Дело МироновичаСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

28 августа 1883 г. утром, около девяти часов, в Петербурге, на Невском пр. 57, возле дверей ссудной кассы, принадлежавшей И. И. Мироновичу, встретились скорняк Лихачев и портниха Пальцева. Они явились для того, чтобы получить обещанные ранее хозяиномзаказы на работу. Входная дверь кассы оказалась открытой и они вошли. Ни сам Иван Миронович, ни его приказчик Илья Беккер к вошедшим не вышли; помещениекассы казалось пустым. Это было очень странно, поскольку осторожный хозяин никогда не оставлял помещение кассы незапертым. Позвали дворника. Старший дворник Щеткин, в сопровождениисвоих помощников Прохорова и Мейкулло, обошёл помещение и в самой дальней комнатке обнаружил труп 13-летней Сарры Беккер, дочери приказчика. Так началось одно из самых интригующих и скандальных расследований в истории дореволюционного отечественного сыска, известное как «дело Мироновича». Обнаруженный труп находился в малой комнате кассы, налево от кухни, и в момент обнаружения был уже совершенно холоден. На лбу Сарры, над правой бровью зияла большая рана неправильного очертания, проникающая до кости. Глубоко в рот покойной был засунут носовой платок, который проникал до трахеи. Покойная была одета в своё праздничное платье, на ногах - чулки и полусапожки. Тело лежало навзничь поперек большого мягкого кресла, таким образом, что ноги свешивались через подлокотник. Обнаженные выше колен ноги были раздвинуты неестественно широко. Этим создавалось впечатление, будто такая поза была придана покойной при ее жизни или посмертно посторонним лицом. При осмотре трупа в правой руке Сарры был обнаружен клок волос, крепко зажатый пальцами. В правом кармане черной шерстяной накидки, наброшенной на плечи убитой, оказался ключ от входной двери в кассу, в левом кармане - недоеденное яблоко. Во время осмотра места происшествия были обнаружены разбросанные в беспорядке десять просроченных квитанций на заложенные в ссудной кассе И. И. Мироновича вещи некоего Грязнова и его же вексель на 50 рублей. По объяснению хозяина кассы, документы эти хранились в одном из ящиков письменного стола, откуда, видимо, они и были изъяты преступником. Помимо мягкой мебели, в большой комнате кассы находились шкафы и стеклянная витрина, в которых были заперты заложенные ценные предметы. Однако все они находились на своих местах, под замками, ключи от которых висели на cвоих обычных местах. Хотя ценное имущество на первый взгляд казалось непотревоженным, И. И. Миронович во время осмотра, проведенного в присутствии полиции, заявил опропаже из кассы 50 рублей наличными и ряда вещей из витрины - всего насумму около 400 рублей (в то же время большинство ценных предметов, находившихся в витрине, остались нетронуты. Получалось, что преступник почему-то забрал только часть предметов, причем отнюдь не самые дорогие; всего же в витрине остались заложенные вещи стоимостью более, чем на 1000 рублей). Осмотр места преступления привёл к обнаружению потёков свечного воска в прихожей, возле входной двери, причём хозяин о происхождении этих следов никаких пояснений дать не смог - накануне вечером следы отсутствовали. Входная дверь оставалась незапертой всю ночь (напомним, что ключ от нее лежал в кармане покойной, о чем убийца, очевидно, не знал; это, кстати, свидетельствовало и о том, что нападавший не обыскал одежды своей жертвы!). Кроме того, уже при первоначальном осмотре места преступления полицейские отметили тот факт, что керосиновая лампа, которой без сомнения пользовалась девочка, находясь в полутемной квартире, была должным образом затушена. Это наблюдение могло служить косвенным указанием на то, что преступление совершил человек не посторонний, т. е. заинтересованный в том, чтобы пожара не произошло. Обратила на себя внимание еще одна деталь, сразу не бросившаяся в глаза, но впоследствии спровоцировавшая большую полемику: кровь погибшей девочки, пропитав чехол, покрывавший кресло, сильно запачкала обивку самого кресла, причем следы крови на чехле и обивки совпали полностью. Некоторые обстоятельства косвенным образом указывали на недюженное самообладание преступника и абсолютную рассудочность его действий. Так, внимательный анализ следов крови подтолкнул следствие к выводу, что преступник не мог не испачкать свои руки кровью жертвы. Дабы не оставить следов при открытии витрины, он самым тщательным образом вымыл руки и лишь после этого приступил к выемке вещей. Указанные странные обстоятельства сразу же придали убийству Беккер большую загадочность. Расположение трупа как будто бы указывало на убийство с целью изнасилования. Но пропажа ряда ценных предметов создавала впечатление убийства с целью грабежа. Имитация того или иного деяния, очевидно, преследовала цель сокрытия истинного мотива преступления. Надо признать, что действия полиции с первых же шагов оказались не лишены досадных проколов. Как упоминалось выше, в ладони погибшей девочки была обнаружена прядь коротких волос, которая, очевидно, оказалась вырвана из головы преступника в время борьбы. 28 августа 1883 г. утром, около девяти часов, в Петербурге, на Невском пр. 57, возле дверей ссудной кассы, принадлежавшей И. И. Мироновичу, встретились скорняк Лихачев и портниха Пальцева. Они явились для того, чтобы получить обещанные ранее хозяиномзаказы на работу. Входная дверь кассы оказалась открытой и они вошли. Ни сам Иван Миронович, ни его приказчик Илья Беккер к вошедшим не вышли; помещениекассы казалось пустым. Это было очень странно, поскольку осторожный хозяин никогда не оставлял помещение кассы незапертым. Позвали дворника. Старший дворник Щеткин, в сопровождениисвоих помощников Прохорова и Мейкулло, обошёл помещение и в самой дальней комнатке обнаружил труп 13-летней Сарры Беккер, дочери приказчика. Так началось одно из самых интригующих и скандальных расследований в истории дореволюционного отечественного сыска, известное как «дело Мироновича». Обнаруженный труп находился в малой комнате кассы, налево от кухни, и в момент обнаружения был уже совершенно холоден. На лбу Сарры, над правой бровью зияла большая рана неправильного очертания, проникающая до кости. Глубоко в рот покойной был засунут носовой платок, который проникал до трахеи. Покойная была одета в своё праздничное платье, на ногах - чулки и полусапожки. Тело лежало навзничь поперек большого мягкого кресла, таким образом, что ноги свешивались через подлокотник. Обнаженные выше колен ноги были раздвинуты неестественно широко. Этим создавалось впечатление, будто такая поза была придана покойной при ее жизни или посмертно посторонним лицом. При осмотре трупа в правой руке Сарры был обнаружен клок волос, крепко зажатый пальцами. В правом кармане черной шерстяной накидки, наброшенной на плечи убитой, оказался ключ от входной двери в кассу, в левом кармане - недоеденное яблоко. Во время осмотра места происшествия были обнаружены разбросанные в беспорядке десять просроченных квитанций на заложенные в ссудной кассе И. И. Мироновича вещи некоего Грязнова и его же вексель на 50 рублей. По объяснению хозяина кассы, документы эти хранились в одном из ящиков письменного стола, откуда, видимо, они и были изъяты преступником. Помимо мягкой мебели, в большой комнате кассы находились шкафы и стеклянная витрина, в которых были заперты заложенные ценные предметы. Однако все они находились на своих местах, под замками, ключи от которых висели на cвоих обычных местах. Хотя ценное имущество на первый взгляд казалось непотревоженным, И. И. Миронович во время осмотра, проведенного в присутствии полиции, заявил опропаже из кассы 50 рублей наличными и ряда вещей из витрины - всего насумму около 400 рублей (в то же время большинство ценных предметов, находившихся в витрине, остались нетронуты. Получалось, что преступник почему-то забрал только часть предметов, причем отнюдь не самые дорогие; всего же в витрине остались заложенные вещи стоимостью более, чем на 1000 рублей). Осмотр места преступления привёл к обнаружению потёков свечного воска в прихожей, возле входной двери, причём хозяин о происхождении этих следов никаких пояснений дать не смог - накануне вечером следы отсутствовали. Входная дверь оставалась незапертой всю ночь (напомним, что ключ от нее лежал в кармане покойной, о чем убийца, очевидно, не знал; это, кстати, свидетельствовало и о том, что нападавший не обыскал одежды своей жертвы!). Кроме того, уже при первоначальном осмотре места преступления полицейские отметили тот факт, что керосиновая лампа, которой без сомнения пользовалась девочка, находясь в полутемной квартире, была должным образом затушена. Это наблюдение могло служить косвенным указанием на то, что преступление совершил человек не посторонний, т. е. заинтересованный в том, чтобы пожара не произошло. Обратила на себя внимание еще одна деталь, сразу не бросившаяся в глаза, но впоследствии спровоцировавшая большую полемику: кровь погибшей девочки, пропитав чехол, покрывавший кресло, сильно запачкала обивку самого кресла, причем следы крови на чехле и обивки совпали полностью. Некоторые обстоятельства косвенным образом указывали на недюженное самообладание преступника и абсолютную рассудочность его действий. Так, внимательный анализ следов крови подтолкнул следствие к выводу, что преступник не мог не испачкать свои руки кровью жертвы. Дабы не оставить следов при открытии витрины, он самым тщательным образом вымыл руки и лишь после этого приступил к выемке вещей. Указанные странные обстоятельства сразу же придали убийству Беккер большую загадочность. Расположение трупа как будто бы указывало на убийство с целью изнасилования. Но пропажа ряда ценных предметов создавала впечатление убийства с целью грабежа. Имитация того или иного деяния, очевидно, преследовала цель сокрытия истинного мотива преступления. Надо признать, что действия полиции с первых же шагов оказались не лишены досадных проколов. Как упоминалось выше, в ладони погибшей девочки была обнаружена прядь коротких волос, которая, очевидно, оказалась вырвана из головы преступника в время борьбы. Сарра Беккер имела длинные волосы и даже простейшего сличения «на глаз» было достаточно, чтобы убедиться в том, что волосы не могли принадлежать погибшей девочке. Ценнейшую улику полицейские положили на лист писчей бумаги, который, в свою очередь, оставили на подоконнике открытого окна. Через минуту дуновение сквозняка лишило следствие важнейшего вещественного доказательства!Назначенная предварительным следствием медицинская экспертиза ясности не внесла. Вскрытие тела Сарры Беккер производилось докторами Горским, Герингом, Добрыниным и Янцольским. Патолого-анатомическое исследование констатировало наличие на голове жертвы значительных повреждений, произошедших от нескольких (не менее трёх) ударов тупым тяжелым предметом; причиненные повреждения черепа признавались смертельными. Вместе с тем, было признано, что не эти удары послужили непосредственной причиной смерти. Глубоко засунутый в горло погибшей носовой платок спровоцировал рвотный рефлекс, что привело к закупорке дыхательного горла и вызвало в конечном счете асфиксию. Изменения легочных альвеол свидетельствовали об удушении. Трусы девочки носили следы непроизвольной дефекации, что полностью подтверждало версию о гибели именно от удушения. Преступник, засунувший в рот погибшей носовой платок, с силой сжимал ее челюсти, о чем свидетельствовали отпечатки зубов Беккер на слизистых оболочках внутренней поверхности губ. Кроме того, преступник, очевидно, в процессе удушения своей жертвы, стискивал её голову, удерживая левое ухо девочки, из-за чего позади уха образовалась рваная рана. Врачам удалось установить примерное время совершения преступления - максимум через два часа после последнего приема Сарой Беккер пищи, что соответствовало примерно четверти - половине двенадцатого ночи 27 августа. Они указали комбинированную причину смерти - удары по голове, сопровождавшиеся удушением жертвы. Половые органы девочки остались неприкосновенны. В заключении экспертизы появилась запись: «данные эти исключают предположение о попытке к изнасилованию». Насколько же запутывало следствие такое заключение судебно-медицинской экспертизы! Из этого документа сыскная полиция не могла вынести никакого сколько-нибудь ясного представления о мотивации действий преступника. Сарре Беккер шел 14-й год, она была дочерью от первого брака Ильи Беккера, приказчика ссудной конторы Мироновича. Вторая жена Ильи Беккера с сыном проживала летом 1883 г. в Сестрорецке, курортном местечке севернее Санк-Петербурга. В момент нападения на Сарру отец в городе отсутствовал - он уехал к жене, поскольку готовил окончательный переезд из Петербурга в Сестрорецк. Сарра в конторе Мироновича выполняла роль ночного сторожа. Одно время в помещении кассы вместе с нею оставался кто-то из дворников (всего в доме их было трое), но после жалобы Сарры на их поведение, Миронович отказался от их услуг. Т. о. , после 25 августа девочка оставалась на ночь в кассе одна; имущество, доверяемое ей на хранение оценивалось самим Мироновичем в 30 тысяч рублей. Уже после первоначального осмотра места происшествия у полиции возникли подозрения в отношении владельца кассы Ивана Мироновича. Прежде всего понятые указали на перестановку мебели в помещении, в котором было найдено тело погибшей девочки. Мягкая мебель была завезена накануне убийства - 26 августа. Сначала ее расставили по всем комнатам, но почти сразу же Миронович велел снести её в маленькую полутемную комнатушку, ту самую, в которой через два дня была найдена убитая девочка. Дворник Кириллов показал, что поставил три мягких стула на диван, как это обычно делают при хранении на складах. Однако 28 августа оказалось, что мягкие стулья с дивана сняты и поставлены таким образом, что образовали с ним одно широкое ложе. Одно из кресел было приставлено к дивану, а второе - загораживало дверь в ватерклозет. Никто из дворников так мебель не расставлял. Было очевидно, что сделать это мог только тот, кому такая перестановка представлялась необходимой. Понятно, что грабитель в ней не нуждался. Тогда кто и для чего взялся переставлять мебель?Уже первые опросы жильцов дома, дворников и клиентов кассы содержали указания на несколько двусмысленное поведение Мироновича с Саррой. Он заигрывал с девочкой, допускал вольности, дарил сладости и незадолго до её гибели даже подарил золотые серьги. Об этом дали вполне определенные и недвусмысленные показания некоторые жильцы дома N 57 - Лихачёв, Араратов, Соболева. Последняя, кстати, заявила ещё и о том, что Сарра, рассказывая о приставаниях хозяина, плакала. Любопытно, что примерно такого же рода показания дал и отец погибшей - Илья Беккер. Он живописал ситуацию, невольным свидетелем которой однажды стал: Миронович, сидя в кресле и держа на коленях Сарру, целовал её в губы. Примечательно, что отец, увидев такое зрелище, не вмешался в происходящее, а… деликатно ретировался. Помимо этого небезынтересного рассказа, определённо подтверждавшего версию о старике-растлителе, Илья Беккер сообщил весьма ценное наблюдение о том, как открывался замок стеклянной витрины, находившейся в помещении ссудной кассы (той самой, из которой по словам Мироновича, пропали некоторые заложенные вещи). Замок этот имел дефект, не зная о котором, открыть его, даже с использованием ключа, было почти невозможно. Т. о. похититель вещей, если только хищение на самом деле имело место, должен был не только отыскать спрятанную связку ключей и выбрать среди них нужный, но и еще потратить время на то, чтобы разобраться с дефектом замка и обойти его. Казалось невероятным, чтобы посторонний человек, да еще совершивший только что страшное преступление, стал тратить время на все эти манипуляции. Напомним, что преступнику приходилось действовать фактически в открытом помещении, ибо ключ от входной двери остался в кармане погибшей Сарры Беккер и убийца его не нашел. Каким бы отменным самообладанием этот человек ни обладал, он должен был испытывать чрезвычайный стресс и очень спешить. Заявление Ильи Беккера о дефекте замка витрины чрезвычайно сужало круг подозреваемых. Прокуратура считала, что всего три человека могли знать о неисправности замка в витрине: Миронович, сам Илья Беккер и его погибшая дочь. Теоретически, в этот список могли попасть и дворники; напомним, что они подрабатывали в кассе ночными сторожами. Но если бы кто-то из них попытался в ночное время открыть шкафы, столы или витрину, Сарра непременно донесла бы об этом хозяину. Руководствуясь этим соображением, следствие посчитало, что дворники не могли знать «секрета» дефектного замка. С течением времени, информация о том, что 50-летний ловелас готовил 13-летнюю девочку себе в любовницы поступала следователям неоднократно от самых разных людей; но даже первых сигналов оказалось достаточно для того, чтобы провести медицинское освидетельствование И. И. Мироновича. Результат оказался обескураживающим: ни следов спермы и крови на одежде, ни телесных повреждений, могущих быть следствием борьбы с жертвой, обнаружено не было. Впрочем, на кальсонах Мироновича нашли маленькое пятно крови; в объяснении их обладателя говорилось, что это след раздавленного клопа. Но не удовлетворенный этим результатом следователь Сакс направил И. И. Мироновича на повторное медицинское освидетельствование. Результат остался прежним. Тем не менее, И. И. Мироновичу официально было предъявлено обвинение в попытке изнасилования и убийстве; он был заключен под стражу. На третий день следствия дошла очередь до проверки его alibi: из вполне согласных друг с другом показаний Кириллова и Захарова, дворников дома N4 по Болотной улице, в котором проживал Миронович, а также его сожительницы Мироновича Федоровой и няни Натальи Ивановой следовало, что в часы убийства подозреваемый был далеко от места преступления. Он вышел из кассы в десятом часу вечера, встретил на Невском свою давнюю любовницу, поговорил с нею несколько минут и направился к себе домой на Болотную улицу. В десять часов с небольшим Мироновича увидели входящим в дом члены его семьи и дворники дома. Он переоделся в халат, сменил сапоги, вышел к столу на вечерний чай. Расставаясь с ним, сожительница Федорова увидела на часах магазина напротив половину одиннадцатого. Еще какое-то время Миронович оставался за столом - пил чай с девочкой Машей, домашней прислугой. Учитывая, что по полицейскому хронометражу от дома на Болотной улице до кассы на Невском проспекте, дом №57 порядка 25 минут ходьбы, подозреваемый едва ли успевал в таком случае вернуться на место преступления и расправиться с жертвой. Понимая это, следствие приложило много усилий по проверке и опровержению его alibi. Прежде всего, взялись за проверку слов дворников. Они уверенно говорили о времени появления Мироновича дома в районе 22. 30-22. 40, поскольку из его квартиры тут же прислали за самоваром. Но когда полиция начала уточнять, чем именно определялась такая точность в определении времени, то выяснилось, что дворники ориентировались по закрытию на ночь дверей гостиницы на другой стороне улицы. Однако, на самом деле гостиница запиралась на ночь не в половине одиннадцатого вечера, а уже после одиннадцати. Получалось, что время появления Мироновича дома смещалось как minimum на полчаса!Странности в перемещениях Мироновича между Невским проспектом и Болотной улицей этим не исчерпывались. Действительно, многие свидетели в начале десятого часа вечера видели И. И. Мироновича либо выходящим из кассы, либо уже прямо на Невском проспекте, дома за 2-3 от кассы. Точность в определении времени в данном случае была вполне объяснима и сомнений не вызывала, потому что ровно в девять вечера закрывался расположенный рядом магазин Дателя. Но следствие отыскало свидетеля, который показал, как вышедший на Невский проспект И. И. Миронович возвратился назад. Этим человеком был Гершович, портной, выполнявший заказы подозреваемого. И. И. Миронович подойдя к нему, поговорил о заказанном пиджаке - подробность эта оказалась чрезвычайно важна, ибо исключала всякую возможность ошибки - после чего он повернул обратно во двор, т. е. в направлении входа в кассу. И никто не видел когда И. И. Миронович вышел оттуда опять. Сам подозреваемый утверждал, что после разговора с портным действительно зашел во двор, но затем сразу же вернулся на Невский проспект. Следователь, однако, ему не поверил и счёл, что заявление Гершовича подрывает доверие ко всем показаниям Мироновича. Еще более недоверие словам Мироновича возросло после того, как показания портного подтвердили жители дома N57 Тарасов и Коротков; независимо друг от друга они видели как подозреваемый вышел со двора на Невский проспект, но через некоторое время возвратился и более, как будто бы, не уходил. Вооруженный этими показаниями, товарищ окружного прокурора А. М. Бобрищев-Пушкин приступил к более взыскательному допросу Мироновича, и тот в конце-концов признал, что действительно вернулся в кассу и задержался там на несколько минут - по его версии для того, чтобы дождаться свою сожительницу Федорову и передать ей некоторые ценные вещи. Но это утверждение не согласовывалось с показаниями скорняка Лихачева, который еще около 19. 00 приходил в кассу к Мироновичу, поскольку имел от него заказ на работу. Миронович выпроводил его, сославшись на необходимость в ближайшее время уйти и закрыть кассу; скорняка он попросил прийти в следующий раз. Т. е. получалась полная несуразица: в семь вечера Миронович собирается уходить, но по прошествии двух с лишним часов все никак не соберется!Теоретически, все перемещения обвиняемого в вечернее время д. б. наблюдать дворник (напомним, что в доме N57 по Невскому проспекту их было аж даже три!). В обязанности дворников дореволюционной поры помимо обычной уборки территории двора и подъездов входил также контроль перемещений жильцов, поддержание общественного порядка в доме и придомовой территории, соблюдение паспортного режима проживающими (в течение суток с момента заезда дворник д. б. принести паспорта новых жильцов на регистрацию в околоток). Это были первые помощники полиции, её глаза и уши на улице; в дворники обычно набирали крепких мужчин из отставных солдат, дураков и увечных среди них никогда не было. Потому, разумеется, следователь поинтересовался у дворников, что они могут рассказать о событиях вечера 27 августа 1883 г. ?Оказалось, что совсем немного. Дворник Прохоров, которому надлежало дежурить на дворовых воротах и запереть их в 21. 00, отмечал именины другого дворника, по фамилии Мейкулло. Последнему, в свою очередь, полагалось дежурить в подъезде. Дворники честно сознались, что «были выпивши». Их празднество продолжалось до двух часов ночи и если Мейкулло нашел в себе силы пусть и с опозданием, закрыть все же подъезд (где-то около 23. 00), то Прохоров так и не мог вспомнить, чтобы в тот вечер или ночью выходил запирать ворота. С одной стороны пьянство дворников лишило полицию возможности получить точную информацию о перемещениях Мироновича. Но с другой стороны, оно давало основание считать, что преступник вовсе неслучайно выбрал время для своего нападения, а нарочно подгадал его таким образом, чтобы избежать опасности быть замеченным дворниками. Одна из опрошенных, некая Устинья Егорова, дала показания о шарабане, в первом часу ночи останавливавшемся подле дома номер 57. Следствие полагало, что именно на этом извозчике покинул место преступления никем не замеченный Иван Миронович. Примерно в середине сентября полиции удалось найти еще одного человека, который видел в ночь убийства Сарры Беккер шарабан возле дома N 57 по Невскому проспекту. Им оказался плотник Константинов из соседнего дома. Что представлял из себя Миронович к моменту, когда его фамилия сделалсь известна из газет сначала всей столице, а через несколько месяцев - и всей необъятной Российской Империи? Бывший военнослужащий, оставивший армию в чине подполковника, он поступил на службу в столичную полицию в 1859 г. и состоял в штате вплоть до 1871 г. Немалый срок, принимая во внимание, что эти двенадцать лет пришлись на время серьезного реформирования правоохранительной системы Империи в целом и ее полиции в частности. Миронович никогда не бедствовал и, очевидно, принадлежал к когорте тех людей, про которых в те времена говорили, что они умеют «обделывать делишки». Он никогда не отказывал в ссуде под проценты и в конце - концов занялся этим промыслом официально, открыв в 1882 г. ссудную контору (как тогда говорили - «кассу»). Ремесло это почиталось в России малопочтенным, грязным; газетчики, писавшие о Мироновиче немало постарались изобразить его человеком низким и духовно нечистоплотным, мол - де, бывший полицейский - стало быть, мздоимец; процентщик - стало быть, грабитель! Делались намеки на его прегрешения по прежней полицейской службе, но объективности ради следует признать, что тщательная прокурорская проверка никаких грехов за Мироновичем не обнаружила. Зато весьма богатую пищу для разного рода инсинуаций и «газетных расследований» дала личная жизнь обвиняемого. После многолетнего брака с официальной женой, он ушел от нее и зажил отдельным домом с любовницей, младшей его почти на 16 лет. От нее он имел пятерых детей. Причем своей привычке иметь случайных любовниц «на стороне» Миронович не изменил и продолжал время от времени «загуливать». В конце - концов, он оставил и ее, и перешел к другой сожительнице, еще более молодой. Такого рода информация придавала, безусловно, известную перчинку как самому уголовному делу, так и образу обвиняемого. Газеты, регулярно оповещавшие читателей о ходе расследования, вылепили на редкость отталкивающий образ Мироновича: педофил, нераскаявшийся убийца ребенка, живоглот - процентщик, знающий не понаслышке о методах ведения полицейского расследования и потому особо изощренный в своих попытках запутать полицию. Причем, такая односторонняя подача информации, хотя и разжигала любопытство, но очевидно грешила против истины. Достаточно сказать, что никто из прежних и нынешних любовниц Мироновича слова плохого о нем не сказали; все они были довольны его обходительностью и нескаредностью. Даже оставленная им жена признавала, что все время получала от Мироновича вполне достаточный «пенсион» и подарки детям. Обвинение И. И. Мироновича полностью строилось на косвенных уликах. Следствие исходило из того, что он был неравнодушен к женщинам вообще и к Сарре Беккер в частности. Он неоднократно заискивал перед ней, ласкался, всячески пытался расположить девочку к себе. Сарра же его ненавидила, о чем делилась с подругами и соседками. Следственная версия сводилась к тому, что И. И. Миронович, пользуясь отсутствием в городе отца Сарры, решил изнасиловать девочку в ночь на 28 августа. Для этого он сделал вид, будто покинул контору, но вскоре возвратился назад и принялся дожидаться появления Сарры. Подготавливая изнасилование, Миронович переставил мебель в задней комнате таким образом, чтобы с одной стороны у него получилось широкое и удобное ложе, а с другой - оказался закрыт вход в ватерклозет. Такой перестановкой он отсекал возможные пути отхода жертвы; девочка, входя в комнату, попадала в своего рода мышеловку, из которой существовал только один выход, без труда контролируемый преступником. В силу неких физиологических причин, а возможно из-за сопротивления жертвы, Миронович не смог изнасиловать девочку, в ярости принялся ее душить, а затем нанес несколько жестоких ударов по голове, оказавшихся фатальными. Дабы скрыть сам факт сексуального посягательства, Миронович решил инсценировать грабеж, разбросав по полу векселя и квитанции своих клиентов и создав видимость своего отсутствия на месте преступления. Не разбивая стекла витрины, он открыл ее ключом, забрал (а скорее всего даже и не забрал, а только заявил наутро о пропаже) малоценные закладные вещи, ценные же все оставил и, уходя, аккуратно загасил керосиновую лампу. Обвинение считало, что посторонний человек никогда бы не стал тушить керосиновую лампу и тратить время на поиски ключей от стеклянной витрины, а просто разбил бы стекло и забрал все предметы, выложенные там. Таковой виделась обвинению последовательность действий злоумышленника на месте преступления. Именно к этой фабуле сводилась общая канва обвинительного заключения, которое начали готовить уже в сентябре 1883 г. Следует признать, что официальная версия выглядела в своем первозданном виде весьма добротно. Прокуратура подошла к расследованию в высшей степени ответственно: были опрошены все жители окрестных кварталов, подверглись самой взыскательной проверке заявления всех лиц, свидетельствовавших об alibi обвиняемого. Чтобы доказать возможность Мироновича совершить убийство, а потом успеть к вечернему чаю дома, были вызваны начальники дистанций конной железной дороги, которые официально засвидетельствовали график и маршруты следования экипажей вечером 27 августа. Правда, никто из возчиков «конки» так и не вспомнил среди пассажиров никого похожего на Ивана Мироновича. Вместе с тем, некоторые другие свидетельства не вызвали интереса следствия. А жаль, ибо они могли существенно повлиять на оценку как личности обвиняемого, так и событий последнего вечера жизни Сарры Беккер. Прежде всего, версию о приставаниях к девочки Мироновича не поддержала самая близкая, пожалуй, из всех жильцов дома N 57 Сарре женщина - Чеснова. На допросе в прокуратуре она заявила, что никогда не слышала от Сарры - всегда делившейся с нею всеми своими девичьими переживаниями - жалоб на приставания хозяина ссудной кассы. Конечно, показания Ильи Беккера, заявившего о том, что Миронович взасос целовал его дочь, оставались неопровергнутыми но тот факт, что отец, увидев это, не вмешался и не остановил растлителя, невольно должен был навести следователей на подозрение о его собственной неблаговидной роли в этой истории. Уж не способствовал ли сам отец тому, чтобы превратить дочь в наложницу хозяина?

Кроме того, очень странными выглядели заявления некоторых свидетелей о том, будто Миронович ревновал Сарру Беккер ко всем и каждому. Даже пожилой скорняк Лихачев посчитал нужным это сказать. Такого рода утверждения выглядели, вроде бы логично, но при этом невозможно было объяснить, почему этот ревнивец позволял Сарре запираться на ночь в кассе со сравнительно молодыми и видными из себя дворниками? Когда же девочка заявила, что те пристают к ней во время ночных дежурств и попросила отказать дворникам в работе, Миронович пошел на это с явным неудовольствием. Следовало признать, что такое поведение Мироновича явно разрушает образ «слепого ревнивца Отелло». Но самый главный недочет в работе следствия заключался даже не в том, что оно проигнорировало логические неувязки в показаниях различных свидетелей. В принципе, при допросе большого числа людей сделать это почти никогда не удается. И прокурор судебной Палаты Муравьев, курировавший следствие, и его заместители, непосредственно занимавшиеся расследованием, не захотели принять во внимание в высшей степени интересное заявление свидетеля Ипатова, служащего в конторе домовладельца, квартировавшего как раз над конторой Мироновича. Свидетель, возвращаясь из бани «в исходе десятого часа вечера» 27 августа (так определено время в протоколе его допроса), прошел мимо Сарры и незнакомой ему женщины среднего роста, одетую в черные платок и платье; девочка и женщина сидели на лестнице, прямо на ступенях. Ипатов, вспомнив, что остался без папирос, отправился через какое - то время в мелочную лавку. Выходя из квартиры он опять увидел Сарру Беккер сидящей с незнакомой женщиной «еврейского типа», той же самой, которую он уже видел. Сарра о чем - то оживленно беседовала с незнакомкой. Выходя на улицу, Ипатов был вынужден пройти мимо сидевших; возвращаясь через пять минут, он в третий раз столкнулся с ними и сделал замечание Сарре, поскольку сидевшие расположились прямо на дороге и мешали проходу. Девочка раздраженно ответила ему: «А Вам что за дело, разве я обязана Вам отчет давать?». Описывая собеседницу Сарры Ипатов сказал, что та была среднего роста, худая, похожей на девочку. Показание Ипатова следовало признать особенно ценно тем, что этот свидетель был тем человеком, который последним видел Сарру Беккер живой. Задача любого квалифицированного расследования состоит как раз в том, чтобы выявить таких свидетелей и со всей возможной точностью проверить их заявления - это аксиома сыска. В деле же Мироновича полиция и прокуратура до такой степени увлеклись одной - единственной версией, что о показаниях Ипатова как будто бы все забыли; вопросы о черноволосой собеседнице Сарры другим свидетелям по делу даже и не задавались. Любопытно то, что информация о странной знакомой Сарры Беккер все равно получила неожиданное подтверждение. Дворник Прохоров рассказал о том, как стал свидетелем любопытной сцены: проезжавшая на извозчике со стороны Знаменской площади женщина жестом подозвала стоявшую на тротуаре Сарру Беккер, поговорила с ней около двух минут, а потом поехала дальше, в сторону Аничкова моста. Это наблюдение также относилось к вечеру 27 августа, хотя и было более ранним, чем эпизод, описанный Ипатовым. Следствию непременно следовало поинтересоваться не идет ли в обоих случаях речь об одной и той же женщине и приложить все силы к тому, чтобы розыскать ее. Но никто этим не озаботился. В том, что власти сразу же отдали предпочтение одной версии и отказались от тщательного изучения прочих кроется, безусловно, очень серьезный профессиональный просчет прокуратуры. В таком примерно состоянии находилось расследование в конце сентября 1883 г. Иван Миронович сидел в тюрьме и, следует признать, что у него практически не было шансов оттуда выйти. Механизм правосудия работал неутомимо и неумолимо, и в конце - концов перемолол бы он немолодого ростовщика, загнал бы его в каторгу и похоронил там… И не вышло бы «дело Мироновича» из ряда многих прочих современных ему отвратительных, но банальных уголовных расследований, и не осталось бы оно в истории отечественной криминалистики, и не прославило бы фамилии своих участников, и не привлекло бы сейчас нашего внимания если бы……Если бы 29 сентября 1883 года в 3 часа пополудни к приставу 3 - го участка Московской части Петербурга Иордану не явилась неизвестная женщина и не заявила о том, что именно ею 27 августа была забита насмерть Сарра Беккер. «В этом обвиняют какого - то Нарановича, но это моих рук дело», - заявила с порога пораженному полицейскому худенькая черноволосая незнакомка. Ею оказалась та самая женщина «еврейского типа», которая по показаниям Ипатова, разговаривала с Саррой Беккер на лестничной площадке вечером 27 августа. Это было очень интересное заявление; Иордан, посадив женщину под замок, написал подробный рапорт обо всем услышанном. В этом документе полицейский отметил один любопытный момент, сразу же смутивший его: заявительница назвала Мироновича Нарановичем. Иордану показалась такая оговорка очень странной: в конце сентября уже весь Петербург знал фамилию Мироновича. В том, что заявительница исказила фамилию обвиняемого чувствовалась какая - то ненатуральность, игра, подделка. Конечно, пристав Иордан не мог иметь определенных суждений по этому поводу, но будучи ответственным и опытным полицейским посчитал необходимым в своем рапорте отметить эту странность поведения женщины. Явившаяся к приставу Иордану женщина недолго хранила инкогнито. Уже 1 октября она подробно рассказала и о себе, и об обстоятельствах подготовки и совершения преступления. Екатерина Николаевна Семенова, дочь дворянина Новоторжского уезда Тверской губернии, осужденного к высылке в архангельскую губернию за подлог векселей, была отдана матерью на воспитание генеральше Софье Корсаковой. Екатерина готовилась стать народной учительницей, но такого рода работа ее совсем не прельщала. Кроме того, уже в 17 лет попала в больницу из - за «расстройства умственных способностей». После выздоровления, она перебралась в Петербург, где в течение сравнительно короткого промежутка времени сменила множество мест: Семенова была и гувернанткой, и бонной при детях, и сестрой милосердия, и пр. Из - за неуживчивости характера, она не задерживалась на этих местах. В 1879 - 83 гг. она вступала в интимные отношения с несколькими мужчинами, следствием чего явились беременность и последующий выкидыш плода. В мае 1883 г. в ресторане Палкина она познакомилась с Михаилом Михайловичем Безаком, семейным человеком, бывшим в тот момент сотрудником С. - Петербургской полиции (через два месяца он был выведен за штат). Страстно влюбленная в Михаила Безака, человека, по сути оказавшегося при ней в роли альфонса, она панически боялась его потерять. Для молодых людей, оказавшихся летом 1883 г. без работы, воровство становится единственным источником денег. Сначала Семенова похитила из комнаты соседа - судебного рассыльного Эйсмонта - фрак, брюки, мундир, два ордера ко взысканию на 4 р. 50 коп. каждый и заложила все это в различных ссудных кассах. Затем, из квартиры своей подруги Павловской она украла золотые часы с цепочкой, которые заложил уже Безак. Эти преступления дают представление как об этической чистоте этих людей, так и об уровне их доходов. Примитивно задуманные и топорно исполненные кражи довольно быстро были раскрыты; менее чем за три месяца Семенова четырежды задерживалась полицией и лишь незначительность причиненного воровством ущерба спасла ее от тюрьмы. Зарабатываемых мелкими хищениями денег едва хватало на соместное проживание; кроме того, Семенова ясно понимала, что очередное задержание вполне может закончиться тюремным сроком и тогда любовник будет потерян безвозвратно. Чтобы разрешить разом финансвые затруднения и приковать к себе любовника кровавой тайной, Семенова решает совершить крупное ограбление с убийством. Безак поначалу поднял ее на смех, но увидя нешуточную решимость любовницы, без особых колебаний согласился с ее планами. Был куплен массивный болт, как орудие предпологаемого убийства, и Семенова начала выбор жертвы. Она являлась к миллионеру и филантропу Яхонтову с просьбой оказать материальное вспоможение, затем обратилась с той же просьбой к известному банкиру Брайеру; примериваясь к возможным жертвам, она проверяла свою внутреннюю готовность «пойти на кровь». В конце - концов, она пришла к выводу, что болт не годится для такой серьезной задачи и ему на замену в магазине Сан - Галли была приобретена весовая гиря. Последовала прогулка Семеновой и Безака в Таврический сад; там на одной из скамеек женщина потренировалась в нанесении ударов гирей. Весь день 27 августа Семенова металась по ломбардам, высматривая потенциальную жертву. И вот подвернулась удача - девочка - сторож, запиравшая кассу на ночь. Девочка - еврейка, Семенова же похожа то ли на еврейку, то ли на армянку, но никак не на русскую и, может быть, именно чувство кровной солидарности побудило девочку пренебречь всякой осторожностью. Она согласилась принять залог в неурочное время, в отсутствии хозяина и впустила Семенову в кассу. За три рубля она приняла в залог часы, полученные Семеновой от Безака, специально для придания убедительности ее роли. Здесь же, на самом пороге кассы, Семенова мгновенно приняла решение напасть на девочку. Для этого она попросила Сарру принести стакан воды; девочка пошла на кухню, а Семенова тем временем извлекла из сумочки гирьку. Протокол допроса от 1 октября 1883 г. так передает слова Семеновой о происшедшем далее: «…когда та, поставив лампочку на плите в кухне, вынесла ей в коридор стакан воды, она (т. е. Семенова) нанесла ей в том же коридоре несколько ударов гирею по голове, отчего Сарра упала на пол, обливаясь кровью и неистово крича о помощи. Оттащив немного в сторону лежавшую на полу Сарру, она нанесла ей еще несколько ударов гирею по голове, а потом отнесла ее в маленькую комнату налево из кухни, и, положив на кресле, налегла на нее своим телом и зажала ей рот платком. Во время борьбы Сарра укусила ей указательный палец правой руки». Показания нового персонажа перевернули все дело. Миронович немедленно был освобожден из Дома предварительного заключения и 6 октября под стражу был взят Михаил Безак. Его роль подстрекателя и соучастника представлялось очевидной. И с такой же очевидностью становится понятна полная неспособность следствия самостоятельно раскрыть это преступление. Никаких выходов на Семенову и Безака вплоть до 29 сентября не существовало; не явись убийца с повинной, Миронович остался бы обвиняемым до самого суда. Обратила на себя внимание прессы и очевидная халатность следствия, утратившего важное вещественное доказательство - волосы убийцы, зажатые в руке агонизировавшей Саррой. Поскольку Миронович был сед, а Семенова черноволоса, то простым сличением их волос с обнаруженными на месте преступления можно было бы значительно продвинуть следствие. Теперь же об этом оставалось говорить только в сослогательном наклонении. В газетах обсуждались факты неприкрытого давления следственных чинов на обвиняемого. В контексте признания Семеновой и ставшей очевидной невиновности Мироновича они приобрели особенно отталкивающий характер. Раздражение следственных чинов справедливой критикой прессы сделалось таковым, что в начале октября 1883 г. последовало распоряжение прокурора судебной палаты Муравьева ограничить возможности журналистов знакомиться с ходом дела «в интересах следствия». Дальнейшие допросы Семеновой пролили свет на множество необъясненных прежде обстоятельств убийства. Так, например, было известно, что Сарра не расставалась с маленьким детским портмоне; вещицу эту, однако, так и не удалось обнаружить. Семенова объяснила почему забрала эту безделицу. Перед самым убийством она дала Сарре рецепт капель от насморка и девочка спрятала его в портмоне. После убийства, когда Семенова вынимала ключи, из платья погибшей выпало это портмоне. Преступница, вспомнив, что там лежит ее рецепт, захватила портмоне с собой, а потом бросила его в Неву. В Малую Неву у Тучкова моста была брошена и гиря, сделавшаяся орудием преступления. Рассказала Семенова и о краже с витрины. Следствие в свое время очень скептически отнеслось к заявлению Мироновича о пропаже части заложенных вещей; прокурор Муравьев исходил из того, что подозреваемый, рассказывая о хищении, лишь сбивает следствие с толку. Больно нелепым оно выглядело; принимая же во внимание сообщение Ильи Беккера о дефекте замка, хищение это можно было считать, что почти невозможным. Семенова же объяснила происшедшее просто и логично: не зная, что ключ от витрины висит в связке прочих ключей на особом гвоздике на задней стенке шкафа, она не смогла открыть замок; стекло же разбивать не стала, опасаясь шума. Потому, отжав вверх край крышки, она просунула внутрь витрины руку и в радиусе 4, 5 вершков - дальше не могла дотянуться! - собрала с лотка все, что смогла. Семенова перечислила эти вещи: 2 - е мужских и 2 - е женских часов, медальон, брошка, ложка, портсигар, портмоне для серебряных монет, 2 - е коробочки маленьких запонок для рубах. Из кассы убийца забрала всего 50 рублей наличными - больше там не было. Конечно, выручка оказалась ничтожной для преступления, с которым связывались самые серьезные планы на будущее. Семенова с места убийства бежала в гостиницу Финляндского вокзала, там ее дожидался Безак. Оттуда они сразу же перебрались в гостиницу Кейзера на Васильевском острове. При переезде через Тучков мост Семенова бросила в воду орудие убийства, запачканные кровью Сарры манжеты и взятый из кассы Мироновича вексель. На следующее утро сообщники разбежались в разные стороны, причем Безак взял с собой для сбыта вещи с места преступления. Семеновой он оставил лишь 5 рублей и золотые дамские часики, одни из двух, взятых ею из стеклянной витрины. Семенова переехала в деревню Озеры, где остановилась у крестьянина Макисма Николаева, а Безак отправился в Гельсингфорс (нынешний Хельсинки). Вскоре Семенова убедилась, что ее права на любовника не только не упрочены преступлением, а напротив, безвозвратно потеряны; когда она поняла, что Безак от нее прячется и не намеревается продолжать прежнюю связь, она явилась с повинной, сдала правосудию саму себя и своего вдохновителя. Следственная власть самым тщательным образом начала исследовать новые показания. Уж больно необычен был преступник! уж больно скандальное преступление совершено им! В действиях полицейских чиновников видна боязнь самооговора и даже робость перед столь странным преступником. Безак, застигнутый врасплох неожиданным для него арестом, категорически отказался подтвердить показания любовницы. Все, сказанное ею, он назвал «клеветой», а причину оговора объяснил неугомонной ревностью Семеновой и ее желанием отомстить ему - Михаилу Безаку - за то, что он прервал их отношения. Происхождения вещей, врученных ему Семеновой для сбыта в Финляндии он, якобы, не знал и полагал, что они принадлежали родной сестре сожительницы.

Был проведен осмотр скамеек Таврического сада. В указанном Семеновой месте была действительно найдена скамейка как будто бы со следами двух ударов тупым металлическим предметом и плохо читаемой надписью рядом, сделанной карандашом: «21 авг». (число «21» можно было прочесть как «27»). Подверглись тщательному допросу работники гостиниц, в которых останавливались преступники, продавцы магазинов и старьевщики - все те люди, которые в той или иной форме, прямо или косвенно, упоминались в показаниях Семеновой. Следов крови ни на одежде, ни на вещах Cеменовой никто из них не видел. Напомним, что сама Семенова утверждала, будто бы ее летнее пальто и пристегивающиеся манжеты были испачканы кровью Сарры Беккер. В этом, как считало следствие, показания Семеновой рождали серьезные сомнения в правдивости. Впрочем, ее все же удалось однозначно связать с кассой Мироновича: розысканные полицией свидетели Нехамов и Менкин, через руки которых прошли золотые дамские часики, проданные Семеновой, опознали по описанию эти часы в числе пропавших с места преступления. Это опознание устраняло всякие сомнения в том, что вечером 27 августа 1883 г. Екатерина Семенова действительно была на месте убийства Сарры Беккер, но вот ОНА ЛИ совершила убийство? Несмотря на признание заявительницы, следствие не считало ответ на этот вопрос очевидным. Саму Семенову отправили в больницу для душевнобольных на судебно - психиатрическую экспертизу, проведение которой было поручено доктору Дмитриеву. Последовали запросы во все больницы города в целях возможно более полного восстановления картины заболевания Семеновой, если таковое будет констатировано. Результаты этих запросов оказались довольно любопытны: так, удалось установить, что с 11 марта по 8 мая 1878 г. Семенова находилась в больнице Св. Николая Чудотворца, куда поступила с «резкими признаками мрачного умопомешательства». Оттуда ее перевели в Петропавловскую больницу, где она пробыла до 28 июля 1878 г. и была отпущена лишь по просьбе матери с записью в истории болезни: «выпущена не вполне здоровой». Т. о. , общий срок пребывания Семеновой в двух психиатрических лечебницах превысил 4 месяца. В следующем - 1879 г. - Семенова дважды (4 - 9 июля, 28 августа - 29 сентября) лечилась в Калинкинской больнице от сифилиса. В третий раз - 15 ноября - 2 декабря 1880 г. - она лечила в этой же больнице «бородавки на половых частях». Кроме того, Семенова лечилась от тифа в Александровской больнице (3 октября - 26 ноября 1879 г. ) и параметрита, явившегося следствием выкидыша, в Мариинской больнице (13 февраля - 7 апреля 1881 г. ). Помимо этого, частный врач Александро - Невской части Диатроптов сделал заявление полиции о том, что 29 мая 1883 г. его приглашали к Семеновой при ее попытке покончить жизнь самоубийством. Резких признаков отравления он тогда не нашел, но заподозрил наличие психического отклонения. По его настоянию Семенову доставили 30 мая 1883 г. в Рождественскую больницу, но в тот же день за ней явился Безак и забрал ее оттуда. Очень любопытные характеристики дали Семеновой ее прежние товарищи и подруги. «Прежние» потому, что к моменту ее ареста в Петербурге не осталось практически никого, кто мог бы найти для этой женщины хоть одно доброе слово. Практически все ее соседи и подруги сообщили полиции о случаях воровства Семеновой сколь - нибудь ценных вещей; даже за пять дней до явки в полицию с повинной она умудрилась стащить у своей подруги Погожевой золотые часики. Из - за этих постоянных случаев воровства, наводящих на подозрение о развивавшейся у нее клептомании, Семенова четырежды попадала в полицию. Самих краж было больше, просто не все подруги из чувства жалости или брезгливости доносили на воровку. Помимо склонности к воровству все, знавшие Семенову, отмечали ее удивительную, почти неуправляемую, тягу к вранью. Склонность к мифотворчеству имела характер анекдотический, гротескный; фантазии Семеновой не шли далее любовника - купца - миллионера, либо любовника - графа - вдовца, но при этом оживлялись массой совершенно несообразующихся со здравым смыслом вариаций. Сама Семенова вздорности своих рассказов не замечала; так, однажды она поведала своему знакомому Немирову о том, что отец ее - индийский раджа, а когда Немиров в ответ на это рассмеялся, она чрезвычайно оскорбилась. Пока проводилась вся эта мелкая и рутинная полицейская работа, Безак имел возможность читать следственное производство; по закону все подсудимые обязаны до суда с ним ознакомиться. 4 января 1884 года он делает заявление, в котором излагает новую версию убийства Сарры Беккер. По его словам, Семенова не убивала девочку; расставшись с Саррой на лестничной площадке, она стала спускаться к выходу из подъезда, но услышав шум борьбы за дверями кассы, вернулась назад. У двери она столкнулась с неизвестным ей на тот момент мужчиной, который купил молчание невольной свидетельницы ценными вещами и обещанием платить в будущем. Лишь позднее она узнала в незнакомом мужчине Мироновича. Версия Безака, при всей своей неожиданности, имела невероятный успех. Она объясняла целый ряд неувязок, вскрытых к тому моменту следователями в показаниях Семеновой. Например, она утверждала, что купила в магазине акционерного общества «Сан - Галли» одну гимнастическую гирю; проверка же показала, что в течение всего лета 1883 г. такие гири продавались ТОЛЬКО ПАРАМИ. Семенова заявляла, что нанесла первый, наиболее сильный удар у самой входной двери в кассу. Но ни при первичном - в августе 1883 г. - ни при повторном - в октябре 1883 г. - осмотре места происшествия следов крови в указанном месте так и не обнаружили. Семенова путалась с определением количества ударов, нанесенных Сарре. То она утверждала, что ударила девочку один раз, то потом меняла показания и говорила о пяти ударах. Оставался невыясненным вопрос о том, кто же переставил мебель. Миронович не признавал факт перестановки стульев и кресел в маленькой комнатке; Семенова тоже утверждала, что ничего не меняла в их расстановке. Даже с орудием убийства не все было так просто, как хотелось бы следствию. Ряд врачей выразили сомнение в том, что удары действительно были нанесены гимнастической гирькой; более вероятным орудием убийства им представлялся обрезок газовой трубы с острым краем, который был обнаружен на кухне. Словом, предположения о самооговоре обвиняемой, прежде никем не формулируемые, но уже витавшие в воздухе, получили в заявлении Безака неожиданное подтверждение. Очень скоро, 15 января 1884 года, Михаил Безак был освобожден из - под стражи. Ведь если не было планомерной подготовки убийства с его участием, то и обвинение в недонесении теряет всякий смысл! И уже 25 января находившаяся в больнице Семенова присылает следователю свой отказ от сознания. Ее новые показания теперь полностью согласовывались с заявлением Безака: она услышала шум борьбы за дверью, вернулась назад, после чего появился мужчина, предложивший ей за молчание деньги и ценные вещи, которые тут же вытащил из витрины и отдал ей; также он обещал ей полное пожизненное обеспечение, если она согласится взять на себя в будущем роль убийцы. Ее явка с повинной 29 сентября 1883 года была всего лишь выполнением своей части договора…Так в конце января 1884 г. следствие неожиданно возвращается к Ивану Мироновичу. Нельзя не отметить оригинальность того, как это было проделано. Чтобы реанимировать подзабытый уже к тому времени тезис о неудачной попытке изнасилования, умные головы недрах столичной прокуратуры решили подправить судебных медиков, подготовивших заключение о смерти Сарры Беккер. На свет родилась совершенно ни на что не похожая записка, в которой врачам, делавшим вскрытие тела погибшей, указывалось на то, что они при подготовке своего заключения… пропустили частицу «не» перед словосочетанием «исключается попытка к изнасилованию». Другими словами, врачам просто предложили изменить свое заключение на прямо противоположное. К чести судебных медиков следует сказать, что ни один из четверых на подлог не пошел; все они с возмущением отвергли недостойные маневры прокуратуры и предали гласности случившееся. Благдаря их принципиальной позиции обвинению не удалось исказить результатов вскрытия, а злосчастная записка помощника прокурора была оглашена на суде и получила достойную оценку. Но хотя на Ивана Миронович снова не удалось «повесить» обвинение в попытке изнасилования, его вновь заключили под стражу и уголовное дело из скандального превращается в по - настоящему сенсационное. Начиная с февраля 1884 г. начинают всплывать одна за одной доселе скрытые подробности. Так, обратило на себя внимание следующее странное совпадение: заключенного под стражу 4 сентября 1883 г. Мироновича вез в тюрьму некто Боневич. Этот полицейский являлся старым знакомым ростовщика и имел с ним вполне свойские отношения. Они обсуждали показания Ипатова, в которых упоминалась женщина «еврейского типа». Миронович тогда, якобы, сказал своему другу - конвоиру:«Ищите, я награжу по-царски». Семенова, имевшая четыре привода в полицию за кражи, проходила по делам у четырех сыскных агентов, работавших в разных районах города. В феврале 1884 г. стало известно, что четверо в штатском в сопровождении жандарма в сентябре минувшего года обходили дома в деревеньке Озеры, той самой, гда скрывалась Семенова, и кого - то розыскивали. И, видимо, розыскали, потому что уже 9 сентября Семенова возвратилась в Петербург и поселилась в гостинице, а ее вещи из дома в Озерах перевез… все тот же Боневич! Дальше - больше. Достоверно устанавливается, что Семенова где - то между 9 и 28 сентября появлялась на месте убийства Сарры Беккер - в опечатанной полицией ссудной кассе Мироновича. Следственные власти начинают склоняться к мысли, что мелкую воровку Семенову шантажом и подкупом принудили играть роль убийцы и вплоть до 28 сентября 1883 г. ее методично «натаскивали» по «легенде». Людьми, организовавшими такое давление на Семенову и профессионально подготовившими ее к даче показаний в полиции, могли быть только сами сотрудники полиции, хорошо знакомые с мельчайшими нюансами данного дела. Принимая во внимание то, что и сам Миронович в прошлом являлся полицейским, предположение о наличии его пособников внутри следствия представлялось весьма допустимым. В этом случае утеря важного вещдока - волос, зажатых рукою Сарры - представлялось уже совсем неслучайным, а неоднократное разглашение тайны следствия через газеты приобретало оттенок умышленного воздействия на принятие решений прокурором. После освобождения из - под стражи в октябре 1883 г. , Миронович не раз встречался с Боневичем, передавал ему различные вещи. Последний в своих официальных показаниях следствию, заинтересовавшимся характером его отношений с подозреваемым, даже не скрывал, что получил от Мироновича пальто, шубку и платье, хотя и утверждал, что платил за них деньги. Кстати, после официального допроса прокурором судебной Палаты Боневич поспешил вернуть Мироновичу все упомянутые вещи. Как бы там ни было, Миронович опять сделался подозреваемым «номер один», а Боневич был «оставлен в подозрении в сговоре». Но следственная интрига этим отнюдь не исчерпала себя. Очень скоро, 15 февраля 1884 г. Семенова сделала новое заявление следователю, в котором полностью возвратилась к своим показаниям от 1 октября 1883 г. Столь странный зигзаг в своем поведении она объяснила просто: мол - де, не считает допустимым, чтобы подозрение, построенное на ее словах падало на невиновного. Следствие замирает, точно на перепутье. Данные и против Мироновича, и против Семеновой одинаково убедительны и в равной степени косвенны. Новая информация, которой обогилось следственное представлялось хотя и любопытной, но вторичной. Кажется, что ничего нового с персонажами этой драмы произойти уже не могло. Но 18 апреля 1884 г. , после ознакомления с делом, Семенова вновь отказалась от своих первоначальных показаний. Теперь уже всем стало ясно, что следственные власти идут на поводу у сумасбродной и неуравновешенной женщины; отзывы о «деле Мироновича» в газетах наполнились нескрываемым сарказмом и едкой иронией. Завершенная весной психиатрическая экспертиза только подлила масла в огонь: образ Семеновой, как описал его доктор Дмитриев, получился на редкость малосимпатичен. Экспертиза отметила несомненную лживость этой женщины, любовь к притворству в любом виде, истеричность. Следует напомнить, что в тот момент психиатрическая наука только формировалась, многих современных категорий в то время еще просто не существовало. Так, например, понятие о болезни, соответствующей нынешней «шизофрении» появилось только в 1896 г. (а само это слово еще позже - в 1911 г. ) По приведенной в заключении экспертизы характеристике черт личности, можно предположить, что Семенова была шизоидным психопатом, хотя такого вывода врачи не сделали и сделать в то время просто не могли. Была отмечена эмоциональная холодность обследуемой и ее хорошая память. Она была и все время оставалась вменяема, в момент совершения преступления находилась в здравом уме и рассудке, была способна отдавать отчет в своих действиях и контролировать их, а такой вывод делал Семенову подсудной. На последних официальных допросах 11 и 23 мая 1884 г. Семенова еще раз твердо отказалась от своего повинного заявления и всех признаний, сделанных осенью предыдущего года. Окончательная версия событий, в ее изложении, выглядела теперь следующим образом: убийство Сарры Беккер на самом деле было совершено Мироновичем; Семенова, ставшая невольной свидетельницей преступления, получила от него за свое молчание деньги и некоторые ценные вещи, которые в дальнейшем передала Безаку, не объясняя их происхождение. В обвинительном заключении, поступившем в суд, Миронович обвинялся в покушении на изнасилование и убийстве, Семенова - в недонесении об убийстве и сокрытии улик, Безак - в недонесении. Санкт-Петербургский окружной суд слушал дело с 27 ноября по 3 декабря 1884 г. Вел процесс Председетель столичного суда А. М. Кузьминский, обвинение поддерживал товарищ прокурора И. Ф. Дыновский, истцом от имени отца девочки был присяжный поверенный Н. М. Соколовский. Обвиняемых защищали: И. И. Мироновича - В. Ф. Леонтьев и Н. П. Карабчевский, Семенову - С. П. Марголин, М. М. Безака - Л. А. Базунов. Для обоснования возможности сексуального посягательства на Сарру Беккер, обвинение привлекло известного хирурга, читавшего курс судебной медицины в Военно-Медицинской академии и Университете, профессора И. М. Сорокина. Кроме него, в качестве эксперта был заявлен и доктор Горский, производивший анатомирование Беккер. Для решения вопроса о психическом состоянии Семеновой были приглашены в качестве экспертов профессор психиатрии Военно - Медицинской академии В. Ф. Леонтьев, профессора Петербургского Университета Балинский и Чечот, продолжительное время наблюдавшие подсудимую. Впервые в истории российского судопроизводства на процесс приглашались столь внушительные силы медицинских экспертов. Причем их участие должно было стать - и стало! - отнюдь не формальным комментированием собственных заключений, а полемичным и порой бескомпромиссным столкновением с противной стороной. Вообще, выступления врачей на процессе по делу Мироновича, явились, пожалуй, самым живописным и, вместе с тем скандальным, эпизодом этого суда. Профессор Сорокин живописал убийство Сарры Беккер подробно и красочно. Для наглядной демонстрации манипуляций преступника эксперт потребовал доставить в зал судебных заседаний кресло, в котором было найдено тело девочки. Все столичные газеты, журналисты которых присутствовали на процессе, поместили очерки с описаниями того, как профессор, подобно хорошему актеру, ведущему мастер-класс, в призрачном свете свечей двигал кресло, манипулировал воображаемым телом, раздвигал ему ноги, демонстрировал, как наваливался сверху насильник и пр. Обстановка вечернего заседания, полумрак, тишина зала, зачарованно внимающего эксперту, открывающему, казалось, истину в последней инстанции - все это потрясло, видимо, многих. Версия проф. Сорокина, сводившаяся к тому, что девочку сначала душили, чтобы сломить сопротивление, а лишь потом - уже в бессознательном состоянии - ударили по голове, дабы создать видимость внезапного нападения неизвестного ей лица, мало у кого вызвала сомнения. Профессор считал, что восстановленная им картина преступления изобличает попытку изнасилования. «Я не знаю ни одного случая в судебно-медицинской хронике, когда бы убийца-грабитель прибегал к тем приемам и способам покончить с жизнью своей жертвы, как в данном случае», - высокопарно заявил он. Любопытно, что в самом начале своего выступления Сорокин простодушно признался: «Хочу оговориться: моя экспертиза - лишь гипотеза». И буквально еще через минуту добавил убийственную фразу: «… исследование трупа произведено слишком поверхностно и потому экспертиза лишена возможности с полной достоверностью констатировать весь акт преступления». Если вдуматься в эти слова, то становится понятно, что Сорокин по сути в самом начале выступления признал невозможность вынесения экспертного заключения на основании имевшихся в его распоряжении материалов и тем самым дезавуировал все, сказанное в последующем. Суду следовало тут же остановить велеричивого болтуна (иначе этого эксперта и назвать трудно!) и не позволять ему устраивать театрализованные представления с использованием кресла. Подобное поведение эксперта вызвало негодование присутствовавших в зале суда юристов, уловивших (в отличие от журналистов и простых посетителей) ничтожность заявленных Сорокиным выводов. Карабчевский в своем выступлении справедливо указал на то, что преступление не могло совершаться насильником и не протекало так, как его изобразил Сорокин, исходя из довольно простого соображения: пятна крови Сарры на обивке кресла и лежавшем на нем покрывале полнотью совпадали. Если бы кресло действительно служило ареной борьбы Сарры Беккер с Мироновичем, чехол, наброшенный на кресло, неизбежно бы сместился и смялся. Но поскольку этого нет, то налицо полное соответствие картине убийства, воссозданной при допросе Семеновой в октябре 1883 г. (т. е. нападение началось с удара гимнастической гирей в прихожей и только потом последовал перенос находившейся в бессознательном состоянии девочки в кресло; уже там истекавшая кровью Сарра была задушена платком). Вздорно прозвучали и рассуждения Сорокина о том, что малое количество крови на месте происшествия указывает на то, что Сарру сначала задушили и лишь потом несколько раз ударили по голове. Профессор Сорокин не присутствовал при осмотре ссудной кассы Мироновича во время составления официального протокола осмотра места происшествия и потому не мог делать заключений об обильном, либо напротив - слабом истечении крови из ран. Протокол же вскрытия тела погибшей, составленный доктором Горским не давал исчерпывающего ответа на вопрос о величине кровопотери девочки. В силу этого все логические изыски Сорокина мало чего стоили; если выражаться точнее и строже - он не имел права говорить так, как говорил в суде. Еще забавнее повел себя при перекрестном допросе Горский. Он полностью был солидарен с экспертизой признанного светила - профессора Сорокина, выступившего уже к тому моменту - но совершенно упустил из виду, что экспертиза профессора прямо противоречит его собственному - Горского - заключению. Последний, напомним, констатировал гибель девочки от асфиксии, хотя и признавал один из ударов в правый висок безусловно смертельным. Теперь же Горский отметил попытку удушения Сарры как второстепенное воздействие и посчитал удушение жертвы доведенным до второй степени асфиксии (т. е. непроизвольные дефекация и мочеиспускание). Но сама по себе такая степень не является смертельной. Т. о. Горский впал в очевидное противоречие тому заключению, которое готовили вместе с ним еще три специалиста, осуществлявшие вскрытие тела лично. Причем сам эксперт, видимо, не сразу даже это и заметил, до такой степени поддался магии фамилии Сорокина!Вообще, о том насколько увлекся эксперт Сорокин собственными рассуждениями можно судить по такому эпизоду. В самом конце его допроса защитник Семеновой присяжный поверенный С. П. Марголин поинтересовался, могла ли его подзащитная осуществить убийство «в тех условиях и при той обстановке, какие заключаются в подробном описании Семеновой после признания, что она - убийца»?Надо сразу сказать, что сам по себе вопрос адвоката является провокационным: Сорокин, как эксперт - анатом мог говорить только о результатах исследования тела Сарры Беккер; анализ показаний Семеновой (да еще таких запутанных и неоднократно измененных!) - это была не его компетенция. Строго говоря, эти показания ему даже и не должны были быть известны. Поэтому, отвечая на вопрос Марголина, профессору следовало воздержаться от каких-либо конкретных заявлений. Но Сорокин провокации не почувствовал и безапелляционно заявил: «Твердо убежден в том, что по своим физическим качествам и бессилию, в каком она (т. е. Семенова) находилась в то время, Семенова не годилась в убийцы и не могла совершить преступления даже над таким слабосильным существом, как Сарра Беккер». Совершенно непонятно, что подвигло Сорокина сказать то, что он сказал. В деле не содержалось никаких указаний на истощенность Семеновой или ее выраженную болезненность в момент совершения преступления. Самое интересное состоит в том, что Сорокин никогда не обследовал Семенову, другими словами, профессор взялся оценить состояние здоровья человека даже не взглянув на него… Воистину, имеющий уши - да услышит!Были заслушены на суде и дворники. Они добросовестно признались, что были пьяны, но этот момент обвинение постаралось обратить себе на пользу, мол, нет прямых свидетельств того, что Миронович уходил очень поздно, но возможность уйти незамеченным у него была!Обвинение постаралось доказать, что крови в прихожей не было, а значит, нападение не могло развиваться по так, как это излагала Семенова. Плеяду колоритных дворников дополнили новые свидетели, рассказавшие о том, как со свечой в руках проводили осмотр прихожей Лихачев, Пальцева, Черняк и Балакирев. В тот момент в помещении кассы уже работали полицейские Сакс и Рейзин, но на осмотр со свечкой в руках почему-то отправились случайные посетители - один скорняк, другая - портниха… Защита, выслушав все эти небезынтересные повествования, с большим скепсисом отнеслась к официальной версии о тщательном осмотре прихожей. Врачи - психиатры, вообще, выступили почти в унисон. Семенова однозначно квалифицировалась ими как психопатка. Особенно жесткую характеристику дал этой особе профессор Чечот: «Душевное состояние психопатизма не исключает для лица, одержимого таким состоянием, возможности совершения самого тяжкого преступления. Такой человек при известных условиях способен совершить всякое преступление без малейшего угрызения совести». Профессор Балинский подробно рассмотрел отношения в паре Семенова - Безак. Он предложил адвокатам не аппелировать к любви, как мотиву действий Семеновой. «Какая же это любовь, когда она способна в то же время ради удовлетворения самых грязных, животных инстинктов отдаваться другим?» - обратился к подсудимой Балинский. На вопрос адвоката, как же быть с таким больным? психиатр дал очень интересный ответ: «Свобода приносит ему (больному) безусловный вред. Поставьте психопата в какие угодно благоприятные условия, как материальные, так и нравственные, дайте ему полную свободу - и он вернется на прежний путь лжи, разврата и порока. Все действия психопата основаны вовсе не на непременном желании причинить вред, а на невозможности с его стороны поступить иначе». Какая, однако, отповедь нынешним борцам за гуманизацию системы психиатрического контроля и пенитенциарной системы!Вообще психиатры на процессе по делу Мироновича выступили совсем не в унисон с профессором Сорокиным. Никому из них и в голову не пришло утверждать, будто Семенова не могла быть убийцей Сарры Беккер. На разрешение присяжных заседателей были поставлены в общей сложнности 19 вопросов. Первый из них касался виновности И. И. Мироновича в убийстве С. Беккер; второй - виновности Семеновой в сокрытии этого преступления; ответ на третий вопрос надлежало дать в случае, если на второй присяжные давали отрицательный ответ и третий вопрос касался виновности Семеновой в ложном сознании и сокрытии личности подлинного виновного в убийстве Беккер; четвертый вопрос касался признания умопомрачения Семеновой; пятый - виновности Безака в сокрытии убийства С. Беккер. Остальные 14 вопросов затрагивали различные мелкие эпизоды совместной преступной деятельности Безака и Семеновой и к делу Мироновича непосредственного отношения не имели. Присяжные своим вердиктом признали Мироновича виновным в убийстве Сарры Беккер; по постановлению суда он получил семь лет каторжных работ. Семенова была оправдана на основании признания ее невменяемости в момент совершения преступных деяний. Безак был признан виновным и приговорен к ссылке в Сибирь.

Обстановка судебного процесса, само выставление на суд двух взаимоисключающий обвиняемых - Мироновича и Семеновой - при котором прокурор, каким бы ни был приговор, получал признанного убийцу; тактика размежевания защит, лишь затемнявшая суть разбирательства - все это вызвало массу нареканий со всех сторон. Критике подвергались и обвинение, и защита. Обвинение - за то, что утеряло важные улики, не отыскало орудие преступления, не проследило должным образом судьбу пропавших с места преступления вещей, выставила эксперта, вышедшего за рамки своей компетенции и такта. Защита - за то, что спасая своего подзащитного адвокаты поддерживали обвинения против других обвиняемых, присваивая себе, тем самым, несвойственные функции. Отсутствие согласованной линии защиты, невозможной в принципе при подобной организации процесса, было только на руку обвинению, оставляло обвиняемых без защиты и, по сути, разрушало весь установленный законом механизм судопроизводства. Едва закончился процесс, Миронович заявил в Правительствующий Сенат кассационную жалобу. Сенат передал дело на новое рассмотрение, причем Миронович на этот раз предстал перед судом в одиночестве. Новый процесс по «делу Мироновича» проходил 23 сентября - 2 октября 1885 г. Состав присяжных заседателей был оставлен тем же, что и на первом процессе. Председательствовал на суде Крестьянинов, обвинителем был товарищ прокурора А. М. Бобрищев - Пушкин, адвокатами И. Мироновича были Н. П. Карабчевский (как и на первом процессе) и С. А. Андреевский. Гражданским истцом, защищавшем материальные интересы Ильи Беккера, отца Сарры, выступал князь А. И. Урусов. Величина иска отца Сарры составляла 5 тыс. рублей. Обвинение продолжало придерживаться прежней линии, доказывая, что Миронович пытался изнасиловать свою жертву, но встретил энергичный отпор и результатом завязавшейся борьбы явилось убийство. Впрочем, на втором суде прежде бескомпромиссные заявления обвинения сделались гораздо более сглаженными и смягченными. Защита Мироновича широко прибегала к ссылкам на перекрестные допросы свидетелей, произведенные во время первого слушания. Тогда, будучи приведенными к присяге, многие свидетели говорили об отношениях Мироновича и Сарры Беккер гораздо более осторожно, чем во время предварительного следствия. Это объективно сыграло на руку адвокатам Мироновича. Карабчевский такими словами охарактеризовал происшедшее: «Значительно поблекли и потускнели выводы и соображения, занесенные по тому же предмету (т. е. о домогательствах Мироновича к Сарре) в обвинительный акт. Удивляться этому нечего, т. к. лишь при перекрестном допросе (на первом суде) свидетелям удалось высказаться вполне и начистоту». Да и сами родственники погибшей Сарры - Илья Беккер (отец погибшей девочки) и ее брат Моисей - не могли сказать ни одного слова в упрек обвиняемому. Отец отказался от своего прежнего рассказа о поцелуях взасос, сославшись на неправильное оформление полицией протокола, а брат заявил, что никогда не слышал от сестры каких - либо жалоб на Мироновича. Любопытно, однако, что при всем этом князь Урусов поддерживал гражданский иск Мироновичу от их имени! Впрочем, возможно, именно иск и побудил их изменить показания - ведь присяжные могли отказать в его удовлетворении искового заявления, если бы узнали, что отец погибшей не препятствовал нарождавшемуся роману дочери с хозяином. Ссылки обвинения на подозрительные сношения Мироновича с Боневичем так и не создали впечатления реально существующего заговора полицейских. Своего многолетноего знакомства с Боневичем подсудимый никогда не скрывал и само по себе это знакомство ни в чем его не обличало. Если Боневич не был отстранен от участия в следственных процедурах, то это скорее бросало тень на саму полицию, не соблюдавшую требований закона, чем на личность Мироновича. Безусловно, весьма драматичным эпизодом суда явилось глубоко продуманное выступление Урусова. Стенограмма этого выступления - в высшей степени любопытный документ. Особенно интересно ознакомиться с ним, сличая с защитительными речами адвокатов Мироновича. Гражданский истец доказывал виновность обвиняемого и был в этом бескомпромиссен. В принципе, логические построения А. И. Урусова представлялись весьма убедительными; он обратил внимание присяжных заседателей на множество подозрительных деталей, но походили они, скорее, на нерасторопность полиции во время расследования, нежели на хорошо организованный саботаж. Повторным рассмотрением «дела Мироновича» суд не нашел оснований для осуждения обвиняемого. Тот самый доказательный материал, на основании которого предыдущий суд приговорил Мироновича к каторжным работам, теперь был признан недостаточным для его обвинения. Он был освобожден из-под стражи прямо в зале суда. Дело об убийстве 13-летней Сарры Беккер так и не получило своего логического завершения. Был ли наказан порок? Если девочку убивал не Миронович - значит это сделала Семенова. Но ее не судили за убийство Беккер. Первый суд обвинил Семенову в сокрытии следов преступления, но признанием ее психического нездоровья по сути вывел из - под угрозы уголовного наказания. Т. о. вряд ли можно считать, что в «деле Мироновича» справедливость действительно восторжествовала. Завершая рассказ о «деле Мироновича», остаётся добавить, что в 2005 г. Ольгой и Алексеем Ракитиными был написан роман «Брилиантовый маятник», фабула которого в значительной своей части основывалась на обстоятельствах описанного выше расследования.