Доброй смерти всем вамСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

1. ХьярвардМы практически неотличимы от вас. Хорошо, но без вызова одеты - нет, ни в коем случае не в чёрное, последнее обрело статус пошлости куда раньше известного сериала о «мэнз ин блэк». Серый, в еле заметную полоску костюм-двойка для мужчин, кремовый свитер-поло и бледно-голубые джинсы для женщин. Обувь экологичных фирм и рациональных форм. Лайковые перчатки или нечто не менее изящное, если нельзя обойтись вообще без них. Это весьма обобщённый абрис. Мало кто замечает, например, какая рубашка или джемпер надеты под пиджак и что за надпись украшает узкую полоску между отворотом брюк и краем башмака, серебром какой пробы отмечены старомодная булавка в петлице или этнический браслет на запястье. Неброское совершенство. Золота мы, кстати, избегаем, как и прозрачных самоцветов с их нагловатой игрой. По причинам исключительно эстетического характера. Вот яшмовый или халцедоновый булыжник в тонкой оправе попадает в самый центр мишени. Если мы поселяемся в местах, где наблюдается регулярная смена сезонов, поверх всего накидывается монти-коут: любимое маршалом Монтгомери двубортное полупальто из «верблюжки» с капюшоном и клетчатой подкладкой, застёгивающееся на роговые пуговицы в виде волчьих клыков. На голове красуется лихой берет сдержанных тонов. Разумеется, экватор диктует иную моду, но по обычаю мы все равно закрываем тело вплоть до щиколоток и кистей рук. В Сибири и на Аляске, к тому же, носим национальную меховую одежду; так что беспокоиться о том, чтобы мы не замёрзли, не стоит труда. Абсолютно не стоит. Имею в виду - вообще. Температура тела стабильная, рукопожатие крепкое, по пульсу можно сверять секундомер. Мы практически никогда не ездим на велосипедах и скутерах, мотоциклы и автомобили выбираем солидных, но не роскошных и уж, во всяком случае, не «продвинутых» и «знаковых» марок. Нет нам нужды и в повышенной проходимости транспорта. В личных геликоптёрах и авиетках - тоже. Простите, «вертушках» и самолётах-мини. За выбором слов зачастую приходится следить - иначе рискуешь быть неверно понятым. Или понятым слишком верно. С виду мы не такие уж европеоиды - при нынешнем смешении расовых признаков это бы слишком бросалось в глаза. Опять же, как в случае ювелирных предметов, - признак дурного вкуса. Хотя благородно темнокожих среди нас не встретишь, увы. В этом никто из нас не повинен - так сложилось исторически. И писаных-переписанных красавцев и красавиц тоже не найдёшь. Хотя мы отнюдь не уроды: умеренно высокий рост, лёгкая (раньше говорили «аскетическая», нынче - «спортивная») худоба, чистая кожа, приятные черты лица. Смесь не более чем двух расовых типов, находящихся в ладу с самими собой. Выдам небольшую тайну: правый и левый профили у нас абсолютно сходны, если не считать мелких родинок (довольно часто) и шрамов (почти никогда). Популярнейший опыт, ставший таким лёгким благодаря спецэффектам рисовальных программ, в нашем случае вместо пары сестёр или братьев выдаёт совершеннейших близнецов. Возможно, оттого мы не двуличны, в противоположность большинству смертных. На уровне подсознания это их привлекает, но чаще - отпугивает. Ещё чаще происходит то и другое сразу. Учёные давно заметили, что человеческая физиономия, по своей природе изменчивая настолько, что обратить её в портрет - весьма непростое дело, обретает искомое постоянство и симметрию лишь в восковом подобии. Иначе говоря - в посмертной маске. Смерть делает идеальным. Также мы не склонны оседать на одном месте и, так сказать, врастать в него корнями. Если выпало в Империи родиться, лучше жить в глухой провинции у моря, не так ли? А возвышение и низвержение империй с городами происходит постоянно - вот и приходится кочевать, ища не лучшего от хорошего, но всего лишь места, где тебя если обчистят, то умеренно, а коли прибьют, то не до самой смерти. (Хотя смерть в философском смысле - условное понятие. ) Так действовали родовитые космополиты; в нынешний век миграций это не указывает ни на какую прирождённую зловредность. В общем и целом, если собрать достаточное число нас в одном месте, мы невольно выдадим себя как родовым сходством, так и отчётливой инаковостью. Но это нужно ещё немало постараться. Исхитриться, одними словами. Я имею в виду в равной степени и тех из нас, кто бросает приманку и сопоставляет, и тех, кто приманку заглатывает - с единственной целью демаскировать себя. Поохотиться на охотника и подцепить на крючок рыболова. Раньше приходилось быть настороже и защищать наших дерзких отпрысков. Теперь никому из людей не хочется давать нам какое-либо определение. А ловить ловцов ныне без надобности. Сами набегают. Наш народ гораздо меньше вашего: пропорция примерно один к десяти тысячам, банзай! Вас двадцать пять миллионов - нас две тысячи с половиной. Вас семь миллиардов - нас семьсот тысяч. Ложка соли в океане пресной воды. 1. ХьярвардМы практически неотличимы от вас. Хорошо, но без вызова одеты - нет, ни в коем случае не в чёрное, последнее обрело статус пошлости куда раньше известного сериала о «мэнз ин блэк». Серый, в еле заметную полоску костюм-двойка для мужчин, кремовый свитер-поло и бледно-голубые джинсы для женщин. Обувь экологичных фирм и рациональных форм. Лайковые перчатки или нечто не менее изящное, если нельзя обойтись вообще без них. Это весьма обобщённый абрис. Мало кто замечает, например, какая рубашка или джемпер надеты под пиджак и что за надпись украшает узкую полоску между отворотом брюк и краем башмака, серебром какой пробы отмечены старомодная булавка в петлице или этнический браслет на запястье. Неброское совершенство. Золота мы, кстати, избегаем, как и прозрачных самоцветов с их нагловатой игрой. По причинам исключительно эстетического характера. Вот яшмовый или халцедоновый булыжник в тонкой оправе попадает в самый центр мишени. Если мы поселяемся в местах, где наблюдается регулярная смена сезонов, поверх всего накидывается монти-коут: любимое маршалом Монтгомери двубортное полупальто из «верблюжки» с капюшоном и клетчатой подкладкой, застёгивающееся на роговые пуговицы в виде волчьих клыков. На голове красуется лихой берет сдержанных тонов. Разумеется, экватор диктует иную моду, но по обычаю мы все равно закрываем тело вплоть до щиколоток и кистей рук. В Сибири и на Аляске, к тому же, носим национальную меховую одежду; так что беспокоиться о том, чтобы мы не замёрзли, не стоит труда. Абсолютно не стоит. Имею в виду - вообще. Температура тела стабильная, рукопожатие крепкое, по пульсу можно сверять секундомер. Мы практически никогда не ездим на велосипедах и скутерах, мотоциклы и автомобили выбираем солидных, но не роскошных и уж, во всяком случае, не «продвинутых» и «знаковых» марок. Нет нам нужды и в повышенной проходимости транспорта. В личных геликоптёрах и авиетках - тоже. Простите, «вертушках» и самолётах-мини. За выбором слов зачастую приходится следить - иначе рискуешь быть неверно понятым. Или понятым слишком верно. С виду мы не такие уж европеоиды - при нынешнем смешении расовых признаков это бы слишком бросалось в глаза. Опять же, как в случае ювелирных предметов, - признак дурного вкуса. Хотя благородно темнокожих среди нас не встретишь, увы. В этом никто из нас не повинен - так сложилось исторически. И писаных-переписанных красавцев и красавиц тоже не найдёшь. Хотя мы отнюдь не уроды: умеренно высокий рост, лёгкая (раньше говорили «аскетическая», нынче - «спортивная») худоба, чистая кожа, приятные черты лица. Смесь не более чем двух расовых типов, находящихся в ладу с самими собой. Выдам небольшую тайну: правый и левый профили у нас абсолютно сходны, если не считать мелких родинок (довольно часто) и шрамов (почти никогда). Популярнейший опыт, ставший таким лёгким благодаря спецэффектам рисовальных программ, в нашем случае вместо пары сестёр или братьев выдаёт совершеннейших близнецов. Возможно, оттого мы не двуличны, в противоположность большинству смертных. На уровне подсознания это их привлекает, но чаще - отпугивает. Ещё чаще происходит то и другое сразу. Учёные давно заметили, что человеческая физиономия, по своей природе изменчивая настолько, что обратить её в портрет - весьма непростое дело, обретает искомое постоянство и симметрию лишь в восковом подобии. Иначе говоря - в посмертной маске. Смерть делает идеальным. Также мы не склонны оседать на одном месте и, так сказать, врастать в него корнями. Если выпало в Империи родиться, лучше жить в глухой провинции у моря, не так ли? А возвышение и низвержение империй с городами происходит постоянно - вот и приходится кочевать, ища не лучшего от хорошего, но всего лишь места, где тебя если обчистят, то умеренно, а коли прибьют, то не до самой смерти. (Хотя смерть в философском смысле - условное понятие. ) Так действовали родовитые космополиты; в нынешний век миграций это не указывает ни на какую прирождённую зловредность. В общем и целом, если собрать достаточное число нас в одном месте, мы невольно выдадим себя как родовым сходством, так и отчётливой инаковостью. Но это нужно ещё немало постараться. Исхитриться, одними словами. Я имею в виду в равной степени и тех из нас, кто бросает приманку и сопоставляет, и тех, кто приманку заглатывает - с единственной целью демаскировать себя. Поохотиться на охотника и подцепить на крючок рыболова. Раньше приходилось быть настороже и защищать наших дерзких отпрысков. Теперь никому из людей не хочется давать нам какое-либо определение. А ловить ловцов ныне без надобности. Сами набегают. Наш народ гораздо меньше вашего: пропорция примерно один к десяти тысячам, банзай! Вас двадцать пять миллионов - нас две тысячи с половиной. Вас семь миллиардов - нас семьсот тысяч. Ложка соли в океане пресной воды. В мире сплошных мегаполисов концентрация возрастает, но это нисколько нам не вредит, напротив: святому отшельнику труднее сохранить инкогнито, чем грешному гражданину Вселенной, с головы до пят обложенному правильно составленными бумагами. Хитрить со всеобщей паспортной системой мы, кстати, начали ещё тогда, когда вид на жительство вдавливался остроугольным стилем во влажную глину. Это никакая не проблема: в многомиллионной деревне проворачивать наши дела куда проще, чем в обычной, тем более когда везде имеются свои люди. Главное село государства по имени Стекольна - великолепная, сверхсовременная крыша для моей личной семьи. Поскольку невдалеке расположена резиденция Патриарха, местные секонд-хенды и салоны подержанных иномарок переполнены элитным товаром, коему лёгкая потёртость и обкатанность лишь придают стиль. Продукты можно купить, если захочется, у мелких фермеров, которые избегают химии и генных модификаций, а что дом или квартиру приходится арендовать - оно при наших родовых и семейных привычках несравненно удобнее, чем без конца вступать в отношения купли-продажи. Да-да, вы поняли верно. У нас тоже есть семьи, которые любят держаться вместе, невзирая на то, что вероятность обнаружения оттого повышается. Терминология, как и несколькими фразами выше, - не моя; полицейская. Мне приходится обеспечивать взятками спокойствие моей жены, милого паренька по имени Трюггви, названых дочерей Рунфрид и Синдри - а кроме них, трёх (обычно - даже более) наших почек, которые пока не имеют истинных имен: только фигурирующие во взрослых паспортах. Нет, люди ошибаются, именуя наших детей «птенцами» и считая, что мы инициируем самих смертных. Также тех, кто отчасти посвящён в наши тайны, нередко повергает в непристойный трепет идея, что жена имеет одинаковый с мужем пол. Нам же, напротив, кажется сущей нелепостью такой поистине человеческий вопрос: «Неужели Рун - не ваша родная дочка, Хьяр? Вы похожи почти как две капли воды, не считая цвета волос». Люди не то чтобы не осведомлены. Им просто не хватает логики понять: не-смертный мужчина способен родить только мальчика, девочки - прерогатива наших женщин. Или, быть может, у них иное представление о половой принадлежности: родил - значит безо всяких «она». Или они не вникают в грамматику и смысл наших истинных (и по большей части тайных) имён. Между прочим, моё собственное означает «Друг Меча», Трюггви - «Верный», Рунфрид - «Прекрасная Тайна», а юной Синдри - «Искорка». Зная это, вникнуть в суть дела весьма легко. Но не в нашу собственную суть: здесь любой разум лишь царапает когтем по поверхности закалённого стекла. Как все, кто способен стать отцом или матерью, мы после того стареем. Это словно качели: вверх-вниз. От зрелости - снова к юности. Каждая клетка человека, взятая сама по себе, не знает смерти. Не ведает её и крошечная, с полсантиметра в диаметре, медуза, которая, размножившись, переходит в ювенильную форму. Так и мы. Рождение дитяти обновляет наши собственные живые частицы, поворачивая время вспять. Вы спросите, как мы, в таком случае, родим?Не как млекопитающие и яйцекладущие. Не как амфибии и рептилии, вовсе нет. В этом, как и в долголетии, мы подобны деревьям. От нас отделяются клоны: один фантаст назвал такое существо дагором и уверил людей, что оно - злостный паразит. Но это не так, напротив. Что происходит, когда мы зачинаем ребёнка?Сначала репродуктивные органы одного из нас разбухают и начинают слегка ныть. Затем клетка с одинарным набором хромосом выделяется из слипшейся массы таких же, расщепляет себя надвое, и начинается внутриядерная кадриль. Во время неё вся клетка дрейфует к поверхности тела, укореняется напротив солнечного сплетения и обращается в тугую гроздь винограда. Затем, вырастая, опускается к точке высшей искренности, называемой у японцев «хара». Женщинам нетрудно замаскировать подобное подобным, нам, к великому сожалению, невозможно. Иметь тугое брюшко - позор для тех, кто держит себя прямыми денди. Приходится не выходить на люди… Сомнительная острота. По счастью, с момента первичного деления до того времени, когда новое существо проклюнется полностью и повиснет на толстой мясистой ножке, минует не более шестидесяти дней. С этим можно справиться. Другое дело - когда пуповина отсохла или перерезана и надо тщательно скрывать от смертных взглядов крошечную, бледную куколку-индиго размером в ладонь. Куколка ничего не ест, жадно пьёт из сосцов родителя - хоть и не обычное молоко; всё поглощённое без остатка идёт в дело, ей почти не приходится менять подгузники, но сама она с бойким лепетом передвигается на карачках по всей квартире, впитывая знание со скоростью двести километров в час, и унять это никак невозможно!Ибо мы гордимся нашими гениальными детьми и не хотим своей волей низводить их до уровня просто разумных. Скажем, таких, какими большинство куколок становится уже в стадии личинки, плавно перетекающей в имаго. Мысли наших подрастающих питомцев по-прежнему обретаются внутри головы, они говорят не лучше и не хуже прежнего, им по-прежнему необходимо чередовать день с ночью и сон с бодрствованием. И они во всех смыслах бескрылы. Такими и вырастают - годам примерно к двадцати. Типичные люди по виду. И всё же по-настоящему жаль одного: и дети, и разочарования в них возникают у нас редко. Я не открыл вам, мои предполагаемые слушатели, самого главного. Чем живы мы сами и что побуждает наших отпрысков ************. А теперь забудьте все незаданные вопросы и все полученные ответы. Я, старый Хьярвард с внешностью мужа в самом цвете лет, приказываю это вам и запечатываю приказ своим сильным словом. До поры до времени пусть и остаётся так. 2. ТрюггвиПапочка Хьяр выражается очень метко, но в то же время кудряво и витиевато - и меня тому же учит. Своего бессменного летописца, ага. Не обинуясь говорит сплошными обиняками: сказывается благородное воспитание. Денди, тоже мне. Когда мы в четыре руки перетряхиваем весовой секонд в поисках особо прикольных вещиц, местные жители морщатся и знай косят горячим глазом на симпотную парочку натуральных геев. Что я по человеческим меркам гожусь ему в сыновья, не спасает никак. Глупость полная: многое ли в нашей жизни меняется от того, что у одних особей имеется некое триединое украшение, а у других приятная впадинка? Родим-то все на одинаковый манер. Пожалуй, если ты крепко влюблён, почки возникают чаще: раз в пятьдесят-шестьдесят лет против ста. Но вовсе не по причине, лежащей на поверхности. Раз мой супружник подсунул мне фантастическую повестушку про высокоразумный смерч. Там малец отделился от папочки, когда тот был увлечён человеческой женщиной и повсюду носил её на руках… Простите, в вихревых извивах. Потом и сынок, благодаря ущербной наследственности, втюрился в похожую красотку. Чем-то не вполне гламурным это закончилось, однако. Разочарованием и смертями. Одну уронили, а некто и сам отказался от чересчур экстравагантной любви и родов. У нас получается очень похоже, но совсем не так. Для начала требуется хорошенько напиться, а под конец - повторить. Кустарю-одиночке это даётся нелегко. Я раньше времени ступил на скользкую почву. Зайду-ка с другого конца, пожалуй. Мы, то бишь макарони, денди, франты, фланёры и метросексуалы, любим насыщенный стиль жизни. Это порядочные деньги даже с учётом всяческой экономии. Мы не имеем права быть скупцами - ноблесс оближет. Мы не так богаты, чтобы иметь сколько-нибудь личных накоплений. Как мы зарабатываем на жизнь?Честно исполняя заказы. Нанося визиты. Подправляя официальным властям циферки в отчёте. Как бы это сказать поизящней. Чем более развита цивилизация, чем более она благополучна и далека от проблем элементарного выживания, тем выше процент самоубийств. Когда тебе влом думать над смыслом своего личного бытия и пока ты ещё во многом зверь - этот психоз тебе никак не грозит. Но как только человек осмелился подняться с колен…простите, рухнуть с дуба наземь…Ну, вы поняли. Тут его как раз подстерегли мы. Далеко не такие культурные и уравновешенные, как теперь, но чертовски умные. О нас, диргах или дергах - это словцо прилепилось давно и накрепко, - шла дурная слава. Мы нюхом чуяли слабину прямоходящих иного рода, чем мы, и когда в них начинала иссякать жизненная мощь, нападали и выпивали их досуха. Убивали, одним словом. Но, повторяю, лишь тогда, когда сами они на это отчасти напрашивались. В том числе и дети; и женщины с малыми детьми; и беременные. Вот что не осмелился выговорить вслух мой славный Друг Меча. Мифы и легенды говорят, что мы пришли на Землю задолго до появления человека - вместе с теплокровными, с которых мы тоже брали свою дань, однако не соединялись так плотно, как с царями природы. Хищники среди более мелких хищников - и только. Лишь потом мы совершенствовались от рождения к рождению - медленно и верно. Когда появление потомства не ограничено полом, это способствует эволюции. В отличие от длины жизни и невозможности выносить под кожей более одного младенца, которые, наоборот, эволюции мешают. В самом начале, говорят наши учёные, мы жили не дольше мастодонтов. Это потом природа расщедрилась, подарив нам практическое бессмертие. Нас можно лишь убить: с великим трудом и на определённых условиях. Когда захотим сами. Ну да, вы поняли: мы вампиры. Мрачная тень человека. Тёмный эльф. Слова «дирг-дью» (женщина-кровопийца) и «дирг-даль» (мужчина-кровосос) именно это и означают. Мы видим здесь ещё и символику оружия: дирк - это длиннющий кинжал. Того же рода занятий, что и мы. А ещё нас прозывали «бледными волками» - как они, так и мы производили в человеческом стаде направленную селекцию. Надо было очень активно любить жизнь, чтобы суметь противостоять Одинокой Охоте. (В отличие от наших четвероногих собратьев, мы редко нападали стаей. ) И как самих волков, нас тоже ненавидели и пытались истребить. С несколько меньшим успехом. В одном из западных городов стоит памятник волку: в честь нас монументы пока сооружать не пытались. Зато научились уважать и тех, и других. Тут ещё вот какое дело: североамериканские индейцы и один милый европейский народ, литвины, издавна гордятся своим «волчьим» происхождением. У индейцев тотем, у литвинов все знаменитые вожди ходят в оборотнях. Что до наших потомков - тут папа Хьяр наговорил много чего. По-моему, это никак не клоны, в том смысле, что не наши абсолютные двойники. Ну да, они почти все поголовно светленькие и хорошенькие, зубки с первого же дня на месте - но и только. А чтобы понять почему, надо снова отступить в историю. До наступления христианской эры к нам относились как к злобным, но богам. Никто не смел и думать, что мы обитаем на одном уровне с людьми. Когда, как водится, нас всем скопом присоединили к нечистой силе (сатиры, нимфы, никсы, кентавры, псоглавцы и иже с ними), нам это польстило и стало неиссякаемым источником исторических анекдотов. В самом деле! Анафема нам как с гуся вода. Отрубленная голова втихомолку прирастает и даже при необходимости притягивается к телу. Петля не душит - мы обходимся крайне малым количеством кислорода - и собственный вес не рвёт нам позвоночник, крепкий, будто у фокстерьера. На кострах мы сжигаемся неэффектно. Тлеем себе помаленьку, обращаясь в плотный уголь. Вы тут же вспомнили противоположное? А-а. Дело в том, что обычная смерть переживших себя диргов - самовозгорание. Помните, как его боялись в восемнадцатом-девятнадцатом веках все, вплоть до писателя Диккенса, пока не решили, что это полная чушь? А «Секретные материалы» по ти-ви небось смотрели? Холодный термояд внутри молекул и прочее. Организм как планетарная система - расстояние от частицы до частицы, как промеж небесных тел. Отчего и одежда не горит - не достаёт до неё внутренний огонь. Эстетная и практически безболезненная гибель. В общем, решайте сами, верить или нет. Мы даём людям такую возможность, в отличие от… от некоторых их соплеменников, одарённых сугубой духовной харизмой, скажем так. Война с нами шла, таким образом, по преимуществу на идеологическом уровне. «Чёрный» пиар. И что проку? Если какой-нибудь смертный, завидуя телесной броне и долголетию диргов, обращался к нам с просьбой обратить его в нашего соплеменника, мы не могли этого сделать. Никак. Снова нарушение стереотипа? Не совсем. Люди, как и вампиры, могут обращаться в ходячих мертвецов. С той же степенью вероятности и достоверности. Только первые, по слухам, гораздо активнее и опаснее последних - а кому охота иметь заботы на свою голову! И не нужно пока о зомби. Но вот когда правоверное христианство окончательно сформулировало и распространило почти по всей планете понимание суицида как великого греха перед Всевышним. Стало отказывать в погребении, волочить труп за ноги по всему городу, судить и казнить с помощью палача тех, кому не посчастливилось сделать такое самостоятельно, ругаться и издеваться - а потом забирать в пользу церкви и короны тощие пожитки осиротевших семей. Тогда некоторые стали обращаться к диргам приватно - ради обоюдной пользы. В обычной жизни нам не нужен океан крови: мы вполне обучились аскетизму и самоконтролю. Мы не оставляем улик в виде ран и полного опустошения. Мы впрыскиваем в чужую плоть наш собственный эндорфин - оттого процедура изъятия проходит безболезненно и даже бывает очень приятной для донора. (Между прочим, из-за этого впрыска и возникло суеверие насчёт того, как создаются вампиры-новички. ) У человека останавливается дыхание, сладко замирает сердце, кружится голова, как при подъеме на горную вершину. Потом мозг отключается. И - всё. Пристойный труп, достойные похороны, не вызывающая нареканий смерть. Все как один довольны. В том числе, как оказалось, и государства, в границах которых мы обитали. Это их правительства первыми навели мосты. Сначала - когда поняли, что убеждённым суицидникам нужна не причина - она всегда одинакова, - а повод, причём любой. А всё возрастающее благополучие и есть та самая причина. С поводами ещё можно справиться - но как одолеть естественное стремление человечества к счастью?Мы всегда рядом. Мы надёжны. Мы традиционны. Нас не приходится обдумывать, взвешивать и запасать по фальшивому рецепту. С нами нет нужды спешить и угадывать момент. Мы одним своим наличием улучшаем статистические показатели и повышаем чужую рождаемость. Это я о чём? Видите ли, у людей стремление продолжить свой род на психическом и даже на физиологическом уровне связано с острым ощущением жизни. Наслаждение, а не постылая ноша. Риск, но не прозябание. Как-то так. Уж поверьте молодому диргу и его приятелям - врачам, припечатанным клятвой и дипломом. Скажу ещё.

В ритуале есть два непременных условия - их должны соблюдать все дирги. Но это нисколько нас не обременяет. Вот только чуточку лень постфактум записывать излияния старинным способом, на бумагу. И каждое утро делать особого вида маникюр. На всякий случай - вдруг пёрышка поблизости не окажется. И, разумеется, нас должны сначала вызвать. Стандартная процедура. Секрет, как говорится, Полишинеля: все знают и никто не признаётся об этом знании даже под сексуальной пыткой. Поскольку правая рука не хочет знать, что творит левая, всё обставляется как частное дело: шифрованный звонок по телефону, письмо обтекаемых форм, такой же ответ. В последнее время - сношение по Инету. Договорённость о деловом или, по выбору, любовном свидании. Никто не захочет помешать, потому что и у него может возникнуть нужда в нас. А самые упёртые наши противники к тому же и трусливы. Они не знают нашей силы и влияния - и нипочём не пожелают их измерить, тем более испытать на себе. О. Простите покорно, я, кажется, давно уже говорю выспренним голосом моего старшего. Секретный секретарь. Вот засада!3. ХьярвардВ конечном счёте религия борется не с нами. Она постоянно скрещивает шпаги со своей любимой служанкой. «Есть лишь одна по-настоящему серьёзная философская проблема - проблема самоубийства. Решить, стоит или не стоит жизнь того, чтобы ее прожить, -- значит ответить на фундаментальный вопрос философии», - говорил мой друг Альбер Камю, курсив мой. Для клирика и его кротких подопечных названной выше проблемы не существует. Дар Божий - и точка. Что дарящий по большому счёту не имеет право указывать тебе, как именно распорядиться презентом, и тем более забирать его назад своей властной волей - этого они не учитывают. Не хочешь принимать подарок на таких условиях - не принимай. Но если от тебя (вброшенного в холод и орущего с перепугу слизняка) ничего не зависит, то ты ничем и не обязан высшей силе. При этом сами дары (не одна только жизнь) можно употребить по-всякому. Почему их непременно надо проживать, как состояние? Родительское, имею в виду. Отец мой Ингольв, Волк Короля, уделил мне изрядную толику своего здравого смысла. Однако в день моего совершеннолетия этого оказалось до прискорбия мало. Пришлось поставить на карту и прокутить всё, что во мне тогда имелось. Начнем, однако, с начала. Когда старшие в семье объявляют молодого дирга взрослым и как следует обученным, по его первому вызову идут сразу двое. Чтобы проконтролировать новичка и при случае поддержать своей мощью, телесной и нравственной. Вмешательство старшего допустимо, лишь если молодой конкретно проваливает дело. Ставит на грань провала, вот именно. (Кажется, мальчишка Трюггви заразил меня своей лексикой. Не в те времена: тогда его ещё и на свете не было. )Августовским вечером тысяча семьсот семидесятого года, вынув документ из потайного места, мы с моим старшим братом по имени Гудбранд Добрый Меч, ныне покойным, спешно взяли экипаж и отправились в Холборн. Это был один из бедных, но довольно благополучных районов столицы, поэтому брат удивился, когда застал дверь чердачной каморки запертой: при том, что ошибиться адресом или смыслом вызова мы не могли никак. - От нас отказались? - спросил я на ментале и весьма быстро. - При моей жизни такого не бывало, - ответил брат в той же манере. - Нет, разумеется, сие допустимо, но ведь все они понимают, что запираться не имеет никакого смысла. - Ключ торчит с той стороны скважины. Он кивнул. Вцепиться в бородку узко заточенными ногтями и поработать этой импровизированной отмычкой не составило мне никакого труда. Гудбранд вошёл сразу за мной и вернул ключ в прежнее положение даже раньше, чем…Чем мы почувствовали нестерпимый запах рвоты, жидкого кала, пота и чеснока. Совсем юный мальчик в рубахе, кюлотах и с босыми ногами скорчился в свете сальной свечи на убогой постели, длинные волосы прекрасного рыжего цвета мотались по подушке, кое-где уже сбившись в колтун. - Мышьяк, - сказал я. - Клянусь святым Полом, он же вульгарно отравился! С какой стати?Мальчик пытался что-то объяснить. Чёрт нас всех побери, он пробовал даже улыбнуться навстречу, но губы тотчас свело пароксизмом, как и всё тело. Я вопросительно поглядел на него, на брата. - Твоё решение, - пробормотал он. Тогда я уселся рядом на ложе, притянул юнца за плечи, откинул ему голову и без особых церемоний кольнул клыками под челюсть, вводя свой натурный опиат. - Боль ты так снимешь, конвульсии - нет, - передал мне Гуди. - Притом на этой стадии он полностью обречён. Кончай уж без затей. - Я хочу знать, - пробормотал я вслух, на миг оторвавшись от своей работы. - Керл, я хочу знать, что с тобой случилось. Почему я употребил это простонародное и не очень британское обращение? Керл - не юноша, а паренёк? Но мальчик на миг пришёл в чувство и вцепился в меня, пытаясь себя сдержать.

- Т-том. - Знаю, - успокоил я, - Томас Чаттертон. Не говори пока, ладно? Не тужься. - Т-ты так йу-ун. - Молодой, почти как ты, ну да. Во что бы то ни стало мы должны его развязать, думал я, это, вопреки суеверию, не сделает из Томаса наше с Гудбрандом подобие. Напротив, уменьшит то, что осталось от его смертного бытия. И моего почти бессмертного. Я прислонил свои губы к его рту (проклятый, невыносимый чесночный дух, вот уж тут легенда не соврала!) и стал с силой вдыхать внутрь насыщенный своей кровью воздух. Словно утопленнику. Где-то внутри меня - в лёгких, в печени? - лопались мелкие сосуды, во рту запахло гарью и железом, но это было неважно. - Погоди, - сказал брат. - Ты сейчас до того себя вымотаешь, что сам ляжешь костьми. Отстранил меня и начал делать то же, что я, но с куда большим успехом. Томас чуть обмяк и повис на наших руках, сердце забилось неторопливо и ровно, глаза прояснели. - Ну, веди Ритуал, - Гуди высоко уложил мальчика на подушки и кивнул мне, чуть кривя губы. Я набрал воздуха в израненную грудь. - Это моя плата - задавать вопросы, Том, ты об этом знаешь, - сказал я. - И плата необременительная. Если ты собрался пойти на попятный, тебе только и надо было, что попросить. Почему?- Теперь мне куда легче говорить, - он снова улыбнулся. - Об этом тоже. Сам виноват. Он чуть закашлялся, но потом продолжил. - Я…я пишу стихи. Хорошие, правда-правда. На старинный манер, как у мастера Макферсона в его «Песнях Оссиана». Меня крепко били за подлог. Что я прикрылся одним старым монахом. Но потом кое-как обошлось. Пришли небольшие деньги. Жить можно было и в нищете. Но…тут я в придачу заболел. Стыдной хворью. - Люэс?- Гонорея. Даже без весомой причины. Через чужую грязь, как малое дитя. - Это ж чепуха, а не болезнь. - Ну да, но я сломался. Верблюжья соломинка. Был жутко разозлён. Из-за этого проклятого трипака меня не взяли в плавание. Тогда и послал валентинку. Вы… сами по себе вы не смертельный диагноз. Гудбранд из своего угла кивнул, подтверждая. - И тут меня подучили, как враз избавиться от этой пакости. Во сне. - Смесь белого мышьяка с лауданумом. Рискованное дело, если не знать верной пропорции, - подтвердил брат. - Легко было угадать и то, и другое по запаху. - Если бы вышло… открыл бы на зов и отправил восвояси, немного потрепав языком. Я ведь такой жулик. - Фальшивые дворянские грамоты? Стихи на псевдосредневековом?- И они. И другие. Сами собой написались. «Я ухожу для неземных услад, Но вы - по смерти вы пойдете в ад». - Кто - мы? Дирги?- Нет. Вы добрые. Добрей олдерменов и врачей. Добрее Бога. Я как-то сказал: «Возможно, убивать себя и грешно, и неразумно, только это - благородное безумство души, которая тщится принять подобающую ей форму. А коли мы не помогаем обществу и от него не получаем помощи, то не наносим ему вреда, слагая с плеч бремя собственной жизни». - Интересное дело. Ты хоть понимаешь, что выбрал длинную каменистую дорожку вместо короткой и ровной? В обеих половинах света - этого и того?Вместо ответа Том тоже спросил:- Я у тебя первый?Отозваться на это можно было лишь одним образом. Когда я вернул себе всё влитое в него с небольшой придачей и кое-как пришёл в себя, мальчик был уже мёртв. Он лежал на спине посреди скомканных и порванных листов, трухлявой мебели и горького дыма от потухшей свечи. В окне разгоралась розовоперстая заря, на устах цвела улыбка. А мы еле спустились по лестнице - так были вымотаны. - Прикрыть его не получилось, - сказал Гудбранд. - Типичное felo de se, как говорят крючкотворы. - Не думаю, что оттого он сильно пострадает, - ответил я. - Благопристойные похороны его вдовой матушке явно будут не по карману. А стихи… Знаешь, я успел заглянуть в кое-какие бумаги, пока мы приводили его и себя в порядок. Это гениально и теперь уж не потеряется в веках. Запечатано болью и кровью. - Что же, остаётся утешиться этим обстоятельством. Больше ведь нечем, верно?Диргу иногда удаётся уже в день инициации захватить столько плотских частиц, что они превышают критическую массу. И тогда, орошённое кровью своего невольного дарителя, является в этот мир дитя и плывёт внутри тканей, раздвигая собой клетки, как хилер. Такое благословение судьбы случается крайне редко, а к тому же я отдал мальчику слишком много своего. Но всё же… Через сто с небольшим лет…Молчу. 4. РунфридКровь диргов целительна и животворна, но далеко не панацея. Отец опускает многие чисто медицинские, в том числе акушерские подробности - в этом он никакой не профессионал. Это лично у меня сложносочинённое образование повитухи. Маевтика - удел отнюдь не Сократов. Это удел нелогичных женщин. Логика не способна родить живое: живое асимметрично и подвижно, это поток частичных смертей и бесконечных мелких рождений, неустойчивое равновесие, бег на ходулях, эквилибристика нейронов и хромосом, митохондрий и плазмонов, атомов и электронов. Теперь о деле. Несмотря на то, что дирги вылеплены по двум внешне различным образцам, внутри мы сходны гораздо больше человеческих мужчин и женщин. (Впрочем, наши мужчины все как на подбор жилисты и тонкокостны, соски у них даже в нерабочем состоянии слегка выпуклы, а пенис мал. Женщины же девически стройны, узкобёдры и обладают по виду неразвитой грудью. Современный бисексуальный тип. )Так вот. У нас, как и у людей, первые шесть недель беременности невозможно определить пол эмбриона: гонады, то есть зачатки половых органов, совершенно идентичны даже под микроскопом. Расхождения - в полном смысле слова - появляются позже. У человеческих младенцев гонада определяет свою половую принадлежность и делится, у нас, вырастая, слипается более плотно. Репродуктивный орган дирга, который мы называем «клубком», делается сходен одновременно с тестикулами и яичниками. Он двойной, хотя, в отличие от такового у людей, нечётко разделён пополам, и от него не отходит ни фаллопиевых труб, ни семенных канатиков. Расположен чуть выше пупка, между тонким кишечником и мышцами брюшного пресса. С виду не так надёжно, как у человеческой самки, но нам хватает. Клубок опутан сетью мелких кровеносных сосудов, которые связаны с ротовой полостью. Из неё соки человеческого донора (безразлично, мужчины или женщины) спускаются непосредственно к клубку, отдельные клетки проникают внутрь через тончайшую оболочку, что служит своего рода щадящей мембраной для инородного белка. (Имеется в виду, что порог тканевой несовместимости у дирга значительно ниже, чем у хомо сапиенса, однако имеется. ) Когда клубок переполнен, причем довольно-таки разнородным ядерным материалом, и напитан принадлежащими диргу-хозяину соками, достаточно очередного «кровяного толчка» извне, чтобы запустить репродуктивный процесс. Одна из клеток сбрасывает оболочку и начинает свой дрейф наружу, по пути захватывая и присоединяя к себе нечто из мембраны хозяина (до сих пор идут оживлённые дискуссии по поводу того, цельные ли это клетки, или подобие выделившегося из клетки вируса, или готовый результат мейоза). Делится, формируя из себя зародыш, плод - и почти сразу же возникают гибкие, наполненные питательной жидкостью защитные оболочки, своего рода матка, одновременно играющая роль всеобъемлющей плаценты. Короткий канатик, что, как и плод, впоследствии будет защищен материнской кожей. Плотная рубашка, в которой дитя будет рождено для счастья. Плацентариум, внутри которого оно видит звёзды и где может не страшиться Великого Змея-Душителя. Вот такой кораблик и плывёт внутри нас к поверхности, пока не коснется эпителия. И тогда наш долгожданный ребёнок, наконец, обнаруживает себя перед всем миром. …То письмо сбросили мне в электронную почту. Хотя ничто в сетях не может быть защищено паролями более чем на девяносто девять процентов, когда нужно бы на сто с большим довеском, мы удовлетворяемся этим. Власти нам потворствуют, что имеет под собой далеко не одну причину, - мы сглаживаем шипы их деятельности и к тому же засекречены много лучше, чем кажется на первый взгляд. Время и место обговорили быстро. Когда мой белый «Кавасаки» с яркими надписями и наклейками притормозил у изгороди ухоженного загородного дома, женщина вышла навстречу. Интересно, как они все узнают дирга безошибочно - в любом уборе, даже в кожаной куртке, прошитой зипперами, и шлеме с тонированным забралом. Подобное стремится к подобному, как жаждущий - к источнику влаги. Вынашивая свою первую почку, таких риторических вопросов я уж не задавала: глаз с первого захода вычленял из толпы моих двойников: в одежде, слегка оттопыренной в необычном месте, и с танцующей походкой начинающего игломана или игломанки. Но эта женщина двигалась тяжело, как пахотный вол. - Надеюсь, я не ошиблась адресом? - сказала я, сходя с седла. - Маргарита Даровски. - Нет-нет, всё в порядке. - У нас много времени?- В том, что от меня зависит, - конечно. Я живу одна и, можно сказать, более чем одна. С тех пор, как…Она внезапно прервала себя:- Вы ведь не откажетесь выпить со мной домашнего вина? Сама делала закупоривала прошлый год. В этот не тянет: не ко времени. Время давить виноград в жоме и время пить его сок. Хотя на самом деле это яблоки или пшеничные зёрна. - И то, и другое - знак грехопадения, вы это хотите сказать, Маргарита?- Можно пользоваться знаками двух разных религий, но исповедовать третью. Я, знаете, склонялась к последнему от самого рождения. Каждая фраза наша, как нарочно, сплетается с другой ассоциациями, думала я. Будто ткётся паутина, хотим мы обе или не хотим.

Открытая терраса, через которую меня провели, и комната, где усадили в кресло-качалку, были полны того изящества и уюта, которым окружают себя безмятежно одинокие пожилые женщины. Как эта. Курчавые, с проседью, волосы, круглые щёки, симпатично расплывшаяся фигура в льняном платье с вышивкой и даже в доме - кожаные туфли на каблуках. - По правде говоря, сначала я приняла вас за молодого человека, - сказала Маргарита, раскладывая печенье на блюдце красивым веером и вытягивая из бутылки настоящую пробку. - Это было бы неверным ходом с нашей стороны? (Нарушением договорённости - безусловно. )- Не знаю. Больше бы стеснило, пожалуй. Мы выпили, не чокаясь. Сидр был отменный: не хуже моего родного бретонского и явно из собственного сырья. Потом добавили - и так докончили всю бутылку, заедая градус крошечными облатками из мезги или протёртых ягод. И нынче яблони с иргой и коринкой были все в завязи, хоть и говорят, что в наших прохладных местах все деревья плодят через год. - А теперь вы готовы рассказать мне, в чём проблема? - спросила я. - В общем, мы в курсе. Но это вроде нашего бонуса, понимаете?Ей было нелегко собраться с силами, тем более что история не была такой уж заурядной. Некий маньяк и подонок полгода назад единолично взял в заложники огромный «Грейхаунд», в котором она с подругами и мужем одной из них возвращалась с горнолыжного курорта, и отогнал с трассы. Пока готовилась операция то ли по ублаготворению, то ли по освобождению, он измывался надо всеми, расстреливал мужчин и безо всяких пользовался теми женщинами, которые подвернулись под разгорячённый член. Моей клиенткой, похоже, лишь для круглого счёта. Когда его захватили в плен и отправили пассажиров на реабилитацию, выяснилось, что среди грязных, голодных и наполовину растерзанных женщин одна беременна от негодяя. Маргарита, моя нынешняя заказчица. Аборты для жертв насилия, собственно, были нормой. Но месяца два назад до здешних краёв дошла так называемая шестьдесят шестая поправка: что по религиозным соображениям такие операции делаются при наличии стандартных медицинских показаний. - О мою кожу не тушили сигарет. Ни одного значительного вывиха и перелома костей. Почки, печень и прочая требуха в полном порядке. Ни хронического пиелонефрита, ни диабета, ни сердечной недостаточности. Прекрасная спортивная форма. Безупречная психика. - Ваша или его?Моя дама рассмеялась с горечью:- Обоих родителей. Кстати, ему дали пожизненное, что и требовалось доказать: любой гражданин нашего государства имеет право на сей божий дар. А мне категорически запретили избавляться от его выродка. Отец о нём знает, между прочим. В тоне, каким это было сказано, ненависти не было и грана. Впрочем, как и любви. - Кажется, родить - было бы если не лучшим, то наиболее приемлемым выходом. Вас ведь не обязали держать младенца при себе, разве нет?Моя собеседница покачала головой почти с укоризной:- У вас немало прав, только ни одно из них не заключается в том, чтобы отговаривать клиентов. Извилистая фраза говорила… о чём? О специфическом образовании, например, юриста или менеджера высшего звена?- Я констатирую факт. Так вы не хотите отдавать младенца в Дом Ребёнка, даже самый респектабельный. Где не нужно подписывать отказные документы, пока не приищут нового родителя. - Именно что родителя. Одного. Девушка, вы знаете, что даже насильник имеет право на свою кровь и плоть? Тоже с недавних пор - и тоже по религиозным соображениям. «Девушка»…Маргарите даже не пришло в голову, что я могу быть гораздо старше. Кстати, она почти не ошиблась. Разница пять лет в мою пользу. - Дитя, зачатое и выношенное в ненависти. Выкормленное чужими людьми - в любом случае у меня не будет для него ни молока, ни большого здоровья. Разрываемое на части своими генами. И в придачу ко всему - регулярные свидания с признавшим его отцом, который лет через двадцать вполне может быть амнистирован. За безупречное поведение. - Вас это так пугает? Я не возражаю, - ответила я, - только хочу разобраться кое в чём помимо конкретно взятой темы. - Собственно, я страшусь иного, - сказала она. - Того, что уже вышло из меня наружу словами, я лишь опасаюсь. Словами этого не выскажешь. Давайте-ка выйдем во двор - раз уж у вас имеется свободное время. Вы ведь по сути лишь палисадник видели. Свободное время? Время от заказа до заказа. Один дирг на десять тысяч людей, большинство из которых существует в перманентном пространстве скуки. Нет, это заведомо не наши пациенты, их погребла система. Погребла под собой и насадила сверху пышные окультуренные цветы. Но вот сад нашей Гретхен был диким. Даже не одичавшим, а холящим свою причастность к лесу и лесной поляне. Рабатки душистой фиолетовой буквицы с удлиненными листьями, покрытыми пухом. Легчайшие облака розовато-лиловой смолки. Резные листья, белые, жёлтые и густо-розовые зонтики валерианы, тысячелистника и пижмы. Гордые своими прозвищами раскидистый лопух и подобный золотому скипетру коровяк. Во влажной тени - опахала гигантских папоротников и метровых палеонтологических хвощей, подушки кукушкина льна и брусники. Сосны и ели, выросшие прямо здесь или взятые из соседнего бора. Гирлянды хмеля, что висячим мостом перекидываются с ветки на ветку. Роскошный, весь в голубовато-сизых гроздьях, можжевеловый куст, терпко благоухающий на солнцепёке. Лабиринт из терновника, полного цветов и ягод, - о том, что в природе не может быть ничего подобного всему этому смешению запахов, оттенков и узоров, я тогда забыла напрочь. А ещё здесь был водоём. Не яма, дно которой устлано искусственной плёнкой: не пруд в бетонированной чаше. Небольшое рукотворное озеро, сквозь стенки и дно которого непрерывно сочились грунтовые воды, проходя через несколько слоёв природного фильтра. Заросли таволги, диких золотых ирисов, бузульника и вербейника по краям, лилии и водяные гиацинты в отдалении от берега. - Нравится, я вижу. Приют для всех сезонов, - усмехнулась Маргарита. - Я ведь тоже… совсем немного биолог. - Вот как? Я считала, что скорее нотариус или знаток всяких постановлений и уложений. Манера выражаться, понимаете. - Параллельно с другими хлопотами пришлось узаконивать и спешно искать наследника. Не такая у меня родня, чтобы…Она сделала паузу и вдруг спросила, властно и даже резко:- Вы не будете мне возражать? Я оформила завещание на то имя, которое стоит в вашем паспорте. Мой инет счёл данные о вас не такими уж секретными. О вас лично - и даже вашем племени. И, видя, что я буквально вросла в землю, как один из здешних молодых дубков, добавила:- Я так думала - уж вы-то знаете. Геном дирга оказался гораздо ближе к человеческому, чем это предполагали ранее. Уберём отрезки, что отвечают за ограниченную продолжительность жизни, резкую половую дифференциацию, которая у человека проявляется уже на двенадцатой неделе внутриутробной жизни, склонность к сумеречному освещению, а также некоторые особенности питания…(Ничего себе - некоторые. Самое в нас главное. )- Вы пили сидр и даже для приличия взяли несколько крекеров. Это для вас, пожалуй, как для человека жевать лебеду и сырые виноградные листья: засоряет ёмкости, но все ж, получается, не отрава. Под самый конец я устроила невинную проверку. - Зачем это всё?И тут я поняла. Не может такой активный, такой земной человек, как Маргарита, отчаяться в жизни. Трудно себе представить, чтобы она не сумела до сих пор избавиться от плода - если ей того хотелось. Нелегально, переехав в другую страну, где это разрешено. А если мои заключения верны…- Дирги - это плавильный котёл, - произнесла я медленно. - Реинкарнация своего рода. Возможность для вашей дочери родиться чистой. - Дочери?- У дирг-дью не может быть сыновей. - У меня сын. Копия своего невольного производителя, где от меня - ничтожная часть. Это и добило меня под конец. А ведь и правда. Я не учла обстоятельства, но оно послужит к лучшему. Под конец была одна мысль в голове: с женщиной, с медиком - куда легче говорить и делать. Мы помолчали. Потом Маргарита произнесла:- Довольно с меня, пожалуй. Вы узнали всё, что вам было интересно? Тогда, может быть, пойдём обратно: кстати, ознакомитесь с бумагами. В доме я постановила конкретно изменить роли. - Готова подождать, пока вы примете душ, - сказала я. - Но недолго и не слишком горячий: не вздумайте греться до малинового звона, как в финской бане. Можете принять простой анальгетик. Если вы полагаетесь на мои эндорфины - зря, они могут повредить стволовым клеткам и прочему. Ситуация близка к патологическим родам, когда из двоих выживает один. Это было двойным преувеличением. При изъятии мы причиняем вполне терпимую неприятность, только вот нашим донорам также полагается бонус. И брать материал придётся как от матери, так и от дитяти - это сложно до чрезвычайности, как физически, так и психологически. На такое не решится ни один сколько-либо разумный дирг, уж я такое по себе знаю. Сознательно мы никогда на это не идём: один заказ - одно целостное существо, и точка. Закрываем глаза на реальность? Возможно. (Как часто вы режете курицу с десятком разновеликих яиц внутри? И потрошите икряную белугу? Ах, вы не сельский житель и не браконьер?)Рита вышла из ванной, накинув на плечи лёгкий халат. И босиком. Кусок мяса, завёрнутый в полупрозрачную плёнку. Толстуха, похожая на тесто, вышедшее из опары. Допотопный знак плодородия, выкопанный из троглодитской захоронки. Эти чувства промелькнули и ушли, сменившись лихорадкой, что сотрясла меня от мозга до кончиков пальцев. Всех двадцати. - Что дальше-то делать, девочка? - заговорила она первой. Но я уже подхватила её на руки и уложила рядом с собой на вымытый до блеска пол. Клыки у нас под верхним нёбом, выкидные, как у гремучника, и соединяются с желёзками, вырабатывающими морфин. Зрелище не для зубных врачей, кои, по счастью, нам не нужны, и вообще не для слабонервных: правда, для всасывания мы их не используем. Только для введения наркотика. Я дотронулась ногтем, в одно мгновение изменившим форму, до набухшей паховой артерии, и пробормотала:- Вот здесь. Молниеносно рассекла жилу своим природным стилетом и поцеловала. Через небольшое время:- И вот здесь. Что чувствовала Маргарита, пока я поочерёдно касалась языком и губами тонких струек крови, ветвящихся по коже, такой нежной и бархатистой? Вбирала, всасывала их в себя вместе с плотью? Сначала, когда ещё была остра та первая боль, которую я ей причинила, она молчала, но потом её стоны не выражали по видимости ничего, кроме наслаждения. Страсти, которую она - в отлетающей от неё жизни - не испытала ни с кем. Вопреки сплетням, нам не нужно полностью обескровливать человека, чтобы убить. Дело в том, что от быстрого натиска у него не выдерживают внутренние органы. На сей раз я превысила безопасную для дирга норму и лишь тогда отодвинулась в сторону, когда перестала слышать оба сердца - большое и малое. Пятьдесят пять лет и пять лунных месяцев. И ещё четыре солнечных месяца - до того момента, когда я не появилась в этом уединённом месте, держа у сосков мою крошечную искорку. Мою Синдри, прекрасную тайну и дочь Прекрасной Тайны. Разумеется, юридические аспекты нас не затруднили: напротив, послужили ширмой. В смысле - одна подруга навестила другую, чтобы обсудить некие юридические тонкости, связанные со внезапным ухудшением здоровья последней. Слов «суицид» и «лесбиянки» деликатно не произносил никто из полисменов, коронёров, служителей анатомички и нотариусов. Что запрещено, того не существует в пространстве закона. В равной степени как не существует и нас, диргов. Забавно, что Синдри по документам числится не внучкой, а дочерью Хьярварда. Тот же юрист, что возился со вступлением в наследство, пояснил, что моё право собственности зиждется на достаточно хрупких основаниях и может быть в любой момент оспорено, если начнутся разговоры о насильственном уходе любого рода. Суицидникам в этих землях по-прежнему наследуют Государство и Церковь, а не рядовые граждане. С другой стороны, из положения удочерённой отнюдь не вытекает, что и её потомство будет автоматически принадлежать семье. В Стекольне взятие в отпрыски - разовый акт, не имеющий далеко идущих последствий. Так что мы в один голос решили обеспечить мой распустившийся листок как следует и по возможности уберечь от тех превратностей судьбы, которые встречаются на пути любого дирга. 5. ТрюггвиБывают культурные растения, но случаются и дички. Дички неказисты, зато куда жизнеспособней. Старейшины диргов отчего-то думают, что у них всё под контролем, а что среди кровопийц имеются свои ренегаты или те, кто элементарно промахнулся мимо гильдии, - не изволят замечать. Так с чего начнём?Пожалуй, с пафосной фразы, а то и с двух-трёх. Что мне, я думаю, простится: по неким причинам, которые будут понятны дальше, эти высокоумные речи - не мои собственные. Отбурлила франко-прусская война. Во Франкфурте-на Майне заключили и поделили мир. 10 мая 1871 года было решено аннексировать в пользу победивших богатые стратегическими рудами Эльзас и Лотарингию и в придачу наложить на побеждённых пять миллиардов штрафа. Князь Бисмарк пожинал плоды своей небольшой, но успешной провокации. Он был как нельзя более удовлетворён тем, что ему удалось сплавить и сплотить Германию в предвидении грядущих боёв за национальное самоопределение. Французские буржуины морально готовились возвести циклопический собор Святого Сердца на Монмартре - на том месте, где стояли версальские пушки. Я говорю с чужих слов по очень простой причине: до 30 октября этого года обретался в латентном состоянии. Если вы помните, чей это день рождения, - триколор вам в руки. Хотя, если честно, при тогдашней плотности населения в день рождались сотни человеческих младенцев обоего пола: патриотически настроенные матери стремились восполнить убыток, причинённый отъятием территорий, блокировкой столицы, расстрелом и изгнанием повинных в её героической защите. И также в пожарах, едва не погубивших прекраснейший город на земле, - их разжигали обе враждующих стороны, хотя конкретный приказ уничтожать всё при отступлении получили коммунары. Когда люди с такой охотой истребляют друг друга, диргам нет особой необходимости в специфических акциях. Во всяком случае - культурным диргам. Резня способствует лихорадочной наполненности бытия и придаёт особый смысл и смак быстротечной жизни. Во всяком случае, во Франции тех времён не было замечено ничего подобного «сезонной эпидемии самоубийств» (термин, внедрённый периодической печатью), которая терзала спокойную и застойную Россию. Весь девятнадцатый веке французов сотрясали войны и революции, англичан терзал синдром победителя и сплин, русских то же и так же, разве что сплин именовался хандрой. Моя покойная матушка не носила тайного скандинавского имени. Незатейливая Мишель Соньер - и то, я так думаю, лишь по паспорту: если тогда у простолюдинов были паспорта в нашем теперешнем понимании, в чём сомневаюсь. Сэт в департаменте Эро, провинция Лангедок-Руссильон - город морской, по воде приходит и уходит немало всякого народу. Венеция Лангедока - болотистая лагуна, каналы, мосты и набережные. Здесь великое и трагическое прошлое, выраженное в очертаниях горных вершин и мощных замков, не давит на человека, а мирно стоит в отдалении. Диргов называют здесь на северный, бретонский манер лограми и считают, что у них как минимум две сущности, две жизни - и, соответственно, далеко не одна смерть. Примерно в этом подозревались рыцари Короля Артура, пока из них не сотворили примерных христиан. А Парижские Коммуны, как первая, так и вторая, ничем не зацепили этот край. Хватило с него и катарских всесожжений прошлого. Вот теперь о кострах и пожарах. Кое-кто из «чистых» вышел оттуда жуть каким обугленным и почерневшим, но живым: огонь лишь облизывал кожу до костей. Некоторые из них, оставшиеся на родине предков, имели ограниченный доступ к легендарным тайнам Монсегюра, в основном материальным, а не духовным. Это дало им возможность затаиться и вести скрытную, тусклую, но жизнь среди себе подобных. Даже сотрудничать и руководить ими. О Договоре и работе по Вызову отщепенцы почти не имели понятия и действовали от случая к случаю. Держались порознь, чтобы меньше бросаться в глаза, и всё больше культивировали суеверия. Например, они считали, что для зачатия логра необходимы две разнополых особи - и не во имя одной лишь респектабельности, - что католический брак вреден для здоровья, а будущие матери непременно должны поддевать вниз плотные кюлоты. В целях маскировки особого рода припухлостей. Мишель тоже нацепила под юбки нечто вроде жёсткого дородового бандажа с завязками, что слегка уравновесило убогий турнюр. Её приятель (таких в нынешнее время называют «партнёр») не выражал восторга по поводу чужой брюхатости, но и не протестовал: его собственные проблемы могли оказаться похуже. Наш сильный пол не толстеет и не худеет вот так запросто. Любимая хозяйка Мишель, мадам Валери, в то время была месяце на восьмом, беременность проходила в тревогах, и думать о том, виноват ли в случившемся кто-то из прислуги или, не дай Боже - хозяин, ей было недосуг. Почему юной логре вообще понадобилась огласка? Дело в том, что плод, хоть и небольшой по сравнению с человеческим, за два месяца внеутробного существования растёт бурно, двигается внутри своей маскировки порывисто. К тому же будущая мать хорошо знает, что через небольшое время ей придётся объяснять резкий прилив молока к грудям, а то и продольный шрам, идущий от пупочной вмятины к лобку - тогда уже вовсю практиковали кесарево сечение под хлороформом. Итак, 30 октября ребёнок благополучно отпочковался. Сам я, естественно, того не помню, но мне описывали запредельный ужас матушки, когда, перетянув пупочный канатик и бережно вскрыв яйцевидную оболочку, она убедилась в том, что я противоположного с ней пола. Девица (лет семидесяти с небольшим), родившая незаконного младенца, ловила на себе косые взгляды людей. Логра, произведшая на свет явного уродца, подвергалась остракизму соплеменников. Если учесть, что всё племя спасали только предельная сплоченность и виртуозная скрытность и что решение по поводу нужно было принимать немедленно, можете себе представить, какие флюиды исходили от бедной Мишель!Примерно такие же, как от человека, который пробует телепатически вызвать. А Мишель лихорадочно размышляла. Попросить дружка признать младенца своим? Невозможно: он испытает то же отвращение, что и прочие логры. К тому же приятель Мишель был на удивление худощав даже для не-смертного, а насчет её беременности знали все, кому положено знать. Не-смертные дети были редкостью и благословением. Скрыть ото всех? От людей - привычное дело, от своих - практически невозможное. Убить? Родитель-логр, почти как во времена античности, был властен над своими чадами, смертные люди в худшем случае обнаружили бы нежизнеспособный выкидыш, но всё внутри Мишель протестовало. Я так думаю, оттого, что убить дирга куда более хлопотно, чем свернуть шею курёнку. То же - детенышу ощипанной курицы, то же - поросёнку длинной свиньи. Эвфемизмы человечины, если кто понял. Мысли бедной родильницы метались в суматохе, губы кривились. Руки сдавливали крошечное тельце куда плотнее, чем было нужно для его безопасности.

В это самое мгновение на пороге потайной каморки, где происходило описанное выше, появился некто, по виду человек. Мишель смутно припомнила всё, что знала о нём от «чистых» старейшин: как Белэ, Малона и Тейсса, его скрытно отпустили после суда надо всеми коммунарами. Он был из тех предводителей, кто спасал Париж, а не жёг его на глазах у версальцев, и теперь искал корабль, чтобы отплыть из страны во избежание огласки - хотя бы в те колонии, куда отправляли прочих коммунаров, но свободным. Отворить заложенную крепким засовом дверь было для него пустяком. Взять мальчика из дрожащих рук матери и прислонить к накрахмаленной до хруста рубашке - делом секунды. Теперь она могла кое-как разглядеть и оценить мсье Ламбуа. Лет сорока навскидку, лощёный, как аристократ, изысканный, будто денди, белокож и белобрыс почище любого северянина из тех, что вынужденно поменяли страну. Плодные воды и слизь, которые остались на трепещущем багровом тельце, испачкали не только ладони, но и грудь, но этому господину, казалось, было всё равно. Тот, кто не дорожит чужим мнением. Пожалуй, анархист, как те, кто организовал сопротивление в столице. Но явно не бунтарь. И вовсе не человек. Теперь, с глазу на глаз, Мишель поняла это куда как отчётливо. - Сударь, кто вы? - пролепетала она. - Эльзасец или лотарингец?- Он усмехнулся. - Возможно, во мне задержалась и эта кровь, как многие иные. Густая германская. Тягучий британский эль. Благородное игристое вино из местных виноградников. Моё имя для братьев и сестёр - Хьярвард, но и оно не означает национальности. Только принадлежность к клану, если ты поняла. - Вы логр? С самого начала похожий аромат, да. - Мы называем себя диргами, у нас иное представление о своей сути и назначении, чем у вас. Я хочу удочерить твоего сына. - Зачем вам урод? - Мишель как-то пропустила мимо ушей странное выражение. - Он не таков, вернее - не будет таким, если о нём хорошенько позаботятся. У смертных подобное бывает куда чаще, чем у нашего с тобой народа: частицы внутри клеточного ядра делятся неверно и прилипают друг к другу не в том сочетании, которое привычно. Ты слыхала о Рудольфе Вирхове и его учении или он для тебя - просто очередной бош?- Я.. я должна дать ребёнку грудь, - кое-как проговорила Мишель. - Возможно, у меня тоже возникнет молоко - как у собаки, которой подложили чужого щенка, - хмыкнул «мсье Ламбуа». - Не беспокойся, уж мы найдём выход из положения. Тем более что нежная мамаша в тебе только что помышляла насовсем избавиться от своей почки. - Убить птенца лучше, чем обрекать на муки, - возразила Мишель. - Ответственная мать, право. Успокойся - никто из нас не будет подвергать это создание рискованным опытам. Мы отлично знаем, что такое кормить и ухаживать. Но поскольку и ты в этом дока… Я заберу дитя с радостью, но поставлю условие. - Мадам говорила, что если я отдам ребёнка в сиротский приют, то возьмёт меня кормилицей: своей личной камеристке она доверяет больше, чем кому иному. Я отказалась, но…- Они пока не нашли надёжной няньки, а их сын уже на подходе. Ты пойдёшь и согласишься. - У меня другое молоко! Мсье Ламб…Мсье Хярв…- Я знаю, - он кивнул. - Лишь оттого ты и воспротивилась. Это было недальновидно. Скажешь, что твоя девочка родилась мёртвой: так надёжнее и меньше вранья. - Потому что девочки не было и никто не спросит, почему я её не навещаю. - Разве что могилку единожды в год. Мы это устроим, - Хьярвард кивнул снова. - Но зачем и как…- Ручаюсь, у тебя хватит жидкости, если ты по-прежнему будешь подсасывать у людей. Розоватый цвет молока объяснишь тем, что дитя жадное и сильное, чуть соски тебе не отрывает. Кусается - у него рано прорежутся зубки. - Но…- Пока мы здесь, вы с малюткой Полем будете наносить визиты его молочному брату Трюггви. Я думаю, именно таково будет его истинное прозвание: возможно, я даже признаюсь кое-кому, что он - твоё кровное дитя. Месяца через три, когда он выровняется. Это чтобы мадам вошла в понятие, а месье не ревновал - или наоборот, а? И тоже, дай Бог, приложу усилия к воспитанию обоих детей. В старинном смысле: вскормлению или пропитанию. - Не поняла, - обречённо вздохнула она. - Молоко дирга может быть своеобразным источником Иппокрены. Игры творческих начал в смертном человеке. И твоё, и в куда большей степени моё. Видишь ли…Хьяр помедлил. - Видишь ли, лет сто назад я задолжал миру поэта. 6. СиндриДома у нас живётся очень весело. Птички-почки щебечут во всех укромных закоулках, клюют поклёвку и гадят на лету. На слух, вкус и запах даже приятно: не то что человечье гавканье. Сестра-мамуля Рун режет, перелицовывает и штопает всё подряд, что подвернётся под хирургические ножницы с иголками. Дедуля Хьяр на вполне законных основаниях что ни день шпилит лапочку Трюггви в нетопленой - на британский манер - спаленке. Типа для закалки: греются одним совместным пылом. Они даже типа повенчаны - не в правоверной Стекольне, ясное соло: в Швицерланде, штадт Генова. Веяние времени, вещает наш дедусь. Умора слышать такое от перса, зацикленного на проблемах вечности. «Смерть - оборотная сторона жизни. Лишь изведав её, понимаешь, что, собственно, нет обеих: существует лишь одно прекрасно-изменчивое Бытие», - такие заявы я слышу поминутно. Но! Не в критические дни заказа и той мерзкой недели, которая следует за ними. Трюг, при всех своих мозговёртных умениях и патологической гениальности, характером ещё больший мальчишка, чем я. Или лучше сказать «девчонка»? Говорит, в детстве, лет этак до пятнадцати, его наряжали в короткие платья с кружевными панталончиками: пока дедуле Хьяру не стало западло играть в отцы-матери из-за игры совсем иных гормонов. В общем, мне на днях исполняется восемнадцать, Трюгу давно перевалило за сотню, а иногда гонит такой наив, что прям уши обвисают вялыми лоскутками. Судьбоносная роль, санитары Вселенной, правая рука света и левая рука тьмы и далее по списку. Это при том, что после посвящения он едва дотронулся до полусотни смертников. А что мы так долго живём, потому что заимствуем чужое, - об этом все семейные члены молчок молчком. Ты времени заложник у вечности в плену. Жизненная сила, которую дирги отбирают у наших страдальцев, очень даже конкретно переходит к ним самим. Дед бы сказал «страдников» и «без изъятья», мама фыркнула бы на мою «хилософию», сказав, что это ненаучно. Различная прочность клеточных оболочек, иное строение ядра, немного другой геном. (Другой в самом главном, между прочим. ) Добавила бы нечто про сосуществование, искупление, свободный выбор и такую-сякую лабуду. Но факт остаётся тем же фактом. До совершеннолетия никто из диргов не причащается чужой крови - но хиляет по городскому асфальту и сельской грунтовке самым распрекрасным образом. Растёт и мужает, как бурьян в перегное. Возможно, пользуется теми калориями, что накоплены предками, а может быть и нет. Но вот когда произойдет это самое - мигом перестаёт меняться. Двуногий консерв. Прекрасный духом и телом зомбак. Как-то не очень это вызывает симпатии, верно?По крайней мере у меня. Не слыхала ни об одном дирге, у которого бы получилось самовыпилиться из реальности. Который хотя бы попробовал. (Не слыхала - значит, нету или как?)Я хочу быть первой. Эксперимент - святое дело. Не принимать лекарств, продлевающих жизнь, плавно скользить в зрелость, старость и дряхлоту. По меркам человеков - это не суицид, а совершенно естественный процесс. Только когда вы заболеете, вы оцените здоровый образ жизни. Лишь когда умрёте, можно будет стопроцентно догадаться, что вы жили. Большинство людей прозябает с отчётливым ощущением, что окружающее до смерти им надоело. Я вот-вот присоединюсь к большинству. Наши вечные старцы - такие зануды! Ждать, пока тебе исполнится двадцать лет, а до того - губки в ниточку, ротик - на молнию, зубки на полке, язык на привязи. Кстати, а экстремальный спорт: гонки под косым парусом, боевые искусства, историческое фехтование, альпинизм, дайвинг, бобслей, паркур. Это поправка здоровья или самоубийственная склонность? Кто скажет?Наша отважная церковь считает, что последнее. Надо бы уточнить у тех из них, кто попроще, - мне всё такое очень даже нравится. Самое главное, в похожих науках я преуспеваю, в отличие от классических. Вот только беда: при общении с себе подобными у меня вечные проблемы. Похоже, я типичный интроверт. С людьми обхожусь проще простого: безответственный трёп меня не грузит. Вливается-выливается без натуги и особых проблем. А что такого? В Стекольне и окрестностях десятилетнее среднее обалдевание носит статус закона. Преступишь - нехило поплатишься. И хотя дирги легко умеют откосить - здоровье там или напротив, гениальность и по причине всего этого нужда в частных уроках - но нельзя же это делать всякий раз. Конспирация. Тем более что я резко выделяюсь на среднестатистическом фоне: рост метр восемьдесят пять без шпилек сорок второго размера, румянец во всю щеку так и полыхает, кровь с молоком, как говорится. И резко белые, даже не белокурые, патлы. Хваталки тоже не лезут ни в одни рукавицы: раньше я пялила мужские, а чтобы не болтались на костях и не рвались поверху, дырявила заранее и ушивала. Потом до меня допёрло, что проще сшить на заказ или научиться кроить-вязать самой. Ничего, я ж юный гений!В среднеобразовательном долбилище, как все целенаправленные мутанты и продвинутые дети, хватаю сплошные трояки и четвертинки с приговорами: вот если бы ты, Леночка, не была так несобранна даже в последний год обучения… В лени из преподов меня не упрекает ни один: с чувством языка у них в порядке. А что делать? Меня готовят к выпуску (и вылету) ещё и в совсем другом месте: это напрягает по самое не могу. Одна отдушина: отметелить по-чёрному городские миазмы, которые мешают плодотворно готовиться к экзаменам, и свалить на дальнюю дачу. Её купили по дешёвке на моё имя: не Подстеколье и не совсем юга, но вроде них. Сплошь меловые холмы и столбы, которые здесь именуются дивами, церкви и лесные заказники. Местами густой жирный чернозём. Сосны растут островками, дремучие дубы стоят привольно. А фоновая картинка - в реале Шишкин: ковыльные поля и нивы, посреди которых возвышается одинокий, коренастый представитель флоры, цветущие степи до самой каймы окоёма, полынь, шалфей, чабрец, тимьян и иссоп. Мёд, растворённый в тёплом дыхании ветра. И далеко в вышине кречет парит, покачивая широкими крылами. Самое что надо для заценителя одиноких прогулок под палящим солнцем - вроде меня самой. Ехать надо всю ночь, зато являешься на место ранним утром. Ну конечно, я привезла с собой полный рюкзак учебников. Какая-никакая человечья еда встречается на месте, а паковать горное снаряжение под бдящими взглядами родаков было неразумно. Вообще-то я фанат особого вида альпинизма, когда полагаешься на свои природные средства: не закидывать удочек и крючков, почти не забивать крепежа и ползти по склону ящеркой, вжимаясь в него всем корпусом. Что до меня - мне и того не нужно: когти на руках и ногах у меня покрепче молибденовой нержавейки, а длиной - сантиметров восемь-десять. Тоже рекорд. Как-то мерялись с Трюгом и кое-какими условными сверстниками: он, конечно, мужик, но не акселерат, а другие хоть и акселераты, но статью всё равно против меня не вышли - что «дали», что и «дью», без разницы. Тайский ножной бокс плюс индийский спорт раджей - поединки на ручных грабельках из стали. В смысле упороться можно от счастья. Правда, шрамы от прикосновения сотоварищей заживают мигом, так что всё ништяк. Я сбросила поклажу в домике под заплесневелым шифером, наскоро оглядела всё вокруг: проверить, не поржавело ли насквозь крашенное голубой нитроэмалью железо, которым здесь принято обивать снаружи навозную глину и хлипкий сосновый брус, и не завелся ли на дворе посторонний. Скажем, землеройка, дикий зобатый кролик или ручная эфа: не знаю в точности. Обулась в крепкие сандалии на широких ремнях и без носов - чтобы легко выходили ножные когти. Сунула в рюкзачок самодельные байкерские перчатки без пальцев, флягу с водой, аптечку и ксеноновый фонарик. Три последних позиции - для отвода глаз человекам. Хотя отводить понадобится, если уцопают на ровной земле. Стоит начать работу, то есть в моём конкретном случае восхождение, - как дирга накрывает такой особой «дымкой»: кому не надо, сквозь неё не видит. Меловое «диво» в виде толстоногой триумфальной арки я приглядела ещё в прошлый визит. При виде неё вполне себе верилось, что когда-то в далёкие времена здесь было море. Вполне обустроенный аквариум вёдер этак на миллион, с коралловыми гротами и дворцами из ракушек. Корка на поверхности была плотная: никакого сравнения со школьными и рисовальными мелками, которые сыплются, крошатся и пачкают пальцы. Пальцы и ладони они нехило царапают. Когда-то из этого материала возвели крепостные стены: я бы и туда вскарабкалась, но их давно уже стёрли с лица планеты. Они оказались довольно хрупкими - не выдержали удара цивилизации. Кажется, я начинаю говорить пышно, совсем как деда Хьяр. Гипнопедия, сказал бы Трюггви. В общем, чтобы прекратить словесный понос, я смерила горделивым взглядом объект, что высился уже метрах в пятидесяти от меня, и стала заново прикидывать, как и что. Если поднапрячься, на одной стороне там рисуется нечто вроде лестницы с нерегулярно выбитыми ступеньками. Натуральная показуха, если учесть, что неясно, какая цель была у воображаемого зубила: облегчить подъем, добавляя - или затруднить, уничтожая сотворённые природой выпуклости и впуклости. Однако если рискнуть, ветер окажется на твоей стороне: дует прямо в спину. Вжимает в пыльный склон и держит вмёртвую. Как только я подумала про это обстоятельство, оказалось, что я уже в метре от ровной земли. Передумывать и спрыгнуть можно, да не весьма халяльно. Муха ползёт дальше, вся в белом сиянии, что размывает ступени, словно кисточка акварелиста - краску. Утро начинается с противоположной стороны дива - я не такая лохиня, чтобы наплевать на солнце, - но тени отсутствуют и здесь. В точности как у посона Данте. (Не имею в виду ничего такого, Господи: встретилась в инете фразка - Джон Посон, архитектор света и пустоты - вот и состыковалось малехо. )Я застыла, прижмурилась и невольно представила, как буду при случае валяться там, внизу, вся в фиолетовой кровище, потихоньку сползаясь в кучку на глазах у потрясённых зрителей. Это если я от боли потеряю контроль над собой, а вездесущая вуаль скажет «вуаля». Летать мы, младшенькие, пока не шибко научились, только планируем, ага. Вниз и с жёстким приземлением. А когда раскрыла глаза - увидела конец лесенки. Далее, по моим наземным прикидкам, должно было начаться русло глубокого потока, по которому легко ползти врастопырку или прыгать горным козлом, соединяя противоположные склоны невидимой «верёвочкой». Но там был порог. И над очень горизонтальным порогом - вполне вертикальная дверь. Даже с начищенной латунной ручкой в виде симпотного дракончика с кожистыми крыльями. - Ни фигасе трип, - пробормотала я, тихонько общупывая в дубовую клёпку. - И куда это отворяется? Если наружу…Конечно, «это» услужливо втянулось в глубину вместе с моей правой рукой, инстинктивно взметнувшейся к туловищу тварюжки, и верхней половиной туловища. Левая рука с риском отдавить себе пальцы вонзилась в косяк, ноги болтались в воздухе - босоножки вырвало из песчаника с корнем, а на коленях, как их ни подгибай, коготков и клыков не появится. Хорошо, что дверь была тяжелая, инерция - мощная. Меня проволокло тощим пузом по камню и оставило в прихожей. Я вскарабкалась на четвереньки, потом стала прямо, удивляясь, куда подевалась знаменитая дирговская мощь. Впереди светилась тенистая галерея с закруглёнными сводами. Толстенные свечи на воткнутых в белые стены рогульках пахли воском и липовым мёдом. Ну, может быть, луговым или цветочным - не знаю. По ногам тянуло вольным ветром, факт образовавшимся без участия кондиционера. Пол был устлан каким-то сухим гербарием, который слегка ерошился и пружинил под ногой. Я подняла руку: немного подпрыгнуть - и пальцы коснутся потолка в самой верхней точке. Там то и дело попадались круглые бронзовые штуковины с гравировкой - тот же дракон, что на дверной рукояти, перемежался с четырехконечным крестом или мечом. Я давила на них, пробовала поворачивать на лету - никак не поддавались. - Ни одного выхода, сплошной вход, - сказала я себе. - Такой прикольный сеттинг. Повернуть назад и отчалить было бы полнейшим тупизмом. Нора с одним входом в любом случае нонсенс: не ты, так хозяин знают второй. Вот и отыщем сначала хозяина. Как только я так подумала, меня шатнуло вперёд, и мой бедный румпель воткнулся в побелку. Нет, в натуральную меловую или там песчаниковую перегородку. С небольшой дверцей из того же выдержанного дуба, на этот раз филёнчатой. - Глюки, - произнесла я вслух. - Ненатуральные. И вошла, повернув ручку-защёлку такой же работы, что наружная, но в виде летучей мыши с перьями. В келье было тихо и тепло. Никаких отверстий в стенах. Никакой мебели, кроме распятия, высокого матраса с покрышкой, тумбочки с чудным плоским светильником на ней и ночной вазой внутри - и кресла на колёсиках, с откидным пюпитром. На пюпитре боком стояла порожняя эмалированная миска, глаза прям затянуло в её пухлые розаны, и лишь потом…Старик в кресле почти сливался с прочей обстановкой, но факт ею не был. Хрупкое, глазастое тело в бесформенной серой хламиде и плюс к тому - в одеяле, стянутом вокруг тела вроде кокона, воззрилось на меня очень даже осмысленно и с юмором. - Я ожидал кого-нибудь покрупнее, - проговорил он, облизнув сморщенные губы. - М-м?- Девочка, я не имею в виду ваш баскетбольный рост. Вы ведь совсем юное дитя. Верно?- А с какой стати вы кого-то там ожидали? - обиделась я. - Вам что объяснить: технику действий или причину? Да садитесь на ложе, оно ортопедическое. Кокосовая стружка, пружины каждая в отдельном чехольчике. Экологический бархат. Ну, допустим, я приманил кого-то из вашего народа особенным запахом, как бабочку или пчелу. Аромэ и в самом деле царило специфическое: пресной еды и питья, изнурённого лекарствами тела, совсем чуточку - кала, пота и мочи. Вытяжка в камере была отличная, но нюху дирга это обстоятельство никакая не помеха. - Ладно уж, приманили. В колдовство я не верю. - А в свободу воли?Интересный получается базар. Философски заточенный. - В свободу воли - так себе. - Правильно. А в свободу выбора?- Верю. Он кивнул. - Так вот. Я почувствовал, что именно в эти несколько дней настал пик моей независимости. Особенная легкость разрыва уз. Не то чтобы мне совсем не нравилось моё тягостное положение. Видите ли, я наполовину парализован и к тому же привык к одиночеству. Настолько, что не будь у меня свободы покончить самоубийством, я бы уже давно отравился и сдох от одного вида всех этих волонтёров, сиделок и прочих христарадников. Я тут устроился так замечательно, что не только прежде, но и теперь могу обслуживать себя всю неделю напролёт. - Ох, а почему дальше так не получается, дядюшка?- Прости, малыш. Как тебя…- Синдри-Искорка. Я должна была назваться первой, что ли?- Отец Пелазий. Крокус, Шафран, где-то даже Первоцвет.

- Священникам церковь запретила покушаться. - Как и всем. Только вот мне девяносто лет с солидной прибавкой. Говорят, у молодых самоубийство - мольба о помощи, которую никто не услышал, у стариков - только мольба о смерти. Помочь-то можно почти всему и практически всегда. Вопрос - каким образом. Допустим, по большому счёту мне не хочется больше ничего. - Но это в точности наоборот, - вдруг я вспомнила еще один афоризм из цитатника, содержимым которого мы перебрасывались. - Самоубийца именно потому и перестаёт жить, что не может перестать хотеть. Это Шопенгауэр сказал. - Ты от природы умна и учёна, как все пралюди. Логры. Дирги. Я пустила промеж ушей то, что меня удивило: успею ещё подумать насчёт троглодитов. - Так пойдёшь мне навстречу? Если что-то у меня выходит не по правилам и ты отказываешься - зачем я буду тратить время на договорную болтовню. Мне это, представь себе, нелегко без морфина. Одышка доняла и в лёгких как огнём палит. - Каждому из нас суждено умереть - но не стоит класть голову в пасть льву, - провещала я нечто в восточном духе. Саади Ширази, кажется. - А кто здесь лев - ты, что ли?Он даже чуть приподнялся. Коварная миска только того и ждала: сорвалась ему на колени, потом на гладкий пол и поскакала дальше, расплёскивая со дна жидкую харкотину. - Так. Синдри, ты точно не знаешь всего обряда. Не умеешь вести разговор по чину. Судя по всему, у тебя это вообще впервые. Так какого же рожна, извини, ты идёшь сюда без сопровождающего?- А я вовсе не затем, дядюшка Крокус, - пробормотала я. - Порочное любопытство, знаете ли. Адреналинчику в катакомбе хлебнуть. Мы никак не могли договориться насчёт брудершафта. По крайней мере такого. - Ладно, ныне отпущаеши. Жаль, в кой-то веки граница по мне проходит. Такая штука вроде мембраны: здесь мы с тобой, там - Великое Может Быть. Может, ещё успеешь послать мне своих взрослых. Да, ты возьми в ящике тумбочки, мне упаковку хорошего зефира принесли, на агаре, свежего. Наверху, в саму тумбочку не лазь. Я уже не смогу. - Я тоже. Наверняка горшок в нижней части был, скажем так, не очень мытый. Опорожнялась посуда факт над малой дыркой в полу, куда экономно сливали все ополоски. - Синдри, я ведь знаю, что вы умеете кушать. Только вам это не очень нужно. Сказал это - и понял. Сначала одно, потом другое. Нет, я бы сумела одолеть первичную брезгливость, но как-то враз поняла, что никаких прощаний сейчас не будет. Что отцу Пелазию именно что требуется скалолаз и авантюрист. С пустым желудком. - Родичи далеко, а перемещаемся мы не одним махом, - ответила я с ледяным ужасом в душе. - Давайте уж как-нибудь сами. Вы точно-точно жалеть не будете?- Деточка, у меня была такая разнообразная жизнь, что ты удивишься. А теперь только и осталось, что плеваться в стерильный сосуд. Ну да, можно согласиться на медицинскую суету вокруг дивана. Кресла там, матраса, ну, ты понимаешь. Но лучшего времени явно не предвидится. Боль, тоска, тягомотина, забери меня, Господи, и прочее. А Он скажет: «Я ведь тебя давно уже куда надо послал». - Только я не очень умею насчет зубной наркоты. - Да полно тебе. Со сверстниками, что ли, в кустарнике не возилась? Шрамики от чужих когтей у тебя совсем свежие. А после боя вы же друг друга лечите.. хм… вливаниями. И устраиваем озорную тусню на манер щенков. От эндорфов голова делается свежая-свежая и звонкая, в теле никакой усталости, в том числе и там, где пониже. Обмен ихором - тоже часть любовной игры. Нет, но откуда он знает? Исповедником нашим работал?- Дядюшка, вы не обижайтесь, если я…ну того…больно вам сделаю. - Что ты. Только скажи твоим старшим: пускай не дожидаются, пока из меня получатся нетленные мощи. Тут воздух, как в лавре, а в стеклянную витрину мне класться неохота. Всё получилось на автомате. Кажется, с морфином я перестаралась, а пробовать чужую кровь было так же кайфово, как впервые закрутить косячок. Типа спасибочки, но второго раза не нужно. Если вас ещё не корёжит от моих признаний, добавлю, что совесть меня не угрызала. Вроде как баюкать младшего братика. Да, я ещё напоследок вынула старикана из кресла, распрямила и уложила на матрас, а потом с головой прикрыла его драным пледом. Он ведь и сам мог так устроиться, верно? И вообще - не к лицу новообращённому диргу заметать следы, будто он преступник. Возвращалась я по коридору, обставленному по обеим сторонам дверьми. Должно быть, отец Пелазий умел отводить глаза. Кажется, такое состояние, как было у меня, называется «ментальной слепотой». Таким оно и оставалось на некоторое время: надо же, и в головку не стукнуло поискать за одной из ближних к келье дверок лифт с противовесами, на котором прибывали-отбывали обычные посетители!Как сползла вниз с горы - вот этого никому не скажу. Самое жуткое, что было в моей молодой, неокрепшей жизни.

А на следующее утро, представьте себе, заявился душа-моя-Трюг. И первое, что сказал, вытащив похмельную меня из постели:- Чего смартик отключила? Наши волнуются, как твоё крещение прошло. Я впялилась с него прямо-таки восьмигранными очатами. - Анахореты не любят, чтобы дирги ходили парой, - добавил он. - Напоминает им адвентистов Седьмого Дня. - Вот засада! Ну, ты и паскуда, кун. - Не один я, тогда уж мы все, милейшая тян. Посуди сама: ты бы согласилась, если бы тебе расписали всё как есть? Факт бы отказалась с негодованием. - Ты ещё зубками скалишься?- Синдри, если б не этот случай подвернулся - было бы куда хуже и тошнее. А что я вообще не хотела ничего такого. Что думала завязать…Нет, я была идиотка, и притом идиотка вдвойне. Первое: дирги смертны, но в любом случае не как люди. Чужая планида мне никак не грозила. И второе. Будь я человеком - мне что, хотелось бы испытать, каково быть немощной, дряхлой, набитой хворями по самую верхнюю пробку - и от всего этого глухой к верхним зовам? Такой, каким страшился стать дядюшка Пелазий?Я хотела бы для приличия ещё повыламываться перед Трюггви. Ну, типа того, что такому уважаемому попу-исповеднику диргского народа полагался бы сильный муж. Тем более что так принято: вспо-мо-ществование в будущих родах одному и какая ни на то реинкарнация другого. Я если и сумею внести частичку этого шафрана, то в одну почку-девочку. И прочее, и прочее…Только в форточку прямой цитатой из писателя Набокова влетела коричнево-золотая бабочка вполне тропических размеров; описала круг под потолком и легко выпорхнула назад. Разумеется, это дурацкое совпадение, но глаза у неё на крыльях были такого же голубого оттенка и так же обведены густо-серым, как у моего первого человека. 7. ТрюггвиНарод мы чадолюбивый, оттого содержимое наших семей способно вызвать у посторонних не один вопрос. Ладно - взрослые, чей наглядный возраст колеблется от двадцати до тридцати пяти. Ладно - «почки»: месяцам к четырем внеутробного развития они уравнивают себя с человеческими детёнышами во всём, кроме подвижности и болтовни. И сообразительности: поэтому при случае легко переносят маскировочный свивальник и кляп в форме соски-пустышки. Это когда к диргам заявляются гости. Гораздо труднее приходится их родителям, когда они пытаются объяснить, кто из младенцев чей. Вернее, сочинить по этому поводу приемлемую сказочку для непосвящённых и посвящённых наполовину. Как говорится, врать легко, трудно сговариваться. Если учесть, что уровень диргской откровенности должен очень тонко изменяться в зависимости от собеседника-человека (вот с покойным Пелазиусом было легко - он был посвящён почти во всё, что мог понять), - все не-смертные постоянно балансируют на грани срыва. Дети в нашей семье подкопились совсем недавно. Мы с Хьяром сотворили в узаконенном браке двоих мальчишек - одного он, другого я. Так иногда бывает с удачно слаженными парами. Руна уже после Синди отъединила от себя ещё девчонку. Не в таком толерантном обществе, как современное, отцом всей звёздной тройчатки считался бы Хьяр. Нет, пожалуй, что и я: приёмная дочка не годится и в любовницы, не то что в жёны. Сами детишки тянутся к родной крови - никакой мистики, просто нюх у них щенячий, - и это сильно ухудшает нам конспирацию. Мордахами они мало друг на друга похожи, хотя пепельно-блондинчатый генотип выручает. Кроме того, своих крестильных имён - Ивар, Марта и Влад - наши почки не любят. Уно, Дуа, Тре - куда ни шло. А Истинные Имена наши потомки получают, когда вполне проявятся склонности и характер. Вот и притворяйся после этого нормальной полинуклеарной общиной… По всему по этому мы вынуждены приспосабливаться и вписывать себя в исторический контекст. Внутри наши большие дома напоминают, в зависимости от ситуации, - анабаптистскую коммуну, сообщество хиппи или чистенький сквот, заставленный антикварной мебелью. За патриархальную семью типа деревенской или сектантской мы сходить не пытаемся: очевидные прародители - ну, предки, родаки, шнурки, - просто не имеют шанса попасться на глаза посторонним. «У вас тоже имеются дома престарелых?» - спрашивают наивные приятели из смертных. Ага, счас. Когда дирг или диргесса перестаёт выглядеть на сорок, от силы сорок пять (имеются в виду представления двадцать первого века), ему самая пора подумать о совершенном уходе. Как - уже было по сути описано. Стал на выложенную базальтом площадку посреди ночной равнины, раскинул руки, а потом одно резкое волевое усилие - и живой костёр. Это практически не опасно для окружающего. И не страшно: возжигать и тушить нас тренируют. Жгучий укол напротив сердца или резкое сжатие в районе диафрагмы - а дальше всё зависит от твоего самообладания. Ручаюсь, Искорка боится не нашей жизни. Она не хочет такой вот смерти: стать прахом на земных ветрах. Оттого и бунтует, мечтая о доле простой смертной гражданки, - даже сейчас, когда её счёт, наконец, открыт. Потому что за большую часть людей решает нечто или некто. Нам, если мы не хотим пресмыкаться до второго потопа, приходится распоряжаться собой по личному усмотрению. Возможно также, что робость - чисто женская реакция. Для того, чтобы его возлюбленный сын (сын тире возлюбленный) этак не трусил и, кстати, не производил на свет андрогинов, папа Хьяр подсовывал ему для исполнения наиболее героические суициды. Свойственные крутым мужчинам. «Боль и страх не абсолютны, - учили меня старшие. - Испытывать их - что вести лодку меж камней, по бурлящим пеной порогам. Опытный и смелый лавирует, труса может захлестнуть с головой». Получаем ли мы такое знание вместе с человеческой кровью, думал я. И сомневался. Но всё же когда приспело моё совершеннолетие, подчинился приёмному отцу - других титулов для него у меня пока не было. Шёл к концу девятнадцатый век. Семь тысяч человек погибли от грандиозного землетрясения в просвещённой Японии эпохи Мэйдзи. Эхом будущей мировой бойни прогремели выстрелы в Майерлинге, лишив Австро-Венгрию кронпринца Рудольфа и его возлюбленной Марии Вечоры. Париж вознёс к небу Эйфелеву башню - пока не символ, скорее жупел и путеводный маяк для всех потенциальных суицидников. Невдалеке от собора Сакре-Кёр открыли кабаре «Мулен-Руж», в России - Высшие Женские Курсы. Мормоны отказываются от многожёнства, крутые амазонки Дагомеи - от службы в королевской гвардии: впрочем, и то, и другое - под давлением превосходящих сил противника. Электричество, телефон и радио создают для человечества грандиозную возможность распространять горячие сплетни, а нам - быстрее связываться с клиентами. В Британии родились метро и Шерлок Холмс, в Соединённых Штатах Америки - баскетбол и электрический стул. Мир успешно двигался по дороге прогресса. Но по-прежнему самым лучшим способом расплатиться с долгами для мужчины была пуля в висок или рот, как описал сие Дюма в модном тогда романе «Граф Монте-Кристо». Жили мы тогда в Хэмпстеде, не рискуя глубоко погружаться в Великий Фурункул, и занимали вместе с четырьмя другими небольшими семействами недурной кирпичный особняк, чьи два этажа с высоким фронтоном благополучно пережили Великую Чуму и Большой Пожар. Слуг у нас не было, мы редко такое себе позволяем. Просто кое-кто из наших играл роль «***** и *******», а кое-кто - «господ студентов из колоний», которым покровительствовали их номинальные хозяева. Вряд ли под колониями подразумевалась Индия. Чуточку не та масть, однако. В ответ на телефонный звонок мы с отцом не без некоего труда наняли кабриолет - простите, кэб. После выхода в свет «Этюда в багровых тонах» на этот вид транспорта возникла эфемерная мода. Всем было интересно заглянуть в лицо тому, кто правит лошадьми, независимо от того, сидит ли он на козлах или на запятках. (Хм. По мере того, как я это вспоминаю, моя речь всё больше архаизируется. Запятки - и вообще не о том. )Двухэтажный особняк был расположен в Челси - из тёсаного камня и очень респектабельный, он больше других на улице потемнел от смога и вроде бы весь поник, начиная с крыши, откуда на тротуар спускались фигурные водостоки. Мы отпустили кэбмена и позвонили в высокую дубовую дверь. Открыла нам немолодая женщина без наколки и фартука, в простом тёмном платье, без лишних слов поклонилась и указала наверх. Хозяин ожидал нас в кабинете, слегка похожем на тот, который лет через сто растиражируют в сериале про Бейкер-Стрит: книжные полки в нишах, галерея верхнего этажа, нависающая над диванами, креслами и столиком нижнего, на столе - трубки, бокалы, скомканная льняная салфетка и бутыль хорошего бордо из французских виноградников. Точную марку я не запомнил, да и странно было бы для того, кто не пьет спиртного. Но вот лицо нашего клиента и как он был одет - это отчего-то врезалось в память накрепко. Высокие скулы. Чёрные, как смоль, жёсткие волосы и такие же глаза с упрямым выражением. Сросшиеся на переносице густые брови. Тонкие губы, почти коричневые, и нос с горбинкой. Наш хозяин как две капли воды походил на тех демонических героев, что так любили описывать сёстры Бронте. Совершенство изысканной и чарующей некрасоты. Недавно Британия открыла для себя Страну Восходящего Солнца, и через границы хлынул поток изысканных и легковесных фальшивок. Но это стёганое косодэ с едва заметным рисунком криптомерий и широкие хакама поверх него выглядели настоящими. Когда-то их носили всерьёз. - Нам нужно называть свои истинные имена или спрашивать ваше? - спросил Хьярвард после церемонных приветствий. - Нет необходимости. Мой предок числился среди тех, кто помогал вам укорениться на острове, и с тех пор вкладывать в вас деньги под минимальный процент было нашим семейным делом. Ваши настоящие имена я знаю, мистер Хьярвард и мастер Трюггви. Хотя юного джентльмена мне представили впервые- И мы знаем ваше, мистер Гордон. - Возможно, оттого с меня снимается обязанность исповедоваться?Мой Хьяр пристально глянул ему в глаза:- Не хотелось бы. Мальчик не так давно отпраздновал своё совершеннолетие, так что понимаете сами. - Должен набраться опыта? Ладно. Я стою на пороге банкротства. Если о нём еще не объявлено в специальном суде, ведущем дела несостоятельных должников, - то это не более чем поблажка. Всё началось с краха знаменитого Банка Глазго. Я не был таким простаком, чтобы ничего не знать об усилиях директоров удержаться на плаву. Но достаточным безумцем, чтобы сначала вкладывать немалые средства в ценные бумаги, цена которых была намеренно вздута, а потом удерживать их при себе даже когда почти не стало надежды. Из чувства солидарности, что ли. В правлении были, как я полагал, мои друзья, и они сами скупали свои акции, чтобы удержать высокий курс. Это понятно, что управители банка переводили деньги в другие финансовые учреждения на счета родственников. Я же не подозревал воровства столь наглого и банкротства столь мошеннического. теперьНу, а потом, когда скамья была сломана о головы, я оказался в числе пострадавших вкладчиков. Нет, тогда мне удалось выстоять. Если бы ещё не афёра торгового дома Герлдстонов, куда я вложил практически все свободные средства и заёмные деньги…- Идея обратить фунты стерлингов в сырые алмазы не так уж плоха, - отозвался мой отец. - Сейчас цены на них резко упали из-за разведки нового месторождения, но обработанные камни по-прежнему котируются высоко. Репутации самих Герлдстонов крепко повредила та уголовщина, в которую они ввязались; попытка насильственного брака с богатой родственницей и покушение на её убийство. Это бросило тень на все их начинания. Но, уверяю вас, сэр Гордон: года через два-три молодая наследница с супругом восстановят честь дома и решительно переломят ситуацию. - У меня нет этого времени, - спокойно ответил тот. - Мне рекомендуют скрыться из страны, но это бесчестно и не решит ничего. Однако…- Буквально на днях парламент принял билль о раздельном владении имущества в браке, - папа Хьяр с готовностью подхватил оборванную реплику, так что я даже заподозрил нарочитость. - Косвенный плод суфражизма, - усмехнулся наш собеседник. - Мужчинам расхотелось платить по долгам, которые делают их супруги. Сами же представительницы слабого пола увлеклись работой и мелким предпринимательством и не желают, чтобы муж бил их, вымогая заработанное, а суды оправдывали домашнее насилие. - В известной мере за это следует благодарить отца и сына Герлдстонов, дело которых переполнило чашу, - кивнул мой старший в роде. - Некое время назад я значительно пополнил имущество моей жены и дочери. Они страстно любят недорогие ювелирные украшения из колоний, вы понимаете. И если я поведу себя так, как ожидает от меня общество, ей достанется богатство, не слишком обременённое долгами. Кредиторы легко пойдут на отсрочки и уступки. Гордон вздохнул и очертил между собой и нами полукруг одним из своих чудных носков - белых, с застёжкой на щиколотке и с большим пальцем, выставленным вперёд, как указка. - Вы жертвуете собой. И одновременно делаете уступку общественным приличиям, - сказал отец. - Да. Смешно подумать, насколько всё обставляется церемониями. Вполне возможно, что человек кончает с собой из чувства самосохранения - лишь бы избежать грязной суеты вокруг своего угасающего тела. Так вы удовлетворены или хотели бы ещё кое-что услышать?Мы с батюшкой кивнули одновременно, как будто наши головы соединял некий механизм. Китайские болванчики. Снова Восток. - Тогда осмелюсь попросить об одной не совсем обычной услуге. Сразу после того, как я потеряю сознание, возьмите это, - Гордон отодвинул салфетку, и из-под её что-то длинно сверкнуло, Дуло револьвера, понял я. Незатейливый и надёжный «Британский бульдог». - Выстрелите мне в висок, - тем временем продолжал он, - а потом уберите ткань и положите рядом с рукой. Постарайтесь найти естественный угол выстрела. Отпечатки пальцев на рукояти я уже оставил и, надеюсь, Скотланд-Ярд удовлетворится увиденным. На наших лицах отразилось лёгкое удивление. На физиономии отца, по крайней мере. Я среагировал куда более выразительно. - Всё наоборот, - заметил мой Хьяр. - Мы являемся ради декорума, но не чтобы потворствовать лжи и трусости. Почему бы вам самому не взвести курок и не нажать на гашетку, если для приличий необходимо именно это?Гордон покачал головой. - Возможно, да: трусость. Однако иного рода, чем вы полагаете. Не хочу, чтобы на той стороне меня упрекали, что я сам наложил на себя руки. Хотя бы это. Не противиться тому, что тебя убивают, - тоже грех, но, пожалуй, меньший, чем преодоление самого главного инстинкта.

«Самосохранения. Следующий после него - плодиться и размножаться», - подумал я сумбурно. - Мальчик сделает одно, я другое, - кивнул отец. - Но не даром. Вашей жизненной силой мы кормимся, однако помимо этого вынуждены вращаться в культурном обществе: снимать жильё, заказывать одежду у хорошего портного, отдавать детей в частные школы. На какую сумму вы не затруднитесь выписать чек?Сколько в этой фразе было насмешки и цинизма, а сколько простой констатации фактов, я бы не сказал и сейчас. Гордон не пошевелил ни одним лицевым мускулом. Извлёк из недр кимоно толстую книжечку и свинцовый карандаш, черкнул по листку, оторвал и вручил Хьяру. - Весьма бы рекомендовал получить в течение часа-двух. Позже все мои распоряжения будут опротестованы. Я бы смог выплатить и наличными, если бы вы об этом упомянули. А потом он раздвинул ворот, чуть запрокинул лицо и испытующе посмотрел на меня. …Мы, наверное, казались со стороны копией эротической гравюры «Буси и его шудо», во всяком случае, односторонней. Конечно, я тогда смотрел на живописную композицию изнутри, а не снаружи. Нет, я почти успокоился. Единственное, что меня волновало, - вдруг отец не справится с маркой оружия, причинит боль или выстрел получится чересчур громкий. Да, кстати. Себя самого я не чувствовал убийцей ни в коей мере - я только, по нынешнему выражению, «вырубил клиента». Подумывал, правда, что мы с Хьяром могли бы остановиться на этом и попросту удрать, прихватив чек, но отбросил идею с порога. У него - честь марки и у нас тоже. Честь марки. Когда мы спускались с лестницы, та женщина стояла у приоткрытой двери, вытянувшись в струнку, и вертела в руках копию платка, что Хьярвард уносил в жилетном кармане. Только изорванный в клочья зубами и ногтями. - Я войду в кабинет мужа через полчаса, - сказала она совсем тихо и со слегка улыбающимся лицом. - Ещё по крайней мере час уйдет на обморок - мой корсет, да и вся обстановка будут предельно этому способствовать. И лишь потом последует звонок в полицию. Вы вполне успеете выполнить его последнее распоряжение. Нет, эта верная жена самурая не подслушивала, во всяком случае, специально. Она знала своего мужа куда лучше нас обоих - вот и всё. А ироническое описание сцены с платком я нашёл много позже у моего любимого Акутагавы Рюноскэ. Когда решилась умереть и миссис Блеккингтон, оставив нам на попечение свою несравненную, свою прекрасную дочь. 8. ХьярвардЭтель Ривз, бывшая миссис Гордон Блеккингтон (имена взяты из головы и из повествования Трюга, а также неких дальнейших событий), распорядилась своим имуществом на редкость удачно. Или напротив - как кому угодно будет решить. Супругу своему устроила скромные, но достойные похороны - заострять внимание на скользких материях показалось ей неосмотрительным. Расплатилась с присмиревшими кредиторами - по более высоким ставкам, чем кто-либо настаивал. Распродала всё недвижимое имущество и часть движимого и удалилась с острова на континент. Как выяснилось, навсегда. Как выяснилось дополнительно, пятидесятилетняя женщина (двумя годами старше покойного мужа) оказалась в большой тягости. Когда прекращаются регулы, большинству из викторианских дам кажется, что исчезает всякая надежда на продолжение рода. Также большинство викторианских джентльменов полагает, что супруга - не сосуд для их эротических устремлений, тем более что бесплодна. На чём основывается их уверенность, непонятно. Вот почему в них напоследок взыгрывает мужское начало - это как раз ясней ясного. Смотри новеллу Юкио Мисимы о двойном харакири самурая и его жены, перед которым они любили друг друга с особенным, утончённым пылом. Если мои слова покажутся вам анахронизмом по причине того, что Мисима в то время ещё не родился, - подставьте имена двух пар: Генриха фон Клейста с Генриеттой Фогель и супругов Лафарг, которые жили и умерли раньше здесь описанного. Только в нашем случае дама не осмелилась наложить на себя руки. Возможно, потому, что почувствовала себя в тягости ещё до нашего прихода. Родилась девочка: крепкая, темноглазая и темноволосая, как отец, так что в авторстве никто не усомнился. Мать, кстати, - тусклая блондинка: предки были родом из Нормандии. Вот только отцовского ума дитя не унаследовало: ласковое, привязчивое, с приятной внешностью, но - классический случай дебилизма. Почти не говорит, чуть что - ходит под себя, на ногах не ходит практически вообще. (Стоило бы сказать - «не держится», ибо здесь неуместны даже потуги на юмор. )И поглощает все материнские доходы, состоящие из процентов от очень скромного капитала, которым обернулись лучшие друзья девушек. После выплаты всех долгов и покупки симпатичного домика на бретонском взморье. В городке с многообещающим названием Карнак. Разумеется, с Древним Египтом эти места никак не связаны. Здесь к материку примыкает полуостров Киберон, знаменитый, прежде всего, своими мегалитическими памятниками - дольменами, кромлехами и менгирами. Поле, на котором стоят мегалиты, разделяется чем-то вроде дорог. Кое-какие камни были утеряны, но все равно осталось около трех тысяч камней, выстроенных в десяток линий, ориентированных на запад или северо-запад. Говорят, что дольмены, возведенные за сорок столетий до пирамид, - самые старые из оставшихся на земле человеческих построек. Вторая история, связанная с Кибероном, - морское сражение Семилетней войны между флотами Великобритании и Франции, состоявшееся в бухте. Тогда англичане ухитрились уничтожить практически весь французский флот, осмелившийся напасть на их суда с большой дерзостью и без малейшей осмотрительности. Да что там - в конце концов был сожжён или захвачен весь наличный флот Франции без четырех кораблей, которые укрылись в устье мелководной реки. Должно быть, у них была более высокая осадка, чем у бриттов. Малые поводы рождают большую страсть. Третья история повествует о неудавшемся десанте эмигрантов-роялистов в июле 1795 года Узкая полоса земли длиной в двенадцать километров щедро залита кровью правых и неправых. Роялистов, республиканцев, аристократов и крестьян, солдат и духовных лиц. Вода и земля здесь пропитаны кровью. В остальном здесь прекрасно. Целебно всё: соль, йод, камень, песок и морские виды. Вот сюда-то и привезла миссис Этель свою скорбную головой дочку. Я считался другом семьи и оттого имел честь видеть дом, где они поселились. Массивный гранитный прямоугольник с черепичной крышей, доходящей едва ли не до земли, весь заплетённый кельтским орнаментом, на зигзагах которого прорастают готические цветы, стрельчатые окна и двери. Один обжитой этаж и обширная мансарда, забитая почтенной рухлядью. Внутри резная дубовая мебель, что буквально проросла корнями в нехитрую мозаику пола. В гостиной - тяжеленный по виду буфет с навершием в форме венца, богато украшенный цветочным рельефом, и такой же шкаф для одежды и белья с орнаментом в виде мифологических или героических сцен: люди, звери и кельтские кресты. Все обложено и оббито фигурной медью - замки, задвижки, накладные медальоны, даже гвозди. Стулья с высоченными спинками похожи на трон древнего владыки, стол - на алтарь с витыми ножками, В спальне - две широких кровати типа «lit clos», типичные коробки с распашными дверцами: здесь принято спать в шкафу, чтобы кутаться в тепло собственного тела. Кажется, именно из суровой климатом Бретани по всему миру двинулась мода на балдахины и «комнаты в комнате», а, возможно, и на двухъярусные лежбища для детей и арестантов. А ещё здесь присутствовал сундук совершенно неповторимого стиля, уникального даже для здешних мест, где все вещи несут двойную или даже тройную нагрузку. Широкая и длинная крышка - хоть ложись на ней, - подлокотники, высокая спинка; по фасаду, как и везде в доме, - выпуклая резьба и колонки с каннелюрами. Вот здесь по преимуществу и обитала юница Мириэль: чтобы не шокировать посетителей прямо с порога и быть под круглосуточным надзором матушки, в то время уже редко встававшей с ложа. Должно быть, проблемы с личной гигиеной подростка к тому времени утряслись, ибо наряжала её мать в роскошный наряд бретонки: складчатая юбка до пят с фартуком, обтяжной лиф, откуда выбивалась блуза из тонкого батиста, а самое главное и нелепое - парадный куафф на гладко причёсанной головке. Куафф, то есть буквально «причёска», - это сложнейшее сооружение из накрахмаленных кружев, имеющее вид опрокинутого дном кверху ведра, крыльев бабочки или колонны высотой в нельсоновскую. Дома такое не соорудишь - существуют специальные мастерицы-крахмальщицы, я даже не был уверен, что подобный хай-класс имелся в самом Карнаке. И вот что интересно: в комнате экскрементами не наносило вообще, больным телом - также. Возможно, благодаря хорошо подобранной отдушке, напоминающей утро в росистом саду: на запахи трав и луговых цветом навиваются тонкие струи индийского жасмина, временами расходясь и приоткрывая смолистый стержень благоухания. Стоило девочке слегка двинуться - за ней шлейфом тянулись свежие запахи мяты и сосновых игл. И еще нечто знакомое скрытно таилось под благовонием - то, к чему я привык настолько, что обращал внимание лишь в непривычном контексте. Близкое к коже, как у нас говорят. Что ещё приходило мне в голову. В Бретани слабоумных до конца жизни обряжают в детское, невзирая на пол: незатейливое платье и панталоны. До конца жизни брозег, то бишь «носящий женскую одежду», обладал ещё и длинной бородой, чем отличался от гладко выбритых бретонцев. Существо никакого пола. Скиталец всех земных дорог. Но вот госпожа Этель намеренно и всеми возможными средствами подчёркивала взрослость, женственность и даже избранничество своей родной крови и плоти. И заодно - то, что её потомство принадлежит не дороге, но семье и дому. Кажется, девочку плоховато слушались руки или она стеснялась. В моём присутствии матери приходилось кормить её с ложечки, да и то после долгих уговоров. Грубая местная пища, отчасти похожая на принятую в Стекольне, - гречневая и овсяная каши, пресные блины, варёный картофель и густая мясная похлебка со свёклой и морковью - не для нормального желудка. Если Мириэль и соглашалась отведать чего-либо в моем присутствии, так лишь деликатесной рыбы, мидий и иных даров моря. Также ни разу меня не отсылали из спальни, чтобы дать Мириэль возможность воспользоваться судном необычной формы - с вытянутым носиком, который просовывался под пышную, как восточный мак, юбку. Нечто нарочитое виделось мне в этом - или неземное? Однако домысливать было недосуг. Парадокс диргов. Исключения подтверждают правило, даже если их больше, чем самих правил. Мы не производим из людей себе подобных, потому что у нас несколько иной, как теперь говорят, генетический код. Межвидовое скрещивание теплокровных может дать хилый плод и евнуха, прекрасный плод, не дающий поросли, - но иногда и существо, во всех смыслах безупречное. Пример собаки и волка стоял у нас перед глазами ещё раньше, чем о нём начал рассуждать Конрад Лоренц. Но тогда рядовые великой Темной армии лишь смутно догадывались об этом. Отчего мы (вернее, мы с Трюггви) вообще наблюдали за матерью, которая вступила с природой в неравную битву? Из ответственности за одного наших клиентов? Нисколько. Такие эмоции до нас не достигали. Наши закрома пополняло слишком много народу разного склада. Благодаря необычности того случая? Возможно. Плод, в широком смысле произрастающий из того лондонского курьёза, сулил нечто такое же смутно узнаваемое, как и парфюм нашей живой статуи. Нет, я, пожалуй, кривлю душой, силясь задним числом оправдать своё назойливое внимание к безумной девочке. В конце девятнадцатого - начале двадцатого веков мы были заняты по всему миру, и везде происходило или ожидалось нечто невероятное. Многие из смертных балансировали на грани меж унынием и пафосом. Появлялось на свет несметное число наших отпрысков, по преимуществу мужского пола - знамение войны для людей, свидетельство бесплодия диргских женщин, куда более чутких к недобрым переменам, чем сильный пол. И по всей Бретани и Нормандии проявлялись и расцветали те силы, которые простонародье считает магическими. Я исколесил вдоль и поперёк Пампонский лес, Артурову Броселиану древности, и не отыскал там ни рыцарского оружия, ни заветного кубка со святой кровью. Через заливаемый волной перешеек я проник на Мон-сен-Мишель, где возвышается циклопический замок, невероятный настолько, что его сотворение приписывают сатане, проигравшему спор со святым. Но единственное, что поистине впечатлило мою всё испытавшую душу - мегалиты Киберона. Они сродни британскому Стоунхэнджу. Предание повествует, что именно отсюда вывез Мерлин главный камень для своего Хоровода Камней. Побывав в Срединной Земле и посетив Стекольну-на-Семи-Холмах, я сдружился с учёным путешественником и великим знатоком гор, который показывал мне меловые останцы на юге своей страны и с пылом утверждал, что фотографии не дают ни малейшего представления о величии этих «див» или «дивов». Он, по его словам, намеревался ходатайствовать перед императорским Географическим Обществом и самим императором о том, чтобы учредить рядом с хутором обширный заповедник, который так бы и назывался - «Дивногорье». К слову, позже он так и сделал, но немногого добился. Так вот, из его уст тоже прозвучало слово «Стоунхэндж». Движимый любопытством не вполне научным, я спутешествовал туда до Великой Войны. В селах, монастырях и часовнях мне рассказывали местные легенды, довольно-таки простодушные. О рае и аде, что можно почувствовать на вершине белоснежного Дива, о чудотворном предотвращении чумного мора, но больше всего - о двойниках. Будто бы некоторые люди встречали здесь своих знакомых, которые были моложе и красивее, чем позволяли им обстоятельства, или одеты не по сезону. К примеру, в лёгком длинном платье посреди зимы, которая, впрочем, тут еще мягче французской. С этими привидениями можно было поговорить и получить некий расплывчатый совет. До них вполне было можно дотронуться и ощутить их теплоту. Единственное отличие от прочих: они появлялись как бы из ниоткуда и исчезали там же - не успеешь глазом в сторону повести. Среди тамошних мела и чернозёма я не встретил ничего подобного: некому было предупредить чужака о будущих житейских потрясениях. Однако в Карнаке случилось иначе. Надо сказать, что мадам Ривз купила или заказала у ремесленника удобное кресло на колёсах - не инвалидное, но из тех, в каких специальная санаторная прислуга возит отдыхающих на модных курортах вроде Брайтона или Бата. В нём она вывозила дочку на променады, причем снимала с одного сиденья и перемещала на другое, поставленное рядом, собственноручно. От помощи нас с Трюгом мадам отказывалась под любым предлогом, так что сын отпускал ехидные шуточки по поводу девичьего целомудрия. К тому времени Мириэль созрела: кажется, у неё - с большим опозданием - начались регулы, что несколько усложнило матери жизнь. И, разумеется, они изъездили вдоль и поперёк всю косу, иногда останавливаясь на отдых в какой-нибудь деревне или просто неподалёку от какого-нибудь особенно приметного дольмена. Возможно, чтобы поесть или укрыться в непогоду. В то нежное сентябрьское утро тысяча девятьсот тринадцатого года стоял туман, и ряды менгиров выступали из него, как паруса старинных кораблей, выстроенных в сложный боевой порядок. Мы с Трюгом двигались, держась за руки, чтобы не растеряться. Два по виду ровесника - здесь нам приходилось называться кузенами, но всё равно от тех обвинений, которые испортили жизнь Оскару Уайльду, нас спасала одна покладистость местных жителей. Как истые бретонцы, они не умели глубоко погружать нос в чужие дела. Внезапно я увидел впереди тень, раза в два большую нормального человеческого роста, и указал на неё сыну. - Туман, - объяснил он кратко. - Конечно, туман всё отражает с увеличением. Театральный задник в лучах прожектора. Только ты вниз погляди: что именно в него впечаталось. Это была женщина, облачённая в народный костюм, настолько пышный и яркий, что краски его разгоняли вязкий полусумрак и ложились на ближний менгир ослепительным силуэтом. Золото, багрец, индиго и лазурь. Широкие ленты и оборки белоснежного куаффа птицей трепетали от порывистых движений, руки были широко распростёрты в танце, словно вторые крылья, чёрные волосы, распущенные по плечам, - третьи. И, вдобавок ко всему, она пела по-бретонски. За это я мог поручиться, хотя слова доносились до нас с пятого на десятое. Причём то была не старинная легенда, как можно было допустить, но дитя национального «крестьянского» Возрождения. Итог многолетних стремлений запретить бретонцам родной язык, которые потерпели окончательный крах. Здесь я постараюсь соблюсти прихотливые рифмы-перевертыши, свойственные древним образцам лирики, но никакая сила не передаст тёмного очарования этого голоса:Всех мужей на подбор, кого целует мой рот, Соблазняют из кружев мой рог и коралловый грот, И весельем плоти приважу всех, кто живёт:Саму смерть зачарую, коль её час придёт. - Шестикрылый серафим, - пробормотал Трюггви. - Отец, это ж полное колдовство среди бела дня. - С какой стати тогда поминать ангела?- Восхищаюсь. В этот миг девушка, которая вряд ли услышала наше перешёптыванье, скорее почуяла, остановилась и обернулась на голоса. Очи, от края до края залитые сплошной глянцевой чернотой, так что не было видно белка, пронзили нас раньше, чем мы оба успели понять, кто именно перед нами. Копия Мириэль. - Она же… пролепетал Трюг. Он не успел договорить, как видение исчезло. - Двойник, - докончил он. - Такой, как ты рассказывал. В меловых холмах. - В тумане, - ответил я. - Неверном. - Туман прибивает запахи к земле. То были её запахи. Тут меня не обманешь. О ком говорили мы оба, не было смысла уточнять. В конце концов нам пришло в голову нечто рациональное. - Сколько широких укатанных троп выводит отсюда к городку? - спросил я. - Одна вроде, - ответил Трюг. - Вроде или точно? Всё равно, идём-ка отсюда. Заметно потеплело, подул ветерок, пелена стала прозрачней или порвалась: лишь небольшие клочья запутались в ветвях и прилипли к коре тисов. Тропа была пуста по всей обозримой длине. Сын хотел было стать на неё, однако я указал ему на кустарник, что вырос у корней. Какое-то время не происходило ровным счётом ничего. Потом из самой сердцевины каменного сада выплыла некая вяло движущаяся точка. Она росла, приближалась.. Это было кресло на колёсиках, которое с усилием толкала перед собой мадам Этель. В кресле, потупив голову, неподвижно сидела её взрослая дочь. 9. Трюггви- Вот теперь пошли, - сказал мне Хьяр. - Не думаю, чтобы кто-то из двух обернулся, а если поймут, что мы за ними следим, - что же. Легче сложится разговор. Однако нам даже не пришло в умные головы, чем конкретно нас встретят. Дверь особнячка была закрыта изнутри на засов, инвалидную коляску факт успели затащить внутрь. Однако едва я дотронулся до дверной ручки, как она повернулась и вдавилась в центр моей диафрагмы. На пороге стояла Мириэль. - Входите скорей, - проговорила она как ни в чём не бывало. - Матушке плохо. Если бы мне знать…- А тебе вовсе того и не надо, - глухо донеслось из спальни. - Проводи джентльменов ко мне. Надо сказать, что обе женщины говорили с нами по-английски, причём дочь едва ли не безупречней матери.

Коляска была придвинута к одной из постелей, но Этель так и не вышла оттуда. - Сильный приступ, - объяснила Мириэль. - Может быть, разрыв сердца. Никак нельзя трогать. Едва успела лечь на моё место. Зачем было заставлять пожилую даму таскать тяжести, промелькнуло у меня в голове. Я глянул на Хьяра - он слегка покачал головой из стороны в сторону, будто отвечая на мои мысли. - Сэр Хьярвард, только ни в коем случае ничего со мной не предпринимайте, - сказала Этель. - Для умирающей я вполне прилично себя чувствую. Вы один обо всём догадывались или ваш молодой человек тоже?- Один, - проговорил Хьяр. - Я так полагаю. - Говорите. - Девушка практически не ест и не выделяет. Летящая, буквально крылатая походка. Весит так мало, что никому нельзя касаться, кроме посвящённых в секрет. Не по-человечески сильна. Узы на руках, ногах, губах и языке, наложенные специально, дабы дитя не выдало себя раньше срока. Хотел бы знать, кто именно это сделал и по какую сторону пролива. - По эту и с её полного согласия. И не мной. До того удавалось уговорить лежать тихо и косить глазами вовнутрь, - усмехнулась Этель. - Совершеннолетие наступает в двадцать один год, в точности по европейскому законодательству. Но нетипичное - ибо отчего-то физическое развитие замедлено так, как не бывает ни у обыкновенных детей, ни у тех, кто признан ограниченно способным. Клянусь, папаша употребил именно этот термин, который вошел в обычай лет этак через сто!- Я так думаю, с Мирой всё ясно. Но вот с её матерью…- Мать тоже логр, - Этель снова изобразила подобие улыбки. - Мы далеко не всегда понимаем в полной мере, кто мы есть. Мы едим и пьём - причём вовсе не насыщенное кровью дыхание. У нас могут быть нормальные дети от обычных людей. Мы так же, как они, страдаем от регул, поллюций, родовых болей и неудовлетворённой страсти. В отличие от наследников Чаши, мы даже болезням подвержены. Не говоря о смерти. И вынашиваем детей внутри, а не снаружи. - Мы и южане - наследники Чаши, вы - Клинка, - проговорил отец. - Сообщества диргов отличаются друг от друга лишь степенью анархии. - Но они с лограми - один биологический вид, разделённый на подвиды, - вмешалась Мириэль, видя, что мать начинает слегка задыхаться. - Ведь и ваше самоназвание напоминает если не о мече Экскалибур, то уж точно о длинном горском кинжале. - Я почти ничего не знала о других Древних Людях, кроме того, что они есть и могут помочь, - Этель отстранила дочку тихим движением руки. - Можете представить мой ужас, когда я увидела клычки под нёбом. Нет, еще раньше - когда зачала не ребенка, а наружную опухоль!- Дирга, - поправил мой отец. - Возможно, ваш покойный муж обладал скрытой наследственностью логра, и это подтолкнуло. - Не «возможно», - ответила вдова. - Оттого и понадобилось убивать его дважды. Хотя… я не подозревала, а он от меня скрыл. Не догадываясь ни о дочери, ни - тем более - о том, какой она будет. - Нас куда меньше, чем южан, - пояснила Мириэль. - Мы не держимся кучно и не стараемся непременно заключать браки среди своих. - Мы живём, сочетаемся и умираем по одной любви, - заключила её мать. - Всю свою долгую-предолгую жизнь. …Они уверены, что инициировать молодого логра может лишь кровь его блюжайшего родича. Немного - примерно столько, сколько выделяет из себя зрелая женщина. Возможно, такая жидкость и в самом деле творит чудеса. По крайней мере, там, в роще менгиров, она в единый миг развязала все узы, которые ещё оставались нераспущенными. Кончина пожилой дамы была мирной и безболезненной - нам даже не пришлось ей ничем помогать. Потом пришли скорбные, прифранченные мужчины в чёрных широкополых шляпах с лентами и серебряной пряжкой и чёрных траурных жилетах. Через день к ним присоединились и женщины. На похоронах Мириэль рыдала взахлёб, что, по-видимому, было хорошим признаком, и даже кое-как разговаривала. Отсюда я заключил, что мы, в общем, находились среди своих. Когда всё завершилось, Хьярвард сказал Мире:- Видел я здешних рыцарей Клинка и говорил с ними. Горделивые простолюдины. Они, разумеется, готовы тебя принять в своё условное сообщество, но, уж прости, будешь им лишней обузой. Дом они для тебя сохранят. Возможно, со временем пустят туда паломников или туристов, но не жильцов. - Зачем вы мне об этом говорите? - спросила она. - Дирга может воспитать и обучить только дирг, - ответил Хьяр. - Не логр и не человек. И вот что: тебе уже исполнилось больше двадцати. Самое время пройти через наш обряд и принять истинное имя. А магические камни отыщутся и у нас в Пристеколье. В общем, если кто поинтересуется, отчего Рунфрид так мощно заточена под генетику, - вот вам всем исчерпывающий ответ. Правда, только правда и ничего кроме правды, как говариваю наши друзья-штатники.

10. СиндриОйй. Ну и подарочек к совершеннолетию получился, анон. Нет, это я не о папочке Золотой Шафран, который был контрольной работой. Когда меня громогласно объявили перед собранием и выдали виртуальный диплом, сестра-мамочка Руна до кучи разложила перед моими глазами редкий анатомический атлас года этак девятисотого и древнеарабской работы. А может быть, люксембургский тысяча девятисотого. Тяжёлая мелованная бумага под слоновую кость, высокая печать, натиск иллюстраций в три краски. Типография неизвестна, напечатано за счёт автора. Картинки роскошные, со всеми аппетитными подробностями. Так вот, там был разрез репродуктивной системы андрогина. Все как мне говорили, но рядом была матка. В зачаточном состоянии, величиной с инжирину. Упороться! Это и была та загадочная вторая часть инструмента, на которую намекали. Не сросшиеся яйцеклады. Не внутренняя мошонка. Нет, ты не въезжаешь. Что мне говорили неправду, не всю правду и много чего, кроме правды, - даже не обсуждается. Ничего не докажешь. Вскрытие человека в те времена было очень сомнительным хобби. А уж не-смертного нечеловека, который умеет самовозгораться…В какие «те»? ЛОЛ. Думаешь, я вот счас укажу год издания с точностью до десятитысячного знака после запятой? Ну, думай себе. Нет, получается вот что. Мои дед и прадед по материнской линии (других нет, и это такие лулзы, ты бы знал) - оба логры. Катары, у которых не получилось сгореть в костре Монсегюра. Запечатлённые «совершенные». Ты знаешь, анон, что заурядный человеческий трупак и то остается целым - кости не горят, приходится их разбивать большими щипцами? Вот такие и уползли с места аутодафе, как только стража отвернулась в другую сторону. Напились крови мучителей и постепенно начали оживать. Забрали из тайников сокровища…как их…тамплиеров. Не фапай на желтяк и не перебивай. Самое главное имущество всё равно переходило по эстафете из одного тайного общества в другое. Тебе до него, как до молока из лунных доек. Часть - те, кто хотел и дальше кормиться по традиции, - осталась в Лангедоке. Остальные мигрировали на дальний север и там скрестились с местным населением. Я так понимаю, в ту пору они могли немного управляться со своей генетикой. Лучше, чем мы. А вот теперь - что хотела внушить мне Руна. Или не хотела, а просто так вышло. Я не человек. Я не логр, но могу стать им обратно. И даже человеком без дураков. Нет, не я сама - мой род и мой ребёнок. Два рецессивных гена диргости в логре дают доминантного дирга. Дирга-альфу. Два рецессивных гена человекости в дирге или логре могут дать человека. Если такой же логрочеловек, как я, или диргочеловек скрестит со мной шпаги… Ну, сделает мне внутриматочное или внутримышечное вливание. То, возможно, моя личная фига активизируется. И - возможно - за её стенку зацепится обыкновенный ребёнок, как на следующей картинке в этом атласе, которая изображает брюхатую человечицу в разрезе. Беременность пикрелейтед. Обратное мутирование, вероятность фифти-фифти. Нет, не считай, что если я мету перед тобой языком, то ты можешь меня вычислить по скрину, взломать защиту и напустить на меня пативенов. В форменные брюки вы все напустите, вот что. Нас берегут и ласково называют левеллерами, уравнителями возможностей. Перед нами благоговеют. Без нас им всем достанется разгребать по сотне суицидных дел в каждом энпэ ежемесячно да ещё подтирать выплеснутые наружу мозги, соскребать клюквенный кисель с асфальта и молофью из-под солидного крюка для ванных полотенец. Извини за конкретику. Ну, а если на нас решат конкретно наехать - мы показываем нердам вроде тебя только концы верёвочек, которые легко обрубить. Острым-преострым кинжалом. Очень близко к вашей стороне. И вайпать ты меня тоже не будешь. Себе дороже. Откуда ты знаешь, что мой пруф в голом и беззащитном виде - подстава? На самом деле это так и есть, потому что в жизни я куда лучше. В натуральную величину и с наружной температурой тела тридцать восемь и пять по Цельсию. Как собака или кошка. Это с наружной, а внутри, в дырочке, - можешь себе предста…Заказать меня обычным порядком? Послать реквест по дипнету? Нет, ты это серьёзно, кун?Ойй. Я прямо кончаю вместе с твоей милой жизнью. Твоя бессмертная лоли-тян ждет твоего инвайта. Не вздумай принять игру за реал. Только не это, тупица хренов. Подпись: ЮЗЕРНЕЙМ. 11. РунфридВо мне мистическая бретонская, кельтская кровь сочетается с бретонской же тяжеловесной рациональностью. Что мои родители получили на берегах туманного Альбиона - не знаю, но, должно быть, поровну и того, и другого. У обоих в роду числились и рыжеволосые скотты, и синекожие англы - род отца превосходил своей знатностью Вильгельма-Завоевателя, только что располагался в основном с левой стороны гербового щита. В общем, по всему по этому я куда больше понимаю мою Синдри, чем остальные представители семейства. Во всяком случае, тешу себя надеждой что понимаю. Она до сих пор тинэйджер, хоть ей перевалило за второй десяток. С нами, долгожителями, такое случается. Удивительно красива, если слегка уменьшить масштаб. На одной из иллюстраций к ирландскому эпосу таким изображали Талиесина - Серебряную Прядь: светлые волосы до плеч, смугловатая кожа, точеные черты лица, фигура, стройная как лук. Способность ко всем говорам и всем ремёслам. Если Трюггви, строго говоря, девушка, потому что родился «от девы», то Синдри с некоторым допуском можно считать юношей. Мать её смешала в себе поровну обе составляющие, и если бы она, то есть я, была человеком хотя бы в такой мере, как ма Этель, то мой ребенок мог бы выбирать, кем родиться. В каком-то смысле, опять-таки. Если бы я была дочерью одной родительницы, никакого выбора у Син не было бы вообще. Но теперь я всё чаще вспоминаю и упорство моего собственного отца Гордона, и злой норов погибшего в утробе Маргариты мальчика. Некоторое знание всё же передаётся генетически, хоть такое утверждение не слишком научно и уж не медику бы его повторять. Синдри получила в наследство от предков вечную неудовлетворённость бытием. Авантюризм и способность к почти мгновенной мимикрии. Первое способствует суициду, второе заставляет черпать хмель жизни горстями, третье дарит защиту даже тогда, когда потомок ни о чём таком не думает. Вот отчего мы подвергли Синдри такому испытанию в день инициации. И вот почему позволяем открываться перед всякими сомнительными личностями, не имеющими ни аватары, ни пароля и допусков - одну варьирующуюся легенду. Чтобы ей научиться отстаивать свою безопасность тогда, когда мы уже не будем иметь права её подстраховать. Почему для нас вообще наступает время испытаний, когда лишь самые близкие, лишь друзья и побратимы не отодвигаются в сторону от юного дирга? (Ибо даже мать не имеет права считаться такой же близкой, как друг. )Мы - верхнее звено в пищевой цепочке. Место, на которое претендует человек. Оттого нам приличествует иногда поддаваться ему в порядке возмещения - чтобы пощадить гордость. Происходит это, как правило, инстинктивно или наполовину осознанно. Мы не любим совершать ничего самоубийственного, кроме самого последнего ритуального жеста, которому нас почти вынуждают бессмертие и неуязвимость. Однако человек убивает нас до конца крайне редко. Что по теории вероятности значит - никогда. Ну вот. Пока Синдри увлечённо играет в поддавки с неким условно юным типом, якобы жаждущим убежать из реальности куда подальше, моя бретонская основательность прилагается к сугубо основательным (скверный каламбур) и вполне реальным предметам. Иначе говоря, я получила заказ. С нарушением правил - к мужчине должен был по традиции идти мужчина. Но, как объяснил наш Старший, Рагнлейв, или Волк Власти, там нужно было попробовать уговорить. Слишком необычной казалась причина вызова. Когда же Рагнлейв хочет - того неизбежно хотят все. Место, которое назначил клиент, слегка удивляло: не квартира, не гостиничный номер, снятый на день или два, но заброшенный лесопарк, который лет десять назад хотели облагородить во имя того, чтобы там развлекались жители Стекольны и ближнего Подстеколья, однако, похоже, помешали местные лепреконы. Бортовой камень троп кое-где повыкрошился, плитки проросли травой и оделись мхом, скамейки потеряли изначальный цвет, руины платных игровых площадок пережили не одно нападение близлежащих дачников, и деревья разрастались невозбранно на обломках униженной цивилизации. Ясени и каштаны стояли все в тусклом янтаре, ёлочки с меня ростом - сплошь в малахитовых бусах, клёны - в стыдливом румянце. Словом, здесь была прежняя благодатная, чистая, бесплатная тишина. И был он. Элегантный менеджер высшего звена в темно-сером костюме-тройке с чёрным пластроном поверх белой сорочки и бежевом тренче. Одет слегка старомодно, как принято у малых властителей дум: биржевиков, журналистов, торговцев зарубежной недвижимостью. Седина и морщинки еле прорезались, что для европейца означает рубеж между шестым и седьмым десятками. Мы поздоровались. Он меня узнал, я его тоже. Это нетрудно и без фотографий, вернее - вообще нетрудно, когда вы оба изготовились. Клиент излучает недвусмысленный призыв, а дирг на иконке, прикреплённой к письму, выглядит стандартным человеком со смазанными жизнью чертами, приоткрывая свою инаковость лишь перед лицом События. - Простите, вы не меня ждёте? - произнесла я с кокетливым смущением. Довольно хорошо наигранным. Мужчина лаконично кивнул. - Назовитесь на всякий случай, - тон мой охладился до окружающей температуры и стал таким же деловым, как его костюм. - Нобиру Тагноль. Ник, выбранный им для секретной переписки. Неоригинальное куда надёжней всяких словесных вывертов. - Могу поручиться, в вашем паспорте значится не это.

- В льготном страховом полисе на миллион евро - тоже. - Объект страховки?- Моя жизнь. - Когда истекает срок?- Через четыре дня, четыре часа и пять минут. Мой шестидесятый день рождения. После этого полис аннулируется, и мои дети не получают ничего. - Похоже, вы до последнего полагались на случай. Возмещение частичного ущерба предусмотрено?- Нет. Стать калекой меня страшит ещё больше, чем сделаться мёртвым. Хм. Подчеркнём для себя «ещё». - К тому же риск не стоит таких денег. В любом случае компания проведёт своё собственное расследование. - И самоубийца, так же как покусившийся на суицид, не получает за свои хлопоты ничего. Он молча подтвердил мои слова. - А мы вполне сходим за несчастный случай. Или за скоротечный инфаркт. Да ещё сравнительно дёшево обходимся заказчику. - Разве у вас нет нужды в людях? - ответил мой заказчик. - Продукт питания, опять же детей с нашей косвенной помощью зачинаете. Кстати, два однокоренных слова в стоящих рядом фразах - плохой стиль. В рекламе неуместен. Выражение лица у него по-прежнему было серьёзное. Не знаю почему, но это мне понравилось. - Я имею право получить более подробное объяснение вашим резонам, чем вы пока дали, - ответила я, - но это не значит, что от вас требуется демонстрировать эрудицию. - Да, вы предупредили заранее. Возможно, потому я и не стал ограничивать свою исповедальню стенами, - он пожал плечами и отчего-то поглядел мне через плечо. - Чтобы нас услышали другие. - Услышали деревья. Здесь не бывает людей, кроме самых последних чудаков, уж поверьте. А потом - разве мы занимаемся чем-то нелегальным, что надо скрываться ото всех? Так я подумала про себя и усмехнулась, будто соглашаясь с ним. - Видите ли, - продолжил он с той же лёгкой, почти безразличной интонацией. - Я ведь тоже из племени чудаков и оригиналов. С другой стороны, история моей жизни настолько заурядна и благополучна, что не заинтересует никого. Страховщики не додумаются проверить кровь на избыточные эндорфины - но, кстати, вы знаете, что через небольшое время ваши обезболивающие становятся идентичны человеческим?- Практически идентичны, - поправила я. Черт, что там был за намёк на флору и фауну?- У людей гормоны тоже слегка различаются в зависимости от конкретной особи. То есть видеть можно, доказать нельзя, - гнул свою линию Нобиру. - Моя компания серьёзно этим обеспокоена. Моя компания. Льготный тариф - для своих. Ну разумеется, такие вещи мы заранее проверяем. Однако…- Я не числюсь в рядах официально. Слишком стар для такого, - Нобиру как бы не замечал моих сомнений и продолжал подкидывать дрова в топку. На что он намекает? Его наняли поработать подсадной уткой? Ну да, разумеется. И дорогостоящей. Нет, я чётко спрошу. - Каков предельный срок, когда ещё можно заключить договор с вашей организацией и начать выплачивать взносы? - сказала я с самой любезной и равнодушной улыбкой из возможных. - Сорок пять лет. - В вашем случае правило было соблюдено?И по глазам вижу, что нет. Сверхльготная страховка была, по сути, подкупом. И всё же отчего тогда этот субъект проговаривается, откровенничает и напрашивается на сочувствие?Нет, на некоторых заурядных встречах тоже стоило бы присутствовать вдвоём. Я ж его и так и этак убью: как заказчика или как провокатора. Будет похоже на страстный «французский» поцелуй. Следов можно не оставлять никаких - нужно ли говорить, что даже отточие под нижней челюстью делается практически незаметным минуты через две. А вообще наш морфин - это бонус, который не всякий человек ещё и получит. Чего от меня хотят официальные лица - поймать на выходе из парка? Так я первая подниму тревогу по поводу внезапной кончины любовника. И тотчас я соображаю, что сверхмеры предосторожности я могла бы и не принять, если бы он кое-чего не выдал. Или всё-таки приняла бы - учитывая хороший обзор местности на просвет?- Вы хотите сыграть в навязанную свыше игру? - говорю я куда тише прежнего. - Вам этот миллион необходим прямо до смерти? Вы так привязаны к своим взрослым детям? А, любопытно, - они к вам тоже?- Да. И три «нет», отвечает он гораздо твёрже прежнего. - Только игра не их. Игра, по сути, моя собственная. То есть я согласен был рисковать до последнего предела, но не ради денег. И не для своей компании. Для вот них. На последних словах я почувствовала в осеннем воздухе нечто. И вскинула голову. Они выступили из-за каждого ствола. Нет - вышли из древесных стволов: тонкие, как двумерные тени, которые плавно разворачиваются в трехмерную проекцию. Тёмные кавалеры в старинных костюмах времён Регенства и светлые дамы в кружевных корсажах и фижмах поверх кринолинов.

- Я немного лукавил, говоря про людей, - проговорил Нобиру Тагноль. - Хотя, по правде говоря, мог бы ожидать, что вы поймёте. Белый Длиннокот Нобиру и Чёрный Длиннокот Тагноль. Призраки интернациональных имиджборд. Белокот и Чернокот. Белобог и Чернобог. Чёрная Кошка и Белый Кот режиссёра Кустурицы. И Которёк - Великая Шутейная Битва добра и зла, которая закончится воцарением вселенской гармонии. Кажется, я в благоговейном восторге прикоснулась ладонями к щекам. Предки нашего племени - или оплотнившиеся воспоминания о них?Но тут рациональная половина моей бретонской натуры взяла верх над иррациональной. - Похоже, логры Арморики с лихвой вернули себе прежнее влияние, - проговорила я. - Несколько пошатнувшееся в связи с разгромом альбигойцев, клеветой на тамплиеров и поголовным атеизмом эпохи всеобщего просвещения. И дошли до того, что хитростью выманивают на себя отколовшийся род, пожелавший обрести независимость. - Четвёртое «нет», - сказал мой как-бы-клиент. - Мы ждали лишь возможности предъявить себя так, чтобы вы все уверились в нашем реальном - и вовсе не иллюзорном существовании. Кому как не вам, друидесса Каменных Деревьев, говорившая некогда с духами древнейших, могут быть доступны такие вещи!- Так вы в самом деле один из Древних? - спросила я в замешательстве. - Я состою в их братстве, но как простой смертный, - улыбнулся он. - Таких становится всё больше. Возможно, глобальная Сеть виновата - она ставит знак тождества между плотным бытием и тонкими материями. Он помолчал, наблюдая, как призраки дриад мягко скользят за кулисы, откуда появились. - И что - я их больше не увижу? - спросила я, - Сегодня - точно, - ответил человек с глубокомысленной кличкой. - Потому что нам с вами предстоит доделать нашу работу. Я так думаю, большая-пребольшая куча монет не повредит даже тем, кто овладел легендарными сокровищами Соломона. Видите ли, я неточно выразился насчет детей. Мне наследует старшая дочь - она скорее логр, чем людское исчадие. Оттого я испытываю к ней большое, всепоглощающее уважение. Ну, а с моей страхолюдной конторой и её махинациями можно разобраться и не на таком высоком уровне. …Я, еле передвигая ноги от усталости, но спокойная и довольная, шагала к выходу из парка. Гладкошёрстый пепельный котяра с белой манишкой на груди, разделённой черным галстучком, некоторое время следовал за мной по пятам, но мало-помалу отстал и, наконец, скрылся в кустарнике под заполошные вопли воробьёв. Счастливой ему охоты…12. ЭтельвульфЧто такое оборотничество, спрашивает себя аноним по кличке Благородный Волк, как не умение кровно родниться со всем живущим? Сущность не замыкается в оболочке, которую предписывает социум, оболочка не превращается в жёсткий кокон. Умение в идеальном пределе стать всем - значит понять и принять всё: поток и дерево на его берегу, воздух и ястреба в чистом небе, море и дельфина, огонь камина и саламандру, жреца и жертву, убийцу и убитого. Только на монолитном фундаменте всеобщности всего сущего можно позволить себе стать изменчивым и пересчитать собой все формы. Только будучи в идеале таким же причастником вечности, как наша родная планета, можно излить себя в сосуд, безупречно повторяющий тело её царя-самозванца. Я повторяю - безупречно. Когда никакая из проб на отцовство-материнство не уловит малости, отличающей неподвластного произволу смерти от того, кто полностью этому произволу подвластен. Дирга от того, кто всю свою краткую жизнь мается от кабальной зависимости. Сверхразумное существо - от разумного человека, с какого-то неизреченного Божьего бодуна одарённого свободой воли. Как сказал мой учитель жизни, мысль о самоубийстве - могучее утешение, с ней проживаешь много трудных ночей. Акцент на «много». Отчего-то народ считает, что всё то неисправимое рачьё, которое нагружает треды культурными вопросами о доступных способах суицида, заигрывает с маскотами в виде пи, тау или глаголя, скелета, подвешенного на верёвочке, опрокинутого черепка с серебряной окантовкой по краю или, наоборот, свечой на костяной лысине, - так вот все эти самовлюблённые битарды, судя по всему по этому, нехило озабочены проблемкой самовыпиливания (лобзиком по фанере, ага). Вот уж нет. Они погружены в одну-единственную проблему - попасть на выживач и впустить туда все имеющиеся в наличии корневища. Рождение трагедии из духа блатной музыки. Несерьёзно это, посоны. Даже если их кривлянье на мотив suicide a-la mode приведёт к реально значимым результатам. Только не говорите, что я моралфаг. Когда я слышу «мораль», «духовность», «евроцивилизованность» и «активная гражданская позиция», моя рука тянется к вишмейкеру. Ибо желание индивидуума гордо свалить на волне всеобщего бегства - голимый дебилизм и лишь доказывает его сугубую и неисправимую стадность. Так же и даже куда хуже, чем по-самурайски распороть себе пузо краем конверта или на манер проигравшего или отказанного в сатисфакции офицера пробуравить дурой-пулей остатки своего серого вещества. Почему хуже-то? Да потому что буси хотя бы сражается с болью, офицер - со скотским инстинктом. Оба спасают фантом сословной чести от забвения - и оба же имеют в прикупе хорошую порцию БДСМ. А модник полагает, что ему со всего того получится одна сплошная приятность. И от чифиря с ремантадином знатный кайф с глюками, и траектория прерванного полёта угодит прямиком в стратосферу. Тут он зафейлит, прямо вам говорю. Так же, как те, кто умирает за фатерлянд, что давно уже выполнил свою единственную функцию: создал декорации вокруг твоего роддома. Едва вылупленных рачков уверяют, что это святое, - помереть за отчизну. До жути героично: кормить собой пещерную дикость лозунгов, доставшихся нам в наследство от борьбы первобытных племен. Вперед - и ихняя земля, жратва и бабы станут нашими. Нарожаем деток и с их поддержкой никому не отдадим ни пяди! А как же ностальгия, говорите? Всего лишь отсутствие привычных феромонов. Кто-нибудь из вас, непроходимая школота, читал стих Майкова о полыни, так и называется - «Емшан»? О том, как заблудшему кочевнику, который, заметьте, дослужился до звания шаха или там султана, дали понюхать пучок родимой травы, и он - представьте себе! - вернулся пастушить в степь. Ах, не читали классику? Ваши личные проблемы. Но, во всяком случае, настоящая родина не требует от вас ни оседлости, ни защиты от пришельца, ни расширения границ. Это не место для произрастания, тем более не почва, накрытая тенью государственного флага, но лишь исходная точка Великого Кочевья. Между прочим, тот же самурай, отправлявшийся в поход, давал три обета: навеки забыть свой дом, забыть о жене и детях, забыть о собственной жизни. Те, кто его обучал, знали своё дело туго. Я к тому, что кочевать от души и от себя самого можно везде. По всем параллелям и меридианам, на той стороне и на этой - и практически без дополнительных средств. И везде иметь приварок в виде букета разнообразных эндорфинов. Сабж в том, что желание воевать и противостоять так же неизбывно, как потребность гадить после еды и питья. Оно заложена в природе человеческой, и это лучшее, что в ней, природе, есть. Религии могут его смягчить, усмирить, отодвинуть - но не победить окончательно. То есть воинственность - это норма. Вот жестокость как оборотная сторона воинственности…. С этим человечество всегда пыталось нечто сделать - по преимуществу тем путём, который многие высмеивают как романтическую лакировку или там рокировку. Но «романтические бредни» - так же необходимы (дабы не оскотиниться вконец), как очевидна тяга прекрасно-слабого пола к воинам и оружию. Миротворцы нежизнеспособны во всех смыслах: драчливые пассионарии и самцы-альфа куда легче размножаются, даря любовницам свои безусловно доминантные гены в качестве условно рецессивных. Это не самое скверное - слившись из двух семян в одно, допустить проявку и фиксацию чёрно-белого кино… генома. И родить очередного пассионария или Пассионарию. (Долорес ********. ) Знаете, что скажу? Нет ничего страшнее прирождённого миротворца, сошедшего с рельсов от идеологического передоза. Он начинает крушить вокруг себя без оглядки - особенно если ему присущи мораль, духовность и ответственность за состояние планеты. Серое вещество этим передозом блокируется напрочь, а внушённые добродетели и прочие качества не становятся врождёнными. В современной механизированно-дистанционной физической войне такая праведная жестокость нагружает собой периферию - мирное, безоружное и о зле не помышляющее население. В нынешней схватке идей и идеологий вольная мысль даже и не ночевала: боится, что изнасилуют во сне. Как же хочется иногда, чтобы в этом мертвящем и глухом тупике, dead end`е for dead body, прикончили нас обоих, мысль и её грошового размыслителя-промыслителя!Я вроде как перестарался с антизащитной мимикрией. Сыграл ботана, а потом до кучи - битарда. Увлёкся. Надо завязывать с этим. Со всем этим. Только вот что ещё. О реальной причине моих вывертов. Моих земных богинь и двачевых багинек аж две - адрес одной я легко вычислил по матану, другая не общается в лурке, но просто живёт бок о бок с первой. Сёстры или типа того. Не Син и не Руна по паспорту. Елена, Леночка, Ленуся - и скромная Мари, Машенька. (Не люблю этих имен, а уменьшительных - и того пуще. )Двухголовый зверь, который выходит прямо на ловца по бобровой струе крепкого человечьего запаха. Раз или два в неделю они проезжают на двух наикрутейщих байках или, чаще, на одном - живой печатью нищего ордена тамплиеров. Иногда прямо с седла покупают хрупкие меренги в гламурной сластильне. Волосы толстенным веером падают из-под шлема, чёрные косухи вдоль и поперёк прострочены серебряными молниями Тора, короткие белые с алым плащи тяжело бьются за спиной, напрасно грозя попасть в спицы.