Документы, найденные в третьей камереСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Наконец-то меня перевели из бараков. Ехали не знаю даже сколько. Думаю, часов примерно шесть, но ничего не было видно и я несколько раз засыпал, так что непонятно, сколько на самом деле. Со мной ехали ещё четверо, двое мужчин и две женщины. Вроде так, один из мужиков был вообще неразговорчивый, но вроде бы это мужик. И место ещё болит, куда вертухай двинул. Я упал, а он со всей дури ткнул меня стволом автомата. Ладно, мы приехали. Надеюсь, что «мы», по крайней мере. Мне дали крохотную комнатку, похоже, остальным тоже дали. Всё лучше чем бараки, и уж гораздо лучше камеры. Но ощущение такое, что обжиться тут никто не успевает, как будто в номере паршивого отеля. Это не мой дневник, по крайней мере не «официальный», который мне сказали вести. Я сейчас лежу под койкой, пишу всё это, а потом затолкаю бумагу в пустую ножку кровати. Думаю, они меня и так видят, но от того, что у меня есть секреты, мне становится легче. Давно уже не удавалось держать что-то в тайне, и я себя хотя бы человеком чувствую. А с охраной здесь строго, нигде столько стволов и шлемов не видел. Даже эта костюмы эти специальные есть для нас пятерых, и ещё для докторов одежда и т. д. А атмосфера здесь очень странная, какая-то … гиблая. Сегодня ничего не было. Еду пропихивают в щель в двери. Есть можно, но как будто что-то подмешали, привкус железистый. Не понимаю я, что тут происходит. Вот чем бы правительство ни занялось, вечно приходится гадать, даже если тебе уже пофигу. Странно - стены толстые, но та стена, где дверь, кажется тоньше. Иногда слышу звуки ударов по стене и плач. Плачет часто. Я слушал у двери, пытаясь понять, кто это был. Всхлип такой… ну вот когда ребёнку больно, а он не понимает почему, вот так он плачет. Без души и надежды. Хотелось пойти и утешить, сказать что всё в порядке, что я … ага, щас. А ещё слышал другие звуки, что-то типа приглушённых толчков, потом вместо плача пошло … бульканье, словно кто-то задыхался или я не знаю. Я встал и начал расхаживать по комнате. Потом прислушался, и тишина. Сегодня думал о Кейт, давно её уже не вспоминал. Интересно, разрешены ли тут посещения? Если так, то я, наверное, ей позвоню. Может она теперь навестит меня, или даже простит. Как ни странно, я по ней скучаю. Шрам на щеке от её пореза так и не зажил, но я по ней и вправду как-то скучаю. Не знаю, где я, но это точно не тюрьма. И вряд ли это вообще правительственное заведение. Моя дверь сегодня открылась. Просто взяла и отъехала в сторону. За ней такой коридорчик был, в конце которого была другая дверь. Откуда-то раздался голос и велел мне пойти по коридору. Ну я вышел, стены вроде бы плиткой выложены, ровные и серые. Краем уха слышал других людей, а плач стал громче. Дошёл до двери а там стоит этот мужик в одежде как у омоновца, весь в чёрном и шлем тоже ровный и чёрный, так он меня в ту комнату втолкнул. Там ещё двое мужиков в брониках, а скоро втолкнули всех моих попутчиков из автозака, на них было такое же трико, как и на мне. В дальней стене комнаты была такая здоровая железная дверь, и плач доносился из-за неё. Три мужика в брониках сказали нам слушаться их беспрекословно, если ослушаемся - застрелят. Одна из попутчиц тоже заплакала, а я попытался вернуться в коридор, но он меня ухватил и дёрнул назад. Другой открыл дверь и плач стал совсем громким. Они сказали нам делать что велят, иначе нас пристрелят. Ствол уперся мне в затылок, я чувствовал холод металла. Он сказал, что убьёт меня. За дверью была больничная палата или что-то вроде. Много медицинских приборов, но и других штук тоже. Совсем не больничных, я мыслю, типа ремней, шаров, стяжек. В середине стояла здоровая такая каталка, окружённая трубками, машинами и всякой фигнёй. И там лежала она. Не знаю, сколько ей лет, я лицо-то едва разглядел. Не знаю, её ли вообще это был живот. Наверное её, но такой … огромный, распухший, а кожа была тоньше пергамента. Но она такая была … милая и гладкая, она всё плакала, просила вытащить, что ей больно, чтобы мы это вынули. Я забоялся, но охранники подтолкнули нас ближе и начали говорить, что нам делать. Та попутчица, которая плакала, впала в истерику, и охранник вломил ей прикладом. Я так испугался. Они сказали, что нам это надо сделать, нельзя не делать. Ружьё упёрлось в спину, и я слышал клацанье затвора. Пришлось. Не было выбора, ни у кого из нас не было. Она нас увидела и начала вопить, но один из охранников зажал ей рот рукой, сильно зажал. А я к ней прикоснулся. Она словно была в горячке, но такая гладкая и такая мягкая. Я старался не обращать внимания на других и на это… эту штуку на ней, просто смотрел на её маленькую ручку, хотел поцеловать, показать ей, что мне не безразлично…Как она вопила. Я не нервничал, даже когда тихоня-попутчик начал делать с ней … всякое. Я не делал. Потом охранник разогнал нас по камерам, а они её протирали. Никто ни с кем не говорил. У неё такие мягкие ручки. Наконец-то меня перевели из бараков. Ехали не знаю даже сколько. Думаю, часов примерно шесть, но ничего не было видно и я несколько раз засыпал, так что непонятно, сколько на самом деле. Со мной ехали ещё четверо, двое мужчин и две женщины. Вроде так, один из мужиков был вообще неразговорчивый, но вроде бы это мужик. И место ещё болит, куда вертухай двинул. Я упал, а он со всей дури ткнул меня стволом автомата. Ладно, мы приехали. Надеюсь, что «мы», по крайней мере. Мне дали крохотную комнатку, похоже, остальным тоже дали. Всё лучше чем бараки, и уж гораздо лучше камеры. Но ощущение такое, что обжиться тут никто не успевает, как будто в номере паршивого отеля. Это не мой дневник, по крайней мере не «официальный», который мне сказали вести. Я сейчас лежу под койкой, пишу всё это, а потом затолкаю бумагу в пустую ножку кровати. Думаю, они меня и так видят, но от того, что у меня есть секреты, мне становится легче. Давно уже не удавалось держать что-то в тайне, и я себя хотя бы человеком чувствую. А с охраной здесь строго, нигде столько стволов и шлемов не видел. Даже эта костюмы эти специальные есть для нас пятерых, и ещё для докторов одежда и т. д. А атмосфера здесь очень странная, какая-то … гиблая. Сегодня ничего не было. Еду пропихивают в щель в двери. Есть можно, но как будто что-то подмешали, привкус железистый. Не понимаю я, что тут происходит. Вот чем бы правительство ни занялось, вечно приходится гадать, даже если тебе уже пофигу. Странно - стены толстые, но та стена, где дверь, кажется тоньше. Иногда слышу звуки ударов по стене и плач. Плачет часто. Я слушал у двери, пытаясь понять, кто это был. Всхлип такой… ну вот когда ребёнку больно, а он не понимает почему, вот так он плачет. Без души и надежды. Хотелось пойти и утешить, сказать что всё в порядке, что я … ага, щас. А ещё слышал другие звуки, что-то типа приглушённых толчков, потом вместо плача пошло … бульканье, словно кто-то задыхался или я не знаю. Я встал и начал расхаживать по комнате. Потом прислушался, и тишина. Сегодня думал о Кейт, давно её уже не вспоминал. Интересно, разрешены ли тут посещения? Если так, то я, наверное, ей позвоню. Может она теперь навестит меня, или даже простит. Как ни странно, я по ней скучаю. Шрам на щеке от её пореза так и не зажил, но я по ней и вправду как-то скучаю. Не знаю, где я, но это точно не тюрьма. И вряд ли это вообще правительственное заведение. Моя дверь сегодня открылась. Просто взяла и отъехала в сторону. За ней такой коридорчик был, в конце которого была другая дверь. Откуда-то раздался голос и велел мне пойти по коридору. Ну я вышел, стены вроде бы плиткой выложены, ровные и серые. Краем уха слышал других людей, а плач стал громче. Дошёл до двери а там стоит этот мужик в одежде как у омоновца, весь в чёрном и шлем тоже ровный и чёрный, так он меня в ту комнату втолкнул. Там ещё двое мужиков в брониках, а скоро втолкнули всех моих попутчиков из автозака, на них было такое же трико, как и на мне. В дальней стене комнаты была такая здоровая железная дверь, и плач доносился из-за неё. Три мужика в брониках сказали нам слушаться их беспрекословно, если ослушаемся - застрелят. Одна из попутчиц тоже заплакала, а я попытался вернуться в коридор, но он меня ухватил и дёрнул назад. Другой открыл дверь и плач стал совсем громким. Они сказали нам делать что велят, иначе нас пристрелят. Ствол уперся мне в затылок, я чувствовал холод металла. Он сказал, что убьёт меня. За дверью была больничная палата или что-то вроде. Много медицинских приборов, но и других штук тоже. Совсем не больничных, я мыслю, типа ремней, шаров, стяжек. В середине стояла здоровая такая каталка, окружённая трубками, машинами и всякой фигнёй. И там лежала она. Не знаю, сколько ей лет, я лицо-то едва разглядел. Не знаю, её ли вообще это был живот. Наверное её, но такой … огромный, распухший, а кожа была тоньше пергамента. Но она такая была … милая и гладкая, она всё плакала, просила вытащить, что ей больно, чтобы мы это вынули. Я забоялся, но охранники подтолкнули нас ближе и начали говорить, что нам делать. Та попутчица, которая плакала, впала в истерику, и охранник вломил ей прикладом. Я так испугался. Они сказали, что нам это надо сделать, нельзя не делать. Ружьё упёрлось в спину, и я слышал клацанье затвора. Пришлось. Не было выбора, ни у кого из нас не было. Она нас увидела и начала вопить, но один из охранников зажал ей рот рукой, сильно зажал. А я к ней прикоснулся. Она словно была в горячке, но такая гладкая и такая мягкая. Я старался не обращать внимания на других и на это… эту штуку на ней, просто смотрел на её маленькую ручку, хотел поцеловать, показать ей, что мне не безразлично…Как она вопила. Я не нервничал, даже когда тихоня-попутчик начал делать с ней … всякое. Я не делал. Потом охранник разогнал нас по камерам, а они её протирали. Никто ни с кем не говорил. У неё такие мягкие ручки.

Проснулся с воплем на полу. Даже не помню, что мне снилось. У меня на руках и лице и на других местах язвочки. Они красные и очень нежные. Я перепугался, и тут появился голос, мне сказали, что язвочки - это нормально, и я поправлюсь. Выглядят отвратно, такие рыхловатые и слегка пульсируют, но это не больно. Скорее даже … не знаю, как и описать. Как больной зуб, когда на него нажимаешь, ощущение меняется, становится отчасти «приятным». Сегодня открылась дверь и мы опять собрались в зале. Сегодня все были серьёзнее, и у всех были язвочки. Одна из женщин тяжело дышала. Охранники открыли дверь и мы все зашли. Я снял верх трико, потому что заныли язвочки. Только верх, потому что она опять заплакала, но я сказал ей, что всё в порядке, что я о ней позабочусь. Спросил у охранника, как её зовут, он сказал не задавать больше вопросов, или он пристрелит. Её кожа такая мягкая, она такая горячая, такая радушная. Другие взяли то, что дали им охранники, но я не хотел, и они сказали ладно. Я шептал её коже, говорил, как она нужна мне, что меня не тревожит её живот. Я даже его поцеловал, чтобы доказать ей, всего раз и так быстро, как будто ничего и не было. Кожа была такая тугая и жаркая, почти жгла, но она была такая упругая, и простонала, когда я поцеловал. Кажется, что ей понравилось что я сделал, показал, что я не такой, как остальные. Один мужик её довольно сильно ударил по рту и она застонала громче, но не так, как для меня, я велел ему прекратить. Он на меня наорал и я прижался к её коже и сказал ей успокоиться и гладил её мягкую ладонь, а он попытался меня ударить, но охранники взяли его на прицел. Он ушёл, а я всё говорил ей, что сделаю, чтобы стало лучше, и её ручки были такие нежные. И язвочки не так болели. Нас опять заставили уйти, когда её протирали, и мы ушли. одна из женщин внезапно остановилась в одной из комнат и всё заблевала. Я пошёл дальше по коридору - вонь стояла неимоверная, и там что-то копошилась, и она снова заплакала. Охранники её увели в комнату, потому что она не хотела идти, а я слышал, как стонет женщина на каталке, как вопит, что «что-то движется», и как ей больно. Я хотел вернуться, но меня тоже выгнали. Я слышал её плач, но он звучал тише. Наверное мне удалось ей помочь. Когда я слушал, мне становилось лучше. Я снял трико, так как мои язвочки распухли, а костюм был нечист. Они на вид как поцелуи. Мне снилась её мягкость, и как она мне улыбается. Отметины стали мягче и розовее. А ещё они немного онемели и сверху на них выступило что-то липкое. На вкус странное, солёное и сладкое одновременно. Я их немного потёр и снова пошло то «приятное» ощущение. Вокруг них такие синие жилки. Моя кожа на ощупь мягкая. Мне так нравится, я не стал надевать трико. Еду из двери сегодня брать не стал. Много пил воду, втирал её в кожу. Когда вода попадает на язвочки, они пульсируют. Открылась дверь и я пошёл по коридору. стены как-то странно ощущаются кожей, как будто грубые. Зайдя в комнату, я вспомнил, что на мне ничего нет, так что я хотел вернуться к себе, но на двух других тоже ничего не было, я подумал, что всё нормально. Та женщина, которую стошнило, выглядела полусонной, а её волосы были все в грязи, так что я к ней не подходил. На остальных - те же отметины, что и на мне, но они жаловались, так что охранники сказали им заткнуться и открыли дверь в палату. Я прикрылся руками, чтобы её не напугать, пусть даже она тоже голая, но я ведь хороший человек, и не хочу её смущать или напугать. Знаю, что со мной такое бывает, а её пугать не хотел, но охранники надо мной посмеялись. Другие начали делать с ней всякое, но я их не видел. Я видел только её милы губки, видел, как они потрескались, так что захотел дать ей воды. У них воды не было, так что я шепнул ей, что найду способ, и она прижалась своей щекой к моей, я понял, что она не против, так что я облизнул свои пальцы и обмазал её губы, а потом она открыла рот и пальцы вошли внутрь, а язык был такой мягкий и прохладный, и я даже покраснел, потому что мне было ясно, что она чувствует, даже когда она кричала от боли из-за того, что делают другие, и я вытащил пальцы и облизнул их, чтобы очистить. Её рука была такая тёплая. Она начала вопить и дёргать кровать, а вздутый живот затрясся, я её похлопал и сказал, что всё будет в порядке, и я видел, как кожа шевелится и булькает, и я попробовал её поцеловать чтобы её стало лучше, но она всё вопила и вопила. Я испугался, что сделал что-то не так, взял её за рот и положил на него руку, и сказал, что мне жаль. Больше никогда ничего так не трону, вообще, но она всё орала, я испугался, что из-за неё мне будет плохо, так что я попытался её заглушить, но охранник мне сказал прекратить, и я попытался не обращать внимания. Одна из женщин тоже закричала, сказала что прилипла, начала мотаться туда-сюда и колотить по животу девушки, а та начала кричать сильнее, и они всё вопили и вопили о боли, и чтобы это вышло, и что рука отваливается, я свернулся в комочек под её каталкой и хотел, чтобы оно ушло, а потом такой мокрый звук, женщина закричала громче, потом вроде бы была кровь, и она упала, и вокруг всё потемнело.

Очнулся я в своей комнате. Мне кажется, пока я был с Кейт, мне приснился дурной сон. Думаю, она - это Кейт, пусть даже и выглядит иначе. Кейт меня всегда любила. Еды никакой не было, но я в порядке. Много воды, горы воды, всё внутрь и на себя. Я весь такой хороший и тёплый, а кожа у меня ровная и гладкая. Когда я за неё тяну, она некоторое время так держится. Сделал себе на груди холмики и смеялся. Может быть покажу Кейт мой новый фокус. Как хорошо, что мне опять дадут её увидеть. Отметинки покраснели и уходят очень глубоко. А внутри них очень сладкая штука, мне нравится. На полу теперь больно, он слишком жёсткий, так что я лежу на кровати, но это тоже слишком жёстко. Скучаю по коже Кейт, и она тоже по мне скучает. Слышу, как она плачет потому что меня нет, и я тоже пробую плакать, но выходит только это молоко, но я всё равно плачу. Ей меня сильно не хватает, это ясно, а другие причиняют ей боль, но я ей помогу, со мной ей безопасно и она это знает. Открылась дверь, я тихонько пошёл по коридору, ведь пол такой твёрдый. Женщина из вчерашнего сна исчезла, и один из мужчин тоже, так что было только трое. Вторая женщина на вид страшная, под глазами мешки, щёки висят, и она на меня глядит недобро, так что я держусь от неё подальше, а мужчина тоже тихий, но думаю, он слепой, ведь у него какие-то странные глаза. Кейт плакала и звала меня, когда открылась дверь, так что я к ней побежал и её кожа была так приятна на моей коже и я забыл о своих ногах и крови на полу, и я поцеловал её в губы, я был так рад, но прервал поцелуй, ведь не хотел её испугать. Она была в порядке, и она застонала и приподнялась, так что я целовал её снова и снова, она сказала перестать, и что она напугана, но это она сказала остальным, потому что я такой нежный, и я сказал остальным перестать её пугать, но охранник сказал мне заткнуться. Я погладил её живот, и он тянул меня за руку, а я сказал ей «не бойся» и поцеловал её ухо. Она коснулась меня, я её обнял, отметины двигались по коже, когда она плакала, и я сказал что люблю её, а она не могла сказать, потому что остальные заставляли её стонать и плакать, но я знаю, что она тоже так чувствует. Я люблю Кейт и я сказал, что мне жаль за прошлое, когда я заставил её плакать и разозлил её мать, но всё было в порядке, от её кожи моя меньше болела, и она на ощупь чудесна. Другой мужчина сказал мне свалить, потому что его очередь и я сказал ему не говорить такого при ней, а она попыталась от него отползти, а он к ней прикоснулся там, где ему нельзя, так что я ударил его со всей силы. Ощущение в руке было странное-странное, и на вид она тоже стала странная, но я смог прыгнуть и схватить его, и показать, что не позволю ему так делать. Я остановил ему воздух, а он попытался сделать мне больно, но я ему не дал, и я давил и давил, а он потом перестал, охранники заставили меня перестать, ну и ладно, потому что Кейт меня любит и я поцеловал те места, где он потрогал, чтобы ей стало лучше. Она снова закричала, а живот сильно задёргался, она сказала что хочет чтобы оно вышло, я сказал ей успокоиться, что сделаю ей лучше, а она не слушала, пришлось её ударить чтобы перестала, ну и ладно, потом я её поцеловал лучше и она любит меня. Я люблю Кейт. Охранники заставили меня уйти от неё, я попытался остановить их, но они слишком сильные и заставили меня уйти. Отметины мои открылись и они любят тянуть меня за пальцы так, как тянул рот Кейт. Мне нравится думать, что они - это она, и я закрываю глаза. Я такой гладкий, удалось сегодня снять немного кожи, а под ней такой приятный и розовый, ну и ладно, я не хочу свою кожу. Я хочу кожу Кейт. Хочу её мягкие ручки и лицо. Других нету, я был с Кейт один и сказал ей всё, что надо, и мы были вместе и её живот тянул меня и я застрял, а когда отлип, оставил свою кожу как подарок, теперь я мягкий как она, а зубы мои, когда я её кусаю, такие мягкие и упругие. Она любит мои прикосновения и почти не кричит, а когда кричит, я помогаю ей перестать, но меня останавливают охранники и я кричу на них. Ненавижу их, но я люблю Кейт. Она хочет, чтобы я был там, вот почему он такой большой, чтобы я там поместился, она пыталась меня туда положить, но я забоялся но теперь я не боюсь и я люблю её вечно. Она такая жаркая внутри. Мне будет безопасно. В документах Фонда нет никаких упоминаний об описанных событиях. Процедура 110-Монтаук никогда не влекла за собой физических последствий. Причиной вышеописанных эффектов следует считать психосоматические галлюцинации. Все запросы следует подавать в Центральный Архив, требуется одобрение Службы Безопасности Зоны...