Где сокровище вашеСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Было далеко за полночь, когда вор вскрыл входную дверь и с большой осторожностью, не осмеливаясь зажигать никакого света, на цыпочках обошёл жилище, которое намеревался обокрасть. Одна за другой открывались пред ним безлюдные комнаты, детали убранства и обстановки в которых бледно и нечётко обрисовывались неверным отсветом далёких и тусклых уличных фонарей. Только тогда домушник мог перевести дух, когда не менее безлюдною предстала пред ним последняя из комнат — хозяйская спальня — и только тогда он достал и засветил небольшой фонарик, принесённый с собою, и при его свете воротился в зал. Яркий и узкий луч, рассекая погружённое во мрак жилище, метался по стенам, а вор восхищённо улыбался, видя в его светлом пятне то один, то другой плод упорного труда хозяина дома — мрачного, набожного, состоятельного человека, десятилетиями неутомимо собиравшего дорогостоящие распятия, иконы, статуи святых и прочую вероисповедную утварь. Там оклад из драгоценных камней, там серебряный потир, там вышитая золотыми нитями риза для аналоя сулили домушнику богатую поживу. Но между ними свет также выхватывал лики и изваяния святых, и в их суровых глазах и на немых древних устах читался непроизнесённый упрёк — упрёк во грехе. «Не укради»,  — вот что невольно мог видеть вор в печальном и грозном взгляде Христа, и в жестах святых, и даже в мановениях кончиков ангельских крылий. Было ли это впечатление совершенно случайным? Домушник неожиданно стал сознавать, что нет. Коллекция хозяина дома, которую будущий похититель с интересом и предвкушением оглядывал не первый десяток минут, более не могла казаться ему бессистемною. В ней угадывалось одно чувство, один деятельный замысел. Только те эпизоды евангельских событий, только те элементы житий святых развёртывались вдоль стен во множестве изображений и скульптур, которые вполне раскрывали тему греха и последующего возмездия за грехи. Вершиною этой подборки, очевидно, являлось в центре зала громадное полотно, изображавшее с большою художественною силою муки грешников во время Страшного Суда. Во всё это время вор избегал пристально взглядываться в картину, которую (при её-то габаритах) никак не мог бы унести незаметно; но тут любопытство пересилило — и рука, будто сама собою, обратила именно туда луч фонаря. Пристально взглядевшись, в одну минуту домушник понял, что картина изображает не нравственные муки раскаяния во грехе, а вполне физические, ощутимо болезненные муки грешников. Талант её живописца был талантом явного или потаённого садиста, находящего величайшее удовольствие в справедливости причиняемого страдания. Впервые в эту ночь вор подумал, что такой выбор иконописи и живописи открывает пред ним с полной ясностью ту фанатическую жестокость и ту свирепую нетерпимость ко греху, которая одухотворяла коллекционера — и даже, быть может, отражала какую-нибудь тайную личную драму в прошлом этого человека, проливала свет на истинные причины его уединённой жизни, которая-то и сделала возможною кражу в первую же ночь его краткой отлучки из дома. Вор невольно вздрогнул, и узкий луч электрического света бешено метнулся по стене. Именно тогда домушник впервые услышал голос. — Иисус, — произнёс голос имя Христа в этой совершенно безлюдной, много раз окинутой взглядом комнате.  — Иисус видит тебя. Холодный пот выступил на лбу вора, а сердце его забилось часто-часто, как у загнанной в угол крысы. Без малейшего промедления он изогнулся всем телом, озираясь в направлении прозвучавшего голоса, затем десятки раз крутанулся вокруг себя, рассекая ночной мрак светом фонаря, заглядывал в тёмные проёмы соседних комнат — и наконец вполне уверился, что был, как и прежде, единственным человеком во всём жилище. Да и был ли человеческим голос, напомнивший ему о Сыне Божьем? Интонация и даже звук его не особенно напоминали те, которыми общаются простые люди. Был ли это голос совести?Неужто под влиянием случайного впечатления, открывшего натуру коллекционера, теперь похитителю предстоит отказаться от хищения?Нет. Циническая усмешка неверия искривила его губы. Движением, отточенным за годы воровской практики, он протянул руки и стал рассовывать по карманам и потайным мешочкам наиболее мелкие и ценные предметы обчищаемого им жилища: миниатюрные золочёные ковчежцы, блистающие серебром дискосы, небольшие иконки явно не малой художественной ценности — как вдруг новый звук разорвал тишину. Этот звук был хлопаньем крыльев. — Иисус видит тебя, — тем же голосом повторил прежний собеседник. По-видимому, именно он и был крылатым. — Ангельские крылья? — во весь голос спросил вор в ответ издевательским тоном.  — Ну конечно же, нет!Внутренне домушник был готов в эту минуту и застонать от стыда, и рассмеяться над самим собою. Все, все его страхи были беспочвенны! — он понимал теперь безусловно, что в углу комнаты богато украшенная ткань скрывала под своими сферическими очертаниями не какой-нибудь драгоценнейший глобус или астролябию, а всего лишь округлую клетку с попугаем!Было далеко за полночь, когда вор вскрыл входную дверь и с большой осторожностью, не осмеливаясь зажигать никакого света, на цыпочках обошёл жилище, которое намеревался обокрасть. Одна за другой открывались пред ним безлюдные комнаты, детали убранства и обстановки в которых бледно и нечётко обрисовывались неверным отсветом далёких и тусклых уличных фонарей. Только тогда домушник мог перевести дух, когда не менее безлюдною предстала пред ним последняя из комнат — хозяйская спальня — и только тогда он достал и засветил небольшой фонарик, принесённый с собою, и при его свете воротился в зал. Яркий и узкий луч, рассекая погружённое во мрак жилище, метался по стенам, а вор восхищённо улыбался, видя в его светлом пятне то один, то другой плод упорного труда хозяина дома — мрачного, набожного, состоятельного человека, десятилетиями неутомимо собиравшего дорогостоящие распятия, иконы, статуи святых и прочую вероисповедную утварь. Там оклад из драгоценных камней, там серебряный потир, там вышитая золотыми нитями риза для аналоя сулили домушнику богатую поживу. Но между ними свет также выхватывал лики и изваяния святых, и в их суровых глазах и на немых древних устах читался непроизнесённый упрёк — упрёк во грехе. «Не укради»,  — вот что невольно мог видеть вор в печальном и грозном взгляде Христа, и в жестах святых, и даже в мановениях кончиков ангельских крылий. Было ли это впечатление совершенно случайным? Домушник неожиданно стал сознавать, что нет. Коллекция хозяина дома, которую будущий похититель с интересом и предвкушением оглядывал не первый десяток минут, более не могла казаться ему бессистемною. В ней угадывалось одно чувство, один деятельный замысел. Только те эпизоды евангельских событий, только те элементы житий святых развёртывались вдоль стен во множестве изображений и скульптур, которые вполне раскрывали тему греха и последующего возмездия за грехи. Вершиною этой подборки, очевидно, являлось в центре зала громадное полотно, изображавшее с большою художественною силою муки грешников во время Страшного Суда. Во всё это время вор избегал пристально взглядываться в картину, которую (при её-то габаритах) никак не мог бы унести незаметно; но тут любопытство пересилило — и рука, будто сама собою, обратила именно туда луч фонаря. Пристально взглядевшись, в одну минуту домушник понял, что картина изображает не нравственные муки раскаяния во грехе, а вполне физические, ощутимо болезненные муки грешников. Талант её живописца был талантом явного или потаённого садиста, находящего величайшее удовольствие в справедливости причиняемого страдания. Впервые в эту ночь вор подумал, что такой выбор иконописи и живописи открывает пред ним с полной ясностью ту фанатическую жестокость и ту свирепую нетерпимость ко греху, которая одухотворяла коллекционера — и даже, быть может, отражала какую-нибудь тайную личную драму в прошлом этого человека, проливала свет на истинные причины его уединённой жизни, которая-то и сделала возможною кражу в первую же ночь его краткой отлучки из дома. Вор невольно вздрогнул, и узкий луч электрического света бешено метнулся по стене. Именно тогда домушник впервые услышал голос. — Иисус, — произнёс голос имя Христа в этой совершенно безлюдной, много раз окинутой взглядом комнате.  — Иисус видит тебя. Холодный пот выступил на лбу вора, а сердце его забилось часто-часто, как у загнанной в угол крысы. Без малейшего промедления он изогнулся всем телом, озираясь в направлении прозвучавшего голоса, затем десятки раз крутанулся вокруг себя, рассекая ночной мрак светом фонаря, заглядывал в тёмные проёмы соседних комнат — и наконец вполне уверился, что был, как и прежде, единственным человеком во всём жилище. Да и был ли человеческим голос, напомнивший ему о Сыне Божьем? Интонация и даже звук его не особенно напоминали те, которыми общаются простые люди. Был ли это голос совести?Неужто под влиянием случайного впечатления, открывшего натуру коллекционера, теперь похитителю предстоит отказаться от хищения?Нет. Циническая усмешка неверия искривила его губы. Движением, отточенным за годы воровской практики, он протянул руки и стал рассовывать по карманам и потайным мешочкам наиболее мелкие и ценные предметы обчищаемого им жилища: миниатюрные золочёные ковчежцы, блистающие серебром дискосы, небольшие иконки явно не малой художественной ценности — как вдруг новый звук разорвал тишину. Этот звук был хлопаньем крыльев. — Иисус видит тебя, — тем же голосом повторил прежний собеседник. По-видимому, именно он и был крылатым. — Ангельские крылья? — во весь голос спросил вор в ответ издевательским тоном.  — Ну конечно же, нет!Внутренне домушник был готов в эту минуту и застонать от стыда, и рассмеяться над самим собою. Все, все его страхи были беспочвенны! — он понимал теперь безусловно, что в углу комнаты богато украшенная ткань скрывала под своими сферическими очертаниями не какой-нибудь драгоценнейший глобус или астролябию, а всего лишь округлую клетку с попугаем!

Тремя быстрыми шагами вор достиг этого угла, рванул ткань — и луч фонаря уткнулся в пернатое лицо смышлёной говорящей птицы. — Ну, кто это тут говорил со мною об Иисусе? — довольно спросил похититель. — Иеремия, — неожиданно представился попугай именем известного ветхозаветного пророка. — Каким же фанатиком нужно быть, чтобы даже попугая назвать Иеремией? — захохотал домушник. Но стало совсем не до смеха, когда кривой клюв распахнулся в последний раз и птичий голос бесстрастно разъяснил:— А таким, который бультерьера назвал Иисусом.