Дело Сарры МодебадзеСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Грузия второй половины 19-го столетия… Кутаисская губерния, входившая в состав Кавказского наместничества была глубокой провинцией, жившей традициями и вековым опытом местного грузинского населения. Уездный городок Шорапани распологался почти в 60 километрах от Кутаиса. Тут почти не ощущалось присутствие российской власти и русских: свое дворянство, мелкое, обнищавшее, но по - настоящему древнее и с заслуженными титулами; своя местная администрация, состоящая сплошь из грузин; собственная интеллигенция - учителя, врачи, некоторые из которых - с настоящим европейским образованием. Одним словом - национальная окраина. Тут, в никому прежде не известном селе Перевиси, Шаропанского уезда Кутаисской губернии, разыгралась драма, эхо которой прокатилось по всей Российской Империи; заставившая говорить о себе всех, читающих газеты людей. Маленькая грузинская девочка Сарра Модебадзе исчезла 4 апреля 1878 г. Днем Сарра в сопровождении старшей сестры Майи была в гостях у своей тетки Турфы Цхададзе. Во второй половине дня сестра отправила Сарру обратно домой, благо до дома Модебадзе было менее 300 метров по тропинке. Сарра простилась с теткой и сестрой и ушла. Но домой она так и не вернулась. Розыски родных и соседей из маленькой деревеньки ни к чему не привели. Опустившаяся на горы холодная ночь не оставила надежд на то, что девочка - если только она не успела достичь какого - либо жилища - осталась жива. Так - с предчувствия гибели ребенка - началась одна из самых скандальных, но совершенно забытых ныне, криминальных историй. Через несколько недель она станет известна всей России. Уже утром 5 апреля 1878 г. по окрестным населенным пунктам - Перевиси, Сачхери, Дорбаидзе - отстоявшим друг от друга на 2 - 3 километра, распространились слухи о загадочном исчезновении маленькой девочки. Молва связывала происшедшее с проездом группы евреев мимо того места, где Сарра попрощалась со своей старшей сестрой. Слухи эти, казалось, не имели под собой ни малейшей фактической основы и передавались изустно отправлявшимися на рынки крестьянами. Возникновение этих странных разговоров оказалось достаточным поводом для того, чтобы во второй половине дня 5 апреля старшина еврейской общины городка Сачхери некий Бичия Душиашвили явился к шаропанскому уездному главе и потребовал от того выставления у еврейских домов вооруженной охраны; евреи, мол, де боятся, что им будет подброшено тело исчезнувшей девочки. Надо сказать, что в Шаропани еще ничего не знали об исчезновении Сарры Модебадзе, потому визит еврейского старшины показался явно преждевременным, а страхи - преувеличенными. На следующий день уездный центр посетил отец исчезнувшей девочки - Иосиф Модебадзе. У полицейского пристава Абашидзе он оставил заявление, в котором просил организовать розыски дочери. В тот же самый день - 6 апреля 1878 г. - произошло еще одно в высшей степени любопытное событие. Надо заметить, что эта дата являлась днем еврейской пасхи (которая приходится на первое полнолуние апреля и не совпадает с христианской). В этот день, после обеда некий еврей Еликашвили явился в дом князя Церетели, уездного предводителя дворянства, и усевшись на землю посреди двора потребовал вызвать к нему князя. Последнего в этот момент в доме не оказалось и прислуга принялась было гнать странного визитера. Но Еликашвили принялся кричать, что желает сделать заявление об умучении евреями ребенка, но будет говорить об этом только с самим князем Церетели. Прислуга, пораженная услышанным, отступилась от Еликашвили и на какое - то время оставила его в покое. Довольно долго - минут 20 - 30 - этот человек просидел посреди двора, но начиная плакать, то негромко причитая… Еликашвили выглядел сильно потрясенным и казался несколько не в себе, хотя впоследствии все свидетели утверждали, что он никак не походил на пьяного и него не исходил запах спиртного. В конце - концов, Еликашвили из дома князя удалили, сказав, что ему следует направиться в полицию и рассказать о преступлении там. Наконец, утром 7 апреля 1878 г. последовала развязка затянувшихся было розысков девочки - труп Сарры Модебадзе был обнаружен у каменной стены виноградника на окраине села Дорбаидзе. Девочка была одета также, как и в день исчезновения: на ней была длинная, до пят, рубаха из некрашенного холста, ноги были босы. Тело находилось в сидячем положении, на корточках, голова была опущена на колени лицом вниз, руки - лежали на земле ладонями вверх. Рубаха девочки была мокрой. Сарра не имела выраженных телесных повреждений и травм; покрывавшие кисти рук и предплечья точечные уколы не казались серьезными ранениями. Жители деревни Дорбаидзе, собравшиеся вокруг тела девочки, вообще этим уколам не придали значения, сочтя их обыкновенными пятнами на коже. Сельский староста в сопровождении группы сельчан отвез тело девочки ее родителям в Перевиси. В дом Иосифа Модебадзе он внес Сарру на руках. Грузия второй половины 19-го столетия… Кутаисская губерния, входившая в состав Кавказского наместничества была глубокой провинцией, жившей традициями и вековым опытом местного грузинского населения. Уездный городок Шорапани распологался почти в 60 километрах от Кутаиса. Тут почти не ощущалось присутствие российской власти и русских: свое дворянство, мелкое, обнищавшее, но по - настоящему древнее и с заслуженными титулами; своя местная администрация, состоящая сплошь из грузин; собственная интеллигенция - учителя, врачи, некоторые из которых - с настоящим европейским образованием. Одним словом - национальная окраина. Тут, в никому прежде не известном селе Перевиси, Шаропанского уезда Кутаисской губернии, разыгралась драма, эхо которой прокатилось по всей Российской Империи; заставившая говорить о себе всех, читающих газеты людей. Маленькая грузинская девочка Сарра Модебадзе исчезла 4 апреля 1878 г. Днем Сарра в сопровождении старшей сестры Майи была в гостях у своей тетки Турфы Цхададзе. Во второй половине дня сестра отправила Сарру обратно домой, благо до дома Модебадзе было менее 300 метров по тропинке. Сарра простилась с теткой и сестрой и ушла. Но домой она так и не вернулась. Розыски родных и соседей из маленькой деревеньки ни к чему не привели. Опустившаяся на горы холодная ночь не оставила надежд на то, что девочка - если только она не успела достичь какого - либо жилища - осталась жива. Так - с предчувствия гибели ребенка - началась одна из самых скандальных, но совершенно забытых ныне, криминальных историй. Через несколько недель она станет известна всей России. Уже утром 5 апреля 1878 г. по окрестным населенным пунктам - Перевиси, Сачхери, Дорбаидзе - отстоявшим друг от друга на 2 - 3 километра, распространились слухи о загадочном исчезновении маленькой девочки. Молва связывала происшедшее с проездом группы евреев мимо того места, где Сарра попрощалась со своей старшей сестрой. Слухи эти, казалось, не имели под собой ни малейшей фактической основы и передавались изустно отправлявшимися на рынки крестьянами. Возникновение этих странных разговоров оказалось достаточным поводом для того, чтобы во второй половине дня 5 апреля старшина еврейской общины городка Сачхери некий Бичия Душиашвили явился к шаропанскому уездному главе и потребовал от того выставления у еврейских домов вооруженной охраны; евреи, мол, де боятся, что им будет подброшено тело исчезнувшей девочки. Надо сказать, что в Шаропани еще ничего не знали об исчезновении Сарры Модебадзе, потому визит еврейского старшины показался явно преждевременным, а страхи - преувеличенными. На следующий день уездный центр посетил отец исчезнувшей девочки - Иосиф Модебадзе. У полицейского пристава Абашидзе он оставил заявление, в котором просил организовать розыски дочери. В тот же самый день - 6 апреля 1878 г. - произошло еще одно в высшей степени любопытное событие. Надо заметить, что эта дата являлась днем еврейской пасхи (которая приходится на первое полнолуние апреля и не совпадает с христианской). В этот день, после обеда некий еврей Еликашвили явился в дом князя Церетели, уездного предводителя дворянства, и усевшись на землю посреди двора потребовал вызвать к нему князя. Последнего в этот момент в доме не оказалось и прислуга принялась было гнать странного визитера. Но Еликашвили принялся кричать, что желает сделать заявление об умучении евреями ребенка, но будет говорить об этом только с самим князем Церетели. Прислуга, пораженная услышанным, отступилась от Еликашвили и на какое - то время оставила его в покое. Довольно долго - минут 20 - 30 - этот человек просидел посреди двора, но начиная плакать, то негромко причитая… Еликашвили выглядел сильно потрясенным и казался несколько не в себе, хотя впоследствии все свидетели утверждали, что он никак не походил на пьяного и него не исходил запах спиртного. В конце - концов, Еликашвили из дома князя удалили, сказав, что ему следует направиться в полицию и рассказать о преступлении там. Наконец, утром 7 апреля 1878 г. последовала развязка затянувшихся было розысков девочки - труп Сарры Модебадзе был обнаружен у каменной стены виноградника на окраине села Дорбаидзе. Девочка была одета также, как и в день исчезновения: на ней была длинная, до пят, рубаха из некрашенного холста, ноги были босы. Тело находилось в сидячем положении, на корточках, голова была опущена на колени лицом вниз, руки - лежали на земле ладонями вверх. Рубаха девочки была мокрой. Сарра не имела выраженных телесных повреждений и травм; покрывавшие кисти рук и предплечья точечные уколы не казались серьезными ранениями. Жители деревни Дорбаидзе, собравшиеся вокруг тела девочки, вообще этим уколам не придали значения, сочтя их обыкновенными пятнами на коже. Сельский староста в сопровождении группы сельчан отвез тело девочки ее родителям в Перевиси. В дом Иосифа Модебадзе он внес Сарру на руках. Вечером того же дня девочка была погребена. Получив информацию об обнаружении тела Сарры Модебадзе, пристав Абашидзе проинформировал окружного прокурора о сути поданного 6 апреля Иосифом Модебадзе заявления и трагическом результате розысков. Вопрос в тот момент стоял так: открывать или не открывать расследование по факту исчезновения девочки и обстоятельствам, приведшим к ее гибели? Ответом на этот вопрос можно считать появление в шаропанском уезде помощника окружного прокурора Ахумова. Чиновник прибыл не один: вместе с ним прибыл из Тифлиса доктор - анатом Берно, которому надлежало дать заключение о причине смерти Сарры Модебадзе. Ахумов ввереной ему властью написал постановление о проведении эксгумации тела погибшей девочки в целях его судебно - медицинского освидетельствования. Дабы не нагнетать страстей, было решено проводить следственные действия без огласки. Ахумов в сопровождении казачьего наряда и в присутствии пристава Абашидзе рано утром 14 апреля 1878 г. произвел эксгумацию тела. Проведено это было со всей максимально возможной быстротой; никто из жителей Перевиси - даже староста - не знал, что на кладбище разрывают могилу. Впоследствии чету Модебадзе некоторые журналисты упрекали в том, что они не явились на эксгумацию тела дочери, но следует признать, что причиной тому была вовсе не их духовная черствость, а обыкновенная неосведомленность. Когда пристав Абашидзе въехал в село Перевиси и объявил его жителям, что тело Сарры Модебадзе выкопали и увезли для врачебного исследования, Ахумов со своим страшным грузом был уже далеко. Заключение доктора Берно, основанное на результатах патологоанатомического исследования, содержало в себе несколько любопытных и весьма важных выводов:- На теле довочки были обнаружены следы песка. В гористых местах, где разворачивались описываемые события, песок мог быть только возле рек. Поскольку рубашка Сарры Была в момент обнаружения тела была мокрой, Ахумов попросил эксперта в своем заключении рассмотреть вопрос о возможном утоплении ребенка. Экспертиза с абсолютной надежностью показала, что следов утопления нет. В таком случае, происхождение речного песка на теле девочки оставалось не объясненным;- Также было констатировано, что в отношении погибшей не совершалось посягательств сексуального характера;- Проколы обеих кистей рук и предплечий были описаны как «поверхностные, не проникающие в толщу мышц и тканей». Происхождение этих мелких ранок не находило рационального объяснения; Берно в конце - концов склонился к мысли, что это могли быть многочисленные укусы мелких грызунов, например, полевых мышей. Однако, даже тщательное рассмотрение этих странных следов не позволило однозначно установить их принадлежность челюстям грызуна (парность и симметрия резцов, наличие верхней и нижней челюстей). Но главное возражение предположению доктора Берно заключалось даже не в этом: было совершенно непонятно, почему полевые мыши избирательно грызли руки девочки, но не тронули босых ног? Относительно прижизненности ран мнения разделились: Берно считал, что раны посмертны, на том основании, что из них не было кровотечения; Ахумов справедливо возразил, заявив, что такое обоснование недостаточно, поскольку кровь из ран могла быть смыта дождем или при омовении тела перед погребением. В конце - концов, в протоколе соответствующая запись была сделана в предположительной форме. - Непосредственной причиной смерти было названо ослабление сердечной деятельности вследствие глубокого переохлаждения и крайнего утомления. Другими словами, экспертиза признавала ненасильственный характер смерти; Сарра Модебадзе замерзла холодной ночью. Время наступления смерти определялось как примерно 12 часов после последнего приема пищи, что соответсвовало интервалу от полуночи до трех часов ночи 5 апреля 1878 г. После выполнения медицинским экспертом необходимых манипуляций, тело Сарры Модебадзе было возвращено на кладбище деревни Перевиси и том повторно предано земле. Уже первоначальный анализ полученной информации обращал внимание на ряд труднообъяснимых несуразностей. Даже если не принимать во внимание криков Еликашвили во дворе дома князя Церетели и смутных слухов о проезжавших в момент исчезновения девочки евреях, ряд обстоятельств казался весьма подозрителен:а) Тело девочки было обнаружено совсем рядом с деревней Дорбаидзе, менее чем в 150 метрах от жилого дома, возле самой дороги. Казалось невероятным, чтобы Сарра - если она действительно самостоятельно пришла на это место и умерла тут в 3. 00 ночи 5 апреля - смогла до утра 7 апреля оставаться незамеченной местными жителями. б) Деревенские дети вполне самостоятельны и даже в 6 лет совсем не инфантильны. Сарре Модебадзе приходилось помогать родителям и, в частности, немало ходить за скотом. Она прекрасно знала окрестные пустоши. Казалось странным, как менее чем в 300 метрах от родного дома мог заблудиться ребенок, проживший в этой местности всю свою жизнь, облазивший все окрестности и исходивший все тропинки. в) Если раны на руках девочки были посмертны и были причинены грызунами, то почему остались неповрежденными босые ноги?г) Даже если соглашаться с заключением экспертизы, признавшей смерть девочки ненасильственной, то все равно оставался возможен злой умысел при ее похищении, если таковое в самом деле имело место. Очевидно, что без удовлетворительного объяснения этих подозрительных обстоятельств нельзя было считать, что картина происшедшего с Саррой ясна. Прежде всего требовалось получить ответы на вопросы: действительно ли по сачхерской дороге проезжали евреи именно в то время, когда Сарра Модебадзе отправилась домой? если «да», то существует ли причинно - следственная связь между исчезновением девочки и проездом этой группы евреев? и наконец, кто именно входил в эту группу?Надо сказать, что следствие проявило большую настойчивость в сборе свидетельских показаний. Было опрошено очень большое число местных жителей, благодаря чему проезд группы евреев удалось не только привязать по месту и времени, но и проследить весь ее путь и выяснить персональный состав. Прежде всего удалось выяснить, что 4 апреля село Перевиси в сторону Сачхери с интервалом в несколько минут пересекли независимо друг от друга д в е группы евреев. Первая состояла из 4 человек - трех конных и одного пешего, вторая - из 3. Пятеро жителей Перевиси засвидетельствовали, что первая группа вела с собой на привязи козла, но два человека утверждали, что козел этот находился… в переметной суме, притороченной к седлу одной из лошадей. Турфа Цхададзе, та самая тетка Сарры к которой девочка пришла в гости, засвидетельствовала, что со своего места на склоне горы она видела с интервалом в несколько минут о б е группы евреев, причем с людьми из первой группы разговаривала; во время этого разговора Сарра Модебадзе была все еще рядом с нею. Закончив разговор с членами первой группы евреев Т. Цхададзе успела обмненяться несколькими словами с Саррой. Старшая сестра последней - Майя - полностью подтвердила рассказ тетки. Т. о. вроде бы получалось, что Сарра Модебадзе покинула тетку и сестру уже после проезда первой группы евреев; она как бы «вклинивалась» между обеими группами. Абашидзе с Ахумовым не раз выезжали в Перевиси и тщательнейшим образом осматривали то место, на котором расстались Турфа Цхададзе и Сарра Модебадзе. Это место использовалось местными жителями для выжигания белил, поэтому у следствия была возможность с точностью до метра определить взаимное расположение всех участников эпизода (Сарры, проезжавших евреев, свидетелей). Сарре Модебадзе для того, чтобы выйти на сачхерскую дорогу (и, соответственно, попасть там в руки похитителей) надо было пройти сначала 6 саженей от места выжигания белил до тропинки и уже по ней еще 81 сажень вниз по склону. Итого получались 87 саженей (это 185 метров). Учитывая, что девочка была с рождения хрома, казалось очевидным, что она никак не могла быстро преодолеть такое расстояние и нагнать на сачхерской дороге первую группу евреев. Абашидзе составил точный план местности, который весьма наглядно иллюстрировал взаимные перемещения девочки и проезжавших евреев. В дальнейшем этот план местности был приобщен к обвинительному заключению и фигурировал на суде. В то самое время, когда Сарра попрощалась с Турфой Цхададзе, с гор начал спускаться сильный туман. Собственно, девочку и отправили домой из - за тумана, поскольку с его выпадением резко понижается температура воздуха. Выпавший днем 4 апреля туман был очень плотным. Именно в этом тумане один из жителей Перевиси некий Григорий Датиков Модебадзе услышал явственно деткий крик, который раздался со стороны сачхерской дороги. Григорий прошел какое - то расстояние в направлении крика и сумел различить в тумане силуэты четырех евреев. Другой свидетель - Дмитрий Церетели - в это время находился на противоположной стороне сачхерской дороги. Увидев спускающийся с гор туман, он поспешил отправиться на поиск скотины, находившейся в это время вне ограды его усадьбы. Группу из 3 конных и одного пешего евреев Церетели успел заметить еще до того, как туман скрыл дорогу; по его расчетам они уже давно должны были уехать вперед, но к удивлению свидетеля он наткнулся на них в тумане. Евреи прекратили движение и занимались чем - то непонятным, как будто бы перевязывали переметную суму. Увидев выходящего к ним из тумана Церетели, евреи быстро тронулись вперед, так что свидетель их в конечном итоге не догнал. Но Дмитрий Церетели утверждал, что удалявшиеся евреи вели козла на поводке. На этом плане литерой «А» обозначено место для выжигания белил, где расстались Турфа Цхададзе и Сарра Модебадзе; «Б» - то место на сачхерской дороге, где находилась первая группа евреев во время разговора с Турфой Цхададзе; «В» - место перед усадьбой Григория Модебадзе, откуда ему послышался деткий крик в тумане; «Г» - место, в котором Дмитрий Церетели видел остановшихся евреев, затеявших возню с переметной сумой. Тонкие линии на плане - тропинки между усадьбами Модебадзе и Цхададзе и от места выжигания белил вниз по склону к сачхерской дороге. Расстояния: АБ - 66 саженей (140 метров); БВ - 114 саженей (240 метров); БГ - 180 саженей (380 метров). По версии Абашидзе точка «В» примерно соотвествует месту похищения Сарры Модебадзе. Что же получилось у пристава Абашидзе после опроса свидетелй в деревне Перевиси? В село первая группа евреев въехала с козлом в переметной суме у седла, это видели независимо друг от друга два свидетеля. Проехав около 150 саженей (примерно 320 метров) они остановились. Остановка эта совпала с выпадением густого тумана, полностью скрывшего сачхерскую дорогу, и моментом появления на дороге Сарры Модебадзе. Примерно в это же время в тумане вроде бы раздался деткий крик, который услышал Григорий Модебадзе. Евреи медленно, с остановками, двигаются в тумане, в результате чего их нагоняет Дмитрий Церетели. К этому времени евреи извлекают из переметной сумы козла и, волоча его далее на веревке, начинают ускоренное движение. Т. о. , по версии Абашидзе, похищение девочки могла совершить и совершила именно первая из двух групп евреев. Хотя на первый взгляд казалось, что хромота Сарры д. б. привести к тому, что девочка безнадежно отстала бы от них, этого на самом деле на произошло. Слух об эксгумации тела девочки всколыхнул уезд. Когда стало известно, что вскрытие не прояснило в полной мере картины смерти Сарры и следствие будет продолжено, грузинское население закипело. Не обошлось, разумеется, без пресловутой южной горячности. Гибель маленькой девочки стала предметом всеобщего обсуждения; атмосфера вокруг евреев, населявших уезд, стала накаляться день ото дня; появилась угроза разного рода провокаций и самосудных расправ. В последней декаде апреля возле домов евреев в поселке Сачхери появились казачьи наряды. Они были выставлены по прямому распоряжению Наместника Государя Императора на Кавказе, который предписал обеспечить защиту еврейского населения от возможного самосуда грузин. Казачьи наряды появились и на всех дорогах края; сделано это было для того, чтобы в случае необходимости воспрепятствовать проезду в Сачхери в целях расправы недовольных грузин из других местностей и городов. Полицейским начальникам на местах было предписано довести до сведения местного населения, что «власти не остановятся перед применением самых решительных средств в целях поддержания мира и порядка в крае». С этого времени информация о происходящем в Кутаисской губернии стала широко известна по другую сторону Кавказского хребта: газеты в центральных районах России поместили первые сообщения об обстановке в Грузии. После того, как Абашидзе получил в Перевиси информацию о том, что проезжавшие через село евреи были родом из Сачхери, этот городок сделался следующим пунтом его розысков. Ему удалось довольно точно восстановить обстоятельства проезда конных евреев по городку. Движение этой группы показалось многим жителям Сачхери странным: проежавшие сильно шумели, кроме того, что они довольно громко и бестолково перекрикивались, один из них - тот, что тащил на веревке козла - крутил ему ухо, заставляя кричать. Пеший мучил таким образом животное, а ездовые потешались и периодически стегали козла плетьми. Такое в высшей степени ребяческое поведение многим жителям показалось неподобающим; людям взрослым, очевидно, стоило бы пренебречь столь странными забавами. Поэтому когда пронесся слух об исчезновении девочки, совпавшим странным образом с проездом евреев, многие из жителей Сачхери независимо друг от друга вспомнили именно эту группу «с козлом на веревке» и связали происшедшее именно с появлением странной и шумной еврейской компании. Приставу удалось найти большую группу непосредственных свидетелей проезда евреев по Сачхери 4 апреля 1878 г. (не менее дюжины) все из которых сходились во мнении, что шум, производимый ими, вполне мог замаскировать крики и плач маленькой девочки. Более того, некоторые из свидетелей прямо заявили, что они слышали подозрительные стоны, которые издавались чем - то, что находилось в сумке, притороченной к седлу одного из ездоков. Такие показания дали, например, Натела Дурмашидзе и Пепа Яламова. Весьма любопытен оказался рассказ жителя Сачхери Самсона Гогечиладзе. Он прекрасно знал всех евреев, входивших в группу, и увидев их на улице, приблизился к ним, чтобы поговорить. Нато Цициашвили, старший из всех евреев в группе, ответил на приветствие Гогечиладзе, но движения своего не прекратил, в результате чего, последнему пришлось поспевать за ним и разговаривать на ходу. Увидев странное движение в переметной суме, притороченной к седлу Цициашвили (впрочем, безо всякого звука), Самсон Гогечиладзе спросил у всадника: «Что там?». Нато Цициашвили коротко бросил в ответ: «Гуси!» Гогечиладзе поразился странности способа перевозки птицы, поскольку ее обычно транспортировали в корзинах, и заметил вслух, что, мол - де, в кожаной сумке птицу можно задушить. На это Цициашвили грубо ответил: «Не твое дело!»Направляясь в еврейский квартал, группа из трех конных и одного пешего еврея пересекла Сачхери по самой многолюдной улочке поселка. Это казалось нелогичным, поскольку могло демаскировать похитителей девочки, но объехав городок, Абашидзе убедился, что такой путь был кратчайшим. В конце - концов, пристав счел, что скрытная транспортировка девочки в переметной суме была вполне возможна о чем и сообщил по инстанции. Губернские власти оказались в весьма затруднительном положении. Расследование приобретало обвиняющий евреев характер. Абашидзе в своем докладе полицмейстеру предлогал арестовать всех лиц, которые входили в состав обеих групп, проезжавших через Перевиси днем 4 апреля. Его мнение разделял Ахумов. И тот, и другой считали, что похищение Сарры Модебазе было предпринято в целях последующего извлечения крови; хотя официального обвинения сачхерских евреев в ритуальном умерщвлении девочки никогда не выдвигалось, неофициально заявления такого рода делались. Поскольку на теле Сарры отсутствовали следы, которые могли бы быть объяснены ритульными манипуляциями, следствие склонялось к мысли, что в какой - то момент - но уже после похищения! - преступники отказались по непонятным причинам от своих намерений. В течение 8 - 10 часов девочка насильственно удерживалась в погребе, где и скончалась от переохлаждения. После этого, видимо в ночь на 7 апреля, тело ее было вывезено из Сачхери и брошено на окраине села Добраидзе, у стены виноградника, принадлежавшего грузину Ф. Микадзе. Чтобы доказать, что Сарра Модебадзе была доставлена туда уже мертвой, следователь провел следственный эксперимент. На том месте, где было обнаружено тело девочки, был оставлен ребенок, которого попросили кричать. Полицейские и понятые разместились в жилом доме Микадзе и пристройках к нему. Все они, находясь внутри помещений, могли слышать эти крики. Расстояние между тем местом у дороги, где нашли тело Сарры, и домом не превышало 150 метров. Доносившиеся крики характеризовались как явственные, хорошо различимые. Констатировалось и обратное наблюдение: человек, находившийся у дороги, мог слышать звуки, идущие со двора Микадзе - лай собак, мычание коров и пр. Т. о. , следствие считало, что Сарра, если б она оказалась живой перед каменной оградой, могла бы верно заключить, что вышла к жилью и, несмотря на темноту, разобрать в каком направлении ей надлежит двигаться дальше, чтобы спастись. На основании материалов, представленных следователями полицейским властям края, получалось, что на территории Кутаисской губернии действовала группа иудейских религиозных фанатиков, а власти своевременно не смогли ее раскрыть. Т. о. , неожиданно для самих участников этой драмы, «дело Модебадзе» из расследования чисто уголовного перешло в иную плоскость: стали работать скрытые пружины политической целесообразности. В конце - концов, для решения вопроса о возможности ареста 7 сачхерских евреев, полицмейстеру и окружному прокурору пришлось делать представление губернатору. Лишь получив его санкцию, полиция произвела 10 мая 1878 г. аресты евреев. Надо отметить, что власти пошли на это с очевидной неохотой. Что бы там не писали клеветники России по поводу пресловутой «кровожадности Самодержавия» следует признать, что «кровожадность» эта существовала скорее в их головах, нежели реальной жизни. Русская власть на Кавказе боялась гражданского противостояния, боялась разделения общества - и без того разобщенного расовыми предрассудками - на непримиримо настроенные общины, готовые схватиться за ножи. Понятно, что русским пришлось бы играть роль своеобразного «водораздела» между конфликтующими сторонами, а миротворец в такого рода столкновениях всегда вызывает ненависть обоих участников. Ни на уровне губернатора, ни выше (кавказского наместника), обвинения следствия отнюдь не вызвали той горячей и безоговорочной поддержки, как об этом громогласно заявила впоследствии марксистско - ленинская историческая наука. Русская власть имела все основания недоверять представленным свидетельствам, поскольку все они исходили от этнических грузин, готовых из соображений национальной солидарности поддержать обвинения против евреев. С тем же основанием вызывала сомнения добросовестность свидетелей противоположного лагеря. К такого рода нюансам «дела Модебадзе» придется еще возвратиться не раз, поскольку без них совершенно невозможно понять внутреннюю связь некоторых немаловажных событий. В доме арестованного десятского еврейской общины Нато Цициашвили была обнаружена та самая переметная сума, что была приторочена к седлу его лошади 4 апреля. Эту суму приобщили к делу как вещественное доказательство. Проведенный следственный эксперимент показал, что в ней можно разместить ребенка гораздо большего веса и роста, нежели Сарра Модебадзе. Все арестованные, признавая факт проезда через село Перевиси днем 4 аперля 1878 г. , категорически отвергали свою причастность к исчезновению девочки.

Несмотря на тщательнейший обыск домов в еврейском квартале Сачхери, ничего, хотя бы отдаленно соотвествующего погребу с желтым крупным песком, не удалось обнаружить. Уже после ареста сачхерских евреев следствию стало известно о том, что существует свидетель подозрительной ночной поездки племянника Нато Цициашвили - Моши. Свидетеля этого удалось розыскать; им оказался некто Юркевич. Сущность его показаний свелась к следующему: в ночь на 6 апреля он на выезде из деревни Дорбаидзе увидел двух мужчин на лошадях. Одного из них он опознал и даже окликнул. Всадники не отреагировали на его крик и скрылись. Юркевич был уверен, что узнанный им человек как раз и был Мошей Цициашвили, племянником десятника еврейской общины Сачхери. Показания этого свидетеля оказались весьма важны для следствия по двум причинам: во - первых, они объясняли каким образом тело Сарры Модебадзе могло попасть из Сачхери (куда по версии следствия увезли девочку похитители) под стену виноградника Филимона Микадзе в деревне Дорбаидзе; во - вторых, Юркевич был первым серьезным свидетелем - негрузином (в документах следствия он проходил как малоросс). Последнее соображение повышало доверие к его словам. Свидетельство Юркевича находило косвенное подтверждение в рассказах жителей деревни Дорбаидзе, которые говорили о следах двух лошадей неподалеку от тела Сарры Модебадзе. Никакого официального осмотра места обнаружения тела в тот момент не было проведено по причине как отсутствия официального повода для оного, так и полиции окрест. Но когда уголовное расследование было возбуждено, жители деревни рассказали о виденных на земле рядом с телом девочки отпечатках конских копыт. Спустя неделю после ареста группы сачхерских евреев к Абашидзе явились два свидетеля, пожелавшие сообщить некую информацию об арестованных. Один из них - житель Сачхери Натель Капуршвили - рассказал, что гуся, которого евреи поместили в перметную суму, они купили 4 апреля именно у него. Первоначально продавец просил за птицу 1 рубль 20 копеек, Нато Цициашвили предложил 80 копеек; после некоторого торга они сошлись на цене в 1 рубль. По свидетельству Капуршвили евреи торопились и не были настроены долго торговаться; самый старший из них по возрасту - Хундиашвили - сказал, якобы, обращаясь к Цициашвили «заплати ему сколько просит!» Этот торопливый торг наблюдал второй из явивишихся свидетелей - Давид Анасашвили. Он во всем подтвердил показания Нателя Капуршвили. Между тем, Абашидзе получил сообщение о том, что некоей весьма существенной информацией по интересующему его делу распологает местный знахарь и предсказатель будущего Комушидзе. При всей необычности подобной аккредитации этого персонажа, род его занятий можно охарактеризовать именно так. Колдун Комушидзе слыл за местного юродивого, промышлявшего изготовлением разного рода снадобий, врачеванием и гаданием. Подобного рода люди непременно присутствуют в любой сколь - нибудь крупной сельской общине (и не только в Грузии). Пристав направил свои стопы к Комушидзе, дабы получить необходимые разъяснения. Самое любопытное в этой истории то, что он их получил, хотя подобное предательство интересов своего клиента шло прямо вразрез с интересами Комушидзе и традициями подобного рода промыслов, обыкновенно гарантировавших полную секретность обращений к таким услугам. Комушидзе рассказал приставу следующее: в конце мая к нему с просьбой погадать по пульсу явился… Моша Цициашвили. Моша уже знал, что полиции известно о заявлении Юркевича и очень переживал по этому поводу. Моша Цициашвили просил узнать «чем разрешится интересующее его дело?». Комушидзе погадал, получил с клиента названную сумму и отпустил его с миром, отметив, впрочем, про себя, что явившийся молодой человек явно неспроста так беспокоится за свою судьбу в связи с расследованием «дела Сарры Модебадзе». Над глубокомысленными умозаключениями провинциального дервиша можно было бы весело посмеяться, если только не знать, что Абашидзе придал услышанному исключительное значение. История с гаданием у Комушидзе была тщательно запротоколирована и в дальнейшем весьма подробно была изложена в обвинительном заключении. При этом совершенно невозможно понять в чем именно она обвиняет Мошу Цициашвили: он мог интересоваться любым делом от изготовления домашнего телескопа до лечения чесотки. Весь этот эпизод вообще - то сильно смахивает на тонкую провокацию, призванную разоблачить глупость полиции. То, что Абашидзе придал ему такое значение кажется весьма странным, поскольку вообще - то, пристав показал себя в «деле Модебадзе» человеком умеющим логически мыслить и «отделять зерна от плевел». Впрочем, к его чести следует отнести то, что даже после появления показаний Комушидзе, он не поспешил арестовать Мошу Цициашвили. И тот сделал еще одну глупость: отправился на переговоры с Юркевичем. Совсем нетрудно представить о чем были эти переговоры. Моша Цициашвили, встретившись с Юркевичем, попросил того (ни много, ни мало!) о том, чтобы свидетель заявил в полиции, будто не встречал его в ночь на 6 апреля возле деревни Дорбаидзе. Другими словами, Цициашвили предложил Юркевичу прямо отказаться от собственных заявлений. Наивность такого обращения очевидна и вызывает недоумение; недоумение это только возрастает, когда узнаешь, что упомянутая встреча произошла без свидетелей. Обстоятельства и характер этого странного разговора невольно наводят на подозрения о попытке подкупа свидетеля (или давления на него). Сам Цициашвили, разумеется, отрицал подобный подтекст собственных слов; неудивительно также, что оба участника этого разговора по разному его воспроизводили и, видимо, понимали. Как бы там ни было, следует признать, что Моше Цициашвили не надо было встречаться с Юркевичем и уж тем более не делать это без свидетелей. Юркевич, столкнувшись с настойчивым молодым человеком, понятное дело, встревожился и немедля проинформировал о происшедшем Абашидзе. Тот, разумеется, тоже придал случившемуся немалое значение. Потому, ближайшим результатом наивной инициативы Моши Цициашвили явился… его собственный арест. Можно сказать, что Моша отчасти вынудил полицию арестовать его. Следующим важным элементом сюжета явились допросы арестованных евреев. Все они отрицали какую бы то ни было причастность к исчезновению Сарры Модебадзе и перед следствием встала весьма непростая задача сужения круга обвиняемых. Понятно, что девочку не могли похитить одновременно две группы лиц, разделенные временем и расстоянием. Свидетели же из деревни Перевиси, несмотря на свою многочисленность, давали показания весьма противоречивые. Показаниями основной части свидетелей, казалось бы, можно связать похищение с первой группой евреев, из 4 человек. Но свидетельства ряда лиц, опровергали такое заключение. Так, житель Перевиси Григорий Григоров Модебадзе без колебаний утверждал, что видел Сарру на дороге спустя уже значительное время после проезда первой группы евреев. Сходные с ним показания дали свидетели Коджаия и Сино Церетели. Но при этом, последние серьезно противоречили Григорию Модебадзе в части, касающейся определения расстояния между группами евреев. Модебадзе утверждал, что таковое составляло 40 саженей (т. е. менее 100 метров); Коджаия и Церетели говорили о 15 минутах ходьбы (это уже около 1, 5 км). Само по себе такое противоречие есть явление совершенно рядовое; оно отнюдь не является свидетельством недобросовестности рассказчиков или их злого умысла. Но подобные неточности способны очень сильно исказить картину происшествия, что собственно, и имело место в настоящем случае. В конце - концов, следствие решило игнорировать показания упомянутых свидетелей, посчитав их следствием неточности воспоминаний, и сосредоточиться на показаниях проитив первой группы евреев. Результатом такого решения явилось освобождение из - под стражи 3 человек, составлявших вторую группу евреев. С учетом арестованного Моши Цициашвили в «деле Сарры Модебадзе» оказалось пятеро обвиняемых. Освобождение трех евреев вызвало негодующие протесты грузинского населения. Заговорили о подкупе чиновников, о ненадежности русской администрации, о всевластной руке кагала. Сами по себе такие разговоры вполне можно было ожидать и вряд ли они заслуживали сколь - нибудь серьезного внимания к себе, если б неожиданную остроту не придал этим пересудам отец погибшей девочки - Иосиф Модебадзе. Летом 1878 г. он вдруг начал в самых разных местах рассказывать о том, будто протокол медицинского освидетельствования тела Сарры был фальсифицирован: в документе, якобы, не были указаны порезы на теле (если точнее - под коленями), которые не оставляли никаких сомнений в насильственности гибели девочки. Если продолжить мысль Иосифа Модебадзе, то получалось, что составители протокола судебно - медицинского освидетельствования пошли на серьезное преступление - подлог документа и сделали это, очевидно, небескорыстно. Сговорчивость доктора Берно, проводившего вскрытие тела, народная молва объясняла тем, что он по национальности никакой не немец, а еврей - выкрест, готовый услужить своей нации. Лишь только такие слухи появились, руководство губернской полиции распорядилось проверить у самого Иосифа Модебадзе: говорил ли он нечто подобное? Тот не моргнув глазом подтвердил: да, в самом деле он рассказывал об этом, поскольку своими глазами видел страшные порезы на ногах дочки, когда ее тело принес в дом Филимон Микадзе. Это скандальное заявление Иосифа Модебадзе требовало самого серьезного объяснения. Если Ахумов, Абашидзе, Берно действительно получили от еврейской общины взятки и пошли на фальсификацию дела их требовалось отстранить от расследования и доверить проверку проделанной ими работы лицам, пользующимся безусловным доверием местного населения. Волнение жителей требовалось успокоить, а пошатнувшуюся репутацию властей поддержать, поскольку дальнейшее усиление националистической пропаганды напрямую вело к пролитию большой крови.

Надо отдать должное руководству края. В этой непростой обстановке окружной прокурор решился на весьма решительный шаг: он назначил новое патологоанатомическое исследование тела Сарры Модебадзе. Провести его было поручено врачу Гульбинскому, русскому по национальности. По сути ему надлежало проверить работу своего коллеги - доктора Берно. И опять, как это уже было однажды, в Перевиси отправилась с крепким казачьим конвоем следственная комиссия. Теперь, в отличие от первой эксгумации, все следственные мероприятия проводились гласно, днем, при большом стечении народа. Гроб с телом девочки был доставлен в деревню и вскрыт в одном из амбаров. Порезов под коленями не оказалось. Тело было продемонстрировано родителям Сарры; кроме них на него смогли посмотреть все желающие. Расчет властей оказался верен: длинная вереница людей прошла мимо обнаженных останков несчастной девочки и рассказы этих незаинтересованных свидетелей об увиденном немедленно были разнесены молвой во все концы Кутаисской губернии. Теперь не только судебный медик, но и многие десятки других людей могли независимо друг от друга сказать с убежденностью: не было на теле Сарры Модебадзе никаких порезов. Доктор Гульбинский составил акт повторного анатомического исследования. В нем он констатировал, что кожные покровы подверглись значительному изменению и потому уже не представлялось возможным дать заключение о характере повреждений кожи рук, которые так смутили некогда доктора Берно. Вместе с тем Гульбинский согласился с прежним заключением в том, что на теле отсутствуют следы насильственного причинения смерти. Что же в итоге всех этих следственных действий получалось у обвинения?Обвинение считало доказанным факт похищения группой из 4 - х евреев во главе с Нато Цициашвили 6 - летней Сарры Модебадзе с неустановленной целью и скрытую перевозку девочки в переметной кожаной суме из Перевиси в Сачхери; хотя смерть ее признавалась последовавшей от естественных причин, гибель похищенной считалась следствием насильственного удержания в неволе. Прокуратура считала, что хотя Моша Цициашвили не принимал непосредственного участия в похищении Сарры, он все же помог своему дяде избавиться от тела и подбросил его - вместе с неустановленным сообщником - на окраину села Добраидзе. Нельзя не признать подобный вариант обвинительного заключения оптимальным, поскольку он выгодно преподносил наработанный фактический материал и максимально обходил стороной все недоработки следствия. Нигде - ни в одном месте! - нет в обвинительном заключении упоминаний о ритуальном убийстве, о сборе иудейскими религиозными фанатиками крови христианских детей и т. п. ; нет даже намека на то, что Сарра похищалась для осуществления подобных замыслов. То, что обвинение не пыталось развить это направление, свидетельствовало о нежелании спекулировать на взрывоопасной теме и намерении отталкиваться только от установленных расследованием фактов (либо фактов, которые таковыми почитались). Однако, ряд моментов серьезно снижал доказательную силу документа. Осталось невыяснено происхождение песка на теле девочки; ничего похожего на погреб в песчаном грунте в еврейском квартале в Сачхери обнаружить так и не удалось. Т. о. следствие не могло заявить, что ему удалось проследить весь путь похищенной девочки, а значит, задачу расследования нельзя было считать выполенной полностью. Никакого вразумительного объяснения происхождению подозрительных проколов на руках девочки так и не было дано. Вне всякого сомнения, судмедэксперту надлежало снять фрагменты поврежденных участков кожи и законсервировать их в формалине, как это было сделано, например, в «деле Бейлиса». Это позволило бы другим специалистам и в другой обстановке изучить повреждения кожи и высказаться более определенно на этот счет. Доктор Берно пренебрег прямой своей обязанностью по описанию и сохранению образцов повреждения тканей, которая прямо ему предписывалась должностной инструкцией. Ошибка судебного медика была необратима; время быстро уничтожило всякую возможность тщательного исследования проколов кожи. Как тут не вспомнить известные слова французского специалиста в области судебной медицины, профессора Лакассаня: «Ошибки грубого анатомирования не поддаются исправлению!». В обвинительное заключение были включены свидетельские показания Иосифа Якобишвили, дьяка, в которых последний утверждал, что слышал от еврейского мальчика в Сачхери об убийстве христианской девочки (на улице неизвестный еврейский мальчик спрашивал неизвестную женщину - еврейку: увезли убитую вчера христианскую девочку или нет?). Учитывая, что даже прокуратура не настаивала на насильственном характере смерти Сарры Модебадзе, слова мальчика казались бессмысленными. Даже если стоять на самой радикальной точке зрения и полагать, что внутри общины сачхерских евреев существовала тайная группа религиозных фанатиков, то даже в этом случае осведомленность ребенка представлялась необыкновенной и крайне сомнительной. Свидетельство Якобишвили от начала до конца производило впечатление вздорного и надуманного. О шамане Комушидзе, который вывел причастность Моши Цициашвили к исчезновению Сарры Модебадзе посредством гадания по пульсу, было упомянуто выше. Кстати, показания Комушидзе тоже нашди подробное отражение в обвинительном акте. Появление в таком серьезном документе ссылок на свидетелей типа Якобишвили и Комушидзе заметно снижало убедительность этого документа и его доказательную силу. В 1878 г. газета «Гражданин» опубликовала документ, известный ныне как «Записка о ритуальных убийствах» Владимира Даля. В тот момент авторство приписывалось Директору Департамента иностранных исповеданий Святейшего Синода Скрипицыну. Выдержанная манера подачи материала, богатая аргументация, острая злободневность затронутой темы вызвали всеобщий интерес к опубликованному материалу и сделали эту работу центром острой и бескомпромиссной полемики. Впервые с 1844 г. - времени написания «Записки…» - это исследование стало общедоступным (первая публикация тиражом 10 экземпляров была предназначена для распространения среди высших чинов Министерства внутренних дел). Публикация 1878 г. находится в безусловной связи с обстоятельствами расследования «дела Сарры Модебадзе» и теми репортажами из Закавказья, которые в то время размещались в российских газетах. В защитники обвиняемых был приглашен Петр Акимович Александров, присяжный поверенный из Санкт - Петербурга. Подобное приглашение было бы невозможно, не будь к 1879 г. «дело Сарры Модебадзе» широко известно общественности. Для манеры этого юриста, 15 лет до адвокатуры работавшего в прокуратуре, было характерно резкое, конфликтное (можно употребить эпитет «нахрапистое») ведение дела. В 1877 - 78 гг. он участовал в политическом процессе «193 - х народовольцев» на котором обвинителю Желеховскому (лично!) пригрозил «судом потомков». Уже одна эта выходка, выходящая за все рамки судебной этики и человеческого такта, дает представление о манере полемики этого юриста (В самом деле, если человек в здравом уме, откуда он может знать о том, каким окажется этот самый «суд потомков»? Нам, как потомкам, было бы очень интересно поговорить об этом с Петром Акимовичем). Совершенно скандальная слава пришла к Александрову после «дела Веры Засулич», которое рассматривалось 31 марта 1878 г. В ораторском искусстве есть такое понятие: подмена тезиса, которое заключается в том, что при невозможности опровергнуть выдвинутые доводы надлежит возражать против других, не имеющих отношения к предмету полемики. Этот прием Александров блестяще применил при защите Веры Засулич. Разумеется, использование такого грязного трюка вызвало справедливое негодование публициста Каткова, который в своей большой статье, посвященной суду над Засулич, дал должную оценку поведению как Александрова, так и Кони (председателя суда). Вообще, Петр Акимович Александров был очень популярен у сталинских юристов во времена доблестного Ген. прокурора Вышинского. Ни одна хрестоматия по юриспруденции, ни один сборник речей, издававшиеся в то время, не обходились без статьи о нем и воспроизведения какой - либо из стенограмм выступления Александрова в суде (обычно воспроизводилась речь на процессе Веры Засулич, понятно по каким соображениям). Беспардонность поведения, склонность третировать свидетелей противной стороны, агрессивность, видимо, глубоко импонировали сталинскому пониманию «социалистической» законности и «народности» суда. Если кому доводилось видеть фильмы с фрагментами выступлений в суде Вышинского или читать стенограммы его речей, то тот отметит схожесть манеры речи Ген. прокурора с речами Александрова. Конечно, Вышинский более развязан и агрессивен, он не боялся, что его словоблудие остановит судья, но общая для обоих юристов склонность к демагогии и откровенному передергиванию фактов прямо - таки бьет в глаза. Даже и не верится, что между ними - полвека. Александров приехал в Кутаиси будучи человеком - символом, как сейчас сказали бы - «культовой фигурой». В Петербурге он был кумиром либералов самых разных мастей - от студентов - нигилистов до сенаторов - масонов. Уже одним фактом своего участия в процессе он превращал его в событие всероссийского масштаба. Звезда столичной адвокатуры был уверен в своих силах; ознакомившись с обвинительным заключением он, безусловно, прекрасно увидел все его слабые места. Судебный процесс открылся в Кутаисском окружном суде 5 марта 1879 г. Стенограмму этого суда можно читать как интереснейшую художественную книгу и очень трудно выделить что - либо в качестве главного события, настолько неожиданны порой повороты судебного сюжета. Таких неожиданных поворотов на Кутаисском процессе было несколько, причем люди, по вине которых они происходили, своими действиями ставили в тупик даже своих сторонников.

Достаточно сказать, что тот самый доктор Гульбинский, который (теоретически, по крайней мере), д. б. действовать согласованно с линией обвинения, вдруг заявил на допросе в суде, что хотя Сарру и можно было бы положить в кожаную переметную суму, но перевозить в ней - ни в коем случае, т. к. девочка там задохнулась бы. Напомним, что эта сумка была объектом специального следственного эксперимента, в ходе которого была (вроде бы!) подтверждена гипотеза о возможности такого способа транспортировки. Теперь же, специалист - патологоанатом по сути брался дезавуировать результаты следственного эксперимента, который ставился вообще без его участия!Обвиняемые потребовали себе… переводчика. Это уже просьба из области фарса. Дело в том, что грузинский язык, на котором давала показания основная масса свидетелей, обвиняемые знали хорошо (разумеется, поскольку жили все они в Грузии). А вот русским языком - на котором велось заседание и стенограмма - они владели очень слабо. Никакого практического смысла в приглашении переводчика не было: записи в стенограмме могли контролировать адвокаты, грузинскую же речь обвиняемые прекрасно понимали сами. Но фарс на этом не закончился и к концу процесса обвиняемые от переводчика отказались. В суде были допрошены около 150 человек. Многих из них - тех, кто давали показания о проезде евреев по Сачхери - Александров просил повторить звуки из переметной сумки Нато Цициашвили, которые они слышали. Способность к точной звукоимитации - дар весьма редкий и требующий определенного развития; понятно, что далеко не каждый человек сможет похоже повторить даже обыденные звуки. Что уж тут говорить о необычных звуках, которые потому и запомнились, что были необычными, непонятными… И как их повторить в большом зале, при немалом стечении народа? Свидетели, однако, пытались это сделать и после того, как их заслушивание окончилось, Александров подитожил услышанное: «Комический дивертисмент!»Что и говорить: цинично! Конечно, д. б. вмешаться судья и объяснить свидетелям, что не существует норм, которые обязывали бы их имитировать звуки; они могут этого и не делать, если не уверены, что смогут повторить точно. Кроме того, судье, безусловно, надлежало бы пресечь на корню все попытки Александрова третировать свидетелей. Но, видимо, магия фамилии человека, добившегося оправдания Засулич, царила в зале. Судья самоустранялся от ведения заседаний, он точно исчезал из зала. А столичный светила вышагивал, как павлин по вольеру. И чем дальше, тем более распоясывался. Реплики Александрова в адрес тех или иных свидетелей все более принимали характер издевательский и хамский. «Вот следует сеньора Кесария Чарквани!», «(свидетели)… объединены кумовством, сожительством и умственным мраком», «Вы выслушиваете людей, измеряющих время и пространство способами, достойными дикарей!», «фигура, полная думы, точно Галилей» - это все эпитеты Александрова в адрес свидетелей обвинения. И это далеко не полный перечень перлов, которые сыпались из уст адвоката на всем протяжении процесса по самым разным поводам. Так, например, Средневековье он назвал «эпохой умственного мрака», «период крайнего умственного застоя» (на каком, собственно, основании?). Эпитеты, которые расточал столичный адвокат, кумир студентов и народовольцев - бомбометателей, могли бы достойно обогатить словарный запас истеричной гимназистки: «крайнее тупоумие», «умственная слепота», «первобытная простота знаний». Причем с удивительным и нескрываемым цинизмом Александров периодически впадал в противоречие и с самим собой, и со здравым смыслом, и, похоже, даже не замечал этого. Так, когда в судебном заседании речь зашла о показаниях Турфы Цхададзе обвинитель заявил, что «она или по старости лет или по запямятыванию совершенно неспособна давать показания» Александров не стал с этим спорить, поскольку объективно слова этой женщины работали против обвиняемых. Но несколько позже адвокат вдруг вычленил из показаний Турфы Цхададзе тот фрагмент, где она говорила о том, что не видела Сарру на дороге, и стал ссылаться на него, как на признанный самими обвинением факт. В другой раз Александров истово доказывал, что Дмитрий Церетели никак не мог догнать группу обвиняемых на сачхерской дороге, поскольку те двигались гораздо быстрее, чем он. Но показания этого свидетеля были тем и важны для обвинения, что из них следовал факт остановки обвиняемых, которые увидев приближавшегося к ним Церетели резко тронулись с места и оторвались от него. Церетели не утверждал, что он догнал обвиняемых, но тем не менее Александров весь пыл своей адвокатской демагогии направил на то, чтобы доказать, что Церетели их и не догнал. Досталось от Александрова и отцу Сарры Модебадзе - Иосифу. Дело в том, что семьей погибшей девочки был заявлен гражданский иск на 1000 рублей. Практика эта была совершенно обычная. Так в «деле Мироновича» в 1884 г. сумма такого иска была гораздо выше - 5000 рублей. Но в настоящем деле гражданский иск вызвал почему - то всплеск адвокатских эмоций. Были упомянуты и сребренники Иуды (при чем тут, казалось бы, Иудино предательство?), и нелюбовь родителей к дочери, и их безразличие к ее судьбе. Даже то, что родители Сарры отсутствовали на первой эксгумации тела девочки было поставлено адвокатом им в вину (напомним, что первая эксгумация была проведена тайно). Присяжный поверенный Александров в этом вопросе в очередной раз (и не последний) продемонстрировал свой излюбленный риторический прием: подмену обсуждаемого тезиса. Надо сказать, что и свидетели обвинения тоже делали совершенно неожиданные заявления. Так Филимон Микадзе, тот самый житель села Добраидзе, возле виноградника которого было надено тело Сарры Модебадзе, поразил прокурора заявлением о том, что родственники девочки приезжали на двух лошадях осматривать найденное тело. Напомним, что по официальной версии событий, жители Добраидзе отвезли тело Сарры в Перевиси и сам Филимон Микадзе внес его на руках в дом Иосифа Модебадзе. Конские же следы поблизости от тела приписывались преступникам, подбросившим тело к винограднику. Теперь же, по новой версии показаний Микадзе получалось, что следы эти к преступникам никого отношения не имеют. Но, безусловно, убийственным для обвинения прозвучало неожиданное заявление Иосифа Модебадзе о… порезах под коленями Сарры. О тех самых порезах, из - за которых специально проводилось второе эксгумирование тела. В суде Иосиф Модебадзе заявил, что порезы эти все же существовали. Пораженный услышанным судья решил прояснить вопрос. Были спрошены все лица, имевшие хоть какое - то отношение к патологоанатомическому исследованию тела Сарры, изучены протоколы и результат оказался однозначен: не было на теле девочки порезов. Но Иосиф Модебадзе остался непреклонен: были!Понятно, что такого рода заявления лишь давали Александрову возможность твердить о лжесвидетельстве и объективно ослабляли овинение. Впрочем, справедливости ради следует заметить, что присяжный поверенный Александров тоже допускал в своих риторических перехлестах неприкрытую клевету. Так, в своем заключительном слове он довольно долго рассуждал о Лютостанском, разумеется, бранился в его адрес, и назвал его евреем и бывшим раввином. Но Лютостанский, дворянин по происхождению и учитель по роду своей основной деятельности, не был ни евреем, ни уж конечно, раввином. Эти опровержения Лютостанского в устах адвоката особенно комичны тем именно, что ни в обвинительном заключении, ни в судебных заседаниях к исследованиям этого ученого никто из обвинителей не аппелировал. Вообще, ритуальную версию убийства Сарры Модебадзе обвинение никак не подчеркивало и когда адвокат принялся опровергать Лютостанского и Скрипицына, судье следовало бы его остановить и поинтересоваться, о ком это, собственно, толкует защитник?Впрочем, судья все же остановливал дважды речь Александрова и оба раза сделал это в случаях явного демагоического «заноса» адвоката. Понятно, что если провинциальный суд решается остановить речь звезды столичной адвокатуры, последней надо очень далеко выйти за рамки судебной этики. Суд завершился 12 марта 1879 г. вынесением оправдательного приговора и освобождением обвиняемых из - под стражи. Отечественная юридическая наука, обыкновенно стоявшая на абстрактной классовой платформе, в «Кутаисском деле», напротив, диалектически впадала в противоположность собственной догме и выпячивала индивидуальную роль Александрова, как талантливого защитника, сокрушившего в очередной раз косный суд самодержавной России. Но тезисы тов. Вышинского слишком примитивны и прямолинейны, чтобы их воспринимать всерьез. Правда кроется в том, что выработанный в России к концу 70 - х гг. 19 - го столетия механизм судебного следствия оказывался способен исследовать точно и объективно сложные и запутанные дела, предоставляя подданным Империи равное право на защиту. То самое право, которого были лишены граждане в эпоху Вышинского (да и в нынешнее время, по большому счету).