Эту историю я услыхал от дедаСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Жил он в детстве в глухой Сибири, в таёжной деревне. Вокруг — один лес, до ближайшего города — 200 км. Воспитывала его мать, отец на войне пропал. Была в деревне одна бабка, такая древняя, что, говорят, ещё царя застала. Дом у неё был на самой окраине деревни, почти в лесу. Много про неё разного говорили. И то, что ещё девкой она приворожила к себе гадючьим заговором пятерых парней, да так их извела, что они сгорели сами по себе — не осталось ни кожи, ни костей, прах один. И то, что ночью у её дома видели всяких существ. Бывало, покажется из темноты свиная харя на паучьих лапках и уползёт обратно в лес. Бывало, стая каких-то маленьких волчат, размером с крыс, безглазые и на длинных тонких ножках, шныряли вокруг её домика. Иногда по ночам дед с матерью слышали, как в сарае что-то вошкается, скребётся. Дед однажды сходил проверить и пальнул из старого отцовского ружья по тому, что копошилось в сарае. Наутро многих свиней они нашли мёртвыми, лежащими в своей крови и кишках, а посреди тушек лежала дохлая тварь, которую описать было трудно. Тело у неё было кошачье, около метра в длину, но резко переходящее в покрытую хитином заднюю часть, напоминавшее тело медведки или крота. Хвост у твари был длинный, покрытый тем же хитином и заканчивался как у стрекоз. «Кошачья» же часть была сгорбленной, с двумя парами передних лап, которые оканчивались тёмными и острыми, как у богомола, крючьями. Голова у твари была человеческая, белая, безносая, с сотней мелких острых зубов во рту. Труп показали местному егерю, а тот, видимо, позвонил куда нужно. Приехали на военном грузовике какие-то люди в форме и труп этот увезли. Потом оказалось, что старуха долго кого-то кликала в лесу, звала родную кровиночку, страшным взглядом обводя древние тёмные деревья. Дед рассказывал, как старуха явилась к нему во сне и стала душить, сидя на нём. Тот повалил её с кровати на пол и стал бить, пока не понял, что бьёт пустоту. Наутро дед всё рассказал матери. Старуху же мало кто теперь видел, но говорили, что в окнах её дома что-то ярко светится. А в грозу слышали, как она что-то кричала из окна, и голос её изменился, стал похожим на какой-то звериный — безумный и тяжёлый. И видели одной ночью, как с грозового неба снизошло какое-то сияние, шар огня, ещё ярче, чем было свечение в доме старухи, и влетело в окно её дома. И там, на ветхой крыше её дома, из которой исходило адское зелёное пламя, сидели рогатые и уродливые чудовища, сверкавшие глазами в ночи, на своих крыльях летавшие в грозовом небе. Что-то дьявольское творилось в доме старухи. А потом — тишина. Будто и не было той ночи, когда дьявольское воинство явилось к ведьминому дому. Год все жили спокойно, забыв про чёрное колдовство и ночных тварей. А потом оно снова вернулось. В лесу нашли двух парней, которые ушли рубить дрова. Один висел на своих же внутренностях, подвешенный на осину, а от другого не осталось ничего, кроме кровавых ошмётков да руки, обглоданной до кости. Посреди ночи раздался мощный гул из-под земли, а потом рёв, по сравнению с которым рёв медведя был птичьим пением. За окнами не было видно ничего. А потом один из домов просто взорвался, разлетелся в куски. Семью, что там жила, так и не нашли. Оно не показывалось, не было слышно его шагов, не было видно его тени. То, что родилось в доме старухи, было её триумфом, вершиной всей дьявольщины, что творилась ранее. Саму старуху нашли в её лачуге. Она была там, стояла на пороге дома перед дверью. Едва дверь отворили, она упала за порог. Безголовое тело с вырванными кишками. Сердце и печень съедены, внутри уже расплодились черви-трупоеды. Труп сожгли всей деревней, хотя огонь долго не принимал эту погань, которая осквернила себя соитием с нечистой силой. А то, что уродилось, показалось снова, посреди ночи. Люди вновь взялись за спрятанные от большевиков иконы, достали родовые кресты, собираясь спасти себя от порождения старухи. Помогли и вещи ведьмы. В её доме нашли чёрные книги, различные заговоры и, наконец, знающие люди нашли способ избавления от мерзкой твари. Развели костёр, стали петь заговоры из книги. Огонь поднимался всё выше и выше. И тут земля загудела. Раздался рёв твари. Её привлекла жертвенная свинья, брошенная в огонь, начинённая ядом из белены, змеиного масла и красавки. Костёр вспыхнул ещё раз и потух. Дым овеял вначале толпу, а потом рассеялся и показал черты того, что явилось. Люди стояли, наблюдая, как оно пожирает жертву, и как малы очертания того, что можно описать. Когда свинья была проглочена, тварь заревела вновь, но это был рёв боли, рёв ненависти. И тут люди побежали. Тварь взлетела, ухватила в воздухе старика и разорвала его на части, обрызгав кровью разбегавшихся людей. Она свалила своей тушей несколько хат, прежде чем окончательно упала и затихла…Человек сам по себе — ничто, пыль на ветру, но он является проводником тех сил, что живут за пределами жизни и смерти. Жил он в детстве в глухой Сибири, в таёжной деревне. Вокруг — один лес, до ближайшего города — 200 км. Воспитывала его мать, отец на войне пропал. Была в деревне одна бабка, такая древняя, что, говорят, ещё царя застала. Дом у неё был на самой окраине деревни, почти в лесу. Много про неё разного говорили. И то, что ещё девкой она приворожила к себе гадючьим заговором пятерых парней, да так их извела, что они сгорели сами по себе — не осталось ни кожи, ни костей, прах один. И то, что ночью у её дома видели всяких существ. Бывало, покажется из темноты свиная харя на паучьих лапках и уползёт обратно в лес. Бывало, стая каких-то маленьких волчат, размером с крыс, безглазые и на длинных тонких ножках, шныряли вокруг её домика. Иногда по ночам дед с матерью слышали, как в сарае что-то вошкается, скребётся. Дед однажды сходил проверить и пальнул из старого отцовского ружья по тому, что копошилось в сарае. Наутро многих свиней они нашли мёртвыми, лежащими в своей крови и кишках, а посреди тушек лежала дохлая тварь, которую описать было трудно. Тело у неё было кошачье, около метра в длину, но резко переходящее в покрытую хитином заднюю часть, напоминавшее тело медведки или крота. Хвост у твари был длинный, покрытый тем же хитином и заканчивался как у стрекоз. «Кошачья» же часть была сгорбленной, с двумя парами передних лап, которые оканчивались тёмными и острыми, как у богомола, крючьями. Голова у твари была человеческая, белая, безносая, с сотней мелких острых зубов во рту. Труп показали местному егерю, а тот, видимо, позвонил куда нужно. Приехали на военном грузовике какие-то люди в форме и труп этот увезли. Потом оказалось, что старуха долго кого-то кликала в лесу, звала родную кровиночку, страшным взглядом обводя древние тёмные деревья. Дед рассказывал, как старуха явилась к нему во сне и стала душить, сидя на нём. Тот повалил её с кровати на пол и стал бить, пока не понял, что бьёт пустоту. Наутро дед всё рассказал матери. Старуху же мало кто теперь видел, но говорили, что в окнах её дома что-то ярко светится. А в грозу слышали, как она что-то кричала из окна, и голос её изменился, стал похожим на какой-то звериный — безумный и тяжёлый. И видели одной ночью, как с грозового неба снизошло какое-то сияние, шар огня, ещё ярче, чем было свечение в доме старухи, и влетело в окно её дома. И там, на ветхой крыше её дома, из которой исходило адское зелёное пламя, сидели рогатые и уродливые чудовища, сверкавшие глазами в ночи, на своих крыльях летавшие в грозовом небе. Что-то дьявольское творилось в доме старухи. А потом — тишина. Будто и не было той ночи, когда дьявольское воинство явилось к ведьминому дому. Год все жили спокойно, забыв про чёрное колдовство и ночных тварей. А потом оно снова вернулось. В лесу нашли двух парней, которые ушли рубить дрова. Один висел на своих же внутренностях, подвешенный на осину, а от другого не осталось ничего, кроме кровавых ошмётков да руки, обглоданной до кости. Посреди ночи раздался мощный гул из-под земли, а потом рёв, по сравнению с которым рёв медведя был птичьим пением. За окнами не было видно ничего. А потом один из домов просто взорвался, разлетелся в куски. Семью, что там жила, так и не нашли. Оно не показывалось, не было слышно его шагов, не было видно его тени. То, что родилось в доме старухи, было её триумфом, вершиной всей дьявольщины, что творилась ранее. Саму старуху нашли в её лачуге. Она была там, стояла на пороге дома перед дверью. Едва дверь отворили, она упала за порог. Безголовое тело с вырванными кишками. Сердце и печень съедены, внутри уже расплодились черви-трупоеды. Труп сожгли всей деревней, хотя огонь долго не принимал эту погань, которая осквернила себя соитием с нечистой силой. А то, что уродилось, показалось снова, посреди ночи. Люди вновь взялись за спрятанные от большевиков иконы, достали родовые кресты, собираясь спасти себя от порождения старухи. Помогли и вещи ведьмы. В её доме нашли чёрные книги, различные заговоры и, наконец, знающие люди нашли способ избавления от мерзкой твари. Развели костёр, стали петь заговоры из книги. Огонь поднимался всё выше и выше. И тут земля загудела. Раздался рёв твари. Её привлекла жертвенная свинья, брошенная в огонь, начинённая ядом из белены, змеиного масла и красавки. Костёр вспыхнул ещё раз и потух. Дым овеял вначале толпу, а потом рассеялся и показал черты того, что явилось. Люди стояли, наблюдая, как оно пожирает жертву, и как малы очертания того, что можно описать. Когда свинья была проглочена, тварь заревела вновь, но это был рёв боли, рёв ненависти. И тут люди побежали. Тварь взлетела, ухватила в воздухе старика и разорвала его на части, обрызгав кровью разбегавшихся людей. Она свалила своей тушей несколько хат, прежде чем окончательно упала и затихла…Человек сам по себе — ничто, пыль на ветру, но он является проводником тех сил, что живут за пределами жизни и смерти. Он не понимает, с чем он имеет дело, не понимает, что он может освободить, что может призвать. — А что ты видел, дед?Саму ведьму. Она освободилась, призвала сама себя и стала принадлежать не этому миру. Разорвала своё же тело, силясь забыть, что она была человеком. И это стремление изменило её до неузнаваемости, обратило в нечто ужасное. Огромные крылья, сотни щупалец, растущих из живота и груди, шестиглазая козлиная морда, а под ней лицо… её лицо, лишённое глаз. Лишь провал рта и чуткий нос. И это была лишь её часть, лишь часть того огромного чудища, в которое она превратилась. Она не погибла, отравленная ядовитой жертвой. Книги-то мы её спалили, но вот её детища остались в той заброшенной деревне. Они растут, внук, и всё чаще и громче зовут из чащи леса того, кто освободит их, кто вернёт им свободу, вернёт их туда, откуда они пришли.