Друг по перепискеСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Мой рассказ будет длинным, за что я заранее извиняюсь. Мне никогда еще не приходилось рассказывать эту историю так подробно, но она полностью правдива. Это случилось, когда мне было шесть лет. Если в тишине приложить ухо к подушке, можно услышать, как бьется твое сердце. В детстве этот мягкий, ритмичный стук казался шагами на ковре. Поэтому в детстве, я почти каждую ночь, засыпая, слышал эти шаги, и в ужасе вырывался из сна. Все свое детство я прожил с матерью в довольно-таки неплохом районе, переживавшим переходную фазу – туда постепенно перебирались люди с низкими доходами, среди них были и мы с матерью. Мы жили в одном из тех домов, которые по частям перевозят по автомагистрали, но мать хорошо о нем позаботилась. Вокруг дома был лес, в котором я любил играть днем, но по ночам он принимал более зловещие очертания. Прибавьте к этому то, что в нашем доме был достаточно большой подвал, и вы поймете, почему мой разум было полон воображаемых чудовищ, которые поглощали мои мысли, когда я просыпался от звука шагов. Я рассказал маме про шаги, но она ответила, что мне только кажется. Я так настаивал, что она даже промыла мне уши, потому что я думал, что это поможет мне заснуть. Это, конечно, не помогло. Несмотря на то, что шаги пугали меня, в то время не было никаких странностей, если не считать того, что я ложился спать на верхнюю койку двухэтажной кровати, а просыпался на нижней. Впрочем, это было не так уж странно, потому что иногда я просыпался среди ночи и шел в туалет или попить, а потом ложился на нижнюю койку (я был единственным ребенком, и это было неважно). Такое случалось один или два раза в неделю, и просыпаться на нижней койке не было страшно. Но в одну ночь я проснулся не на нижней койке. Я слышал шаги, но они раздавались слишком далеко, чтобы разбудить меня. Поэтому я проснулся не от шагов и не от кошмара, а от холода. Было очень холодно. Открыв глаза, я увидел звезды. Я был в лесу. Я немедленно вскочил, пытаясь понять, что происходит. Я думал, что сплю, иначе с чего бы я мог оказаться в лесу. Рядом лежала спущенная надувная лодка в форме акулы. Из-за неё все казалось еще более сюрреалистичным, но, когда мне так и не удалось проснуться, я понял, что это был не сон. Я встал, пытаясь сориентироваться, но лес казался мне незнакомым. Я все время играл в лесу у дома и знал его достаточно хорошо, но если я оказался совсем в другом месте, то как я мог оттуда выбраться? Я сделал шаг, и мою ногу пронзила боль, отбросившая меня туда, где я только что лежал. Я наступил на колючку. В свете луны я видел, что они были повсюду. Посмотрев на другую ногу, я убедился, что она в порядке. На мне не было ни царапины, и я не так уж и испачкался. Я немного поплакал, а потом снова встал на ноги. Я не знал, куда идти, а потому наугад выбрал направление. Я хотел позвать на помощь, но сдержался, потому как не хотел быть обнаруженным тем, что могло оказаться поблизости. Я шел, наверное, несколько часов. Я пытался идти прямо, стараясь менять свой курс там, где надо было идти в обход. Я был ребенком, и мне было страшно. Не было ни воя, ни криков, и только один раз я услышал звук, который меня на пугал. Это было похоже на плач ребенка. Сейчас я думаю, это была просто кошка, но тогда я запаниковал. Я бежал, сворачивая в разные стороны, избегая густых кустарников и поваленных деревьев. Я внимательно смотрел себе под ноги, потому что в тот момент они были не в лучшей форме. Я слишком много смотрел под ноги и слишком мало на то, куда они меня вели. Через некоторое время после того, как я услышал плач, я увидел то, что наполнило меня отчаянием, которого я прежде не испытывал. Это была надувная лодка. Я был всего в десяти футов от того места, где я проснулся. В этом не было ничего сверхъестественного. Я просто заблудился. До этого момента я думал больше о том, как выбраться из леса, нежели о том, как я туда попал. Но, вернувшись на место, я задумался. Я уже не был уверен, что это был не мой лес. Сделал ли я огромный круг вокруг этого места, или я просто развернулся и пошел обратно? Как же попасть домой? В то время я считал, что полярная звезда – самая яркая, поэтому я нашел в небе самую яркую звезду и последовал за ней. Со временем все стало казаться знакомым. Увидев канаву, в которой мы с друзьями любили кидаться грязью, я понял, что нашел свой путь. Я шел медленно, потому что у меня болели ноги, но я был так рад тому, что дом был уже близко, что побежал трусцой. Увидев крышу своего дома, возвышавшуюся над соседским домом, я испустил радостный всхлип и побежал быстрее. Я очень хотел домой. Я уже решил, что не буду ничего рассказывать, потому что я не знал, что сказать. Я должен был вернуться домой, привести себя в порядок и лечь спать. У меня опустилось сердце, когда я свернул за угол, и мой дом предстал во всей своей красе. В каждом окне горел свет. Мой рассказ будет длинным, за что я заранее извиняюсь. Мне никогда еще не приходилось рассказывать эту историю так подробно, но она полностью правдива. Это случилось, когда мне было шесть лет. Если в тишине приложить ухо к подушке, можно услышать, как бьется твое сердце. В детстве этот мягкий, ритмичный стук казался шагами на ковре. Поэтому в детстве, я почти каждую ночь, засыпая, слышал эти шаги, и в ужасе вырывался из сна. Все свое детство я прожил с матерью в довольно-таки неплохом районе, переживавшим переходную фазу – туда постепенно перебирались люди с низкими доходами, среди них были и мы с матерью. Мы жили в одном из тех домов, которые по частям перевозят по автомагистрали, но мать хорошо о нем позаботилась. Вокруг дома был лес, в котором я любил играть днем, но по ночам он принимал более зловещие очертания. Прибавьте к этому то, что в нашем доме был достаточно большой подвал, и вы поймете, почему мой разум было полон воображаемых чудовищ, которые поглощали мои мысли, когда я просыпался от звука шагов. Я рассказал маме про шаги, но она ответила, что мне только кажется. Я так настаивал, что она даже промыла мне уши, потому что я думал, что это поможет мне заснуть. Это, конечно, не помогло. Несмотря на то, что шаги пугали меня, в то время не было никаких странностей, если не считать того, что я ложился спать на верхнюю койку двухэтажной кровати, а просыпался на нижней. Впрочем, это было не так уж странно, потому что иногда я просыпался среди ночи и шел в туалет или попить, а потом ложился на нижнюю койку (я был единственным ребенком, и это было неважно). Такое случалось один или два раза в неделю, и просыпаться на нижней койке не было страшно. Но в одну ночь я проснулся не на нижней койке. Я слышал шаги, но они раздавались слишком далеко, чтобы разбудить меня. Поэтому я проснулся не от шагов и не от кошмара, а от холода. Было очень холодно. Открыв глаза, я увидел звезды. Я был в лесу. Я немедленно вскочил, пытаясь понять, что происходит. Я думал, что сплю, иначе с чего бы я мог оказаться в лесу. Рядом лежала спущенная надувная лодка в форме акулы. Из-за неё все казалось еще более сюрреалистичным, но, когда мне так и не удалось проснуться, я понял, что это был не сон. Я встал, пытаясь сориентироваться, но лес казался мне незнакомым. Я все время играл в лесу у дома и знал его достаточно хорошо, но если я оказался совсем в другом месте, то как я мог оттуда выбраться? Я сделал шаг, и мою ногу пронзила боль, отбросившая меня туда, где я только что лежал. Я наступил на колючку. В свете луны я видел, что они были повсюду. Посмотрев на другую ногу, я убедился, что она в порядке. На мне не было ни царапины, и я не так уж и испачкался. Я немного поплакал, а потом снова встал на ноги. Я не знал, куда идти, а потому наугад выбрал направление. Я хотел позвать на помощь, но сдержался, потому как не хотел быть обнаруженным тем, что могло оказаться поблизости. Я шел, наверное, несколько часов. Я пытался идти прямо, стараясь менять свой курс там, где надо было идти в обход. Я был ребенком, и мне было страшно. Не было ни воя, ни криков, и только один раз я услышал звук, который меня на пугал. Это было похоже на плач ребенка. Сейчас я думаю, это была просто кошка, но тогда я запаниковал. Я бежал, сворачивая в разные стороны, избегая густых кустарников и поваленных деревьев. Я внимательно смотрел себе под ноги, потому что в тот момент они были не в лучшей форме. Я слишком много смотрел под ноги и слишком мало на то, куда они меня вели. Через некоторое время после того, как я услышал плач, я увидел то, что наполнило меня отчаянием, которого я прежде не испытывал. Это была надувная лодка. Я был всего в десяти футов от того места, где я проснулся. В этом не было ничего сверхъестественного. Я просто заблудился. До этого момента я думал больше о том, как выбраться из леса, нежели о том, как я туда попал. Но, вернувшись на место, я задумался. Я уже не был уверен, что это был не мой лес. Сделал ли я огромный круг вокруг этого места, или я просто развернулся и пошел обратно? Как же попасть домой? В то время я считал, что полярная звезда – самая яркая, поэтому я нашел в небе самую яркую звезду и последовал за ней. Со временем все стало казаться знакомым. Увидев канаву, в которой мы с друзьями любили кидаться грязью, я понял, что нашел свой путь. Я шел медленно, потому что у меня болели ноги, но я был так рад тому, что дом был уже близко, что побежал трусцой. Увидев крышу своего дома, возвышавшуюся над соседским домом, я испустил радостный всхлип и побежал быстрее. Я очень хотел домой. Я уже решил, что не буду ничего рассказывать, потому что я не знал, что сказать. Я должен был вернуться домой, привести себя в порядок и лечь спать. У меня опустилось сердце, когда я свернул за угол, и мой дом предстал во всей своей красе. В каждом окне горел свет.

Я знал, что моя мама проснулась, и что мне придется объяснять, где я был, но я не знал, с чего начать. Мой бег замедлился, а потом и вовсе перерос в шаг. Я увидел ее силуэт за занавесками, и, хотя я беспокоился из-за предстоявшего объяснения, в тот момент это было неважно. Я зашел на крыльцо, дотянулся до ручки двери и повернул ее. Я не успел открыть дверь, как вокруг меня обвилась пара рук и оттащила назад. Я кричал изо всех сил: «Мама! Помоги! Мама, пожалуйста!» То, что я почти оказался в безопасности, а потом меня от нее так грубо оторвали, наполнило меня ужасом, который я не могу описать даже сейчас. Дверь, от которой меня оторвали, открылась, и в моем сердце блеснула надежда. Но это была не моя мама. Это был мужчина, и он был огромным. Я метался и наносил удары по голеням того, кто меня держал, в то же время пытаясь убежать от того, кто только что вышел из дома. Я был напуган, но меня переполняла ярость. «Отпусти меня! Где она? Где моя мама? Что вы с ней сделали!?»От криков у меня охрипло горло, и, сделав вдох, я наконец уловил тот звук, который раздавался раньше, чем я сумел его воспринять. «Милый, пожалуйста, успокойся, я с тобой». Это был голос моей мамы. Руки, державшие меня, ослабили захват и опустили меня на крыльцо. Тогда-то я смог разглядеть одежду человека, стоявшего передо мной. Это был полицейский. Я повернулся на голос и увидел, что это была моя мама. Все было в порядке. Я заплакал, и мы все трое вошли в дом. - Я так рада, что ты дома. Я боялась, что уже не увижу тебя. – К тому времени она тоже плакала. - Прости, я не знал, что случилось. Я просто хотел домой. Прости. -Это ничего, больше так не делай. Не знаю, выдержу ли я или мои ноги…Тихий смех прорвался сквозь слезы, и я тоже улыбнулся. - Прости, что ударил тебя, но зачем ты меня схватила?- Я боялась, что ты снова убежишь. - Что ты имеешь в виду? – спросил я, к тому времени уже ничего не понимая. - Мы нашли на подушке твою записку, - сказала она, указав на бумажку, которую двигал по столу полицейский. Я взял записку и прочитал её. Это было письмо перед побегом. В ней было сказано, что я несчастен, что я больше не хочу видеть мать и своих друзей. Полицейский обменялся парой слов с моей мамой, а я все смотрел на письмо. Я не помню, чтобы я его писал. Я вообще ничего не помнил. Даже если я мог во сне уйти в лес, если все это было правдой, в одном я был уверен. - Мое имя пишется не так… Я не писал это письмо.  Пару дней назад я выложил здесь рассказ под названием Шаги. Мне задали пару вопросов, которые вызвали во мне любопытство насчет некоторых событий из моего детства, и я поговорил с матерью. Ей явно не понравилось то, что я приставал к ней с вопросами, и она сказала: «Расскажи им про чертовы шарики, если им так интересно». Когда она это сказала, я вспомнил многое из детства, включая то, что я уже забыл. Эта история поможет вам лучше понять предыдущий рассказ, который, я думаю, вам следует прочитать первым. Конечно, порядок не так уж важен, но если вы прочитаете ту историю первой, вам будет легче встать на мое место. Дело в том, что я и сам вспомнил события Шагов гораздо раньше. Если у вас есть вопросы, спрашивайте, я постараюсь на них ответить. Эта история тоже будет длинной, так что будьте готовы. Я просто боюсь упустить какие-нибудь детали, которые могут оказаться важными. Когда мне было пять лет, я ходил в детский сад, руководство которого твердо верило в обучение при помощи практических занятий. Это была часть новой программы, направленной на то, чтобы позволить детям развиваться согласно их собственному ритму. Для этого детский сад разрешал учителям придумывать их собственные планы занятий. Каждый из них мог выбрать себе тему, которой он бы придерживался на всех занятиях, на математике, на чтении и т. д. Эти темы назывались Группами. Была группа Космос, группа Море, группа Земля, я был в группе под названием Общество. В этой стране в детском саду обычно учат разве что завязывать шнурки и делиться конфетами, поэтому он мне особо не запомнился. Я точно помню всего две вещи: у меня лучше всех получалось писать свое имя, а еще проект с воздушными шариками. По сути своей, проект с шарами лучше чем что-либо соответствовал теме нашей группы, потому что он должен был показать нам, как работает человеческое общество. Вы, наверно, слышали о подобных занятиях. В пятницу (я помню, что это была пятница, потому что очень ждал этого проекта) мы вошли в класс и увидели, что к каждой парте был привязан надутый воздушный шарик. На каждой парте лежали маркер, ручка, лист бумаги и конверт. Надо было написать письмо и положить его в конверт, который потом надо было привязать к шарику. Еще мы могли нарисовать на шарике картинку, если хотели. Многие дети дрались из-за шариков, потому что хотели другой цвет, я же сразу начал писать письмо, текст которого я уже давно придумал.

Все письма должны были следовать некой структуре, но у нас оставалось немного творческой свободы. Мое письмо было примерно такое: «Привет! Ты нашел мой шарик! Меня зовут так-то, и я хожу в такой-то детский сад. Можешь оставить себе шарик. Надеюсь, ты напишешь мне ответ! Мне нравится Могучий Макс, гулять, строить домики, плавать и заводить друзей. А что тебе нравится? Напиши поскорее. Вот тебе доллар на письмо». На долларе я написал «НА МАРКИ». Мама говорила, что это необязательно, но я считал себя гением и все равно так сделал. Учительница сфотографировала каждого из нас со своим шариком. Фотографии мы должны были положить в конверт вместе с письмом. Туда клали еще одну записку, в которой объяснялась суть нашего проекта и искренняя просьба принять в нем участие, прислав в ответ фотографии своего города или района. Вот и вся идея – создать общество, не покидая детский сад, и установить безопасный контакт с другим человеком. Это казалось так интересно…В течение следующих двух недель начали приходить ответы. Ребята приходили с фотографиями разных мест, и каждый раз, когда приходило новое письмо, учительница вешала фотографию на карту на стене. На этой карте было отмечено, откуда пришло письмо, и как далеко долетел шарик. Это была очень умная идея, потому что мы стали с нетерпением ждать того, чтобы прийти в детский сад и узнать, пришли ли наши письма. В течение года мы раз в неделю писали ответ своему другу по переписке. Те, кому еще не пришло письмо, писали другу по переписке другого ученика. Мое письмо пришло одним из последних. Когда я пришел в класс, я посмотрел на парту, там, как и прежде, не было письма. Тут подошла учительница и дала мне конверт. Я, наверно, выглядел чересчур обрадованным, потому что, когда я открывал конверт, она положила мне руку на плечо и сказала: «Пожалуйста, не расстраивайся». Я не понимал, почему я должен был расстроиться – письмо же пришло? Тогда я удивился, что она знала, что лежит в конверте, но сейчас я, конечно, понимаю, что учителя проверяли содержимое конвертов, вдруг там окажется что-то неприличное. И все-таки, откуда она знала, что я буду разочарован? Вскрыв конверт, я все понял. В нем не было письма. В конверте лежала всего лишь фотография, но я не мог разобрать, что на ней было. Она была похожа на кусок пустынного пейзажа, но снимок получился слишком смазанным, как будто камера двигалась во время съемок. Обратного адреса не было, так что я не мог послать ответ. Я был совершенно подавлен. Прошло время, и почти все прекратили свои переписки. Очевидно, не каждому интересно вести переписку с детсадовцами. Вскоре все, кроме меня, совершенно потеряли интерес к письмам. Потом я получил еще один конверт. Ко мне вернулся прежний восторг. Меня радовало то, что я еще получал письма, в то время как другие друзья по переписке забыли про своих корреспондентов. То, что я получил новое письмо, было логично, ведь в первом не было ничего, кроме смазанной фотографии, и его отправитель мог захотеть исправить свою ошибку. Но в конверте снова не оказалось письма – только еще одна фотография. В этот раз изображение было более четким, но я все равно не мог его разобрать. Снимок был сделан под углом вверх, он захватывал верхний угол какого-то здания, но остальная картинка была искажена отблесками солнца. Поскольку шарики улетали не очень далеко, к тому же были запущены в один день, карту на стене загромоздили большей частью одинаковые снимки. В итоге детям разрешили брать фотографии домой. Мой лучший друг Джош был вторым по количеству фотографий, которые он к концу года забрал домой. Его друг по переписке оказался очень щедрым и прислал фотографии со всего соседнего города. Джош взял с собой, кажется, четыре снимка. Я принес домой почти пятьдесят. Все конверты вскрывала учительница, но через некоторое время я даже перестал смотреть на фотографии. Я откладывал их в свой ящик, где я хранил свою коллекцию камней, бейсбольные карточки, комиксы и прочие подобные вещи. К концу года мое внимание переключилось на другие интересы. На рождество мама купила мне небольшую машину для мороженого. Джош мне так завидовал, что родители подарили ему на день рождения такую же, только лучше. Летом у нас появилась идея продавать наше мороженое за один доллар. Джош жил в другом районе, но мы решили, что лучше будет торговать у меня. Мы занимались этим по выходным, пять недель подряд, пока мама не сказала нам прекратить. Я только недавно понял, почему. В конце пятой недели мы с Джошем считали наши деньги. Поскольку у нас обоих было по машине, у каждого из нас накопилось по отдельной кучке денег, которые мы потом слили вместе и разделили поровну. В тот день мы заработали всего шестнадцать долларов, и когда Джош дал мне мой пятый доллар, меня поглотило чувство глубокого удивления. На нем было написано «НА МАРКИ». Джош увидел мой шок и подумал, что что-то недосчитал. Я рассказал ему про доллар, и он сказал: «Ух ты, как классно!» Немного подумав, я согласился с ним. Мысль о том, что доллар вернулся ко мне, сменив многих владельцев, казалась мне удивительной. Я побежал домой, чтобы рассказать маме, но я был так взволнован, а она так занята телефонным разговором, что мой рассказ получился непонятным. Мама просто ответила: «Ух ты, как здорово!»Я вышел на улицу и сказал Джошу, что мне надо кое-что ему показать. Мы вошли ко мне в комнату, и я открыл свой ящик, чтобы показать ему конверты и фотографии. Я начал с первой фотографии, но уже на десятой Джош потерял интерес и предложил мне поиграть в канаве (неподалеку от моего дома была канава с грязью), пока за ним не приехала его мама. Так мы и сделали. В канаве мы играли в грязевую войну, но несколько раз прерывали игру из-за какого-то шороха в лесу. Там жили еноты и дикие коты, но для них этот шум был чересчур громким. Мы обменялись догадками насчет того, что это могло быть. Я предположил, что это была мумия, но Джош настаивал, что это был робот. Когда мы уходили, он посмотрел мне в глаза и на полном серьезе сказал: «Ты ведь это слышал? Это был робот? Ты ведь тоже слышал?» Да, я слышал, были какие-то механические звуки, и это действительно мог быть робот. Тогда я согласился с Джошем, и только теперь мне стало ясно, что же мы слышали. Когда мы пришли, мама Джоша ждала его за кухонным столом вместе с моей мамой. Джош рассказал ей про робота, наши мамы рассмеялись, и Джош отправился домой. Мы с мамой поужинали, и потом я лег спать. Я немного пролежал в постели, но потом решил встать и заново осмотреть конверты, потому что из-за того, что случилось днем, все это вновь стало интересным. Я взял первый конверт и положил его на пол, сверху положив расплывчатую фотографию. Рядом я точно также положил второй конверт вместе с фотографией верхнего угла здания. В конце концов, у меня получилось что-то вроде таблицы пять на десять. Меня всегда учили беречь вещи, даже если они не казались ценными. Я заметил, что со временем содержимое фотографий становилось понятным. Было дерево, на котором сидела птица, дорожный знак, линия электропередачи, группа людей, заходящих в какое-то здание. То, что я увидел, так встревожило меня, что я до сих пор помню, как у меня кружилась голова, в которой была всего одна мысль:Почему я на этой фотографии?На той фотографии, где группа людей входила в здание, я увидел себя с мамой. Она держала меня за руку, и мы оба стояли в самом краю фотографии, позади толпы людей. Мы были в самом краю, но это определенно были мы. Когда мои глаза проплыли по морю фотографий, я забеспокоился. Это было странное чувство – не страх, это было ощущение того, что у тебя будут неприятности. Не знаю, откуда взялось это чувство, но я сидел, окутанный ощущением того, что я сделал что-то плохое. И с каждой новой фотографией, которую я внимательно изучал, это чувство только росло. Я был на каждом снимке. Я ни разу не был снят крупным планом. К тому же, на всех фотографиях был кто-то еще. Но я был везде – с краю, на заднем плане, в самом низу кадра. Иногда в кадр попадало только часть моего лица, но, тем не менее, я там был. Я был везде. Я не знал, что делать. В детстве в голову приходят самые странные мысли, и я, помимо всего прочего, боялся, что мне влетит уже за то, что я еще не лег спать. Я считал, что я и так виноват, поэтому решил ничего не предпринимать до утра. На следующий день у мамы был выходной, и она посвятила утро уборке. Я, кажется, смотрел мультфильмы, когда решил, что пора показать ей фотографии. Когда она вышла проверить почту, я взял пару фотографий и положил их перед собой на столе. Когда мама вернулась, я сказал:- Мама, можно тебя на секунду? У меня тут эти фотографии-- Подожди минутку, дорогой. Мне надо поставить отметки на календаре. Через минуту или две, она подошла ко мне и спросила, чего я хотел. Я слышал, как она шуршала письмами у меня за спиной, но смотрела только на фотографии. Пока я все ей объяснял и указывал на снимки, она все реже и реже говорила все эти «ага» и «хорошо». Со временем она полностью замолчала, раздавался только шорох писем у нее в руках. Следующим звуком, который я услышал, был глубокий вздох, как будто она пыталась дышать в комнате, в которой почти не осталось воздуха. Наконец, она смогла взять себя в руки и, бросив оставшееся письма на стол, побежала на кухню за телефоном. - Мама! Прости, я не хотел! Не злись на меня!Прижав к уху телефон, она бегала взад вперед и кричала в трубку. Я посмотрел на лежавшие рядом с моей фотографией письма. Сверху лежал конверт, из которого что-то торчало. Это была еще одна фотография. Сначала я подумал, что она случайно оказалась среди писем, но, рассмотрев ее, я понял, что прежде никогда не видел этот снимок. На мое горе, это был я, но на этот раз я был заснят вблизи. Я стоял среди деревьев и улыбался. Там был не только я, рядом со мной стоял Джош. Этот снимок был сделан вчера. Я криком позвал маму, которая все еще говорила по телефону. Пришлось крикнуть несколько раз, прежде чем она ответила: «Что такое?»Я не знал, что сказать, и просто спросил: «Кому ты звонила?»- Я звонила в полицию, дорогой. - Зачем? Прости, я этого не хотел…В ответ она сказала то, что я не понимал до тех пор, пока не был вынужден вспомнить события из своего раннего детства. Она взяла конверт со стола, и фотография, на которой были мы с Джошем свалилась в одну кучу с остальными снимками. Она держала конверт у меня над головой, и я только видел, как бледнело ее лицо. Со слезами на глазах она сказала, что позвонила в полицию, потому что на конверте не было марки.  Я хочу извиниться перед теми, кто задавал вопросы к моим предыдущим рассказам. В комментариях к рассказу Воздушные шары я сказал, что со мной больше не происходило ничего странного, но это неправда. События моей следующей истории вовсе не были заперты в закоулках моей памяти, я помнил о них всегда. Однако, лишь поговорив с матерью и вспомнив про случай с воздушными шарами, я осознал, насколько сильно эта история, которую я не планировал никому рассказывать, связана с другими событиями из моего детства. Я не хотел предавать её огласке во многом потому, что мне нужно было согласие другого человека, чтобы избежать недоразумения. Я не ожидал, что другие мои рассказы вызовут столько интереса, иначе я предпочел бы молчать об этом до конца своих дней. Я так и не смог связаться с другим человеком, но я решил, что было бы нечестно утаивать эту историю от читателей, которые хотели узнать обо мне побольше. Я постарался изложить все события как можно точнее. Заранее извиняюсь за объем текста. Я провел свое первое детсадовское лето, лазая по деревьям. Возле моего дома росла сосна, которая, казалось, была создана специально для этого. У нее были ветки, которые росли так низко, что я без труда мог за них ухватиться. Первые два дня я просто сидел на нижней ветке и болтал ногами. Дерево росло за забором, и его было видно из окна в кухне, которое находилось прямо над раковиной. Вскоре мы с матерью договорились, что я буду играть на дереве, пока она моет посуду, чтобы она могла видеть, все ли со мной в порядке. Со временем мои способности росли, и я научился лазить достаточно высоко. Чем выше я карабкался, тем тоньше становились ветки. В конце концов, я добрался до того места, выше которого было просто невозможно залезть. Мне пришлось играть в другую игру – лазить на скорость. Наконец, я смог добираться до своей самой высокой ветки всего за двадцать пять секунд. Я стал чересчур самоуверенным и однажды попытался слезть с одной ветки прежде, чем успел ухватиться за другую. Я упал с двадцатифутовой высоты и сломал себе руку. Мама с криком бросилась ко мне – я помню, как мне казалось, что она кричала под водой. Я не помню, что она сказала, помню только, какой белой оказалась моя кость. Я начал ходить в школу с гипсом на руке. Мама, должно быть, ужасно себя чувствовала, потому что перед моим первым школьным днем она принесла домой котенка. Он был совсем крошечным. Когда мама посадила его на пол, он залез в коробку из-под содовой. За это я назвал его Ящиком. Ящик нескоро оказался на улице. Мама обрезала ему когти, чтобы он не повредил мебель, и мы старались держать его дома. Он то и дело удирал, и мы находили его в саду, где он гонялся за насекомым или за ящерицей. Ему никогда не удавалось никого поймать, потому что когти были обрезаны. Ящик всегда оглядывался на улицу, когда я нес его домой – я говорил маме, что он планировал новый побег. Дома мы кормили его тунцом, и он со временем выучил звук электрического консервного ножа. Он начинал бегать по комнате каждый раз, когда его слышал. Ко времени нашего переезда Ящик стал сбегать из дома все чаще и чаще. Иногда он забирался в подвал через лазейку в стене дома. Мы не хотели лезть за ним, потому что лазейка была слишком узкой, а подвал кишел крысами и насекомыми. Потом моя мать додумалась приносить к лазейке консервный нож и удлинитель. Она включала его, и Ящик с мяуканьем выбегал наружу. Он приходил в ужас от нашего коварства – консервный нож без тунца казался ему чем-то немыслимым. В последний раз он забрался в подвал в день нашего отъезда. Мама уже выставила дом на продажу, и мы начали собирать вещи. Вещей у нас было немного, и мы особенно не торопились. Правда, я упаковал свою одежду заранее – мама думала, что я расстроюсь из-за переезда, и решила, что, уложив все вещи в коробку, я буду знать, что даже в новом доме все будет по-прежнему. Ящик сбежал, когда мы уже погрузили часть вещей в грузовик, и мама кляла себя за то, что уже уложила консервный нож и не знала, где он. Я притворился, что ищу его, чтобы мне не пришлось лезть в подвал, но мама обо всем догадалась и полезла в подвал сама. Она довольно-таки быстро вылезла вместе с Ящиком и при этом казалась очень нервной. Увидев её, я еще больше обрадовался, что не полез в подвал. Мама сделала несколько звонков, а потом зашла в мою комнату и сказала, что поговорила с риелтором и что мы можем перебраться в другой дом уже сегодня. Она явно радовалась скорому переезду, хотя раньше говорила, что мы переедем лишь в конце недели, а это был только четверг. Более того, мы не успели всё собрать, но мама сказала, что легче купить новые вещи, чем таскать старое барахло по всему городу. Я даже не успел забрать ящик с одеждой. Я спросил маму, можно ли мне попрощаться с Джошем, но она ответила, что мы позвоним ему из нового дома. После этого мы уехали. Мы с Джошем многие годы оставались друзьями, хотя и ходили в разные школы. Наши родители не были близкими друзьями, но они понимали нас и часто подвозили друг к другу на выходные. Однажды они подарили нам на рождество рации уоки-токи, которые в то время были очень популярны, и расстояние между нашими домами сократилось. Еще у них были батарейки, которых хватало на несколько дней. У нас редко получалось говорить по ним через весь город, но дома мы постоянно бегали с ними и говорили на радио-жаргоне, который мы выучили из фильмов. Благодаря родителям, мы оставались друзьями и в десять лет. Однажды в субботу, когда я остался у Джоша с ночевкой, мама позвонила, чтобы пожелать мне спокойной ночи. У нее был расстроенный голос. Ящик пропал. Это был субботний вечер, и уже в понедельник нам надо было идти в школу. Ящик пропал в пятницу вечером, как я понял, мама не видела его, с тех пор, как отвезла меня к Джошу. Думаю, она решила рассказать мне, что он пропал, потому что иначе, если бы я вернулся домой, и только тогда узнал об этом, то был бы расстроен не только пропажей кота, но и тем, что она от меня её скрыла. Она сказала, чтобы я не беспокоился. «Ящик вернется. Он всегда возвращается». Но Ящик не вернулся. Три недели спустя я снова ночевал у Джоша. Я был все еще расстроен из-за Ящика, но мама сказала, что животные часто покидают дом на недели и даже на месяца, но потом сами возвращаются домой. Она сказала, что они знают, где их дом, и всегда пытаются вернуться. Я рассказал об этом Джошу, и тут мне в голову ударила мысль, которую я даже произнес вслух. - Что если Ящик ошибся домом?- Как? – удивился Джош. – Он живет у тебя. Он знает, где его дом. - Но он вырос в другом месте, Джош. Он вырос в старом доме в двух районах от нас. Может быть, он все еще думает, что там его дом. - Понял. Это будет круто! Завтра мы скажем папе, и он нас туда отвезет!- Не отвезет. Мама сказала, что нам нельзя туда ходить, чтобы не беспокоить новых хозяев. Она это сказала и твоим родителям. - Ладно, - сказал Джош. – Мы можем завтра пойти к твоему дому и найти кота. - Нет. Если нас заметят, наши родители обо всем узнают! Надо пойти самим… Надо пойти сегодня ночью. Джоша не надо было долго уговаривать, потому что он сам часто придумывал подобные идеи. Нам еще не приходилось незаметно удирать из дома, но это оказалось необычайно легко. Окно в его комнате выходило на задний двор, а там была незапертая калитка. Мы без препятствий выбрались на улицу с фонариками и рациями в руках. Было два способа добраться от дома Джоша до моего старого дома. Можно было идти по улице, а можно было срезать путь через лес. По улице мы бы прошли целых два часа, но я все равно настаивал на этом пути, потому что боялся заблудиться. Джош отказывался и говорил, что нас могут узнать и рассказать обо всем его папе. Он пригрозил вернуться домой, если мы не срежем, и я согласился, потому что очень не хотел идти один. Джош ничего не знал о моей ночной прогулке по лесу. Когда со мной был друг, к тому же. когда у нас были фонарики, лес уже не казался таким жутким. Я точно не знал, куда мы шли, но Джош казался достаточно уверенным, и это меня подбадривало. Мы пробирались сквозь густые заросли, и ремень на моей рации зацепился за ветку. Фонарь был у Джоша, и мне пришлось потрудиться, чтобы высвободить рацию. В этот момент я услышал голос Джоша. - Эй, не хочешь искупаться?Я посмотрел туда, куда он указывал фонариком. Теперь мне стало ясно, где мы оказались. Джош указывал на надувную лодку. Именно здесь я проснулся несколько лет назад. У меня появился комок в горле, и я еле сдерживал слезы, продолжая бороться с рацией. В ярости, я ударил по ней достаточно сильно, чтобы высвободить её и направился к Джошу, который шутки ради улегся в лодку, как будто собирался загорать. По пути я споткнулся и чуть не упал в яму посреди поляны, но сумел сохранить равновесие. Яма была глубокой. Меня удивила её глубина, но еще больше я удивился тому, что я её не помнил. Я понял, что в ту ночь я мог проснуться вовсе не в этом месте. Я выбросил это из головы и повернулся к Джошу. - Хватит придуриваться! Ты же видел, что я застрял, а сам валялся на этой лодке! – на последнем слове я ударил по лодке ногой. Из нее раздался визг. Улыбка пропала с лица Джоша. Он вдруг показался испуганным и попытался встать с лодки, но из-за своей неуклюжей позы он не смог это сделать одним махом. Каждый раз, когда он падал, визг становился громче. Я хотел помочь Джошу, но сам едва мог сдвинуться с места. Ноги меня не слушались, я ненавидел этот лес. Я поднял фонарь и осветил им лодку, не зная, чего ожидать. Наконец Джош встал на ноги и посмотрел туда, куда я светил фонарем. Это была крыса. Я нервно засмеялся, и у нас на глазах крыса бросилась в лес. Джош легко ударил меня по плечу, снова улыбнулся, и мы продолжили путь. Мы ускорили шаг и выбрались из леса раньше, чем я думал. Вскоре мы оказались в моем старом районе. В прошлый раз, когда я ночью выходил к нему со стороны леса, во всех окнах горел свет. У меня забилось сердце от потока воспоминаний, но когда мы свернули за угол и наконец увидели мой дом, в окнах не было света. Уже издалека я увидел сосну, на которую я лазил. В какой-то момент я с трепетом понял, что если бы не это дерево, мы бы не пришли сюда ночью. Когда мы подошли поближе, я увидел, как ужасен был газон. Невозможно было догадаться, когда его в последний раз косили. Одна из ставней висела на соплях и качалась на ветру; сам дом был просто грязным. Было очень грустно видеть его в таком запустении. И почему только моя мать беспокоилась о новых хозяевах, раз они были такими неряхами? И только потом я все понял. Новых хозяев не было. Дом был заброшен. Почему тогда мама лгала мне про то, что в нем поселились новые люди? Впрочем, я подумал, что это даже хорошо. Будет гораздо легче найти Ящика, не боясь, что нас заметят новые владельцы. Так будет даже быстрее. Когда мы вошли в ворота, Джош прервал молчание. - Ну и отстой твой старый дом, – сказал он как можно тише. - Заткнись! Все равно он лучше, чем твой дом. - Слышь ты—- Ладно, ладно. По-моему, Ящик в подвале. Одному из нас надо туда залезть, а другой будет стоять возле лазейки на случай, если он оттуда выскочит. - Ты серьезно? Я туда не полезу. Твой кот, ты и лезь. - Слушай, если не боишься, можем разыграть, - сказал я, подняв кулак над своей ладонью. - Хорошо, только будем говорить: камень, ножницы, бумага, пуск! А не раз, два, три. - Я знаю правила, Джош. Это ты все время косячишь. Я проиграл. Я отодвинул доску, которую мама отодвигала, когда искала Ящика в подвале. Ей редко приходилось туда лазить, потому что трюк с консервным ножом всегда срабатывал. Она ненавидела подвал, и я понял, почему, когда заглянул в дыру. До переезда мама говорила, что это даже хорошо, что Ящик лазит в подвал. Это не так опасно, как если бы он перелезал через забор и бегал по району. Она была права, но я все равно боялся подвала. Я взял фонарь и рацию и полез в дыру. Вскоре я ощутил ужасный запах. Пахло дохлятиной. Я включил рацию. - Джош, ты там?- Это Крутой Парень, возвращайся. - Джош, хватит. Тут что-то не так. - О чем ты?- Воняет, будто кто-то умер. - Это Ящик?- Надеюсь, что нет. Я выключил рацию и пополз дальше, освещая свой путь фонарем. Если смотреть в дыру снаружи, кажется, что при хорошем освещении весь подвал как на ладони. Но только забравшись внутрь, можно увидеть блоки, на которых держался дом. Я бы сказал, что снаружи можно увидеть только сорок процентов подвала, но даже внутри, я видел только то, что оказывалось в свете фонаря. Я понял, что обыскивать это место будет непросто. Чем дальше я пробирался, тем сильнее становилась вонь. Я боялся, что Яшик залез сюда, и с ним что-то случилось. Я посветил фонариком, но ничего не увидел. Я пощупал руками под одним из блоков и тут же отдернул руку. Это был мех. У меня опустилось сердце и я приготовился увидеть самое страшное. Я полз медленно, чтобы оттянуть неизбежное. В свете фонаря я увидел то, что лежало за блоком. Я отпрянул в ужасе. «Господи Иисусе!» – вырвалось у меня изо рта. Это было отвратительное, наполовину разложившееся создание. Морда так прогнила, что зубы казались огромными. Вонь была невыносимой. - Что это? Ты в порядке? Это Ящик?Я достал рацию. - Нет, это не Ящик. - Тогда что это?- Не знаю. Я снова посветил на мертвое животное, и мой страх понемногу рассеялся. Я усмехнулся. - Это енот!- Тогда продолжай искать. Я пойду в дом, может, он туда залез. - Что? Нет, Джош, не ходи туда. Что если Ящик здесь, и он выскочит на улицу?- Не выскочит. Я закрыл дыру доской. Я оглянулся и понял, что он говорил правду. - Зачем?- Не бойся, её легко отодвинуть. Так будет логичнее. Если Ящик сбежал, и я его не заметил, он уже пропал. Если он там, держи его крепче, я приду и отодвину доску. Если его там нет, ты сам сможешь отодвинуть доску, пока я осматриваю дом. Я согласился с Джошем, к тому же я сомневался, что он сможет залезть внутрь. - Ладно. Но будь осторожен и ничего не трогай. В моей комнате должны быть ящики с моей старой одеждой, посмотри там, может, он туда залез. И не забудь свою рацию. - Вас понял. До связи. Я знал, что в доме будет кромешная темнота, ведь за электричество никто не платит. Хорошо, если Джош что-то увидит в свете уличных фонарей, иначе я не знаю, что он будет делать. Через некоторой время я услышал у себя над головой шаги. Сверху посыпались грязь и пыль. - Джош, это ты?- Прием, прием. Крутой Парень вызывает Танго Фокстрот. Орел приземлился. Ваше местонахождение, Принцесса Жасмина?«Козел. »- Крутой Парень, я в твоем сортире, осматриваю твои журнальчики. Похоже, тебе нравятся мужские жопы. Что ты на это ответишь?Я и без рации слышал, как он рассмеялся, и засмеялся сам. Его шаги удалялись – Джош шел в мою комнату. - Чувак, тут темно. Ты уверен, что у тебя тут были ящики с одеждой? Я их не вижу. - Да, должно быть два ящика возле чулана. - Нет здесь никаких ящиков, я щас посмотрю в чулане, может, ты их там оставил. Я подумал, что моя мама вернулась, забрала ящики и раздала одежду, потому что я из нее вырос. Но я точно помнил, что оставлял их там, один из них я даже не успел закрыть. Пока я ждал ответа, у меня начала затекать нога. Я выпрямил её и на что-то наткнулся. Оглянувшись, я увидел нечто странное. Это было одеяло, вокруг которого стояли миски. Я подполз к ним поближе. Одеяло пахло плесенью, а миски были пусты, но в одной из них было то, что я сразу узнал. Кошачья еда. Это был не тот корм, который мы давали Ящику, но я тут же все понял. Мама сделала это место для Ящика, чтобы он спускался сюда, а не бегал по району. Все встало на свои места, и я понял, почему Ящик мог сюда вернуться. «Хорошо придумано, мама», - подумал я. - Я нашел твою одежду. - Класс. Где были ящики?- Как я и говорил, ящиков не было. Одежда была в твоем чулане… Она там висела. У меня пополз мороз по коже. Это было невозможно. Я сложил всю свою одежду, хотя мы и переехали на две недели раньше. - Что-то не так, Джош. Одежда точно была в ящиках. Хватит валять дурака, выходи из дома. - Я не шучу. Я прямо сейчас на нее смотрю. Может, тебе просто показалось. Ха-ха! Тебе точно нравилось смотреть на самого себя?- Что ты несешь?- У тебя стены покрыты твоими фотографиями! Их тут сотни! Ты кого-то нанял, чтобы—Тишина. Я проверил рацию, чтобы убедиться, что я случайно её не выключил. Она была включена. Я слышал шаги, но не мог понять, куда шел Джош. Я ждал, что он закончит свою фразу, подумав, что это он случайно нажал на кнопку. Но Джош молчал. Казалось, он просто топтался по дому. Я уже собирался снова с ним связаться, но тут он вернулся. В доме кто-то есть. Его голос дрожал — я понял, что он вот-вот расплачется. Я хотел ответить, но я не знал, на какую громкость поставлена его рация. Вдруг другой человек ее услышит? Я ничего не сказал, я только ждал и слушал. Я слышал только шаги. Тяжелые, громкие шаги. А потом раздался грохот. «Боже мой… Джош». Его нашли, я в этом не сомневался. Этот человек нашел Джоша, и теперь он его мучил. Я заплакал. Джош был моим единственным другом, если не считать Ящика. Страшная мысль пришла мне в голову: что если Джош сказал ему, что я здесь? Что я мог сделать? Я тщетно пытался взять себя в руки, как вдруг услышал голос по рации Джоша. - Он что-то несет. Какой-то большой мешок. Сейчас он бросил его на пол. Боже, чувак… мешок… кажется, он зашевелился. Я был парализован. Я хотел бежать домой. Я хотел спасти Джоша. Я хотел позвать кого-нибудь на помощь. Я много чего хотел, но я только лежал и мерз. Когда я неподвижно лежал, глядя в ту сторону подвала, где находилась моя комнату, я случайно шевельнул рукой с фонарем. У меня сдавило дыхание от того, что я увидел. Животные. Десятки мертвых животных. Их трупы были разбросаны по всему подвалу. Был ли среди них Ящик? Не для этого ли был нужен кошачий корм?Это зрелище вырвало меня из оцепенения, и я пополз к доске. Я толкнул ее, но она не сдвинулась с места. Я не мог ее сдвинуть, потому что она была чем-то прижата, а края доски остались снаружи. Я был в ловушке. «Черт тебя возьми, Джош!» - прошептал я. Надо мной загромыхали шаги. Дом просто трясся. Я услышал крик Джоша, за ним послышался другой крик, в котором не было ни капли страха. Я продолжал толкать доску, и вдруг она сдвинулась, но сдвинул ее не я. Я слышал шаги и над собой, и перед собой, в промежутках между ними раздавались крики. Я отполз назад, выставив перед собой рацию, как будто я мог ею защититься. В этот момент, доску отбросило в сторону, и в лазейку просунулась рука. - Бежим, чувак! Скорее!Слава Богу, это был Джош. Я выбрался на улицу с фонарем и рацией в руках. Добравшись до забора, мы мигом через него перелезли. Джош уронил свою рацию и хотел остановиться, чтобы поднять ее, но я сказал ему забыть о ней. Надо было бежать. Позади я слышал крики, слов не было, только крики. Мы, по глупости, побежали в лес, стремясь как можно скорее вернуться домой к Джошу. Всю дорогу Джош кричал. - Моя фотография! Он меня сфотографировал!Я уже знал, что этот человек сфотографировал Джоша – много лет назад в той канаве. Джош, небось, до сих пор думал, что те механические звуки исходили от робота. Мы успели вернуться в комнату Джоша до того, как проснулись его родители. Я спросил у него про мешок, правда ли он шевелился, но Джош не был ни в чем уверен. Он все извинялся за то, что уронил рацию, но тогда это было не самым худшим. Мы не спали и сидели у окна, ждали, что придет тот человек. Я вернулся домой только в три часа. Пару дней назад я рассказал эту историю маме. Она ругалась из-за того, что я подверг себя такой опасности. Я спросил ее, зачем она придумывала всю эту чушь про новых владельцев – откуда она знала, что в старом доме может быть опасно? Она впала в истерику, но все же ответила на мой вопрос. Она схватила меня за руку, крепко сжала ее, посмотрела мне в глаза и прошептала, как будто боялась, что за нами подслушивают:- Потому что я не оставляла в подвале ****** одеяла и миски для Ящика. Не ты один их там нашел…У меня закружилась голова. Теперь я многое понял. Я понял, почему она была такой нервной, когда достала Ящика из подвала в день переезда; она нашла там не только пауков и крысиное гнездо. Я понял, почему мы уехали в такой спешке. Я понял, почему она запрещала мне туда возвращаться. Она знала. Она знала, что он поселился в подвале, и скрывала это от меня. Я ушел от нее, больше не сказав ни слова, так и не закончив свой рассказ. Вам я расскажу, чем он закончился. Когда я вернулся домой от Джоша, я бросил свои вещи на пол, и они рассыпались по комнате. Меня это не волновало, я хотел спать. Около девяти часов я проснулся, услышав мяуканье Ящика. У меня подпрыгнуло сердце. Наконец-то он вернулся домой. Я немного разозлился, ведь мне было надо подождать всего один день, и не было бы никаких кошмаров прошлой ночи, а Ящик все равно бы вернулся домой. Но это было неважно, главное, что он вернулся. Я встал с постели и позвал его, пытаясь увидеть в темноте его глаза. Он продолжал кричать, и я пошел на крик. Он доносился из под кровати. Я засмеялся, вспомнив, как я лазил в подвал. Его мяуканье было заглушено моей рубашкой, я сорвал ее и крикнул: «Добро пожаловать домой, Ящик!»Его крики раздавались из моей рации. Ящик так и не вернулся домой.  Один из комментариев к предыдущему рассказу заставил меня вспомнить один случай из детства, который всегда казался мне странным, но мне и в голову не приходило связать его с предыдущими историями. Память работает очень странным образом. В голове крутятся отдельные фрагменты, а потом одна мысль сшивает их вместе. Я не догадался вспомнить об этих событиях, потому что все время искал не там. Я ходил домой к матери и рылся в старых школьных тетрадях, пытаясь найти что-то важное. Я так ничего и не нашел, но буду искать дальше. Люди, которые строили города, не думали о том, как разрастется их население, и скольким людям понадобится жилье. Дороги изначально строят лишь для того, чтобы соединить два экономически важных пункта. Только потом они обрастают новыми магазинами, домами и ответвлениями, пока не наступает момент, когда возможны только небольшие изменения, но основной скелет становится чем-то непреходящим. Район, в котором прошло мое детство, был достаточно старым. Если прямые линии движутся, как летит ворона, то мой район, должно быть, был построен по змеиному маршруту. Первые дома, очевидно, построили у озера, и постепенно необитаемая территория стала уменьшаться по мере того, как строились новые ответвления изначальной дороги. Однако все они в каком-то месте обрывались – на весь район был только один въезд, он же выезд. Многие из этих ответвлений были ограничены притоком озера, который протекал по тому, что я прозвал канавой (именно она упоминалась в других историях). У многих изначальных домов были огромные сады, но большая часть из них была разделена между хозяйствами поменьше. Если посмотреть на наш район сверху, можно подумать, что в лесу когда-то умер гигантский осьминог, а потом какой-то ловкий предприниматель нашел его труп и решил проложить дороги прямо по его щупальцам. С моего крыльца были видны старые дома, окружавшие озеро. Больше всех мне нравился дом миссис Мэгги. Насколько я помню, ей было около восьмидесяти лет, но при этом она была одним из самых приветливых людей, кого я знал. У нее были седые волосы, и она носила легкие платья с узорами в виде цветов. Она разговаривала со мной и Джошем, когда мы купались в озере, и всегда приглашала нас к себе домой перекусить. Она говорила, что ей было одиноко, потому что ее муж Том был вечно в командировках. Однако мы с Джошем всегда отвечали отказом на ее приглашения. При всей доброте мисс Мэгги, в ней было что-то странное. Всякий раз, когда мы уплывали в озеро, она говорила: «Крис и Джон, вас тут всегда ждут!» Мы слышали, как она это кричала, даже когда шли ко мне домой. Как и у многих пожилых домохозяек, у миссис Мэгги была поливальная система с таймером, который, очевидно, сломался, судя по тому, что некоторые поливалки внезапно включались в любое время дня, а иногда, даже ночью. И хотя в наших местах редко было так холодно, чтобы шел снег, каждую зиму я выходил на улицу и видел, что замерзшая вода превратила сад миссис Мэгги в сюрреалистический арктический рай. Прочие сады были сухими и бесплодными, но там, посреди всей этой зимней серости, был настоящий оазис ледяных сталактитов, висевших с ветки каждого дерева. Когда всходило солнце, каждая льдинка превращала его свет в ослепительную радугу. Даже в детстве я был поражен ее красотой. Мы с Джошем часто ходили туда покататься на заледеневшей лужайке и пофехтовать сосульками. Как-то раз я спросил маму, почему она это так оставляет. Маме пришлось подумать перед тем, как она нашла объяснение. - Милый, миссис Мэгги часто болеет, а когда она больна, она все время что-то путает. Поэтому она иногда путает ваши с Джошем имена. Это она не со зла, она просто не может их запомнить. Она живет в своем доме одна, так что это хорошо, что вы с ней говорите, когда купаетесь в озере. Только если она будет вас к себе приглашать, отказывайтесь. Будьте вежливыми, чтобы ее не обидеть. - Но ей ведь не будет так одиноко, когда ее муж вернется? Почему он так долго в командировке? Его, как будто, всегда нет. На этот вопрос маме было непросто ответить, и мне показалось, что он ее расстроил. Наконец она ответила:- Дорогой… Том не вернется домой. Том на небесах. Он умер много лет назад, но миссис Мэгги это не помнит. Она все путает и забывает, что Том не вернется. Если бы кто-нибудь пришел к ней домой, она даже может подумать, что это Том. На самом деле, его уже нет, милый. Тогда мне было пять или шесть лет, и хотя я не все понял, мне стало жаль миссис Мэгги. Сейчас я знаю, что у нее была болезнь Альцгеймера. У нее и у ее мужа Тома было два сына: Крис и Джон. Они оба платили за воду и электричество миссис Мэгги, но никогда ее не навещали. Не знаю, то ли между ними что-то случилось, то ли это все из-за болезни, то ли они жили слишком далеко, но они никогда не появлялись. Я даже не знаю, как они выглядели, но, как видно, миссис Мэгги думала, что мы с Джошем были похожи на них в детстве. А может быть, она просто видела то, что хотела видеть и отвергала то, что ей передавали ее оптические нервы. Только сейчас я понимаю, насколько одинокой женщиной она была. Летом после событий рассказа Воздушные шары, мы с Джошем пошли исследовать лес у меня за домом, а заодно и приток озера. Мы знали, что леса между нашими домами были связаны, и было бы забавно, если бы озеро у моего дома тоже было как-то связано с речкой возле его жилища. Это мы и решили проверить. Мы собирались сделать карту. Мы планировали сделать две отдельные карты, а потом объединить их. На одну карту мы собирались нанести территорию вокруг речки возле дома Джоша, а на вторую место, где она впадает в озеро. Поначалу мы хотели сделать одну карту, но поняли, что это невозможно, потому что я нарисовал карту своей территории такой большой, что на дорогу к Джошу не хватало места. Карту озера мы хранили у меня дома, а карту реки у него. Когда мы ходили друг к другу в гости, мы сравнивали и дополняли наши карты. Первые две недели все шло хорошо. Мы шли по лесу вдоль воды и останавливались, чтобы дополнить карту. Казалось, не сегодня, завтра, обе карты сойдутся вместе. У нас не было необходимого для этой работы оборудования - не было даже компаса – но мы старались как могли. Дойдя до конца маршрута, мы решили воткнуть в землю палку, чтобы на следующих выходных можно было пойти с другой стороны, найти палку и понять, что карты наконец сошлись. Наверно, мы были худшими картографами в мире. В конце концов, лес у озера оказался настолько густым, что через него было невозможно пройти. На некоторое время мы потеряли интерес к этому проекту и стали уделять нашим исследованиям намного меньше времени. Вместо этого мы стали торговать мороженым. После того, как я показал маме фотографии, которые я принес домой, она забрала у меня мороженицу. Тогда-то наш интерес к картам ожил. Нам надо было придумать новый план. По причине, которую я тогда не понимал, мама окружила меня строгими ограничениями, и когда я уходил играть с Джошем, я должен был время от времени показываться дома. Это означало, что мы больше не могли оставаться в лесу часами и надо было найти другой путь. Мы думали, что сможем добраться до притока вплавь, но поняли, что в этом случае карта промокнет. Мы пробовали пойти со стороны дома Джоша, но наткнулись на ту же проблему. Потом у нас появилась блестящая идея. Мы решили построить плот. Из-за строительства, которое велось в нашем районе в одной из местных канав валялось много отходов. Сначала мы хотели построить целый корабль с мачтой и якорем, но потом перешли к более реалистичному варианту. Мы взяли доски и большие куски пенопласта и связали их веревкой. Мы спустили наше судно на воду возле дома миссис Мэгги и помахали ей на прощание, когда она попыталась позвать нас к себе. Нас это не остановило. Плот шел очень хорошо, и хотя тогда нам казалось, что так и должно было быть, сейчас я этому даже удивляюсь. Вместо весел мы взяли большие ветки, но потом оказалось, что ими легче отталкиваться от земли, чем грести. Когда стало слишком глубоко, мы легли на животы и стали грести руками. Когда мы впервые прибегнули к этому методу, я подумал, что издалека это могло показаться, будто по притоку плывет огромный толстяк с очень маленькими руками. Только после нескольких плаваний мы добрались до непроходимой части леса. Она оказалась намного дальше от моего дома, чем мы думали. Мы решили поступить следующим образом: немного проплыть на плоту, причалить у берега и, оставив там плот, идти домой пешком. На следующий день мы шли пешком к этому месту и продолжали плавание. Так продолжалось до первого класса. Мы с Джошем попали в разные школы, и уже не виделись в течение школьного дня. Именно поэтому родители разрешали нам играть по выходным. Мало того, отцу Джоша приходилось работать по выходным, а его мать должна была ждать звонков с работы, поэтому Джош приходил ко мне домой почти каждую неделю. Однако когда мы добрались до недоступного места, оказалось, что там не было места, куда мы могли бы пришвартовать наш плот. Лес был слишком густым, а вода настолько размыла берег, что перед нами был почти двухфутовый подъем, из которого торчали корни ближайших деревьев. Каждый раз нам приходилось возвращаться и оставлять плот у той самой чащи, из-за которой нам и пришлось его построить. Что еще хуже, наступала зима, и наше исследование окончательно зашло в тупик. В субботу около семи часов, когда мы играли с Джошем, в дверь постучала одна из маминых коллег. Ее звали Саманта, и я хорошо ее запомнил, потому что через пару лет сделал ей предложение, когда приходил к маме на работу. Мама сказала, что ей надо отлучиться на работу, чтобы решить какую-то проблему, и что она вернется через два часа. Ее машина была сдана в ремонт, поэтому ей пришлось ехать вместе с Самантой. Однако как я понял, проблема случилась по вине Саманты, поэтому они собирались обсудить все в машине. Мама сказала, чтобы мы ни за что не выходили из дома и никому не открывали дверь. Она сказала, что будет звонить каждый час, но потом вспомнила, что наш телефон был отключен за неуплату – поэтому Саманта пришла, не предупредив. Она посмотрела мне в глаза и сказала: «Сидите дома». Это был наш шанс. Увидев, как ее машина скрылась за поворотом, мы побежали в мою комнату. Я вытряхнул свой ранец, а Джош поднял с пола карту. - У тебя есть фонарик? – спросил Джош. - Нет, мы все равно вернемся до темноты. - Я подумал, что на всякий случай стоит взять. - У мамы есть, но я не знаю, где она его держит… Подожди!Я слазил к себе в чулан и достал с верхней полки коробку. - У тебя там фонарь? – спросил Джош. - Не совсем. Я открыл коробку и достал три римские свечи, которые у меня остались после празднования четвертого июля. Кроме них у меня была зажигалка, и мы могли быть уверены, что у нас будет хоть какое-то освещение. Тогда у меня еще не было причин бояться ночного леса, и нами двигал не страх, а практичность. Мы уложили все в рюкзак и выбежали через черный ход, но при этом закрыли его, чтобы Ящик не сбежал. У нас был один час и пятьдесят минут. Мы как можно скорее пробежали сквозь лес и за пятнадцать минут добрались до плота. У нас были плавки, и мы сняли рубашки и шорты и сложили их в кучу на берегу. Мы отвязали плот от дерева, взяли наши ветки-весла и отчалили. Мы спешили добраться до того места, которое еще не было отмечено у нас на карте, и у нас не было времени на то, что мы видели раньше. Мы знали, что на плоту мы шли медленнее, чем по земле, и что поскольку мы не сможем пройти сквозь чащу, нам придется вернуть плот к причалу, даже если, проплыв дальше, мы найдем место, где его можно будет пришвартовать.

Когда мы оказались в месте, не отмеченном на нашей карте, стало так глубоко, что мы уже не могли достать ветками до дна, и нам пришлось лечь на животы и грести руками. Начинало темнеть, и становилось все труднее различить деревья на берегу. От этого мы стали нервничать. Чтобы выиграть время, мы стали грести побыстрее, но от этого было много шума. В это время мы оба слышали хруст упавших веток в лесу, но стоило нам на секунду притихнуть, как шорох в лесу прекращался. Мы не знали, какие животные могли жить в этих местах, но у нас точно не было желания с ними встречаться. Когда Джош пополнял карту, которую я освещал зажигалкой, мы вдруг поняли, что звуки в лесу не были плодом нашего воображения. Мы четко услышали быстрые и ритмичные:ХрустЩелкХрустКазалось, будто кто-то убегает от нас через густой лес. В темноте ничего не было видно. Очевидно, мы не рассчитали, как бытро сядет солнце. У меня не выдержали нервы, и я крикнул:- Привет!Секунду мы лежали на плоту, боясь вздохнуть. Потом тишину прервал смех. - Привет! – рассмеялся Джош. - И что?- Привет, мистер Лесное Чудище. Я знаю, что ты там скрываешься, но, может, ты ответишь на наше «привет»? Привеееет!Я понял, что это было глупо. Что бы это ни был за зверь, он нам не ответит. Тогда я не понимал, что если бы даже это был человек, он тоже вряд ли бы мне ответил. - Привет, - повторил Джош писклявым голосом. - Привет, - крикнул я, как можно громче. - Привет, приятель!- При-вет, бип-буп- пппррриввввеееетттМы продолжали дурачиться и уже собирались развернуть плот, когда вдруг мы услышали чей-то голос:- Привет. Это было сказано шепотом, как будто неизвестный произнес это слово на последнем дыхании. Голос доносился с места, неотмеченного на карте, которое оказалось позади нас, когда мы развернули плот. Я медленно развернул плот в направлении звука и достал римскую свечу. Я хотел увидеть, кто это был. - Что ты делаешь?! – прошипел Джош. Но я уже успел ее зажечь. Как только фитиль догорел, я направил свечу в небо. Я никогда не пользовался такими штуками и опирался исключительно на интуицию. Сияющий зеленый шар взлетел к небесам и тут же потух. Я опустил руку пониже к горизонту. Я помню, что там были разные цвета, но не помню, сколько раз стреляла свеча перед тем, как полностью опустеть. Второй шар красного цвета вырвался в небо и погас над деревьями, но я так ничего и не увидел. - Пошли уже! – настаивал Джош и, развернув плот в сторону дома, принялся отчаянно грести. - Еще раз. Я опустил руку прямо на лес и выпустил из трубки еще один красный огненный шар. Он полетел прямо и столкнулся с деревом. Все равно ничего. Я бросил фейерверк в воду и увидел, как последний огненный шар вырвался наружу и тут же погас в воде. Когда мы принялись грести в сторону дома, в лесу снова раздался шорох. Звук ломающихся веток и хруст опавших листьев был даже громче, чем наше плесканье. Кто-то бежал. В панике мы слишком сильно толкали плот, и я заметил, что одна из веревок у меня под грудью ослабла. - Джош, осторожно!Но было поздно. Наш плот разваливался. Еще немного, и он развалился надвое. Каждый из нас держался за отдельный кусок пенопласта, но эти куски были слишком малы, и наши ноги болтались в зимней воде. - Джош! Скорее! – закричал я. Он карабкался, как мог, но не успел, и мы оба увидели, как уплывала наша карта. - М-м-мне холодно, - сказал Джош дрожащим голосом. – Н-надо вылезти из в-воды. Мы добрались до берега, но каждый раз, когда мы пытались вылезти на сушу, в лесу раздавался шорох. В конце концов, мы так замерзли и устали, что перестали пытаться от него уйти. Когда мы вылезли на берег, мы оказались неподалеку от причала. Мы слезли с обломков плота и попытались поднять их на берег, но обломок Джоша выскользнул у него из рук и поплыл в сторону озера. Мы сняли плавки и поспешили надеть сухую одежду, но что-то было не так. Я повернулся к Джошу. - Куда девалась моя рубашка?- Не знаю, - Джош пожал плечами. – Может быть, она упала в воду, и ее унесло в озеро?Я сказал Джошу, чтобы он шел ко мне домой, и, если мама будет дома, сказал ей, что мы играем в прятки. Надо было найти рубашку. Я бегал по берегу, искал рубашку и в воде, и на суше. Тут я подумал, что, может быть, мне повезет найти и карту. Надо было торопиться, потому что мне надо было идти домой. Я был готов сдаться, когда меня потревожил чей-то голос. - Привет. Я обернулся. Это была миссис Мэгги. Я и раньше видел ее вечером и знал, что в темноте она казалась особенно уязвимой. Казалось, что холод остудил ее привычную теплоту. Я ни разу не видел, чтобы она не улыбалась, а потому ее лицо выглядело очень странно.

- Здравствуйте, мисс Мэгги. - Привет, Крис, - к ней вернулись теплота и улыбка, хотя это нельзя было сказать о ее памяти. – Было так темно, что я тебя не видела. Я в шутку спросил, не хочет ли она пригласить меня перекусить, но она сказала: «Может, в другой раз». Ее голос был таким радостным, что я даже не расстроился из-за нее. Она сказала еще пару вещей, но я был так занят поиском рубашки и карты, что не обратил на них внимания. Я попрощался с ней и направился домой. Позади меня раздавались шаги по замерзшему саду, но я даже не повернулся помахать рукой. Я спешил домой. Я пришел домой за пару минут до того, как вернулась мама. Когда она пришла, мы с Джошем успели переодеться. Хоть мы и потеряли карту, все обошлось. - Не нашел?- Нет, но я видел миссис Мэгги. Она опять назвала меня Крисом. Радуйся, что ты видел её ночью. Мы засмеялись, и Джош спросил, приглашала ли она меня перекусить. Он пошутил, что у нее, наверно, такая отвратительная еда, что она все никак не может от нее избавиться. Я сказал, что она меня не приглашала, и он удивился. Я тоже был удивлен. Она приглашала нас к себе буквально при каждой встрече, а тут я сам в шутку попросился в гости, а она отказалась. Пока Джош болтал про миссис Мэгги, я вдруг вспомнил, что у меня в кармане осталась зажигалка, и если мама её найдет, это будет катастрофа. Я поднял шорты с пола и начал рыться в карманах. Я что-то нашел, но это была не зажигалка. «Неужели карта?» - подумал я, - «Но она же уплыла». Когда я разворачивал бумагу, у меня застыло сердце. Я пытался разобрать, что было на ней нарисовано. На бумаге, внутри огромного овала стояли два человечка, державшихся за руки. Один из них был больше, чем другой, но у обоих не было лиц. Часть бумаги была оторвана, а в правом верхнем углу была какая-то цифра. Не то 15, не то 16. Я нервно протянул бумагу Джошу и спросил, не он ли положил ее мне в карман. Он рассмеялся над одной этой мыслью и спросил, почему я так взволновался. Я указал на человечка поменьше и на то, что было рядом с ним написано. Это были мои инициалы. Я поскорее сменил тему и продолжил рассказывать Джошу о нашем разговоре с миссис Мэгги. Я всегда объяснял ее странное поведение болезнью, пока не вспомнил об этих событиях много лет спустя. Когда я об этом думаю, мне снова становится жаль миссис Мэгги, но у меня появляется еще худшее чувство, когда я задумываюсь над тем, почему она сказала это «может, в другой раз». Я знаю, что она сказала, но я не понимал, что скрывалось за её словами. Я не понимал этого и спустя несколько недель, когда из ее дома вышли странные люди в оранжевых костюмах, выносившие мешки полные мусора. В тот день во всем районе пахло трупами. Я так и не мог понять, почему дом решили снести и заколотили досками. Теперь я все понимаю, я понимаю, почему ее последние слова были такими важными, хотя тогда я не смог уловить их смысл. Миссис Мэгги сказала мне, что в ту ночь Том вернулся домой, но я точно знаю, кто на самом деле к ней пришел. Я также знаю, почему я не видел, как ее тело выносили на носилках. В тех мешках был вовсе не мусор. В своих рассказах я намеренно утаивал кое-какие подробности. Однако теперь я уже перестал притворяться, что некоторые вещи могли быть просто-напросто искажены моим восприятием. Думаю, в этом уже нет смысла. В конце лета между детским садом и первым классом я заболел желудочным гриппом. От обычного гриппа он отличается тем, что ты блюешь в ведро, а не в унитаз, потому что в этот момент ты на нем сидишь. Так продолжалось около десяти дней, потом еще появилось осложнение в виде конъюнктивита. За ночь мои ресницы так склеились от гноя, что, проснувшись, я подумал, что ослеп. В первый класс я пришел с перегибом в шее и опухшими, налитыми кровью глазами. Джош был в другой группе, у которой обед был в другое время. Поэтому в полной детьми столовой я сидел за своим столом в одиночестве. Я клал в рюкзак запасную еду, которую я потом съедал в туалете, потому что мои школьные завтраки часто отбирали дети постарше. Они знали, что я не смогу постоять за себя, потому что никто бы за меня не заступился. Так продолжалось и после того, как мое состояние улучшилось, поскольку никто не хочет дружить с жертвой издевательств. Это прекратилось только благодаря парню по имени Алекс. Алекс был третьеклассником, и он был поздоровее многих ребят в своем классе. Где-то на третьей неделе школы он стал садиться со мной во время обедов, и никто уже не смел конфисковать у меня еду. Он был довольно-таки добрым, но немного заторможенным. Мы с ним мало говорили, пока я однажды не спросил его, почему он со мной садится. Он был влюблен в сестру Джоша, Веронику. Вероника училась в четвертом классе, и она была, наверно, самой красивой девочкой в школе. Даже в том возрасте, когда девочки кажутся отвратительными, я уже знал, как красива была Вероника. Когда она была в третьем классе, Джош рассказал мне, что двое мальчишек из ее класса подрались, споря о смысле того, что она написала в их дневниках. Один из них так ударил другого углом дневника, что ему пришлось накладывать швы. Хоть Алекс и не был одним из них, ему хотелось нравиться Веронике, и он знал, что мы с Джошем были лучшими друзьями. Как я понял, он надеялся, что я расскажу о его героизме Веронике, и она будет так тронута его бескорыстностью, что проявит к нему интерес. Если бы я ей все рассказал, он бы продолжил сидеть со мной столько, сколько мне было нужно. Поскольку в то время мы с Джошем были заняты тем, что строили плот и бороздили приток, мне не удавалось поговорить с Вероникой, просто потому, что мне не удавалось с ней встретиться. Я рассказал обо всем Джошу, он посмеялся над Алексом, но сказал, что, если я хочу, он передаст об этом своей сестре. Я что-то в этом сомневаюсь. Джоша раздражало то, что все были так увлечены его сестрой. Я помню, как он называл ее гнусной вороной. Я ничего не сказал Джошу, но я точно помню, что мне хотелось сказать, что она была милой, и что в один день она станет красивой. Я был прав. Когда мне было пятнадцать лет, я смотрел кино с друзьями в месте, которое я называл Театром Грязи. Когда-то оно было неплохим, но время и запущенность сильно его потрепали. В этом кинотеатре были столы и стулья на колесиках, поэтому когда зал был полон, во многих местах экран можно было увидеть только отчасти. Я думаю, его не закрыли только по трем причинам: 1) он был дешевым; 2) дважды в месяц там в полночь показывали культовые фильмы; 3) во время полуночных сеансов там продавали пиво несовершеннолетним. Я ходил туда по двум первым причинам. В ту ночь всего за один доллар показывали Сканнеров Дэвида Кроненберга. Мы с друзьями сидели в самом конце. Я хотел сесть ближе к переднему ряду, но нас привез на своей машине Райан, и мне пришлось смириться со своим положением. За пару минут до начала фильма, в кино зашла группа девчонок. Они были достаточно симпатичными, но всех затмевала девушка со светлыми волосами, чей профиль я едва успел уловить. Когда она повернулась в сторону своего места, я сумел полностью рассмотреть ее лицо, у меня в животе появился холодок. Это была Вероника. Я давно уже ее не видел. После нашего приключения в моем старом доме мы с Джошем стали видеться все реже и реже, а когда я приходил к нему домой, Вероника обычно гуляла с друзьями. Все смотрели на экран, а я смотрел на Веронику. Я отводил от нее взгляд, только когда начинал чувствовать себя извращенцем, но потом мои глаза снова возвращались к ней. Она была красивой, такой, какой я когда-то думал, она вырастет. Когда по экрану поползли титры, мои друзья встали и ушли. В зале был только один выход, и никто не хотел ждать, пока выйдет вся толпа. Я задержался, надеясь привлечь внимание Вероники. Когда она с подругами проходила мимо меня, я понял, что это был мой шанс. - Привет, Вероника. Она повернулась ко мне, немного ошеломленная. - Да?Я встал со своего места и вышел в свет, проходивший сквозь открытую дверь. - Это я. Старый друг Джоша. Как… Как у тебя дела?- Боже мой! Привет! Это было так давно! – она дала знать своим подругам, что задержится на секунду. - Да, несколько лет, не меньше! Последний раз мы виделись, когда я был у Джоша. Кстати, как он?- Точно. Я помню ваши игры. Ты все еще играешь в Черепашек Ниндзя со своими друзьями?Она рассмеялась, а я покраснел. - Нет, я больше не ребенок… Теперь мы с друзьями играем в Людей Икс, - я очень надеялся, что она засмеется. Так и вышло. – Ха-ха! Ты такой забавный. Ты всегда приходишь на эти фильмы?Я все еще ходил ходуном от того, что она сказала. Неужели она и вправду считает меня забавным? Считает ли она меня смешным? Симпатичен ли я ей?Вдруг я осознал, что она задала мне какой-то вопрос, и мне пришлось приложить усилия, чтобы его вспомнить. - ДА! – сказал я, пожалуй, слишком громко. – Да, я постараюсь… а ты?- Я иногда прихожу. Моему парню эти фильмы не нравились, но мы с ним порвали, и теперь я собираюсь ходить сюда каждый раз. - Круто, - сказал я, пытаясь пошутить, но неудачно, - то есть не то, что вы порвали! Я в том смысле, что ты сможешь заходить сюда почаще. Она снова рассмеялась. - Так ты придешь на следующей неделе? – спросил я, пытаясь замять неловкое положение. – Будут показывать День Мертвецов. Это очень крутой фильм. - Да, я приду. Она улыбнулась, и я уже хотел, чтобы мы сели вместе, как вдруг она сделала шаг вперед и обняла меня. - Было очень приятно с тобой увидеться, - сказала она. Я долго думал, что сказать, пока не понял, что проблема в том, что я разучился говорить. К счастью, пришел Райан, чьи шаги в коридоре я только успел услышать.

- Чувак. Ты заметил, что кино закончилось? Пошли во… УХ ТЫ. Вероника отпустила меня и сказала, что мы увидимся в следующий раз. Она выходила из зала под мелодию из порнофильмов, которую насвистывал Райан. Я поначалу разозлился, но это прошло, когда я услышал смех Вероники. День Мертвецов должен был выйти на экраны нескоро. Семьи Райана не было в городе, и он не мог нас подвезти, а у других моих друзей не было машин. За пару дней до фильма, я спросил маму, не могла бы она нас подвезти. Она почти сразу ответила отказом, но заметила настойчивость в моем голосе. Она спросила, почему я так хочу увидеть фильм, который я уже видел. Я немного колебался прежде, чем сказал, что хочу встретиться с девушкой. Она улыбнулась и спросила, знает ли она эту девушку, и я ответил, что это была Вероника. Улыбка исчезла с ее лица, и она холодно сказала: «Нет». Я решил позвонить Веронике и узнать, может ли она меня подвезти. Я не знал, была ли она в тот момент дома, но стоило попробовать. Потом я понял, что трубку мог взять Джош. Мы с ним не виделись уже три года, и было бы как-то неудобно просить его, чтобы он позвал к телефону сестру. Мне было стыдно, что я хочу поговорить с Вероникой, а не с Джошем, но я смог быстро избавиться от этого чувства. Джош ведь тоже не звонил мне все эти годы. Я взял трубку и набрал номер, который все еще помнил, потому что мне так часто приходилось его набирать. Мне пришлось немного подождать, прежде чем кто-то взял трубку. Это был не Джош. Я ощутил одновременно облегчение и разочарование – в ту секунду я понял, как я скучал по Джошу. Я бы непременно позвонил ему в эти выходные и поговорил бы с ним, но это был мой единственный шанс узнать, заедет ли за мной Вероника, если я ее попрошу. Женский голос сказал мне, что я ошибся номером. Я назвал ей номер, и она его подтвердила. Она сказала, что они могли поменять номер, и я согласился. Я извинился за беспокойство и повесил трубку. Внезапно мне стало очень грустно, что я не смог бы связаться с Джошем, даже если бы захотел. Я скверно чувствовал себя из-за того, что боялся, что он возьмет трубку. Он же был моим лучшим другом. Я понял, что смогу связаться с ним только через Веронику, и у меня появилась еще одна причина хотеть с ней встречаться. Хотя причин для этого и без того было достаточно. За день до фильма я сказал маме, что уже не собираюсь идти в кино, но попросил, чтобы она подвезла меня к моему другу Крису. Она смягчилась и подвезла меня к Крису за два часа до сеанса. Я собирался пойти в кино пешком, потому что он жил всего в полумиле от кинотеатра. По воскресениям его семья ходила в церковь, поэтому каждую субботу его родители рано ложились спать. Крис был не против того, чтобы не идти со мной, потому что он собирался поболтать с девушкой, с которой он познакомился по Интернету. Он сказал, что путь домой будет еще более одиноким, если Вероника рассмеется мне в лицо, когда я попытаюсь ее поцеловать. В ответ я пожелал ему, чтобы его не ударило током, когда он попытается заняться сексом со своим компьютером. Я ушел из его дома в 23:15. Я не спешил, потому что хотел придти незадолго до начала фильма. Я шел один и не хотел там просто так торчать, дожидаясь начала сеанса. По пути в кино я решил, что мы с Вероникой вряд ли придем в одно и то же время, вот я и думал, подождать ли мне на улице или войти внутрь. У обоих вариантов были свои плюсы и минусы. Пока я размышлял над этим вопросом, я заметил, что проносившийся мимо меня поток автомобильных огней сменился одним единственным пятном света, которое словно отказывалось проезжать вперед. Дорогу не освещали фонари, и я шел по траве всего в двух футах от проезжей части. Я шагнул немного вправо и оглянулся через плечо. В десяти футах от меня остановилась машина. Я видел только яркий свет фар, прорезавший кромешную темноту. Я подумал, что это кто-то из родителей Криса, которые могли увидеть, что я ушел. Из Криса было бы нетрудно выдавить признание. Я сделал шаг в сторону машины, после чего она прервала паузу и медленно двинулась ко мне. Она проехала мимо, и я увидел, что это были не родители Криса или кто-либо еще из моих знакомых. Я пытался разглядеть водителя, но было слишком темно, и я чуть не ослеп от света фар, когда машина приблизилась ко мне. Вскоре они привыкли к свету, и я заметил огромную трещину в заднем стекле машины, когда машина уже уезжала. Я не задумывался об этом случае. Некоторые люди думают, что пугать других людей – это смешно. Я и сам иногда прятался за углом и выпрыгивал, когда подходила мама. Я успел вовремя и пришел за десять минут до начала фильма. Я решил подождать на улице до 23:57, тогда я успел бы войти внутрь, если бы оказалось, что Вероника уже там. Когда мне уже стало казаться, что она не придет, я увидел ее. Она была одна, и она была прекрасна. Я помахал ей рукой и подошел поближе. Она улыбнулась и спросила, пришли ли мои друзья. Я сказал, что их не было, и понял, что теперь могло показаться, будто я хочу сделать из этой встречи свидание. Казалось, ее это нисколько не смутило, как и то, что я протянул ей билет, который я уже успел купить. Она изумленно посмотрела на меня, и я сказал: «Не переживай, я богатый». Она засмеялась, и мы вошли внутрь. Я купил попкорн и два напитка. Потом я провел весь фильм, думая, стоит ли мне протянуть руку за попкорном одновременно с ней, чтобы наши руки коснулись друг друга. Фильм ей вроде бы нравился, и я даже не заметил, как он закончился. Мы не задерживались в зале, потому что дело было уже за полночь, и мы не могли слоняться в буфете. Пришлось идти на улицу. У кинотеатра была большая парковка, которая была связана с обанкротившимся супермаркетом. Не желая расставаться с Вероникой, я продолжал разговор, пока мы шли мимо старого супермаркета. Мы почти завернули за угол, когда я увидел, что ее машина была не единственной на парковке. У другой машины была трещина на заднем стекле. Моя секундная тревога тут же сменилась пониманием. Все было логично. Водитель этой машины работал в кинотеатре и, наверно, понял, что я шел на фильм. Нагнать настоящего страху на фаната фильмов ужасов – что может быть логичнее?Мы гуляли вдоль супермаркета и обсуждали фильм. Я сказал, что, по-моему, День Мертвецов лучше, чем Рассвет Мертвецов, но она со мной не согласилась. Я рассказал ей, что пытался позвонить по ее старому номеру, и о своей дилемме насчет того, кто возьмет трубку. Ей это не показалось смешным, но она взяла мой телефон и записала в его память свой номер. Она сказала, что это, возможно, был худший мобильный телефон, который она только видела. У нее ничуть не изменилось настроение, когда я сказал, что не могу даже принимать по нему фотографии. Я позвонил ей, чтобы у нее тоже был мой номер. Она сказала, что заканчивает школу, но у нее было не очень хорошо с оценками, и она была не уверена, что сможет попасть в колледж. Я сказал, чтобы она приложила свою фотографию к своему заявлению, тогда ей даже заплатят за то, чтобы она к ним поступила. Она не засмеялась и над этим, и я подумал, что она обиделась. Она могла подумать, что я намекал на то, что умом ей ничего не добиться. Я нервно посмотрел на нее, она просто улыбалась, и даже в убогом свете фонаря я видел, что она покраснела. Я хотел взять ее за руку, но не смог. Когда мы прошли от супермаркета до кинотеатра, я спросил ее про Джоша. Она сказал, что не хочет об этом разговаривать. Я спросил, все ли у него хорошо, но она ответила: «Не знаю». Я подумал, что Джош мог ступить на кривую дорожку, и у него были неприятности. Я расстроился. Я почувствовал себя виноватым. Когда мы приблизились к парковке, я заметил, что машины с трещиной на заднем стекле уже не было, осталась только машина Вероники. Она спросила, не хочу ли я, чтобы она меня подвезла, и хотя мне это было не нужно, я сказал, что буду очень признателен. Я выпил целую банку содовой во время сеанса, и теперь у меня был переполнен мочевой пузырь. Я мог подождать, пока не вернусь к Крису, но подумал, что захочу поцеловать Веронику на прощание, и будет неловко, если мне придется спешить из-за этого биологического беспокойства. Это должен был быть мой первый поцелуй. Я так и не смог придумать, как скрыть свои намерения. Кинотеатр уже закрылся, поэтому оставалось только одно. Я сказал Веронике, что пойду отлить и вернусь в «два встряха». Она посмеялась, но явно не потому, что это было смешно, а потому, что я считал, что это было смешно. На пути к кинотеатру я остановился и повернулся к ней. Я спросил, рассказывал ли ей Джош, что парень по имени Алекс сделал для меня что-то хорошее. Она немного подумала и сказала, что рассказывал. Она поинтересовалась, зачем я это спросил, но я ответил, что это был просто пустяк. Джош и вправду был настоящим другом. Когда я зашел за кинотеатр, я увидел, что параллельно стене здания стоял забор. Вероника могла видеть меня в том месте, где я стоял, а забор казался бесконечным. Я решил перелезть через него, сделать дело и поскорее вернуться. Возможно, я приложил к этому слишком много усилий, но я думал, что это было вежливо. Я перелез через забор, немного отошел и справил нужду. Какое-то время я слышал только пение сверчков и звук столкновения жидкости с цементом. Потом эти звуки заглушил шум, который я до сих пор слышу в тишине, когда ничто не отвлекает мои уши. Вдали я услышал слабый скрип, за которым последовал поток громыхающих вибраций. Я тут же понял, что это было. Это была машина. Рев мотора стал громче. Потом я подумал. Нет. Не громче. Ближе. Как только я это понял, я бросился назад к забору, но я не успел далеко пробежать, как раздался короткий прерванный крик, и рев мотора перебило оглушающим ударом. Я побежал, но на втором или третьем шагу споткнулся и ударился головой об асфальт. Я был оглушен, наверно, секунд на тридцать, но возобновившийся грохот мотора привел меня в чувство, а адреналин вернул мне равновесие. Я удвоил свои усилия. Я боялся, что тот, кто только что разбил машину, мог пристать к Веронике. Карабкаясь через забор, я увидел, что на парковке была только одна машина. Я не видел никаких следов аварии. Я подумал, что я мог ошибиться, и она случилась где-то далеко. Когда я бежал к машине Вероники, я увидел, во что врезался тот автомобиль. Мои ноги почти мгновенно перестали меня слушаться. Это была Вероника. Между нами стояла ее машина, и только обойдя ее, я смог понять, что случилось. Ее тело было так искажено и смято, что она была похожа на фигуру, изображающую перечень вещей, на которые неспособно человеческое тело. Кость ее правой ноги торчала сквозь джинсы, а ее левая рука так обернулась вокруг ее шеи, что касалась ладонью правой груди. Голову откинуло назад, рот был неестественно распахнут. Было так много крови. Я смотрел на нее и не мог понять, лежала ли она на спине или на животе, и от этого обмана зрения я почувствовал тошноту. Когда ты сталкиваешься с чем-то, чего не должно быть, твой мозг пытается убедить тебя, что ты спишь. Для этого он придает тебе ощущение того, что все вокруг двигается медленно, как во сне. В тот момент я был искренне убежден, что проснусь с минуты на минуту. Но я не проснулся. Я достал телефон и попытался вызвать скорую помощь, но у меня не было сигнала. Я видел, что телефон Вероники торчал из того, что казалось ее правым карманом. У меня не было выбора. Дрожащей рукой я дотянулся до ее телефона, и когда я доставал его, она сделала такой резкий вдох, что казалось, будто она хотела вдохнуть в себя весь мир. Это так поразило меня, что я отшатнулся и упал на асфальт с ее телефоном в руке. Вероника пыталась принять естественную позу, но с каждым движением я слышал, как трещали ее кости. Не долго думая, я подполз к ней и просто сказал:- Вероника, не шевелись. Не шевелись, хорошо? Просто лежи спокойно. Не шевелись. Вероника, пожалуйста, не шевелись. Я продолжал повторять эти слова, но они распадались на части, а по моему лицу текли слезы. Я открыл ее телефон. Он еще работал. На экране все еще был мой номер, и когда я это увидел, у мена сдавило сердце. Я набрал 911 и ждал с ней, говоря, что все будет хорошо, и мучаясь угрызениями совести за то, что в этот момент я ей лгал. Когда раздался звук мигалок, Вероника очнулась. Она была в сознании, еще когда я нашел ее, но ее глазам стал возвращаться прежний блеск. Ее мозг все еще защищал от боли, но по-видимому только теперь он позволил ей осознать, что с ней было что-то не так. Ее глаза повернулись к моим, губы зашевелились. Речь давалась ей с трудом, но я ее слышал. - О… он… ф… фо… фотография… он меня сфотографировал. Я не понимал, что она хотела сказать, и я ответил только одно: «Мне так жаль, Вероника». Я поехал вместе с ней в больницу, где она и потеряла сознание. Я ждал в палате, которую ей отвели врачи. У меня еще был ее телефон, и я положил его в ее сумочку. Маме я позвонил с больничного телефона. Было около четырех ночи. Я сказал маме, что я в порядке, а Вероника нет. Она выругала меня и сказала, что сейчас же приедет, но я сказал, что не уйду, пока Веронике не сделают операцию. Она сказала, что все равно придет. Мы с мамой говорили недолго. Я извинился перед ней за то, что солгал, но она сказала, что мы поговорим об этом позже. Я думаю, что если бы мы поговорили с ней побольше – если бы я рассказал ей про Ящика или про ночь на плоту, она бы тоже была со мной более откровенна. Думаю, тогда бы все было иначе. Но мы сидели в тишине. Она сказала, что любит меня, и что я могу позвонить ей всегда, когда мне нужна помощь. Когда моя мать уходила, ворвались родители Вероники. Пока ее мать говорила с регистраторшой, ее отец и моя мать обменялись парой слов, которые показались мне весьма серьезными. Ее мать была медсестрой, но работала в другой больнице. Я уверен, что она хотела перевести Веронику, но ее состояние этого не позволяло. Пока мы ждали, вошли полицейские. Они поговорили с каждым из нас, я рассказал им, что случилось, они что-то записали и ушли. Веронику вывезли из операционной, девяносто процентов ее тела было покрыто гипсом. Ее правая рука была свободна, а все остальное укутано как кокон. Я вспомнил, как мне наложили гипс перед детским садом. Я попросил у медсестры маркер, но не придумал, что написать. Я спал на стуле в углу палаты, и только на следующий день пошел домой. Несколько дней подряд я приходил к ней каждый вечер. В какой-то момент в ее палату поместили другого пациента и установили ширму вокруг кровати Вероники. Она совсем не шла на поправку, но в некоторые моменты приходила в сознание. Однако даже в эти моменты мы много не говорили. У нее была сломана челюсть, и врачам пришлось ее зашить. Некоторое время я сидел рядом с ней, но мне было нечего сказать. Я встал и поцеловал ее в лоб. Вдруг она что-то прошептала сквозь сжатые зубы. - Джош…Я был немного удивлен, но посмотрел на нее и сказал:- Он приходил тебя навестить?- Нет…Я немного разозлился. Даже если у Джоша были проблемы, он должен был проведать свою сестру, так я подумал. Я уже хотел это высказать, но она сказала: «Нет… Джош… убежал из дома… Я не должна была говорить». У меня заледенела кровь. - Когда? Когда это случилось?- Когда ему было тринадцать. - Он оставил какую-нибудь записку?- На подушке…Она заплакала, и я заплакал вслед за ней. Сейчас я думаю, что мы плакали по разным причинам, но тогда я этого не понимал. В то время я еще многого не помнил о своем детстве, и еще не догадался связать между собой многие вещи. Я сказал ей, что мне надо идти, но она в любое время может посылать мне смс-ки. На следующий день я получил от нее смс-ку, в которой она попросила меня не приходить в больницу. Я спросил ее, почему, и она ответила, что не хочет, чтобы я видел ее в таком виде. Я нехотя согласился. Мы переписывались каждый день, и я держал это в секрете от мамы, потому что знал, что ей не нравится то, что я общаюсь с Вероникой. Обычно ее тексты были достаточно короткими, в основном, она писала их в ответ на мои длинные сообщения. Я пытался позвонить ей только один раз, надеясь услышать ее голос. Она взяла трубку, но ничего не сказала – я только услышал, насколько тяжелым было ее дыхание. Через неделю после того, как она сказала мне не приходить, она прислала мне сообщение, в котором было сказано:- Я люблю тебя. Я был переполнен самыми разными эмоциям, но смог выразить только сильнейшую из них. В ответ я написал:- Я тоже тебя люблю. Она сказала, что хочет быть со мной, и что ей не терпится снова меня увидеть. Она сказала, что ее выписали, и теперь она отлеживается дома. Эта переписка продолжалась несколько недель, но каждый раз, когда я спрашивал, когда я смогу к ней зайти, она отвечала: «скоро». Я продолжал настаивать, и на следующей неделе она написала, что, наверно, сможет прийти в кино на полуночный сеанс. Я не мог в это поверить, но она настаивала, что попытается прийти. В день, когда должны были показать фильм, я получил от нее сообщение:- Увидимся сегодня ночью. Я попросил Райан подвезти меня, потому что родители Криса узнали о том, что случилось, и отказались пускать меня в свой дом. Я объяснил Райану, что она может быть не в лучшей форме, но она для меня много значит. Он согласился, и мы поехали. Вероника не появилась. Я занял для нее место рядом с моим, поближе к выходу, чтобы она могла легко войти и выйти. Однако через десять минут после начало сеанса, на это место уселся какой-то человек. Я прошептал: «Извините, это место занято», но он мне не ответил. Он смотрел только на экран. Я помню, что мне хотелось уйти, потому что было что-то неприятное в том, как он дышал. Я ушел из кино, когда понял, что Вероника не придет. На следующий день я спросил, все ли у нее в порядке, и поинтересовался, почему она не пришла. В ответ Вероника написала то, что впоследствии оказалось ее последним сообщением. Она просто сказала:- Еще увидимся. Скоро. У нее был бред, и я начал волноваться за нее. Я написал ей еще несколько сообщений, написал, что нет ничего страшного в том, что она не пришла на фильм, но она перестала отвечать. Следующие несколько дней я был совершенно подавлен. Я не мог позвонить ей на домашний телефон, потому что не звал номер. Я даже не знал, где она теперь жила. Я все больше и больше погружался в депрессию, и моя мать, которая в последнее время была очень доброй, спросила, все ли у меня в порядке. Я сказал, что уже несколько дней ничего не слышал от Вероники, и ее настроение моментально изменилось. - О чем ты говоришь?- Мы должны были встретиться в кино. Я знаю, прошло всего три недели после того, как ее сбила машина, но она сказала, что постарается прийти. Но потом она вообще перестала со мной говорить. Наверно, она меня ненавидит. У моей матери было какое-то странное выражение лица. Мне показалось, что она решила, что я сошел с ума. Потом у нее на глазах появились слезы, и она обняла меня. Она начала рыдать, но это казалось слишком сильной реакцией на мою проблему. Я никогда не думал, что Вероника была для нее так важна. Она сделала тяжелый вдох, а потом сказала то, от чего у меня даже сейчас кружится голова:- Вероника умерла, дорогой. Боже мой, я думала, ты знаешь. Она умерла в тот день, когда ты в последний раз к ней пришел. Она умерла несколько недель назад. Она была совершенно сломлена, но я знал, что это случилось не из-за Вероники. Я вырвался из ее объятий и отошел назад. У меня буквально плавился мозг. Это было невозможно. Я переписывался с ней еще вчера. Я мог задать только один вопрос, самый банальный:- Тогда почему ее телефон еще включен?Она не отвечала. Она продолжала рыдать. Я просто взорвался: «Почему они до сих пор не выключили этот чертов телефон?!»- Фотографии… – всего одно слово пробилось сквозь ее слезы. Позже я узнал, что ее родители думали, что телефон потерялся во время происшествия, хотя я положил его в ее сумочку, когда ее доставили в больницу. Когда родителям вернули ее вещи, телефона среди них не было. Они собирались связаться с телефонной компанией, чтобы та отключила ее линию, но получили звонок, сообщивший им о сотнях фотографий, которые были посланы с ее телефона. Фотографии. Фотографии, которые были посланы на мой телефон. Фотографии, которые я не получил, потому что мой телефон не мог их принять. Выяснилось, что все они были посланы на следующий день после ее смерти. Телефон немедленно отключили. Я пытался не думать о том, что могло быть на тех фотографиях. Но я помню, что почему-то мне казалось, что на этих фотографиях мог быть я. У меня пересохло горло, и меня больно ужалило отчаяние, когда я вспомнил последнее сообщение, которое я получил с ее телефона. Еще увидимся. Скоро.  В первый день детского сада мама страшно нервничала. Она подвезла меня в детский сад и была готова оставаться со мной вплоть до того момента, когда я войду в класс. Утром мне пришлось долго собираться из-за сломанной руки. Дело в том, что когда я принимал душ, мне приходилась покрывать гипс специальным пакетом, чтобы вода его не повредила. Я быстро наловчился сам надевать этот пакет, но в то утро я так нервничал, что не смог достаточно крепко его затянуть. Когда я принимал душ, я почувствовал, что по пальцам внутри пакета течет вода. Я выскочил из душа и сорвал пакет, но понял, что гипс успел размякнуть. Поскольку вымыть место между телом и гипсом невозможно, там начинает скапливаться мертвая кожа. От влаги она начинает испускать неприятный запах, и чем больше влаги, тем сильнее запах, в чем я и убедился, когда попытался высушить руку с гипсом. Я тер гипс полотенцем, пока он не начал разваливаться. Я был просто убит – я приложил столько усилий, готовясь к своему первому школьному дню. Мы вместе с мамой выбирали одежду и рюкзак. А как мне не терпелось показать ребятам свою коробку с едой, на которой были нарисованы Черепашки-Ниндзя! Я уже успел подхватить у мамы привычку называть ребят, которых я еще в глаза не видел друзьями. Однако в то утро я понял, что вряд ли смогу назвать кого-то из моих новых знакомых этим словом. В конце концов, я сдался и рассказал обо всем маме. Ушло полчаса на то, чтобы удалить всю жидкость и сохранить то, что осталось от гипса. Что же до запаха, мама просунула кусочки мыла под гипс и натерла его сверху тем же самым мылом, чтобы оно заглушило вонь. Когда мы пришли в детский сад, шло уже второе занятие, и меня буквально запихнули в одну из групп. Никто не объяснил мне, в чем состояло то занятие, и уже через пять минут все члены той группы стали жаловаться учительнице и спрашивать, почему меня отправили к ним. Я взял с собой в детский сад фломастер, надеясь, что кто-нибудь оставит подпись или рисунок на гипсе, как это уже сделала моя мама. Теперь мне это даже показалось глупым. В нашей столовой дети обычно сидели за столиками по одному, но на всех столиков не хватило, и мне не пришлось сидеть в одиночестве. Пока я сидел и теребил свою повязку, напротив меня сел один мальчик. - Мне нравится твоя коробка, - сказал он. Я догадался, что он издевается надо мной, и тут же разозлился. Мне казалось, что коробка для завтраков была моим единственный утешением в тот день. С трудом сдерживая слезы, я оторвал взгляд от своей руки, чтобы сказать мальчику, чтобы он отвязался. Но не успел я и слова сказать, как увидел кое-что, заставившее меня остановиться. У него была такая же коробка. - Мне тоже нравится твоя коробка, - сказал я со смехом. - По-моему, Микеланджело круче всех, - сказал он и изобразил махание нунчаками. Я возразил ему, сказав, что мой любимый персонаж – Рафаэль, но тут он перевернул свое молоко и разлил его себе на колени. Я, как только мог, старался сдавить смех, потому что совсем не знал его. Но выражение моего лица показалось мальчику смешным, и он засмеялся первым. Вдруг я перестал переживать из-за гипса и решил попытать удачу. - Эй! Ты не подпишешься у меня на гипсе?Когда я достал фломастер, он спросил, как я сломал руку. Когда я сказал, что упал с самого высокого дерева в районе, он был в восторге. Мальчик старательно что-то рисовал у меня на гипсе, и когда он закончил, я спросил, что он написал. Он ответил: «Джош». Каждый день мы с Джошем завтракали вместе, вместе мы работали и над заданиями. Я помогал ему учиться писать, и он взял вину на себя, когда я написал на стене слово «пердун». Я познакомился и с другими ребятами, но все равно считал Джоша своим единственным настоящим другом. Дружить в пять лет вне детского сада труднее, чем многим кажется. В тот день, когда мы запускали шарики, нам было так весело, что я спросил Джоша, хочет ли он прийти ко мне в гости. Он сказал, что хочет, и что он принесет свои игрушки. Я сказал, что мы еще сможем пойти погулять и, может быть, купаться в озере. Придя домой, я спросил у мамы разрешения, и она дала добро. Моя радость была безграничной, пока я не осознал, что не мог сказать об этом Джошу – у меня не было ни его телефона, ни адреса. Все выходные я волновался, думая, что в понедельник нашей дружбе придет конец. Когдя я встретился с ним на следующей неделе, он сказал мне, что наткнулся на ту же преграду. Это показалось ему смешным. На той же неделе мы записали наши номера и обменялись ими в детском саду. Моя мама поговорила с папой Джоша, и они договорились, что в ту пятницу она заберет меня и Джоша из детского сада. Наши родители выполняли эту работу по очереди каждую неделю. Мы жили так близко, что у них с этим не было проблем. Когда в конце первого класса мы с мамой переехали в другой район, я подумал, что у нас дружба врозь. Покидая дом, в котором я провел всю свою жизнь, я прощался и со своим лучшим другом. Но к моим радости и удивлению, мы с Джошем отнюдь не расстались. Несмотря на то, что большую часть времени мы проводили вдали друг от друга и виделись только по выходным, мы выросли необычайно похожими. Наши характеры и наше чувство юмора невероятным образом совпадали, и мы с удивлением узнавали, независимо друг от друга увлекались одними и теми же вещами. У нас были даже похожие голоса, и когда я был у него в гостях, Джош иногда звонил моей маме и притворялся, что он это я. То, как ему это удавалось, было поразительно. Мама иногда шутила, что может различить нас только по волосам – у него были прямые светлые волосы, а у меня были каштановые кудри как у мамы. Трудно сказать, что могло разлучить таких друзей. Я думаю, главной причиной было то, что я настаивал на том, чтобы мы проникли в мой старый дом в поисках Ящика. В следующие выходные, следуя нашей старой традиции, я пригласил Джоша к себе домой, но он сказал, что ему что-то не очень хочется. В течение следующего года мы стали видеться все реже и реже – сначала только раз в неделю, потом раз в месяц, потом раз в два месяца. На мой двенадцатый день рождения мама устроила для меня праздник. После переезда у меня было немного друзей, и мама не знала, кого пригласить. Я рассказал о дне рождения нескольким знакомым ребятам и позвонил Джошу, чтобы узнать, хочет ли он прийти. Сперва он сказал, что, наверно, не скажет, но за день до праздника он позвонил мне и сказал, что придет. Я был очень этому рад, потому что не видел его уже несколько месяцев. Праздник прошел неплохо. Больше всего я волновался о том, что Джош не поладит с другими детьми, но мои тревоги оказались напрасными. Джош был на удивление тихим. Он не принес мне подарок и извинился за это, но я сказал, что это не страшно –я был так рад, что он пришел. Я несколько раз пытался с ним поговорить, но все наши разговоры заходили в тупик. Я спросил его, что случилось. Раньше мы все время ходили друг к другу в гости, звонили друг другу каждые два дня. Тут он перестал смотреть на свои ботинки и сказал:- Ты ушел. Сразу после этого мама крикнула из другой комнаты, что пора открывать подарки. Я изобразил улыбку и побежал в гостиную, где все уже пели Хэппи Бездэй. В комнате лежало несколько завернутых коробок и множество открыток от моей родни, которая жила вне штата. Большинство подарков мне не запомнились, помню только, что Брайан подарил мне игрушку в форме змеи, которая у меня потом лежала еще несколько лет. Мама настаивала на том, чтобы я поблагодарил всех, кто принес мне открытки, потому что несколько лет назад, на рождество, я так набросился на подарки, что потом было не разобрать, кто что принес. Мы отложили в сторону открытки, которые мне прислали по почте, чтобы моим друзьям не пришлось смотреть, как я вскрываю конверты, присланные людьми, с которыми они никогда не встречались. Мои друзья вложили в свои открытки по паре долларов, а родственники суммы покрупнее. На одном из конвертов не было моего имени, но он лежал вместе с остальными, и я вскрыл и его. На открытке был обычный узор с цветами, и она вообще выглядела немного потрепанной. Казалось, будто кто-то переслал эту открытку мне после того, как сам ее когда-то получил. Впрочем, я не имел ничего против повторного использования открыток, потому что относился к ним без особого уважения. Я открывал ее осторожно, чтобы не выпали деньги, но внутри была только одна напечатанная фраза. «Я тебя люблю». Тот, кто подарил мне эту открытку, ничего в ней не написал, но несколько раз обвел фразу карандашом.

Я захихикал и сказал: «Спасибо за классную открытку, мам». Она удивленно посмотрела на меня, а потом обратила внимание на открытку. Она сказала, что это не от нее и показала ее моим друзьям. При этом она смотрела на их лица, пытаясь понять, чья это была шутка. Никто из ребят себя не выдал, и мама сказала:- Не переживай, дорогой, теперь ты знаешь, что есть два человека, которые тебя любят. За этим последовал долгий и мучительный поцелуй, от которого ребята просто впали в истерику. Смеялись все, так что это мог быть кто угодно, но громче всех смеялся Майк. Чтобы быть участником, а не объектом розыгрыша, я сказал ему, что то, что он дал мне эту открытку, не значит, что я его поцелую. Мы все вместе засмеялись, и, взглянув на Джоша, я увидел, что наконец-то улыбнулся. - Может быть, это и лучший подарок, но тебе надо открыть еще парочку.  Мама поставила передо мной еще один подарок. Пока я его разворачивал, у меня в животе все еще кололо от подавленного смеха. Когда я увидел подарок, мне уже не нужно было бороться со смехом. Улыбка сошла у меня с лица, когда я увидел, что мне подарили. Это была пара раций. - Давай! Покажи всем!Я поднял их вверх, и все высоко оценили этот подарок. Но когда я обратил внимание на Джоша, его лицо побледнело. Секунду мы смотрели друг другу в глаза, а потом он встал и пошел на кухню. Пока я смотрел, как он набирает номер на висевшем на стене телефоне, мама шепнула мне на ухо, что она знала, что мы с Джошем не разговаривали после того, как одна из наших раций сломалась, и она решила, что мне понравится такой подарок. Я был очень благодарен маме за этот подарок, но это чувство очень быстро подавили воспоминания, которые я так старался подавить. Пока все ели торт, я спросил у Джоша, кому он звонил. Он сказал, что плохо себя чувствует и позвонил папе, чтобы тот его забрал. Я понял, что он хочет уйти, и сказал ему, что хотел бы общаться с ним почаще. Я протянул ему одну из раций, но Джош отказался. - Ничего, спасибо, что пришел, - обиженно сказал я. – Надеюсь увидимся раньше, чем моего следующего дня рождения. - Прости, - сказал он. – Постараюсь звонить тебе почаще. Мы стояли у двери и ждали его папу; разговор у нас не получался. Я смотрел Джошу в лицо. Казалось, его мучила совесть, мучила за то, что он даже не попытался ничего сказать. Вдруг он сказал, что знает, что подарить мне на день рождения – я получу этот подарок не сразу, но мне он понравится. Я сказал ему, что все это ерунда, но Джош был настойчив. Он извинился за то, что был таким унылым у меня на празднике. Он сказал, что очень устал, потому что не выспался. Я спросил, почему, но тут подъехала машина его папы. Джош повернулся ко мне и помахал рукой на прощание, сказав:- По-моему, я ходил во сне. Это был последний раз, когда я видел своего друга. Через пару месяцев он пропал. За последние недели мои отношения с матерью сильно ухудшились из-за моих попыток узнать кое-какие детали о моем детстве. Боюсь, что после нашего последнего разговора у меня уйдет остаток жизни на то, чтобы их наладить. Предел прочности некоторых вещей порой узнаёшь, только разбив их. Моя мать вложила уйму энергии, чтобы уберечь меня от физической опасности и психологической травмы, но я думаю, что те барьеры, которые она для этого установила, также защищали ее эмоциональную устойчивость. Когда во время нашего последнего разговора правда вышла наружу, я слышал в ее голосе дрожь. Мне кажется, это пошатнулся весь ее мир. Я даже не знаю, сможем ли мы с матерью еще хоть раз поговорить после всего этого. Хотя я еще многого не понимаю, по-моему, я знаю достаточно. После исчезновения Джоша его родители сделали все возможное, чтобы его найти. В первый же день полиция предложила им связаться с родителями друзей Джоша на случай, если кто-нибудь из них его видел. Они так и сделали, но никто не видел его и не знал, где он мог быть. Полиции так и не удалось ничего выяснить, несмотря на анонимные звонки от какой-то женщины, которая призывала полицейских связать это исчезновение с делом о преследовании шестилетней давности. В тот день, когда исчез Джош, связь его матери с внешним миром пошатнулась, а когда умерла Вероника, она окончательно рухнула. Она видела, как в больнице умирали люди, но ничто не может сравниться с гибелью собственного ребенка. Она навещала Веронику дважды в день; один раз перед дежурством, второй раз после. В день смерти Вероники она задержалась на работе и пришла в больницу уже после того, как ее дочь умерла. Для нее это было слишком, и за следующую пару недель ее состояние становилось все хуже. Она часто выходила на улицу, звала Джоша и Веронику. Несколько раз ее муж находил ее посреди ночи в моем старом районе, где она, полуодетая, искала сына и дочь. Из-за состояния своей жены отец Джоша больше не мог уезжать и стал брать менее оплачиваемую работу на стройках поближе к дому. Когда через три месяца после смерти Вероники мой старый район стали расширять, отец Джоша подал заявление и получил работу. Он был квалифицированным прорабом, но получил работу при строительстве каркаса. Тогда он брался за любую случайную работу – косил лужайки, чинил заборы – все, что угодно, лишь бы никуда не уезжать. В это время начинали вырубать лес у притока, чтобы сделать это место обитаемой территорией. Отцу Джоша поручили руководить выравниванием территории, на которой был только что срублен лес, и это место гарантировало ему по меньшей мере несколько недель работы. На третий день он прибыл на место, которое никак не мог выровнять. Каждый раз, когда он по нему проезжал, оно оставалось ниже остальной территории. Тогда отец Джоша вылез из машины, чтобы осмотреть это место. У него был соблазн просто насыпать во впадину земли, но он знал, что это будет лишь временное решение. Он проработал на стройке многие годы и знал, что корневые системы срубленных деревьев часто гниют, оставляя в почве слабые места, которые потом проявляются в виде слабых мест в фундаменте. Он взвесил все варианты и решил немного покопать в этом месте лопатой на случай, если эту проблему можно будет решить и без машины. Когда моя мать описала то место, я понял, что я там был задолго до начала работ. У меня защемило в груди. Когда он выкопал яму глубиной в три фута, лопата наткнулась на что-то твердое. Он несколько раз ударил лопатой, чтобы узнать толщину корня и плотность системы, когда вдруг лопата пронзила препятствие. Он решил вырыть яму пошире. Через полчаса работ он оказался на покрытом коричневым покрывалом ящике в длиной в семь футов и в четыре шириной. Наш разум стремится избежать противоречий, и если мы во что-то достаточно сильно верим, мы отвергаем все, что может опровергнуть сложившуюся картину мира. Вплоть до следующей секунды, сопротивляясь всем усилиям здравого разума, этот человек верил, он точно знал, что его сын был еще жив. Моей матери позвонили в шесть часов. Она знала, кто звонил, но не понимала, что он говорил. Но то, что она сумела разобрать, заставило ее немедленно собраться и выйти из дома. «ЗДЕСЬ… СЕЙЧАС… СЫН… РАДИ БОГА». Когда они пришла на место, отец Джоша неподвижно сидел спиной к яме. Он так крепко сжимал лопату, что казалось, она вот-вот сломается. Он смотрел вперед, и его глаза были безжизненными, как у акулы. Он не реагировал на ее слова и ответил только, когда она попыталась взять у него из рук лопату. Он медленно посмотрел ей в глаза и сказал: «Не понимаю». Он повторял эти слова, как будто забыл все остальные. Моя мать слышала его бормотанье, и когда она шла мимо него к яме. Она сказала, что хотела бы выколоть себе глаза перед тем, как заглянуть в ту яму. Я сказал ей, что знаю, что она скажет, и что она может не продолжать. Я посмотрел на ее лицо; оно выражало такое отчаяние, что у меня сердце ушло в пятки. Я понял, что она знала обо всем этом почти десять лет и надеялась, что ей не придется все рассказать мне. В результате она так и не смогла подобрать нужные слова, чтобы описать увиденное, и сейчас я сам сталкиваюсь с той же трудностью. Джош был мертв. Его лицо было так искажено, что, казалось, в нем поселились все беды и несчастья мира. В воздухе стоял нестерпимый запах разложения, и матери пришлось прикрыть нос и рот, чтобы ее не стошнило. Кожа потрескалась, и теперь чем-то напоминала крокодилью чешую, а на лице засохла струя крови. Глаза были полуприкрыты и смотрели вверх. Она сказала, что, судя по всему, Джош умер не так давно, и время не успело стереть боль и ужас, которые запечатлелись на его лице. По ее словам, он как будто смотрел прямо на нее и распахнутым ртом просил о помощи. Но при этом остальное его тело было не видно. Его закрывал кто-то другой. Это был крупный человек, который лежал ничком сверху на Джоше. Моей матери не сразу удалось осознать то, что видели ее глаза, но она все же поняла, почему он так лежал. Он держал Джоша. Их закоченевшие конечности переплелись между собой, как лианы в тропическом лесу. Одна рука незнакомца находилась у Джоша прямо под шеей, с ее помощью он прижимал его к себе. Над деревьями взошло солнце, и его свет отразился в чем-то приколотом к майке Джоша. Моя мать опустилась на одно колено и натянула рубашку на нос, чтобы заслониться от запаха. От того, что она увидела, ее ноги подвели ее, и она чуть не упала в яму. Это была фотография…Это была моя детская фотография. Мать отшатнулась, отчаянно глотая ртом воздух, и столкнулась с отцом Джоша, который все еще сидел, отвернувшись от ямы. Она поняла, почему он позвал ее, но не могла заставить себя рассказать то, что скрывала все эти годы. Семья Джоша не знала историю о том, как я проснулся в лесу среди ночи. Моя мать знала, что должна была им все рассказать, но теперь уже ничего нельзя было сделать. Она просто села, облокотившись спиной о спину отца Джоша. Он заговорил первым. - Я не могу рассказать жене. Не могу сказать, что наш малыш, - его речь прервалась, и он поднес испачканные землей руки к мокрому лицу. – Она этого не вынесет…Секунду спустя, он встал на ноги и, шатаясь, подошел к могиле. Издав последний всхлип, он спустился в гроб. Отец Джоша был здоровый мужик, но не такой здоровый, как человек в ящике. Он схватил незнакомца за воротник и дернул его, как будто хотел вытащить его из могила одним движением. Но воротник порвался, и труп снова свалился на тело его сына. - Ах ты *******!Он взял человек за плечи, оттащил его от Джоша и сел у стены могилы. Он посмотрел на незнакомца и вдруг отшатнулся. - О, Боже… Боже, нет. Нет, нет, пожалуйста. Боже, прошу тебя, только не это. Приложив усилия, он вытащил труп из могилы. Тут же раздался звук стекла, упавшего на деревянную поверхность. Это была бутылка. Отец Джоша поднял ее и протянул моей матери. В ней был эфир. - О, Джош, - простонал он. – Мой мальчик… мой бедный мальчик. Почему так много крови? Что он с тобой сделал?!Моя мать посмотрела на человека, который теперь лежал лицом кверху, и поняла, что перед ней был тот, кто терроризировал нас больше десяти лет. Она представляла его себе во многих обличьях, всегда грозным и ужасным, и теперь плач отца Джоша подтвердил ее худшие страхи. Но глядя в лицо незнакомцу, она поняла, что у него не было ничего общего с тем, каким она его себе представляла – это был всего лишь человек. Выражение его лица было почти безмятежны. Углы рта лишь слегка приподнялись; он улыбался. Это была не улыбка маньяка из фильма ужасов, и не какая-нибудь дьявольская ухмылка. Это была улыбка удовлетворения. Блаженная улыбка. Улыбка любви. Она отвела взгляд от его лица и увидела огромную рану на его шее. Сперва она почувствовала облегчение от того, что это была не кровь Джоша. Возможно, он не так сильно страдал. Но она вскоре поняла, что была неправа. Я помню, что в этом месте он поднесла руку к губам и прошептала, будто боялась напомнить миру о том, что случилось. - Они были живы. Должно быть, Джош перекусил незнакомцу горло, пытаясь вырваться из его объятий. И хотя этот человек умер, Джош не смог его сдвинуть. Я заплакал, когда подумал, сколько он мог там пролежать. Моя мать обыскала карманы незнакомца, надеясь найти какие-нибудь документы, но нашла только лист бумаги. На нем был рисунок мужчины, державшего за руку маленького мальчика, рядом с мальчиком были инициалы. Мои инициалы. Мне хочется думать, что она не совсем правильно вспомнила эту историю, но я не могу быть уверен. Когда отец Джоша вытащил сына из могилы, моя мать положила бумагу себе в карман. Он бормотал, что его сыну покрасили волосы. Моя мать увидела, что это было так - волосы Джоша теперь были каштановыми. Еще она заметила, что он был странно одет – одежда была ему слишком мала. Когда отец Джоша аккуратно положил сына на землю и проверил его карманы, он что-то нашел в одном их них. Это был сложенный лист бумаги. Он посмотрел на него и был озадачен. Он показал его моей матери, но и она ничего не поняла. Я спросил ее, что там было. Она сказала, что это была карта, и у меня сдавило грудь. Он хотел закончить карту, вот что он собирался подарить мне на день рождения. Я почему-то надеялся, что его похитили не во время дополнения карты, как будто это имело какое-то значение. Она услышала бурчание отца Джоша и увидела, как он столкнул труп незнакомца обратно в яму. Он вернулся к машине, которая и привела его на это место, взял канистру бензина и сказал моей матери. - Тебе нужно уйти. - Мне так жаль. - Ты не виновата. Это все я. - Нельзя так говорить. Ты ниче-Он махнул рукой почти без эмоций. «Месяц назад ко мне подошел один человек. Он предложил мне подзаработать, и, поскольку моя жена не работает, я согласился. Он сказал, что какие-то детишки накопали ям на его территории, и он хочет их зарыть. Он сказал, что хотел бы сделать фотографии для страховой компании, но если я приду в пять часов уже на следующий день, он не будет возражать. Я подумал, что он дурак, ведь в этом месте так и так должна была начаться работа, и эти ямы зарыли бы в любом случае. Но мне были нужны деньги, и я согласился. Я не думал, что у него найдется и сотня долларов, но он дал мне чек, и на следующий день я все сделал. Я так устал, что ни о чем не думал. Я не вспоминал про этот случай, пока не снял этого типа со своего сына. Он указал на могилу, и тут его эмоции взяли верх. Он заплакал. - Он заплатил мне сто долларов за то, чтобы я похоронил его вместе с моим сыном…Слова как будто бы заставили его признать случившееся, и он рухнул весь в слезах. Моя мать не знала, что сказать. Она стояла рядом с ним, и, казалось, молчание длилось целую жизнь. Потом она спросила, что он будет делать с Джошем. - Он не будет покоиться рядом с этим чудовищем. Когда она оглянулась на пути к своей машине, в небо поднимался черный дым. Она вопреки всему надеялась, что у родителей Джоша все будет в порядке. Я ушел из дома своей матери, больше ничего не сказав. Я сказал ей, что люблю ее, и что скоро мы снова поговорим. Однако я не знаю, когда наступит это «скоро». Я сел в машину и уехал. Теперь я понимаю, почему то, что происходило со мной в детстве, прекратилось много лет назад. Взрослым я вижу связь между вещами, которую я упускал из вида в детстве, когда еще не научился видеть мир как единое целое. Я думал о Джоше. Я любил его и все еще люблю. Я никогда не думал, что буду по нему скучать так, как сейчас, когда знаю, что больше никогда его не увижу. Если бы я это знал, я бы обнял его во время нашей последней встречи. Я думал о его родителях – они так много потеряли, и эта потеря пришла так рано. Они не знают всей истории, но теперь я уже никогда не смотрю посмотреть им в глаза. Я думал о Веронике. Я познакомился с ней так поздно, но в те несколько недель я действительно любил ее. Я думал о своей матери. Она старалась защитить меня, и мне, наверно, никогда не стать таким сильным, как она. Я старался не думать о том человеке и о том, что он два года делал с Джошем. Чаще всего я думаю о Джоше. Иногда мне хочется, чтобы он не садился рядом со мной в тот день в детском саду. Пусть тогда бы я не узнал, что такое настоящий друг. Иногда я надеюсь, что теперь он в лучшем месте, но я понимаю, что это всего лишь мечта. Мир всегда был жестоким, а человек сделал его еще хуже. Мой друг не дождется справедливости, не будет ни мести, ни последней битвы. Все кончилось десять лет назад, но я узнал об этом лишь сейчас. Я скучаю по тебе Джош. Прости, что ты встретил меня, но я всегда буду дорожить воспоминаниями о тебе. Мы были исследователями. Мы были путешественниками. Мы были друзьями.