Дело о театральной постановкеСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

СОПАД снова в действии – во время работы над спектаклем о вампирах при загадочных обстоятельствах погибает актриса. Случайность ли это?То, что мы знаем – ограничено, а то, чего мы не знаем, - бесконечно. Пьер Симон Лаплас«Клеопатра Платоновна смотрела на Руневского умоляющими глазами. - Но нет, - сказал он, - я ошибаюсь, не будем более об этом говорить! Я уверен, что это был бред!Даша не совсем поняла смысл его слов, но она охотно замолчала. Клеопатра Платоновна бросила благодарный взгляд на Руневского и стерла две крупные слезы с своих бледных ланит. - Ну, что ж мы все четверо повесили головы? – сказал Владимир. – Жаль бедного Рыбаренки, но помочь ему нельзя. Постойте, я вас сейчас развеселю: не правда ли, Теляев славный упырь?Никто не засмеялся, а Руневский дернул за снурок колокольчик и сказал вошедшему Якову:- Когда бы ни приехал Семен Семенович, нас никогда для него нет дома. Слышишь ли? Никогда!- Слушаю-с! – отвечал Яков. С этих пор Руневский не говорил более ни про старую бригадиршу, ни про Семена Семеновича»…Слова медленно угасали на бледно-голубой поверхности электронной книги. Пластина вскоре потемнела, так как дальнейшее содержание не было востребовано читателем. Читатель, а им был Александр Гольдбах, не спешил откладывать букридер в сторону, внезапно глубоко задумавшись. То, что он только что прочел, а точнее, перечитал в который раз, было написано в тысяча восемьсот сорок первом году, то есть несколько веков назад, и уже давно считалось классикой. Произведения, как это, невозможно было не ценить. В таких небольших по объему шедеврах имелась неповторимая колоритность и множество поводов для размышлений над вечными тайнами бытия. Свою тягу к русской художественной прозе данного направления ему объяснить порой было очень сложно, так как возникла эта зависимость по причинам скорее эмоциональным, чем рациональным и осознанным. Находясь на курорте здесь, в Бормио, на севере Италии, где заснеженная вершина Монблана возвышалась, как символ торжества человеческого духа, Александр мог себе позволить поразмышлять о чем угодно, например, о давнем увлечении – художественной прозе…«Упырь» - так называлась книга, которую он только что перечитал. Прозаическое произведение Алексея Константиновича Толстого, при жизни автора не переиздававшееся. Одна из многих таких работ, но в то же время по-своему уникальная и более романтическая, чем готическая новелла «Семья вурдалаков» с Горчей, например. В русской прозе этого периода, тысяча восемьсот двадцатых - тысяча восемьсот тридцатых годов, которой он уделял особое внимание еще при обучении в университете, фантастика и фантастические сюжеты получили довольно широкое распространение. Как часто бывает, тогдашнее веяние даже стало модным, хотя у самих авторов, в творчестве которых подобные фантазии занимали не последнее место, вызывало (по свидетельству их современников) насмешливое отношение. Он вполне мог себе представить, как над новаторами подтрунивали такие же юные дарования, полные здорового скептицизма, уверенные, что народный фольклор, в сущности, не имеет под собой неоспоримых фактов. Сюжеты и мотивы, затронутые Толстым в своем раннем творчестве, были широко распространены в западноевропейской литературе конца восемнадцатого – начала девятнадцатого века. Благодаря именно таким настроениям зародился «готический» или как его еще называли «страшный» роман. И только после этого схожие истории перешли в романтику. Как можно было избежать распространившейся моды заимствовать из фольклора, народных легенд и суеверий то, что всегда будоражило людские умы? Темы упыря, вурдалака, превратившиеся в литературную традицию, являлись своего рода путем познания смысла бытия, его конечности и своего рода переходом от суеверий к литературе. Особенно долгими вечерами, когда тьма вступала в свои права, вся семья теснилась к огню, и глава семьи пересказывал истории, о которых узнал от предков. Не менее популярными всегда были темы проклятия, тяготеющего над родом вследствие злодеяния одного из его представителей. Оживающие на глазах свидетелей портреты и прочие сверхъестественные явления так же не могли оставить читателя равнодушным. Александр был хорошо знаком с такими произведениями: «Коринфская невеста» Гете, «Вампир» доктора Полидори, «Портрет» Гоголя, «Штос» Лермонтова. Но даже речи здесь не шло о прямых заимствованиях, лишь о следовании молодого писателя литературной, большей частью романтической, традиции. Потому что фантастика «Упыря» считалась внешней. Это вовсе не умаляло талант автора, прекрасный язык которого и сила воображения были признаны уже современниками. Критика, буйство красок, фантастичность событий… Александр чувствовал некое родство с автором, создавшим этот замысловатый, местами наивный сюжет. СОПАД снова в действии – во время работы над спектаклем о вампирах при загадочных обстоятельствах погибает актриса. Случайность ли это?То, что мы знаем – ограничено, а то, чего мы не знаем, - бесконечно. Пьер Симон Лаплас«Клеопатра Платоновна смотрела на Руневского умоляющими глазами. - Но нет, - сказал он, - я ошибаюсь, не будем более об этом говорить! Я уверен, что это был бред!Даша не совсем поняла смысл его слов, но она охотно замолчала. Клеопатра Платоновна бросила благодарный взгляд на Руневского и стерла две крупные слезы с своих бледных ланит. - Ну, что ж мы все четверо повесили головы? – сказал Владимир. – Жаль бедного Рыбаренки, но помочь ему нельзя. Постойте, я вас сейчас развеселю: не правда ли, Теляев славный упырь?Никто не засмеялся, а Руневский дернул за снурок колокольчик и сказал вошедшему Якову:- Когда бы ни приехал Семен Семенович, нас никогда для него нет дома. Слышишь ли? Никогда!- Слушаю-с! – отвечал Яков. С этих пор Руневский не говорил более ни про старую бригадиршу, ни про Семена Семеновича»…Слова медленно угасали на бледно-голубой поверхности электронной книги. Пластина вскоре потемнела, так как дальнейшее содержание не было востребовано читателем. Читатель, а им был Александр Гольдбах, не спешил откладывать букридер в сторону, внезапно глубоко задумавшись. То, что он только что прочел, а точнее, перечитал в который раз, было написано в тысяча восемьсот сорок первом году, то есть несколько веков назад, и уже давно считалось классикой. Произведения, как это, невозможно было не ценить. В таких небольших по объему шедеврах имелась неповторимая колоритность и множество поводов для размышлений над вечными тайнами бытия. Свою тягу к русской художественной прозе данного направления ему объяснить порой было очень сложно, так как возникла эта зависимость по причинам скорее эмоциональным, чем рациональным и осознанным. Находясь на курорте здесь, в Бормио, на севере Италии, где заснеженная вершина Монблана возвышалась, как символ торжества человеческого духа, Александр мог себе позволить поразмышлять о чем угодно, например, о давнем увлечении – художественной прозе…«Упырь» - так называлась книга, которую он только что перечитал. Прозаическое произведение Алексея Константиновича Толстого, при жизни автора не переиздававшееся. Одна из многих таких работ, но в то же время по-своему уникальная и более романтическая, чем готическая новелла «Семья вурдалаков» с Горчей, например. В русской прозе этого периода, тысяча восемьсот двадцатых - тысяча восемьсот тридцатых годов, которой он уделял особое внимание еще при обучении в университете, фантастика и фантастические сюжеты получили довольно широкое распространение. Как часто бывает, тогдашнее веяние даже стало модным, хотя у самих авторов, в творчестве которых подобные фантазии занимали не последнее место, вызывало (по свидетельству их современников) насмешливое отношение. Он вполне мог себе представить, как над новаторами подтрунивали такие же юные дарования, полные здорового скептицизма, уверенные, что народный фольклор, в сущности, не имеет под собой неоспоримых фактов. Сюжеты и мотивы, затронутые Толстым в своем раннем творчестве, были широко распространены в западноевропейской литературе конца восемнадцатого – начала девятнадцатого века. Благодаря именно таким настроениям зародился «готический» или как его еще называли «страшный» роман. И только после этого схожие истории перешли в романтику. Как можно было избежать распространившейся моды заимствовать из фольклора, народных легенд и суеверий то, что всегда будоражило людские умы? Темы упыря, вурдалака, превратившиеся в литературную традицию, являлись своего рода путем познания смысла бытия, его конечности и своего рода переходом от суеверий к литературе. Особенно долгими вечерами, когда тьма вступала в свои права, вся семья теснилась к огню, и глава семьи пересказывал истории, о которых узнал от предков. Не менее популярными всегда были темы проклятия, тяготеющего над родом вследствие злодеяния одного из его представителей. Оживающие на глазах свидетелей портреты и прочие сверхъестественные явления так же не могли оставить читателя равнодушным. Александр был хорошо знаком с такими произведениями: «Коринфская невеста» Гете, «Вампир» доктора Полидори, «Портрет» Гоголя, «Штос» Лермонтова. Но даже речи здесь не шло о прямых заимствованиях, лишь о следовании молодого писателя литературной, большей частью романтической, традиции. Потому что фантастика «Упыря» считалась внешней. Это вовсе не умаляло талант автора, прекрасный язык которого и сила воображения были признаны уже современниками. Критика, буйство красок, фантастичность событий… Александр чувствовал некое родство с автором, создавшим этот замысловатый, местами наивный сюжет. Это было все равно, что пытаться рассказать увиденный страшный сон – ты, вроде, спешишь озвучить, стараешься передать детали, моментально выветривающиеся из памяти, начинаешь путаться в событиях, которые только что были логически выстроены, и с сожалением, с некоторой неудовлетворенностью понимаешь, что история вышла бессвязная и запутанная. И все же, страшная, потому что экзистенциальный ужас оставил на ней свой отпечаток. Разве это не повод для увековечивания «Упыря» в умах и душах человеческих?! Впрочем, «душах» - это, конечно, громко сказано, но как хочется громких слов! Как не достает этого забытого велеречия! Красоты чувств и порывов. Искренности, смешанной с детской наивностью в понимании мира, и в то же время – глубокой осознанности сущности бытия, его основ, причин, его цели. Все это так нивелировано в современном мире, так затаскано…Сила эмоций, будоражащая воображение, с таким искусством передана словами, что просто не может не найти отклик в любом читателе. У Александра даже в мыслях не было, что кто-то не оценил бы это произведение по достоинству. Он верил, что такие творения вызывают сильнейший эмоциональный всплеск, затрагивают сферу подсознательного. Искусство, как и культура, нуждается в новизне и в тоже время постоянно возвращается к старому, снова и снова вызывая переосмысление у потомков. Не любить собственное наследие культурному человеку просто невозможно, немыслимо и недопустимо. А поэтому, поддавшись внезапному, почти педагогическому порыву, размышлял молодой человек, и не только поэтому, нужно прививать любовь к народному наследию своим детям, которые являются представителями будущей реальности, и эта реальность должна быть полноценной и насыщенной…Эти и подобные соображения навели Александра на мысль. Почему бы и нет? – думал он. - Ведь если он поставит эту вещь на сцене экспериментального театра, - тем самым он не только удовлетворит желание своей творческой натуры проявить себя именно в связи с «Упырем», но и напомнит о человеческом наследии. Конечно, несколько пафосно звучит, да и планку для себя он наметил высоковато…Почему бы и нет?Хотя, конечно, постановка на сцене – это старо как мир. Никого сейчас не удивишь оригинальностью, так как человечество испробовало практически все, чтобы шокировать чувства и восприятие зрителя. В ход идут суперсовременные движущиеся декорации или, наоборот, их минимум, который собирается практически из мусора; цвет и свет, создающие в умелых руках то чудесный райский мир, то жутчайшую фантасмагорию. Даже актеров уже трудно удивить какой-то новизной – драматурги и постановщики, не стесняясь, предлагают им то роли танцоров в психиатрической лечебнице, то роль половых органов. Зрителя не огорошишь теперь наготой или откровенностью, и «Вишневый сад» А. П. Чехова кажется «Колобком» на фоне новейших способов выражения идей. Нужно признать, что на сегодняшний день популярностью пользуются более прогрессивные виды искусства. Да и он сам известен по большей части как начинающий даровитый сценарист, хотя по образованию режиссер-постановщик. Несколько совместных проектов и прекрасный слог не позволили ему реализоваться профессионально полностью в плане полученной специализации. Но Александр верил в свою удачу и чувствовал, как бурлит в нем творческий потенциал. Особенно теперь…Последние полгода он вынужден был заниматься в основном только своим здоровьем. А все началось с того, что он случайно прибился к компании, решившей отдохнуть «дикарями» в одной из тропических стран, и в результате этого спонтанного шага подхватил малярию. Отсутствие прививок, необходимых каждому уважающему себя туристу, привело к тому, что болезнь развилась стремительно и едва не привела его к гибели. Врачи долго боролись за его жизнь, но Александр выстоял и теперь шел на поправку, хотя и медленно. Ему запретили массу вещей, от которых было трудно отказаться, и по настоянию друзей рекомендовали пожить в Италии, по возможности используя целительную силу термальных источников Бормио. Но даже от подобных трезвых мыслей запал не проходил. Тут нужно признать, что человек он хоть и увлекающийся, но упорный в достижении цели. Он был из тех, кто верит, что если звезды не загораются, то их можно зажечь. При достаточно сильном желании можно добиться всего. Не достиг - значит, плохо хотел! Даже здесь, на курорте, он предпочитал проводить время на горнолыжных спусках вместо уютных ванн с лечебной водой. Таким образом, его размышления носили радостно-оптимистический характер…Георг Спакл мог бы прекрасно сыграть роль Руневского. Возможность пригласить на главную роль своего любимого актера – это то, о чем он всегда мечтал. Всемирную известность Георгу принесли неподражаемо сыгранные роли во многих исторических и костюмированных фильмах и нескольких сериалах. Его любили режиссеры, любили камеры и зрители. Правда, лет ему должно быть уже за пятьдесят, и предлагать ему играть молодого юношу немного некрасиво. Но славу-то ведь он приобрел из-за ролей молодых героев-любовников, которые исполнял, виртуозно вживаясь в образ. К тому же, это ведь театральная постановка, а не кинематограф, здесь важен не крупный план, а игра в целом. Партнерши и поклонницы были от Спакла без ума, даже если до знакомства с ним относились к его таланту скептически. Помимо прочего, он был удостоен множества наград и премий, но самая известная, «Сатурн», была получена им в номинации «Открытие года» за главную роль в фильме «Вампир. История лорда Байрона» по одноименному произведению Тома Холланда. После этой работы он удостоился рыцарского звания и получил титул Сэр от ее величества королевы Соединенного королевства за неповторимый образ лорда Байрона. Правда, данный момент почти не освещала пресса, и вскоре пошли слухи, что дезинформация была запущена лишь ради пиара. А еще некоторое время ему приписывали привычку Белы Лугоши спать в гробу, что придавало Спаклу еще больше привлекательности для женщин и журналистов. К сожалению, талантливейший актер несколько лет назад отошел от дел, как раз тогда, когда Александр только-только начал свою карьеру. Поговаривали, что он занялся поиском себя. В творческом мире это могло означать что угодно, например, что он спился или сошел с ума, либо, действительно, удалился в джунгли Индостана, чтобы достичь нирваны. В принципе, Александра не смущала даже необходимость разыскивать Спакла в самих Гималаях, если бы от этого зависело согласие актера. А на роль Даши он пригласил бы Теону Шульц, белокурую красавицу, которая поражала, прежде всего, красотой, а затем умением выразить самые сложные душевные метаморфозы и заставить себе сопереживать. Карьера ее была еще в самом начале, но за ней угадывалось большое будущее. К тому же, благодаря личным дружеским отношениям, ему однозначно удастся заполучить ее для своей постановки. Сценографом, безусловно, будет Роберт Стреж, его друг и товарищ, участвовавший вместе с ним не в одном проекте. У Роберта было потрясающе тонкое чувство гармонии в сценическом творчестве. Его новшества и эксперименты никогда не выходили за рамки разумного приличия и не становились пошлыми. Всего несколькими деталями он мог оживить мизансцену, придать ей некий дополнительный смысл, что добавляло действию философской глубины. И под предлогом участия в проекте он сможет свести этих двоих, которые, прожив три года в счастливом браке, внезапно, без видимых причин расстались. Сначала он еще пытался раскрыть тайну их размолвки, но ни Роберт, ни его молодая супруга не посвятили его в подробности, хотя он и считался другом семьи. Сам Александр женат никогда не был, и семейные неудачи друга его расстраивали. Он здраво рассудил, что совместная работа если не прояснит тайну их развода, то, может быть, поможет им взглянуть на прошлое по-другому. Так все же, почему бы не попробовать? Как удачно может сложиться!Ведь искусство есть творчество одухотворенное, значит, важнее всего желание творить и, конечно же, наличие творческого потенциала. Важно стремиться к намеченной цели, творческой цели, всем своим естеством. К тому же, режиссура – это та еще зараза. Невозможно ни с чем сравнить возникающее ощущение всевластия, когда по твоему слову люди плачут или смеются, изображают ярость или страсть. Актеры уподобляются куклам, с которыми можно сделать все, что подскажет тебе твое воображение. Ими можно управлять, и они будут вынуждены подчиниться. Может быть, поэтому он так хотел быть режиссером? Чтобы реализовать свою тайную страсть манипулировать людьми?Что за бред лезет в голову? Видимо, после болезни все еще мозги не на месте, иначе, чем еще объяснить все это самокопание?Актерство – это одна из форм рабства. А еще – одна из форм эксгибиционизма и служения обществу. Актер становится тем, кто вынужден делать странные вещи, чтобы поддерживать любовь народа к своей персоне. А вот режиссер может позволить себе творить и экспериментировать. Так почему бы и нет?ГЛАВА 1Ирландия. Графство Мит…Среди некогда ярких тряпочных и картонных декораций, поблекших и истлевших от времени, на тонких ниточках висели куклы-марионетки. Здесь был и важный господин в военном мундире, с саблей, и юный герой в потертом фраке, и, конечно же, прекрасная принцесса в пышном платье из гофрированной бумаги. Куклы порхали на маленькой балаганной сцене, разыгрывая свои роли, а худая бледная рука кукловода уверенно руководила их выдуманной жизнью. Тускло вспыхивали выцветшие блестки на нарядах фантош, и казалось, что даже такая мелочь зависит от того, кто скрывался за декорациями. Кто-то громко аплодировал, восхищаясь игрой маленьких актеров, а там, в тени крошечного старого передвижного театра на колесах тихо смеялся пупенмейстер, должно быть, довольно потирая руки. И что-то такое злое было в этом тихом подсмеивании, от чего хотелось броситься наутек. Но только ноги словно приросли к земле и совершенно отказывались слушаться. Из густой тени высунулась бескровная крючковатая рука, которая на глазах становилась ужасающе длинной, и щелкнула зажигалкой, безжалостно поджигая поблекшие кулисы кукольной сцены. Иссохшая ткань мгновенно занялась, и огонь стал пожирать все, до чего мог дотянуться. Марионетки, прикованные к сцене своими ниточками, как цепями, беспомощно покачивались и корчились от огня, раздираемые болью. Где-то рядом послышалось хлопанье крыльев, и пронзительно резко закаркала ворона…Яфéт Ханáк с трудом вырвался из крепких лап сна. Можно было бы метафорически выразиться, что он «проснулся в холодном поту», но это не соответствовало истине – кожа была очень теплой, практически горячей, словно он некоторое время находился у открытого огня. Обернув простыню вокруг бедер, он вышел на балкон. Небо едва-едва начинало светлеть, дул резкий и злой северный ветер, но именно он сейчас Яфéта успокаивал. Что-то должно случиться. Но когда? Этого он точно сказать не мог. Он не относил себя к тем спасителям человечества, которые предсказывали катастрофы и катаклизмы вплоть до минут, он вообще никогда и ничего не предсказывал. Никому. Он просто знал, что случится нечто. И использовал это знание только для себя. Эгоистичный, но безопасный способ. Жар покидал тело, и его начинала бить крупная дрожь. Яфéт прислонился к грубой кладке стены, стараясь успокоиться. Он бы многое дал, чтобы ему не снились такие сны. Но то, что он так успешно подавлял в себе днем, контролировать во сне было сложно. И день ото дня все сложнее. А значит, в один прекрасный момент он поплатится, как бы с этим не боролся…Захотелось спуститься по каменистому склону и окунуться в озеро. Но вода так же опасна, как и огонь. Особенно здесь, в Ирландии, где все еще витал дух старины, да еще и под утро! В этот пограничный период можно утратить контроль над собой полностью, а такое его пугало. Он тяжело вздохнул, еще раз окинул взглядом окрестности дома, арендованного на время отпуска, и вернулся внутрь. Душ не казался ему таким угрожающим, как таинственно поблескивающая в лунном свете поверхность озера, где подкарауливают духи, и поэтому он рискнул им воспользоваться. Приведя себя в порядок, Яфéт удобно устроился в гостиной и стал ждать вызова с работы, что казалось наиболее возможным в сложившейся ситуации. Более чем вероятно, этот сон относился именно к профессиональной сфере…Прошло около двух лет, как он оставил свою должность в правоохранительных органах и перешел в СОПАД – Специальный Отдел по противодействию аномальной действительности. До возникновения СОПАД специалисты, имеющие уникальный опыт столкновения с трансцендентным, были разрознены и не востребованы в подобных организациях. Повезло единицам, которые нашли себе применение. Впрочем, везением это назвать было трудно. У некоторых дар раскрывался в ходе работы, а некоторые его полностью утрачивали, «сгорали», изо всех сил стараясь быть полезными. А потом Гаджиеву удалось протащить свой проект о создании уникального отдела. Так появился СОПАД. Отдел, который включал специалистов с уже имеющимся опытом, боевые группы прошедшие спецподготовку, людей, проявивших себя в следственной деятельности, и целый аналитический отдел, а еще тех, кто имеет уникальные качества…Весьма засекреченный проект со скрытым потоком финансирования и широким спектром предоставленных полномочий. Под началом Айрата Гаджиева их группа должна была расследовать случаи вандализма на нескольких кладбищах во Франции. Это было первым их делом, стартовым. Яфéт понимал, что подставляется, влезая во все эти расследования, но. … Очень уж скучно жить показалось на тот момент. Он невесело усмехнулся. Скучно! Если бы знал, чем дело закончится, остался бы постовым…Дело было раскрыто и подано так, что «крыша» Гаджиева проект не заморозила, а продолжила его реализацию на неопределенный срок. Только от основного состава их группы остался только он – Яфéт Ханáк. Аврора – девушка-экстрасенс, эксперт по паранормальным явлениям - во время расследования превратилась в ведьму. Отдел она благоразумно покинула и стала практиковать как Белая ведьма, используя полученную силу во благо людям. Олег Беркутов, его друг и сослуживец, стал жертвой вампира-алхимика и съехал с катушек. Яфéт навещал его в лечебнице, но тот его едва узнал. Через какое-то время Ханáк получил информацию, что Беркутов переехал во Францию, оформил опеку над сестрой и занялся каким-то частным бизнесом. Не то чтобы его очень расстроило, что бывший соратник не ищет с ним встреч…. Но, все же, задело. С тех пор он успешно лидирует в отделе, умело избавляясь от напарников, которых старательно навязывает Гаджиев, чтобы пополнить группу. Одиночество - вот залог спокойной работы, без боязни разоблачения и опасений за жизнь подопечного. Эгоистично, опять же, но зато насколько облегчает жизнь!Поначалу Яфéт считал, что отделался малой кровью – его слегка искусал вампир, который раскрыл его личную тайну. Посмеялись и забыли… По крайней мере, одному из них точно было весело в той ситуации. … Но стоило уехать оттуда подальше, как оказалось, что все не так забавно. Его никто не преследовал. Не настаивал превратить в жертву. Он даже думал первые недели, что это своеобразная игра – заставить мучиться в ожидании. Получилось даже убедить себя, что он может выиграть в этой негласной проверке терпения. Но хуже всего были даже не мысли о том, придет Север сегодня или завтра (не мог же он не прийти, раз уж укусил!), а эта усиливающаяся боль в груди, словно леска прошла через сердце, натягивается с каждым днем все сильнее и вот-вот с кровью прорвется наружу. Третья неделя не успела пройти, а он уже сдался и позвонил Варне. Все последующие действия напоминали ему поступки наркомана в поисках дозы, рассудку они не подчинялись. Варна ему была рада, судя по голосу, и даже сочувствовала, но Севера к телефону не позвала. А ему так нужно было…хотя бы услышать его, чтобы не сломаться окончательно. Он стал звонить ей каждый день, и она терпеливо с ним говорила. Обо всем. Кроме своего мужчины. Даже встретилась с Яфéтом, не опасаясь, что тот за ней проследит. Потом еще были встречи… подробности, правда, он плохо помнил. Он начал за ней ухаживать, а потом и соблазнить попытался… но вспоминалось все скомкано и стыдно. Варна, все же, поняла, насколько ему плохо. И предложила подождать еще немного. Попытаться «переболеть». И, опять же, по ее сочувствию Яфéт понял, что для вампира это всего лишь игра, своеобразная проверка, насколько хватит его сил сопротивляться, и когда он сам приползет к нему на коленях. Иногда Яфéту начинало казаться, что ничего сверхъестественного в этой его зависимости нет. Просто он человек, у которого нет личных отношений уже довольно давно, и это просто случай сыграл с ним злую шутку, создав иллюзию некой взаимосвязи. Доверительной, можно сказать, когда другой хранит твою тайну и не афиширует подробности физического контакта. То, что тайну этот другой хранит, чтобы ей воспользоваться в нужный момент, Яфéт мог предполагать почти с полной уверенностью. А уж афишировать следы укуса никому из них не было выгодно. Но именно укус, с сопутствующим физическим контактом, и делал эту взаимосвязь несколько интимной. Яфéт попытался спрятаться в Ордене, скрывая истинную причину этого поступка. Взял отпуск. А пока в молитвах и посте очищались мысли и тело, он вдруг понял, что найти Севера сможет сам, просто по собственным ощущениям. По «натяжению поводка». Оставалось только решить, бежать к нему сразу или дождаться утра и попытаться соблюсти какие-то элементарные правила приличия. И в этот момент Север позвонил… Словно почуял, что Ханáк сорвется и испортит какие-то его планы. Его голос… голос…Он его слушал, и тогда отпускало. Можно было жить спокойно несколько дней. До нового звонка. Италия. Курорт Бормио- Я еще могу понять то, что ты помешан на работе, но не могу поверить, что это все настолько серьезно! Ты уверен, что уже совсем поправился после болезни?- Не желаю понимать твоих, надо заметить, ядовитых замечаний, - чуть нахмурился в ответ его собеседник. – Не нужно считать меня больным только из-за того, что я хочу поставить спектакль. - По-моему, ты немного забываешься, - упрямо возразил Роберт, предпочитавший, чтобы его звали Берт, - затрата сил на постановку будет слишком велика, чтобы на это решиться так сразу, а возможность провала очень даже вероятна. Это может стать серьезным потрясением для твоей неустойчивой психики. - Почему это сразу неустойчивой? – возмутился Александр, тряхнув гривой темно-русых волос, отросших почти до плеч с момента их последней встречи. – Я считаю, что успех зависит от качества постановки. А качество, при наличии у меня огромного желания этот проект осуществить, будет отменным. - Твое рвение похвально! – насмешливо одобрил Берт, как всегда, забавляясь оптимизмом товарища. – Но я пытаюсь донести до тебя банальную истину: после тяжело перенесенной тобой болезни не стоит так резко погружаться в работу, которая требует полной отдачи. И тем более начинать новый проект. Тебе нужно полностью восстановиться. - Я в норме, - решительно отрезал сценарист не терпящим возражений тоном. - Неужели?- Ты не принимаешь в расчет особенностей моей творческой натуры! – тот улыбнулся с чувством превосходства. – Интенсивное творчество как раз способствует восстановлению формы. Как это ни странно звучит, но творческий процесс позволяет организму мобилизоваться. - Тебя послушать, так выходит от самых страшных болезней можно вылечиться одними занятиями рисования! – не преминул съязвить Роберт, в очередной раз поражаясь фанатической увлеченности друга. - Причем тут арт-терапия? – Александр внимательно смотрел на него серо-голубыми глазами. – Я-то ведь не художник. Все зависит от частного случая. Просто я твердо уверен, что работа над проектом поможет мне прийти в себя и вернет к привычному образу жизни. - Хочется верить, - скептически заметил Роберт, вытягивая ноги, чтобы удобнее расположиться в кресле. – Я вижу, спорить с тобой бесполезно. Александр пожал плечами, то ли соглашаясь с этим, то ли сомневаясь, и на некоторое время в комнате курортного коттеджа установилось молчание. Новоявленный режиссер неторопливо прошелся вдоль стены, отделанной деревянными панелями, украшенной парой незатейливых пейзажей и остановился у камина, где весело потрескивал огонь. Теплые блики падали на его лицо, и от того казалось, что вид у него расслабленный и безмятежный. Роберта позабавило это наблюдение, так как нетерпеливое желание действовать буквально витало в воздухе. Может быть тут, на курорте, где он сам находился в качестве гостя, Александр действительно чувствует себя более спокойно и уверенно. И от этого верилось, что окончательно оклематься его закадычный друг сможет только благодаря интенсивной творческой работе. Когда возьмет реванш у болезни. Впрочем, Роберт прекрасно знал, что его приятель, помимо различных талантов, обладает еще и завидным упрямством. Из чего следовало, что отговаривать его от осуществления задуманного, приводя даже самые веские причины, не имеет смысла. - Рассказывай, - сдался он. - Значит, я тебя все-таки заинтриговал! – словно обличая в чем-то неприличном, воскликнул Александр.

- Конечно! – подтвердил он с усмешкой. – То, что ты можешь заинтриговать кого угодно, я заметил еще с момента нашего знакомства. Особенно девушки на это хорошо велись!- Можно подумать, что ты этим всегда забавлялся!- Бывало и такое, - снова усмехнулся Роберт. – Но теперь у тебя уже есть имя и карьерный рост, и мне не хватает совести продолжать это делать!- Позволь поинтересоваться, - Александр опустился в массивное кресло напротив него, - а что ты делаешь в данный момент?- Ты интересуешься моими творческими планами на ближайшее время или намекаешь, что я продолжаю издеваться над тобой? – улыбаясь, спросил Роберт. - Разве не похоже?- Не принимай близко к сердцу! Мне вот любопытно, какой проект тебя настолько вдохновил?Александр заговорил торжественно, с заметным пафосом:- Я хочу осуществить постановку по произведению известного классика, Алексея Константиновича Толстого. Это небольшой по объему прозаический шедевр под названием «Упырь». - Тебя всегда тянуло на такие вещи! – Роберт снова усмехался. – Я до сих пор наизусть помню «Коринфскую невесту», потому что ты цитировал текст частями к месту, а чаще не к месту, и заставлял слушать все произведение целиком раз за разом! Ты «болел» этой поэмой больше года!- Ты преувеличиваешь, - недоверчиво насупился Александр. - «Знай, что смерти роковая силаНе могла сковать мою любовь, Я нашла того, кого любила, И его я высосала кровь!И, покончив с ним, Я пойду к другим, -Я должна идти за жизнью вновь!»Роберт прочитал строки нараспев, с очевидным драматическим эффектом, не особо напрягая память. - Похвально, - довольно улыбнулся Александр, - значит, я старался не зря! Тем более трудно не запомнить эту поэму наизусть, так как это потрясающее поэтическое творение!- Вообще-то, я всегда полагал, это из-за того, что у меня память хорошая, – Роберт провел ладонью по своим коротко стриженым волосам и задумчиво спросил: - Чем тебя так не устраивает реальность? Почему ты настолько сильно увлечен потусторонним миром?- Потусторонним миром? – удивленно переспросил приятель. – Мне всегда казалось, что я увлекаюсь народным фольклором и отражением его в художественной прозе классического периода. - Народный фольклор не ограничивается упырями и вурдалаками, ламиями и эмпузами, - возразил он, - а тебя именно это, если не сказать только это, привлекало с подросткового возраста. К тому же, классика – это, скорее, «Война и мир» Льва Николаевича, а не эта сказка в готическом стиле. - Ты просто пытаешься отговорить меня от постановки, - Александр упрямо поджал губы. - Думай, как хочешь, - не стал спорить с ним Роберт, - просто будь с этим осторожней. - Ну да! Мысль ведь материальна, и это научно доказано! – съехидничал режиссер. - Не знаю, как насчет материализации твоих гениальных мыслей, но этот твой фольклор не на пустом месте возник, и слишком увлекаться подобными идеями не стоит. - Мне раньше казалось, что ты не суеверен, - пробормотал Александр. - Все меняется, - философски заметил Роберт, подходя к окну, из которого открывался потрясающий вид на заснеженные склоны. - Я, все же, не пойму чего мне следует опасаться, - продолжил упрямиться тот. – Ты специально нагнетаешь, чтобы мне начали мерещиться черти в каждом углу?- Я не имел в виду такие материально-ирреальные вещи, - он снова вернулся в кресло. - Просто излишне увлекаться чем-либо вредно и опасно. Слишком сильные чувства и увлечения могут губительно отразиться, прежде всего, на личности увлекшегося. Александр все больше хмурился, слушая его высказывания. Вздохнул:- Не знал бы твоего хладнокровия, подумал бы, что ты делишься личным опытом! Впрочем, - он тут же встрепенулся, оседлав своего конька, - ты же не знаешь подробностей!Роберт устало вздохнул:- Ну, так расскажи, ты же этого хотел с самого начала!- Я хочу поставить эту пьесу на сцене экспериментального театра в Риме!- Амбиций тебе не занимать! – хмыкнул Роберт, бросив взгляд в окно и тут же вернув все внимание другу. – Ты уверен, что тебя там ждут с распростертыми объятьями?Александр улыбался снисходительно и самодовольно, с вызовом сообщил:- Мы катались тут недавно на лыжах с Витторио Татти, художественным руководителем экспериментального театра «Дель Унита», и он с радостью пригласил меня официально поработать в Риме!- Я так и знал! – обличающе провозгласил Роберт, не скрывая досады. – Я знал, что ты не сможешь усидеть спокойно рядом с горнолыжной трассой!Александр громко расхохотался от этой пылкой сентенции, а сердитый взгляд, который Роберт на него бросил, не возымел должного действия и только усугубил дело.

- Процесс, как я понимаю, уже давно запущен, - хмуро подытожил он. – Я тут советы советую, как ему беречь здоровье физическое и моральное, а он уже давно катается на лыжах и работает над новым проектом! Обидно! К чему тогда все эти пустые разговоры, если ты уже все решил?- Берт, ты мой самый лучший друг, - обезоруживающе улыбнулся «больной». – Мне всегда важно твое мнение. Я могу пойти ему наперекор, как часто делаю, но, тем не менее, мне нужно знать, что ты думаешь. - Ладно… - невесело улыбнулся Роберт. – А что с продюсером? Что с актерами и прочими? Ты уже определился, кого хочешь пригласить разделить твое безумие?- Ничего не «безумие»! – самодовольную улыбку согнать с лица самоуверенного режиссера было невозможно. – Ты явно преувеличиваешь, Берт. Витторио сам вызвался быть продюсером. И я уже связался с некоторыми интересующими меня кандидатурами, провел так сказать, разведку. И представь себе, я получил согласие на свое возмутительное предложение!Он видел, что Александр даже мечтательно прикрыл глаза, словно воображая картину предстоящего триумфа, затем заговорил вновь:- Я не думаю, что актерский состав будет большим, но роли распределены еще не все. Я наметил пока только главные. Так, на роль прекрасной Даши я пригласил (и уже получил согласие) – Теону Шульц!Роберт скривился, как от приступа зубной боли, и с излишней поспешностью желчно поинтересовался:- Интересно, что привлекательного нашла в этой роли такая небезызвестная уже и бесспорно талантливая женщина? Ты, случайно, не знаешь?Воспоминания о прошедшем счастье вонзились в память тысячью острых осколков. - Твои неадекватные реакции на бывшую супругу вводят меня в растерянность, - пробормотал Александр смущенно, явно не понимая, что именно его заставило ощетиниться. – На роль Рыбаренко я первоначально пригласил Дмитрия Можаева, с которым познакомился здесь же, на курорте. - Не знаю такого, - коротко бросил Роберт. Чувствовал он себя как улитка, которая осторожно начинает выбираться из раковины, после внезапного потрясения. - Но он сломал ногу на днях…- А я удивлен, что ты ничего не сломал…- Ты хоть помнишь о чем это произведение, по которому я хочу сделать постановку?- Очень смутно, к сожалению, - Роберт изобразил глубокую печаль на своем лице, - Я ведь его не читал и старался не слушать, когда ты мне его пятьсот раз пересказывал. - Не пытайся казаться глупее, чем ты есть на самом деле! – лучезарно улыбался режиссер. – Ты же знаешь, что мне нужно высказаться, мне так лучше думается. Насмехаться будешь позже. - Прошу! – торжественно произнес он, взяв со столика кружку с остывшим уже чаем. - Краткая картина событий такова… На балу некто Руневский - главный герой повествования - заметил еще молодого, но совершенно седого мужчину. Седой – это Рыбаренко, - когда у них завязался разговор, обратил внимание на пожилую даму, бригадиршу Сугробину, и на Теляева, статского советника, назвав их упырями. Приводя доводы в пользу своего утверждения, он посочувствовал молоденькой девушке, которая приходилась родственницей Сугробиной. Внучкой. Руневский влюбляется в Дашу. Сведя знакомство с опекуншей Даши, ее тетей Зориной, он бывает у них в гостях, общается с Дашей и Софьей, которая пытается его очаровать. Э-э…Сугробина приглашает его к себе на дачу. Там в кругу молодежи Руневский гадает по старинной книге, где находит пророчество. Той же ночью, в отведенной ему комнате, то ли во сне, то ли наяву, оживает портрет матери Даши, висевший в этой же комнате. Призрак уговаривает его жениться на портрете. Руневский потрясен случившимся и на утро просит руки Даши. Сугробина рада такой перспективе, но отправляет его к Зориной, как к единственной опекунше. Руневский уезжает. В городе он встречает Рыбаренко, который рассказывает ему о таинственных событиях, которые произошли с ним в Италии…Роберт неотрывно смотрел на Александра, всей своей позой выражая предельное внимание к речи собеседника, но в действительности это было не совсем так. В какой-то момент он упустил нить рассказа, и мысли его унеслись прочь от событий, имевших место в произведении, взятом за основу постановки. Он думал о том, почему же бывшая жена согласилась участвовать в проекте. Он никогда не был страстным поклонником актерского мастерства бывшей супруги, хотя признавал, что определенным талантом она одарена. Молодая актриса, родившаяся недалеко от Архангельска и унаследовавшая немало черт своих германских предков, переселенных из бывшей Поволжской республики (была она белокожей и светлоглазой и имела по-настоящему светлые волосы) пользовалась определенной популярностью. Начинала свою карьеру в театре, а известность ей принесли съемки в молодежном телесериале о тяготах жизни девушки-подростка. После чего посыпались многообещающе предложения, которым она была рада. Работа в киноиндустрии занимала в ее жизни основную часть времени, и Роберт не мог понять, зачем ей понадобилось соглашаться на участие в этом проекте. Она ведь наверняка догадывалась, что Александр, проявлявший в некоторых ситуация поразительную наивность, обязательно пригласит и его. К тому же, постановка могла оказаться не такой успешной, как казалось его другу. Женская натура настолько загадочна…- …Таким образом, Даша осталась с Руневским, а старинное предсказание сбылось, - торжественно закончил Александр, увлеченный своим же рассказом. Роберт от восторженных нот в его голосе вздрогнул, и почувствовал себя виноватым:- Старинные предсказания имеют свойство сбываться, - буркнул он. - Да брось! - улыбался друг, торжествуя, - ты должен сейчас язвительно заметить, что Добро снова восторжествовало! Я прав?- Нет, - от своей рассеянности Берт чувствовал себя неуютно. – Я скажу, что мне нужна эта повесть, чтобы изучить ее самому. - Я знал, что ты согласишься со мной работать!- Так ты все-таки предлагаешь мне в этом участвовать? – насмешливо уточнил он. - А как же! Мне нужна твоя помощь и моральная поддержка! – молодой человек поежился, словно от сквозняка, - После этой болезни я как-то утратил уверенность в своих силах. Мне начинает казаться, что я уже никогда не сделаю ничего стоящего. - Не кисни! – буркнул он, чувствуя необходимость приободрить собеседника. – И перестань на меня мягко надавливать, мне нужно время, чтобы все обдумать. - Но ведь все это можно не только обдумать, но и обсудить!- Конечно! – улыбнулся Роберт. – Когда я обсуждаю что-то с тобой без предварительных размышлений, я чувствую себя новорожденным теленком – таким разумным мне все кажется в твоих речах!- Ты еще скажи, что я тебя психологически подавляю! – попробовал возмутиться Александр. - Бывает, - согласился Берт. – Но мне вот стало интересно, кому ты прочишь главную мужскую роль?- Откуда ты знаешь, что в этом соль? – удивился режиссер. - Интуиция…Александр выдержал паузу. Глаза его блестели от возбуждения, и Роберт с тоской подумал, что новость, должно быть, очень уж впечатляющая. По-крайней мере, было заметно, что один этот пункт вызывает у его друга небывалый душевный подъем. - Георг Спакл! – торжественно провозгласил тот. - Кто?! Я не ослышался? – недоверчиво переспросил Берт. - Георг Спакл, - не менее торжественно повторил режиссер, ничуть не смутившись недоверия, звучавшего в словах, и подтверждая тем самым свое болезненное состояние. – Это единственный актер, без которого я своей постановки не вижу. - Тогда тебе придется забыть о ней! – ядовито заметил Роберт. – Спакл уже умер от старости!- Глупости! – ничуть не обиделся на его реакцию друг. – Я же наводил справки, он жив. - Я не ожидал… - пробормотал Роберт. – У тебя реально маниакальный синдром развился! Ты приглашаешь на главную роль актера, которым увлекался в детстве! Как он будет играть молодого человека?!- А грим для чего? – терпеливо возразил фанат фольклора. - Ну, знаешь ли… Никакой грим, боюсь, тут не поможет! Почему именно ему ты хочешь дать роль Руневского? Из-за того, что в твоем отрочестве он был популярен, и ты от него фанател? Почему бы ему не сыграть Теляева?- Какая чушь! – Александр засмеялся. – У него неподражаемая актерская игра. Не так уж он и стар. К тому же, в моей постановке не особо важны крупные планы. - Конечно! А если еще и маски использовать! – он не смог удержаться от язвительности. - К тому же, насколько я помню из твоих речей, Спакл давно не занимается актерской деятельностью. - Да, он отошел от дел и занялся поиском себя, - улыбался друг, чью уверенность прошибить было невозможно. Роберт устроился в кресле удобнее, закинув ногу на ногу, и веско заметил:- У него наверняка имелась тысяча причин, чтобы заняться «поиском себя». С чего ты решил, что некая малобюджетная пьеска начинающего режиссера заинтересует его настолько, что он вернется на сцену?- Я его уговорю, - без тени сомнения заверил Александр. - Верю, - хмыкнул он. – По тому, как ты наседаешь на меня, я могу сделать вывод только в пользу твоего утверждения. Но он ведь иностранец. Как он будет работать над ролью, не зная русского языка?- Он прекрасно знает русский, - самодовольно улыбаясь, парировал режиссер. – У него в роду были иммигранты из России. Он даже участвовал в каком-то малоразрекламированном российском проекте. - Итак, - окончательно сдался Берт, - этот древний красавец будет Руневским. Кто будет играть Рыбаренко?- Еще не знаю, кому предложить роль сумасшедшего, - равнодушно пожал плечами Александр. – Время у меня еще есть, подумаю.

Роберт хотел сказать, что за сумасшедшим далеко ходить не надо, но усилием воли сдержался. Не дождавшись его реакции, приятель продолжил:- На роль бригадирши я пригласил Любовь Алексеевну Сокольникову. Думаю, ты о ней слышал. - Не помню, - без энтузиазма буркнул он. - Да ладно тебе! Милая женщина, очень живая и общительная. Заслуженная артистка к тому же. Мы с ней встречались на премьере нового «Носорога», когда работали с Францем Непомнящим. Ей понравилась моя интерпретация пьесы, и Любовь Алексеевна намекала, что она тоже не против попробовать себя в чем-то новом. - О! Она многое готова сделать, чтобы задержаться на сцене подольше! – съязвил Роберт, вспомнив ту, о которой говорил друг. – А почему бы тебе не предложить ей роль Даши? Она и Спакл как раз подошли бы по возрастной категории!- Ну что ты цепляешься? – насупился Александр, впрочем, ненадолго. – На роль Клеопатры Платоновны мне посоветовали пригласить Веронику Княжицкую. - Кто посоветовал? – не унимался Роберт. – Внутренний голос?- Любовь Алексеевна…- Ну, да, ну да! Этой бледной и нервной особе со склонностью к мании преследования как раз только и играть в спектакле про упырей! Она будет шарахаться от каждой тени! И от своей в том числе!- Попробовать-то можно, - не сдавался режиссер. – Текст я почти доработал. Нужно определиться с музыкальным оформлением и сценографией. Ты мне поможешь, или только язвить способен?- Не дави. Я еще думаю, - усмехнулся Роберт, вновь поднимаясь из кресла. С некоторым удивлением он обнаружил, что уже вечереет. Солнце спускалось за горизонт, окрашивая заснеженные вершины в розовый цвет. Кто бы мог подумать, что разговор увлечет их настолько?- Мне пора. Нужно еще до гостиницы добраться, - сообщил он, переводя задумчивый взгляд на друга. - Давай, - неунывающий оптимист дернул плечом, в голосе чувствовалась некоторая обида от того, что он так быстро засобирался к себе. – А я выпью кофе и займусь текстом. - Не надорвись, - зло хмыкнул он, не сдержавшись, и направился к выходу. – Результаты могут не оправдать ожиданий. - Знаешь, дружище, - заговорил сердито Александр ему вдогонку, - я никогда не мог понять, почему ты стал работать сценографом? Из тебя выше бы превосходный критик!Бывало, эмоциональный друг доходил до выкриков, что он больше ни минуты не сможет выносить его насмешки или его критику, в чей бы то ни было адрес, но это было ненадолго. Характер у них обоих, конечно, был не сахар… Но он всегда готов был появиться в нужный момент, что бы увлекающийся товарищ ни вытворял, и за помощью тот обращался к нему всегда, не получая отказа, как бы Берт ни был занят. Так что этот выпад был еще безобиден!- В душе я слишком романтик для этого! – съехидничал напоследок Роберт. Ирландия. Графство МитЯфéт не ошибся – звонок с работы не заставил себя долго ждать. К его удивлению, долгожданный отпуск сократить не просили. Просто нужно было съездить по адресу, где проживала женщина, что-то невнятно сообщившая о полтергейсте, и чисто формально подтвердить случай. А так как жила она неподалеку от его дома, то он мог бы съездить туда между делом. Всего-то…Такие случаи в его недолгой практике встречались довольно часто. Обычно это был чей-то розыгрыш либо своеобразная реклама и крайне редко - настоящий полтергейст. Тогда не обходилось без священника либо психиатра, так как современная медицина объясняла это случаями психического расстройства: маниакальным синдромом, психозом, эпилепсией, синдромом Туретта или шизофренией. По адресу располагался небольшой сельский отель, в котором он останавливался около года назад. Администраторами и владельцами была пожилая семейная пара. Его встретила хозяйка, с вечно смущенной улыбкой, словно ей было неудобно за все на свете. Говорило ли это о психическом расстройстве или скрытой проблеме, он бы не поручился. - Понимаете, - рассказывала она, пока поднимались по скрипучей дубовой лестнице на второй этаж, - когда я впервые услышала шаги в номере наверху, я решила, что какой-то постоялец нервно бегает туда-сюда. А потом вспомнила, что этот номер не занят. Я даже ключи проверила, думала, что выдала ключ от другого номера по ошибке. Ханáк пропустил женщину вперед и, неспешно двигаясь за ней следом, уточнил:- Только шаги вас беспокоили?- Сначала шаги… - она в который раз остановилась и обернулась к нему с этой своей виновато-смущенной улыбкой. Его эти бесконечные остановки бесили, хотя, вообще-то, он и не торопился никуда. – Потом в номере раздался страшный грохот, словно мебелью швыряли в стену. Тогда мы с супругом поднялись туда, но там никого не было. - Номер был заперт изнутри или снаружи? – уточнил Ханáк, жестом предлагая ей идти дальше, и она послушно двинулась по узкому, в серо-голубых обоях и дубовых панелях, коридору.

- Номер был закрыт снаружи. Он же не был занят. - А окна тоже были закрыты?- Да, оба окна были плотно закрыты. Женщина завозилась с ключом и открыла некрашеную деревянную дверь. Это был простенький и чистый одиночный номер. Лишь стул с отломанной ножкой валялся у стены, на которой остались заметные следы ударов. Осмотрев подоконник и раму, Ханáк пришел к выводу, что открыть окно извне невозможно. Затем тщательно изучил обломки стула и следы на веселеньких зеленых обоях. По характеру вмятин вполне можно было предположить, что кто-то в сердцах сломал стул о стену. Ничего впечатляющего. - И вы сразу после этого позвонили в полицию? – поинтересовался он, пытаясь понять, как это дело могло заинтересовать их отдел. - Нет, - женщина стала еще более смущенной. – Я нашла вашу визитку и позвонила по рабочему номеру. Помните, вы год назад останавливались у нас на несколько дней?Ханáк кивнул, нахмурившись. В этой истории было все так гладко, что начинали закрадываться сомнения. Он уточнил на всякий случай, так как не мог понять, что именно его настораживает:- То есть, вы взяли мою визитку и позвонили?- Да, - кивнула женщина. - Почему вы выбрали именно мою?- Потому что именно ваша визитка оказалась на этом зеркале, - просто сказала женщина, указав на прикроватный столик с зеркалом. Недоверчиво на нее покосившись, Ханáк подошел к столику, чтобы осмотреть указанный объект. Но стоило ему это сделать, как хрупкий предмет мебели дернулся так, словно в него ударили кулаком, от стекла повеяло прохладой и на запотевшем внезапно стекле, с обратной стороны, кто-то порывисто и торопливо вывел неровно – «my fault». Женщина у него за спиной тихо, но радостно ахнула, словно сбылась мечта всей ее жизни. Не оборачиваясь, Яфéт, чуть помешкав, протянул к зеркалу руку, чтобы спросить самое важное – имя. Без этой мелкой, казалось бы, детали работать дальше было сложно. «Мy fault … - снова торопливо выплыло с той стороны и тут же еще фраза – Replacement… Return home…»Последние буквы застыли смазанной полосой, словно написавший их куда-то спешил. Или же ему помешали…- В вашем отеле происходили когда-либо несчастные случаи? – хмуро спросил он, полагая, что «барабашке» не понравилась его прямота и нежелание играть. Женщина отрицательно покачала головой, и с сомнением добавила:- Неделю назад что-то случилось неподалеку от Тары, у холма Уорд. Там было много полиции. Говорят, погибло несколько человек. - Холм Уорд? – переспросил он. И словно ветерком дохнуло от вспомнившегося слова. – Тлахтга? Где праздновали Самайн и проводили ритуалы поминовения усопших?Женщина согласно кивнула. Деталей она не знала. Полтергейст себя более проявить не пытался, и, отзвонившись на работу, Яфéт вернулся в домик у озера. ГЛАВА 2Франция. Сен-Мор-де-Фоссе, юго-восточный пригород ПарижаМадмуазель Жаклин Фуше нервными движениями проверила, все ли пуговицы на ее пиджаке застегнуты, оправила длинную юбку, пригладила и без того зализанные в этот раз волосы и, задержав дыхание, протянула руку к дверному молоточку. Молоточек был бронзовым и в старых буржуазных традициях украшен головой льва. Но решимости не хватило, и она снова принялась осматривать свой почти монашеский наряд. Памятуя о прошлом визите, она даже туфли надела на очень низком каблуке. А все из-за того, что этот мужчина так на нее посмотрел. Словно она самая последняя из падших женщин… А всего-то из-за красной классической юбки до середины колена. При ее хорошей фигуре и склонности следовать модным тенденциям, она была одета ПРИЛИЧНО. Приталенный короткий пиджак, белая блуза делового стиля, и туфли на высокой шпильке с красной вставкой. Да, она подбирала наряд, чтобы подчеркнуть достоинства и заставить обратить на себя внимание. Только такой реакции она вовсе не ожидала. Он был ошарашен. И в первое мгновение она возликовала от осознания своего триумфа. Но в следующий же миг, прочитав в его взгляде осуждение… даже скорее отвращение, Жаклин поняла, что пала в его глазах, и бог его знает насколько низко. Вновь задержав дыхание, она потянулась к молоточку, но дверь внезапно распахнулась, словно с другой стороны утомились дожидаться ее решения. - Прошу, - прощебетала услужливая горничная, глядя прямо ей в лицо своими веселыми разноцветными глазами – цвета корицы и свежей зелени, - monsieur Беркутoff вас ожидает. Она так и говорила, странным образом выделяя в словах слоги, словно резвилась с незнакомым ей языком. Жаклин таращилась на девушку, не в силах произнести нечто внятное, и, оставив бесплодные попытки, прошла в холл. Прошлый раз никакой горничной не было, она хорошо это помнила. А теперь вот перед ней образчик буржуазной роскоши – маленькая девица в длинном пышном платье с белым передничком и чепцом на темных волосах, которые собраны в две замысловатые шишки, от чего кажется, что у нее на макушке симпатичные ушки. И хотя платье у служанки темнее, чем ее собственный костюм, выглядела та гораздо наряднее и почти двусмысленно. Судя по слегка удлиненным глазам и широким скулам, она принадлежала к числу эмигрантов азиатского толка или результату их смешения с местным населением. И если это не позволяло ей найти высокооплачиваемую работу, то вот благодаря внешности…На секунду Жаклин показалось, что у девушки, плавно шествующей перед ней, нижние юбки какого-то невообразимо рыжего цвета. Как ОН мог нанять такую горничную?- Мonsieur, - теперь девушка говорила негромко и чуть с подмурлыкиванием, - представитель отдела социальной помощи детству уже прибыл. Тот, кого она так важно именовала «господином» не поднимая головы от массивного стола, чуть кивнул и жестом отпустил служащую. Его рабочее место поражало простотой организации пространства – стол был практически пуст, если не считать органайзер для письменных принадлежностей и оригинальную настольную лампу в стиле «хай-тек», заметно выделявшуюся на зеленом сукне. Но вот мужчина отложил книгу – внушительных размеров старинный фолиант - и, сняв белые тканевые перчатки, в которых он работал с документом, поднялся ей навстречу. На потемневшей от времени обложке Жаклин успела прочесть замысловатое «Hexenhammer» латиницей. - Проходите, - вежливо предложил Беркутов, чуть склонив голову в приветствии, едва ли удостоив ее взглядом. Смущенно потупив взор, Жаклин прошла к стулу напротив его стола и скромно села на краешек. Мужчина опустился в свое рабочее кресло и молчаливо ждал. Беркутов с первой же встречи казался ей загадочным, с огромной несчастной любовью в прошлом, ведь именно из-за этого он стал таким сдержанным и разочарованным в женщинах. И в тоже время он напоминал ей какого-то русского поэта, бежавшего во Францию из-за интриг и непонимания, который ностальгирует по Родине. Все в нем было под стать ее выводам: он был бледен от ночных терзаний, немногословен и весь погружен в свой внутренний мир. Ее воображение наделило этого сдержанного нордического блондина с серо-голубыми глазами массой достоинств, помимо выдержанных манер, под которыми (в ее фантазиях) скрывались страстная натура и нежная романтическая душа. А еще он мог бесконечно долго молчать, не испытывая при этом никакой неловкости и не подталкивая к началу беседы. - Мой визит, как вы понимаете, не просто формальность, - неловко кашлянув, попыталась начать Жаклин. - Понимаю, - равнодушно согласился собеседник, глядя куда-то поверх ее головы. - Мне нужно провести осмотр дома и побеседовать с девочкой. - Алиса вам все покажет, а Селена у себя, - лаконично ответил он. – Еще что-нибудь?Ей хотелось спросить, кто его надоумил взять в дом эту девушку, которую он так ласково величает по имени, но Жаклин не решилась. Италия. КорсоАлександр откровенно заскучал. Роберт рисовал у себя в папке сосредоточенно и целеустремленно, и по всему выходило, что заниматься он этим будет еще долго. - Берт… Мы же не будем шарахаться по этим улицам весь день? Тем более, сегодня с самого утра пасмурно, и я не понимаю, как ты можешь работать в такой гнетущей атмосфере?- Я могу работать практически в любой атмосфере… - пробормотал Роберт, не отрываясь от своего занятия. – Тем более кто-то не так давно трещал о том, что сцена бала в Италии должна быть «фантасмагоричной и полной реализма»… Ты же не перечислением изученной литературы, которая повлияла на творчество Толстого, собирался передать мистический настрой…- А что? – буркнул Александр, ковыряя носком туфли старую брусчатку площади «piazzaVolta», - пустить фоном переплетную крышку и разворот первых изданий Сведенборга, Ван Гельмонта, «Магнетическую магию» Каанье, «Историю магии» Элифаса Леви и все… Емко и неоднозначно!Рисовавший приятель оторвался от набросков и с тревогой взглянул на него:- Тогда, может, раздать каждому зрителю экземпляр повести, актеры пусть просто постоят на сцене? Будет весьма неоднозначно!- Тоже вариант! – бодро отозвался он, уже совсем было загрустив. – Предоставим каждому зрителю интерпретировать содержание повести на свое усмотрение!- Я тебя умоляю! – раздраженно поморщился Роберт. – Меня еще с университета бесят все эти попытки что-либо интерпретировать, и ты об этом знаешь прекрасно!- Знаю, - покладисто согласился Александр, зевнув от скуки. – Хотя не понимаю, чего ты бесишься, если это весьма распространенный способ работы с литературным текстом. Роберт лишь дернул плечом и, вернувшись к своему занятию, проворчал:- Я не согласен, что на анализе различных грамматических, лексических или семантических единиц можно установить, что конкретно хотел выразить автор.

- Но ведь устанавливают… - не унимался он, решивший развлечь себя беседой. - Устанавливают лишь склонность автора к использованию тех или иных языковых единиц для выражения мыслей. Чем дальше по времени от читателя удален автор, тем выше вероятность ошибочных выводов. Нельзя иметь полной уверенности в правоте своего понимания, если ты не был с автором лично знаком или не жил с ним в одну эпоху. Это ведь творчество, а не механический процесс!- Тем не менее, это общепринятая практика! Ведь для получения нужного эффекта автор должен точно знать, какими средствами он может достичь результата. - А я все равно убежден, что автор в порыве творчества не задумывается над конкретными использованными средствами и приемами, он пользуется теми знаниями, которые позволяет его образование и которые диктует его Муза. - Но…- Иди, погуляй! – сердито оборвал его возражения противник интерпретации. – Мне все равно нужно сделать наброски этих домов и улиц, несмотря на твое дурное настроение! У меня такое чувство, что тебе нечем себя занять. Ты с актерским составом разобрался? Пригласил Спакла?- Нет еще! – огрызнулся Александр. Сунув руки в карманы брюк, он зашагал по неровной брусчатке площади с редкими покосившимися скамейками вдоль тротуара. На тему актерского состава с Бертом он разговаривать не желал, зная, что начнутся ехидные замечания по поводу его излишнего оптимизма. Осталось еще несколько ролей, для которых он так и не подобрал актеров, а театральный агент Спакла все еще не ответил на его предложение. А что, если известный актер, действительно, не захочет иметь с ним дело? В возможной неудаче признаваться не хотелось даже себе самому. От мыслей о главных ролях он перешел к мыслям о бале в Италии и о том, что нужно бы найти кого-то на роль «маски». Все ж таки ключевая фигура - настоящий хозяин бала-шабаша в «чертовом доме», который виделся лично ему олицетворением не только нечистой силы в религиозном смысле, но и людских пороков. Эта же «маска» затем должна руководить жертвоприношением в доме бригадирши Сугробиной. И раз уж образ этот был едва ли не самым мистическим во всем повествовании, то и актер нужен был необычный… Только вот кандидатуры подходящей что-то не находилось. Чуть было не поддавшись упадническим настроениям, навеваемым с самого утра затянутым в тучи небом, он вновь встрепенулся, увидев сидящего на скамейке мужчину, которого минуту назад даже не заметил. Вероятно, кто-то местный вышел подышать свежим воздухом. Это неожиданное появление неизвестного лица подтолкнуло его к отчаянным мерам. А может быть, это как раз тот, кто ему нужен? Можно, ведь, и любителя пригласить на роль, далеко не самую главную! Разве кто-то может не любить театр и не хотеть в нем играть? Может быть, как раз все и сложится?Незнакомец периодически склонял голову, словно рядом с ним кто-то сидел, и произносил несколько фраз, которые драматург расслышать не мог из-за дальности расстояния. Понаблюдав за его необычным поведением еще несколько минут, Александр двинулся к нему, полный решимости узнать, что же выгнало из дома этого человека в такой пасмурный день. И почему он ведет себя так странно. Обогнув лавку, он к своему удивлению обнаружил, что мужчина, действительно, не один – рядом с ним вальяжно разлегся большой черный кот, который и был «собеседником». Мужчина при его приближении быстро вскинул голову, и его красивое смуглое лицо приняло приветливо добродушное выражение, какое часто появляется у тех, кто привык много общаться с людьми. Это был итальянец лет тридцати, зеленоглазый, как и его кот, который с таким же вежливым интересом уставился на него. - День добрый, - заговорил Александр по-итальянски, с любопытством разглядывая нестандартный наряд мужчины, состоящий из белого тонкого свитера, линялых джинсовых брюк и невысоких ботфорт без излишеств. – Не помешаю?- Нет, - очень добродушно улыбнулся итальянец, - но было бы интересно на это посмотреть…Окончание фразы драматурга ничуть не смутило, некий подтекст, намеченный в словах, он предпочел пропустить мимо ушей, и ринулся к намеченной цели:- Вы любите театр?Зеленые глаза итальянца были полны насмешки. Он пожал плечами и философски процитировал Шекспира:- Вся жизнь театр…Для Александра это явилось лишь подтверждением его правоты – не бывает в жизни случайных встреч:- А хотели бы попробовать себя на сцене?- А вы здесь труппу собираете? – полыхнул белозубой улыбкой собеседник. Режиссер не смог устоять перед таким обаянием и улыбнувшись в ответ, выудил из кармана визитку и протянул ему представляясь:- Александр Гольдбах, режиссер. Улыбчивый брюнет с интересом рассмотрел карточку, и неожиданно сделав неуловимый жест циркового фокусника, с невозмутимым видом протянул ему совсем другой кусочек бумаги.

На бархатно-сером фоне визитки расчерченной тонкими линиями похожими на обрывки паутины готическим шрифтом было выведено «Latrodectus» и адрес в районе инопланетного гетто, вокруг которого до сих пор вертелось много споров. - Джан-Франко Соверио, владелец бара, - добавил он, погладив кота, который внимательно слушал их разговор, щуря яркие глаза. Присутствие постороннего человека вовсе не пугало животное, что наводило на мысль, что кот привык к людным местам. - О! Так вы из того самого гетто! – изумился Александр, вертя в руках визитку. Он некоторое время с интересом следил за распрями политиков, которые пытались прикрыть гетто пару лет назад, сделав его территорию закрытой. – А верно, что за пределы его территории никого не выпускают, кроме туристов, без специального разрешения?- Не знаю, - Джан-Франко снова пожал плечами, весело глядя на него, - я не спрашивал. - А здесь вы по делам? – не унимался режиссер, позабыв о своей недавней хандре. - Скорее, совершаю ностальгический экскурс, - несколько болезненно усмехнулся тот, на мгновение утратив свой веселый задор. – Здесь недалеко жила моя семья. – Подумав, добавил, - относительно недалеко. Но и по делам тоже. - Как вам мое предложение? – напомнил Александр. – Пойдете ко мне актером? У меня есть потрясающая роль «маски», это некий эзотерический образ, который вам весьма подойдет!Соверио рассмеялся. У него был приятный негромкий смех человека, осознающего свою привлекательность и умеющего пользоваться своим несомненным обаянием. - Честно говоря, у меня бывали гораздо более интересные предложения. - Бросьте! Это ведь уникальная возможность попробовать себя на новом поприще! – настаивал молодой человек, его не смущало, что в глазах собеседника он, должно быть, выглядит не совсем нормальным. – Где вам еще представится возможность лицедействовать?- Серьезно? – улыбался итальянец. – В любом месте, при желании. - Но сцена – это ведь совсем другое!- Я предпочитаю более прозаические занятия, - с ласковой усмешкой отвечал тот, терпеливо, как, должно быть, полагалось при общении с чокнутым. - Работать в баре – это ведь скучно! – невежливо заметил Александр. - На этот случай у меня есть хобби, - продолжал улыбаться мужчина. - Рыбалка? – без энтузиазма предположил режиссер, расстроенный его настойчивым отказом. - Почему именно рыбалка? – едва сдерживая смех, уточнил Соверио. – Скажем так, на досуге я занимаюсь решением чужих проблем. Александр заметно озадачился такой формулировкой. В этом итальянце было что-то схожее с ехидством Берта, и его фразы он никак не мог воспринимать однозначно:- Частный детектив? Ищете пропавших без вести? – брякнул он первое, что пришло на ум. - Скорее наоборот, - вновь рассмеялся итальянец. – Но и это тоже. Обращайтесь при случае. Незадачливый режиссер хмуро и растерянно молчал, чувствуя, что не в силах переубедить сидящего перед ним нового знакомого. - Кажется, это вас окликает тот мужчина с папкой в руках, - заметил тот, с интересом разглядывая приближающегося Роберта. - Мне хотелось верить, наша встреча не случайна… - пробормотал Александр. – Прощайте!- Конечно, не случайна, - покладисто согласился несговорчивый владелец бара. – До скорого!В еще более удрученном настроении Александр двинулся навстречу другу, который с тревогой за ним наблюдал. - Это твой знакомый?- Нет. То есть теперь уже да, знакомый. - О чем вы тогда так активно спорили?- Я предложил ему роль «маски»…- Ты домогался простого обывателя?! – удивился Берт. – Да ты в полном отчаянии!- И ты бы в нем был, если бы у тебя не набиралась труппа! – огрызнулся молодой человек. - Так Спакл, все же, не отреагировал на твое заманчивое предложение? – не без ехидства констатировал Роберт. - Нет…Ирландия. Графство МитКраткосрочный отпуск закончился, и уже завтра Яфéту предстояло прибыть в основную штаб-квартиру, расположенную в Вене. Дело о полтергейсте продолжения не получило, хотя и породило ряд нехороших предчувствий. Этот древний холм и праздник Самайна были как-то связаны с появлением неспокойного духа в деревенской гостинице, но установить эту связь не удавалось. Ханáк не поленился и съездил в полицейский участок, где ознакомился с делом об убийстве на холме, но на саму территорию, где все произошло выехать не рискнул, опасаясь потерять контроль под влиянием магии места. Все эти искаженные «bri» и «bua» - энергия особой точки выхода, внутренняя и полученная, могли сыграть с ним плохую шутку. Он чувствовал, что его собственное состояние нестабильно, и рисковать не хотел. Дело было простым и незамысловатым – убит сынок влиятельного бизнесмена со своими двумя телохранителями. Убиенный молодчик отличался вспыльчивостью и дурным нравом, как и многие детишки, избалованный родителями донельзя, поэтому сумел нажить много недоброжелателей. В круг подозреваемых (они же – пострадавшие от дурного нрава) входили разнообразные личности, от горничных отелей и служащих автозаправки, до влиятельных бизнесменов. Выявлять конкретного исполнителя он предоставил местной полиции. Что просил вернуть неспокойный дух – собственные останки или какие-то семейные ценности, также осталось для него загадкой. На связь полтергейст больше не вышел. Возможно, ему, действительно, не понравились нежелание продлить игру и попытка выяснить истинное имя. Яфéту оставалось лишь гадать, по какой такой прихоти дух выбрал для общения именно его и почему больше не является. Если этот неупокоенный решил, что его отрывистых фраз хватит в качестве подсказки, то глубоко ошибся – слова не подтолкнули Ханáка ни к каким гениальным открытиям. Помимо этого, он вынужден был признаться себе самому, что относиться к делам начал несколько халатно. Его выматывали все повторяющиеся сны о кричащих в огне марионетках, и пришлось смириться с мыслью, что необходимо посетить психоаналитика, который помог бы разобраться с кошмарами. Просыпаться каждую ночь, обливаясь потом, было сомнительным удовольствием. И Север не позвонил. Улегшись в огромной кровати почти нагишом, вытянув руки поверх тонкого покрывала, он поймал себя на мысли, что в этот раз думает о несостоявшемся звонке, скорее, с тревогой, чем с нетерпением. Вот только бы знать причину появления этого беспокойства…По сути, он не знает, чем занимается Север. Вряд ли он целыми днями, а точнее, ночами носится по территории «протектората» в поисках зарвавшихся вампиров. Должен же он еще чем-то заниматься. Или не должен? Вот Варна официально числится орнитологом. А может вампир числиться кем-то официально? Вышибалой, например, в ночном клубе…Или ночным сторожем…Было бы забавно…Приятная сонливость постепенно сменилась тяжестью во всем теле, похожей на оцепенение, какое бывает во сне – вроде, ничто не держит, а пошевелиться ты не можешь. И тут вдруг сердце внезапно заколотилось бешено и неровно, как сигнальный колокольчик. Глаза, которые Яфéт только что ощущал плотно закрытыми, оказались распахнуты, и он увидел в глубине комнаты в переплетении тени и света, струящегося из открытого окна, фигуру Севера. Вампир был одет в темно-красную шелковую рубаху, цвет которой ему определенно не шел, из-за нее его глаза отсвечивали кроваво-красными бликами, а взгляд казался хищным. Яфéт и без того пошевелиться не мог, а от этого появления даже собственного дыхания не чувствовал, словно вмиг разучился дышать. Неровными рывками, словно из пленки вырезали несколько кадров, вампир приблизился к его постели, без шороха, без звука, бесплотной тенью. Несмотря на то, что черты его лица заострились, а впадины глазниц стали темнее, он был все так же сногсшибательно красив. Это была даже не физическая красота, вызывающая неконтролируемое влечение. Очарование вампира, естественное или искусственно нагнетаемое, глубоко поражало сферу эстетического восприятия, что делало попытки бороться с искушением бесплодными. Север подошел еще ближе к его изголовью, все тем же странным способом, словно его поддергивали за веревочки. Яфéт смотрел на это с тихим ужасом: он понимал, если вампир сейчас еще приблизится, то это все…Тот без промежуточных движений оказался лежащим на боку рядом с ним, подперев голову рукой. Дохнуло морозной свежестью и лесом. Темные длинные волосы касались подушек, а кожа светилась тем перламутровым светом, которым наделяла ее луна. Пальцы казались тонкими и почти прозрачными, когда Север медленно стал протягивать их к его лицу. - Не надо! – предупреждающе произнес Яфéт, но слова не прозвучали в комнате, они лишь родились в его мозгу. Тем не менее, вампир их, определенно, услышал и рассмеялся знакомым довольным смехом. - Извини! Но я тут не причем! Это ведь твой сон… - лукаво улыбаясь, сообщил он. Так это сон… Всего лишь…Сразу отпустило напряжение, вызванное привычной необходимостью себя контролировать. Щиты, и без того поползшие по швам только от одного его вида, рассыпались прахом. Тело наполнилось той особенной негой, которая бывает лишь во сне, и рождает восторг от ощущения свободы и вседозволенности. - Мне нравится твой сон… - тихо произнес вампир, заставляя одним лишь звуком своего голоса замирать бешено стучащее сердце, а кожу покрываться мурашками. – Хотя, мне казалось, что ты воспринимаешь меня… как бы это точнее выразить… более кровожадным, чем…Еще один смытый кадр – и вот уже Север оказался над ним, усевшись ему на ноги. Его длинные белые пальцы осторожно, почти не касаясь, прошлись по краю покрывала, закрывавшего Яфéта до середины груди…Наверное, если бы кто-то поводил по его коже оголенным проводом, эффект был бы меньшим по силе. Мышцы свело судорогой, которая прошла тут же, как только вампир отнял руку. - …Чувственным… - с нескрываемой усмешкой закончил он свою мысль и медленно, словно в процессе самолюбования, стал откидывать голову назад. Яфéта неостановимо била дрожь. Он не в силах был отвести взгляд от медленного движения вампира, не мог не смотреть, как чуть приоткрываются бледные губы и вот уже блестят, как отполированные, словно занесенный для удара нож, острые клыки. Если это его собственный сон, неужели ему, правда, так хочется нового укуса? Ведь хватало же голоса…Неужели там, в подсознании, все еще хуже, чем он сам себе признавался?- Я хочу, чтобы ты ушел, - неуверенно произнес Яфéт. Север иронично улыбнулся, спрятав на мгновение клыки, и никуда из этого самого сна исчезать не собирался, вопреки волевому решению собственника видения. - Почему сон не заканчивается? - в словах зазвенела тревога. - Вероятно, потому, что ты не особо этого хочешь, - предположил вампир иронично. - И часто ты вот так являешься во сне? – попытался отвлечься Яфéт, которого сложившаяся ситуация заметно напрягала. - Бывает… - уклончиво ответил тот и несколько добавил себе обаяния. Тон кожи стал нежнее, грубые тени почти исчезли, а физическая привлекательность стала сильнее, словно он накинул на себя волшебное покрывало. - И какие вам фантазии только не приходят в голову! Ты вот, как викторианская девственница, тебя надо уговаривать, убеждать или вообще зачаровать, как вы это себе представляете весьма романтично. А на самом деле все вы хотите одного – напугаться до полусмерти, чтобы жизнь потом казалась наполненной смыслом и ценностью!Через все его обаяние проступил гнев и что-то еще, очень похожее на отчаянье, и уж это вовсе не способствовало процессу очарования. Хищно блеснули глаза, и клыки вновь были готовы к укусу. Яфéт поспешно вскинул руки, ладони уперлись в грудь сидевшего на нем мужчины, и он поразился, насколько жестким ощущается его тело. А помимо этого он почувствовал, что эта яркая рубаха на самом деле влажная, даже липкая, и плоть под ней не прохладная, а, скорее, ледяная. Настолько, что ткань этой мокрой рубахи едва ли не примерзает к его поджарым бокам. - Брось… - увещевающе произнес тот голосом, полным усталости, - к чему эта ложная скромность! Мы ведь с тобой здесь одни…Яфéт нашел в себе силы отнять ладони и поднести к глазам – на его пальцах остались липкие бурые пятна. И пока сознание боролось с определением увиденного, обоняние, которое во сне было неуместным, подсказало, что эта бурая жидкость отдает железом. - Это кровь? – спросил он. Стоило произнести эти слова, и он смог УВИДЕТЬ, что рубаха на нем вовсе не красная, а белая на самом деле, лишь на груди расплывается влажное алое пятно. - Кровь, - подтвердил Север, и ему не удалось, скрыть своего удивления. Он замер неподвижно и, казалось, даже дышать перестал. А дышал ли он вообще? Этого Ханáк вспомнить не мог. - Твоя? – уточнил Яфет на всякий случай. – У тебя неприятности?- Можно и так сказать, - помешкав, произнес вампир. - И ты, вместо того, чтобы попросить о помощи, устраиваешь мне показательное эротическое выступление? – опешил и почти обиделся Ханáк. - А что толку от того, если бы в твоем сне я сообщил о своем плачевном состоянии? – с нескрываемой насмешкой заметил вампир. – Бросился бы на помощь? До утра ты не успеешь даже добраться… - голос его звучал слабо, словно говорить о собственной предстоящей гибели ему было скучно и неинтересно. - Не слишком ли у тебя большая свобода воли в моем сне? – съехидничал Ханáк, подавив первый приступ паники от неожиданной новости. - Я твой хозяин! Моя воля сильнее, - улыбнулся Север с чувством превосходства. - У жертвы с хозяином могут быть общие сны. Способ общения в основном. Или развлечения. - А почему раньше такого не случалось? Лишь сегодня, когда я…- Сильно скучал? – весело подсказал вампир, уловив его смущение. - Обычно я навещаю жертву «во плоти», без специальной договоренности такой визит на чужую территорию был бы не возможен. А сейчас вот…«Нелепый разговор, - подумал Ханáк, - ни к чему не идущий. Ведь сейчас нужно решать, что же делать, если этот самый «хозяин» находится где-то с дырой в груди и истекает кровью. Не чужой, а своей собственной». Ну, или относительно своей…Если он умрет, что тогда остается ему?

- Но если ты способен ощущать мое состояние… - тихо и осторожно произнес Север, вероятно размышлявший в том же направлении, что и «жертва». – Возможно, связь с тобой гораздо более тесна, чем мне казалось вначале. И тогда… теоретически…ты можешь меня спасти…Яфéт попытался стряхнуть вампира с себя, так как почувствовал, что эта теория ни к чему хорошему не приведет. Север со смехом встретил этот порыв к освобождению и легко подавил, чуть сместившись и сдавив его бока ногами. - Вероятно, я не последний вампир, который встретится на твоем пути, но в данном случае, ты моя последняя надежда на выживание! – он сдавил его горло ладонью, без видимых усилий и повернул в сторону, оголив линию шеи. – Очень страшные вещи люди готовы делать, чтобы выжить. Даже если они мертвые. Яфéт вцепился в его руку, но попытка его оказалась такой же бессмысленной, как если бы он пытался сдвинуть скалу. - Мне нужна твоя кровь, чтобы восстановиться… - произнес Север печально. – Неужели ты не хочешь меня спасти?Теоретически, как выразился вампир, Яфéт спасти его хотел. Но на практике, когда в твое горло вот-вот вцепится кровососущее существо, желание это влет испарялось. Умереть в собственной постели от Зла, с которым он должен был бороться, – это ли не насмешка судьбы?Хватка на горле ослабла, и Север вновь повернул его лицо к себе. От этой его нерешительности Яфéт испытал внезапное разочарование. Значило ли это, что он сам хотел быть укушенным, или же ему просто невыносимо было ждать неизбежного?- На случай, если ты выживешь, нужно выбрать место менее заметное. Тебе так не кажется? – вампир улыбался так, словно клыки во рту ему мешали. Холодные пальцы соскользнули с его горла, огладили грудь и спустились ниже, где смятое покрывало было единственно преградой для его прикосновений. Яфéт перехватил его за кисть, понимая, что при желании тот просто стряхнет его ладонь, как пыль, но в воображении не укладывалось, где там ниже могло быть «менее заметное» место. Север расхохотался тихим довольным смехом и, не удосужившись избавиться от его слабого захвата, уперся ладонью в постель, низко склоняясь к его лицу. Пряди темных волос защекотали щеки Яфéта, он вновь так близко видел эти шелковые брови перебитые старым шрамом, густые ресницы, под которыми таились озера тьмы и прохлады. - Господи… - выдохнул Яфéт, утопая в потемневших глазах нависшего над ним мужчины, но иных слов на ум не пришло. Губы вампира разошлись в улыбке от этих слов, и тут же легко прижались к его губам. От этого невесомого касания осталось ощущение, словно по ним, иссохшим, провели кусочком льда. - Я как-то иначе представлял себе этот «укус»… - чувствуя, как кожу губ покалывает, нервно произнес Яфéт, когда вампир отстранился. - А ты зубы-то разожми! – вновь рассмеялся вампир. – Раскрошишь от усилия!Второй рукой Север ухватил его шею чуть ниже затылка и, удерживая неподвижно, вжался в его рот губами, заставляя разжать зубы. От такого натиска нижняя губа Яфéта закровила, и вампир, ослабив давление, принялся слизывать выступившую кровь. Он удерживал его почти на весу, и никаких усилий это ему не стоило. Яфéт попробовал закрыться щитами, но сосредоточиться не смог. Поцелуй стал глубже, прохладный язык прошелся по его языку, а когда Яфéт попытался совершить ответное действие, зубы вонзились едва ли не под корень. Рот мгновенно наполнился кровью, которую автоматически хотелось сглотнуть, но вампир рывком приподнял его голову выше, выпивая кровь из его рта как из чаши. Сердце стучало в горле, с каждым его глотком радостно подталкивая новую порцию живительной влаги. А неконтролируемая сущность выползала из пор, заливая комнату призрачным пурпурным светом, не считая происходящее поводом к сопротивлению. ГЛАВА 3Ирландия. Графство МитВода, пенясь, била из крана и бурным потоком по спирали сбегала вниз по белому мрамору раковины. Ханáк, прищурившись, наблюдал за этим шумным представлением. Подавив нервную дрожь, зачерпнул пригоршню и поднес к губам. Попытки прополоскать ротовую полость этим утром давались ему с трудом. Набрав в рот воды, он, даже не пытаясь сделать соответствующие движения, сплюнул в раковину. Прозрачная до этого жидкость стала розоватой, на какое-то мгновение окрасила мрамор нежным акварельным тоном, нарушаемым небольшими сгустками запекшейся крови, и утекла прочь. Язык распух и сделался болезненно неповоротливым. Края рта от вчерашнего старания кровили. И утром от этого было настолько же стыдно, насколько ночью приятно. Он с трудом выпил чуть теплый шоколад, вызвавший в горле спазм. Хотелось жареного мяса, любой степени готовности. Но в данном состоянии есть он мог только то, что можно было пить. Удивительно ощутимые последствия после астрального контакта!На горле черными пятнами цвели кровоподтеки, похожие на древний оттиск ладони, оставленный вместо печати. Или синеватый след штампа на тушке, готовой к употреблению… Кожа выцвела до болезненно серого цвета, несмотря на загар, вылиняла, как ткань. И в тоже время продолжала светиться прозрачным пурпурным светом. Или ему так виделось? Сущность вышла наружу уже при первом укусе и осветила здание изнутри с мощностью Фаросского маяка. Светлячок, твою мать…Хозяин проснулся. Понимание пришло внезапно, с поражающей четкостью, словно это он сам очнулся от долгого тяжелого сна. Ощущение накрыло полностью на мгновение. Чужое сознание шевельнулось в нем, как в глубине моря гигантская рыба. Он замер, глядя на свое блеклое отражение в зеркале. Только видел совсем другое, словно заглядывал в иное измерение. Влажные, покрытые слизью стены. Округлый свод потолка. И где-то совсем рядом капала монотонно вода. Сколько там было времени, Яфéт не знал, не мог опознать и место, но вот состояние вампира чувствовал точно. Север сел, сбросив с себя серебряные цепи, которые чуть тлели при контакте с голой кожей, поднял руки, внимательно рассматривая ладони, покрывшиеся ожогами. И Ханáк повторил его движение, видя перед собой не свои бледные пальцы с голубоватыми прожилками вен, белесый шрам поперек левой ладони, пятна обгоревшей плоти в местах, где прикасалось серебро. Боли от ожога он не чувствовал, одну лишь злость. Не было ощущения холода или тревоги. Только целеустремленность, собранность и решительность. Или, может быть, он так воспринял его ярость…Первого из двоих подбежавших к нему Север убил сразу, свернув шею. Другого ухватил за горло, да так вдавил пальцы в плоть, что Ханáк явственно почувствовал, как хрупкой скорлупой смялась гортань и по пальцам медленно поползла кровь. Хозяин приблизил свое лицо к лицу мужчины, и Ханáк уловил резкий запах чеснока и алкоголя, как будто, действительно, присутствовал на месте схватки. Губы дрогнули, потому что вампир заговорил, но связь внезапно прервалась. Видимо Север посчитал нецелесообразным посвящать его в подробности происходящего. Кто были эти люди, и по какой причине напали, оставалось только гадать. Впрочем, если ты вампир, много ли поводов для нападения нужно?Австрия. ВенаНедолгий перелет на материк не утомил, но и успокоения не принес. Оставалось надеяться, что работа поможет ему отвлечься. Ханáк открыл дверь кабинета, и первым, что бросилось ему в глаза, была фигура человека, который с ногами устроился в его кресле и, судя по звукам, сопровождавшим странные движения рук и корпуса, развлекал себя каким-то «шутером». Стоило двери захлопнуться, как темноволосая голова вскинулась, и на него с интересом уставились зеленые глаза парня лет двадцати пяти. Парень, как парень… Серая футболка с эпатажной надписью и растянутым воротом. Волосы неровно подстрижены и асимметричными прядями падают на глаза. И вроде бы, он темноволос, и назвать его можно брюнетом. Но вот ведь, Яфéт точно видит, что у его волос необычный медовый отлив, поблескивающий при определенном ракурсе и почти передающий вкус. И даже загар у парня не бронзовый, а медовый с некой янтарной прозрачностью, окружающей тело, как аура. И даже в зеленых глазах ближе к зрачку расползалось медовое кольцо. - Так вот ты какой… - весело протянул брюнет, отложив планшет. Желтое кольцо в его глазах вспыхнуло яркой полосой и стало сливаться с основной зеленью зрачка, как подтаявший мед. – Не такой уж и страшный, как говорили!Медовый этот привкус, Яфéт почувствовал его почти осязаемо, расползался терпким сладким по нёбу и языку. Он сглотнул нервно, заметно напрягшись от подобной реакции на человека, которого видит впервые. И, словно почувствовав его состояние, где-то там обозначился Север, который с жадным любопытством взглянул на молодого незнакомца его глазами. Хозяину зрелище понравилось и даже заинтриговало. Нужно попробовать его кровь на вкус, очень четко понял Яфéт. Тогда наверняка станет понятно, что из себя этот парень представляет. Только мысль была не его, так захотел Север. И захотел так сильно, что у Яфéта заныли зубы. Непроизвольно прикрыв рот ладонью, словно опасаясь обнаружить перед незнакомцем клыки, он резко развернулся и поспешно вышел. «Оригинал, - сделал для себя вывод Финн. - Одет хорошо и дорого. Под идеально скроенным темным костюмом виднеется белая тонкая водолазка с высоким горлом. Модельная стрижка плюс ухоженные ногти. Обувь качественная и наверняка тоже дорогая. Но, судя по помятому лицу, которому белый цвет придавал еще более болезненный вид, а высокий ворот не скрывал пикантных кровоподтеков на шее, ночь выдалась веселая, и мужик славно покутил. К тому же, войдя, он и слова не проронил – причина вероятна та же, ночные развлечения. Но чем такой может запугать?»«Разве что, излишним интересом к напарнику, - тут же иронично констатировал молодой человек. - Тогда понятно, чего от него все бегут». Это обстоятельство придавало некую интригу возможному сотрудничеству. Он не боялся сплетен и слухов, и собственный имидж не настолько его интересовал, чтобы отказаться от возможности работать в команде с тем, кто выживал своих напарников. Преодоление трудностей было его коньком. - Что это значит? – сухо осведомился Ханáк, входя в кабинет к Гаджиеву, непосредственному начальнику и организатору отдела. - Присаживайся, - тот отложил бумаги и махнул в сторону стула. Со времен начала сотрудничества Гаджиев заметно изменился – темные волосы теперь были подстрижены по-военному коротко, а седая прядь исчезла, растворившись в общей седине, превратившей темную шевелюру в мышастую массу. Прибавилось морщин, да и фигура несколько усохла, словно монументальное здание дало основательную осадку. Видимо, горел на работе…Яфéт терпеливо выждал, когда вышестоящее лицо сделает вид, что закончило важные дела и у него есть секунда для подчиненного. - Я хотел тебя предупредить, но замотался, - доверительно сообщил Гаджиев. – Был в отъезде. - Понимаю, - вежливо кивнул Ханáк, с трудом подавляя навязчивые мысли о кровавой расправе над боссом, которые активно подбрасывал ему Север, выглядывающий из его глаз, как зритель из VIP-ложи, и откровенно забавляясь происходящим. - Отпуск, вижу, не задался? – не удержался от мелкого ехидства начальник. Но его некорректный вопрос Ханáк успешно проигнорировал. - Кто этот человек в моем кабинете? – настаивал он. - Это стажер, - не стал затягивать с откровениями босс. – Выпускник Суворовского училища. С отличием, заметь! С красным дипломом окончил Санкт-Петербургский университет, кафедра скандинавской филологии, факультет кельтских языков. Знает несколько языков, среди которых английский, ирландский, валлийский, бретонский. В общем, это твой стажер. - И давно подобное образование стало поводом для работы в специальном отделе? – Ханáк откровенно удивился. – Кроме знания языков, таланты у него есть?- О, безусловно! – преувеличенно бодро начал Гаджиев. – Очень талантливый молодой человек и я надеюсь, что он себя покажет. - Я с ним работать не буду! – категорично заявил Ханáк, внезапно заподозрив начальника в попытке приставить к нему своего соглядатая. - Я бы вот со многими не работал, - доверительно сообщил Гаджиев, - но приходится. - Вы прекрасно знаете, что у меня плохо получается ладить с сослуживцами, тем более с напарниками, - настаивал Ханáк, слегка ошалев от неожиданных осложнений. Вот уж человека, ошивающегося рядом во время работы, ему сейчас, конечно же, не хватало! – Я не буду с ним работать…Где-то там, у себя, Север откровенно забавлялся его неудовольствием. - Придется, - сухо отбрил начальник, глядя на него то ли напряженно, то ли подозрительно. – Работать одному тебе не всегда целесообразно. И это, безусловно, определенное неудобство, что ты не умеешь ладить с людьми, находящимися в твоем подчинении. Но эту проблему нужно искоренять. Ведь не просто так у одного из сотрудников начинались приступы удушья в твоем обществе. У другого внезапно проявились галлюцинации, от которых он вывалился с балкона и, хорошо еще, остался жив!- А вы не допускаете мысли, что это их реакция на условия работы, а не на меня лично? – осторожно подсказал Ханáк. Ему-то казалось, что он избавляется от неугодных незаметно… Севера разбирал смех от подобной его наивности. - Допускаю, - чуть помолчав, задумчиво сообщил босс, - но это мое допущение не отменяет все те слухи и истории, которые о тебе ходят. С тобой не хотят работать, опасаясь за личную безопасность. - И вы нашли новичка, который всех этих слухов не знает?- Как ни странно, нет, - возразил Гаджиев, - пока ты был в отпуске, Финн активно изучал внутреннюю структуру. Налаживал контакты. Он приятный парень, и многие его предостерегали…- По поводу меня?- Тебя, - подтвердил Гаджиев. – Но, как бывает, все предупреждения вызвали противоположную реакцию. Он настаивает на стажировке под твоим началом. - Но…- Сам знаешь, что стажировка не означает, что он у тебя в команде надолго. Отработает свой срок и «Arrivederci»! Если раньше не сбежит от твоих выходок!- Я не согласен. - Так я и не спрашиваю твоего согласия! – отрезал босс. - Я ставлю тебя в известность. Можешь, конечно, уволиться. Как вариант. Но если уж ты получаешь за работу деньги, то изволь выполнять приказы.

Не услышав никаких возражений, Гаджиев подтолкнул к нему запечатанный пакет и пояснил:- Здесь документы-прикрытие. У вас намечается командировка в Рим. Найдена жертва с ранами на шее и большой кровопотерей. Ваша задача - установить личность убийцы и его…особенность. - Почему вы взяли его в стажеры? – неожиданно спросил Ханáк, хотя только что собирался не развивать данную тему. – Вы ведь его не знаете. Взяли, как щенка с улицы… Неужели у него такие впечатляющие способности? Кто он?- Эмпат, предположительно, - пожав плечами, сообщил босс, удерживая невозмутимо деловитый вид, – высокая чувствительность ко всему сверхъестественному. Ханáк хмуро кивнул, поняв, что ничего конкретного не узнает и, взяв со стола конверт с документами, пошел к выходу. - Не пугай парня сразу, дай ему проявить себя! – бросил начальник вдогонку. Дверь аккуратно закрылась за Ханáком. Гаджиев в сердцах выругался. Вот как с этими придурками работать? Один психопат-одиночка, который своими чернущими глазами сведет с ума любого. Эти глаза и раньше нервировали, а сегодня и того больше, Гаджиеву казалось, что там за ними кто-то еще. А второй душка-очаровашка, с потрясающим даром убеждения. Насчет эмпатии он, на самом деле, уверен не был, но ведь нужно было что-то сказать. И ведь прав Ханáк – взял парня с улицы, как щенка подкинутого, без проверок и тестов. Просто потому, что тот, пожимая его руку, доверительно сообщил, что хотел бы заниматься чем-то интересным. Англия. Стентон, графство СуффолкТакси остановилось перед особняком, хранившим следы недолгого, но заметного запустения, и Александр Гольдбах, чуть помешкав, вышел. Вечерело. Солнце уже закатилось, но небо еще было озарено яркими алыми отсветами уходящего дня. Последние лучи, как символ исчезающей надежды… Театральный агент Спакла так ему и не ответил. Репетиции уже запланированы. А он все еще не знает, кто будет играть главную роль в его постановке! Ситуация требовала решительных мер, и он их предпринял. На миг ему стало не по себе. Встряхнувшись и подавив панику, он зашагал к зданию, окруженному высокими деревьями, по дорожке, мощеной растрескавшейся местами каменной плиткой. Взойдя по ступеням, усыпанным пожухлой листвой, постучал дверным молоточком. Он был готов ждать сколько угодно, лишь бы это было не напрасно. Массивная дверь распахнулась так внезапно, словно вовсе ничего не весила, и ее легонько открыл порыв ветра. От такой неожиданности Александр поспешно отступил назад и едва удержал равновесие на верхней ступени. Дверной проем настораживал ничем не нарушаемой темнотой. Тьма будто шевельнулась, обозначив едва заметный силуэт человеческой фигуры, и голос, злой и немного скрипучий, зазвучал в тишине окружающего пространства:- Убирайтесь! Журналистам здесь делать нечего!Дверь захлопнулась так же резко, как до этого открылась. Режиссер сглотнул нервно, тупо уставившись на преграду, за которой скрылся говоривший. Он толком даже не разобрал, кто это был, лишь разглядел бледные пятна лица и рук. Он много думал об этой встрече, представляя ее заранее, и допускал разные экстравагантные выходки артиста, но такого поворота не ожидал. Собравшись с духом, он вновь постучал. Проем открылся так же стремительно и с тем же драматическим эффектом, что и в первый раз, словно тот, кто был внутри, как раз ждал возможности его вот так театрально открыть. Этакая репетиция сцены из черной комедии…На сей раз Александр удержался и не отшатнулся, как прежде. - Я делаю только два предупреждения. Третьего не будет, - отчеканил все тот же неприветливый голос, и вход начал закрываться. - Но я не журналист! – выкрикнул Александр, удерживая дверь. - Ну и что из этого? – донесся глухой голос. Он чувствовал, как в узкую темную щель неплотно прикрытого проема его внимательно разглядывают. Это уже был намек на интерес, который ему нужно было разжечь, чтобы завязался продуктивный диалог. - Я Александр Гольдбах, - представился он и спросил без особой надежды: – Может быть, слышали обо мне?- Гольдбах? – щель стала шире, а голос зазвучал внятней. В душе его с новой силой вспыхнула надежда. Тут же угасшая при продолжении фразы. - Философ?- Я – режиссер, сценарист… - не скрывая досаду, пояснил Александр.

- Все равно не понимаю, что вам здесь нужно, - сообщил голос, но щель, тем не менее, стала чуть больше. - У меня есть интересное предложение к господину Спаклу. Я уверен, что оно его заинтересует. - Какое предложение? – требовательно спросили из темноты. - Я могу говорить об этом только с господином Спаклом, - преувеличенно таинственно сообщил Александр. Его собеседник шагнул за порог, оставив в покое дверь, склонную к излишнему драматизму, и оказался тем самым актером, ставшим для Гольдбаха кумиром в подростковом возрасте. - Вы разве не дворецкий? – растерянно пробормотал Александр. Он так упорно предавался мечтам, что реальность настойчиво пыталась отрезвить. Стоявший перед ним совсем не соответствовал тому романтическому экранному образу, который запечатлелся в его памяти!- К сожалению, мой дворецкий не дожил пару дней до момента встречи с вами! – бывшая знаменитость блеснула неестественно белыми зубами. Вероятно, в знак того, что это замечание следовало воспринимать как шутку. Словами было не передать ту смесь удивления, ужаса и разочарования, испытанную им при виде кумира своего детства. Неестественная белизна зубов не спасала положение. Вместо высокого стройного блондина с белокурыми волосами до плеч, с царственной осанкой и горящими глазами, он увидел перед собой сутулящегося мужчину неопределенного возраста, который был заметно ниже его ростом. Черты лица, врезавшиеся в память – четкие, тонкие, одухотворенные, радовавшие подвижной мимикой - словно оплыли и четкость свою утратили. Толстый слой потрескавшегося грима создавал ужасающее впечатление некой безнадежной запущенности. Георг Спакл походил в данный момент, скорее, на старого опустившегося клоуна, чем на знаменитого актера. Его глаза, светло-зеленые, почти золотистые, слезились и были пронизаны лопнувшими капиллярами, как бывает у пожилых гипертоников или алкоголиков. Пурпурного цвета халат, накинутый на сорочку, выглядел полинялой тряпкой, из которой рваными перьями торчали пожелтевшие кружева жабо. - Может быть, вы соблаговолите что-либо сказать? – подслеповато щуря глаза, спросил актер. Голос на удивление стал звучать мягче, без старческого скрипа, и более всего в его внешности напомнило былом величии. - Да! Конечно! – пролепетал Александр, лихорадочно решая, а стоит ли ему упорствовать в своем решении ставить пьесу с поверженным кумиром, или лучше позорно ретироваться, пока не поздно? Сочтя подобные мысли малодушием и изменой собственным убеждениям (в красках представляя, как будет глумиться над ним Роберт), он неуверенно пробормотал, - я хочу пригласить вас на главную роль в своем спектакле…По плотно сжатым губам актера пробежала усмешка. Чуть откинув голову назад, отчего его всклокоченные волосы, напоминавшие пыльный слежавшийся парик, колыхнулись нечесаной гривой, мужчина тяжело взглянул на режиссера и сухо сообщил, отступая назад:- Проходите…Молодой человек смело шагнул внутрь, а когда дверь за ним захлопнулась, пожалел о своей решимости – он оказался в полной темноте. И темнота эта была затхлой, тяжелой, и что-то в ней было такое, от чего очень хотелось увидеть любой действующий источник света. Сконцентрировавшись, Александр попробовал разглядеть хоть что-то, но безуспешно. Даже шагов хозяина не было слышно, хотя тот должен был находиться поблизости. - Что же вы смолкли? - Голос прозвучал издалека и почти напугал. Уже не доверяя своим ощущениям, он пробормотал, сбиваясь на нервный шепот:- Здесь очень темно… Я не вижу ничего…- И что? Это говорить вам мешает? – ворчливо отозвались из темноты. – А у меня, вот, аллергия на солнечный свет…Тем не менее, освещение включилось, и Александр, часто моргая, уставился на фигуру хозяина в центре гостиной. Тот разместился в кресле и сделал знак рукой садиться. В другое время этот жест вышел бы у него величественно, аристократично, но сейчас походил лишь на нелепый взмах руки огородного пугала, настолько закостенелыми были движения. - Значит, вам досаждают журналисты? – режиссер прошел по пыльному ковру с глубоким ворсом, который скрадывал звук шагов, и разместился в широком мягком кресле, обитом черной кожей. - Досаждают, - согласился актер и, чуть улыбнувшись, хотя улыбка не была приятной, добавил, - но не долго… Впрочем, что мы о глупостях? Вернемся к вашему предложению. Я привык внимательно выслушивать человека, прежде чем с ним попрощаться. Обычно навсегда. Александр вновь слегка занервничал. Ему только что казалось, что этот старый чудак будет умолять его взять на любую роль в спектакле, лишь бы вновь напомнить о себе былым поклонникам таланта. И он уже думал о том, предлагать ли ему то, что планировалось изначально, либо подобрать второстепенную роль более подходящую его возрастной категории. Или же, как предлагал Роберт, насмехаясь над его идеализмом, пустить в ход больше грима. Хотя, судя по лицу актера, грим здесь вряд ли мог помочь. Но в тоже время он испытывал некое чувство нереальности происходящего – вот он сидит напротив человека, которым восторгался большую часть своей жизни. Собирал фильмы с его участием, фотографии, видео, даже купил с рук автограф за немалые для него в тот период деньги. - Я хочу предложить вам главную роль… - неуверенно пробормотал Александр, не в силах избавиться от влияния давнего увлечения. - Очень долгое время я играл только главные роли, - хозяин дома снова чуть улыбнулся, все так же скупо. – Предложением роли второго плана вы бы меня лишь оскорбили. Но, тем не менее, даже это не побудит меня вернуться к актерской жизни. Несколько лет назад я завершил свою карьеру, полностью утолив тщеславие и поставив жирную точку. Но многие, и видимо вы в том числе, не понимают, что эта точка не первая в многоточии, обещающем продолжение, а означает завершение. Конец. Занавес. Молодой человек понимал осознанность слов Спакла и абсурдность собственного упрямства. Действовать во вред собственному проекту в его планы не входило… Но отступить сейчас, когда он с таким трудом добился этой встречи, означало предать свою давнюю мечту. - Все ваши сыгранные роли великолепны! Вы…-Только без этого давайте обойдемся! – поморщился актер неприязненно. – Мне и не такие дифирамбы пели. Ваша лесть меня не удивит и скуку не разгонит. Мне откровенно скучно. Все эти однообразные роли героев-любовников, благородных рыцарей и прочее мне приелись. Но штамп остался. Мне не дают играть злодеев и маньяков, а я не желаю возвращаться к тому, от чего ушел. И вы, с вашим нелепым восторгом к моей особе, меня не убедите. - Я могу понять ваше разочарование, - Александр чувствовал себя подростком, которого только что отчитали. – Но разве вы не скучаете по самой атмосфере театра?Георг Спакл картинно подпер голову рукой, мрачно взглянув на гостя. Рука, выскользнувшая из манжеты, оказалась ухоженной, бледной, с темными просвечивающими прожилками, не имеющей следов каких-либо возрастных изменений, и этот маленький штрих придал Александру уверенности. - Вряд ли вы можете меня понять. У вас это в любом случае не получилось бы… - не смотря на сказанное и проскользнувший едва заметный сарказм, актер выглядел задумчиво. Помолчав, мужчина заговорил вновь, и речь его стала быстрой и немного сбивчивой, словно он стал высказывать свои мысли вслух и не заметил этого:- У меня определенно началась полоса неудач. Что вы смотрите на меня так удивленно? Вам никогда не гадала цыганка по руке?- Нет, - честно признался Александр. – Да и если бы гадала, что из того? Это все предрассудки. - Не скажите! – актер заметно оживился и в его глазах появился прежний задорный блеск, – настоящие цыганки очень хорошо гадают по руке. За домом большой сад, где я разрешаю останавливаться цыганам, под открытым небом, как издревле повелось. Это самые настоящие цыгане, их жизнь ничуть не изменилась за столько веков. Я могу вас к ним отвести. - Не нужно. Я в подобное не верю, - сдержанно ответил молодой человек, испытав раздражение от внезапного желания собеседника отослать его в цыганский табор. - А я привык доверять предчувствиям цыган… - пасмурно заметил Спакл. – Гадалка предупредила меня о надвигающихся неприятностях, и я вынужден с ее предсказанием согласиться. - Вы на мое появление намекаете? – озадаченно спросил режиссер, не понимая, к чему тот ведет. - Что вы! – с неподражаемой искренностью воскликнул Спакл, этим порывом вновь напомнив самого себя в более юные годы, – Просто очень вы неудачное время выбрали для визита. Столько всего случилось… К тому же скоро полнолуние, а это очень беспокойный период. Я его очень тяжело переношу в последнее время. - Но это ведь большей частью предрассудки, суеверия, - осторожно возразил Александр. - Все вы молодые материалисты! – зло сверкнув глазами, бросил тот. – Вы даже понятия не имеете о тех тонких материях, о которых я вам говорю! – Спакл поднялся, величественно возвысившись над оставшимся сидеть гостем. – Нам с вами лучше завершить разговор. Иначе он добром не кончится. Позвольте, я вас провожу. Александр поднялся, нервно теребя отворот костюма. Он был в полной растерянности. Лихорадочно искал слова, чтобы зародить в строптивом кумире хоть какой-то интерес к предстоящему проекту, но не находил. Пристальный взгляд хозяина стал злым, видимо, даже молчавший гость его раздражал. Так и не найдя, что сказать, молодой человек направился к двери, совершенно подавленный. Остановившись у порога, неудачливый визитер не посмел оглянуться, все еще ощущая на себе сердитый взгляд, но смог произнести:- Вы не представляете, как много значит для меня ваше участие в этой постановке… Я мечтал об этом с детства…- Никогда не относился трепетно к чужим желаниям, - насмешливо бросил в ответ тот. – Вам помочь открыть дверь?- Не нужно, - сердито пробормотал Александр, злясь на себя за то, что отказ этого ополоумевшего старика его огорчил. Было бы из-за чего расстраиваться!Он уже спустился на три ступени, усыпанные опавшей листвой, когда Спакл его окликнул. - Как будет назваться ваш спектакль?- «Жаждущие». - Странное название… - с некоторой озадаченностью отозвался актер. - Постановка ведется по классическому произведению Алексея Константиновича Толстого «Упырь», - остановившись, но не поворачиваясь процедил молодой человек, раздражаясь все больше. За его спиной раздался гомерический хохот. Режиссер поспешно обернулся. - Не могу поверить! – актер смеялся, старательно утирая слезы, извлеченным из недр халата неопрятным залежавшимся платочком. - Не вижу в этом ничего смешного! – рассердился Александр. - Да вы поклонник неоготики?! – промокая свои воспаленные глаза, спросил Спакл, - А мне казалось, что вашему имени соответствует нечто более философское. - Я считаю, что это произведение и без того достаточно серьезно. - Верю! – снисходительно кивнул тот. – А меня вы, случайно, не на роль упыря прочили? – он приложил платочек к губам, прикрывая смешок. – Так и этим не удивили!- Не совсем… - пробурчал режиссер, раздосадованный этими насмешками. - Жаль… Очень интересный образ можно было создать… Яркий… Как вы считаете?- Вам бы это удалось, - хмуро заметил Александр. – Но Руневский, роль которого я хотел вам предложить, он, скорее, жертва.. - Жертва?! – мужчина забился в новом приступе смеха. - Не вижу ничего смешного! – обиделся молодой человек. – Руневский – жертва сложившихся обстоятельств!- О, простите! Звучит просто несколько специфически! – юродствовал старик. – Вы так серьезно обо всем этом говорите, словно искренне верите во всю эту нечисть. Неужели серьезно верите?Александр задумался над ответом и неуверенно пробормотал:- Скорее нет…- Видите! – хохотнул старик, - а вы удивляетесь моей смешливости! Но, знаете, благодаря тому, что вам удалось меня повеселить, я, пожалуй, соглашусь на вашу фантазию. Австрия. ВенаСтажер из кабинета не исчез, как на то надеялся Ханáк. Он встретил его веселой, именно веселой, а не торжествующей, улыбкой, сидя на подоконнике. И странная аура у стажера тоже осталась, ненавязчивая, как легкий обманчивый отблеск, этакий привкус жженого сахара вместо меда. - Яфéт Ханáк, - церемонно представился он. Сухо, как и положено с имиджем человека, выживающего своих напарников. - Финн… - протянув руку, сообщил приветливо парень. Яфéт проявленную инициативу не поддержал, руки в ответ не протянул, но быстро бросил:- Гекльберри? – вроде бы, не обидно, но едко. Не удержался. - Суворов - ничуть не смутился тот. - Вижу, тебя уже настроили на продуктивное и длительное сотрудничество?- А есть смысл бороться с неизбежным? – кисло поморщился Яфéт, которого фамильярность парня слегка подбешивала. - Смирение – безусловная твоя добродетель! – светло улыбнулся тот. Ханáк задержал дыхание, чтобы не наговорить лишнего, и без комментариев протянул парню пакет с документами. - Едем в Рим. - Какое лестное предложение! – съехидничал тот, - даже не знаю, что и ответить!Ханáк дернул плечом и, не говоря ни слова, покинул кабинет. Несколько мгновений спустя позади него раздались торопливые шаги. Они поравнялись и, кашлянув, словно пряча едва сдерживаемый смех, стажер произнес:- Извини… Обычно я белый и пушистый!Несколько минут они шли по коридору в молчании, встречая редких сотрудников. - Почему ты решил пойти именно в этот отдел? – спросил Яфéт. Хотелось прояснить некоторые моменты, беспокоившие его. – У тебя ведь образование практически лингвистическое?- Я решил посмотреть Европу, - охотно пояснил парень. – Завис случайно у вашей конторы и обнаружил странную вещь. - Какую? - напрягся Ханáк. - У сотрудников, работающих здесь, наблюдается нездоровый энтузиазм!- И все?- И все. Я пошел к вашему Гаджиеву, дал же Бог фамилию! И он меня любезно взял на работу. Определенно парень над ним насмехался, решил Яфéт. Не мог взять Гаджиев кого-то с улицы, это повредило бы бизнесу. Значит, парнишка врет, чтобы напустить тумана. Вполне вероятно, он приставлен Гаджиевым специально. Он решил продолжить допрос по дороге, полагая, что новенький не откажется прокатиться в его машине. Но тот с усмешкой покачал головой и кивнул в сторону мотоцикла у обочины. -Я лучше своим ходом. Яфéт с интересом оглядел солидный, едва ли не с витрины автосалона мотоцикл серебристого цвета, с агрессивным технологическим дизайном. - Yamaha FJR1300A, раритет! - доверительно сообщил новоявленный стажер, с заметной гордостью. - Электронная система управления дроссельной заслонкой, режим работы двигателя «спорт» и «туризм», регулирование тягового усилия, антипробуксовочная система. Пришлось, правда, купить новое ветровое стекло…но зато отличные тормозные характеристики! Мечта!- Чтобы это купить, ты ограбил банк? – подозрительно поинтересовался Яфéт. - Нет! – весело рассмеялся молодой человек, - Знакомый в автосалоне любезно устроил мне хорошую скидку!- Очень хорошую… - проворчал он, ничуть не успокоенный такой откровенностью. ГЛАВА 4Италия. Рим. Отель «Навона Театр»Отель, забронированный на время расследования, находился в ста метрах от площади Пьяцца-Навона, на тихой улице. При том, что самый центр, - тихо, как в знойный безлюдный день. Только вот проблема с парковкой, даже в это раннее утро. Войдя в просторный и хорошо освещенный холл через стеклянную дверь, Ханáк обнаружил у ресепшена своего нового напарника. Финн активно общался с розовеющей от такого настойчивого внимания служащей. Парнишка умудрялся держать ее за руку, одновременно что-то негромко нашептывая. Увидев новоприбывшего, он поспешно попрощался с девушкой, и направился к нему навстречу, демонстрируя ключи от номера. - Номер двухместный, - весьма довольный собой, сообщил он. Яфéт оторопел было от подобного поворота событий. Но тут же решил, что это всего лишь провокация. Стажер наверняка набрался всех этих сплетен по поводу личной жизни будущего напарника. Либо он целенаправленно делает все, чтобы было удобнее следить…Номер, в который они поднялись, оказался люксом, оформленным в монохромной гамме, с яркими желтыми акцентами в виде подушек на диване молочного цвета и люстр, с тяжелыми бежевыми портьерами. Убранство комнат дополняло окно с видом на живописный внутренний двор, утопающий в густой зелени. Две одинаковые спальни в той же гамме, с оригинальными картинами в жанре импрессионизма над кроватями, общая гостиная с неудобными модерновыми стульями. Душевая кабина с желто-серыми квадратиками орнамента и маленькой пухлолистой эхеверией в белом горшочке на столике возле раковины. - Сомневаюсь, что Гаджиев так заботится о нашем сотрудничестве, - хмуро бросил Ханáк, дотошно осмотрев все. – Определенно, здесь какая-то ошибка. - Все ок´!- весело отозвался молодой человек, навязчиво преследующий его во время осмотра территории. – Я попросил поменять два номера на один, и администратор любезно согласилась. Тенденция окружающих «любезно соглашаться» в обществе недавно появившегося парня начинала настораживать. Это как же нужно взывать к «вечному и доброму», чтобы незнакомые люди начинали выполнять действия в ущерб бизнесу, в котором задействованы?- Каковы наши планы? – поинтересовался Финн, плюхнувшись на неуютный диван и вытащив желтую подушку из-под себя. - Едем в участок, а потом по обстоятельствам. Александр Гольдбах чувствовал, что жизнь стала налаживаться. Первая фаза работы над постановкой удачно завершилась, в том числе благодаря помощи Витторио Татти, продюсера данного проекта. Финансовая сторона учитывала гонорар правопреемнику автора и выкуп права на постановку. Определены гонорары для актеров, сценографа, балетмейстера, бутафора, многочисленных художников – по костюмам, свету и прочих. Была также утверждена смета, распределены обязанности и роли, оформлен график работы. Деятельность перешла во вторую фазу – шла подготовка декораций и костюмов, а так же реквизита, запланированы репетиции. Параллельно готовились к прокату спектакля: изготавливали афиши и организовали рекламную кампанию в СМИ и прессе.

Но счастливым апофеозом стало появление Георга Спакла в театре. Это событие произвело много шума среди работающих над постановкой и добавило рекламы к театральному проекту Гольдбаха. Встречавшийся с актером лично, Александр с ужасом представлял момент его визита, живо вспоминая картину поверженного временем величия. Но когда тот явился, у него возникло стойкое чувство, что виделся он с совершенно другим человеком. Представившийся как Спакл мужчина теперь как никогда был похож на созданный кинематографом образ. Современная пластическая хирургия однозначно способна сотворить чудо! На вид ему было не более тридцати, он был белокож, светловолос, а глаза полны светло-золотистой искрящейся зелени. О неудачном посещении его дома напоминал лишь рост, который ничуть не увеличился с той минуты, и удивительно аристократичные руки, благодаря особой жестикуляции придававшие ему импозантности. Александр был в восхищении от данной метаморфозы. В восторге же пребывала большая часть женского коллектива, от актрис до вспомогательного персонала, и практически все журналисты. Спакл охотно рисовался и позировал – женщины замирали, затаив дыхание при его виде, а фотографии выходили до невозможности выразительные, словно золотистые глаза актера заглядывали прямо в душу. Единственным минусом, хотя режиссер подозревал, что это лишь часть пиара, являлась аллергия знаменитости на солнечный свет, которую уже сотни раз эксплуатировали средства массовой информации, как и слухи о том, что он спит в гробу. В участке их встретили с темпераментным неудовольствием. Даже предъявленные документы-«прикрытие» не помогли. Коронер, все же, принял их и показал тело пострадавшей Марии Вергез. Не так давно это была молодая девушка лет двадцати. Сейчас – просто бледный обескровленный труп, с резаными ранами на запястьях и горле. Судя по скупому отчету, в квартире, где тело было обнаружено, следов крови найдено не было, а это означало, что убили ее в другом месте. - А если она всего лишь самоубийца? – предположил стажер, хмуро разглядывая хладный труп, распростертый на металлическом столе. - Конечно! Самоубийцам ведь дай только горло себе перерезать… - иронично поджав губы, ответил Ханáк. – Сейчас нам нужно узнать образ жизни погибшей, круг знакомых, место работы и прочее. - Место работы… - стажер порылся в предоставленных документах и зачитал, - театр «ДельУнита», помощница бутафора…Так как Теона Шульц была вынуждена задержаться на сеансе звукозаписи к последнему своему фильму, было решено проработать другие сцены. В данный момент Георг Спакл, играющий Руневского, беседовал с Антоном Хмелем в роли Рыбаренко. Сцена никак не удавалась: из-за излишней веселости Спакла ее повторяли уже несколько раз. - «Вы, верно, кого-то ищете, - вполне чинно начал Спакл, хорошо показывая возникшее любопытство героя, по поводу бледного и седого Рыбаренко, - а между тем ваше платье скоро начнет гореть». Хмель, невысокий стройный шатен, загримированный под седого, был задумчив, как того и требовал сценарий. - Нет, я никого не ищу, мне только странно, что на сегодняшнем бале я вижу упырей!Александр уловил небольшую паузу в словах Антона и сам напрягся, так как именно тут Спакл начинал беспричинно веселиться. - Упырей? – Георг сдержался в этот раз и изобразил легкое недоумение весьма правдоподобно, - как упырей?Александр вздохнул облегченно, Берт красноречиво хмыкнул, прекрасно понимая его состояние, а Антон Хмель воодушевленно продолжил свою реплику. - Упырей. Вы их, бог знает почему, называете вампирами, но я могу вас уверить, что им настоящее русское название: упырь…Роберт наклонился к нему и заметил негромко:- Ты уверен, что эти архаические выражения и отдельные слова будут понятны основной массе зрителей?- Мы должны сохранить изначальный авторский стиль, - так же тихо ответил Александр. – Зритель должен проникнуться атмосферой того времени. К тому же мы пустим субтитры. - …Неосновательно придерживаться имени, исковерканного венгерскими монахами, - продолжал тем временем Антон, - которые вздумали было все переворачивать на латинский лад и из упыря сделали вампира. Вампир, вампир! Это все равно, если бы мы, русские, говорили вместо привидения – фантом или ревенант!- Но, однако, - промолвил Спакл с подозрительной дрожью в голосе, - каким бы образом попали сюда вампиры или упыри?Тут ведущего актера обуял очередной приступ смеха и он, прикрывая рот платком, вновь принялся хохотать. - Он, действительно, неподражаем… - неприязненно пробормотал Берт. Ему пришлось сделал вид, что едкое замечание он не расслышал, а вот Антон Хмель вышел из себя. Он придержал весельчака за рукав, когда тот хотел сойти со сцены:- Я не понимаю вашей ироничности и отношения к работе!- А разве не смешно? – Спакл стряхнул его пальцы с рукава, продолжая улыбаться. – Вы создаете очень живенький образ, вот это меня и забавляет. В вашем взгляде должна таиться тоска!- Вселенская или мировая? Вас какая тоска больше устроит?– едва сдерживаясь, спросил оппонент. Александр поспешил вмешаться, опасаясь, что начнется рукопашная, и объявил, что сейчас будет проводиться репетиция другой сцены, во время которой оба актера могут успокоиться и прийти в себя. На сцене появилась Любовь Алексеевна, в пышном платье, которое не могло скрыть ее впечатляющие формы, а лишь усугубляло их, делая ее похожей на сизое облако. Следом за ней бежал костюмер, на ходу поправляя складки ткани, закрепляя что-то иголками. - И ЭТО упырь?! – выкрикнул из-за кулис Георг Спакл, давясь хохотом. Эта реплика по сценарию принадлежала ему, только приходилась на другую сцену с его участием. Походила ли Любовь Алексеевна на вампиршу, судить было трудно. Так же как трудно было понять, смеется ли главный герой над ее внешним видом, или же просто издевается над присутствующими, срывая очередную репетицию. Но вела себя актриса невозмутимо с непоколебимым спокойствием, словно всем своим видом говорила: пусть небо обрушится, а я свою роль сыграю. Ханáк, в сопровождении стажера и помощницы режиссера, только что наблюдал сцену репетиции, которая у каждого из них наверняка вызвала разные чувства. Девушка поспешила к блондину. Тот о чем-то негромко беседовал с высоким кареглазым брюнетом, сидящим рядом с ним. Блондин, как Ханáк понял, и был режиссером, чей спектакль обслуживала убитая. Так как никто не спешил уделять ему внимание - между только что выступавшими мужчинами завязался яростный спор - Ханáк предпочел подойти к ним сам. - Что вам далась эта тоска?! – повышая голос, возмущался блондин. - Да не в ней дело! – напирал брюнет с довольно резкими чертами лица. – Я к тому лишь веду, не слишком ли много позволяется этому выдающемуся актеру?!Другой блондин с роскошными длинными локонами «а ля восемнадцатый век», чьи кривляния и приступы хохота, очевидно, явились причиной раздора, не поленился подойти к спорщикам и активно вмешаться. - А вот и не стоит отмахиваться от моих замечаний и предвзято считать их несущественными! – ведущий актер окинул брюнета долгим взглядом, не предвещавшем ничего хорошего, - Рыбаренко – жертва вампира. По всем многовековым человеческим наблюдениям, а вы не можете не признать, что суеверия не возникают на пустом месте, жертва жаждет милости хозяина…Ханáк вздрогнул при этих словах. Он не ожидал, что в этом театре ставят спектакль на русском, на тему упырей, да еще ведущий актер с режиссером обсуждают тонкости взаимоотношений хозяина и жертвы. И обескровленная девушка работала над этой же постановкой…- Хозяина? – не скрывая скепсис, переспросил брюнет. - Хозяина! – нетерпеливо подтвердил изящный знаток суеверий, – Вампир – хозяин, мастер, кто там еще, судя по литературным традициям? Жертва - тот, кого вампир укусил. Она существует лишь в ожидании хозяйского укуса, только ради этого. Ничто уже не идет в сравнение с медленным поцелуем смерти!Последняя фраза прозвучала напыщенно и закончилась очередным смешком, но Ханáк похолодел от этих его слов. Слишком живо вспомнились события прошлой ночи. - И поэтому, - весельчак поправил воротник театрального наряда красивыми белыми пальцами, - со смертью, скорее с гибелью, так, наверное, будет точнее, хозяина, жертва обречена на вечные муки. - Где вы набрались всего этого?! – неприязненно удивился его собеседник. - В произведениях барона Олшеври, - весьма довольный собой, ответил актер. - А еще литературные традиции и кинематограф утверждают, что если убить вампира, нанесшего рану, то проклятье будет снято, - насмешливо возразил тот, с которым они только что репетировали. Актер зыркнул злобно в его сторону и вновь рассмеялся, с некоторой жеманностью, прикрывая рот платком. - Что смешного вы нашли в моих словах? - ровным тоном спросил брюнет, бледнея толи от злости, толи от досады. - Порыв мой… не уместен… я понимаю… - заговорил насмешник, прерывая фразы смехом. – Я просто вспомнил, как важно выглядела Любовь Алексеевна в роли вампирши!- Вы понимаете, что своими ужимками мешаете другим работать? – задал прямой вопрос собеседник. - Берт! – предупреждающе и даже как-то просительно воскликнул режиссер, виновато глянув на художественно красивого блондина. Но было уже поздно, нежная натура актера оскорбилась от прямолинейности оппонента, и высоко вздернув подбородок, главный весельчак поспешил удалиться. Словно ему назло, навстречу попалась худая благообразная женщина, в платье непонятного цвета, похожем на монашескую ризу. Именно с этой женщиной по странной прихоти судьбы они, на глазах у всех, не смогли разминуться. Со всей галантностью, какую предполагал его сценический образ, мужчина попытался пропустить даму вперед, но та виновато качала головой, отказываясь принять его уступки. Когда он попытался ее обойти, она тут же начала встречное движение. И хотя места для двоих было достаточно, подобное повторилось несколько раз. Трудно было не заметить, что актера происходящее дико раздражает. Добавившиеся смешки невольных зрителей согнали с его лица выражение вежливой любезности и сделали его злобным. - Он не любит людей, - констатировал тот, которого назвали Бертом, когда конфликт, все же, разрешился, и сконфуженная дама спешно засеменила куда-то прочь. - Просто ему неприятна сложившаяся ситуация, - заступился за незадачливого актера режиссер. - Он и до этого называл Княжицкую «бледной мышью», без всяких неприятных ситуаций, - раздраженно заметил брюнет. – Он изначально конфликтен и эгоистичен. Стажер, которому затянувшиеся сцены разборок заметно надоели, вежливо кашлянул и перебил говорящих:- Мы из полиции, - он ловко и мимолетно показал документы, полученные на этот случай, - нам нужно задать пару вопросов по поводу гибели одной из ваших работниц. - Чьей гибели? – в голос спросили оба молодых мужчины. - Марии Вергез, - пояснил стажер. - А кто это? – удивился режиссер, переведя взгляд на Берта. - Ее должность указана как помощница бутафора, - пояснил молодой человек, и было заметно, что беседа его забавляет. - Так вы поговорите с бутафором, - растерянно предложил блондин. - Но руководитель проекта и режиссер данного спектакля - вы, - любезно напомнил стажер. - Я, - нервно согласился режиссер. – Но я не всех работников знаю настолько, чтобы ответить сейчас на ваши вопросы. - Значит, вы не были знакомы лично с Марией Вергез? – подытожил Ханáк. Режиссер поспешно кивнул, и тогда пришлось обратиться к брюнету, - А вы, как главный художник данной постановки?- Она была помощницей бутафора, - пожав плечами, ответил Берт. – Я видел ее несколько раз, но мы перекинулись от силы парой слов. Спокойная молодая девушка, очень старательная. - С кем из тех, кто ее знал, вы посоветовали бы поговорить?- Думаю, с ее непосредственным начальником. Я могу вас проводить…Они покинули репетиционный зал и попали за кулисы, где непосредственно подготавливалось то самое чудо под названием «постановка». Берт представил им бутафора, который своими театральными сокровищами был заинтересован гораздо больше, чем произошедшим трагическим случаем. Девушку характеризовал только положительно, хотя все время забывал ее имя. Оказалось, что девушка имела небогатый опыт работы в театре, и никто толком ее не знал. Общалась она со всеми ровно и исключительно по работе. Может быть, чуть чаще ее видели в костюмерной, где она обговаривала детали с художником по костюмам. Ничего странного за ней замечено не было, и вела она себя в день гибели так же, как и обычно. С художником по костюмам поговорить не удалось, так как тот был занят выбором тканей в швейном ателье «Тирелли». На месте был его помощник – Марк Ксишицкий, сутулый молодой человек с грязными длинными патлами и нездорового вида кожей. От известия о гибели девушки он так разволновался, что ему едва не понадобилась медицинская помощь. Погибшую он знал только по совместной работе и отзывался о ней крайне положительно, с заметной симпатией. Таким образом, добавить яркости и красок к словесному портрету погибшей решительно не удалось. Завершив свои изыскания скромным ужином в кафе, они вернулись в отель. К его радости, стажер не донимал его расспросами – устроился в кресле и погрузился в мир цифровых игр. Включив нетбук, Ханáк некоторое время занимался отчетами, время от времени украдкой наблюдая за новичком. Отсутствие вопросов, которые было положено задавать шпиону, или попытки втереться в доверие не было и в помине! Не то, чтобы его это огорчило…но отчего-то раздражало… Так и не определившись с картиной произошедшего с несчастной девушкой, он скупо пожелал Финну доброй ночи и удалился на свою половину. Привычные процедуры - и быстро в кровать! Чтобы без всяких снов и мыслей…Его разбудил сдавленный вопль. Сонное состояние исчезло тут же, сменившись приступом паники и оглушающим звуком собственного гулко бухающего сердца. Учитывая, что номер был двуспальным, вопроса, откуда доносился крик, не возникло. Ханáк поспешно вытащил из под подушки «SIG-Sauer». Осторожно ступая босыми ногами, он пересек гостиную и вломился в спальню напарника, целясь в сторону звука. Крик повторился, но Ханáк уже идентифицировал, что тот голосит во сне. И так кричать можно было только при наличии страшного кошмара. Он потряс спящего за плечо, ловко уворачиваясь от беспорядочных ударов, и громко произнес, глядя в медовые эти глаза, полные ужаса:- Подъем!

Взгляд парня стал более осмысленным. Он выбрался из покрывала, обвившего его ноги, подобно змее, и сел на край кровати, тяжело дыша. Яфéт неожиданно смутился, обнаружив, что стажер, в отличие от него, спит не в пижамном костюме, а в пижамных шортах. Его голая кожа в лунном свете отливала не бледностью, как он ожидал, а масляной желтизной, словно даже луна не могла перебить этот медовый тон. Незадачливый спаситель отвел взгляд в сторону и неуклюже попытался спрятать пистолет, но в пижаме это было несколько проблематично. - Поздно, - охрипшим от крика голосом, произнес парень, - я уже увидел твою пушку…Яфéт поджал губы, и комментировать сей факт не стал. И тем более последовавший смешок. - А мне такую дадут? – вскинув на него свои желто-зеленые глаза, с непоколебимым оптимизмом спросил остряк. - Нет, - холодно ответил Ханáк и отвернулся, намереваясь уйти. Парень торопливо вцепился в его рукав с неожиданной силой:- Ты даже не спросишь, чего я так ору во сне?- Я тебе не нянька, - отрезал он, выразительно глянув на захват с намеком, что рукав-то не мешало бы отпустить. - Мне с детства снится сон… - не унимался стажер, заглядывая ему в лицо. Он улыбался, даже с какой-то самоиронией, но в глазах этих крылось просительное, щенячье выражение, – меня кто-то зовет. То одним голосом, то другим. Голоса меняются, словно их перебирают, как охотничьи манки, и под конец все-таки хочется ответить. Но я молчу. Прячусь. Мне кто-то шепотом сказал, что нужно прятаться. Только это было не во сне, я точно помню, что это было давным-давно в детстве. Раньше мне казалось, что это мне сказала мать… Но со временем я понял, что нет. Потому что это сказано было на гэльском языке. Нужно прятаться и молчать… я наверное, поэтому и стал учиться на факультете кельтских языков, из-за этой фразы… Но мне всегда любопытно, кто меня зовет, и я стараюсь выглянуть и посмотреть… Там что-то черное, что меня ищет… Страшное… Раньше оно было где-то далеко. А теперь все ближе. Как будто меня выслеживают…Ханáк не проронил ни слова за время рассказа. Со стороны, возможно, это выглядело как будто, он только и ждет, чтобы парень от него отцепился со своим глупым сновидением. На самом деле он, скорее, боялся уточнить и тем самым проявить интерес и заботу о человеке совершенно постороннем, ответственность за которого он брать на себя не хотел. Со своими бы проблемами разобраться!- Что мне делать? – с надеждой спросил парень, выпустив шелковистую ткань рукава. - Обратись к психиатру… - посоветовал Ханáк и, поправив съехавший на бок ворот, вышел из спальни стажера. Финн задохнулся от подобного равнодушия, но вместо вдоха получился какой-то всхлип, от которого ему самого себя стало жалко. Вот ведь истукан! Ведь мог бы и посочувствовать, а не обзываться!Это все идиотская пижама… Кто бы мог подумать, что этот еще не старый мужик спит, как дед, в пижаме! Еще бы барский халат нацепил…Ну, нет! Он заставит его сочувствовать и сопереживать, и озаботиться его будущим, и в карьере помочь… да хоть самые неуместные фантазии воплощать! Заставит за эти насмешки поплатиться!Он и сейчас бы заставил, если бы ладонь не соскользнула из-за этого дурацкого натурального шелка, и он смог бы до него дотронуться. Мало того, что ткань скользкая, так еще и экранирует!Ну, ничего… он выберет подходящий момент, и уж тогда ему будет весело! Как говорится, отольются кошке мышкины слезки…Это только повод, проверка, твердил себе Яфéт. Попытка вызвать на откровенность… Иначе бы Гаджиев так не старался подсунуть этого парня. И это упоминание о гэльском языке, как насмешка. Наверняка начальник ему сказал, что отпуск у него в Ирландии прошел. И эта попытка вступить в физический контакт тоже неспроста. Он просто хочет втереться в доверие, а кошмары – это все выдумки…Только, как назло, перед глазами стояло это просительное выражение лица, словно больше парню обратиться не к кому. Ему бы с собственными кошмарами справиться…Но ощущение, что он пнул маленького беззащитного щенка, осталось. Яфéт быстро переоделся, выбирая более темные тона, чтобы слиться с ночными тенями. Накинув на голову капюшон спортивной куртки, скрыв свои белые волосы, которые сегодня при лунном свете начинали светиться бледно-синим, как огни Святого Эльма, он осторожно покинул номер, обходясь с дверями предельно аккуратно. Выждав на выходе некоторое время и удостоверившись, что паренек за ним не увязался, отправился плутать по затененным улицам, стараясь не попадаться людям на глаза. Ему нужно было точно знать, что слежки нет. Нельзя было привести с собой кого-то по неосторожности или из спешки. Через полчаса бессмысленных, казалось бы, блужданий, он покинул центр и переместился к окраине Рима. Здесь, в густых зарослях, чернеющих в ночи, стоял неброский особняк, довольно ветхий, если разглядывать его днем, но ночь скрадывала следы разрушений. Ни в одном из окон не мелькал огонек, и дом казался нежилым, но он-то прекрасно знал, что это все обманчивое впечатление. Войдя в сад через старую железную калитку, которая предательски заскрипела, лучше любой сигнализации сообщив о нарушении границ собственности, он приблизился к дому. Входная дверь, хлипкая на первый взгляд, на самом деле изнутри была укреплена броней, и никто не спешил ее открывать, хотя он упорно не убирал палец с кнопки звонка. Прошло минут десять, прежде чем дверь открылась, и хмурый служитель в темных одеждах пригласил его войти внутрь ярко освещенного дома. Стоило Яфéту шагнуть за порог, как электрическое освещение мигнуло и стало медленно подрагивать, словно агонизируя. В этом контрастном танце света и тени, лицо человека повернувшегося к нему казалось резким и злым:- Негоже тебе было являться сюда в такой поздний час…Яфéт хотел ответить, но от внезапного приступа обиды и досады не смог. Перехватило горло. Он провел в этом доме большую часть детства. Он знал здесь все потайные уголки и укромные места среди буйной неухоженной растительности, хотя в сад его выпускали очень редко. Он здесь жил. У него была комната наверху. Небольшая, но светлая. В ней стояла кровать, шкаф и стол, за которым он занимался. Ночью он читал под одеялом книги, впрочем, днем он их тоже читал. Для книг даже сделали специальную небольшую полку. Там не было ничего лишнего, но это была его комната. Где-то в глубине души, как на дне колодца, всколыхнулась злость на незадачливого человека, попрекнувшего его визитом в дом детства. Он шагнул к служителю…Лампы заискрились. Словно дуновение ветра был тот порыв силы, который пришел извне. Яфéт задохнулся, почувствовав, как эта энергия помимо его воли наполняет тело и его сущность, подобно спорам плесени, стремительно начинает прорастать сквозь физическую оболочку. С этой мощью нужно было что-то делать, а он не знал, что… В комнате, полной едкого дыма от горевшей проводки, он стоял, чувствуя, как шевелятся волосы на голове от энергии, выползающей из него. Перед глазами поплыла красная пелена, где-то совсем рядом закричал человек. И впервые за долгое время эти вопли ужаса его не беспокоили – сущность пробивалась с усердием, несмотря на все сдерживающие заклинания и знаки, которые наполняли этот дом с давних времен. Сквозь красное марево проступил светящийся силуэт, и бледная рука легла ему на голову. От этого прикосновения стало физически больно, хотя боли никто не причинял. Его покровитель лишь заставил сущность двигаться вспять, а возвращаться через нежелание было невыносимо. Словно под кожу впихивали хрупкие стеклянные крылья с острыми краями, разрезавшие выпустившую их плоть, из опасения, что он их сломает. Яфéт рухнул на колени. От ладони шли тепло и покой. Или их обещание… он всегда поддавался на это. Ему казалось, что в этом обнадеживании есть все, чего он был от рождения лишен. А может, эту иллюзию создавал лишь звук приятного мужского голоса… Священнослужитель, который опекал его с детства, нашел путь к его сердцу посредством священных слов. Вот и сейчас он их произносил, торжественно, нараспев. Он говорил о добре и послушании, о необходимости страдания и искупления, но сегодня это было не так как всегда. - Ты ведь знаешь, что должен себя контролировать, - увещевающее напомнил его патрон, продолжая удерживать свою длань, – иначе случится непоправимое – ты причинишь многим зло, и на тебя начнут охотиться твои братья. Яфéт слабо кивнул, не поднимая головы. Конечно, он знал. Ему говорили об этом едва ли не всю его сознательную жизнь. Нужно себя контролировать, ведь он похож на тех, кто Богу неугоден и находится под защитой Ордена лишь потому, что может прятать свою сущность. Если он перестанет ее скрывать…Ложь, еще одна ложь…Он не смог удержать сущность в Ирландии, и ведь ничего страшного… Или Ордену, действительно, не важно, умеет ли он этим управлять, и главное для них - чтобы правда не выплыла наружу?Его обуяла тоска. Та самая, которая возникает без видимых причин и без особых обстоятельств. Не так давно он решил, что эти приступы безысходности зависят от фазы Луны. С течением времени они все острее и безысходней… Может быть, поэтому испаряется благодушие, и возможная гибель не кажется такой уж пугающей. Налет печали придал непривычно странный оттенок вспыхнувшей жажде крови. Так яростно, так страстно хотелось влаги, пульсирующей в чьих-то жилах, что кружилась голова и ныли, словно от мороза, зубы. Желание это становилось таким тягуче навязчивым… и мысли роились только вокруг этого намерения.

Податливая, теплая живая кожа, под которой бьются ритмично венки…Одуряюще сладковатый запах теплой крови…Теплая чуть солоноватая влага во рту…Только это стремление было единственно важным, реальным и исполнимым. ГЛАВА 5Италия. Рим. Отель «Навона Театр»Утром общая гостиная оказалась превращенной в штаб-квартиру детективов-любителей. На стенах были развешаны карта города, фотографии разных людей, какие-то распечатки. В центре, подогнув под себя ноги, сидел стажер и настойчиво сверлил стену взглядом. - Всю ночь трудился? – вяло поинтересовался Ханáк, проходя мимо парня к двери. Впустил официанта с тележкой, сервированной несколькими блюдами. Терпеливо стал ждать, пока тот расставит тарелки на столе. - Угадал! – весело отозвался стажер, с интересом наблюдая за действиями официанта, накрывавшего стол. - А к чему все стены увешивать?- Систематизировал материал, - пожал плечами молодой человек. – В детективах обычно так делают. Ханáк, усевшись за стол и расстелив салфетку на коленях, одарил его долгим взглядом. - И откуда же у тебя столько информации по делу за ночь набралось?- Из «паутины», - ничуть не смутившись, ответил Финн. Аккуратно передвинув плетеную корзину с несколькими видами хлеба (словно ее положение нарушало общий ансамбль), Ханáк положил себе на тарелку кусок и принялся методично намазывать его маслом. Помимо выпечки, на столе расположилось блюдо с разными сортами сыра и еще одно, с тонкими ломтиками колбасы. Легкий дымок, витающий над небольшой чашкой, подтверждал его уверенность, что картина была бы неполной без кружки горячего крепкого кофе. - И что нашел? – спросил он неохотно, поражаясь, как топорно этот подставной тип пытается показать себя полным профаном в деле. Разве Гаджиев взял бы такого в отдел?- Да ничего интересного, - улыбнулся парень. – Театр построен с соблюдением всех юридических тонкостей. Осуществляет свою деятельность всего пять лет. Руководитель –Витторио Татти, он же является продюсером той самой постановки, чью репетицию мы наблюдали. Не замечен в противоправных действиях и даже в скандалах. Поисковик указал пару совпадений по фамилии, один в США иммигрировал десять лет назад. Второй Татти работал садовником и пропал бесследно в один прекрасный день, но это к делу, я думаю, не относится. Сведения об остальных тоже есть. Тут я отобразил только тех, кто непосредственно работал с Марией Вергез в организации нового спектакля под руководством Александра Гольдбаха. О режиссере есть немало отзывов. Недавно вернулся к деятельности после долгой болезни. - А что-нибудь о самой погибшей узнал?- Имеет страничку в соцсетях, которую посещала каждый день. Друзей и подписчиков мало, всего двенадцать человек. Видимо, у нее была какая-то социопатия. Писала сообщения о книгах и музыке. Без эпатажности и желания кого-то поразить. Выложила пару фоток с работы. На снимках она одна, без компании. Снимала квартиру, в которой жила одна. - Прекрасно… - неопределенно ответил Ханáк, принимаясь намазывать маслом второй бутерброд. Даже не поднимая головы, он чувствовал, что Финн за ним наблюдает. Через какое-то время стажер весело подытожил вслух:- Да ты настоящий пижон!Он облачился с утра в легкий серый костюм с темно-бордовым шейным платком, завязанным с выверенной небрежностью. По сравнению с прошлым днем он выглядел неоспоримо лучше, как человек, отдохнувший недели две на отдаленном курорте. Ни следов усталости, ни разбитых губ, разве что слабые пятна синяков на шее. Поэтому и платок пришлось повязать, хотя он и предпочитал обходиться без подобных излишеств. - Это говорит человек одетый в футболку неопределенного цвета и джинсы? – уточнил он, окинув парня изучающим взглядом, и поигрывая столовым ножом. - Вполне стильный наряд! – самоуверенно улыбался стажер. - Особенно дыры на коленях… - не преминул заметить Яфéт и продолжил заниматься едой. - И что мы будем делать, когда ты закончишь трапезу?- Посетим квартиру убитой и встретим Ивана Васильевича, который должен был прибыть ночью и осмотреть тело. Возражений не последовало. Все-таки психика человека так хрупка… но ломать ее иногда так интересно. Особенно, если жертва слегка сопротивляется. Впрочем, очередная добыча сопротивляться и не думала. Он поманил человека взглядом и, когда тот покорно приблизился, откинул его голову назад и впился зубами в теплую кожу. Как скучно…с каждым годом все скучнее…Он должен был утолить голод…Квартирка была маленькой, очень светлой и уютной. И явно девичьей. Она и уютной была не столько из-за размера и освещения, сколько из-за миленьких штучек, типа плюшевого медвежонка в шарфике.