Две сотниСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Старик сотворил свечу из воздуха и поставил ее на гранитную плиту. Язычок пламени немного поплясал и успокоился – магия была слишком старой и спокойно выдержала противный сквозняк из-за снежной метели, задувающей в щели склепа. Старик встал и, пройдясь вдоль запертых урн и захоронений, подвинул худой ногой в белом тапке кипы исписанных листов и папирусов к самому выходу. Перемотанных рукописей хватало, чтобы существенно уменьшить сквозняк. – Рукотворные творения – это источник света и тепла, – прошипел старик и тут же засмеялся этой шутке своим беззубым ртом. В большинстве своем, это были его тексты и заметки, но света в них было меньше, чем в тенях на бледных стенах. О тепле же я ничего не могу сказать, ведь старик априори не мог замерзнуть. Паскуда ветер зауныло выл, занося колючие снежинки на алтарь смерти. Старик философски вздохнул, почмокал ртом и пожал костлявыми плечами. Зима, есть зима. Из снежинок образовался небольшой вихрь, несмело превращая пыль, колючую темноту и не растаивший снег в фигуру милейшей девочки. – Скверно, – прокомментировал старик и одел вставную челюсть с удлиненными передними резцами. – Не то слово, – ответила милая девочка, лет десяти отроду, – только я совсем не съедобная. Большего контраста между этими персонажами и придумать было нельзя. Она была свежа и прекрасна, словно утренняя роза. Ее припухлые щечки были красноваты и полны жизни, старик же выглядел, мягко говоря, не очень. Я бы мог конечно сказать, что он одной ногой был уже в могиле, но вы наверное поняли, что там он был давно обеими ногами. Девочка поправила шикарный красный бант на атласном платье, а старик молча вытащил из рта вставные зубы. Убогость помещения и вечный холод девочку в летнем платье нисколько не смущали. Духи тоже не чувствительны к холоду. Эта слабость присуща только смертным. Старик устало посмотрел на свечу. Танцующуе пламя горело плохо, стирая себя о бегущее время. Девочка села прямо на пол, ничуть не беспокоясь о новом, едва одетом платье. – Мне нужна свежая история, – заявила она и тут же чихнула от накопившейся вокруг пыли. – Понимаю, – сухо сказал старик, – нос вытри, а то еще подхватишь что-нибудь ненароком. – Давай не юли, а помогай мне, – девочка была предельно прямолинейна, я бы сказал, даже грубовата. – Кому нужна история? – начал старик старую песню славного еврейского народа. Девочка чихнула ему прямо в лицо, обрывая появившиеся словесные пейсы. – Ему, – сказала она, – и сроки сдачи уже горят. – Нужна-нужна. Мало, что нужна. Я, может, пишу для него уже не первый текст и все получалось мимо. По крайней мере, на литературных площадках он пока первых мест не занимал. – Мимо, – подтвердила девочка, расправив бант на платье и струсив невидимые пылинки с худого плечика. – Поэтому, на этот раз нужна другая история. Я бы посоветовала написать правду, а не обычные сказочки на ночь. – Правду? На кой? – удивился старик. – Он сказал, что так надо. – Кому надо? – опять начал старик. – Так. Хватит. Времени на обсуждение мало, текст скоро сдавать нужно, а правды нет. – Нет, – согласился неглупый старик. – Есть, – поправила его совсем не глупая девочка. Старик сотворил свечу из воздуха и поставил ее на гранитную плиту. Язычок пламени немного поплясал и успокоился – магия была слишком старой и спокойно выдержала противный сквозняк из-за снежной метели, задувающей в щели склепа. Старик встал и, пройдясь вдоль запертых урн и захоронений, подвинул худой ногой в белом тапке кипы исписанных листов и папирусов к самому выходу. Перемотанных рукописей хватало, чтобы существенно уменьшить сквозняк. – Рукотворные творения – это источник света и тепла, – прошипел старик и тут же засмеялся этой шутке своим беззубым ртом. В большинстве своем, это были его тексты и заметки, но света в них было меньше, чем в тенях на бледных стенах. О тепле же я ничего не могу сказать, ведь старик априори не мог замерзнуть. Паскуда ветер зауныло выл, занося колючие снежинки на алтарь смерти. Старик философски вздохнул, почмокал ртом и пожал костлявыми плечами. Зима, есть зима. Из снежинок образовался небольшой вихрь, несмело превращая пыль, колючую темноту и не растаивший снег в фигуру милейшей девочки. – Скверно, – прокомментировал старик и одел вставную челюсть с удлиненными передними резцами. – Не то слово, – ответила милая девочка, лет десяти отроду, – только я совсем не съедобная. Большего контраста между этими персонажами и придумать было нельзя. Она была свежа и прекрасна, словно утренняя роза. Ее припухлые щечки были красноваты и полны жизни, старик же выглядел, мягко говоря, не очень. Я бы мог конечно сказать, что он одной ногой был уже в могиле, но вы наверное поняли, что там он был давно обеими ногами. Девочка поправила шикарный красный бант на атласном платье, а старик молча вытащил из рта вставные зубы. Убогость помещения и вечный холод девочку в летнем платье нисколько не смущали. Духи тоже не чувствительны к холоду. Эта слабость присуща только смертным. Старик устало посмотрел на свечу. Танцующуе пламя горело плохо, стирая себя о бегущее время. Девочка села прямо на пол, ничуть не беспокоясь о новом, едва одетом платье. – Мне нужна свежая история, – заявила она и тут же чихнула от накопившейся вокруг пыли. – Понимаю, – сухо сказал старик, – нос вытри, а то еще подхватишь что-нибудь ненароком. – Давай не юли, а помогай мне, – девочка была предельно прямолинейна, я бы сказал, даже грубовата. – Кому нужна история? – начал старик старую песню славного еврейского народа. Девочка чихнула ему прямо в лицо, обрывая появившиеся словесные пейсы. – Ему, – сказала она, – и сроки сдачи уже горят. – Нужна-нужна. Мало, что нужна. Я, может, пишу для него уже не первый текст и все получалось мимо. По крайней мере, на литературных площадках он пока первых мест не занимал. – Мимо, – подтвердила девочка, расправив бант на платье и струсив невидимые пылинки с худого плечика. – Поэтому, на этот раз нужна другая история. Я бы посоветовала написать правду, а не обычные сказочки на ночь. – Правду? На кой? – удивился старик. – Он сказал, что так надо. – Кому надо? – опять начал старик. – Так. Хватит. Времени на обсуждение мало, текст скоро сдавать нужно, а правды нет. – Нет, – согласился неглупый старик. – Есть, – поправила его совсем не глупая девочка.

– Разве есть? – уточнил старик. – Точно есть. И ты, давай ее сюда. Не юли. – Да, запросто, – старик со скрипом встал, обошел полуистлевший гроб в центре зала и подошел к противоположной стене, от пола до потолка заваленной рукописями. – Выбирай любую, они все хороши. – Ты меня не понял, – ответила девочка, – мне твои россказни не нужны, – где в них, например, говориться про твою молодость, кровосос?– Зачем так сразу, про молодость?– Потому что писатель сказал, что на этот раз нужно без ду-ра-ков, – четко и по слогам проговорила девочка, шагая навстречу старому доходяге. – Хорошо-хорошо, – уступил без боя старик, спокойно подняв руки. В глазах его мелькнул озорной огонек, но девочка, в силу возраста , не обратила на такое поведение своего внимания, – есть один горячий текстик. – Про тебя?– И про меня немного. Но, в основном про крыс.

– Крысы – это мерзко, – отчеканила девочка. – Нет-нет, – затараторил старик, – там совсем немного про крыс, а в основном про мужчин. – Давай, – согласилась уставшая девочка и сотворенная стариком свеча погасла совсем. – На, – ответил в темноте отшельник. Девочка вздрогнула, но рукопись взяла, ведь писателю срочно нужен был хороший текст. Что тут сделаешь, если сроки горят?Две сотни обездоленных мужчин, стоят и плачут, проклиная жадность. Дороги нет назад, их новый господин -страх, жажда, боль и беспощадность. – Что это? – капризно спросила девочка. Алые буквы горели в темноте магической вязью прямо в воздухе, строчку за строчкой погружая зрителя в странный, тоскливый ритм. – Ода о человеческой жадности, – прошептал старик, смотря зачаровано на витиеватые, кровавые букв, – и пока будет в их роду она, некоторые из нас будут жить долго. Неожиданно его фигура стала тоже мерцать во тьме, превращая тщедушное тело в высокого, огромного монстра. Девочка выпустила текст из рук, закрыла по детски глаза и закричала, что было сил. Старик нервно засмеялся, а алые буквы раздулись из аккуратных и ровных – в уродливые нарывы. Они стали подыматься вверх, отрываясь от пожелтевшей пергаментной бумаги с мерзкий звуком рвущейся плоти. Возбужденные слова беспорядочно кружились вверху, под самым потолком. Испуганная девочка исчезла из поля зрения старика так же быстро, как и появилась. Потреводенный текст уже никому и не принадлежал, он горел сам по себе. Деревянный башмак упал точно в угол, но большая крыса, как всегда, оказалась проворнее. Она убежала под диван и дальше спокойно проскользнула в щель деревянного пола. – Боже, они уже и на стол стали залазить. Это совсем невозможно терпеть! – Плотная, немолодая женщина в дорогом и безвкусном платье, подчеркивающее ее тяжелые плечи и опавшую грудь, нервно обмахивала себя бархатным веером, снова вошедшим в моду. – Это правда, – поддержал ее сидящий рядом доктор. Его пригласили на обед к городскому судье и это было уже традицией. По крайней мере, высокий сухарь давно себя считал чуть ли не членом этой благородной семьи. – Я например, дома без палки и не хожу, потому что отбоя нет от этих тварей. И кровать всегда проверяю несколько раз перед тем как лечь, мало ли что. – А вы яды все уже перепробовали? – подал голос хозяин брошенного башмака, сам господин Верховный судья города Гамельна. – И яды, и котов, и даже мальчишек. Вначале мы давали по медной монете за каждую пару крысиных хвостов. У меня дома их набралось уже больше сотни. А что толку? Эти крысы давно плодятся не хуже добротных кролей. – Значит нужно предпринимать более решительные меры. У меня на столе лежат три независимых доклада от полиции и секретной службы об уничтожении складов с зерном. И это все проделки крыс!– Но, милый, ты же говорил, что это сделано специально, – начала говорить жена господина судьи, но замолчала, увидев его набыченное, красное лицо и испепеляющий взгляд. – Дожди в этом году слишком рано. – Какие у вас будут конкретные предложения по этому вопросу, господин доктор? – перебил его судья, окончательно закрыв рот своей жене. Доктор поправил очки с отломленной дужкой, потер худую шею в грязном воротничке, выбрал длинными пальцами кусочек красной рыбы побольше, и сьел его почти не пережевывая. Жена судьи ойкнула от увиденного, но промолчала. Гнев мужа был суров, а кулаки его, как и в молодости, полны силы. – Люди говорят о каком-то крысолове. – Ну-ну, не томите. – Говорят, что он творит чудеса. Однако…– Что однако?– Он берет за свои чудеса большие деньги. – Соглашайтесь. – Говорят, что он настоящий мастер своего дела и наперед требует не меньше золотого за каждую сотню уничтоженных крыс. Это, действительно дорого. – Соглашайтесь, – судья был непреклонен. Через несколько месяцев должны были состоятся новые выборы в городском совете и симпатии простых горожан для него были очень важны. В Гамельне крысы достали уже всех. – Но, милый мой, казна города пуста, – не выдержала жена судьи. – Судья я в городе или не судья?! – крикнул господин Верховный судья и встал в полный рост над большим обеденным столом. Тоскливо звякнули блюдца и тарелки, ненароком розлился соус на белоснежную скатерть. – Не волнуйтесь, господин судья, я призову к нам этого загадочного чародея. – Чародеи, сказочники, ведьмы! Зовите всех, но чтобы через две недели город был очищен от этих грызунов! – в этот раз зазвенели графины с вином и даже тяжелая супница. – Эх-хех. Наш город давно прогнил, – начал говорить господин доктор, – впрочем, это не имеет никакого отношения к этой проблеме.

Разгневанный судья пошел за своим башмаком, не слушая господина доктора. Украденное зерно его занимало намного больше, чем реплики нище бродов, приходивших к нему на званные обеды. Перед тем, как послать духа за рукописью писатель долго сомневался, делать это вообще или нет. Сомнения были ему присущи всегда. Когда же он садился писать, они грызли его, словно стая бешенных собак. Писать или не писать? Грызли они больно и беспощадно. – Ну, послушай меня, что ты теряешь? – спрашивала девочка у него на коленках, нежно обвив свои руки вокруг его толстой шеи. – Мне кажется, я обману читателя, если буду пересказывать уже известные истории. Это или откровенный плагиат, или просто недостойное подражание текстам прошлого. Когда дух общалась с писателем, она выглядела не такой уже маленькой и неопытной девочкой. Сейчас, рядом с ним она была похожа на молоденькую девушку, этакую эфемерную Лолиту, шептавшую ему всякие приятные глупости. Старый писатель относился к ней хорошо, воспринимая духа, как устойчивую фантазию или музу. Он болел безделием и ленью. Ему нужно просто было писать слово за словом, чтобы небыло так тошно и одиноко. Мысль о том, что общение с духами, это как минимум странно, в его голову так и не пришла. А, жаль. Что же искала Лолита в их странном тандеме? Словно хищник, раздираемый вечным голодом, она увидела в нем источник пищи. Иногда, над головами безумных писателей образовываются устойчивые воронки, затягивающие истории целого мира в бесконечный водоворот фантазий и приключений. А еще, иногда эти воронки пропускают через себя свободные сущности из одного мира в другой. Лолита крутилась рядом с писателем, смотрела на безумные вихри над его головой и ждала своего шанса, выскользнуть из этой тюрьмы живых, потных людей. Писатель был ключиком к ее свободе. – Как ты обычно пишешь свои тексты? – спросила она писателя. – Я просто ловлю какую-то идею за хвост и начинаю ее раскручивать у себя в голове. Хочу разобраться, почему эта идея тревожит меня. Когда она проявляется во всей красе, словно негатив, эмоции и характеры сами начинают накручиваться на него, развивая сюжетные линии. Появляются герои и образы, но плясать приходиться именно от первоночального конфликта. Он, как путеводная звезда, ведет меня к неизбежному финалу, обходя места пустынные и лишенные притяжения. Так и рождается слава. Серые фразы никого не возбуждают уже очень давно. – Продолжай, меня это возбуждает, – сказала Лолита. Воронка над его головой потемнела, став намного толще у основания. Ее края возбужденно дрожали в воздухе, а скорость вращения намного увеличилась. Если писатель говорил о любимом деле, она всегда это чувствовала. Он еще что-то шептал, чмокая некрасивыми губами, но девочка только смотрела на открывшийся проход между мирами. Неожиданно воронка задрожала, и перед тем как захлопнуться окончательно хитрая Лолита успела проскочить вовнутрь. Писатель ее исчезновения даже не заметил, полностью погрузившись в свои мысли. Через неделю, примерно в это же время, перед накрытым обеденным столом стоял невысокий и очень худой мальчик, в порванной одежде явно с чужого плеча. – Это и есть ваш знаменитый чародей? – спросил купец, присутствующий сегодня на званном приеме. Сделка с украденным зерном принесла всем учасникам неплохую прибыль, и сегодня был хороший повод для общего праздника. Мальчик молчал, чувствуя себя не в своей тарелке среди окружающей роскоши. Он громко шмыгнул носом и почесал одной ногой другую. Его нечёсаные волосы и неряшливый внешний вид не производили должного эффекта на зрителей. – Это не чародей, – доктор налил себе вторую порцию прекрасного горохового супа, – это всего лишь его помощник. – Ты помощник? – спросила жена судьи, прикрывая платком свой мясистый носик. – Ага, – ответил мальчуган и опять шмыгнул носом, – я ему помогаю. – И как вы будете убивать крыс? – грозно спросил судья. По-другому разговаривать у него просто уже не получалось. – Они скрывают свои методы от общественности, – сказал доктор, берясь за огромный бифштекс с кровью. – Я не вас спрашиваю, – гаркнул судья, – ну же, отвечайте!– Мы просто уведем их, – сказал мальчик и за столом все разом замолкли. – Как уведёте?– С помощью чего? Куда?Посыпались вопросы на бедного мальчика со всех сторон. – Они действительно скрывают свои методы. Это часть их работы, – сказал доктор наливая себе еще вина, и ничуть не смущаясь убийственного взгляда господина судьи. – Конкуренция, – проговорил с чувством купец, – понимаю-понимаю. – Ага, – ответил мальчуган, – деньги где?– Деньги? – переспросил удивленный судья, – Какие деньги?– За крыс. – Крысы еще в городе, а вы говорите за какие-то деньги?– Деньги вперед, – сказал упрямо мальчик.

– Нет, сначала работа, – парировал судья. – Ладно, пусть будет работа вперед. Я гарантирую слова уважаемого судьи. Иди малыш, – вступил в полемику доктор. – Ага, – ответил мальчик и убежал. – Странный он какой-то, – сказал купец, – господин доктор передайте мне рыбу, а то за вами не успеешь совсем. – Город давно прогнил, – со вздохом простонал доктор, ни к кому конкретно не обращаясь, но рыбу купцу так и не передал. – Я слышу их. Они бегут на запах крови, словно дикие звери, забыв про все людское. Перед ними стоит бедный мальчик. Они сметают его, словно пушинку, раздирая на части. Гнев завладел ими окончательно. Они перестали быть…– Что это будет? О чем ты хочешь написать? – спросила усталая Лолита, сидящая в углу комнаты. Она выросла и сейчас, на вид, ей было не меньше тридцати пяти. Лучший возраст для женщины, которая знает для чего живет. Лолита не знала. – Я не до конца пока сам понял. Я только догадываюсь. Этот, тот самый хвостик, который мною пойман. Это эмоция, чужая и злобная, эмоция толпы, раздираемая гневом. – Почему они гневаются?– Они обмануты. Они несчастны. Их лишили…Лолита ждала молча, смотря на стрелки часов. Писатель же смотрел в окно, приоткрыв рот. Над его головой была пустота. – Их лишили чего-то важного. Того, что в миг превращает человека в животного. – Судьбы?– Нет, хотя и судьбы тоже. Но, это не совсем то. – Жизни?– Не смеши меня. Они только что растоптали мальчишку на своем пути. Они сами убийцы, хотя никто конкретно, а так – общим стадом, массой, толпой. Именно она и есть настоящая убийца – дикая толпа разгневанных мужчин. – Сколько их?– Кого? – писатель мысленно был уже далеко-далеко и с трудом мог поддерживать связно диалог. Прошло время. Теперь Лолита была внимательнее. Она уже пыталась вырваться через воронку его фантазий, но этот хитрый сумасшедший каким-то невероятным образом смог вернуть ее назад. Лолита не сразу, но поняла как. Он был богом здесь: в своих фантазиях и тестах. Богом, учеником, режиссером и рабом одновременно. Сумасшедший, что здесь скажешь. Лолита училась терпеть и выжидать новой возможности для побега. – Мужчин. В этой толпе сколько было мужчин?– Не знаю. Не задумывался, – пробормотал раздраженно писатель, – много. Их очень много. Сотня, а может быть и две. – Понятно, – сказала Лолита и неожиданно кашлянула. В руке оказался выплюнутый зуб. Она аккуратно, чтобы он не видел, спрятала его в потайной карман потертого платья. – Две сотни обездоленных мужчин, – пробормотал писатель и над ним развернулась воронка не виданой до селе глубины. Лолита только собралась с силами, чтобы снова влететь туда, как услышала топот сотни ног. Они бежали за ней. Лолита закричала. На завтра в городе не осталось ни одной крысы. – Ни одной, – возбужденно говорила жена судьи, наливая себе перламутровый чай, – ни единой твари. Поверьте – я знаю. – Абсолютно с вами согласен, – сказал господин доктор, отодвинув от себя шоколадное печение. – Что с вами, дорогой мой, вы сегодня ничего не едите?– Изжога, наверное. Чувствую себя не очень, видимо вчера переел. Скоро придёт помощник крысолова. Надеюсь, вы подготовили деньги?– Нет, – беспечно сказала жена судьи, – мой муж решил не платить этому оборванцу. – Но, как же? Я же поручился за господина судью!– Ну и что? Это всего лишь обещание, – беспечно ответила жена судьи. – Да, но это мое обещание. Жена судьи глупо захихикала в ответ. К слову сказать, мальчик в тот день так и не пришел. А на рассвете прямо из своей комнаты пропала жена господина судьи. Но как оказалось, вместе с ней пропали и все женщины города. – Что вы скажете на это, господин доктор? – господин судья нервно сидел за ненакрытым столом. Его огромные щеки тряслись, а глаза были красными. – Ведь, именно вы нашли нам этих проходимцев!– Этот город давно прогнил, – сказал господин доктор и замолчал. – Да, при чем здесь это? Где моя жена? Этот маленький ублюдок увел всех женщин города вслед за крысам! Как это могло произойти? Не буду говорить за других, но мою жену поднять с места могли только свежие сплетни и дорогие цацки, но никак не облезший, грязный ублюдок. – Сегодня пропали все женщины, а могут пропасть и все дети. Нужно заплатить обещанные деньги, – порекомендовал доктор. – Вы правы. Нужно запереть всех детей в моем личном подвале. Я сегодня же издам соответствующий указ. И нужно собрать всех оставшихся мужчин. У нас много крепких рук и ног, кто-то да и найдет предателя. – Нужно заплатить деньги, – напомнил доктор, но возбужденный судья уже выбежал из обеденной, оставив доктора в полном одиночестве. Доктор лишь выпил натощак бокал красного, терпкого вина, но к икре так и не притронулся. Его сегодня сильно мутило. На утро из города исчезли все дети. Тело убитого судьи было выброшено из окна его собственного дома. Разгневанные жители этого бедного города, выбежали на центральную улицу и побежали в сторону реки Везер. Им нужно было выплеснуть накопившийся гнев. На мостовой стоял странный, маленький мальчик с кривой дудочкой в руках. Возле самой кромки воды, в тени густых ив, показался небольшой каменный грот, по сути просто дыра, из которой доносился грозный рык какого-то зверя. Солнце, испугавшись этих звуков, спряталось в одеяле из налетевшего тумана. Из грота, слегка шатаясь, вышел господин доктор. Его очки безвольно висели на одном ухе. Сам он был не в себе, а худое тело так и дрожало от возбуждения. Весь подбородок и грязная рубашка под ним была испачкана свежей кровью. – Этот город давно прогнил! – крикнул он, высоко подняв руки высоко вверх. Были они необычайной длины. Толпа истошно закричала, а небо спокойно укрыло убийцу густым, молочным туманом. – Палач! Нелюдь! -Кричали вокруг. – Он убил наших детей!– И жен! И жен!– Он съел наших жен и детей!– Нет! Он высосал из них кровь, а тела бросил в воду! Я знаю! Я видел!– Где? Где?– Там, в тумане. – А мальчик?– Он с ним! Он с ним!– Его мы тоже убьем! Вперед!Мужчины, обезумившие от отчаянья и страха, кинулись к воде. Тело мальчика еще темнело на белом фоне, а вот странный доктор, как сквозь землю провалился. Когда толпа добежала до воды, она была багрового цвета. Через минуту на мостовой валялась лишь кривая дудочка, которую выронил несчастный мальчик. Мужчины ходили отрешенные вдоль воды, стараясь не смотреть друг-другу в глаза. На многих из них была кровь. Кто-то в горячке поднял дудку и дунул в нее. Странные алые звуки, словно побитые ноты повисли в тумане, возбужденно мигая. Из неприметного грота опять раздался протяжный звериный вой и на улицу опустился немой ужас. Писатель сидел в своем кресле и смотрел в никуда. Силы покинули его. От него ушла жена, дети забыли его. Он провалился в темную бездну ненаписанной истории, но текст не ложился на бумагу. А мысль, словно белка, циклично вращалась в его голове, выбивая ритм наподобие стука колес ночного поезда. – Две сотни, сотни, сотни, сотни, сотни, – шептал автор. Его зациклило на самой идее. На этом топоте. На этом чувстве неотвратимости всё наступающей толпы. – Зачем они бегут? Зачем? – спрашивал он сам себя, – Они же несчастные люди, обманутые судьей и покинутые всеми. Нет. Это их покинули. Их обманули, и они стали зверями. В самом начале, в самом начале, звери не знали – больше кричали. Боги серчали и всех наказали, и лишь потом правду нам рассказали. Вы так решили, зверями жили, мы вас убрали, чтобы вы знали, что человеки лишь были вначале, но пришли боги и все замолчали. Шептал он бессвязные строки. Лолита с трудом встала к окну. На ее седых волосах была накинута шаль, слабые руки дрожали, а уставшие ноги не слушались ее. По комнате летали разные субстанции, когда-то белый потолок был покрыт червоточиной и плесенью, а местами – и серой противной паутиной. Из наиболее надоедливых тварей Лолита могла выделить только: двух нервно хрюкающих свиней, похожих на мультипликационных персонажей, мерзкую тень, прилипающую ко всему живому и, конечно же, загадочного ковбоя. Этот гад ничего не говорил, только пожевывал свою зубочистку и презрительно хмыкал на всех. Когда же на него переставали обращать внимание, он садился на стул возле писателя и закидывал грязные сапоги прямо на письменный стол. Пахли его ноги жутко. В комнате появлялись и другие персонажи, фантазия у писателя и вправду была буйной, но эта тройка гостила у него чаще всего. Лолита пыталась разговаривать со всеми, даже с мерзкой тенью, но все субстанции, как и их автор, были жуткими эгоистами. Ковбой только раз обронил, то о чем думали и другие:– Я звезда и именно обо мне обязательно напишут настоящий бестселлер. А вы так и останетесь умирать на забытых черновиках и набросках. Лолита промолчала, хотя ей хотелось выцарапать ему глаза. Она ждала своего часа. Писатель иногда вскакивал со стула, ходил туда-сюда по комнате и снова садился. Иногда он говорил о чем-то с ковбоем на английском, смеялся над шутками свиней и отмахивался от темных мыслей мерзкой тени. Он исписал десяток листов, столько же и порвал. Все остальное время, сидел и думал о чем-то своем. Лолита умирала молча у окна. Незаметно подкралась весна. Жена пришла и ушла от писателя, но без скандала, по семейному тихо. Детей не было видно уже давно. В один из последних дней жизни Лолиты, писатель встал, бодро потянулся и позвал ее к себе.

– Я решил все-таки воспользоваться помощью старика, – сказал он ей со странной интонацией в голосе. – Какого старика? Их тут столько было, и не перечесть. – Он приходил как-то вечером, когда ты спала. Лолита промолчала, хоть духи и не спят совсем. Ей старость принесла с собой немного мудрости. – Как мне его найти?– Ты знаешь, – сказал он и указал на воронку над собой. – Я уже пробовала и у меня ничего не получилось, – честно сказала она одними губами. Ее голос был шепелявым и смешным, но что взять со старухи?– Это просто я держал тебя крепко, а теперь вот отпускаю, – улыбнулся писатель такой улыбкой, от которой почему то хотелось плакать. Он поднял руку и только сейчас Лолита заметила в его пальцах тонкую веревку, похожую на медецинскую систему в капельнице. Он спокойно порвал ее на части и Лолита тут же почувствовала силу, наполнявшую все ее дряблое тело. Ушла усталость, испарилась ноющая боль в пояснице, она опять становилась моложе. Лолита аж захлопала от удовольствия маленькими, красивыми ручками и запрыгала вокруг своей оси. – Это же просто замечательно, – запела она звонким голоском. – Эх, молодость-молодость, – сказал писатель грусно, – забирает память сразу. Мне что опять на тебя цепь накинуть?– Нет, – запищала маленькая и хрупкая девочка Лолита. – Тогда лети в воронку и принеси мне настоящую, правдивую историю. – Зачем ты так со мной? – только и смогла спросить она. – Муки творчества, святое дело, – прошипел писатель, – найди старика и немедленно возвращайся с рукописью. Я хочу знать, почему толпа растерзала бедного мальчика. – А меня тебе не жалко? – Лолита неожиданно заплакала. К сожалению, вместе с накатившей молодостью вернулась и позабытая глупость. – Жалко. Мне всех жалко. Но мне нужен этот старый пердун и его кровавый текст. – Кто он тебе?– Брат, – ответил писатель и Лолита в страхе прыгнула вверх. Воронка закрылась за ней. Слова сказки кружились красными искрами в склепе, складываясь в целые строки и предложения. – Две сотни обездоленных мужчин, стоят и плачут, проклиная судьбы, – сказал старик последние строки и сложил прочитанную рукопись. – Они все здесь, мои братья по крови. Он пошел вдоль склепа в глубину, нежно водя рукой, по замурованным останкам в стене. – Ты убил их всех? Это ты был тем ужасным доктором? – спросила девочка. Она сидела в углу, сложив руки на согнутых коленках. – Нет, что ты. Я не убил их, я дал им новую жизнь. – Жизнь вампира?– Мои милые братья по крови, – только и сказал старик, уходя внутрь склепа, – спите спокойно. Правда останеться только между нами. – Что мне делать с рукописью? – крикнула девочка. – Что хочешь, – послышалось из темноты, – иногда мне кажется, что это просто сказка про обманутого крысолова. Конечно, что это старое кладбище, можно было и догадаться. Но не обязательно. Только один покосившийся крест неудачно застрял между высоких кустов. А так – холмики и холмики, все давно поросло сочной травой и молодыми дубами. Правда, грибы здесь росли отменные. Да только место было совсем нехоженное. С одной стороны его закрывала каменная гряда, с другой – крутой обрыв. Поэтому гости здесь были редки. Люди, хоть существа достаточно глупые, но колючую, злую энергетику все-таки чувствуют и стараются такие места обходить. Наверное, это было именно такое место. С крутого обрыва открывался действительно крутой вид. Поросший спуск вперемешку с буреломом говорил о вечной битве природы. Если присмотреться, среди поваленных, почти приутюженных деревьев вниз по обрыву, валялись поваленные каменные кресты. Земля, словно обожжённая шкура, скользила в реку, отдавая ей все, что накопила за века. Здесь было грустно и одиноко, но писатель упорно полез вверх прямо из небольшой, надувной лодки. Полого берега здесь не было и другого пути добраться до склепа просто не существовало. Склеп не было видно сверху обрыва, он уже сполз ниже, и подобно военному блиндажу, хорошо замаскировался. Его крыша была закрыта отменным черноземом с густой травой. На костях всегда хорошо растёт трава. Со стороны реки, снизу, склеп был обозначен лишь небольшим черным пятном. Писателю было тяжело карабкаться вверх, физические нагрузки ему претили. Он потел, сопел, но продолжал лезть. Наверное, он давно уже был не в себе. Ему даже мерещился какой-то мальчик, серый, как пепел, стоящий на пеньке и декламирующий реке свои юношеские стихи. Запыхавшийся писатель лишь отмахнулся от призрака. Они все ему порядком уже надоели. Мальчик и не думал исчезать просто так. Он рассказывал о битвах и сражениях, о сотнях добровольцев, кинувших вызов силам света и о их бесславном предводителе. Наконец то писатель поднялся достаточно высоко, чтобы мальчик на пеньке пропал из его поля зрения. Впрочем, звонкий голос был по прежнему слышен. Голова писателя стонала и раскалывалась от боли в висках, видимо давление от физической наггрузки давало о себе знать. Двери склепа появились совершенно неожиданно. Перед ними стоял наклонившийся, но довольно прочный закладной камень. На нем и расположился запыхавшийся писатель. В голове по прежнему шумело: то ли ветер, то ли давление. Писатель трясущимися руками вытащил из кармана пиджака статуэтку и начал кричать в пустоту. – Вот это, вот, – выкрикивал он с сипением и бульканьем, – вот это все, кому теперь нужно?Он достал и потряс исписанные черновики и неожиданно кинул их веером вниз. Пару листов довольно долго кружились, увлекаемые ветром над рекой. Один из листьев упал к ногам декламирующего мальчика, он замолчал, поднялся с листком повыше и улыбнулся писателю. Его улыбка вышла какой-то жалкой, но писатель никого не замечал вокруг, как говорится, его несло:– Нет, ты мне скажи, ночами не спал, писал историю этого долбаного ковбоя. Целый мир придумал: утопический, богатый, странный. А начало какое классное, ты только послушай: « Белый шаман пытался укрыться в пустыне, а ковбой преследовал его». – Там же герои прописаны, характеры, боль, – он неожиданно замолчал на полуслове и опять схватился за статуэтку, как за крест. – А оказалось, что это все уже написано. На-пи-са-но, каким-то Кин-гом, – он по слогам выхаркнул из себя последние слова вместе с желтой слюной. Тишина ему лишь молчала в ответ. – А тут, за полночи сочинил, не бог весть какой текстик про Крысолова, и на тебе, – он все тряс статуэткой у себя над головой, – главный литературный приз. Глав-ный!Наконец то писатель выдохся и замолчал. Только хриплое сипение доносилось из горла. Уставшее солнце уже успело коснуться кромки леса, но до заката было еще далеко. Стена склепа за спиной писателя внезапно похолодела, словно зимняя вьюга все еще жила там. Писателю даже почудился смех старика и густой пар пошел из его рта. Дверь склепа открылась неожиданно. Наружу вышла боль. Голоса разносились над рекой, словно холодные, острые колючки. Солнце ушло, но на небе не было ни единой звезды. Даже время устало ждать. – Меня там не было – не было. Ты все врешь. – Ты был там и тебя убили. Разорвали, как ненужную тряпку. – Ты врешь! Я бы помнил все это!– Ты бы помнил, но я забрал у тебя память. – Забрал память?– Они растоптали твое тело, но убить тебя я не дал. Мы просто не можем умереть. Но если бы я не забрал у тебя память, ты бы просто сошел с ума. – Я и сошел. Эти люди. Я слышу их топот, их дыхание, их злость. Они сжирают меня целиком каждый день. Раз за разом. – Успокойся. Успокойся и забудь. Сколько лет то прошло. – Века. – Правильно, века. Я забрал у тебя память, но тени эмоций остались. Их просто невозможно стереть. – Топот. Я постоянно слышу его. Это ужасно. – Предчувствие беды. Дежавю. Страх. Это старые стражи вечности. Писатель молчал, а вампир не спешил его убивать. – Что будет дальше? – тихо спросил постаревший мальчик. – Я снова сделаю тебя молодым. И снова отправлю в тот город. Плечи писателя вздрогнули. Потом опустились. – Опять? Хватит. Лучше уж смерть. – Что ты знаешь о смерти, мальчик? Не жить также тяжело, как и жить. Это два полюса одного забвения. А тебе будет дан шанс найти себя. – Как!?– Думай. Ты опять вернешься в то же время, в тот же город к своим любимым крысам. Эта история еще не будет написана. Голос писателя неожиданно охрип. – Я боюсь. Я не смогу. – Я заберу у тебя память. Я заберу у тебя старость. Я заберу у тебя все. – И что от меня останется?– Надежда. Вера. Не знаю. Это не от меня. И вопрос не ко мне. – А к кому? – крикнул писатель. Вампир улыбнулся, на небе показалась первая звезда. Он просто ткнул вверх пальцем, считая вопрос неуместным, и наконец-то укусил. Правда оказывается всегда сложна и неудобна. Даже для тех, кто живет слишком долго.