Франциск СкоринаСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

С вами никогда не случалось коллективного испуга? В смысле, вот представьте: вы вовсе не одни, как это бывает в большинстве случаев, когда вам страшно, вы в компании. С вами еще трое человек. Это ваши друзья, они такие же сумасшедшие и непуганые, как и вы. В так вам всем полюбившемся городе М. есть парк имени Янки Купалы. Старый парк, красивый. Там растут раскидистые липы и высоченные ели, плитка дорожек уже давно и обширно выбита тысячами ног, фонтан «Купалле» шумит водой, а каменные девушки пускают в его воде каменные венки. И венки не тонут. В этом парке есть одноименный музей, куда каждый школьник ходил со своим классом на экскурсию, на газонах восседают каменные истуканы, изображающие фавнов и вдов войны. Они причудливо изгибаются на своих травяных коврах и с молчаливой грустью провожают тебя каменными глазами. А еще там есть статуя Франциска Скорины. Грубовато вырезанное из камня известное лицо сплошь в потеках пыльцы с деревьев и в пятнах сырости после дождя, но это его нисколько не портит. Наоборот, каменный Скорина приобретает едва ощутимую ауру благородства, принимаемую прохожими за налет времени. Если честно, я сильно сомневаюсь, что эта статуя хранит в себе частичку чего-то хоть сколько-нибудь важного, оставшегося от ее мертвого прототипа, жившего в 16 веке. Она неприметна в тени огромных елей, укрывающих ее летом от солнца, а зимой от снега, стоит, отвернувшись от оживленной улицы, и смотрит пустыми глазами и словно укоряет тебя в забывчивости истории собственной страны. Но не будем о грустном. Итак, мы с друзьями-бывшими-одноклассниками однажды решили прогулять по городу, перетереть последние новости и жизнь друг друга. Сквер Янки Купалы как нельзя лучше подходит для таких вот неспешных прогулок. Там тихо и полумрак, слышно, как где-то в глубине шумит вода в фонтане. Мы собрались летом, ближе к вечеру, а до сквера добрались так и вовсе в одиннадцатом часу. Уже стемнело, в парке зажглись фонари, и статуи приобрели пугающие очертания. Наша скромная компашка неспешно продвигалась по направлению к набережной, по пути оглашая пустые дорожки громким хохотом, от которого, кажется, даже тени дрожали и тянулись вслед за нами. Или же это был просто ветер, точно так же веселящийся в пустынном переплетении дорожек, как и мы. Дойдя до воды, мы остановились и теперь достаточно громко переговаривались. Кто-то из нас, кажется, швырял камешки в реку. На набережной деревьев не было, только ровный ряд фонарей и несколько елей у самого моста, рядом с которыми стояли мы и Скорина. Прямо напротив статуи тоже был фонарь, и благодаря его свету Скорина был как на ладони – виден до мельчайших деталей. Его тень на траве легонько трепетала, наверное, от ветра. Мы переминались на плиточном пустыре у статуи, то разбредаясь по разным его концам, то снова встречаясь полукругом посередине и разглядывая первопечатника. Постепенно разговор коснулся темы истории. Мы заговорили о книгах, о том, что нам рассказывали в школе и что мы читали сами, какие выводы нам навязали и до чего мы додумались своими мозгами. Скорина слушал и молчал, не одобряя, но и не осуждая нашу болтовню. Первую странность заметил бывший одноклассник, отошедший поговорить по телефону. Вернувшись к нам спустя пару минут, он негромко осведомился, не кажется ли нам странным тот факт, что статуя не отбрасывает тени. Мы примолкли и стали разглядывать тени в траве. Тень была, но находилась на расстоянии примерно полуметра от статуи, и ее отбрасывал словно бы человек в плаще и берете. Как у Скорины. Не сговариваясь, мы отступили в сторону, чтобы исключить вариант отбрасывания тени кем-то из нас, но ничего не поменялось. Тень не пошевелилась, Скорина, естественно, тоже. В это время я стал внимательно осматривать близлежащее пространство на предмет наличия людей вокруг нас. Людей в плащах и старомодных беретах поблизости не обнаружилось. Не обнаружилось вообще ничего, что, теоретически, могло отбрасывать такую большую тень. Ну, кроме статуи. Плиточный пустырь оставался пустырем. Мы не замолкали ни на минуту, предлагая самые различные варианты того, что это могло быть. От галлюцинации до Эдварда Каллена. А потом тень шевельнулась и на наши головы обрушилась оглушающая тишина. Как в замедленной съемке, я наблюдал, как тень приближается к нам, а в воздухе повисает эхо шагов и тихий шелест плотной ткани. Кто-то из друзей потянул меня за руку, и я понял, что они отступают назад, за спину статуи. Медленно. Всего в паре десятков метров был проспект и в тот момент я не думал ни о чем, кроме как быстрее оказаться там. Мне следовало так и идти спиной или же бежать, не оборачиваясь, как сделали мои друзья. Но любопытство – страшная вещь. Обернувшись, я вроде бы не увидел никаких теней. Впрочем, статуи я не увидел тоже. Едва выскочив на оживленную улицу, мы оказались посреди толпы непрерывно снующих туда-сюда людей. Какой-то мужик задел меня плечом. Мы остановились, а уже спустя пару секунд смеялись как ненормальные. На нас оборачивались люди. С вами никогда не случалось коллективного испуга? В смысле, вот представьте: вы вовсе не одни, как это бывает в большинстве случаев, когда вам страшно, вы в компании. С вами еще трое человек. Это ваши друзья, они такие же сумасшедшие и непуганые, как и вы. В так вам всем полюбившемся городе М. есть парк имени Янки Купалы. Старый парк, красивый. Там растут раскидистые липы и высоченные ели, плитка дорожек уже давно и обширно выбита тысячами ног, фонтан «Купалле» шумит водой, а каменные девушки пускают в его воде каменные венки. И венки не тонут. В этом парке есть одноименный музей, куда каждый школьник ходил со своим классом на экскурсию, на газонах восседают каменные истуканы, изображающие фавнов и вдов войны. Они причудливо изгибаются на своих травяных коврах и с молчаливой грустью провожают тебя каменными глазами. А еще там есть статуя Франциска Скорины. Грубовато вырезанное из камня известное лицо сплошь в потеках пыльцы с деревьев и в пятнах сырости после дождя, но это его нисколько не портит. Наоборот, каменный Скорина приобретает едва ощутимую ауру благородства, принимаемую прохожими за налет времени. Если честно, я сильно сомневаюсь, что эта статуя хранит в себе частичку чего-то хоть сколько-нибудь важного, оставшегося от ее мертвого прототипа, жившего в 16 веке. Она неприметна в тени огромных елей, укрывающих ее летом от солнца, а зимой от снега, стоит, отвернувшись от оживленной улицы, и смотрит пустыми глазами и словно укоряет тебя в забывчивости истории собственной страны. Но не будем о грустном. Итак, мы с друзьями-бывшими-одноклассниками однажды решили прогулять по городу, перетереть последние новости и жизнь друг друга. Сквер Янки Купалы как нельзя лучше подходит для таких вот неспешных прогулок. Там тихо и полумрак, слышно, как где-то в глубине шумит вода в фонтане. Мы собрались летом, ближе к вечеру, а до сквера добрались так и вовсе в одиннадцатом часу. Уже стемнело, в парке зажглись фонари, и статуи приобрели пугающие очертания. Наша скромная компашка неспешно продвигалась по направлению к набережной, по пути оглашая пустые дорожки громким хохотом, от которого, кажется, даже тени дрожали и тянулись вслед за нами. Или же это был просто ветер, точно так же веселящийся в пустынном переплетении дорожек, как и мы. Дойдя до воды, мы остановились и теперь достаточно громко переговаривались. Кто-то из нас, кажется, швырял камешки в реку. На набережной деревьев не было, только ровный ряд фонарей и несколько елей у самого моста, рядом с которыми стояли мы и Скорина. Прямо напротив статуи тоже был фонарь, и благодаря его свету Скорина был как на ладони – виден до мельчайших деталей. Его тень на траве легонько трепетала, наверное, от ветра. Мы переминались на плиточном пустыре у статуи, то разбредаясь по разным его концам, то снова встречаясь полукругом посередине и разглядывая первопечатника. Постепенно разговор коснулся темы истории. Мы заговорили о книгах, о том, что нам рассказывали в школе и что мы читали сами, какие выводы нам навязали и до чего мы додумались своими мозгами. Скорина слушал и молчал, не одобряя, но и не осуждая нашу болтовню. Первую странность заметил бывший одноклассник, отошедший поговорить по телефону. Вернувшись к нам спустя пару минут, он негромко осведомился, не кажется ли нам странным тот факт, что статуя не отбрасывает тени. Мы примолкли и стали разглядывать тени в траве. Тень была, но находилась на расстоянии примерно полуметра от статуи, и ее отбрасывал словно бы человек в плаще и берете. Как у Скорины. Не сговариваясь, мы отступили в сторону, чтобы исключить вариант отбрасывания тени кем-то из нас, но ничего не поменялось. Тень не пошевелилась, Скорина, естественно, тоже. В это время я стал внимательно осматривать близлежащее пространство на предмет наличия людей вокруг нас. Людей в плащах и старомодных беретах поблизости не обнаружилось. Не обнаружилось вообще ничего, что, теоретически, могло отбрасывать такую большую тень. Ну, кроме статуи. Плиточный пустырь оставался пустырем. Мы не замолкали ни на минуту, предлагая самые различные варианты того, что это могло быть. От галлюцинации до Эдварда Каллена. А потом тень шевельнулась и на наши головы обрушилась оглушающая тишина. Как в замедленной съемке, я наблюдал, как тень приближается к нам, а в воздухе повисает эхо шагов и тихий шелест плотной ткани. Кто-то из друзей потянул меня за руку, и я понял, что они отступают назад, за спину статуи. Медленно. Всего в паре десятков метров был проспект и в тот момент я не думал ни о чем, кроме как быстрее оказаться там. Мне следовало так и идти спиной или же бежать, не оборачиваясь, как сделали мои друзья. Но любопытство – страшная вещь. Обернувшись, я вроде бы не увидел никаких теней. Впрочем, статуи я не увидел тоже. Едва выскочив на оживленную улицу, мы оказались посреди толпы непрерывно снующих туда-сюда людей. Какой-то мужик задел меня плечом. Мы остановились, а уже спустя пару секунд смеялись как ненормальные. На нас оборачивались люди. Достойное завершение вечера, ничего не скажешь. Ну, чтоб не соврать, где-то во втором часу ночи я добрался, наконец, до дома. Вот странное ощущение: я совсем не пил, но голова навеселе, я бездумно улыбался, вспоминая прошедший вечер. В прихожей было темно, и я, естественно, уронил ключи. Полез искать. Едва не уснул прямо на коврике у двери. Понял, что с ночными покатушками пора заканчивать. Проснулся я от стойкого ощущения сквозняка. Кровать моя стоит рядом с окном, но это ж стеклопакет, какие сквозняки. Я долго крутился, пытаясь укрыться нормально, чтоб никуда не задувало, но потом, мысленно прокляв криворуких строителей, отбросил одеяло, встал, проверил окно. Закрыто. Я бросил взгляд на улицу и ощутил, как меня обдало ледяной волной ужаса. На улице горел фонарь, и мне с моего второго этажа было прекрасно видно, что за пределами круга света стоит невысокая фигура. Серого цвета. В потеках пыльцы с деревьев. Я разглядывал ее с минуту, тщетно пытаясь уверить себя, что мне все это кажется и это вовсе не Франциск Скорина стоит сейчас под моими окнами и смотрит пустыми глазами прямо на меня. А дальше начинается самое странное. Я отвлекся всего на секунду, потер глаза, а когда снова взглянул в окно, фигура продолжала стоять рядом с желтым пятном света. Одновременно в соседней комнате моей квартиры раздался скрип. Помните, в начале я говорил про коллективный испуг? Так вот, все это туфта. Нет ничего страшнее, чем стоять в одиночестве в темноте пустой квартиры и слышать, как в соседней комнате кто-то ходит. Шаги негромкие, легкие. Топ-топ-топ-топ. Тишина. Топ-топ-топ. Шаги замерли. Там, в соседней комнате, зажегся свет. Его тоненькая полоска пробивалась из-под двери, и я абсолютно точно видел тень на полу под дверью. За дверью. Потому что за этой гребаной дверью кто-то стоял! Потому что там сейчас…Пол скрипнул, и тень пропала. Еще через секунду свет погас и полоска исчезла. Я стоял у кровати и не шевелился, упираясь взглядом в дверь. Словно она должна была сейчас медленно, со скрипом открыться, явив моему взору то, что было за ней. Она не открылась. Прошло навскидку минут пять. Или пару часов, на протяжении которых на меня волнами накатывал страх. Тихие пять минут или пара часов, за которые мне удалось успокоить нервную систему ровно настолько, чтобы пошевелиться, снова повернуться к окну. Скорины у фонаря не было. Над крышами занимался рассвет.