Дeвочка с противным голосомСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Учaсток для дачи нам выделили еще с пнями. Первое лето — мне было года четыре — я на даче появлялась от силы пару раз, там ревел трактор, выкорчевывая пни, стучали топоры и молотки, возводился временный домик, в котором мы будем жить, пока строим основной дом, а этот потом станет баней, мама с папой и дедом в три лопаты впервые перекапывали землю, заодно очищая ее от корней и пересыпая черноземом. Забора пока настоящего тоже не было, лишь вбили по периметру участка увесистые колы, да натянули меж ними б/ушную рабицу — папе на заводе просто так отдали. Зато на второе лето началось мое детское дачное счастье — соседские кошки и собаки (дома нельзя, у бабушки аллергия), трава «пучка», которую можно есть, грязь в лужах, по которой можно ходить босиком (она такая гладенькая), трехколесный велосипед, озеро, где гольянов ловили банкой, ящерицы на исходящих смолой досках. Мама была счастлива не меньше меня — дорвавшаяся до земли городская жительница открывала в себе недюжинный талант садовода. Все, что она сажала, приживалось тут же, ростки проклевывались чуть ли не через неделю, и уже к июлю она решилась на эксперименты с декоративными растениями. Это была ее идея — посадить под забором из рабицы плющ и китайский лимонник, к осени их цепкие усики дотянулись до вершины забора, покрыв его почти сплошным ковром листьев. Третьим летом на участок по соседству приехали не знакомые нам соседи, а новая семья, купившая у них недостроенный дом с огородом. Машину — старенький москвич — вела маленькая, сухонькая угрюмая женщина. Мужа с заднего сиденья она вытащила за руки и провела в дом, что-то тихо приговаривая и похлопывая его по плечу. Последней из машины выпрыгнула вертлявая девчонка лет восьми с мелким крысиным личиком. Оглянувшись и увидев меня, глазеющую на их машину, она тут же подошла ко мне и, не поздоровавшись даже и не предложив дружить, как то у детей заведено, начала хвастаться. Тем, что у них есть машина (у нас не было). Тем, что ее папка — герой. Тем, что ее мама стройная и закаляется. За мою полную маму мне стало так обидно, что я немедленно возненавидела новую соседку. Тем более, что и голос у нее был противный — высокий и дребезжащий, словно она все время кривлялась. Я заревела и обозвала ее всеми плохими словами, какие знала. Она заревела тоже, нас развели по домам, меня наказали, и больше мы с ней не разговаривали. Лишь она, завидя меня поблизости, громко объявляла каждый раз о том, что ей купили новое платье, или новую куклу, или водили в цирк. Перед куклами и цирком меркла даже моя дача, тем более, что у нее была такая же. Спустя какое-то время я начала понимать, что конфликт с новыми соседями не только у меня. С улицы, на которую выходили наши калитки, все чаще раздавалась ругань жителей нашего садового общества. Моя противная соседка Тася оказалась мелкой пакостницей — то вытопчет чью-то клумбу, то уведет чужую собаку и привяжет в лесу, то младшего ребенка стукнет. Но не только она была причиной ругани у соседских ворот. Услышав как-то истошный крик тасиной мамы — «Он не больной, он контуженый!», — я спросила у папы про это новое слово. Так я узнала, что тасин отец был и правда герой — спасал людей во время пожара, но взорвался газовый баллон, его контузило, и с тех пор он болеет. И все таськины проделки от того, что ей тяжело видеть папу таким, и не нужно на нее сердиться, им с тетей Зоей приходится нелегко, ведь новые куклы не заменят здоровья родителей. На следующий день мама с папой ушли к председателю, как и соседка тетя Зоя, и все взрослые из соседних домов. На собрание. Я, в ожидании обещанной рыбалки, обошла все мамины грядки, поговорила со своими любимыми цветами на клумбе (там были Король цветов, Королева цветов и их поданные) и решила нарвать смородиновых листьев маме в чай. Это была одна из моих обязанностей, потому что чай из листьев, которые срывала я, был самым вкусным по уверению моих родителей, у них не получалось выбирать самые лучшие листики. Преисполненная ответственности, я рассматривала каждый лист, чтобы убедиться, что он лучший. — Женя, а Женя! — позвал меня из-за увитого плющом забора противный дребезжащий голос. — Женя, иди сюда!«Не нужно на нее сердиться», — сказал мой папа. Я молча подошла поближе к забору. Снизу, где листья не были такими густыми, было видно, как в нетерпении приплясывают ярко-красные туфельки. — Зе-несь-ка, ла-пусь-ка! — припевала соседка, коверкая слова, — А у меня новые туфли! Нравятся? Нравятся тебе мои туфли? Хочешь потрогать? Иди сюда, померяй!Я стояла уже почти вплотную к забору и решала, насколько хорошей девочкой мне надо быть. Просто сказать, что туфли красивые, или подружиться с Тасей, может, позвать ее в гости? Но такой голос противный. Ужасно. — Вот мои новые туфли! — говорил противный голос. — А вот мое новое платье! А вот мой палец!Между листьями ограды показался грязный маленький палец, покрутился туда-сюда. Учaсток для дачи нам выделили еще с пнями. Первое лето — мне было года четыре — я на даче появлялась от силы пару раз, там ревел трактор, выкорчевывая пни, стучали топоры и молотки, возводился временный домик, в котором мы будем жить, пока строим основной дом, а этот потом станет баней, мама с папой и дедом в три лопаты впервые перекапывали землю, заодно очищая ее от корней и пересыпая черноземом. Забора пока настоящего тоже не было, лишь вбили по периметру участка увесистые колы, да натянули меж ними б/ушную рабицу — папе на заводе просто так отдали. Зато на второе лето началось мое детское дачное счастье — соседские кошки и собаки (дома нельзя, у бабушки аллергия), трава «пучка», которую можно есть, грязь в лужах, по которой можно ходить босиком (она такая гладенькая), трехколесный велосипед, озеро, где гольянов ловили банкой, ящерицы на исходящих смолой досках. Мама была счастлива не меньше меня — дорвавшаяся до земли городская жительница открывала в себе недюжинный талант садовода. Все, что она сажала, приживалось тут же, ростки проклевывались чуть ли не через неделю, и уже к июлю она решилась на эксперименты с декоративными растениями. Это была ее идея — посадить под забором из рабицы плющ и китайский лимонник, к осени их цепкие усики дотянулись до вершины забора, покрыв его почти сплошным ковром листьев. Третьим летом на участок по соседству приехали не знакомые нам соседи, а новая семья, купившая у них недостроенный дом с огородом. Машину — старенький москвич — вела маленькая, сухонькая угрюмая женщина. Мужа с заднего сиденья она вытащила за руки и провела в дом, что-то тихо приговаривая и похлопывая его по плечу. Последней из машины выпрыгнула вертлявая девчонка лет восьми с мелким крысиным личиком. Оглянувшись и увидев меня, глазеющую на их машину, она тут же подошла ко мне и, не поздоровавшись даже и не предложив дружить, как то у детей заведено, начала хвастаться. Тем, что у них есть машина (у нас не было). Тем, что ее папка — герой. Тем, что ее мама стройная и закаляется. За мою полную маму мне стало так обидно, что я немедленно возненавидела новую соседку. Тем более, что и голос у нее был противный — высокий и дребезжащий, словно она все время кривлялась. Я заревела и обозвала ее всеми плохими словами, какие знала. Она заревела тоже, нас развели по домам, меня наказали, и больше мы с ней не разговаривали. Лишь она, завидя меня поблизости, громко объявляла каждый раз о том, что ей купили новое платье, или новую куклу, или водили в цирк. Перед куклами и цирком меркла даже моя дача, тем более, что у нее была такая же. Спустя какое-то время я начала понимать, что конфликт с новыми соседями не только у меня. С улицы, на которую выходили наши калитки, все чаще раздавалась ругань жителей нашего садового общества. Моя противная соседка Тася оказалась мелкой пакостницей — то вытопчет чью-то клумбу, то уведет чужую собаку и привяжет в лесу, то младшего ребенка стукнет. Но не только она была причиной ругани у соседских ворот. Услышав как-то истошный крик тасиной мамы — «Он не больной, он контуженый!», — я спросила у папы про это новое слово. Так я узнала, что тасин отец был и правда герой — спасал людей во время пожара, но взорвался газовый баллон, его контузило, и с тех пор он болеет. И все таськины проделки от того, что ей тяжело видеть папу таким, и не нужно на нее сердиться, им с тетей Зоей приходится нелегко, ведь новые куклы не заменят здоровья родителей. На следующий день мама с папой ушли к председателю, как и соседка тетя Зоя, и все взрослые из соседних домов. На собрание. Я, в ожидании обещанной рыбалки, обошла все мамины грядки, поговорила со своими любимыми цветами на клумбе (там были Король цветов, Королева цветов и их поданные) и решила нарвать смородиновых листьев маме в чай. Это была одна из моих обязанностей, потому что чай из листьев, которые срывала я, был самым вкусным по уверению моих родителей, у них не получалось выбирать самые лучшие листики. Преисполненная ответственности, я рассматривала каждый лист, чтобы убедиться, что он лучший. — Женя, а Женя! — позвал меня из-за увитого плющом забора противный дребезжащий голос. — Женя, иди сюда!«Не нужно на нее сердиться», — сказал мой папа. Я молча подошла поближе к забору. Снизу, где листья не были такими густыми, было видно, как в нетерпении приплясывают ярко-красные туфельки. — Зе-несь-ка, ла-пусь-ка! — припевала соседка, коверкая слова, — А у меня новые туфли! Нравятся? Нравятся тебе мои туфли? Хочешь потрогать? Иди сюда, померяй!Я стояла уже почти вплотную к забору и решала, насколько хорошей девочкой мне надо быть. Просто сказать, что туфли красивые, или подружиться с Тасей, может, позвать ее в гости? Но такой голос противный. Ужасно. — Вот мои новые туфли! — говорил противный голос. — А вот мое новое платье! А вот мой палец!Между листьями ограды показался грязный маленький палец, покрутился туда-сюда.

— Возьми меня за пальсик! — я нерешительно протянула руку. — А вот мой второй пальсик!Второй палец появился в полуметре от первого. Я молчала. — А вот и третий! — третий палец просунулся сквозь забор у самой земли. Красные туфельки уже не приплясывали, они просто стояли в стороне. В этот момент первый палец выпал в мою протянутую руку. Скрюченный, с кровавой каемочкой вокруг ногтя, он лежал на ладони как мертвая рыбка гольян. За забором зашевелилось что-то массивное, больше, чем девочка восьми лет, скорее как сидящий на корточках взрослый человек, пищащий противным голосом и убивший свою дочь в то время, как его соседи требовали от председателя исключить из садового общества семью агрессивного психа. Может, он и не был изначально больным, может, виновата контузия. Но пальцы дочери он отгрыз.