Эта история из службы моей. Ну, по порядку.
Время от времени я «Одноклассники» мониторю. Ищу армейских друзей и друзей по учёбе. Потому как есть такие воспоминания, которые как гвоздь в солдатском сапоге – и вытащить нечем, и колется, идти дальше не даёт. И вот в один из таких мониторингов набрал я своего лучшего друга, а он вот он, живой и почти не изменился. Кинул я ему сообщение, не сразу, но ответил. Созвонились по скайпу и 5 часов: «А помнишь? А ты помнишь?» Он и напомнил. Не то чтобы я забыл этот случай, просто он завалился за сундук моей памяти, не достать было без посторонней помощи.
В один из дней службы приехали к нам из учебки новые сержанты – молдаванин Жан и армянин Лёва. Жан и стал позже этим самым лучшим другом, а с Лёвой всё наоборот. Я уже писал где-то про него, что невзлюбил и он меня лютой ненавистью. Почему – не знаю, но прозвище благодаря ему я получил. Парень он здоровенный был, при моих 174 см его 190 с лишним внушительно смотрелись. Тем более пояс у него, по разговорам, какой-то был. Так вот, всем тумаки раздаёт, а меня не трогает.
– Не смотри глазами своими, - кричит, - почему тебя бить не могу? Колдун ты!
А мне что? Не можешь так не можешь, пусть мне хуже будет. Старался держаться от него подальше. Так он что гад удумал? Он стал своих земляков из других частей на меня натравливать, а так как мы с Жаном как сиамские близнецы были, то и ему вместе со мной однажды перепало. К счастью, другие части не часто к нам в командировку заезжали, точнее, один раз мы огребли, но запомнили надолго.
Событие, к которому я подвожу, случилось через полгода после того «огреба». Я уже отслужил год, заматерел, прибурел и не ждал милости от командиров, поэтому, чтобы не мёрзнуть в холодной казарме в лютый мороз, я погрёб к Жану в кочегарку техчасти, где он был в наряде.
Мороз был действительно лютый, плевок замерзал на лету, значит ниже –45 было, прохожу мимо дежурки – это вагончик такой, слегка утеплённый из досок, с печкой, а снаружи железом обитый. Так вот, только я с ним поравнялся, дверь открывается, высовывается оттуда прикомандированный и орёт:
– Эй, ты! Вон туда иди, там дрова есть, сюда неси! Давай-давай!
– Не оборзел? – спрашиваю. – Ты кто такой есть, чтобы мной тут командовать?
И тут в дверях Лёва появляется, посмотрел на меня, потом что-то по-своему сказал, и из вагончика выскакивают четверо его земляков и начинают меня мутузить. Не так сильно они меня отмутузили, как я разозлился, но злись-не злись, а на моей стороне только правда, а на их - явное численное превосходство, подогретое алкоголем и, судя по запаху из дверей, коноплёй.
Встал я после того, как они меня устали пинать, и поковылял в кочегарку. Пришёл злой как чёрт, рассказал другу. Он сразу бросился за меня мстить, но я его остановил. Сели и стали план мести строить. Короче говоря, решили мы его убить. И так решали, и этак, а не получается безукоризненно, то так палимся, то этак. Утро вечера мудренее, легли спать. Ему что, он сразу задрых на своём котле, а мне на лавке твёрдо – бока-то болят. И тут, пока я ворочался, план и сросся. Встал я потихоньку, сходил слил ведро бензина, потом набрал ведро горячей воды и с двумя вёдрами пошёл к дежурке. Время было уже часа четыре утра, поэтому я не боялся, что кто-то меня увидит. Мороз трещал, и я боялся только одного, что вода в ведре замёрзнет раньше срока. Пришёл и стал поливать водой щель между дверью и коробкой. Ведь если подпереть дверь, есть опасность, что подпорка не сгорит, потом её найдут и станет понятно, что этих гадов сожгли. Залил. Залез на крышу и стал поливать вагончик бензином в районе трубы, чтобы подумали, что от печи загорелось. Облил. Скрутил факел и бросил на вагончик.
Загорелось хорошо, через минуту занялось всё сооружение, внутри раздались крики, стук в дверь, но я стоял и смотрел. Не мог понять только одного, почему чем больше разгорался огонь, тем холоднее мне становилось?
От холода я и проснулся. Было уже утро, Жан открыл кочегарку и чистил котёл. Я рассказал ему сон.
– Так и надо сделать, – одобрил он, – никто даже не догадается, что это мы подожгли. Надо только узнать точно, когда он здесь в наряде снова будет. Во козёл, лёгок на помине.
От сторожки в сторону кочегарки шёл Лёва. Вид у него был само раскаянье – плечи опущенные, глаза в пол. Подходит ко мне.
– Колдун, не сделай так…
– Как не сделай? - пытаюсь я понять.
– Ты знаешь, – и достаёт из-за пазухи бутылку коньяка! – Вот, командиру хотел, возьми, только не сделай так.
И ушёл.
Через пару дней зашёл ко мне земляк, который не то чтобы дружил с Лёвой, но косячок они иногда один на двоих делили.
– Ну, что, Колдун, – смеётся, – как ты так Лёву напугал?
Мы с Жаном вытаращили глаза.
– Короче, Лёва рассказал, что ты самый настоящий колдун. Эта история из службы моей. Ну, по порядку.
Время от времени я «Одноклассники» мониторю. Ищу армейских друзей и друзей по учёбе. Потому как есть такие воспоминания, которые как гвоздь в солдатском сапоге – и вытащить нечем, и колется, идти дальше не даёт. И вот в один из таких мониторингов набрал я своего лучшего друга, а он вот он, живой и почти не изменился. Кинул я ему сообщение, не сразу, но ответил. Созвонились по скайпу и 5 часов: «А помнишь? А ты помнишь?» Он и напомнил. Не то чтобы я забыл этот случай, просто он завалился за сундук моей памяти, не достать было без посторонней помощи.
В один из дней службы приехали к нам из учебки новые сержанты – молдаванин Жан и армянин Лёва. Жан и стал позже этим самым лучшим другом, а с Лёвой всё наоборот. Я уже писал где-то про него, что невзлюбил и он меня лютой ненавистью. Почему – не знаю, но прозвище благодаря ему я получил. Парень он здоровенный был, при моих 174 см его 190 с лишним внушительно смотрелись. Тем более пояс у него, по разговорам, какой-то был. Так вот, всем тумаки раздаёт, а меня не трогает.
– Не смотри глазами своими, - кричит, - почему тебя бить не могу? Колдун ты!
А мне что? Не можешь так не можешь, пусть мне хуже будет. Старался держаться от него подальше. Так он что гад удумал? Он стал своих земляков из других частей на меня натравливать, а так как мы с Жаном как сиамские близнецы были, то и ему вместе со мной однажды перепало. К счастью, другие части не часто к нам в командировку заезжали, точнее, один раз мы огребли, но запомнили надолго.
Событие, к которому я подвожу, случилось через полгода после того «огреба». Я уже отслужил год, заматерел, прибурел и не ждал милости от командиров, поэтому, чтобы не мёрзнуть в холодной казарме в лютый мороз, я погрёб к Жану в кочегарку техчасти, где он был в наряде.
Мороз был действительно лютый, плевок замерзал на лету, значит ниже –45 было, прохожу мимо дежурки – это вагончик такой, слегка утеплённый из досок, с печкой, а снаружи железом обитый. Так вот, только я с ним поравнялся, дверь открывается, высовывается оттуда прикомандированный и орёт:
– Эй, ты! Вон туда иди, там дрова есть, сюда неси! Давай-давай!
– Не оборзел? – спрашиваю. – Ты кто такой есть, чтобы мной тут командовать?
И тут в дверях Лёва появляется, посмотрел на меня, потом что-то по-своему сказал, и из вагончика выскакивают четверо его земляков и начинают меня мутузить. Не так сильно они меня отмутузили, как я разозлился, но злись-не злись, а на моей стороне только правда, а на их - явное численное превосходство, подогретое алкоголем и, судя по запаху из дверей, коноплёй.
Встал я после того, как они меня устали пинать, и поковылял в кочегарку. Пришёл злой как чёрт, рассказал другу. Он сразу бросился за меня мстить, но я его остановил. Сели и стали план мести строить. Короче говоря, решили мы его убить. И так решали, и этак, а не получается безукоризненно, то так палимся, то этак. Утро вечера мудренее, легли спать. Ему что, он сразу задрых на своём котле, а мне на лавке твёрдо – бока-то болят. И тут, пока я ворочался, план и сросся. Встал я потихоньку, сходил слил ведро бензина, потом набрал ведро горячей воды и с двумя вёдрами пошёл к дежурке. Время было уже часа четыре утра, поэтому я не боялся, что кто-то меня увидит. Мороз трещал, и я боялся только одного, что вода в ведре замёрзнет раньше срока. Пришёл и стал поливать водой щель между дверью и коробкой. Ведь если подпереть дверь, есть опасность, что подпорка не сгорит, потом её найдут и станет понятно, что этих гадов сожгли. Залил. Залез на крышу и стал поливать вагончик бензином в районе трубы, чтобы подумали, что от печи загорелось. Облил. Скрутил факел и бросил на вагончик.
Загорелось хорошо, через минуту занялось всё сооружение, внутри раздались крики, стук в дверь, но я стоял и смотрел. Не мог понять только одного, почему чем больше разгорался огонь, тем холоднее мне становилось?
От холода я и проснулся. Было уже утро, Жан открыл кочегарку и чистил котёл. Я рассказал ему сон.
– Так и надо сделать, – одобрил он, – никто даже не догадается, что это мы подожгли. Надо только узнать точно, когда он здесь в наряде снова будет. Во козёл, лёгок на помине.
От сторожки в сторону кочегарки шёл Лёва. Вид у него был само раскаянье – плечи опущенные, глаза в пол. Подходит ко мне.
– Колдун, не сделай так…
– Как не сделай? - пытаюсь я понять.
– Ты знаешь, – и достаёт из-за пазухи бутылку коньяка! – Вот, командиру хотел, возьми, только не сделай так.
И ушёл.
Через пару дней зашёл ко мне земляк, который не то чтобы дружил с Лёвой, но косячок они иногда один на двоих делили.
– Ну, что, Колдун, – смеётся, – как ты так Лёву напугал?
Мы с Жаном вытаращили глаза.
– Короче, Лёва рассказал, что ты самый настоящий колдун. Когда они с земляками набухались и заснули, его разбудили шаги на крыше, как будто кто-то там ходит и что-то льёт. Он хотел выйти, но дверь не открывалась, через минуту запахло дымом. Они поняли, что горят. Лёва выглянул в зарешеченное окно – на улице стоял ты и смотрел на огонь. Он опять рванулся к двери, ударил её ногой, и она открылась. Они вывалились на улицу – тебя не было, ничего не горело. Посовещались с земляками и решили, что ты какое-то слово армянское… короче, колдун по-нашему.
– Меньше курить всякую дрянь надо, – проворчал я.
С тех пор так меня в части и звали. Наверно, кто-то скажет, что тут нет мистики. Но я о грехе. Ведь я реально готов был его убить, и не одного, а этот холод от огня как будто остудил мою злость.
А когда я уходил на дембель, пришёл Лёва и принёс бутылку коньяка, распили вместе со всеми, обнялись, попрощались, и только тогда я понял, что оставшийся с того события год я его почти не видел. Хотя служили в одной роте.