До следующего разаСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

В конце октября Глеб решил съездить на дачу. Вечером в пятницу, после работы, он сел в машину, позвонил жене, предупредив, что вернется не раньше завтрашнего вечера, выслушал ее рассказ о том, как прошел день и как вели себя девочки, — и выехал на пригородное шоссе. Дорога была почти пуста. Весь день шел дождь, на асфальте стояли лужи, редкие машины проносились мимо, разбрызгивая воду из-под колес. Глеб ехал медленно: он никуда не торопился и не собирался зря рисковать на мокрой трассе. Лихачей Глеб не одобрял, сам водил осторожно — даже слишком осторожно, замечала иногда жена. Дача досталась Глебу от родителей. Он наведывался туда нечасто, раз в три-четыре месяца. Проверял, цела ли крыша, менял прогнившие доски, чинил покосившееся крыльцо. Пустой дом медленно ветшал и, хотя вполне еще годился для жилья, был обречен: старый дачный поселок располагался неудобно, слишком далеко от города, железная дорога и автотрассы лежали в стороне, добираться туда приходилось, петляя по старым проселкам. Пока родители были живы, Глеб с женой то и дело бывали у них на даче, а дети, случалось, жили с бабушкой и дедушкой все лето. Но, когда свекров не стало, Нина решительно заявила, что никогда особо не любила сельский отдых, а если Глебу так нужна дача, можно купить другую. Поприличнее, с удобствами и электричеством и, главное, не в такой несусветной глуши. Дача поприличнее была Глебу не нужна, его устраивала эта, родительская, которую он помнил с детства, которую когда-то выстроил его дед. Глеб стал ездить присматривать за домом «в несусветной глуши» в одиночестве. Никакой практической необходимости в его визитах не было: дом, в котором никто больше не станет жить, не нуждался в присмотре. По правде говоря, Глебу просто нравилось тут бывать. Он бродил по заросшему двору, сидел на крыльце, наслаждаясь тишиной и покоем. Топил печку, прочищая, если требовалось, забившийся дымоход. Листал пожелтевшие журналы десятилетней давности, устроившись в старом отцовском кресле. Спал, завернувшись в одеяло, на продавленном скрипучем диване, слушая сквозь сон, как шуршат под полом мыши. Уезжая, Глеб чувствовал себя отдохнувшим, не хуже, а то и лучше, чем после недели, проведенной с семьей на курорте. Нина, кажется, это понимала. Во всяком случае, она ни разу не заикнулась о продаже дачи — впрочем, кто бы ее купил! — и Глебовы редкие отлучки на выходные принимала безропотно. Перед тем как свернуть с трассы, Глеб притормозил, бросил взгляд в зеркало и только потом аккуратно крутанул руль. Фары выхватили из сгущающейся темноты указатель: село Воробьево. Джип съехал с асфальта, под колесами захрустел гравий. Машину тряхнуло раз, потом другой, Глеб поморщился: начиналась самая неприятная часть пути. Слева тянулось поле, поросшее травой, торчали кусты чертополоха, тут и там зияли проплешины голой, мокрой земли. Справа над дорогой нависали деревья — живая изгородь, когда-то высаженная для защиты от ветра, со временем обросла кустами, превратившись в непролазную чащу. Обочины устилала опавшая листва. Машина подпрыгивала на ухабах. Проселок впереди раздвоился, на развилке торчал еще один указатель, утверждавший, что дорога налево ведет в Воробьево, а направо — в Сидорово. Глеб свернул направо. Теперь по обе стороны от раскисшей грунтовки стоял лес, темные, островерхие ели вперемешку со смутно белеющими в сумраке прочерками березовых стволов. Опять пошел дождь. Налетел ветер, с берез посыпались мокрые желтые листья. Из пелены дождя медленно выплыла автобусная остановка: потемневший от воды жестяной козырек в потеках ржавчины над вкопанной деревянной скамейкой. На скамейке сидели люди: две женщины, замотанные в одинаковые платки, съежившиеся под холодным ветром. Глеб проехал мимо, женщины проводили его в меру любопытными взглядами. Правая, как ему показалось, более молодая, вяло махнула рукой без особой надежды. Глеб не остановился. Глушь, она, конечно, глушь, но автобусы здесь ходят, он знал — а значит, ночевка на сырой скамейке теткам не грозила. Мельком подумалось про молодую: будь она одна, пожалуй, можно было и подвезти. Но брать в машину двоих означало потом всю дорогу слушать местные сплетни — нет уж, спасибо. Дорога петляла то вправо, то влево. Глеб проехал мимо пруда, затянутого ряской, мимо старого, покосившегося сарайчика, выстроенного здесь, вдали от людского жилья, непонятно кем и непонятно для чего. Коротко просигналив и на секунду ослепив фарами, мимо проехал автобус, по самую крышу заляпанный грязью. На заднем сиденье Глеб успел разглядеть давешних теток. Автобус ехал быстро — слишком быстро для размокшей узкой грунтовки, раскачиваясь и подскакивая на кочках. Должно быть, водитель выбился из графика, а может, просто торопился домой. Давным-давно, когда Глеб был ребенком, они с родителями ездили на дачу на таком же — может быть, даже на этом самом — автобусе. В конце октября Глеб решил съездить на дачу. Вечером в пятницу, после работы, он сел в машину, позвонил жене, предупредив, что вернется не раньше завтрашнего вечера, выслушал ее рассказ о том, как прошел день и как вели себя девочки, — и выехал на пригородное шоссе. Дорога была почти пуста. Весь день шел дождь, на асфальте стояли лужи, редкие машины проносились мимо, разбрызгивая воду из-под колес. Глеб ехал медленно: он никуда не торопился и не собирался зря рисковать на мокрой трассе. Лихачей Глеб не одобрял, сам водил осторожно — даже слишком осторожно, замечала иногда жена. Дача досталась Глебу от родителей. Он наведывался туда нечасто, раз в три-четыре месяца. Проверял, цела ли крыша, менял прогнившие доски, чинил покосившееся крыльцо. Пустой дом медленно ветшал и, хотя вполне еще годился для жилья, был обречен: старый дачный поселок располагался неудобно, слишком далеко от города, железная дорога и автотрассы лежали в стороне, добираться туда приходилось, петляя по старым проселкам. Пока родители были живы, Глеб с женой то и дело бывали у них на даче, а дети, случалось, жили с бабушкой и дедушкой все лето. Но, когда свекров не стало, Нина решительно заявила, что никогда особо не любила сельский отдых, а если Глебу так нужна дача, можно купить другую. Поприличнее, с удобствами и электричеством и, главное, не в такой несусветной глуши. Дача поприличнее была Глебу не нужна, его устраивала эта, родительская, которую он помнил с детства, которую когда-то выстроил его дед. Глеб стал ездить присматривать за домом «в несусветной глуши» в одиночестве. Никакой практической необходимости в его визитах не было: дом, в котором никто больше не станет жить, не нуждался в присмотре. По правде говоря, Глебу просто нравилось тут бывать. Он бродил по заросшему двору, сидел на крыльце, наслаждаясь тишиной и покоем. Топил печку, прочищая, если требовалось, забившийся дымоход. Листал пожелтевшие журналы десятилетней давности, устроившись в старом отцовском кресле. Спал, завернувшись в одеяло, на продавленном скрипучем диване, слушая сквозь сон, как шуршат под полом мыши. Уезжая, Глеб чувствовал себя отдохнувшим, не хуже, а то и лучше, чем после недели, проведенной с семьей на курорте. Нина, кажется, это понимала. Во всяком случае, она ни разу не заикнулась о продаже дачи — впрочем, кто бы ее купил! — и Глебовы редкие отлучки на выходные принимала безропотно. Перед тем как свернуть с трассы, Глеб притормозил, бросил взгляд в зеркало и только потом аккуратно крутанул руль. Фары выхватили из сгущающейся темноты указатель: село Воробьево. Джип съехал с асфальта, под колесами захрустел гравий. Машину тряхнуло раз, потом другой, Глеб поморщился: начиналась самая неприятная часть пути. Слева тянулось поле, поросшее травой, торчали кусты чертополоха, тут и там зияли проплешины голой, мокрой земли. Справа над дорогой нависали деревья — живая изгородь, когда-то высаженная для защиты от ветра, со временем обросла кустами, превратившись в непролазную чащу. Обочины устилала опавшая листва. Машина подпрыгивала на ухабах. Проселок впереди раздвоился, на развилке торчал еще один указатель, утверждавший, что дорога налево ведет в Воробьево, а направо — в Сидорово. Глеб свернул направо. Теперь по обе стороны от раскисшей грунтовки стоял лес, темные, островерхие ели вперемешку со смутно белеющими в сумраке прочерками березовых стволов. Опять пошел дождь. Налетел ветер, с берез посыпались мокрые желтые листья. Из пелены дождя медленно выплыла автобусная остановка: потемневший от воды жестяной козырек в потеках ржавчины над вкопанной деревянной скамейкой. На скамейке сидели люди: две женщины, замотанные в одинаковые платки, съежившиеся под холодным ветром. Глеб проехал мимо, женщины проводили его в меру любопытными взглядами. Правая, как ему показалось, более молодая, вяло махнула рукой без особой надежды. Глеб не остановился. Глушь, она, конечно, глушь, но автобусы здесь ходят, он знал — а значит, ночевка на сырой скамейке теткам не грозила. Мельком подумалось про молодую: будь она одна, пожалуй, можно было и подвезти. Но брать в машину двоих означало потом всю дорогу слушать местные сплетни — нет уж, спасибо. Дорога петляла то вправо, то влево. Глеб проехал мимо пруда, затянутого ряской, мимо старого, покосившегося сарайчика, выстроенного здесь, вдали от людского жилья, непонятно кем и непонятно для чего. Коротко просигналив и на секунду ослепив фарами, мимо проехал автобус, по самую крышу заляпанный грязью. На заднем сиденье Глеб успел разглядеть давешних теток. Автобус ехал быстро — слишком быстро для размокшей узкой грунтовки, раскачиваясь и подскакивая на кочках. Должно быть, водитель выбился из графика, а может, просто торопился домой. Давным-давно, когда Глеб был ребенком, они с родителями ездили на дачу на таком же — может быть, даже на этом самом — автобусе. Мама жаловалась, что после полуторачасовой тряски у нее болит голова. У Глеба голова не болела, зато его тошнило, и как же они все, помнится, радовались, когда отец наконец-то купил машину. Впереди замаячила очередная остановка. На ней тоже кто-то был — кто-то стоял под ржавым навесом. Глеб притормозил. Сначала ему показалось, что перед ним молодой парень, но через мгновение он разглядел, что худощавое, короткостриженое существо с длинной тонкой шеей, кутающееся в мужскую куртку, принадлежит к женскому полу. Девушка сощурилась, ослепленная фарами, наклонилась к окну джипа. — Извините, — голос у нее был хрипловатым, то ли простуженным, то ли прокуренным, — вы, случаем, не обгоняли по дороге автобус?— Наоборот, — ответил Глеб. — Автобус меня обогнал. Минут десять назад. Лицо у девушки вытянулось. — Вот блин, — сказала она. — Кажется, это был последний. Глеб бросил взгляд на часы: было почти девять. — Давай садись, — предложил он. — В Сидорово?Она кивнула. — А куда еще, тут одна дорога. Вы ведь туда же?— Нет, — ответил Глеб. — Я в Старый поселок. То место, куда он направлялся, не имело собственного имени, официально являясь дачным сообществом номер то ли семь, то ли восемь, Глеб точно не помнил. Местные между собой называли его Старыми дачами, или Старым поселком. — Вот блин, — снова сказала девушка. — Значит, только полпути. — Не стану же я выбрасывать тебя из машины в темноте, — ответил Глеб. — Довезу, куда нужно, и вернусь в поселок. Он плавно тронулся с места. Джип покатил вперед. С мягким гулом заработала печка, девушка вздохнула и вытянула ноги. Глеб почувствовал запах мокрой ткани от ее куртки и еще, кажется, запах духов — легкий, терпкий и холодный. — Домой едешь? — спросил он, просто чтобы хоть что-нибудь сказать. — В гости к родителям. — Откуда?— Из города. Она на несколько секунд задумалась. Глеб ждал. — Ну, — начала она неохотно, — мы вроде как ехали вдвоем с… неважно, с парнем. К моим родителям. И немного поругались. — Угу, — отозвался Глеб, начиная жалеть, что подобрал ее. — Я сказала, что доеду на автобусе, а он может ехать сам… туда или обратно, куда захочет. Он поехал вперед. Я ведь не знала, что автобус уже был. — Ага, — сказал Глеб. — Если… если он все-таки решит за мной вернуться, — попросила она, — вы ему посигналите? Ну что я здесь, с вами?— Конечно, — он все яснее чувствовал, что сделал ошибку, остановившись рядом с промокшей девушкой. Но кто мог знать. — У него красный «фольксваген». — Она окончательно смутилась. Глеб через силу кивнул. Почему-то красный автомобиль разозлил его окончательно. Глеб терпеть не мог машин ярких, кричащих цветов, его собственный джип был черным. Их тряхнуло особенно сильно, девушка ойкнула. И сразу после этого машина выровнялась, мотор загудел ровнее. Под колесами был асфальт. — Здорово, — сказала она. — Приятно для разнообразия перестать чувствовать, как тебя взбалтывает изнутри. — Это ненадолго, — заметил Глеб. — Сейчас будет мост через реку, а потом снова проселок. — Я знаю. Мост в свое время строили на совесть, но теперь вид у него был изношенный. Асфальт прорезали трещины, между плитами опор тут и там укоренились ивы и березки. Речка, которая когда-то, Глеб помнил, была глубокой и быстрой, сейчас больше походила на овраг, дно которого сплошь заросло ивой. Возможно, где-то там, внизу, и текла вода, но отсюда, да еще в темноте, ничего было не разобрать. Глеб аккуратно ехал по узкой дороге, огороженной белыми деревянными столбиками. Ограждение было ветхим, кое-где столбики повалились. В одном месте отсутствовал целый сектор. — Стойте, — сказала девушка неожиданно высоким, звенящим голосом, без тени хрипотцы. — Там, под мостом, что-то есть. — Я не вижу, — возразил Глеб и тут же увидел. Под тем участком, где на дороге не было ограждения, внизу лежала темная груда железа. Автомобиль, свалившийся с моста. Красный автомобиль. В темноте было видно плохо, но яркие фары Глебова джипа освещали достаточно для того, чтобы это разглядеть. Девушка резко распахнула дверь, выскочила наружу — Глеб едва успел надавить на тормоз, хорошо еще, что ехали они очень медленно, иначе пассажирка попросту выпала бы на дорогу. Оскальзываясь на мокрой глине, всхлипывая, она начала торопливо спускаться вниз. Спуск был не слишком длинный, но крутой, Глеб, ухватившись за оставшийся от ограждения столбик, закричал сверху:— Эй! — и понял, что не знает даже, как ее зовут. — Эй, остановись!Она повернула к нему зареванное лицо:— Это же, — длинный всхлип, — из-за меня! Из-за того, что мы поссорились… А-а-ааа…Она сделала еще один шаг вперед, покачнулась, потеряв равновесие, упала на четвереньки. — Да стой же ты, дура! — рявкнул Глеб. — Приглядись!Девушка всхлипнула еще раз — и наконец-то остановилась. Увидела то, что Глеб заметил почти сразу. Автомобиль был старый. Ржавый. Должно быть, он пролежал тут не меньше года, а то и больше. Сквозь искореженные обломки проросли молодые ивовые кусты. Пролом в ограде моста тоже был старый, дырки, оставшиеся от вырванных деревянных столбиков, затянуло грязью, засыпало листьями и пожелтевшей хвоей. — Вот блин, — произнесла девушка жалобно. — Я… извините. Я так испугалась, что… извините. Я, правда, дура. — Поднимайся. Глеб помог ей выбраться на дорогу. Руки у нее были ледяными, пальцы дрожали крупной дрожью. Они забрались в машину. Снова включилась печка. — Держи, — Глеб налил ей воды из бутылки, жалея, что у него нет с собой ничего покрепче, да хотя бы термоса с горячим чаем. — С-спасибо, — она понемногу успокаивалась, хотя зубы еще стучали. — Как тебя зовут-то?— Света. — Хоть в другой раз буду знать, что кричать. Она улыбнулась; улыбка вышла вымученной, но он, по крайней мере, заставил ее улыбнуться. — Может, обойдемся без другого раза? — спросила она. — Было бы неплохо, — согласился Глеб. Они снова съехали с моста. Асфальт, как Глеб и предупреждал, снова сменился грунтовым проселком. — Вы так медленно водите. Глеб мотнул головой в сторону моста, оставшегося за поворотом. — Ты видела, что бывает с теми, кто ездит быстро. — Откуда вы знаете, что с ними случилось. Он пожал плечами. — Там же все понятно. Занесло на повороте перед мостом, свалились. Чтобы так вылететь, скорость нужна приличная. Лихачили, не рассчитали. Света — теперь он знал, как ее зовут, — поежилась. — Я ему позвоню, — сказала она. — К черту все. Ссора эта такой глупой кажется теперь. Сейчас…Она начала рыться в сумочке в поисках мобильника. Глеб следил за дорогой. Ну вот и хорошо. Все к лучшему, даже дурацкое происшествие. Сейчас она позвонит, помирится со своим парнем, и ему, Глебу, не придется за полночь ехать в Сидорово. — Вот блин, — сказала Света озабоченно, разглядывая мобильник. Тот не подавал признаков жизни. — Разрядился? — предположил Глеб. — Если бы. Я на него, кажется, упала — там, под мостом. — Могу дать свой. — Пожалуйста, если можно. Глеб сунул левую руку в карман куртки. Там было пусто. — Вот блин, — медленно проговорил он. — А я свой, наверное, уронил вниз. Когда тебя вытаскивал. Ее лицо снова вытянулось — как тогда, на остановке, когда Глеб сказал ей, что последний на сегодня автобус уже ушел. — Прости. Удивительно, но Глеб совсем не был расстроен потерей недешевого телефона, переживая только о том, что девушка по имени Света, с которой он полтора часа назад даже не был знаком, не может прямо сейчас позвонить своему парню и помириться с ним. Она тяжело вздохнула. — Это вы меня простите. Все из-за меня же. — Меня Глеб зовут, — сказал Глеб. Света улыбнулась ему — на этот раз самой настоящей улыбкой, теплой и дружеской, разом сделавшись удивительно милой и совершенно не похожей на худощавого парня. Проселок вильнул влево, и ответная улыбка сползла с Глебова лица. Он не был точно уверен, но вот этого свертка не помнил. Или, может быть, помнил, только поворот должен был оказаться… ну в другом месте. Но он давно не бывал здесь. А память, случается, шутит странные шутки. Проселок свернул еще раз, места вроде бы по-прежнему были знакомые, да и как они могли заблудиться, дорога здесь, как заметила Света, была одна. — А вы женаты? — спросила Света. — Да. — И дети есть?— Две девочки, Вика и Оля. В школу ходят. — Здорово, — сказала Света. — Я тоже всегда хотела… — Она запнулась и поправилась: — Хочу двух девочек. Чтобы платьица, косички-бантики, куклы всякие. Глеб хмыкнул. — Ой, это что?Фары высветили тонкий, бледный силуэт. По обочине дороги шла женщина — или, может быть, молодая девушка. В куртке, похожей на Светину. Правда, ее никто бы не спутал с парнем: длинные светлые волосы лежали на плечах, спускались по спине почти до пояса. Женщина двигалась небыстрым, ровным шагом, не обращая никакого внимания на яркий свет фар, бивший ей в спину. Посреди темного, промозглого октябрьского леса, вдали от всякого жилья. Руки ее были пусты: ни сумки, ни корзинки. Ничего. — Может, это из поселка? — предположил Глеб. — Уже, кажется, близко.

Джип поравнялся с женщиной. Она замедлила шаг и повернула голову, чтобы поглядеть на пассажиров в машине, — и Глеб увидел ее лицо. Он нажал на газ, резко, изо всех сил утопив в пол педаль. Джип рванул вперед, их со Светой вдавило в спинки кресел. Деревья по обочинам слились в смазанную полосу. Машина подпрыгнула на высоком ухабе, пролетела по воздуху, приземлилась с грохотом и скрипом, снова подпрыгнула. Света повернула к Глебу лицо, бледное, с расширившимися глазами. — Разобьемся же! Нельзя так гнать!Нельзя, он знал — конечно, знал, просто не мог остановиться, не мог перестать давить на газ, потому что перед глазами стояло то, что он увидел. То, что осталось где-то там сзади — и от чего нужно было оказаться как можно дальше. И как можно быстрее. Света наклонилась к нему, крича прямо в ухо, что нужно сбавить скорость. Джип дребезжал, какая-то ветка чиркнула по боку с противным хрустом. Куда-то подевалось зеркало: Глеб хотел в него взглянуть, а его просто не было. Света трясла его за плечо и визжала уже без всяких слов, на одной высокой ноте. Машина в очередной раз подпрыгнула, и Глебова нога соскользнула с педали. Еще некоторое время джип катился по инерции, затем остановился. Глеб откинулся на сиденье, дыша часто и тяжело. Протянув руку, повернул ключ: мотор затих, фары погасли. Света что-то говорила: он слышал смутный шум, но не мог разобрать слов. В ушах гулко стучала кровь. — …Зачем? — повторила она в очередной раз. — Что случилось? Что произошло?— Ты, — сказал Глеб, с трудом шевеля губами — говорить отчего-то было трудно, собственный голос доносился словно издалека, сквозь вату. — Что ты видела?Светлана подумала несколько секунд. — Дерево на обочине, — ответила она, тщательно подбирая слова. — Сначала мне показалось, что мимо кто-то идет, но когда мы подъехали ближе, я увидела, что это дерево. Береза. Совсем облетевшая, на самом краю дороги. Белый ствол, ветки обвисшие. — Береза, — повторил Глеб. — Ну да. А что?Он не ответил. Не знал, что сказать. Просто завел машину и тронулся вперед — медленно и аккуратно. Как всегда. И даже руки у него почти не дрожали. Света напряженно смотрела вперед, судя по всему, всерьез раздумывая, не стоит ли выйти из машины. Глеб ее не винил: понимал, что они чудом не разбились. Слева — вдалеке от дороги — мелькнул белый тонкий силуэт. Очередная береза, что же еще. Глеб заставил себя разжать руки, вцепившиеся в руль крепче, чем нужно. Краем глаза уловил движение справа. Педаль газа вибрировала под ногой. Медленно и аккуратно, сказал себе Глеб. Не лихачить. Я должен ехать аккуратно. Я не один, у меня в машине пассажир, я должен держать себя в руках. Из темноты впереди выступила тень — и через мгновение ее с головы до ног залил свет фар. Она стояла посереди дороги, перегораживая путь машине. Женщина. Высокая, худая, с длинными светлыми волосами. Волосы падали ей на лицо, скрывая наполовину — так, что на Глеба и Свету она смотрела только одним глазом. Длинное белое платье казалось ветхим, изодранным, сквозь прорехи просвечивала бледная кожа. Ее лицо было спокойно. Она терпеливо ждала. Глеб остановил машину. Света сидела, сжавшись в комочек, кажется, она что-то шептала Глебу, предлагая то ли ехать назад, то ли, наоборот, не останавливаться, он не понял, не слушал, не слышал. Он знал, чувствовал, что выхода нет. Глеб вышел из машины и приблизился к ожидавшей его женщине. Ветер шевелил ее волосы. — Что тебе нужно? — спросил Глеб. Та, что стояла перед ним, улыбнулась — едва заметно, одним краем губ. — Всегда одно и то же, — сказала она, и от звука ее голоса Глебу захотелось бежать прочь сломя голову. В нем был свист ветра, и скрежет бьющегося стекла, и чей-то далекий, отчаянный крик. — Жизнь, — произнесла женщина. В такт ей с вершины березы хрипло отозвалась ворона. — Твоя, — женщина подняла тонкую, очень худую руку и опустила ее Глебу на плечо. Рука почти ничего не весила, но от ее прикосновения Глеб вздрогнул, ощутив укол ледяной, пронизывающей боли. — Или не твоя, — второй рукой женщина указала на джип и сжавшуюся внутри девушку. Снова закаркала ворона. — Выбирать тебе, — закончила женщина. Фары джипа погасли, на мгновение их всех обволокла темнота — но почти сразу же стало светлее. Глеб огляделся, ошарашенный: они стояли на мосту. Вокруг разливался густой предрассветный туман. Небо было серым. Близилось утро. Рядом с ними зиял свежий пролом в ограждении. Далеко внизу, в ивовых зарослях, лежала искореженная, смятая ярко-красная машина. Он вспомнил.

Внедорожник «чероки», который ехал слишком быстро для мокрой дороги, отделенной от оврага одним только рядом низких деревянных столбиков. Нина просила его сбавить скорость перед мостом. Глеб всмотрелся вниз: в клубах тумана дрожали смутно знакомые тени, возникали и исчезали, растворяясь в белом мареве, лица. Нина. Вика. Оля. Женщина подошла и встала рядом, склонившись над проломом. — Лихачи — это те, что играют с лихом, — произнесла она. Ее слова камнями упали в провал, с обломков машины снялись вороны, тяжело хлопая крыльями, разлетелись в разные стороны. Ветер разметал волосы женщины, и Глеб увидел: левого глаза у нее нет, глазница заросла, затянулась белесой пеленой, под которой колыхалось что-то живое, темное, с жадным голодом тянущееся наружу, ищущее, на кого бы направить свой взгляд. Лихо поправило волосы, снова скрыв левую половину лица. — Так что ты выбираешь? — спросило оно. — Пойдешь со мной сам или отдашь вместо себя ее?Глеб посмотрел на Свету. Девушка сидела неподвижно, словно бы даже не дыша и не моргая, смотрела в одну точку. Кажется, последних минут для нее вовсе не существовало. Она ни в чем не виновата — только лишь в том, что попалась Глебу на пути и села в его машину. — Отпусти ее, — сказал Глеб. — Я пойду с тобой. — Не только ты, — сказало Лихо. Его улыбка была безмятежной, как рассвет. — Все вы. Все четверо, кто был тогда в машине. Глеб зажмурился. Нина, Вика, Оля. — Тогда бери ее, — произнес он, не открывая глаз. — Я… не могу отдать тебе всех нас. Не могу. Нет. — Хорошо, — отозвался голос, в котором каркали вороны, рыдали дети, ломались сухие ветки и трещало пламя. — Ты всегда так отвечаешь. Ничего не меняется. Значит, до другого раза. — Какого другого раза? — спросил Глеб, все еще с закрытыми глазами, все еще не понимая. — До того времени, — ответило Лихо негромко и ласково, обращаясь к нему, словно к старому, доброму другу, — когда снова наступит пора платить. Платить за то, что вы четверо до сих пор живы, хотя давно утратили на это право. До следующего твоего случайного попутчика. До новой встречи здесь, на мосту. Тогда Глеб понял и открыл глаза, но не успел уже ничего сказать или сделать. Успел увидеть только, как женщина в изодранном белом платье склоняется над его машиной, откидывает волосы с лица — и вглядывается в сидящую внутри девушку левым глазом. Света закричала. И в хор криков, звучавших в голосе Лихо, вплелся еще один. Глеб упал на колени, крича вместе с ними, и продолжал кричать, пока из всех голосов не остался лишь его. Потом он встал. Огляделся, пытаясь вспомнить, для чего остановился здесь, на старом мосту через овраг, по дну которого сквозь ивовые заросли с трудом пробивался ручей, бывший когда-то рекой. Поднял с земли телефон: когда тот успел выпасть, Глеб не заметил. Ему пора было ехать домой, он и так всю субботу провел на даче, в компании с мышами и старыми журналами. Нина с девочками его заждались. Глеб сел в машину. Поправил сбившееся зеркало, пристегнул ремень. Завел мотор и двинулся по проселочной дороге. Он ехал очень аккуратно. Медленно. Осторожно. Как всегда.