Гарантированный результатСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Иногда, звонок в квартиру бывает неожиданностью. Тебе могут принести телеграмму, тебе может трезвонить напившийся сосед, который опять перепутал этажи и обещает убить тебя, «дорогая», если ты сейчас же не откроешь эту чертову дверь. В конце - концов, тебе снова позвонят те улыбчивые ребята, которые-то точно знают, что «благая весть летит по миру», и улыбка их тем шире, чем больше пожертвований в их церковь ты принесешь. Так или иначе, подобные звонки нельзя признать приятным сюрпризом хотя бы потому, что рекламный блок в вашем любимом сериале еще не начался. Это неизбежное правило срабатывает везде, за исключением квартиры 62. Она пользовалась дурной славой, большей частью благодаря своему хозяину – худощавому и одинокому старику, практически никогда оттуда не выходившем, за исключением наиболее темных ночей, после которых он возвращался домой с достаточно увесистыми мешками. Раскапывал ли он кладбища, отлавливал ли бездомных собак или просто покупал продукты в круглосуточном магазине, следуя странной стариковской прихоти – никто не знал, да и не особо стремился узнать. Среди местной детворы он слыл колдуном и объектом тех самых историй, что рассказывают с фонариком у подбородка. Была ли в этих историях хотя бы доля правды или нет, но в дверь старику не звонил никто, до тех пор, пока он не дал странное объявление в местную газету:«Черная магия, магия Вуду, гадания. Гарантированный результат. Чарльз Кинти». – Мистер Кинти, я полагаю? Позвольте пройти. В дверном проеме стоял человек средних лет, в прекрасно отглаженном бежевом костюме. Старик ухмыльнулся и молчаливым жестом пригласил гостя внутрь. Человек в бежевом костюме вошел в затененную комнату вслед за хозяином, и они присели в два кресла, стоящих друг напротив друга. – У меня не так часто бывают гости, так что прошу простить меня за беспорядок, – хозяин картинно обвел рукой комнату, будто приглашая проследить за ней взглядом. В самом деле, в этой комнате было на что посмотреть. Окна были плотно зашторены и неяркий, трепещущий свет старинной лампы освещал множество стенных полок, заставленные, на первый взгляд, барахлом, имеющим ценность только для мальчишек и сумасшедших старьевщиков. Однако, в неясной игре света свечи, камни, деревяшки и странные украшения, начинали приобретать очертания мрачных тотемов и масок, смотрящими на гостя безразличной темнотой импровизированными глазами. Впрочем, на гостя это не произвело ни малейшего впечатления. Он неотрывно смотрел на мистера Кинти. Сидя в кресле со строгой, поистине аристократической осанкой, он сохранял лицо, напрочь лишенное любопытства. Это было лицо человека, знающего, чего он хочет и не до конца решившего для себя, тратит ли он сейчас свое время впустую. Но эту властность перебивала тень страха, где-то в глубине его серых глаз. – Так с чем вы пришли в мой дом, мистер…– Майлз, Джереми Майлз III, если будет угодно. Вы наверняка слышали это имя, мистер Кинти, а даже если и нет, то можете быть уверены, что это имя не последнего человека на земле, И я здесь потому… что, – он прокашлялся. – я больше не знаю, куда мне идти. Мистер Кинти кивнул и потянулся за сигарой. – Продолжайте. Уверен, что говорить вы будете долго. – И вы правы. Я… о дин Бог знает, зачем я тут к вам пришел. Видите ли, мистер Кинти, я… я ужасно боюсь смерти. – Право, вы в этом не одиноки, - сощурился старик. Джереми посмотрел на него, будто только что увидел. – Вы меня не поняли. Я боюсь умереть в каждую секунду своего бодрствования. Это чудовищно. Мой врач заверяет меня, что у меня прекрасная наследственность. Более того, я абсолютно здоров и пристально слежу за этим. Но дело не только в здоровье. Есть же еще другие способы уйти из жизни, есть случайности, есть… да что там, у меня есть и недоброжелатели. Но я позаботился обо всем, чем мог. Да, я посещал и аналитиков и, поверьте, я не поскупился на лучших из них. Я делал все их предписания, часами говорил о своей матери и принимал таблетки. Но мне это не помогло! Они все развели руками и посоветовали отдохнуть в «особом доме», так они его назвали. Особый дом! Да вы знаете, сколько людей обязаны мне работой, сколько вложено в мое дело! Особый дом! Нет, нет, мистер Кинти, это уничтожит мою репутацию, мое дело, уничтожит мою семью! – Майлз несколько раз вдохнул и поправил рукой волосы. Его голос дрожал. – Человеку в моем положении нельзя стать посмешищем. Я пробовал эти дурацкие практики медитаций и ездил по монастырям, под видом деловых встреч с азиатскими партнерами. Сколько сил приходится тратить, сколько языков пришлось укоротить, чтобы никто не заподозрил, не узнал об этом… И тут я случайно вижу ваше объявление. Краем глаза и даже не помню где. Как вспышка – пуф! – он постучал пальцами по виску. – ваше имя и адрес отпечатаны прямо в моей голове. Мистер Кинти глубоко затянулся и, обнажив зубы, спросил:– Так чего вы хотите от меня?Иногда, звонок в квартиру бывает неожиданностью. Тебе могут принести телеграмму, тебе может трезвонить напившийся сосед, который опять перепутал этажи и обещает убить тебя, «дорогая», если ты сейчас же не откроешь эту чертову дверь. В конце - концов, тебе снова позвонят те улыбчивые ребята, которые-то точно знают, что «благая весть летит по миру», и улыбка их тем шире, чем больше пожертвований в их церковь ты принесешь. Так или иначе, подобные звонки нельзя признать приятным сюрпризом хотя бы потому, что рекламный блок в вашем любимом сериале еще не начался. Это неизбежное правило срабатывает везде, за исключением квартиры 62. Она пользовалась дурной славой, большей частью благодаря своему хозяину – худощавому и одинокому старику, практически никогда оттуда не выходившем, за исключением наиболее темных ночей, после которых он возвращался домой с достаточно увесистыми мешками. Раскапывал ли он кладбища, отлавливал ли бездомных собак или просто покупал продукты в круглосуточном магазине, следуя странной стариковской прихоти – никто не знал, да и не особо стремился узнать. Среди местной детворы он слыл колдуном и объектом тех самых историй, что рассказывают с фонариком у подбородка. Была ли в этих историях хотя бы доля правды или нет, но в дверь старику не звонил никто, до тех пор, пока он не дал странное объявление в местную газету:«Черная магия, магия Вуду, гадания. Гарантированный результат. Чарльз Кинти». – Мистер Кинти, я полагаю? Позвольте пройти. В дверном проеме стоял человек средних лет, в прекрасно отглаженном бежевом костюме. Старик ухмыльнулся и молчаливым жестом пригласил гостя внутрь. Человек в бежевом костюме вошел в затененную комнату вслед за хозяином, и они присели в два кресла, стоящих друг напротив друга. – У меня не так часто бывают гости, так что прошу простить меня за беспорядок, – хозяин картинно обвел рукой комнату, будто приглашая проследить за ней взглядом. В самом деле, в этой комнате было на что посмотреть. Окна были плотно зашторены и неяркий, трепещущий свет старинной лампы освещал множество стенных полок, заставленные, на первый взгляд, барахлом, имеющим ценность только для мальчишек и сумасшедших старьевщиков. Однако, в неясной игре света свечи, камни, деревяшки и странные украшения, начинали приобретать очертания мрачных тотемов и масок, смотрящими на гостя безразличной темнотой импровизированными глазами. Впрочем, на гостя это не произвело ни малейшего впечатления. Он неотрывно смотрел на мистера Кинти. Сидя в кресле со строгой, поистине аристократической осанкой, он сохранял лицо, напрочь лишенное любопытства. Это было лицо человека, знающего, чего он хочет и не до конца решившего для себя, тратит ли он сейчас свое время впустую. Но эту властность перебивала тень страха, где-то в глубине его серых глаз. – Так с чем вы пришли в мой дом, мистер…– Майлз, Джереми Майлз III, если будет угодно. Вы наверняка слышали это имя, мистер Кинти, а даже если и нет, то можете быть уверены, что это имя не последнего человека на земле, И я здесь потому… что, – он прокашлялся. – я больше не знаю, куда мне идти. Мистер Кинти кивнул и потянулся за сигарой. – Продолжайте. Уверен, что говорить вы будете долго. – И вы правы. Я… о дин Бог знает, зачем я тут к вам пришел. Видите ли, мистер Кинти, я… я ужасно боюсь смерти. – Право, вы в этом не одиноки, - сощурился старик. Джереми посмотрел на него, будто только что увидел. – Вы меня не поняли. Я боюсь умереть в каждую секунду своего бодрствования. Это чудовищно. Мой врач заверяет меня, что у меня прекрасная наследственность. Более того, я абсолютно здоров и пристально слежу за этим. Но дело не только в здоровье. Есть же еще другие способы уйти из жизни, есть случайности, есть… да что там, у меня есть и недоброжелатели. Но я позаботился обо всем, чем мог. Да, я посещал и аналитиков и, поверьте, я не поскупился на лучших из них. Я делал все их предписания, часами говорил о своей матери и принимал таблетки. Но мне это не помогло! Они все развели руками и посоветовали отдохнуть в «особом доме», так они его назвали. Особый дом! Да вы знаете, сколько людей обязаны мне работой, сколько вложено в мое дело! Особый дом! Нет, нет, мистер Кинти, это уничтожит мою репутацию, мое дело, уничтожит мою семью! – Майлз несколько раз вдохнул и поправил рукой волосы. Его голос дрожал. – Человеку в моем положении нельзя стать посмешищем. Я пробовал эти дурацкие практики медитаций и ездил по монастырям, под видом деловых встреч с азиатскими партнерами. Сколько сил приходится тратить, сколько языков пришлось укоротить, чтобы никто не заподозрил, не узнал об этом… И тут я случайно вижу ваше объявление. Краем глаза и даже не помню где. Как вспышка – пуф! – он постучал пальцами по виску. – ваше имя и адрес отпечатаны прямо в моей голове. Мистер Кинти глубоко затянулся и, обнажив зубы, спросил:– Так чего вы хотите от меня?

Мистер Майлз снова пришел в себя. Поправив пиджак, он посмотрел старику прямо в глаза и сказал, чеканя каждое слово:– Я хочу быть уверен в том, что не умру. – Вы хотите узнать судьбу, гадание…– Нет. Я хочу быть абсолютно уверен в том, что я не умру. Вы понимаете меня?Старик задумался. В следующую секунду, он резко привстал из кресла и крепко сжал руку гостя. Его сухая и прохладная ладонь сжалась как тиски. – У меня есть способ, мистер Майлз, – его голос зазвучал будто со всех сторон. – Но вы должны обещать мне, что не пожалеете об этом. Джереми попытался отдернуть руку, но после пары безуспешных попыток затих и еле слышно ответил:– Если вы избавите меня от этого ужаса… я готов. Чарльз встал. Подойдя к полкам, он стал перебирать стоящий там хлам, мурлыкая под нос какой-то госпел. Наконец, он достал пыльную банку из толстого стекла и с плотной крышкой на петлях. Свет внутри нее рассеивался обо что-то, будто несколько поколений пауков создавали там понятные только им произведения искусства. Старик поставил банку на стол рядом с креслом, раскурил новую сигару и протянул ее Джереми. Тот исступленно посмотрел на нее и отрицательно качнул головой. Мистер Кинти рассмеялся:– Это всего лишь табак, мистер Майлз, и, надо сказать, довольно неплохой. Мне нужно ваше дыхание. – Что вы имеете в виду?– Сделайте вдох и выпустите дым сюда, – Чарльз открыл банку. – Смелее. Джереми сделал выдох и стал наблюдать, как банка наполнилась танцующей синевой. – Вот и все. Теперь мы можем приступать, – мистер Кинти закрыл банку и поставил перед собой. – И, заклинаю вас, молчите!Старик уселся в кресло, закрыл глаза и погрузился в молчание. Где-то тикали часы, через окна пробивался необычно далекий шум улицы. Огонек старой лампы трепыхался, создавая тень на лице мистера Кинти. Его и без того темная кожа казалась в этой тени совсем черной. Вдруг он запел. Не открывая глаз, он пел, то заполняя звуком всю комнату, то переходя на вибрацию на грани слышимости. Постепенно в эту вибрацию стали, поначалу осторожно и вкрадчиво, но затем все более напористо, пробираться слова. Это был совершенно дикий язык, похожий на набор грубых слогов и трескотню птиц. Несмотря на это, он казался певучим и, как будто бы, совершенно естественным. Но точно не для человека. Мистер Кинти пел, и голос его стал раздваиваться - рядом друг с другом шли эти резкие, рваные слоги и глубокие вибрирующие ноты, от которых все внутри сжимали невидимые руки. Мистер Кинти пел, и начинало казаться, что к этому голосу прибавились другие, совсем иные голоса: издающие победные кличи и стонущие в трауре, торжественные и обреченные, плач младенцев и плач стариков над потерей супругов – все смешивалось в этом хоре живущих и ушедших, и лишь странный язык песни парил над ним, вычерчивая свой ритм. Мистер Майлз впервые в жизни был на грани обморока. Темная, ветхая комната плыла перед глазами, все в голове заполнил этот невообразимый хор. Взгляд зацепился за банку, дым в которой стал складываться в образы то утреннего тумана над озером из его детства, то черного смога горящих полей. Даже сердце предательски билось, повинуясь этой песне, отбивая ритм нарастающим гулом в ушах. Кожа похолодела и покрылась липкой испариной. Когда этот гул и песня слились в один пронзительный свист, голова стала гораздо тяжелее, чем могла бы выдержать шея, а низ живота потянуло как в такую знакомую долю секунды невесомости в лифте. В закрытых глазах проносились мириады образов, всеобъемлющих и неясных, но в то же время более плотных и реальных, чем сама реальность. Незаметно для себя, Мистер Майлз провалился в темноту. – Что вы мне подмешали?Джереми сидел в том же кресле. Его мелко трясло. Старик сидел в очках, листая вечернюю газету. На вопрос он поднял глаза и мягко улыбнулся. – Это просто сигара, как я и сказал. Если не верите – можете сделать анализ крови и проверить сами. Несмотря на плачевный вид, к мистеру Майлзу стал возвращаться недоверчивый и властный взгляд. – Так мы закончили?– Да, я сделал все, что необходимо. Джереми подался вперед. – Значит, вы хотите сказать, что, одурманив меня и попев свои шаманские песни, вы гарантируете мне то, что я не умру?Мистер Кинти состроил обиженное лицо:– Вы утрируете, мистер Майлз. Однако, суть вы уловили верно с одной оговоркой. – Какой же?– Вы не умрете до тех пор, пока сами этого не захотите. – Как это понимать?– Понимайте как хотите. Однако запомните – отныне вам не грозит ничего в этом мире, кроме вас самого. А теперь по поводу оплаты…Джереми встал и неровным шагом пошел к выходу:– Вы имеете наглость брать с меня деньги за такие фокусы.

Мистер Кинти продолжил говорить в его бежевую спину тоном надоедливого коммивояжера:– Мистер Майлз! Я гарантирую свой результат. И я могу поклясться вам, что если у вас возникнут сомнения в результате моей работы, вы можете вернуться сюда, и я верну вам все деньги, до единого цента, и даже в двойном размере. А если я лгу, разве для человека таких связей не найдется способов найти и проучить старого Чарли?Бежевая спина остановилась. Джереми полез во внутренний карман, с трудом отсчитал деньги и прошелестел пересохшими губами:– Вы правы, найдется. Я вернусь, будьте уверены. Посмотрев на хлопнувшую дверь, Чарльз дошел до кресла, закурил и мягко провел рукой по шероховатой крышке банки. – Только я не уверен, мистер Джереми Майлз III. »… лишь спустя год после его смерти, нашей газете удалось выпустить в печать эту статью. Как нам всем известно, в декабре прошлого года Джереми Майлз младший, вице-президент известной компании и общественный деятель, покончил с собой в психиатрической клинике Святого Джерома. По словам близких, незадолго до постановления о принудительном лечении, он стал странно себя вести и запускать дела компании, хотя злые языки и утверждают, что это могло быть подстроено для передела сфер влияния в самой компании или получения наследства. Однако мы решили не строить каких-либо теорий и просто собрали свидетельства окружавших его людей. – Все началось с его снов, – утверждает Элизабет, вдова. – Он стал часто просыпаться по ночам, по несколько раз вскакивал, как током ударенный. Джереми и до того не отличался спокойным сном, его мучили навязчивые страхи, да и должность не самая спокойная. Так что первое время я даже и не обращала на них внимания. Но со временем он становился все более вспыльчивым, резким. Когда я пыталась расспросить про его сны, он все отмахивался и говорил, что это просто кошмары. Но не могут же человеку каждую ночь сниться только они! Ну а спустя недели три у него стали появляться странные привычки. Он стал часто пропадать из дома, возвращаясь только глубокой ночью. И в каком виде он приходил! В какой-то грязи, растрепанный и все время в каком-то мрачном восторге. Как-то раз, вернувшись опять посреди ночи, он встал посреди прихожей. Его пальто и костюм были как будто изрезаны, а он стоял, водил руками по ткани и хохотал. «Лиззи! Эй, смотри! – Он показывал мне на пальто и продолжал смеяться, будто это прекрасная шутка. – Ты видишь, видишь?» Я решила, что у него случился нервный срыв. Вокруг стоят домашние, прислуга, а он хохочет. Я тогда постаралась отвести его комнату. Он даже не сопротивлялся, просто шел, смеялся и приговаривал, что он больше никому не по зубам. Мне кое-как удалось уложить его спать и задремать самой, как он начал метаться во сне и вскочил с таким криком, проснулся даже садовник, хотя он живет в отдельном домике. – С того дня он перестал пропадать ночами, – говорит Алан, дворецкий дома Майлзов. – Но у него появились другие причуды. Его можно было часто застать ночью в столовой. Он брал большой кофейник и читал книги. Чаще всего это были медицинские книги о снах. Хотя несколько раз я видел его, тщательно лепившим из пластилина, позаимствованного у младшей дочери, маленькие фигурки, которые он долго выстраивал по столу рядами, а потом снова собирая все в большой ком и повторяя весь процесс заново. Но иногда можно было застать его просто смотрящим в одну точку, пока не начинало светать. Однажды я предложил ему провести его до его комнаты, но он накричал на меня. Я был вынужден оставить его, хотя и состояние мистера Майлза не могло не беспокоить меня. Как, впрочем, и всех вокруг него. – Когда он опять опоздал на заседание совета директоров, я решил, что необходимо что-то предпринять, – рассказывает коллега мистера Майлза, Ричард. – Несколько недель он приходил на собрания все позже, да и выглядел с каждым днем все более… изможденным. Его все меньше интересовали дела компании, он больше смотрел в никуда и иногда вздрагивал от звуков, озираясь по сторонам. Мне начинало казаться, что он принимает наркотики. Это не такая уж и редкость, на руководящих должностях бывают стрессы, да вы и сами это все знаете, это же ваш хлеб. Сами понимаете, это бы плохо сказалось на его имидже, да и всей компании в целом, так что я пошел к нему. Мэгги, его секретарша, сказала, что он у себя. В офисе его не оказалось, но его окно было открыто настежь, а на столе была опрокинутая баночка с каким-то таблетками. В тот момент я остолбенел. Неужели я оказался прав и он не выдержал? Но мог ли он это сделать? Как он мог бросить все дела так? Я собрался с духом и подошел к окну, готовясь увидеть распластанное тело. Но внизу его не было, только несколько людей стояли, что-то бурно обсуждая и поглядывая наверх. Я упал в кресло, ничего не понимая. И через пару минут он зашел в офис. Сказал, что отходил в туалет и Мэгги его просто не заметила. Это странно, потому что у него был свой собственный. Когда я спросил про таблетки, он сказал, что это просто успокоительные, которые прописал ему доктор Маллок для улучшения сна. Он еще при этом так странно улыбнулся. В общем, я предложил ему передать свои дела мне и отдохнуть неделю другую. Джереми пообещал подумать об этом. Этим же вечером он зашел ко мне и предложил прокатиться. Мы сели к нему и поехали за город. Джереми почти всю дорогу молчал. Потом он начал набирать скорость. Когда мы разогнались почти до ста миль, он повернулся ко мне и сказал: «А знаешь, ты действительно можешь взять себе одно мое дело» А после он просто отпустил руль! Я пытался его перехватить, но он удерживал мои руки, пока мы во что-то не врезались. Я очнулся уже в больнице. Как мне сказали, я был без сознания шесть дней. Хотя машина и была вдребезги, но на Джереми чудом не осталось ни царапины. Так как я был в больнице, он сказал полиции, что просто потерял управление. И он все-таки взял отпуск. «Оправиться от шока» – как он сказал. – У него был любимый дом на берегу одного озера, он часто бывал там в детстве, так что когда он сказал, что намерен отдохнуть, вопросов, куда он поедет, даже не возникало, – пояснила нам Элизабет. – В общем-то, мы и сами были рады, что он уедет. Он все больше пугал нас: почти перестал есть, а ел он только руками и как-то слишком тщательно все пережевывая. Когда мы предлагали ему столовые приборы, он смотрел на них диким, полным страха взглядом. Его походы в ванную были целым представлением: он стал ходить туда со свечами, не включая нормальный свет, залезал в ванную только с поддержкой Алана, а один раз чуть не избил горничную, потому что пол был недостаточно сухим. Еще он почти перестал спать. Кто-то подшучивал, что в нашем особняке появился прижизненный призрак, но я была слишком измождена, чтобы даже злиться на это. Так что когда я услышала про пожар, то подумала, да простит меня Бог, что это наконец-то закончилось. – Нашей машине удалось приехать чуть раньше пожарных, поэтому мы не были уверены, остался ли мистер Майлз в доме и жив ли он вообще. – рассказывает врач скорой помощи. – Поэтому остановились метрах в пятидесяти от дома и решили осматривать окрестности. Ведь в сам дом-то мы не могли попасть. Знаете, в этой картине было что-то поистине завораживающее - столб пламени от двухэтажного дома в ночи, да еще и отражается в озере. Такие пожары не встретишь в городе, а мы на такие хорошо поездили. Сначала мы решили, что он может быть у озера или даже отплыть на лодке, но его там не оказалось. Мы обошли дом кругом, звали его и подумывали уже углубиться в лес, как нас окликнул наш водитель и показал на крыльцо. Мистер Майлз сидел прямо на ступеньках. Мы попытались позвать его, но он не реагировал. Я решил, что нас перебивает гул пламени и, хорошо замотавшись, побежал к нему, чтобы увести его. На секунду мне показалось, что он даже как-то безучастно наблюдает за мной, но я отбросил все это, быстро взял его под плечи и тут же вскрикнул, обжегшись об его одежду. Какая-то синтетическая футболка, она просто приварилась к его коже. Я понимал, что моя куртка уже начинает дымиться, и начал чувствовать запах горелых волос. Я еще раз попробовал взять его под руки, стараясь не задеть участки с одеждой, и быстро повел в сторону машины. Ребята уже готовили каталку и обезболивающее. Мистер Майлз был весь в копоти, и было сложно оценить, насколько сильные у него ожоги. Пока мы везли его в больницу, он впал в забытье и даже как будто задремал. Через двадцать минут он стал сильно дергаться во сне, а чуть позже, не просыпаясь, стал бить себя руками по телу и кричать. Только сейчас я понял, что это было похоже на то, как пытаются сбить с себя пламя. Он уже начинал царапать себя, как будто пытался сорвать одежду, когда мы закрепили ему руки и ввели успокоительное и обезболивающее. Какое-то время во сне он еще кашлял, но вскоре успокоился. Мы довезли его до больницы и передали в реанимацию, после чего мы все отправились домой, благо это был последний вызов за смену. Только знаете что странно? На месте, где он успел себя расцарапать, оплавленная ткань сошла. А под ней была чистая кожа. – Вскоре полиция нас известила, что это был поджог. Причем долго искать виновного не пришлось – все говорило о том, что мистер Майлз облил весь дом бензином, а после и себя самого. Вероятно, он выжил потому, что в какой-то момент одумался и вышел из дома, а вернулся только позже, я не знаю. Но после этого инцидента вопрос о клинике стал острее, чем когда-либо. Миссис Майлз и несколько друзей из компании собрали необходимые документы и освидетельствования, хотя достаточно было посмотреть на самого мистера Майлза, чтобы все понять. Как ни печально, но все в доме вздохнули спокойнее, когда он лег в клинику. Его посещения были запрещены, а известие о его смерти даже не особо шокировало нас. Миссис Майлз организовала закрытые похороны, где было всего пять человек: собственно она, старшая дочь, Ричард и я с женой. Президент компании прислал большой венок, но сам так и не присутствовал. Это был печальный конец сильного человека, – подытоживает свой рассказ Алан. Это были практически все значимые рассказы, проливающие свет на последние дни Джереми Майлза, но они были бы неполными без свидетельства еще одного человека – его самого. Нам удалось, не без усилий, раздобыть уникальную пленку с записями бесед с его врачом в надежде, что они свяжут в одно целое все, что происходило с ним. И ниже вы увидите отрывок разговора непосредственно самого мистера Майлза. »… и так каждую ночь. Вы и представить себе не можете, даже близко, как много раз вы можете умереть за один-единственный день. Угадайте, сколько раз можно умереть просто от момента пробуждения в постели до завтрака? Восемь. Восемь раз, не считая самых невероятных, вроде шаровой молнии в ванной, пока вы бреетесь. Держите эту мысль у себя в голове получше, что от секунды, когда вы поставите ноги в свои домашние тапочки до того, как вы скажете, что чай выпьете позже, из вашего дома могли уже восемь раз вынести ваше тело. И это только начало дня. Вас окликнул знакомый на переходе и бам! – в вас впиваются осколки лобового стекла, а легкие рвут обломки ребер, с каждым вдохом все больше и больше. Вы дернулись от гудка проезжающей машины, пока ели? Готовьтесь к колокольному звону вашего сердца в ваших ушах, пока ваше лицо краснеет, наполняясь кровью, становясь все горячее, пока вы судорожно хватаете хотя бы еще один глоток воздуха… Сорвались строительные леса и вам доской пробивает живот. А все, о чем вы думаете, цепляясь за нее и пытаясь вытащить, что в ваши пальцы попадают занозы. Знаете, что самое жуткое было поначалу в этих снах? Вы никогда не знаете, проснулись вы или нет. Сначала я думал, что они заставляют меня пережить смерть просто так, произвольно. Но позже я стал понимать, что они отражают день. В них не было случаев, которые бы не предусматривал мой день. И я впервые решился это проверить. Стоял на дороге и ждал подходящую машину – не слишком большую и не слишком быструю. Должно быть я хорошо перепугал ту пожилую даму на «жуке», но она была наиболее подходящей. Так я впервые побывал под колесами, отделавшись порванным костюмом. А на мне не было даже синяков. Собственно, я даже не особо и почувствовал боль. Зато во сне это заиграло совсем другими красками. Но меня это не беспокоило, теперь я знал, что старик не обманул меня! С этого дня я стал экспериментировать – прыгал с мостов и бросался под другие машины. Однажды я осмелел настолько, что пришел в одно местечко, которое держала мафия. Не думал, что они так обидятся, если плюнуть им в лицо и сказать несколько слов о матушке. Вы бы только видели из лица! Они держали меня подвешенным вниз головой, били гаечным ключом, пытались отрезать пальцы и сделать колумбийский воротник. Один из них даже сбегал за аккумуляторной кислотой, чтобы залить ее в меня через воронку. Еще один сходил за клещами, пока остальные делали ставки, сколько зубов он сможет мне вырвать. А я висел, смеялся и подбадривал их. Я даже не знаю, почему они закончили – устали или просто поняли, что зря тратят время. Они закончили выстрелом в голову и оставили меня так висеть. Знаете, что было самым сложным? Поймать такси в складских районах. Но я все же вернулся домой, распираемый смехом и осознанием – это настоящее бессмертие! Мне больше ничего не грозило в этом мире! Зато в другом… я был благодарен тем парням за их выстрел. [… ]После этого дня я решил, что столько умирать за одну ночь немного вредно. Я решил, что надо сделать как можно меньше возможностей для этого и стараться как можно меньше спать. Я говорил со знакомым врачом, и он рассказал мне про фазы сна, так что теперь я старался подгадать моменты, когда сновидений не должно быть. Это было сложно, особенно под постоянными взглядами домочадцев, но я старался. Сколько же времени мы тратим на сон! За это время я прочел много книг. О снах, конечно, по большей части. Недели я жил, спал по два часа, растягивал долгий день, стараясь предусмотреть каждую мелочь, которая могла меня поранить или задеть, став во сне источником заражения крови или какой-нибудь закупорки сосудов, избегая лишних необдуманных движений везде, где можно было поскользнуться, споткнуться, удариться или поперхнуться. Я стал собственной безумной матерью и сиделкой в одном лице, вечным смертельно больным и светочем благоразумия. Самый прилежный педант и аскетичный монах смотрели бы на меня с восхищением. Ни одна вещь не лежала там, где я мог бы ее не заметить в темноте или упасть сверху. Никакая пища не могла принести вред моему здоровью, став причиной отдаленного инфаркта. И сны мои изменились. Одна смерть. Две. Я выхожу из дома. Четыре. Пять. Может шесть. Я на работе. Семь? Неожиданно, но не страшно. Восемь. Девять. Я дома. Десять. Мой идеал. Я гордился собой, продержав десятку четыре дня. Порой мне становилось скучно, и я прыгал из окна своего офиса. Все равно в этом городе никто ни на что не обращает внимания. Полет – прекрасная вещь, доктор. Пятьдесят три этажа и ничего, кроме ветра. А главное – быстрый конец. Вы даже не отличите его ото сна, где вы куда-то падаете, а потом просыпаетесь. Если захотите покончить с собой – настоятельно рекомендую. [… ]В какой-то момент мне показалось, что все должно закончиться в доме, где я еще не задыхался от ужаса осознания своей смерти. Где я даже не думал о существовании завтра. И я приехал в этот дом. Сколько дней я провел в нем ребенком? Кажется, это было вечность назад. Сколько раз я просыпался раньше всех и тихо выходил к озеру, чтобы посмотреть на предрассветную дымку и сам рассвет? Это было время, полное ощущения, что в мире еще есть какие-то бесчисленные тайны, и я искал их в каждом мгновении. Все просто обязано было закончиться здесь, без взглядов тех, кому на меня всегда было плевать. Я должен был уйти, чтобы над водой была дымка, а в воде отражался свет. Шагнуть в момент чистоты воспоминаний и раствориться в нем навсегда. Я не хотел, чтобы меня спасли из дома. И я не умер только потому, что во мне еще жило сомнение и страх. Но теперь я осознал свою ошибку. Все стало предельно ясно и даже смешно, что я не понял это раньше. Вся жизнь была построена как барьер, как плотина между мной и неминуемой концовкой. Вы же знаете, что в греческой мифологии Танатос и Морфей близкие родственники? Если вы не спите, у вас есть много времени на мысли. И я мало спал и много думал. Меня держало ощущение, что я хожу рядом с чем-то очень важным, что еще чуть-чуть и я смогу понять нечто, все время ускользавшее от меня. Этот смутный туман в голове, который невозможно собрать как паззл, нельзя выстроить в цепочку. Как воздух, который вы хватаете в кулак. Сон, смерть, жизнь, страх, сожаление, воля, желание – просто слова, чем-то связанные и составляющие нечто в наших головах. Сон стал равен для меня смерти, жизнь переполнилась страхом, сожаление сломило мою волю, сделав меня просто оболочкой, тревожной амебой, уплывающей от первых признаков ядовитых капель в воде. Верующие просят о вечной жизни, притупляя свой страх перед холодом в земле, неверующие заполняют себя всем, что отвлечет от мыслей о конце. Кто-то посвящает себя смерти, ища ее проявления каждый день: на экране, в моргах, на улицах и грязных подвалах с незаконными боями, играя, держась за маленькую иллюзорную власть, что это не со мной, и значит, я лучше, значит, я сильнее. Как маленькие дети, дрожащие перед огромным псом на привязи. День за днем они подходят к нему все ближе, надеясь привыкнуть к его виду и перестать бояться, уверять себя, что он на привязи. Но у меня не было этой надежды. Каждую ночь цепь рвалась, и пес оказывался свободен. Он то бросался сразу и без предупреждения, то выжидал немного для охоты, но каждую ночь он нагонял меня, так или иначе, раз за разом. И я вспомнил про желание. Старик говорил об этом. Всю жизнь я бежал и прятался – прятался за положением, за деньгами и властью, за спинами охранников и подписанными счетами докторов. И куда бы я ни бежал, страх был всегда рядом. Теперь же то, что пугало меня больше всего стало моей обыденностью и моим крестом. Желание… Я умер бессчетное количество раз. Больше некуда бежать, впрочем, этого «куда» бежать никогда и не было. Я стал подобен насекомому, мерзкому и безмерно слепому в своих крошечных заботах. И когда их не станет окончательно, я выберусь отсюда, доктор. Из этого кабинета, из этого тела и мира…Через четыре дня после окончания этой записи Джереми Майлза III не стало. Остается загадкой, как ему удалось повеситься под постоянным надзором персонала, хотя, как мы говорили раньше, множество мистификаторов искали в этой смерти злой умысел со стороны тех, кому…»Смуглые старческие руки отложили газету. Мистер Кинти неприкрыто и протяжно зевнул и постучал ногтем по крышке стоявшей рядом странной банки из толстого стекла. – Нет, ты слышал? Эти прохвосты даже историю болезни выторговали. А ты, верно, никогда и не был героем газет, кроме как каким-то номером списка самых богатых людей, а? Это не слава, нет. Ты никому не нужен, если бульварные газетки не печатают твое лицо на первой странице. Ну и что, что они чуток привирают, никому ведь теперь нельзя довериться полностью, да, Джереми?Банка безмолвствовала. Да и если бы она могла что-то говорить, старик бы не захотел ее слушать. Он не терпел упреков по поводу своей работы.