Девочка из ниоткудаСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Даже если мы относим себя к какой-нибудь конфессии, мы все равно повседневно живем в профанном мире и с миром сакральным, а также с мистикой встречаемся крайне редко. Но при всем при том практически каждому человеку по личному опыту знакомо ощущение необъяснимого озноба, когда откуда-то из-за неведомой (одновременно притягательной и опасной) грани тянет, тянет каким-то странным, неопределенным сквознячком… Наверное, тут все дело в том, что мы, в сущности, еще очень мало знаем об окружающем нас мире. Родители Алисы с самого начала непонятно нервничали и чуть ли не оглядывались по сторонам. — Вы знаете, у нас к вам очень странная просьба. Вы только не удивляйтесь и не отказывайтесь сразу, мы потом вам все объясним, вы нас извините, мы сами понимаем, что все это как-то…— А в чем заключается сама просьба-то? — я решила прервать поток извинений. — Вы поговорите с нашей дочерью…— Ну разумеется, поговорю, если вы ее ко мне приведете. И поверьте, это будет далеко не первая двенадцатилетняя девочка, с которой я стану разговаривать. Где же странность?— Странность в том, — не глядя мне в глаза, сказала женщина, — что мы хотели бы, чтобы вы с ней просто так поговорили. Нипочему. Мы вам сейчас вообще ничего про нее говорить не будем. Нам важно, чтобы вы сами ее увидели и потом нам рассказали, как оно вам показалось. — Оно? — тут уж я, пожалуй, удивилась как следует. Их ребенок что, гермафродит?!— Ну, я имела в виду «как оно все», — поправилась женщина. — Вы нам расскажете свои впечатления, а мы все расскажем и ответим на все ваши вопросы. — Да ради бога, — согласилась я. Гипотез у меня было несколько, одна другой тривиальнее. Первое — самое простое и безобидное: девочка рано и бурно зашла в подростковость и сразу натворила что-то, поразившее родителей в самое сердце, например, сперла из дома большую сумму денег, или пришла домой пьяной, или не пришла ночевать… Второе — тревожнее: в препубертате часто манифестируют всяческие психопатии, возможно, они заметили в поведении дочери что-то нехорошее, но не знают, как его классифицировать, хотят, чтобы специалист посмотрел, но боятся страшного диагноза и не хотят заранее специалиста «настраивать». И наконец третье — ничего ужасного вообще не происходит и не произошло, просто родители невротики, да еще и начитались каких-нибудь книжек про подростковый возраст и сложные отношения с подростками, теперь им все мерещится и они хотят перестраховаться. Девочка показалась мне много «нормальней», чем родители. Чуть-чуть с задержкой физического развития: уже скоро тринадцать, а вся такая худенькая, плоская, менструаций еще нет, рост маленький, ладошки узкие. Не красавица и не дурнушка, не блещет умом, но и далеко не глупа. В школе учится средне: бывают и четверки, и пятерки, и тройки. Двойки — очень редко. Не любит математику и физкультуру (плохо получается), любит литературу, историю и английский язык (получается хорошо). Рассмотрела мои игрушки, призналась, что еще год назад с удовольствием играла в «домик Барби». Спокойно рассказала о двух своих подругах в классе и мальчике с третьего этажа, который ее на год младше и с которым они вместе гуляют и ходят друг к другу в гости — болтать, смотреть мультики, играть в компьютер (раньше почти каждый день, а сейчас реже — обоим много уроков стали задавать). Еще много рассказывала о своей собачке — йоркширском терьере Притти. Я спросила о братьях-сестрах (родители мне и этого не сказали). — Никого нет, — грустно ответила Алиса. — А я бы очень хотела, брата или сестру — это все равно. С родителями отношения хорошие. Иногда Алиса ездит в гости к бабушке (папиной маме) в Псковскую область. Там тоже есть две собаки, три кошки и коза Тамара с ужасным характером. Алиса ходит в бассейн и на дополнительный английский (нравится), в прошлом году ходила на бисероплетение (надоело). В будущем подумывает стать либо учительницей английского, либо ветеринаром — еще точно не решила. Я получила от разговора определенное удовольствие, девочка тоже выглядела вполне дружелюбно и жизнерадостно. Сейчас буду снимать родительский невроз, решила я, склоняясь к тому, что что-то такое все-таки жизнерадостная Алиса отчебучила, в одиночку или вместе с дворовым приятелем. Потому что ни малейшего удивления по поводу того, что ее притащили к психологу, она не проявила. Ни одного вопроса не задала. Знает кошка, чье мясо съела. Ну, сейчас мне все расскажут. Алиса, вежливо попрощавшись, ушла на свой английский. Родители зашли в кабинет. — Очень милая девочка. И развита по возрасту. Ни малейшей психиатрии не чувствуется, — с ходу сообщила я и предложила: — Ну, рассказывайте, что у вас там. По мере разворачивания рассказа челюсть у меня не отвисала только потому, что я придерживала ее пальцем. Девочка приемная. Взяли ее из детдома почти три года назад, когда ей было десять лет. Даже если мы относим себя к какой-нибудь конфессии, мы все равно повседневно живем в профанном мире и с миром сакральным, а также с мистикой встречаемся крайне редко. Но при всем при том практически каждому человеку по личному опыту знакомо ощущение необъяснимого озноба, когда откуда-то из-за неведомой (одновременно притягательной и опасной) грани тянет, тянет каким-то странным, неопределенным сквознячком… Наверное, тут все дело в том, что мы, в сущности, еще очень мало знаем об окружающем нас мире. Родители Алисы с самого начала непонятно нервничали и чуть ли не оглядывались по сторонам. — Вы знаете, у нас к вам очень странная просьба. Вы только не удивляйтесь и не отказывайтесь сразу, мы потом вам все объясним, вы нас извините, мы сами понимаем, что все это как-то…— А в чем заключается сама просьба-то? — я решила прервать поток извинений. — Вы поговорите с нашей дочерью…— Ну разумеется, поговорю, если вы ее ко мне приведете. И поверьте, это будет далеко не первая двенадцатилетняя девочка, с которой я стану разговаривать. Где же странность?— Странность в том, — не глядя мне в глаза, сказала женщина, — что мы хотели бы, чтобы вы с ней просто так поговорили. Нипочему. Мы вам сейчас вообще ничего про нее говорить не будем. Нам важно, чтобы вы сами ее увидели и потом нам рассказали, как оно вам показалось. — Оно? — тут уж я, пожалуй, удивилась как следует. Их ребенок что, гермафродит?!— Ну, я имела в виду «как оно все», — поправилась женщина. — Вы нам расскажете свои впечатления, а мы все расскажем и ответим на все ваши вопросы. — Да ради бога, — согласилась я. Гипотез у меня было несколько, одна другой тривиальнее. Первое — самое простое и безобидное: девочка рано и бурно зашла в подростковость и сразу натворила что-то, поразившее родителей в самое сердце, например, сперла из дома большую сумму денег, или пришла домой пьяной, или не пришла ночевать… Второе — тревожнее: в препубертате часто манифестируют всяческие психопатии, возможно, они заметили в поведении дочери что-то нехорошее, но не знают, как его классифицировать, хотят, чтобы специалист посмотрел, но боятся страшного диагноза и не хотят заранее специалиста «настраивать». И наконец третье — ничего ужасного вообще не происходит и не произошло, просто родители невротики, да еще и начитались каких-нибудь книжек про подростковый возраст и сложные отношения с подростками, теперь им все мерещится и они хотят перестраховаться. Девочка показалась мне много «нормальней», чем родители. Чуть-чуть с задержкой физического развития: уже скоро тринадцать, а вся такая худенькая, плоская, менструаций еще нет, рост маленький, ладошки узкие. Не красавица и не дурнушка, не блещет умом, но и далеко не глупа. В школе учится средне: бывают и четверки, и пятерки, и тройки. Двойки — очень редко. Не любит математику и физкультуру (плохо получается), любит литературу, историю и английский язык (получается хорошо). Рассмотрела мои игрушки, призналась, что еще год назад с удовольствием играла в «домик Барби». Спокойно рассказала о двух своих подругах в классе и мальчике с третьего этажа, который ее на год младше и с которым они вместе гуляют и ходят друг к другу в гости — болтать, смотреть мультики, играть в компьютер (раньше почти каждый день, а сейчас реже — обоим много уроков стали задавать). Еще много рассказывала о своей собачке — йоркширском терьере Притти. Я спросила о братьях-сестрах (родители мне и этого не сказали). — Никого нет, — грустно ответила Алиса. — А я бы очень хотела, брата или сестру — это все равно. С родителями отношения хорошие. Иногда Алиса ездит в гости к бабушке (папиной маме) в Псковскую область. Там тоже есть две собаки, три кошки и коза Тамара с ужасным характером. Алиса ходит в бассейн и на дополнительный английский (нравится), в прошлом году ходила на бисероплетение (надоело). В будущем подумывает стать либо учительницей английского, либо ветеринаром — еще точно не решила. Я получила от разговора определенное удовольствие, девочка тоже выглядела вполне дружелюбно и жизнерадостно. Сейчас буду снимать родительский невроз, решила я, склоняясь к тому, что что-то такое все-таки жизнерадостная Алиса отчебучила, в одиночку или вместе с дворовым приятелем. Потому что ни малейшего удивления по поводу того, что ее притащили к психологу, она не проявила. Ни одного вопроса не задала. Знает кошка, чье мясо съела. Ну, сейчас мне все расскажут. Алиса, вежливо попрощавшись, ушла на свой английский. Родители зашли в кабинет. — Очень милая девочка. И развита по возрасту. Ни малейшей психиатрии не чувствуется, — с ходу сообщила я и предложила: — Ну, рассказывайте, что у вас там. По мере разворачивания рассказа челюсть у меня не отвисала только потому, что я придерживала ее пальцем. Девочка приемная. Взяли ее из детдома почти три года назад, когда ей было десять лет. Они хотели маленького ребенка — от года до трех, мальчика или девочку — все равно, но на таких была очередь, и непонятно когда, а у них уже — возраст. А тут — здоровая девочка (для детдомовских это редкость — вы же знаете, какой там контингент), в обычной школе учится даже неплохо, только несколько отстает от сверстников в физическом развитии. Врач сказал: хорошее питание, прогулки и спорт — догонит моментально. Воспитательница сказала: берите, если не боитесь. Ее уже два раза хотели взять, но не решились в конце концов. — Но почему?!— Алиса не выросла в детском доме. Она попала туда за два года до нашей с ней встречи. Предположительно ей было тогда восемь лет, во всяком случае, она сама так сказала. — А где она жила до этого?— Этого никто не знает. — Как так может быть?— Ее нашли на улице. В самом прямом смысле. Она сидела на автобусной остановке. Днем, а потом и ночью. Сначала она попала в приют, оттуда — в детский дом. — А что она сама рассказывала? Восемь лет — это же уже совершенно сознательный возраст. — Ничего. В том-то и дело. Она никогда никому ничего не рассказывала о своей жизни до того, как она оказалась на той автобусной остановке. Говорит: не помню. Сказала, что ее зовут Алиса, что ей восемь лет. Читать-писать не умела, но еще в приюте, очень быстро, как будто вспоминая, научилась, и в детдоме пошла в школу во второй класс, к ровесникам. — Там тогда ее психологи смотрели?— Да, конечно, сами понимаете — не один и не два раза. Кроме того, пытались же найти ее настоящих родителей — ну, у кого она пропала. — И что?— Нигде в России никто о пропаже девочки Алисы не заявлял и никто внешне похожих на нее девочек не искал. — Вы знаете: речь у нее тогда была по возрасту? Чисто русская? Без акцента и диалектных особенностей?— В том-то и дело — она всегда говорила очень хорошо, так, как будто с ней много и культурно разговаривали. А потом — высадили на автобусной остановке и стерли память о прошлом. — Бытовые навыки?— В полном объеме, по возрасту. — Ее осматривали? Травмы головы? Отравление? Наркотики?— Конечно. Ни малейших признаков. — Детский гинеколог?— Она девственна. — Бывает травматическая амнезия, но тогда люди либо вообще не помнят, кто они такие, либо начисто забывают какой-то кусок жизни от сих до сих, куда как раз и входит травматическое событие. То есть, получается, Алиса просто НЕ ХОЧЕТ говорить?— Психолог в детдоме сказал: не приставайте к ней, она либо действительно не помнит, либо не может рассказать. Живите как с чистого листа. Потом, если вспомнит и/или захочет рассказать, расскажет. Мы и не приставали. — А она, как я понимаю, либо не вспомнила, либо не захотела…— Именно так. — И вот теперь…— Ничего такого не произошло. Алиса взрослеет. Учится, гуляет, прыгает с собакой. Обычная девочка, бывает веселой или раздражительной. Все, кто не знает ее истории, видят ее именно так, как увидели ее вы. Но мы живем с ней рядом каждый день и…— И что?— Нам иногда, да что там иногда — часто! — кажется, что это все игра. Что она всю эту нормальную жизнь десяти, а потом и двенадцатилетней девочки просто талантливо изображает, разыгрывает, как в спектакле. А на самом деле… В том-то и дело, что мы даже представить себе не можем, что там на самом деле! Откуда она пришла?! Кто она такая?! И вот теперь, когда вы тоже знаете этапы ее биографии: автобусная остановка, приют, детдом, приемная семья, скажите, вам не кажется ли тоже, что она изображает из себя слишком нормальную девочку, слегка переигрывает? И скажите нам скорее, что все это чепуха и нам самим лечиться надо!— Все это чепуха и вам самим лечиться надо! — твердо сказала я. — Мозг — сложнейшая, удивительная машина, о реальных принципах работы мышления и памяти мы даже еще не догадываемся. Нарушения бывают самые причудливые. Частичная амнезия — один из самых распространенных феноменов. У меня недавно был тишайший мужик с двумя высшими образованиями, который утверждал, что совершенно не помнит, как кроет матом тещу, которая уже восемнадцать лет ему в его же семье плешь проедает…Они улыбнулись и чуть-чуть расслабились, я этого и хотела. — Да-да, — закивал мужчина. — Нам уже говорили однажды, что это бывает. Женщина-милиционер говорила. Не только Алиса. Их, бывает, находят. — Кого их? — я почувствовала некий холодок, отчетливо проползший вдоль позвоночника. — Ну, людей, которые ничего не помнят. Дети бывают, подростки. — Ага, — сказала я, потому что это было единственное, что я могла сказать по этому поводу. Потом мы еще поговорили, уже о всяком тривиальном: выполнение домашних заданий, нужны ли индивидуальные занятия английским (Алиса прекрасно успевает, но ей хочется еще, дополнительно), необходимость физических нагрузок (она их терпеть не может), можно ли завести еще птиц и рыбок (она просит, но будет ли ухаживать?). Они ушли загруженные всякой всячиной, но почти веселые, успокоенные. Надолго ли?Я думала об этом визите почти неделю. Потом позвонила приятелю, который отработал следователем почти тридцать лет. Я из личных обстоятельств знаю, что люди порою просто исчезают — без предупреждения и без всякого следа. Но вот наоборот?— Скажи, Жора, а что, правда бывает так, что находят на вид психически здоровых людей, которые берутся неизвестно откуда и своего прошлого как бы не помнят или, во всяком случае, о нем не говорят? И если да, то что с ними потом бывает?— Да, — тут же, ничему не удивляясь (и его, и моя работа удивляться постепенно отучает), ответил приятель. — Тут две отчетливые группы. Одна — старики, у них в конечном итоге, как бы они ни выглядели, просто с головой плохо. Их из ментовки в больницу отправляют. Либо потом родственники найдутся, либо в дом престарелых переведут. А вторая группа — это молодежь, даже дети или подростки скорее. Здесь непонятно. Просто идут по улицам или сидят где-то. Иногда в подъездах ночуют. Эти, конечно, в приюты попадают. — Жора, но кто же они такие? Откуда берутся?— Ну я-то откуда знаю? — я прямо увидела, как приятель пожал плечами. — Берутся откуда-то. Но, сколько я их видал, они такие обычно… ну, некриминальные. — И потом?— Что потом? Потом живут где-то, с нами… делают что-то… А ты зачем спрашиваешь-то? Нашла кого-то? Или просто «Жука в муравейнике» перечитала?— Да так просто. Спасибо!Я положила трубку и долго смотрела в окно. Там шли обычные люди и обычный дождь. И одновременно где-то там неподалеку играла с собакой или делала уроки девочка Алиса, которая пять лет назад из ниоткуда материализовалась на автобусной остановке.