалась признаком ущербности. - А ну живо перестали! - рявкнула учительница, выразительно нахмурив брови. Гид, будто зная, когда появиться, воспользовалась моментом и обратила на себя внимание скупыми приветственными словами, в которых, кроме дежурной любезности, угадывалось дурное настроение. «Скучнее этого дня может быть только понедельник», - подумал Миша, с неохотой выслушивая монотонную речь о правилах поведения в музее. - Запрещается трогать музейные экспонаты, бегать по коридорам и шуметь, - говорила экскурсовод. - Ах, да! Совсем забыла. В картинной галерее требуется сохранять дистанцию по отношению к рассматриваемому полотну. Для этого существует ограничительная линия, заходить за которую категорически нельзя, - на последнем слове был сделан акцент. Каждому вручили карту музея. Гаврилов окинул небрежным взглядом количество залов и фыркнул. - Похоже, мы тут надолго… - шепнул он на ухо Диме Антипову. Тот, пожав плечами, предложил товарищу фруктовую жвачку. Вопреки скепсису мальчишек, музею нашлось, чем удивить. Мише очень нравились рыцари, поэтому при виде средневековых доспехов и оружия он не смог скрыть восторга. Руки буквально охватил зуд. Так хотелось дотронуться до клейморы или фламберга, но те находились либо под стеклом, либо висели слишком высоко, чтобы их достать. Впечатление усиливалось от того, что Гаврилов ранее никогда не видел ничего подобного. Все его знания и представления о мире ристалищ, кровавых битв и придворных интриг он подчерпнул из кино и видеоигр. Поэтому близость к предметам старины превратила его на несколько часов в послушного и внимательного ребенка. Однако с каждым новым залом Мишин энтузиазм таял на глазах. Щиты со скрещенными мечами сменились массивными гобеленами, на место фигурам латников пришли сначала скульптуры, а затем бытовые безделицы. Несколько комнат спустя и вовсе осталась одна живопись. Сперва мрачно религиозная, с искаженными представлениями о перспективе. Затем особо пафосная в своей вычурной красоте, где обнаженные дамы и юноши разыгрывали между собой сценки из античной истории. Далее следовали погруженные в полумрак лица, а после них - натюрморты во всем их разнообразии: цветы, фрукты, кухонная утварь, красочный ассортимент мясных и рыбных лавок. Груда убитых туш, отрубленные головы, безвольно лежащая дичь с пустыми глазами. - Вот, посмотрите-ка, - гид остановилась у одного из полотен. - Может показаться, что перед нами обыкновенный стол, накрытый для трапезы. Глиняный кувшин, ломоть хлеба, неочищенное яблоко, затухшая свеча… Чем руководствовался художник? Что он хотел показать?Вразумительного ответа экскурсовод не получила. Вместо этого Надя, самая высокая девочка в классе, полюбопытствовала: «А что такое трапеза?». Вопрос не вызвал у музейного работника улыбку, так как любое невежество, пускай и со стороны детей, по ее мнению, не заслуживало снисхождения. Тем не менее пострадать суждено было не Наде, а Кристине Альбертовне. - Что вы за учитель, если ваши дети не знают слово «трапеза»? - сказано это было мягким, но осуждающим тоном врача-стоматолога, ставящего пациенту в упрек его пренебрежительное отношение к собственным зубам. Меж тем жвачка уже стала безвкусной, превратившись в пресный комочек, вызывающий лишь сухость во рту. Урн поблизости не наблюдалось, и Миша был озадачен вопросом, как избавиться от мусора. Гид безынтересно вещала о том, как художники семнадцатого века рассуждали о скоротечности человеческой жизни. Оказывается, все эти вещи рисовались неспроста, а с какой-то конкретной целью. Эти искусствоведческие факты могли быть занимательны, если бы ораторские навыки простирались многим дальше усыпляющих интонаций. Гаврилов отошел от группы и, улучив мгновение, когда мимо проходила толпа китайских туристов, свернул обратно к средневековой экспозиции. Мальчишке захотелось снова взглянуть на алебардщика. В прошлый раз Мише не удалось его толком рассмотреть из-за Кристины Альбертовны, подгоняющей детей под предлогом экономии времени экскурсовода. Но то ли Гаврилов плохо запомнил дорогу, то ли переоценил свои навигационные способности, то ли карта-схема оказалась бракованной, то ли еще что, но он заблудился. Как назло было безлюдно. Стул смотрителя пустовал. Миша огляделся. Вокруг висели картины. Большие и маленькие. Самые разные. Из открытых дверных порталов виднелось продолжение галереи, которая, как выяснилось, простиралась еще на несколько вытянутых комнат. Гаврилов сделал шаг назад. За спиной раздался короткий смешок. Миша резко обернулся. Никого. Неужели почудилось? Решил попытать счастье отыскать дорогу назад, но наступил на что-то мокрое. В свете люстры на полу поблескивали отпечатки влажных ног. Мальчик пошел по следам, но уперся в стену. - Je m«appelle Chlo, - прочирикал мелодичный голос где-то неподалеку. Гаврилов вздрогнул. Около него стояла босая девочка в платьице, насквозь промокшая. Рыженькая незнакомка с болезненно бледной кожей смотрела на мальчика удивленно. Широко посаженные небесно-голубые глаза скрывали в себе какую-то только им ведаемую печаль. - Кто ты? - спросил Миша. Девочка его не поняла, но не растерялась. Сделав книксен, произнесла: «Mon nom est Chlo». Прядка волос упала на лоб, разделив его пополам. - А? - протянул Гаврилов. - Так ты русского не знаешь! Что такое Хлои?Собеседница приободрилась. На последнем слове она закивала головой, похлопывая ладонью по груди. - Ты Хлои? Тебя так зовут?Открывшаяся истина слегка выбила из колеи, но ученик Кристины Альбертовны не растерялся: «Ду ю спик инглиш?». Девочку буквально на секунду одолело смущение. Потом Хлои вдруг расцвела в улыбке, словно ей на ум пришла какая-то замечательная идея. Она подбежала к огромному холсту, вместившему внушительных размеров парусник, и указала на вымпел корабля. Миша не был сведущ в вопросах геральдики и уж тем более не знал, что означают золотые лилии. - Ты оттуда? Что это за страна? Почему ты такая мокрая?Девочка вслушивалась в русскую речь, силясь вычленить из нее знакомые звуки. Бормоча посиневшими от холода губами какие-то непонятности, она переводила взгляд с Миши на пол и обратно. Капелька воды соскользнула с ее чуть вздернутого носика и упала вниз. Гаврилов вытащил из кармана завалявшуюся конфету и предложил Хлои. Та внимательно рассмотрела подносимый дар и взяла угощение. Гаврилов ощутил легкое прикосновение ее ледяной руки. Девочка развернула фантик и, поднеся сладость ко рту, осторожно понюхала. - Это вкусно! - сказал Миша, показав большой палец. Хлои, наконец, отважилась попробовать. «Белочка» пришлась ей по вкусу. - Merci! - пролепетала девчушка, снова поклонившись Гаврилову. - Так ты француженка! Вот оно что! - обрадовано воскликнул он. Не успел и глазом моргнуть, как Хлои предпочла исчезнуть. Подскочила и, шурша платьем, побежала по коридору. Миша ринулся за ней. Девочка бойко семенила ножками, придерживая пышную юбку. Гаврилов думал, что Хлои с ним играется, но ошибался. Она остановилась у небольшого прямоугольного полотна с видом на водоем, местами покрытый ряской. - Стой! - закричал Гаврилов, когда Хлои занесла ножку, чтобы подойти поближе. - Переступать через ограничительную линию нельзя. Девочка обернулась и, как бы прощаясь с Мишей, отправила ему воздушный поцелуй. - Ах, вот ты где! - Кристина Альбертовна, не церемонясь, потянула Мишу за ухо, тот взвыл от боли. - Бессовестный! Я тебя по всему музею ищу!За ее спиной скучковался весь класс во главе с экскурсоводом. Последнюю позабавила выходка Гаврилова, и она даже за него заступилась:- Перестаньте, Кристина Альбертовна! Разве вы не видите, у этого мальчика настоящая тяга к искусству. Ему наскучили натюрморты, и он пошел искать живопись посерьезнее. С появлением учительницы Миша потерял Хлои из виду. - Здесь была девочка! - сказал он. - Француженка. - Кроме «Утопленницы из Шампье», здесь поблизости француженок нет, - равнодушно ответила гид. - Как!? - Гаврилов обратил взгляд на то место, где до недавних пор стояла девочка в мокром платье. «Не может такого быть? Куда она подевалась?» - подумал он и поднял глаза повыше. Кристина Альбертовна что-то причитала, угрожая сообщить о Мишиной самоволке родителям, но мальчика это мало беспокоило. Он стоял и смотрел на картину. То, что было на ней изображено, ввергло Гаврилова в оцепенение. - До сих пор неизвестно, чья эта кисть, - пояснила экскурсовод, принимая оторопь Миши за восхищение мастерством художника. Девочка с рыжими волосами лежала в воде, бесцельно устремив взор в пустоту небесной выси. Зеленые узелки вен просвечивались через тонкую кожу, навевая мысль о чьей-то тяжелой утрате. Губы цвета черники окаменели, а глаза заволокла мутная пелена, словно последние слезы так и не были выплаканы. - Хлои… - прошептал Гаврилов и не заметил, как проглотил жвачку.