Хмельники и чудо-косточкаСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Все эти рассказы были услышаны в детстве, в глухой сибирской деревне под мерцание семилинейной керосиновой лампы. От отца: Случилось это глубокой осенью, когда я ехал в свой первый отпуск к матери в деревню. Сойдя с поезда на станции, мне пришлось на перекладных добираться до родного дома, так как не было тогда ни автобусов, ни асфальта, а до него ни много ни мало примерно 50 км с гаком. Осталось до родимого дома мне километров 20, а осенью день уже короткий, солнце склонилось к горизонту, расписывая в нереальные пурпурные краски горизонт с одной стороны, с другой накрывая темным холодным одеялом сырого неба. Делать нечего: поежившись, пришлось идти пешком по раскисшей дороге в холодную ночь, благо я был молод и полон сил. Дорога была более чем знакома мне, и я, согреваемый мыслями о материнском теплом доме, шагал по направлению к нему, стараясь идти не вышагивая из колеи, так как сразу на обуви возникал утяжелитель в виде прилипшего куска грязи. И когда оставалось меньше десятка километров до деревни, я решил свернуть с дороги и пройти напрямую лесом, тем самым сократив свой путь. Еле видимой лесной тропкой выйдя опять на дорогу, я увидел впереди два силуэта идущих людей. Окликнул, они остановились, подождали меня, и, когда я приблизился к ним, мы втроем молча продолжили движение. В неожиданных попутчиках я узнал нашего деревенского кузнеца и его сына, на мои вопросы они отвечали односложно и откровенно давали понять, что не будут поддерживать разговор о деревенских новостях. «Ну и черт с вами» — подумал я и молча продолжал идти в молчаливой компании. И вот идем мы, идем, и стал я замечать, что нет на знакомой с детства дороге моих ориентиров, опять же и по времени мы должны были уже давно прийти, да и уставать я начал сильно, ноги отяжелели, будто свинцом наливаться стали, а кузнец с сыном, не сбавляя шаг будто печатая его, стал удаляться от меня. На мой оклик они даже не повернулись, продолжая идти, а ночь мне показалось еще черней стала, даже силуэты дороги и деревьев вдоль нее исчезли. Через некоторое время я остался один, шагать я стал тяжело, медленно раскачиваясь из стороны в сторону, но я упрямо шел и шел, проклиная кузнеца, его кузню и сына. И вдруг я услышал кукареканье петуха, остановился, прислушался, опять запел петух, и с меня как будто сдернули легкую невесомую ткань: стою я один в лесу возле длинного бревна, а вдоль его в круговую тропа набита, понял я, что все это время вокруг этого бревна ходил, и так мне стало не по себе. Благо вскорести рассветать начало, слышу, где-то рядом деревня просыпается, ну и стал я выходить к ней. Вышел, а деревня-то моя, только вышел я к ней с другой стороны. Ничего не понимая, пришел домой, обнялся с матерью и даже не поев лег спать. Но это еще не конец, проснувшись, я сразу пошел к кузнецу домой высказать все, что о нем думаю. Когда зашел в избу, спросил, дома ли он, жена ответила, что где же ему быть, болеет и с постели не встает уже неделю. Я наврав, что пришел справиться о его здоровье, не стал задавать вопросы о сыне и, пожелав ему скорейшего выздоровления, вернулся в родную ласковую материнскую избу. Я был растерян и не знал, что же все-таки случилось, решил рассказать все своей бабке Пелагее, благо муж ее слыл в деревне знахарем и колдуном. Выслушав мой рассказ, она лукаво улыбнулась и сказала мне: «Хмельники это тебя водили, спасибо скажи, что на реку не увели за собой»Наверно во всех деревнях в чести рассказы о свиньях-оборотнях, ведьмах, домовых, русалках и т. д. Однажды услышал я от бабки, что можно таки стать невидимкой. Но для этого необходим обряд на определенную дату, не в пятницу тринадцатого, а в високосный год на первый понедельник января, после 14 числа, в полуночное время. А всего то ничего для этого и надо, сварить черного кота и найти косточку, которая и будет делать тебя невидимым. Искать косточку необходимо следующим образом, надо брать косточку в зубы и смотреть на себя в зеркало, как не увидишь себя в нем, вот и нашлась заветная косточка. И вот мы с братьями решили все-таки найти эту чудо-косточку, младшим были отловлены два черных кота в деревне, а мы со старшим затопили вечером баню крадучись от матери, т. к. топить в понедельник баню было у нас строжайше запрещено, тем более варить кота в ней. Старший забраковал одного кота из-за чуть заметного пятнышка на лапе и отпустил его, второго же приготовил для таинства. Сидим мы втроем в бане под мерцание свечного огарка, варим этого кота вспоминая и рассказывая друг другу о нечисти, о ее разгулах и шабашах. Первый ушел старший брат, видимо поняв бессмысленность нашей затеи, младший ушел ближе к полуночи, видимо испугавшись и ссылаясь на то, что он хочет спать. И вот остался я один, сижу, рассматриваю в желтом неярком свете свои подшитые валенки, да прислушиваюсь, как мыши скребутся. Нет, тишина как описывают в подобных случаях, не наступила, все звуки были мне знакомые и родные и от этого почему-то становилось еще страшнее. Все эти рассказы были услышаны в детстве, в глухой сибирской деревне под мерцание семилинейной керосиновой лампы. От отца: Случилось это глубокой осенью, когда я ехал в свой первый отпуск к матери в деревню. Сойдя с поезда на станции, мне пришлось на перекладных добираться до родного дома, так как не было тогда ни автобусов, ни асфальта, а до него ни много ни мало примерно 50 км с гаком. Осталось до родимого дома мне километров 20, а осенью день уже короткий, солнце склонилось к горизонту, расписывая в нереальные пурпурные краски горизонт с одной стороны, с другой накрывая темным холодным одеялом сырого неба. Делать нечего: поежившись, пришлось идти пешком по раскисшей дороге в холодную ночь, благо я был молод и полон сил. Дорога была более чем знакома мне, и я, согреваемый мыслями о материнском теплом доме, шагал по направлению к нему, стараясь идти не вышагивая из колеи, так как сразу на обуви возникал утяжелитель в виде прилипшего куска грязи. И когда оставалось меньше десятка километров до деревни, я решил свернуть с дороги и пройти напрямую лесом, тем самым сократив свой путь. Еле видимой лесной тропкой выйдя опять на дорогу, я увидел впереди два силуэта идущих людей. Окликнул, они остановились, подождали меня, и, когда я приблизился к ним, мы втроем молча продолжили движение. В неожиданных попутчиках я узнал нашего деревенского кузнеца и его сына, на мои вопросы они отвечали односложно и откровенно давали понять, что не будут поддерживать разговор о деревенских новостях. «Ну и черт с вами» — подумал я и молча продолжал идти в молчаливой компании. И вот идем мы, идем, и стал я замечать, что нет на знакомой с детства дороге моих ориентиров, опять же и по времени мы должны были уже давно прийти, да и уставать я начал сильно, ноги отяжелели, будто свинцом наливаться стали, а кузнец с сыном, не сбавляя шаг будто печатая его, стал удаляться от меня. На мой оклик они даже не повернулись, продолжая идти, а ночь мне показалось еще черней стала, даже силуэты дороги и деревьев вдоль нее исчезли. Через некоторое время я остался один, шагать я стал тяжело, медленно раскачиваясь из стороны в сторону, но я упрямо шел и шел, проклиная кузнеца, его кузню и сына. И вдруг я услышал кукареканье петуха, остановился, прислушался, опять запел петух, и с меня как будто сдернули легкую невесомую ткань: стою я один в лесу возле длинного бревна, а вдоль его в круговую тропа набита, понял я, что все это время вокруг этого бревна ходил, и так мне стало не по себе. Благо вскорести рассветать начало, слышу, где-то рядом деревня просыпается, ну и стал я выходить к ней. Вышел, а деревня-то моя, только вышел я к ней с другой стороны. Ничего не понимая, пришел домой, обнялся с матерью и даже не поев лег спать. Но это еще не конец, проснувшись, я сразу пошел к кузнецу домой высказать все, что о нем думаю. Когда зашел в избу, спросил, дома ли он, жена ответила, что где же ему быть, болеет и с постели не встает уже неделю. Я наврав, что пришел справиться о его здоровье, не стал задавать вопросы о сыне и, пожелав ему скорейшего выздоровления, вернулся в родную ласковую материнскую избу. Я был растерян и не знал, что же все-таки случилось, решил рассказать все своей бабке Пелагее, благо муж ее слыл в деревне знахарем и колдуном. Выслушав мой рассказ, она лукаво улыбнулась и сказала мне: «Хмельники это тебя водили, спасибо скажи, что на реку не увели за собой»Наверно во всех деревнях в чести рассказы о свиньях-оборотнях, ведьмах, домовых, русалках и т. д. Однажды услышал я от бабки, что можно таки стать невидимкой. Но для этого необходим обряд на определенную дату, не в пятницу тринадцатого, а в високосный год на первый понедельник января, после 14 числа, в полуночное время. А всего то ничего для этого и надо, сварить черного кота и найти косточку, которая и будет делать тебя невидимым. Искать косточку необходимо следующим образом, надо брать косточку в зубы и смотреть на себя в зеркало, как не увидишь себя в нем, вот и нашлась заветная косточка. И вот мы с братьями решили все-таки найти эту чудо-косточку, младшим были отловлены два черных кота в деревне, а мы со старшим затопили вечером баню крадучись от матери, т. к. топить в понедельник баню было у нас строжайше запрещено, тем более варить кота в ней. Старший забраковал одного кота из-за чуть заметного пятнышка на лапе и отпустил его, второго же приготовил для таинства. Сидим мы втроем в бане под мерцание свечного огарка, варим этого кота вспоминая и рассказывая друг другу о нечисти, о ее разгулах и шабашах. Первый ушел старший брат, видимо поняв бессмысленность нашей затеи, младший ушел ближе к полуночи, видимо испугавшись и ссылаясь на то, что он хочет спать. И вот остался я один, сижу, рассматриваю в желтом неярком свете свои подшитые валенки, да прислушиваюсь, как мыши скребутся. Нет, тишина как описывают в подобных случаях, не наступила, все звуки были мне знакомые и родные и от этого почему-то становилось еще страшнее. Тишина наступила позднее… Не знаю, наступила полночь или нет, но когда стало совсем невмоготу от своих страхов, стуча зубами, начал я вылавливать и вынимать кости из чугуна, брать их по очереди в зубы, при этом каждый раз глядя на себя в осколок зеркала. И вот, взяв очередную кость в руки, пламя свечи как-то неестественно дернулось и стало гореть неровно, будто дул на нее кто-то, а уши заложило так, что я начал слышать свое дыхание и стук сердца со стороны. Зажав кость в зубах, я с нарастающим страхом взглянул в зеркало, но себя я в нем не увидел. Из него на меня смотрел косматый старик с огромной бородой и злыми пронизывающими меня насквозь глазами, в которых я увидел себя со стороны, от этого взгляда так сжалось сердце, что я не мог не только пошевелиться, но и дышать. А глаза старика жгли и жгли меня, проникая в мое нутро и там сжимая все ледяным стальным обручем, а тело мое наоборот горело, стало так жарко, словно меня опалило пламенем, и от того ручьи пота у меня текли по всему телу, которое, как показалось мне, стало затягивать в этот осколок зеркала. Прекратилось все разом, после того как раздался хруст кости, я, видимо, перекусил эту кость зубами, все разом исчезло, свеча вновь стала гореть ровно и ярко, бросив все, я выбежал из бани и, оказавшись под одеялом с братьями, трепеща как лист, заикаясь и запинаясь, читал молитву «Отче наш». Наутро, как только встали, мы все втроем подверглись поочередной порке. Была вновь истоплена и вымыта баня, в нее первой пошла приглашенная бабка Пелагея с охапкой каких то трав и иконой. После чего в бане разрешено было вымыться и нам.