Химеры. Цикл в шести частяхСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

«… в наш век столь полюбившейся нам виртуальной интеграции, проницательный индивид чувствует их тень. Именно поэтому я не могу позволить себе привычные комфортабельные способы записи. Свои наблюдения и доводы я записываю теперь лишь в этой тетради. Большего риска я позволить не могу, хотя и не обманываюсь насчет того, что это не станет для меня панацеей, ибо задержался я в своей роли наблюдателя. Моя последняя рукопись не о восстании машин. И не о зловещем виртуальном разуме, поработившем род человеческий. Скорее, речь будет идти о людях самих и их судьбах, записанных одним наблюдателей, одиночек - искателей истины, не убоявшихся ради нее взойти на костры инквизиции. Я не считаю себя равным Галилею, Бруно и академику Вавилову, и не ищу уже среди современников подобных им, - лишь продолжаю дело свое во имя того, что однажды плоды трудов моих все же подхватит некто подобный им. Я не подобрал пока подходящего слова описываемым мной феноменам. И поэтому объединю их под общим словом Явление. Стоит ли говорить о том, что наиболее подверженными Явлению оказываются лица с неустойчивой и несформированной психикой. И, как показали мне изыскания, - люди суеверные. Охотно отдающие свой уникальный шифр существам, желающими закусить ими, как сами люди обычно закусывают булкой с маком. Я собрал воедино немногие найденные мною письменные свидетельства из разрозненных источников. В том числе, сохранившиеся в местном фольклоре предания, от не интегрированных социокультурно и этнически общностей. Их схожесть я брал за основу правдивости излагаемых сведений. Упорядочив, и, по мере возможности, систематизировав, я прилагаю их к своей работе (см. приложение). Часть из них описаны в этой тетради. С глубин древнейших веков говорили люди о доппельгангерах, буках, равно как и различных проявлениях злонамеренности этих существ, хотя и не в навязывании ярлыков сейчас дело. Можете называть их Буками. Или, приходящими во снах, приходящими в грезах, если угодно, сиренами – в зависимости, от того, каким образом они обнаруживают вашу внутреннюю решимость. Раскрыть же то, о чем идет речь, в более широком смысле слова, я призываю (или, уже призвал) тебя, читающего эту рукопись. Надеюсь лишь, что она попадет в достойные руки. Излагать предмет моих исследований и наблюдений, я, человек, посвятивший этого долгие годы, могу излагать слишком долго, ибо принимать может и принимает оно разные обличия, ухмыляясь затем на руинах. Но и для меня, многое – увы, остается подернутым завесой тайны, либо, что еще хуже – мистификации. В частности, - способ, с помощью которого происходит замещение. Я не говорю о традиционных, испытанных способах замещения под воздействием алкогольной, наркотической и иной зависимости. Равно как и об иных способах дезинтеграции или клиринга личности, которым иные с таким энтузиазмом предаются на курсах Дианетики и прочих подобных курсах личностного роста, обсуждению которых можно посвятить монографию. Нет, я говорю о Замещении Истинном, во время которого происходит полная замена тела физического с его изначальными видовыми свойствами. Разумеется, не все знания, сокрытые под толщей земли и вод, истлевшие, открывались мне. Ибо рассыпались прахом уже утраченные рукописи, и позабыты могилы свидетельствующих. Думается мне, что явление в наш мир пресловутых злонамеренных доппельгангеров происходит, в свою очередь, посредством эпизодически проявляющихся в нашей природе неких местечек - доппельгангеров. Буду называть их далее местечками. Их происхождению я пока не нашел подходящего объяснения. Тем не менее, я, забегая вперед, скажу, что мне удалось выявить некий алгоритм действия – определенный интервал, с помощью которого они (или оно) наиболее характерно и эффективно воздействуют. Разумеется, судить о последнем приходиться уже после прохождения той самой точки невозврата, когда и происходит вышеописанный процесс замещения. Что можно назвать также и инициацией. Либо, в противном случае, происходит жестокое, не оставляющее шансов, уничтожение. Надо ли объяснять, что событие на Перевале Дятлова - наиболее типичный и вопиющий из таких случаев. Буки не из тех, кто выпускает добычу из своих акульих челюстей. По крайней мере, мне так и не удалось найти свидетельств удачного избавления в таких ситуациях. Однако, если мои расчеты окажутся верны, а я полагаю, что они верны, то скоро они вновь явят свою активность. И вновь, люди, охочие находить вещам самые причудливые объяснения, кроме правды, окажутся не готовы к Явлению. И поэтому, я сам сделаю этот открытый шаг. Я слишком задержался в своей роли наблюдателя. «Люди добрые! Помогите найти дедушку…… Ушел из дома … … и не вернулся…Может страдать провалами памяти»Студентка третьего курса медицинского факультета Ирина Романова невольно остановилась, зацепив взглядом лист уличного объявления. «… в наш век столь полюбившейся нам виртуальной интеграции, проницательный индивид чувствует их тень. Именно поэтому я не могу позволить себе привычные комфортабельные способы записи. Свои наблюдения и доводы я записываю теперь лишь в этой тетради. Большего риска я позволить не могу, хотя и не обманываюсь насчет того, что это не станет для меня панацеей, ибо задержался я в своей роли наблюдателя. Моя последняя рукопись не о восстании машин. И не о зловещем виртуальном разуме, поработившем род человеческий. Скорее, речь будет идти о людях самих и их судьбах, записанных одним наблюдателей, одиночек - искателей истины, не убоявшихся ради нее взойти на костры инквизиции. Я не считаю себя равным Галилею, Бруно и академику Вавилову, и не ищу уже среди современников подобных им, - лишь продолжаю дело свое во имя того, что однажды плоды трудов моих все же подхватит некто подобный им. Я не подобрал пока подходящего слова описываемым мной феноменам. И поэтому объединю их под общим словом Явление. Стоит ли говорить о том, что наиболее подверженными Явлению оказываются лица с неустойчивой и несформированной психикой. И, как показали мне изыскания, - люди суеверные. Охотно отдающие свой уникальный шифр существам, желающими закусить ими, как сами люди обычно закусывают булкой с маком. Я собрал воедино немногие найденные мною письменные свидетельства из разрозненных источников. В том числе, сохранившиеся в местном фольклоре предания, от не интегрированных социокультурно и этнически общностей. Их схожесть я брал за основу правдивости излагаемых сведений. Упорядочив, и, по мере возможности, систематизировав, я прилагаю их к своей работе (см. приложение). Часть из них описаны в этой тетради. С глубин древнейших веков говорили люди о доппельгангерах, буках, равно как и различных проявлениях злонамеренности этих существ, хотя и не в навязывании ярлыков сейчас дело. Можете называть их Буками. Или, приходящими во снах, приходящими в грезах, если угодно, сиренами – в зависимости, от того, каким образом они обнаруживают вашу внутреннюю решимость. Раскрыть же то, о чем идет речь, в более широком смысле слова, я призываю (или, уже призвал) тебя, читающего эту рукопись. Надеюсь лишь, что она попадет в достойные руки. Излагать предмет моих исследований и наблюдений, я, человек, посвятивший этого долгие годы, могу излагать слишком долго, ибо принимать может и принимает оно разные обличия, ухмыляясь затем на руинах. Но и для меня, многое – увы, остается подернутым завесой тайны, либо, что еще хуже – мистификации. В частности, - способ, с помощью которого происходит замещение. Я не говорю о традиционных, испытанных способах замещения под воздействием алкогольной, наркотической и иной зависимости. Равно как и об иных способах дезинтеграции или клиринга личности, которым иные с таким энтузиазмом предаются на курсах Дианетики и прочих подобных курсах личностного роста, обсуждению которых можно посвятить монографию. Нет, я говорю о Замещении Истинном, во время которого происходит полная замена тела физического с его изначальными видовыми свойствами. Разумеется, не все знания, сокрытые под толщей земли и вод, истлевшие, открывались мне. Ибо рассыпались прахом уже утраченные рукописи, и позабыты могилы свидетельствующих. Думается мне, что явление в наш мир пресловутых злонамеренных доппельгангеров происходит, в свою очередь, посредством эпизодически проявляющихся в нашей природе неких местечек - доппельгангеров. Буду называть их далее местечками. Их происхождению я пока не нашел подходящего объяснения. Тем не менее, я, забегая вперед, скажу, что мне удалось выявить некий алгоритм действия – определенный интервал, с помощью которого они (или оно) наиболее характерно и эффективно воздействуют. Разумеется, судить о последнем приходиться уже после прохождения той самой точки невозврата, когда и происходит вышеописанный процесс замещения. Что можно назвать также и инициацией. Либо, в противном случае, происходит жестокое, не оставляющее шансов, уничтожение. Надо ли объяснять, что событие на Перевале Дятлова - наиболее типичный и вопиющий из таких случаев. Буки не из тех, кто выпускает добычу из своих акульих челюстей. По крайней мере, мне так и не удалось найти свидетельств удачного избавления в таких ситуациях. Однако, если мои расчеты окажутся верны, а я полагаю, что они верны, то скоро они вновь явят свою активность. И вновь, люди, охочие находить вещам самые причудливые объяснения, кроме правды, окажутся не готовы к Явлению. И поэтому, я сам сделаю этот открытый шаг. Я слишком задержался в своей роли наблюдателя. «Люди добрые! Помогите найти дедушку…… Ушел из дома … … и не вернулся…Может страдать провалами памяти»Студентка третьего курса медицинского факультета Ирина Романова невольно остановилась, зацепив взглядом лист уличного объявления. Затаенная боль безмолвным криком бросилась в глаза сквозь крупный частокол печатных букв. Выше текста было размещено фото незнакомого ей пожилого человека лет шестидесяти. Поежившись, девушка непроизвольно окинула взглядом улицу. Увидела тот же скорбный текст и на других придорожных столбах электропередач. Словно порыв ветров времени внезапно пронесся по засвеченной огнями ночных фонарей просторной улице-проспекту российского мегаполиса, нанеся на редких вечерних прохожих налет обреченности. Бросив, еще раз, взгляд на лицо с фотографии, девушка пошла по улице. Поздний вечер пятницы 15 октября 2016 года мягко уступал свои права наступающей ночи, и полуночный холод уже настойчиво напоминал о себе. Ирина вытащила из сумочки предусмотрительно заботливо навязанный мамой легкий шарфик и повязала его вокруг шеи. Хорошо еще, что плотные джинсы на ногах защищали от промозглого ветра. Впереди были выходные (прочь ранние лекции!) и студентка лишь минутами ранее попрощалась с подругами в близлежащем сквере. Вспомнив, впрочем, об описанных на лекциях женских недугах, случающихся по причине простудных заболеваний, девушка заспешила домой. Решив срезать дорогу домой через район знакомых дворов, она перешла на легкую трусцу. Близилась полночь, и Романова еще сильнее прибавила шагу. Благо, одежда, равно, как и занятия спортивной гимнастикой не создавали с проблем с таким, разогревающем кровь, активным способом передвижения. Легко и почти бесшумно скользя в мягкой обуви по полуночным проулкам знакомых дворов, третьекурсница не особенно боялась встретить маньяка или какого другого насильника. Во-первых, сама она была не робкого десятка. Во-вторых, пик криминогенной ситуации в их районе закончился еще в начале нулевых, вместе со сносом гаражного комплекса, после нескольких случаев пропажи, предположительно, там, - лиц самой разной социальной прослойки. Тогда переполнившаяся чаша народного терпения, излилась-таки в едва не ставшем смертоубийством, разоблачении троицы прыщавеньких юнцов, организовавших там, на свои головы, кампании по «бомбежке фраеров». Одним из вышеназванных молодчиков, вдохновлено проникшихся тематикой уголовной романтики, оказался сын зав. кафедры того самого факультета, где училась сейчас студентка Романова. Следствию, не удалось, однако, установить их причастности к случаям исчезновения. Тем не менее, было проведено несколько успешных облав, в том числе, – пойман, по существу, с поличным, разыскиваемый насильник-рецидивист. Не избежали ответственности и упомянутая шайка юношей, в том числе - и хватающийся за голову, распустивший сопли и слезы - сын зав кафедры, не объяснивший, однако, причины по которой он тыкал в прохожих импровизированной заточкой. Судебно-психиатрическая экспертиза, в итоге, не без протектората его родителя – доцента медицинских наук, приняла решение о помещении его в психиатрическую клинику. А городская администрация по согласованию с жителями, договорилась-таки о сносе царства злополучных металлических коробок. Кроме чисто прагматического желания сократить маршрут, были и другие причины, по которой Ирина Романова выбрала путь через район старых просторных дворов. И заключались они не только в обычных, ее возрасту присущих, тайных грезах о долгих свиданиях под огромной яркой луной. Теми причинами были ветхие, опоздавшие к реставрации на несколько десятков лет местечки старого города. Скрытые от лоска и ритма современной жизни, таили они сейчас ту самую странную заманчивость городских легенд. Где-то во дворах несуразная, дающая тусклый свет лампа, сиротливо мерцала над подвалом, служащем мастерскою непреуспевающему художнику. Она приглашала познакомиться с его вдохновленными работами, обсуждая увиденные им миры; раскуривая, не спеша, табак из деревянной трубки трубки, сделанной руками его прадедушки – плотника. Старые, запущенные детские площадки совдеповской эпохи – обещали обернуться дверями в детство. Весь этот рассеянный, неспешно пережевываемый мир ночи вел Ирину через образы светлых детских воспоминаний. Воссоздавал сюрреалистические мосты над безднами и долами, что приходят во снах. Он коснулся первых детских страхов. Дорогой лунного света этот мир проложил Ирине путь в зыбкое царство мороков на ущербном, негодном асфальте. А был ли это асфальт?Девушка остановилась, оглядевшись. Наверное, она увлеклась, слишком. Видимо, из-за скудного освещения, отбрасываемого редкими ночными фонарями, она свернула-таки не туда. Вроде бы местность была ей знакомой, но, с другой стороны – иной. Она увидела очертания знакомого, не заасфальтированного участка подворья, где раньше стояли унылые ряды совдеповских гаражей, бывшие до их сноса прибежищем наркоманов, отморозков и иных асоциальных личностей. После же, приобретшая некий пасторальный вид, с редко возвышавшимися раскидистыми тополями и вязами, местность сразу перестала привлекать внимание асоциальных лиц. Весной и летом на этом отдаленном от проезжей части не заасфальтированном участке земли жизнерадостно зеленела трава, а в кронах старых зеленых исполинов весело щебетали птицы. Однако теперь, в полуночное время второй декады октября, это было лишь обширное пространство темной слякотной почвы. Столь прекрасные летом, раскидистые вязы и тополя, в тени которых так любили прогуливаться молодые мамы с детьми, сиротливо застыли гротескными очертаниями угрюмыми ведьмовских фетишей, увязнувших вглубь топкой почвы. Лишь простертые конечности их голых ветвей, черными ломаными линиями расчерчивали лунную поволоку ночного небосвода. Укоризненно покачивались они - упреждения о таящейся опасности. Решив списать все на скудное полуночное освещение и укоряя себе за внезапную робость, девушка решительно двинулась вперед. Внезапно погас свет уличных фонарей, оставив Иру в зыбких вязких сумерках. Вздрогнув, она нахмурилась. И все же, куда она забрела? Ночной холод уже заполз за ворот легкой курточкой и гладил пальцами по спине. Зябко содрогнувшись, девушка плотнее запахнула шарфик, достала смартфон, засветив экран, чуть не выронила его из пальцев. Два часа ночи! Она что, - находится здесь уже два часа? Но как? И что думают сейчас родители? И почему они до сих пор не звонили? Еще раз, кинув взгляд на экран, Ирина удостоверилась, что сеть отсутствует. Нет, так дело не пойдет. Ей вовсе не хотелось оставаться одной без уличного освещения в столь малоприятной местности, пусть и знакомой с детства…Внезапно, почувствовав себя нехорошо, студентка Романова вновь огляделась. А знакомо ли ей это место? Вокруг царили сумерки, даже окна домов не испускали более теплого электрического, домашнего света. Пустые, покинутые окна с разбитыми стеклами. И только лунные лучи озаряли пустынную, с заброшенными строениями, местность – рассеянным слабым свечением. Внезапно, в полусотне метров от себя, девушка увидела в неверном свете, будто исходящим из древнего кинопроектора, силуэт. Приглядевшись внимательнее, ей удалось лучше разглядеть полуночного незнакомца. То был благообразный, в старомодном плаще, старичок, в шляпе и с тростью – эдакий пожилой джентльмен. Вздохнув с облегчением, вырвавшем из ее рта облачко пара, девушка пошла навстречу, надеясь разузнать о своем месте нахождения. Подошвы ее шнурованных ботинок шуршали по каменистой дороге. Старичок, должно быть, приметив ее, не двигаясь, стоял на обочине. Движимая внезапным инстинктом, студентка Романова остановилась на расстоянии нескольких метров от пожилого человека. - Эээ, простите, кхм… – ее голос, раздался, словно бы не к месту, во время кинопоказа. - Что, заплутали, никак, голубушка? – старичок, стоявший до этого к ней в пол-оборота, начал поворачиваться, всем телом. Не переменив позы. Не изменив выражения лица. Которое было в точности таким же, как лицо на фотографии с уличного объявления. Девушка, изумленно ахнув, сделала навстречу шаг, другой. Еще одно облачко белого пара вырвалось из ее рта с дыханием. «Баю-баю, внучка спи, не ходи гулять в ночи. К тебе Бука придет, тебя с собою заберет»…Полузабытые слова колыбельной, что пела Ирине в ее трехлетнем возрасте бабушка, внезапно всплыли в памяти, заставив ту споткнуться на середине шага. - Но это вас ведь дома ищут – сказала она, в основном для того, чтобы что-то сказать. Что-то во внешности и поведении незнакомца показалось ей совсем, слишком не правильным. Предостерегаемая внезапно пробудившимся чувством, она пыталась распознать его. Ее сознание словно бы разделялось надвое. Одна из этих сторон – рациональная, успокаивающе, подсовывала привычные объяснения – искажение восприятия, вызванное недостаточным освещением… Другая же сторона, гораздо более зловещая, но, несущая, вместе с тем, странную решимость, подняла в памяти слова из позабытой колыбельной. - Ну, вот он, я, и нашелся, как удачно-то, доченька - Сказал человек с фотографии. Его лицо, в неверном лунном свете, вдруг стало гротескно приветливым, напоминая резкую смену мимики первых актеров из древних черно-белых комедий немого кино, брови взлетели вверх и замерли в выражении доброжелательной участливости. - Ты, подходи, подходи поближе-то, доча, укажи мне дорогу!И только теперь Ирина ясно увидела то, что именно в облике этого добрейшего незнакомца ей показалось неправильным. Слишком необъяснимо-неправильным. Его глаза. Тусклые, в зрачках которых совсем не было блеска. Словно губка смотрит на тебя. И ни одного облачка пара не вырывалось из его рта, когда он говорил. - Наверное, кто-то, все-таки, потерялся. Окончательно – сказала, сама не зная, почему, Ирина. - Не слышу, что ты там говоришь? Ты, подходи, доча, не обидь старого человека – он принялся кивать с широкой амплитудой, не перестав при этом улыбаться.

- Вот еще – Ирина сделала шаг назад и опустила руку в карман, нащупывая там перцовый газовый баллончик. - А? Ааа… - не переставая кивать – все с той же улыбкой идиота – наподобие китайского болванчика, старичок укоризненно покачал пальцем. Под ногами у него что-то чавкнуло, шваркнуло. - А я ведь еще того - приноравливаюсь… тока. Ась? – сказал он. Развернувшись, и только в последнюю очередь, оторвав взгляд от дедушки, который, конечно же, был вовсе не дедушкой, Романова побежала прочь, в ту сторону, откуда пришла. Она бежала, пока впереди на дороге не показался еще один понурый мужской силуэт в кожаной куртке и джинсах, забрызганных чем-то бурым. Ирине внезапно стало смешно. Странно, учитывая то, что она почему-то, поняла, что последует. Она сбавила шаг, остановилась. - Бабушка, бабушка – я вас вижу! – сказала. Мужской силуэт в кожанке перестал мелко сотрясаться, когда прекратилось доносившееся из-за его спины чавканье. - Ммм? - Из-за спины трупа показалось оконфуженное лицо старушечки, сглотнуло. С перемазанным кровью ртом. - А я вот булкой тут с маком… интересуюсь, внученька – отозвалась бабуля и плотоядными зубами вырвала из глазницы глаз у трупа, гулко проглотила – Не хошшь? С маком!- Ну, изволь, тады, отведать… – Ирина запустила руку в карман, сомкнув пальцы на газовом баллончике - буднично вытащив спрей-слезоточку, она выпустила струю перцовки в лицо не ожидавшей этого бабушке, которая, конечно же, была вовсе никакой не бабушкой. Странно, но что бы оно ни было, - его это весьма проняло. С сиплым воплем отшатнулась, нёх выпустил истерзанный труп, закрываясь руками, заваливаясь назад. А Ирина побежала мимо сипящего на земле существа, мимо царства зыбких мороков и овеществленных кошмаров, мимо омутов пороков и искаженных отражений. Она поняла, что может обратиться к позабытому чувству, что могло бы именоваться инстинктом, если бы не было знанием. И, ухватившись за него и потонув в нем, потянула себя прочь из этого места, где вверху не было и не могло быть никаких звезд, из под лунного света, что был вовсе не лунным светом. Размеренно миновала она замершую черную воду луж, в которых не отражались посеребренные луной ночные облака, но поднимался клубками странный фосфорицирующий туман. И шепот, предупреждения и обещания созданий, подстерегающих ее на множестве троп, ни одна из которых не была самой надежной твердой почвой тропы изначальности, не привели ее в замешательство. Напрасно они завывали, пуская слюни, как отпрыск некогда уважаемого доцента, пойманный за руку с заточкой у лица еще юной совсем, девушки. Удалось ухватиться ей тогда за истины простые и мудрые. И под отдаленные звуки барабанного боя, раздающиеся в фиолетовых июньских небесах, хмурость которых обещают дождь уставшему лесу; что не имеют ничего общего с набатом, доносящимся из вязкой мглы бездны, увидела она кристальное сияние знакомых звезд. Она вновь бежала по каменистой тропе, которая была полосой старого, разбитого асфальта ее, знакомых с детства улочек. Она чуть было выбежала на проезжую часть, рядом с которой уличные фонари заливали электрическим светом уютно подметенные тротуары. Там, где поздний ночной водитель, скрипя тормозами, выражает он все, что он думает об оборзевших юных …А Романова, узнав, наконец, очертания знакомых улочек, лишь опустилась и села на колени на знакомый, освещенный волшебным электрическим светом уличных фонарей асфальт. В кармане ее куртки начал звонить телефон. Она посмотрела на дисплей. Почти не удивилась тому, что времени было всего 00. 10, ответила на звонок. И попросила отца приехать за ней, придерживаться при этом хорошо освещенных улиц. Пообещала, что больше никогда не будет задерживаться допоздна. В эту ночь студентка третьего курса медфака Романова Ирина еще много чего пообещала – в основном, самой себе, в частности – то, что она никогда не расскажет родителям о том, что ей на самом деле пришлось пережить в эту ночь. И при каких обстоятельствах она последний раз видела свою бабушку, которая пропала около недели назад. - Бабушки. Ик! Не то. Щем кажусца. С новымгдом! – были первыми словами, что сказал в зюзю пьяный Виктор Николаевич Пешкин, своей супруге, Зинаиде Аркадьевне Пешкиной. Вечером, 8 января 2017 года, эта кряжистая и очень коренастая баба сорока шести лет, нашла его в помещении старой бойлерной. Впрочем, говоря о Пешкине, надо отметить, что праздновать Новый год, равно как и пить, не просыхая, он умудрялся еще с середины декабря прошлого года. Неискушенные обыватели лишь дивились его способности находить себе благодетелей, щедро подливающих ему горячительные напитки. Его одурманенный спиртуозами разум, все же, подсказал тому найти прибежище в старой кирпичной бойлерной (по счастью, не запертой), что стоит неподалеку от котлована, оставшегося после взрыва газа, вызванного внезапным воспламенением неисправной системы газоснабжения. В этом замшелом здании, он, спившийся (и переживший уже не одного своего собутыльника) инженер-проектировщик, и, как говорят, человек с золотыми руками и поныне, нашел спасение от негероической смерти в замерзающей луже собственной мочи. А вот от праведного гнева его супруги – нет. Люди связывали эту необычайную везучесть с экстрасенсорными способностями. А удачливость в деле, позволяющую непросыхающему легкомысцу безошибочно определять и своевременно заменять неисправные модули в авиационных двигателях – с проницательностью. Пока равнодушное отношение Пешкина ко всему, кроме бутыли с горьким напитком не лишило смысла и того и другого, поставив последнего в один ряд с другими заурядными маргиналами. Выявив, наконец, после долгих поисков, своего неубиваемого горе-счастливчика живым, мирно похрапывающим и напрудившего в штаны возле отдающей теплом двери в узел регулировки горячим водоснабжением, из-за щелей которой валил белый пар, Зинаида Аркадьевна, после краткого мига смешанного чувства облегчения и досады, почувствовала, как кипящий гнев поднялся в ней могучим красным толчком. Не по-женски сильными руками рельсоукладчицы трамвайного депо, приподняв своего суженного за грудки, она – надо отдать должное – сначала встряхнула его, и только потом отвесила увесистую плюху. Услышала те самые вышеназванные аргументы, который Пешкин произносил – с чувством непреложного оправдания его жалкого состояния. Решив, наконец, отложить расправу над муженьком, ровно, как и бесповоротный бракоразводный процесс, - на более подходящее тому время и место, госпожа Пешкина кое-как мобилизовала нетвердо стоявшего на ногах благоверного на путь к дому. - И не вались на меня! Опять до белочки допился! Алкаш обоссаный! – рявкала она, сопровождая слова физическими подкреплениями. Пешкин охал, морщился, заговорщически прикладывал указательный палец к губам, промахивался, бормотал что-то о ситуации, казусе, «бабульках-барабульках», и психологическом стрессе, вынудившим его принять пятнадцать капель боярышнику. На участке более-менее освещенной части улицы, Пешкин, очевидно, продышавшись и исчерпав свой запас железной аргументации, затих, стал идти ровнее, но приблизившись к подъезду, возле которого вышли на вечерний моцион местные курильщики – снова заохал и, заводя глаза, поделился -- А вы… знаете? Бабушки – не те, чем кажутся!- Э… в бойлерной нашла – стыдливо заоправдывалась госпожа Пешкина. Соседи лишь вздыхали сердобольно, качали головами, один их них участливо придержал подъездную дверь, помогая женщине втащить непутевого муженька внутрь. - Да… давно уж не помню, чтоб так до чертиков напивался Витек – сказал один из жильцов подъезда – совсем крыша протекла у бедолаги. - Да и баба его тоже! Какая, нахрен, бойлерная! На том месте уж давно котлован с тиной – все никак взяться осушить да выровнять не могут, власти наши. - А, по мне, так лучше б не находился он вообще. Только воздух в лифте отравляет перегаром своим. И без него-то тошно, черти что творится – то трубы вовремя не поменяют ворье из жилкома – вона как летаем потом! – поежился другой сосед. Досмолив цигарки, обитатели подъезда расходятся по квартирам. Ничего более не нарушает привычного размеренного течения жизни на улице подмосковного городка, готовящегося перейти, наконец, от праздных зимних каникул к трудовым будням. Подворье, можно сказать, обезлюдивает…Если не считать того, что неподалеку от места, мимо которого недавно степенно прошествовала чета Пешкиных – в котловане – во тьме, что не рассеет свет вечернего неба и не отбросит луч свой неисправный уличный фонарь, происходит некое действо. А именно – ведут беседу две милые вполне старушенции – типичные кошатницы, выбирающиеся в любую погоду вечерами, из аммиачно пахнущих квартирок потчевать своих мохнатых уличных любимцев. … - тратить еще не хватало – снисходительно говорит дородная пожилая дама в старомодной шерстяной черной юбке в пол и черном полушубке. На голове у нее была черная шляпка с розой. В котловане было значительно теплее, чем на улице, облаком стоял белый пар. – Остальных и так, поди, заглушка-то отвадит. А наш проект-то гляди – сделал, все-таки, мозглявых из УМА. Вот и потеряли мозгляки, так сказать, теперь и лицо после их горделивого названия - управление ментальной архитектуры. Торжествуем же, коллега! Не минуть им теперь сокращения, у нас уже и название соответствующее припасено – отдел манипуляции активностью масс и архитектуры осознания, а сокращенно – ОМАМАО, хехехис!В руках, вдетых в перчатки, дама бережно держала поврежденный огнем блокнот в кожаном переплете. От воздействия температуры страницы приобрели коричневый оттенок и обуглились по краям, но, тем не менее – не выгорели полностью – очевидно, блокнот оказался закрытым во время воздействия пламени, а затем достаточно быстро извлечен из него, с применением огнегасителя.

- Да че ты втираешь, Кедр. Если говорить сейчас о достаточности контроля… то это бабка надвое сказала, ***ха – как щас скажешь, раз жмурика нашего-то – неет. И эти тоже – вполне себе живые – прогнусавила ее собеседница, – старушка в старом пальто и зеленом шерстяном берете, которая вполне могла сойти за женщину с рекламного стенда «домик в деревне», если бы не злые глазки и гипертрофированный нос, которым она поводила, стоя на четвереньках и обнюхивая землю – а это - уже лишний повод нас засветить – продолжила она. Черты ее лица вдруг поплыли, исказившись гротескной маской гнома-психопата. Паслен – остынь! – поморщилась дама в черном полушубке, окидывая взглядом улицу. Ее собеседница, с досадой отмахнувшись, кряхтя, поднялась с земли. Теперь на земле стояла самая обыкновенная старушечка в старом пальто. - Али может быть, ты попробуешь еще раз, Кедр, гляди – шибче почуешь чего? – квохчет она. – Попробую. Но наш основной результат все равно положительный, помни, коллега. УМА, как видишь, просели со своим проектом. А точнее – мы их просадили – так что это нам повод теперь им клювики позакрывать… которыми они расчирикались «Новые времена – другие Коперники раскроют нам новые горизонты действительности». Иш – на звезды они смотрят буркалами своими водянистыми! А что под носом у них делается – то не видят. Хе-хе-хее! Улыбка, растянувшая серые губы, обнажила зубы цвета болотных коряг. - Эхехехис – откликнулась восторженно бабушка Паслен – да идеи-то, что этот их отдел придумал – прямо скажем, весьма и весьма. Можно сразу в оборот пускать, после того, как у них отжуем, им теперь – она окинула взглядом развороченный котлован - уже вряд ли светит. Здорово все-таки наш придумал с этим проектом – она приняла у компаньонки обгоревший блокнотик, и, засветив крошечный фонарик, заглянула в страницы, пробежав их глазами. - Ну, надо же! Зомби философствующий - Ты гляди – как верно отобразил! А мог ведь, действительно, Коперником – или еще кем стать. А? Вот и название проекту – удачное! Эхе-хе-ххе! Что, съели – сказала она озаренным электрическим светом окнам домов. – Всего лишь ещё один поехавший кусок мяса! Хе-хе-хисс!- Да уж, как говорится, психиатр не знает, терапевт не умеет, а патологоанатом и знает и умеет, но поздно – но, знаешь, слишком уж мне исчезновение это не нравится. Прямо шкурой своей ощущаю западлу какую-то. С душком вся эта история, понимаешь – с мясныыым таким душком. Вот душок-то мясной ясно ощущается - а жмурика то нет. Скажи, а мог это нас Набольший в детали не посвятить? До логического завершения, так сказать. – Да нет. Вот это как раз-таки – наша работа. По завершении подчищать – тебе ли говорить, Кедр. Так что, до нас никто ничего не подчищал и не права имел. Ментовка с гражданскими службами тоже не могли успеть перехватить – дородная бабка тяжелым и цепким взглядом обвела двор. - Ладно, давай я прощупаю – говорит она, и, болезненно осунувшись, грузно опускается на четвереньки. Обычная бабушка, обычным зимним вечером собирающаяся кормить дворовых кошаков. Вдруг ее лицо становится неестественно одутловатым, приобретает нездоровый мучнистый оттенок. - Что-то это мне совсем не нравится. Давай глушилку по максимуму – говорит она, и ее пальцы погружаются в замерзшую почву, словно в сыр, когда облако серого пара понимается над котлованом. Глаза того, что еще недавно стояло во дворе в облике милой старушонки мутнеют и уходят за веки. На неровном отяжелевшем лице проявляется словно бы сеть темно-серых сосудов, которые будто бы живут своей жизнью, шевелятся за мучнистой кожей. Подобием головы, на котором кокетливо сидит парик с дамской шляпкой, оно водит из стороны в сторону, втягивая в себя воздух, потом оно начинает разговаривать. Если вы слышали, как скрипит старый, гнилой, поросший грибами пень, то узнали бы этот звук. - Ууу. Эхх. Ааа душшок мясной чууую, а жмурика то нееет. Нееет неет. Через минуту НЁХ поднимется с четверенек, отряхивая ладони, которые вновь могли бы вполне сойти за обычные старушечьи руки, не будь такими широкими и бугристыми. - Ничегошеньки ничего. Ох, не так должен был сценарий наш развиться. Подсказывает мне, что выйдет сей непредвиденный казус еще боком. А кто любит непредвиденные казусы? Вон только мясные те и любят. Да и то ладно, схавают – скоро сами зажмуриваться начнут – зыркнула она недобро на те же окна домов– повсеместно и с энтузиазмом! Как там у них говорят? «Не умеет – научим, не захотят – заставим»… Эхе-хе-хис! Ладно, давай закругляться уже Паслен. И две бабушки, которые – конечно же, были вовсе никакие не бабушки, сноровисто уложив в сумки некие невзрачные вещи – вроде старого блокнота и горсти земли – прошли в отворенную дверь бойлерной. Где им предстояло открыть, помимо запертой двери узла ГВС, еще множество закрытых дверей.

Уличный фонарь мигает после их ухода и затем вновь заливает электрическим светом тоскливый и совершенно обыденный участок подмосковного подворья. Лишь бетонные махины домов взирают на происходящее бесстрастными глазницами желтых окон. Люди не знают о том, что видят их дома. «Изъято группой зачистки Эделиус – 2, с места происшествия, копия, в единственном экземпляре, гриф «Особой важности». Директива – «уничтожить по оформлении протокола коллегии». Приступаю». 1 августа 2016 года, понедельник. Ну и жарища! Побит температурный рекорд жары 2010 года, истязающей нас жестокой засухой. Даже решил завести дневник, дабы запечатлеть сей исторический момент. 2 августа 2016 года, вторник. Закрыл окна белой бумагой. Не надо смеяться – сейчас так многие делают. 16 августа 2016 года, вторник. Да что же это! Уже трижды как у нас побит температурный рекорд. Не можем смотреть ни на какую еду, кроме холодной окошки. 18 августа 2016 года, четверг. Днем отметили днюху с бро в «Японике». Хорошо, что у меня отпуск – не знаю, как люди работают в такую жарищу. И да, снова побит температурный рекорд – 34 С°! Солнце навалилось раскаленным катком, едва мы покинули заведение. Когда уже это лето закончится?1 сентября 2016 годаАх да, дорогой дневник! Наконец-то наступила осень. Черт, как же я люблю эту пору! Обязательно надо будет выбраться в лес по грибы, на целый день. 5 сентября 2016 года, понедельникЛютая, надо сказать, осень. Как то внезапно холода наступили после той жесткой жары летом. Ну, в смысле, холода – от + 30 С° до + 10 С°, сразу за неделю!Многие приболели, из моего окружения. 25 сентября 2016 года, воскресеньеПо грибы так и не выбрался. Зато съездили с Ольгой на место падения метеорита в загородном районе. Я с кайфом полазил по безлюдному осеннему лесу под мрачными небесами, сулящими грозу. Мне доставило – я любитель подобной романтики. Ольге не доставило – впрочем, она только клубы и понимает. 1 октября 2016 года, субботаПростыл после этой поездки. В лесу продуло-таки. Дома валяюсь. Горло болит. 10 октября 2016 года, понедельникВсе еще на больничном. Горло болит, голова кружится. Тяжеловато. 14 октября 2016 года, пятницаСамому неловко за этот инфантильный треп, но продолжаю болеть и дальше. Замечали ли вы то, что погода за окном ведет себя не так, как раньше?Сумнящаяся неопределенность…15 октября 2016 года, субботаСтало, наконец, лучше. Но скучно, очень, дома сидеть. 18 октября 2016 года, вторникЗакрыл, наконец, больничный. Вышел на работу. Понял, как же она мне, оказывается, опостылела. И люди там тоже опостылели. 20 октября 2016 года, четвергНачали сниться странные сны, пока находился дома. После пробуждения, такое чувство, будто нечто из снов продолжает витать в воздухе. Проникает в душу и пишет там минорными красками. Наверное, дает знать о себе недельное нахождение в четырех стенах и болезнь. 22 октября 2016 года, субботаСтолкнулся в подъезде с Виктором Николаевичем с 9 этажа. Он как то странно смотрел на меня, а потом сказал задушевным шепотом:- Ты тоже?- В смысле – что тоже? – спрашиваю- Видел. - Что?- Что, что… Буку. Ведь Бука уже пришел…- Слышь – да отстань ты от меня, а? Собутыльников тебе мало, что ли? - и прошел мимо него на улицу. 25 октября 2016 года, вторникВсе никак не получается рассчитаться со сном. Наверное, переходная пора так влияет на людей: кто-то с головой уходит в работу, кто-то же – как Виктор Николаевич с 9 этажа – в стакан. Кто-то околачивает стойки спорт-баров (всегда смешило это название), в компании таких же, как он, недоспортсменов – прогоняя хандру ревом луженых глоток. Некто же, уединившись в студии – воплощает свою меланхолию в живопись, расписывая пейзажи маслом на холсте. 28 октября 2016 года, пятницаНу и чем, по-вашему, заняться такому бесталанному мизантропу как я?Я вот тоже, порою, бывает…Положу дневник рядом, напишу, позже, как именно это происходит. Ну вот, «это» похоже, и, наступило. Просыпаясь, лежу, пытаясь дифференцировать свое восприятие. Время три часа ночи. Вглядываясь в неясные тени на потолке. Такое чувство, будто нечто из снов витает в воздухе. Проникает в душу и пишет там минорными красками. Наверное, дает последствие о себе знать недельного нахождения в четырех стенах и болезнь. Тьфу, ***! Дорогой дневник! Зачем я этим занимаюсь? И с каких это пор я стал так изъясниться? А оно мне надо?

31 октября 2016 года, понедельникВстал с кровати с настроением, которое донельзя лучше соответствовало состоянию постылой слякоти за окном. Вчера бросила Ирина, поставив точку в неумелых переговорах мизантропа с ярко выраженным экстравертом. Я ее в этом не виню. 3 ноября, 2016 года, четвергC работы отпустили пораньше (4 ноября – красный день календаря)Ну вот, я дома. Ура. Ах, да, и еще. Пусть меня сочтут бесталанным, но я, с неудовольствием и некоторой тревогой, отметив незнакомые ранее минорные колебания, не нашел ничего лучшего, кроме как приобрести для себя телескоп. Надо же чем-то заниматься такими вот вечерами. Вот я и буду. 4 ноября, 2016 года, пятницаХорошо, что не нужно придумывать повод, чтобы выходить из дому. Улицы перекрыты. Их заполонили толпы меланхоличных зябнущих студенческих масс, изображающих, должно статься, марафон. Но теперь у меня есть телескоп. Так что я провожу некоторое время, рассматривая это увлекательнейшее, должно быть, действо. 5 ноября 2016 года, субботаВыходные проводить, похоже, не с кем. И вот, как поется в знаменитой песни, «сижу я совсем один и всякие плохие мысли лезли мне в голову». Триумф мизантропии. А может, с головой в Word of Warcraft уйти?Нормальный такой образ жизни для человека, которому уже тридцатник!Да какой уж там Человек – вся жизнь – работа за компом монотонная, о которой никто и не вспомнит и спасибо не скажет. И потом еще клетушка холостяцкая, тоже с компом. Вот и вся житуха. Типичный зомби. Только философствующий, ага. С проблемами. В размышлизм ударился, понимаешь!6 ноября 2016 года, воскресеньеНу вот, и еще одни бесполезные выходные подошли к концу. С девчонками знакомиться уже и не удобно, когда тебе тридцатник… перевалил. Единственное полезное свершение за эти выходные – дома ген уборку сделал. Сам, в гордом одиночестве. Помогает, кстати. 12 ноября, 2016 года, субботаДорогой дневник, так не пойдет. Надо выбраться куда-нибудь, развеяться. Да пусть, хотя бы, в родительский дом, в деревню. Никуда, я в итоге, не выбрался – то да се, пятое, десятое. Решил в нете поюзать чуток и банку пивца ополовинить. Вот и наступило. 13 ноября 2016 года, воскресеньеВсе-таки сделал это. Вырвался из затхлого воздуха холостяцкой берлоги – в деревеньку, поближе к свежему воздуху и сосновому бору. Я плачу от умиления. Ощущается знакомо-подзабытое чувство из детства. И почему это воспринимается как свершение, заставшее выгребать против течения? Казалось, начни я снова свой день с писанины, и точно бы уже не уехал…Как же не хватало, оказывается деревенского очага и бревенчатой баньки! И соснового бора. Как жаль, что завтра снова на работу. Отсюда и поеду, благо не в тридевятом царстве нахожусь. 14 ноября 2016 года, понедельникНу вот, и снова здравствуй. Какая-то унылая серость навалилась, как только зашел в свою унылую однушку. Сырость-то какая! Уже!Да, плачет моя хата, по ремонту, однозначно. 15 ноября 2016 года, вторникПоздний вечер. Не спится. Надо что-то придумать. Книжку, что ли, почитать…Время – четыре утра. Я заснул, все-таки. Но, кажется, лучше бы этого не делал. Ночью снились странные сны. В этих снах я будто бы слышу отдаленное пение мужских голосов. Никогда не думал, что пение может быть таким тревожащим. Нервы. Заснуть. Снова. Вечером в углах туман серый видел. 19 ноября 2016 года, воскресеньеЕще одни выходные, в течение которых мне снились тревожащие и странные сны. Сначала, мне как будто показывают старую черно-белую крупно зернистую фотографию совдеповоской эпохи. Снимок запечатлел сухие, безжизненные, а местами – поваленные, будто ядерным взрывом, стволы деревьев без веток. На мертвой земле не видно ни мха, не лишайника. Почему-то, я отчетливо понимаю то, что это именно фотоснимок – документальное отображение в действительности имевшего время и место быть явления. И чем дольше я на него смотрю, тем острее становится чувство чего-то тревожного, запредельного. Конец пути, мертвый тупик, волчья яма, безвозвратный абандон. Продолжаю смотреть – и снимок начинает вибрировать, будто бы начинает трястись держащая его рука, не справляясь с нагрузкой. Что это? Предупреждение? Крик о помощи? Но потом видение пропадает, будто его и не было, и я – либо, с облегчением погружаюсь в темные пучины сна – в некое место – прочь от запечатленного на снимке; либо осознаю свое пробуждение в пустой комнате. Правда, в первое время мне бывает трудно сориентироваться, даже если я нахожусь в своей комнате. Я здесь. 20 ноября 2016 года, воскресеньеЕще один вечер. Не знаю, как именно это мной ощущалось. Это нечто словно было разлито в воздухе, выкристаллизовываясь к осознанию чего-то неуловимого. Только чего? Творчества? Осенней хандры? Может, вдохновения? Не знаю. Хочу позвонить старому другу, уже набираю номер, глядя в окно. Но на улице меня лишь серый туман. И я отключаю мобильник. Совсем. Может – тоже начать писать на холсте красками то, о чем перешептываются эти загадочные существа в ночных небесах?21 ноября 2016 года, понедельникВсе никак не могу рассчитаться с этим чувством смены погоды и непонятного недомогания. Думаю, отлежусь дома. В итоге становится только противнее. Столкнулся в подъезде с Виктором Николаевичем с 9 этажа. Он странно посмотрел на меня, а потом сказал задушевным шепотом:- Ты тоже?- В смысле – что тоже? – спрашиваю- Видел. - Что?- Что, что… Буку. Ведь Бука уже пришел…- Слышь – да отстань ты от меня, а? Собутыльников тебе мало, что ли? - и прохожу мимо него на улицу. 28 ноября 2016 года, понедельникЧерти что. Как трудно собирать себя утром на кровати и поднимать, заставляя идти на работу. А ведь еще только понедельник. Все – решено, возьму-ка я отпуск на месяц. 30 ноября 2016 годаЯ в отпуске. Конец ноября, навалившись было, трескучим прессом ледяной стужи на дворовые лужи, сменился внезапно, хлопьями густого белого снега, который шел со впечатляющим упорством несколько дней, превратив за это время унылые перспективы спального районов нашего городка в волшебные ландшафты с рождественских открыток. Только для того, чтобы затем сменится тоскливейшей слякотью с отметкой 3 С° на термометре. Я наблюдаю все в телескоп. Я вообще, теперь много времени с ним провожу. Сколько я времени теперь смотрю в телескоп? Я не считаю. 1 декабря 2016 годаПервый день зимы. Тоскливая слякоть продолжается уже пятый день. Н-да. Нелепо. Утро встречает плотным белым туманом, из-за которого становится трудно дышать. Но в белом тумане, по крайней мере, есть свое очарование. Вечером – тоже туман. И в нем нет очарования. Люди, как гротескно согбенные гомункулы в мокрых накидках смурно бредут куда-то сквозь водяную пыль. Если остановится и попытаться заговорить с ними – то они даже тебя не заметят. Протянешь руку, пытаясь остановить одного из них – то они отдернутся, уйдут, в серый туман. То ли люди, то ли кто-то еще…«Одну минуту, Иванов – внесите в протокол – наложить на отдел наружного слежения и статистики взыскание, так как я настаиваю на том, что уделять столь большое количество внимания соц сетям и упустить бумажный носитель – их сугубо непростительный просчет! Рапорт, конечно, будет детальным. Продолжайте». 2 декабря 2016 годаДорогой дневник! Пусть меня сочтут бесталанным, но я, с неудовольствием и некоторой тревогой, отметив незнакомые ранее минорные колебания, не нашел ничего лучшего, кроме как, приобрести для себя телескоп. Стоп. Это уже было. Я же описал раньше. Да что же это!Странное ощущение двойственности. Серый туман в углах комнаты. 3 декабря 2016 года, субботаЗаняться было решительно нечем, и я снова взял в руки своего единственного теперь друга. Друга, который всегда был со мной. Холодный гладкий металл приятно холодил и успокаивал кожу, вселял странное чувство уверенности и стабильности. Он рассказывал и показывал мне гораздо больше, чем сами люди могут рассказать или показать о себе. Он словно бы говорил: «Да. Вот я здесь. С тобой. Настоящий. Я всегда буду с тобой, потому что – я здесь, с тобой и никуда не собираюсь уходить. Я могу рассказать и поведать тебе многое». Вот она – настоящесть. 6 декабря 2016 года, вторникМой новый друг всегда честен со мной. Может, не всегда разговорчив – он не стремится угождать готовыми ответами – помогает обнаруживать путь, разоблачая постылые облачения обыденности. – Как насчет того, чтобы начать задумываться об узорах, что рисуют глазами из вооон того окна на противоположной стороне? – говорил он мне, и веселый солнечный зайчик скользил меж окон дома напротив, вторя движению созвездий в ночном небе. И я до слез растрогиваюсь, прижимаясь веком к гладкой поверхности металлического цилиндрика. 12 декабря 2016 года, понедельникИтак – я понял, идентифицировал, наконец, это незнакомое доселе чувство, и, думаю, другие тоже – поняли. А может, и знают. Но надевают эти мизантропные маски. Как викторниколаевичи в подъездах. Один из них, увидев меня сегодня утром, сидя на скамеечке возле подъезда, вдруг как повел глазами – уставился. А потом – как запричитает –- Бука! Бука пришел!- Урод чертов! Совсем уже распустился – никакого уважения к людям – резко же обрывает бабушка из подъезда его беспомощную попытку. И Виктор Николаевич плачет горько. 20 декабря 2016 года, вторникЗачем у них всегда открыты жалюзи и раздернуты занавески в пасмурные дни? Кого они хотят пригласить? о чем грезят в чаяниях? Кому они посылают все эти знаки, когда включают лампы, светильники и абажуры с наступлением ранних зимних сумерек?Почему тоскливыми пасмурными вечерами подходите к окну, стремясь прильнуть лицом к влаге, выступающей снаружи на стекле в виде морозных узоров?Философствующие зомби. Я решу ваши проблемы. 25 декабря 2016 года, воскресеньеИ тут, глядя сквозь стекло телескопа, я понял. Не надо стесняться зимы. Не спрятать мятущуюся душу за двойными стеклопакетами пластиковых окон. Ваши затаенные взгляды в глубине комнат о многом мне рассказали. Теперь я буду всегда тебя брать с собой, дорогой дневник, чтобы ты не пропустил ничего интересного. Тени по углам, что приходят из серого тумана, кивают одобрительно. 27 декабря 2016 года, вторникДорогой дневник. Я напишу это для них – ну, а ты – перешли, хорошо? Итак:«Сегодня вечером мы с дневником сделаем это. Когда работники в комбинезонах со светоотражающими лентами покинут котлован – я проникну за ограждение. И спущусь вниз. Мы не увидим друг друга – не надо стесняться. Ударом топора я прошибу брешь в трубах в бесполезной системе газоснабжения. А потом я помогу огню в ваших жилищах разгореться ярче. И наш постылый двор запечатлеет мизансцену триумфа. От этих мыслей становится теплее. Я изучаю небесный атлас. Мы все станем звездами и устремимся к небу новогодними кометами, когда я зажгу спичку своими бесполезными пальцами. - Товарищ полковник, товарищи офицеры, доклад закончил. В помещении конференц-зала повисает тяжелая пауза, когда начальник оперативного отдела майор Игорь Солнцев завершает зачитывание содержания первоисточника, с которым присутствующие, впрочем, уже ознакомлены. Это приобщенный к делу кожаный блокнот с обугленными по краям страницами. Закончив доклад, майор занимает свое место за одним из небольших столов в первом ряду – напротив массивного стола председателя. В этот день, кроме постоянных членов коллегии, на чрезвычайном совещании присутствует также и уполномоченный член – сухонький старичок, не по годам энергичный и подтянутый. Когда-то он занимал один из ключевых постов в Бюро и стоял у истоков его основания. В дальнейшем полностью посвятил себя науке, достигнув к своему 76-летнему возрасту докторских степеней в медицине и биохимии. Седые волосы лежали аккуратным пробором, академическая бородка обрамляла чеканное, проницательное лицо профессора, когда он, одетый в безукоризненную классическую тройку и при неизменном дипломате занимал рабочее место в последнем ряду присутствующих. Полковник Анатолий Алексеевич Веллерман, председательствующий на чрезвычайном совещании, неторопливо оглядывает лица присутствующих в зале начальников структурных подразделений Бюро. На его тяжелом толстогубом лице написано обещание скорых проблем личному составу. – Итак, после того, как все необходимые лица ознакомлены с деталями произошедшего, быть может, еще какие-либо умные мысли придут в наши светлые головы – спрашивает он. Свет люминесцентных ламп отражается от его лысого, как колено, черепа. – Разве я тихо сказал? Вперед – каждый из здесь присутствующих здесь действующих сотрудников участвовал в проекте. - Товарищ полковник – откашлявшись, встает начальник оперативного отдела – я, все-таки склонен настаивать на успешности проекта, рассматривая провал операции исключительно халатностью и недостаточной подготовленностью сотрудников ОНСС. – А эффект, я повторяюсь, был. Однако если расценивать ситуацию с точки зрения достаточности контроля, то остается лишь констатировать фиаско. – Категорически не соглашусь с мнением уважаемого майора – оппонирует новообретенному врагу начальник отдела наружного слежения и статистики. Мы действовали в соответствии составленного – его же отделом, кстати, замысла по максимальному невмешательству в привычный алгоритм жизни объекта. Толстые губы Веллермана складываются в подобии иронической усмешки. – А что нам скажут наши уважаемые сотрудники ОМАМАО – спрашивает он, неприязненно глядя на лампы, чей яркий люминесцентный свет отражается от его лысины. – Мы вот – выборку испытуемых вам оставили, как вы просили – из трех человек, дабы максимально упростить наблюдение за ходом эксперимента и ограничить возможные риски. Ну и что же? Упустили в итоге, как раз плюсового. Из-за стола неуверенно поднимается бывший начальник расформированного управления ментальной архитектуры, ныне же – исполняющий обязанности начальника вновь сформированного отдела ментальной архитектуры и манипуляции активностью осознания – щуплый низкорослый мужичек неопределенного возраста в громоздких очках. – Товарищ полковник – начинает он – один из испытуемых предполагал наиболее пристальное внимание и отслеживание динамики процесса инициализации…- Ну и где сейчас ваш испытуемый – ответьте мне! Где он сейчас? – прерывает его полковник, меряя уничтожающим взглядом тщедушную фигурку. – Товарищ полковник, мониторинг места происшествия всеми средствами показал, что испытуемый действительно находился на месте до самого последнего момента. А когда находящийся рядом отдел наружного слежения среагировал, все мониторы зафиксировали… отсутствие. – И в каком направлении, позвольте поинтересоваться – они проектировались с учетом определения вектора этого самого загадочного исчезновения. – В каком направлении?! – крик полковника Веллермана, разнесся по залу, подобно циклопическим ревом. - Может быть, кто-нибудь, скажет мне, куда, в конце концов, подевалось тело?! Мне напомнить, какой сейчас год? Так вот – я вам напоминаю – 2017 – так что объяснения о том, что оно попросту истлело – отставьте своим бабушкам и дедушкам, если они еще живы. – Не могу ответить – говорит, наконец, начальник ОМАМАО. – Так. Обозначим, значит, уважаемые коллеги, ваши полезные свойства – говорит председатель совещания, начиная загибать пальцы – бывшие УМА что-то там придумывают – лоб (уж явно не от пяти пядей) морщат, запрашивают дополнительное финансирование из центрального аппарата…Уполномоченный член, молча, наблюдает за разыгрывающейся сценой – собранный и внимательный, как любой типичный человек профессорского звания, посетивший важное оперативное совещание. - … отдел тех разведки закупает оборудование новое, оперативный отдел уверяет в эффективности замысла. Мы создаем для вас, тепличные условия, тепличные, вы понимаете!Тут пожилой профессор, внимательно слушающий его тираду, слегка подается вперед. «Воззри же ныне» - шепчет он сейчас едва различимо. Хотя многие участники заседания – и сам Веллерман были против его присутствия на данном совещании, однако же, протокол, составленный коллегиальным решением Бюро, в те времена, когда о полковнике еще и не слышали – требовал, чтобы на заседаниях подобного рода обязательно присутствовали уполномоченные наблюдатели из числа бывших сотрудников Бюро. - … И получаем мы в итоге что… нуль! Нуль мы получаем, и оценка вашей работе «ничего» – продолжает метать громы и молнии полковник. – Прошу прощения – откашлявшись, подает вдруг голос профессор. Полковник, лишь отмахнувшись от него, возвращается к моральному изничтожению щупленького майора –– О каком успешном замысле, – о каком – вы сейчас лжете, если не можете мне объяснить сиё загадочное внезапное исчезновение. Решили показать розыгрыш в стиле циркового номера, что ли? – ударяет Веллерман внушительным кулаком по столешнице – или вы думаете …- Товарищ полковник, Анатолий Алексеевич Веллерман! – голос профессора неожиданно пресекает гневные полканские тирады – вы предоставите мне слово!Грузный полковник спотыкается на полуслове, смотрит на профессора; не находится с ответом; с видом бесконечного терпения сцепляет пальцы над столешницей. Говорит –– Да, Валерий Аркадьевич, и я, и все присутствующие здесь, внимательно вас слушаем. – Господа. – Семидесятишестилетний человек поднимается из-за стола, просто разогнув ноги. – Уважаемые члены коллегии. Вы меня знаете - я был из тех, кто стоял у истоков создания Бюро. Я всегда был и остаюсь верным патриотом наших идей. Веллерман складывает губы в участливо-подобострастную улыбку. - И я со своими, покойными уже, коллегами – продолжает профессор – пытался трактовать человеческую душу так же, как это делаете сейчас вы… – с позиции материальности и эксперимента. Да что там мы – еще сам великий академик Павлов считал такие слова, как «душа» и «сознание» – вульгарной архаикой, призывая ученых людей исключать их из своего лексикона. И лишь на закате жизни, сделав обзор всех своих изысканий, он признал свое фиаско, обозначив неоспоримость существования этих понятий. Поверьте мне, когда начинали мы, Бюро было совсем другим. Мы ставили своей целью раннюю диагностику и выявление социально-опасных патологий, анализ складывающихся опасных паттернов в поведении личности. Мы изучали душу, не провозглашая себя ее провозвестниками. Мы никогда не…– Очень полезный экскурс в историю, Валерий Аркадьевич, однако же, я – как председатель коллегии вынужден напомнить вам формулу протокола. Сейчас мы занимаемся выявлением фактора, воспрепятствовавшего успеху проекта. - Поверьте мне – напомнить вам о формуле протокола, равно как и принципах, заложенных в основу функционирования Бюро – я могу не хуже вашего – теперь пожилой профессор вышел из-за стола и шел вперед, чеканя каждое свое слово. - Присаживайтесь, товарищ Чистяков. - И я настаиваю – вновь повышает голос профессор – что вы ни разу не занимаетесь выявлением фактора, воспрепятствовавшего успеху проекта (окружающие начинают тревожно переглядываться). - Вы забываетесь, господин профессор - должно быть, переработались. Если вам нечего добавить – садитесь. - Ничуть – мне есть, что добавить – и я попрошу всего лишь еще минуточку внимания – имею на это право. Вы позволите – говорит он и кладет на один из столов свой дипломат, раскрывает его и жестом фокусника извлекает банку с бесцветным порошком. - Все вы знаете о моих интересах к биохимии. Члены коллегии не без любопытства смотрят на содержимое банки. - Это – достаточно простая и совершенно безопасная для человека рецептура – профессор открывает банку и высыпает ее содержимое в руку.

Внезапно, полковник поднимается из-за стола. На его лице отражается понимание. – Вы выйдете вон – за срыв заседания коллегии – говорит он, изменившись в лице, и нажимает кнопку коммуникатора. - Оперативный дежурный Васечкин, слушаю – рапортует голос из динамика. Профессор подходит и останавливается в двух шагах от грузной фигуры полковника. Сейчас их разделяет только стол. Одно некое мгновение пожилой человек и председатель коллегии смотрят друг на друга, а в следующее мгновение профессор бросает горсть порошка в лицо полковнику. В ответ, рука того быстро ныряет под пиджак и достает «Глок» - он успевает выстрелить дважды, прежде чем облако порошка оседает окончательно на его лицо и плечи. Первая пуля застревает в загодя подставленном профессорском дипломате, но вторая пуля, выпущенная по другой траектории – насквозь прошивает уполномоченному наблюдателю бедро. Все вскакивают со своих мест, кто-то падает сразу на пол, спасаясь от пуль, кто-то же – это жилистый и неприметный начальник отдела наружного слежения и статистики – бросается к пожилому человеку. И так как, этому человеку еще предстоит сыграть некую ключевую роль в нашей истории, продолжим дальнейшее повествование от его лица. В тот роковой день, разделивший мою жизнь на до и после, я вижу все. Я вижу, как смертельно раненный профессор Чистяков пошатывается, бледнея, но его рука, все же, с неожиданным для его возраста проворством прядает в карман и вытаскивает … фонарик? Обычную лампу Вуда – как выяснятся позже по фиолетовому мерцанию. И когда лучик тусклого света падает на того, кто еще минуту назад восседал за столом в качестве председателя чрезвычайного совещания – мы видим. Тогда все участники совещания смотрят, не в силах осмыслить увиденное. А потом пистолет падает на пол из подобия пальцев того, что не может, не должно иметь пальцев. Ибо когда тусклый свет лампы Вуда освещает то, что с глухим бормотанием оседает на пол, теряя форму, распадаясь под воздействием профессорского порошка – мы видим лишь отбрасываемый белесый цвет паразитарного гриба. - Шштоо… увидели? – раздается от провала, некогда изображающего рот –- Рады? А теперь живите с этим… гибель моя ничего не значит для Великой Грибницы, ибо возрожусь я вновь. А вы – выпуклые бобины, должные означать глаза существа, останавливаются на истекающем кровью профессоре -– Вы истлеете – один за другим – в страхе, сомнениях и одиночестве, оборачиваясь друг на друга (тут я невольно окидываю взглядом зал). Голос прерывается, подобие рта проваливается внутрь того, что продолжает разрушаться под воздействием порошка. Последнее, что остается на аморфном остове – выпуклые бобины, которыми оно изображает насмешливые глаза, глядя на истекающего кровью профессора, под которым, из перебитой бедренной артерии уже вытекло не менее двух литров крови. И тогда пожилой человек – не выразив малейшего беспокойства от, казалось бы, – смертельной уже раны, лишь спокойно говорит – не меняясь в лице– Вам никогда не быть демиургами. И за мгновение до того, как НЕХ распадается кучей трухи, в этих глазах появляется нечто похожее… нет, не на неживотный страх – на страх растения. А после, старый человек, который был, конечно же, всего лишь старым человеком, которого смертельно ранили из «Глока», также падает на пол. Я лишь успеваю броситься и подхватить падающее тело. - Мой… дипломат – говорит он мне. Я, вспомнив о его пресловутых чудо-порошках, сразу хватаю со стола и открываю его кейс. - Какая из них – спрашиваю у него. - Во внутреннем отделении – хрипит он. Я заглядываю в это отделение – но там – лишь…- Тетрадь? – спрашиваю я. - Да. Моя работа и результаты моих наблюдений. Теперь… Ты! – велит он мне – и испускает последний вздох. Я невольно смотрю в открытые страницы…»… А коли услышишь ты, будто бы мертвые тебя родичи зовут ночью в полнолуние сходить в лес, дабы открыли они тебе сокровища земли, то не покупайся ты на ложь эту. Ибо не родичи это твои зовут тебя. А услышал ты зов грибницы. Не вставай на зов этот, а скажи «я создание Божье, отринувший тех, кто плетет паутину во тьме». Скорее всего, заснешь ты и не увидишь этого сна боле. А коли пойдешь ты в место, обещаниями сладкими опьяненный, то скоро увидишь – что-то зовет тебя обольстительное в свете лунном. Пойдешь за ним – и потащит тебя грибница в трясину, и утопнешь в ней. И не увидит больше мир вас. Сгинете вы в болоте ночном. А на ваше место Круг грибной исторгнет другого Ивана. Грибного последыша. Будет он похож на Ивана настоящего, но будет у него вместо крови человеческой горячей жижа болотная холодная и будет у него рукопожатие холодное и скользкое, словно рыба. А в помещении, что он пришел, будет людям казаться, что потянуло гнилью болотной. И станет он врагом роду всему человеческому. Никогда не увидит люди, как он спит. Ибо, когда спит он, то выпускает из тела своего и членов своих грибницу. И сообщается с этой грибницей во сне так же, как люди сообщаются между собой люди в дня течении. И плетут они между собой заговоры на языках жестоких, как червоточина, пожирающая своего же носителя. Ты узнаешь их по признакам. Людская еда не принесет им насыщения, хотя и едят они ее, меры людской не разумея. Но принесет им насыщение тревога души человеческой. Боль утраты, гнев, затмивший совесть людскую. И будут они, корневищами оплетши житие людское испокон веков плести планы и козни злодейские. И не убоится теперь разоблачения ни один из них, совесть потерявши, ибо сплетен он корневищами он с грибницей великой, для коей потеря одного не значит потеря многого. И не разумеют они ни совести, ни сострадания. Ибо не имеют они ни души, ни даже крови людской, в венах. А имеют они жижу болотную холодную. И не прекратят они вредить роду людскому, присно. Но будут изворачивать умы людские против людей самих же. И двери войн на земле отворятся, пропитывая землю сырую. И напитается Грибница Великая кровью этих жертв. А напитавшись, познает и страхи людские и чаяния…»Содрогнувшись, я закрываю тетрадь и незаметно в этой суматохе, убираю ее за пазуху. Как и всю свою прошлую жизнь. Пытаюсь утешить себя тем, что в свои 38 лет, так и не обзавелся семьей. Похоже, теперь и не обзаведусь…Документ необычного неидентифицированного формата, появившийся одним погожим зимним утром на известном в определенных писательских кругах интернет сообществе:… И в тот момент, когда рождающаяся волна пламени запоздало развеивает окружающие меня мороки; в тот момент, когда пламенные струи, подчиняясь законам этой Вселенной, вгрызаются в слабую беззащитную плоть, я осознаю. Понимаю все в самый последний миг, пока бесполезные пальцы еще держат зажженную спичку, которая мгновением позже превращает в спичку меня самого. Вспышка. Волна огня, захлестнувшая мой микрокосм и затмившая свет в глазах. Тьма, боль. Боль физическая и еще более мучительная - боль от осознания, что я успеваю пережить в этот краткий миг тьмы…Или не тьмы? Краткий миг вечности замедляется. Я понимаю, что уже не чувствую боли. Я понимаю неудобность и недостаточность таких понятий, как свет и тьма для живущих в озаряемой светом бесчисленных звезд планете, и заслоненной от иной части Вселенной их же тенью. Как я могу объяснить, сколько это длится, если единицы времени здесь столь же условны, что не существует понятий, способных передать их условность. Теперь я лишь само осознание. Или знание? Прозрение? Как могу объяснить я эти понятия, если забыты среди людей слова на языках, обозначающие их наиболее близкое значение? Я понимаю, что могу сформировать эти строки. Но нет – и это еще не смерть. Это я знаю так же, как знаю и то, что поднимающееся в нашем мир сейчас – пошатнуло весы. Или поколебало мембрану. И тогда, законы Вселенной, столь же древние, сколь и поставленные в основу ее создания, вновь вступают в свое бескомпромиссное действо. И тогда я вспоминаю. Нечто из грез. Место, в которое мы уходим во снах, когда существа из ночных кошмаров, тяжеловесно прогибая завесы, подходят слишком близко, алчно претендуя на наш микрокосмос. И я устремляюсь туда. Но пред этим, используя последний дарованный мне миг исчезающей реальности, я делаю то, что должен сделать, прежде чем уйти. Я отдаю сей долг. И гении недр, стоящие рядом, свидетельствуют об этом, наблюдая своими глазами цвета глубочайших лавовых озер, золотой взгляд которых обратил некогда горделивых граждан Великой Помпеи в недвижные статуи из пепла до конца времен. Не жестоки они и не злонамеренны. Просто выжидают с выжидающими, готовыми исполнять предназначенное. Но сейчас они молчат, сейчас не их черед. Они лишь слегка поддерживают, когда я забираю новорожденный фронт пламени от места, некогда бывшем мне домом и переношу его в логово тех, кто приходил туда в облике людей. Остальное мне не даровано и не связано со мной. Люди круга не мое дело. Но дело других, оставшихся. Ибо пробуждается что-то еще, кроме Великой грибницы. Как пробуждалось оно и в другие века. Остается лишь уйти. В место из грез. Я на полях. Они безбрежны. Поле уходит вдаль до горизонта, где смыкается с небом цвета океана. Это царство непреходящей осени. Солнца не видно на равномерном серо-дымчатом небосводе, но от этого становится даже как-то удивительно уютно. Удивительное дело, здесь все еще ловит сигнал, и я дописываю свой последний текст отдаляющимся за моей спиной небесам былого. Где-то вдалеке – я вижу людей. Они приходят сюда, каждый со своими «сферами», когда их мир становится для них слишком тесен. Они приходят просто постоять немного, поодаль друг от друга, пока их сферы не начинают переливаться множеством неповторимых цветов и оттенков. Они - гости, - из тех, кто не уходит окончательно. Но не я. Я шагаю сквозь безбрежное поле, не чувствуя ни боли, ни усталости. Пышно увядающие колосья, провожая меня, кивают головами на осеннем ветру. Они все понимают. «Уход» – говорят они мне. Понимаю и я, но от этого на душе становится лишь спокойнее. Вот я прохожу бывшие здесь с начала времен белеющий среди борщевика коровий череп и ржавую погнутую борону, вросшую в землю. Это врата – и когда я войду в них, мой самый привычный атрибут оставленного мира рассыплется бесполезным пеплом и полетит по ветрам этого поля. Я не удивляюсь – со внезапном чувством умиротворенного осознания я понимаю, что именно так и должно быть. Как понимаю я после и то что, что я говорю сейчас под этими серыми небесами в качестве своего последнего обращения к оставшемуся за моей спиной миру, будут переданы адресату. Там знают, что делать. Единственное, чего теперь я уже не смогу сейчас сделать – это вспомнить того, что привело меня сюда и что предшествовало этому. Случилось нечто такое, что я должен уходить именно так – не помня событий последних часов? дней? Не знаю. Быть может, настанет день, когда мне предстоит вновь все вспомнить – в другое время, под иными небесами – а сейчас – не помню и все. Мысли и воспоминания летят по ветру над волнами колыхающейся не перестающей увядать травы и растворяются в безбрежных пепельных небесах. Я вижу колонны изначальности и написанные на них молчаливые свидетельства ушедших эпох. Здесь можно прочесть истории Атлантиды и Помпеи, и о том, куда ушла цивилизация Хеттов. Но теперь это уже не имеет значения. Я сделаю еще несколько шагов и рассеюсь ветром, что веет над полем, которое колышется под уходящими вдаль и сулящими грозу небесами.