Дело Максименко (Россия, 1888)Страшные рассказы, мистические истории, страшилки

Между 4 и 5 часами утра 19 октября 1888 в г. Ростове-на-Дону скончался Николай Федорович Максименко. В конце сентября он, находясь в г. Калаче, заболел брюшным тифом; жена перевезла его в Ростов, где больного лечил доктор Португалов. Болезнь Николая Максименко протекала вполне удовлетворительно; через две - три недели он стал заметно поправляться и в последние дни перед смертью даже начал ходить по комнате. 18 октября 1888 г. доктор Португалов посетил больного утром и нашел его практически здоровым. Получив расчет за проведенное лечение и дав последние наставления выздоравливающему, врач уехал. Около восьми часов вечера у Николая Максименко появилась сильная рвота. Прибывший около половины девятого доктор Португалов нашел его сильно страдающим. Не видя никакой связи происходящего с практически вылеченным тифом, доктор предположил, что причиной тошноты является недоброкачественная пища. Он прописал слабительное и средство для уменьшения боли в желудке, предпологая перейти к более решительным мерам при выяснении характера заболевания. Перед рассветом, в пятом часу утра, все тот же доктор Португалов был еще раз приглашен к больному. Но живым Николая Максименко он уже не застал. Бывшие в доме члены семьи покойного обратились к доктору с просьбой засвидетельствовать смерть от брюшного тифа и выдать записку с указанием именно таковой причины. Подобная записка лечащего врача была необходима для захоронения тела. Португалов отказался выдать просимую записку, заявив, что причина смерти ему не понятна и посоветовал родным умершего потребовать через полицию анатомирования тела. В тот же день 19 октября 1888 г. Александра Егоровна Максименко обращается в полицию с жалобой на вымогательство со стороны доктора Португалова, потребовавшего за выдачу разрешения на похороны 300 рублей. Доктора подвергают формальному допросу; в своих ответах он полностью отрицает возводимый навет. В принципе, такое противостояние ничем и не могло закончиться, по сути слово вдовы получалось против слова доктора. Но в силу случившегося обострения отношений, анатомирование тела Николая Максименко делалось просто неизбежным. Таковое состоялось 21 октября 1888 г. Производил вскрытие врач тюремной больницы Красса в присутствии помощника пристава Англиченкова, доктора Португалова, приглашенных женой покойного врачей Моргулиса и Лешкевича и понятых. Вскрытие показало, что причиной смерти Николая Максименко явилось излияние кровянисто - серозной жидкости в грудную и сердечную полости; обнаруженные в желудке тифозные повреждения могли вызвать ослабление деятельности сердца, что привело к параличу последнего. Доктор Португалов не согласился с подобным заключением и потребовал подвергнуть внутренности умершего химическому исследованию. Сначала это требование было оставлено доктором Крассой без внимания, но после того, как к нему присоединился Англиченков, фрагменты органов все - таки были изъяты и направлены для анализа в Новочеркасскую областную аптеку. Химической экспертизой, проведенной провизором Роллером 31 октября 1888 г. , во всех представленных образцах был обнаружен сильнейший минеральный яд - мышьяк; его удельное содержание в тканях примерно в десять раз превышало безусловно смертельную для человека величину. Так началось «дело Максименко». Следственные власти даже не допускали мысли о самоубийстве покойного или случайном отравлении. Николай Максименко являл собой при жизни воплощенный образчик успеха и ловкости. Работая мелким приказчиком в крупном пароходстве Дубровина, занимавшемся перевозками по южным рекам России, он сумел свести короткое знакомство с дочерью хозяина - Александрой Егоровной, перспективной наследницей немалого состояния. После смерти отца она получила в свое распоряжение пай, выделенный ей по завещанию, недвижимость, средства в деньгах и ценных бумагах. Ее мать Варвара искала дочери состоятельного жениха и в Н. Максименко видела не просто досадную помеху, а личного врага. Лишь то, что в ее отсутствие дочь вступила с ним в интимные отношения, заставило мать согласиться на брак дочери. Свадьба состоялась в апреле 1885 г. Некоторое время спустя Александра Егоровна Максименко переписала на мужа дом в Ростове - на - Дону и свой пай в пароходстве. Так Николай Максименко стал в одночасье очень богат. Предположить, что такой человек мог решиться на самоубийство, значило бы пойти против здравого смысла. Поэтому, следствие, которое повел пристав Пушкарев, первым делом обратило самое пристальное внимание на последние часы жизни Николая Федоровича Максименко. Подробным опросом всех присутствовавших в доме и сличением их показаний, удалось установить, что в семь часов вечера Александра Егоровна Максименко подавала супругу чай; он отпил половину и больше пить не стал. Чай был заварен некоей Дмитриевой; семья Дмитриевых жила подле Максименко и между соседями существовали добрые отношения. Между 4 и 5 часами утра 19 октября 1888 в г. Ростове-на-Дону скончался Николай Федорович Максименко. В конце сентября он, находясь в г. Калаче, заболел брюшным тифом; жена перевезла его в Ростов, где больного лечил доктор Португалов. Болезнь Николая Максименко протекала вполне удовлетворительно; через две - три недели он стал заметно поправляться и в последние дни перед смертью даже начал ходить по комнате. 18 октября 1888 г. доктор Португалов посетил больного утром и нашел его практически здоровым. Получив расчет за проведенное лечение и дав последние наставления выздоравливающему, врач уехал. Около восьми часов вечера у Николая Максименко появилась сильная рвота. Прибывший около половины девятого доктор Португалов нашел его сильно страдающим. Не видя никакой связи происходящего с практически вылеченным тифом, доктор предположил, что причиной тошноты является недоброкачественная пища. Он прописал слабительное и средство для уменьшения боли в желудке, предпологая перейти к более решительным мерам при выяснении характера заболевания. Перед рассветом, в пятом часу утра, все тот же доктор Португалов был еще раз приглашен к больному. Но живым Николая Максименко он уже не застал. Бывшие в доме члены семьи покойного обратились к доктору с просьбой засвидетельствовать смерть от брюшного тифа и выдать записку с указанием именно таковой причины. Подобная записка лечащего врача была необходима для захоронения тела. Португалов отказался выдать просимую записку, заявив, что причина смерти ему не понятна и посоветовал родным умершего потребовать через полицию анатомирования тела. В тот же день 19 октября 1888 г. Александра Егоровна Максименко обращается в полицию с жалобой на вымогательство со стороны доктора Португалова, потребовавшего за выдачу разрешения на похороны 300 рублей. Доктора подвергают формальному допросу; в своих ответах он полностью отрицает возводимый навет. В принципе, такое противостояние ничем и не могло закончиться, по сути слово вдовы получалось против слова доктора. Но в силу случившегося обострения отношений, анатомирование тела Николая Максименко делалось просто неизбежным. Таковое состоялось 21 октября 1888 г. Производил вскрытие врач тюремной больницы Красса в присутствии помощника пристава Англиченкова, доктора Португалова, приглашенных женой покойного врачей Моргулиса и Лешкевича и понятых. Вскрытие показало, что причиной смерти Николая Максименко явилось излияние кровянисто - серозной жидкости в грудную и сердечную полости; обнаруженные в желудке тифозные повреждения могли вызвать ослабление деятельности сердца, что привело к параличу последнего. Доктор Португалов не согласился с подобным заключением и потребовал подвергнуть внутренности умершего химическому исследованию. Сначала это требование было оставлено доктором Крассой без внимания, но после того, как к нему присоединился Англиченков, фрагменты органов все - таки были изъяты и направлены для анализа в Новочеркасскую областную аптеку. Химической экспертизой, проведенной провизором Роллером 31 октября 1888 г. , во всех представленных образцах был обнаружен сильнейший минеральный яд - мышьяк; его удельное содержание в тканях примерно в десять раз превышало безусловно смертельную для человека величину. Так началось «дело Максименко». Следственные власти даже не допускали мысли о самоубийстве покойного или случайном отравлении. Николай Максименко являл собой при жизни воплощенный образчик успеха и ловкости. Работая мелким приказчиком в крупном пароходстве Дубровина, занимавшемся перевозками по южным рекам России, он сумел свести короткое знакомство с дочерью хозяина - Александрой Егоровной, перспективной наследницей немалого состояния. После смерти отца она получила в свое распоряжение пай, выделенный ей по завещанию, недвижимость, средства в деньгах и ценных бумагах. Ее мать Варвара искала дочери состоятельного жениха и в Н. Максименко видела не просто досадную помеху, а личного врага. Лишь то, что в ее отсутствие дочь вступила с ним в интимные отношения, заставило мать согласиться на брак дочери. Свадьба состоялась в апреле 1885 г. Некоторое время спустя Александра Егоровна Максименко переписала на мужа дом в Ростове - на - Дону и свой пай в пароходстве. Так Николай Максименко стал в одночасье очень богат. Предположить, что такой человек мог решиться на самоубийство, значило бы пойти против здравого смысла. Поэтому, следствие, которое повел пристав Пушкарев, первым делом обратило самое пристальное внимание на последние часы жизни Николая Федоровича Максименко. Подробным опросом всех присутствовавших в доме и сличением их показаний, удалось установить, что в семь часов вечера Александра Егоровна Максименко подавала супругу чай; он отпил половину и больше пить не стал. Чай был заварен некоей Дмитриевой; семья Дмитриевых жила подле Максименко и между соседями существовали добрые отношения. На рассвете, после смерти Николая Федоровича, супруга его в сердцах бросила упрек соседям в том, что заваренный Дмитриевой чай оказался слишком крепок и именно это послужило причиной смерти. В высшей степени любопытными показались следователю и распущенные Александрой Максименко слухи о том, что доктор Португалов не выдал разрешение на захоронение Николая Максименко единственно потому, что добивался от нее взятки в 300 рублей. Разговоры об этом показались еще и потому недостоверными, что именно благодаря добросовестности и настойчивости этого врача, были проведены все те анатомические исследования, которые и привели к возбуждению уголовного дела. Допрошенный доктор Португалов показал, что в начале 1888 г. он лечил от триппера Аристарха Резникова, 1870 г. рождения, жившего в доме Дубровиных на положении управляющего. Несколько позже по приглашению этого молодого человека доктор в отсутствие Николая Максименко лечил от триппера и Александру Егоровну. Португалов сообщил, что его весьма удивлял особый статус этого молодого приживала в доме Максименко и недвусмысленно дал понять, что считает Аристарха Резникова и Александру Максименко любовниками. Кроме того он заявил, его очень насторожил тот факт, что прописанные им вечером 18 октября лекарства остались нетронутыми. Объяснения вдовы, заявившей, что Николай Максименко сам отказался пить лекарства, доктор посчитал неправдоподобными, потому что больной слишком убедительно просил его какими - нибудь лекарствами облегчить страдания. Далее Португалов показал, что на следующий день, уже после смерти Н. Максименко, ни вдова, ни А. Резников не высказывали никакого сожаления, ни малейшего горя, а были озабочены единственно получением удостоверения для погребения. Александра Егоровна Максименко в своих показаниях полностью отрицала существование интимных отношений с кем бы то ни было, кроме мужа, уверяла, что любила его и выбрала среди 40 женихов. Она заявила, что Николай Федорович не пил вовсе из принесенного ему в 7 часов вечера стакана чаю, и, стало быть никак не мог отравиться в это время. Она лично отнесла ему стакан и вернулась с ним обратно на кухню; стакан был неполон потому, что она же сама из него и отпила. Мария Гребенькова, прислуга в доме Максименко, на допросе у следователя показала, что вторично была послана за доктором Португаловым в пятом часу утра 19 октября, когда Николай Максименко уже скончался. Кроме того, Гребенькова удостоверила, что Александра Максименко накануне вечером, налила стакан чаю отдельно для себя, а другой - для мужа, и последний стакан принесла назад недопитым. В этой части показания Гребеньковой вступали в прямое противоречие с показаниями А. Е. Максименко, зато они были полностью согласны с показаниями Евдокии Бураковой, еще одной служанкой в доме Максименко. В ноябре 1888 г. к следователю для дачи показаний добровольно явился некто Левитский, муж сестры Николая Федоровича Максименко - Елизаветы. Он заявил, что уже через год после свадьбы, Александра Егоровна Максименко завела себе любовника - полицейского чиновника Панфилова. Это послужило причиной ссоры супругов и драки между ними. Мать Александры - Варвара Дубровина - открыто порицала брак дочери и наущала ее подыскать любовника. Сама Александра Егоровна, по словам Левитского не раз выражала сожаление по поводу того, что переписала на мужа свой дом и пай в товариществе «Пароходство Дубровиных». Эта информация побудила следствие внимательнее изучить все окружение дома Максименко. Рядом с ними жил, помимо Дмитриевых, и некто Замахаев, работавший в конторе пароходства (вообще, это, видимо, было в традициях купеческих компаний - предоставлять жилье своим работникам). На допросе Замахаев подтвердил, что А. Резников оставался ночевать в квартире Максименко. Сам Аристарх Данилович Резников был принят на работу в пароходную компанию и введен в дом ее хозяев по прямой протекции Николая Федоровича Максименко. Приехавший в 1878 г. в Ростов без денег, без серьезных планов на будущее, Николай одно время жил в доме Резниковых, близко сошелся с родителями Аристарха и когда встал вопрос о его трудоустройстве, пришел на помощь. Со временем, отношения между Резниковыми и Дубровиными только упрочнялись; Александра Егоровна подружилась со старшей сестрой Аристарха - Софьей, своей сверстницей. Аристарху Резникову все чаще стали давать поручения не связанные с работой в конторе и в 1888 г. он уже фактически превратился в управляющего домашним хозяйством семьи Максименко. Сестра умершего - Елизавета - сообщила следователю о том, что видела, как Александра Егоровна в день похорон Николая и на следующий день целовалась с А. Резниковым. Наконец, брат Николая Федоровича Максименко - Антонин - показал на допросе, что примерно в двадцатых числах ноября 1888 г. Аристарх Резников сообщил ему о своем намерении жениться на Александре Егоровне. Следствие сочло, что собранная информация достаточно красноречиво указывает на лиц, заинтересованных в устранении Н. Максименко, и объясняет их мотивы. Поэтому последовал арест вдовы и Аристарха Резникова по обвинению их в умышленном убийстве. &В высшей степени подозрительными показались следствию действия А. Резникова, посланного в ночь на 19 октября за врачом Португаловым. Приехав к доктору, Резников отпустил извозчика; пока удалось поймать другого и приехать к больному - на это ушло более часа времени - тот уже скончался. Это дало повод Португалову открыто заявить, что Резников тянул время и вез его к трупу. &Очутившись под арестом, изменила свое заявление о вымогательстве Португаловым 300 рублей Александра Максименко. Она сочла нужным пояснить, что доктор ничего не требовал от нее лично; разговор о том, что за справку о причине смерти следует заплатить, происходил между Португаловым и ее дядей и тетей - Е. и Л. Дубровиными. Обращение Александры Максименко в полицию днем 19 октября с заявлением о вымогательстве всецело основывалось на этом разговоре, т. е. делалось с чужих слов. Такого рода объяснениями эта женщина пыталась отбить подозрения в клевете. По сути предъявленного обвинения Александра Максименко показывала, что в интимной связи с Аристархом Резниковым не состояла и не состоит, с мужем своим отношения имела самые хорошие; лекарства, прописанные доктором, он не пил, потому как не хотел. Впрочем, одну ложку микстуры он все - таки принял, и в этой части показания Александры Егоровны совпали с показаниями Марии Гребеньковой. Чтобы стало понятнее, почему следствие неоднократно возвращалось в разной форме к этому вопросу, следует заметить, что доктор Португалов прописал Николаю Максименко касторку и миндальную эмульсию; средства эти ни в коей мере не могли реально помочь отравленному мышьяком. Вопрос о лекарствах занимал следствие не потому, что он характеризовал способность жены помочь мужу (этими лекарствами она помочь и не могла!), а потому, что демонстрировал ее желание помогать (точнее - нежелание). Предварительное следствие столкнулось с неожиданным препятствием в виде неправильно оформленного акта химического исследования внутренних органов Н. Максименко, выполненного провизором Роллером 31 октября 1888 г. Особое «Наставление для судебно - химического исследования ядов», разработанное профессором Траппом, являлось руководством для всех подобного рода экспертиз на территории Российской Империи. Этот документ предписывал экспертам в своих заключениях описывать выбранный способ исследования, подробно указывать употребленные приборы и реактивы, регистрировать характер и продолжительность протекания реакций. Акт провизора Роллера грешил очевидными нарушениями этих требований. Главный его недостаток состоял даже не в том, что документ этот не содержал описания положенных в основу экспертизы химических законов, а то, что его автор не потрудился указать из каких именно органов и в каком количестве был извлечен мышьяк. Итоговая фраза акта Роллера - «при химическом исследовании внутренностей Максименко открыт в значительном количестве сильнодействующий минеральный яд - мышьяк» - была недопустимо неконкретной. Подобные огрехи заключения, призванного быть на суде одним из сильнейших козырей обвинения, превращали его в малоценный и не имеющий серьезного значения в судебном заседании документ. Надо отметить, что в это же время - в декабре 1888 г. - Антонин Максименко стал хлопотать о своем вступлении в права наследования умершему брату. По закону, при отсутствии завещания все имущество покойного делилось на две неравные части: 25 % получала вдова (т. н. «вдовья» или «указная» четверть), 75 % - наследники, состоящие с ним в родстве. В настоящем случае выходило, что Александра Егоровна Максименко, передавшая некогда мужу все свое имущество, могла получить назад лишь его четверть. Разумеется, это вызвало резкое несогласие всего клана Дубровиных. Поэтому, когда в декабре 1888 г. Антонин Максименко обратился в Правление пароходства с просьбой переоформить на свое имя три четверти пая брата, он получил резкий отказ. Тогда он потребовал предоставить ему справку о доходах компании и ее финансовом балансе. Как можно догадаться, ему и в этом было отказано. Антонин Максименко потребовал предъявить нотариально заверенный продажный акт от 16 июля 1886 г. , по которому Александра Максименко передавала дом в Ростове и пай в имуществе пароходства его брату Николаю. В Правлении «Товарищества Дубровиных» Антонину Максименко заявили, что такового документа не существует, а по свойству сделки с утратой документа теряется и самое право, из этой сделки вытекающее. Столь грубое попрание закона выражало как недальновидность членов семьи Дубровиных, так и крайнюю растерянность, владевшую ими. История эта имела свое продолжение, но в конце 1888 г. перипетии разгоравшейся склоки лишь утвердили следователей по «делу Максименко» в их уверенности, что Дубровины - люди, способные ради денег на многое.

Следствие по делу было официально закрыто 31 декабря 1888 г. Но едва отгремели Новогодние гулянья, как «дело Максименко» снова очутилось на столах тех же следователей. Прокурор окружного суда вернул его на доследование, решив, что с таким материалом он не может выходить на суд. Замечаний было много. Прежде всего то, что следователи не проследили путь мышьяка; было непонятно каким вообще образом он попал в дом Максименко. В судебном разбирательстве непременно был бы поднят вопрос о том кто, когда, где и с какой целью раздобыл мышьяк. Кроме того, представлялись непроверенными многие факты о любовных похождениях Александры Максименко, указанные в показаниях Левицкого. В целом «дело Максименко» показалось прокурору - и не без оснований! - гораздо сложнее, нежели его трактовал пристав Англиченков. По возвращении дела к доследованию, Александра Максименко настояла на проведении повторного анатомического исследования тела Николая и проверочной химической экспертизы. Родственники и приглашенные ими врачи и юристы отговаривали обвиняемую от ее намерения. Они боялись новых сюрпризов, которые могли обнаружиться при вскрытии. Кроме того, юристы не без оснований считали, что огрехи оформления акта экспертизы от 31 октября 1888 г. на суде субъективно сыграют в пользу Александры Егоровны Максименко, ибо подорвут доверие к содержанию опасного для нее документа. Обвиняемая к советам, впрочем, не прислушалась и ходатайство о назначении новых экспертиз было оформлено и подано ею в установленном законом порядке. 27 февраля 1889 г. Елизавета Федоровна Максименко, сестра Николая Максименко, делает на допросе весьма важное заявление о появлении в доме брата мышьяка. По ее словам, яд был куплен летом 1888 г. в г. Калаче домашним слугой Федором Дьяковым по приказанию Александры Максименко для потравы крыс. Вызванный на допрос, Дьяков заявил, что о крысах и покупке мышьяка впервые услышал от следователя. Слова его, впрочем, не показались тому убедительными и в дальнейшем Дьяков выступал в суде свидетелем обвинения. Можно предположить, что следователь Англиченков надеялся добиться от Дьякова правдивых показаний под судебной присягой и угрозой преследования за лжесвидетельство. Надо отметить, что вообще работники «Товарищества Дубровиных» и домашняя прислуга семьи выступали очень согласно и практически не допускали двусмысленных или неосторожных ответов. Следствие считало (не без оснований, видимо), что на всех лиц, так или иначе зависимых от семьи Дубровиных, оказывалось мощное психологическое давление. В марте 1889 г. были проведены повторные медицинская и химическая экспертизы. Тело Николая Федоровича Максименко было эксгумировано; органы, части которых использовались для химического исследования, со времен первой экспертизы находились опечатанными в городской аптеке г. Ростова - на - Дону. Анатомирование проводили назначенные прокурором окружного суда профессор Патенко и хирург Беллин. Химическая экспертиза была поручена провизору Роллеру, выполнявшему и первое исследование. Результаты оказались весьма любопытными. Заключение о вскрытии, подписанное профессором Патенко 21 марта 1889 г. , в качестве причины смерти Николая Максименко указывало «паралич сердца в самом начале выздоровления от брюшного тифа». По мнению профессора, никаких признаков отравления обнаружено не было и найденный во внутренних органах мышьяк попал туда уже после смерти Максименко. Доктор Беллин был более осторожен в своих суждениях. Его особое мнение было сформулировано весьма уклончиво: «абсолютных, вполне точных данных для признания по ним отравления…не получено». При этом доктор упомянул о такой форме отравления мышьяком, при которой не остается никаких патологоанатомических изменений. Разошлись врачи и в трактовке природы язвы, обнаруженной в желудке Николая Максименко. Прфессор Патенко, как и делавший первое вскрытие доктор Красса, посчитал, что язва эта - тифозного происхождения. Именно ее кровоточением он объяснил рвоту Максименко в день смерти. Беллин посчитал эту язву самостоятельным заболеванием желудка, причем застарелым. В таком случае рвота Максименко могла быть объяснена отравлением. Химическая экспертиза вновь показала большое количество мышьяка во внутренних органах. Были исследованы 6, 75 фунтов фрагментов желудка, тонких и толстых кишок, легкого, сердца, печени, почки и селезенки. Из них было извлечено 4, 8 грана мышьяка. Повторное химическое исследование было выполнено - и, главное, оформлено! - качественнее первого. Но его слабым местом, ставшим очевидным еще на стадии дорасследования, было то, что поручено оно было вновь провизору Роллеру. Получалось, что этот человек проверял качество работы самого себя и, разумеется, никаких оснований для претензий к себе не нашел. Между тем, Александра Максименко в своем ходатайстве ссылалась на статью 334 Устава уголовного судопроизводства, которая давала ей право требовать поручения повторной экспертизы другому специалисту. В течение 1889 г. развивалась интрига, связанная со вступлением Антонина Максименко в права наследования. Столкнувшись с попранием закона кланом Дубровиных, он силой же закона стал бороться за свои права. Вообще, реакция старших родственников обвиняемой - дяди, тетки и матери - на действия Антонина Максименко выпукло демонстрирует их ограниченность и несдержанность. Вместо хладнокровного оспаривания в суде юридической силы продажного акта, Дубровины встали на путь физического противодействия наследнику. В долгосрочной перспективе подобное попрание закона было совершенно бесперспективно. Антонин Максименко обратился к нотариусу Фоллендорфу, который 16 июля 1886 г. зарегистрировал продажный акт. Тогда же сделка эта была внесена в реестр с указанием всех ее существенных деталей. А. Максименко взял выписку из нотариального реестра, на ее основании составил иск, с которым обратился в Таганрогский коммерческий суд, дабы добиться признания себя наследником по решению суда. Рассмотрение дела о праве наследования Антонина Максименко не только подрывало деловую репутацию пароходства Дубровиных, но могло даже привести к передаче дела в уголовный суд, вздумай Дубровины упорствовать и дальше. Испугавшись, что события выйдут из - под контроля, они наконец - таки прислушались к настоятельным советам адвокатов. Продажный акт от 16 июля 1886 г. , само существование которого в разговорах с Антонином Максименко отрицалось Дубровиными, был предъявлен в суде представителем «Товарищества…». Владельцы компании не без некоторого конфуза пытались доказать, что отнюдь не чинили препятствий наследнику. Впрочем, тут же была сделана оговорка, что ими ставится под сомнение сила сделки между Александрой Максименко (Дубровиной) и Николаем Максименко, но оспаривать ее они будут исключительно в установленном законом порядке. Правление Товарищества «пароходство Дубровиных» действительно обратилось в Сенат с иском о непризнании правомочности перевода пая жены на мужа, не имевшего доли в уставном капитале компании. Но прежнее, в высшей степени неразумное поведение, уже сильно их дискредетировало. Разумеется, все эти перипетии были хорошо известны в Ростове - на - Дону, да и не только там. Обстоятельства «дела Максименко» к тому времени уже нашли место на страницах газет. В целом пресса писала благожелательно об интеллигентных разночинцах Максименко, ставших жертвами самодовольного купеческого семейства. В такой обстановке проходила подготовка дела к передаче в суд. Весна, лето и осень 1889 г. прошли для следователей в напряженной работе со «свидетельской базой»: были опрошены многие люди в разных городах юга России, знавшие Максименко и Дубровиных, деловые партнеры, родственники. Никаких принципиальных подвижек в это время не происходило и в подготовленном осенью обвинительном заключении обстоятельства дела выглядят следующим образом. Тяготящаяся узами брака, Александра Егоровна Максименко (Дубровина) в начале 1888 г. выбирает себе в любовники 17 - летнего юношу Аристарха Резникова. Ёнергичный, хваткий молодой человек идет во всем навстречу властной хозяйке. Пылкий любовник так покоряет сердце госпожи, что даже венерическое заболевание, которым он заражает ее, не способно разрушить возникший роман. Первая половина 1888 г. проходит для любовников под знаком упрочнения их связи. Николай Федорович Максименко ничего этого не видит - лето он проводит в г. Калаче; его же супруга остается с Резниковым в Ростове, якобы, для контроля ремонта дома. В сентябре Александра Егоровна приезжает к мужу; к этому моменту любовники уже наметили план по уничтожению досадной помехи в лице Николая Максименко. Еще в начале лета домашним слугой по приказанию хозяйки приобретается содержащая мышьяк паста. Покупка осуществляется в Калаче, примение яда планируется в Ростове; это должно помешать полиции проследить путь отравы. Но удача, кажется, улыбается заговорщикам - Николай Максименко сильно простывает на охоте и в конце месяца ослабленный организм оказывается подкошен тифом. Жена перевозит мужа в Ростов - на - Дону; любовники начинают строить планы на будущее, ибо Николай Максименко очень плохЕ Но проходит три недели - и тиф отступает. Николай Максименко возвращается к жизни буквально на глазах. Его выздоровление рушит все те планы, что так лелеяли заговорщики. Они принимают решение прибегнуть к яду, полагаясь на то, что отравление будет замаскировано симптомами еще не вылеченного полностью тифа. Из дома удаляются под разными предлогами все лица, могущие стать лишними свидетелями внезапного и странного обострения заболевания; в их числе даже Варвара Дубровина, мать Александры. К пяти часам пополудни 18 октября 1888 г. в доме остаются лишь сама Александра Егоровна Максименко, Аристарх Резников, да две служанки - Бурыкова и Гребенькова. К семи часам вечера Николай Федорович Максименко возвращается от соседей Дмитриевых, к которым ходил в гости; он бодр и прекрасно себя чувствует, просит подать чаю. Завариваются две чашки - из одной Александра Максименко пьет сама, вторую несет через четыре неосвещенные комнаты мужу. В одной из этих комнат в чай добавляется купленный летом мышъяк. Николай Максименко отпивает половину, жена возвращается с чаем на кухню. Около восьми часов вечера у Николая Максименко начинается рвота. К половине девятого появдяется приглашенный доктор Португалов, который не может объяснить происходящее и не в силах чем - либо помочь больному. По настоянию последнего он, однако, назначает ему два лекарства, призванные ослабить мучения; на следующий день, впрочем, эти лекарства Португалов обнаружил нетронутыми. После ухода доктора Николай Максименко впадает в полубессознательное состояние и как будто успокаивается. Александра Егоровна Максименко чувствует себя столь уверенно, что в эту ночь даже отправляется спать. После полуночи начинается агония. Дабы пассивность заговорщиков не выглядела слишком подозрительной, они решают вновь пригласить Португалова, но сделать это так, чтобы доктор не увидел выраженных симптомов отравления. Поэтому к доктору отправляется не служанка, а сам Аристарх Резников; его задача - демонстрируя озабоченность всем происходящим, тянуть сколь возможно время. Приехав к Португалову домой, Резников отпускает извозчика, а потом начинает метаться по темным глухим улицам в поисках другого (это в четвертом - то часу ночи!). Почти час Резников и Португалов пытались отправиться в путь, пока к ним не прибыла служанка Мария Гребенькова, посланная вдогонку за Резниковым. Доктор приезжает в пятом часу утра. Николай Максименко уже скончался. Португалов насторожен; он не находит объяснений происшедшему. После того, как он настоятельно предлагает произвести вскрытие тела и отказывается без этого дать разрешение на захоронение, заговорщики наносят упреждающий удар: следует официальное заявление Александры Максименко в полицию о вымогательстве доктором 300 рублей. Отсюда, мол - де, вся его подозрительность и принципиальность! После смерти мужа Александра Максименко несколько ночей провела в доме Аристарха Резникова. Через пять недель она позволила себе появиться с ним в театре. Едва минул месяц со дня смерти Николая, как его брату Антонину Резников заявил о намерениии жениться на вдове, спровоцировав тем самым энергичное объяснениеЕ Таковым, вкратце, было содержание обвинительного заключения. Надо заметить, что в то же время шла активная подготовка к процессу со стороны семьи Дубровиных. Ими был приглашен член Московской судебной палаты, адвокат Федор Никифорович Плевако. К своим 47 годам это был человек, получивший всероссийскую известность. Практически по каждому пункту и эпизоду обвинительного заключения защита предполагала выставить своих свидетелей, призванных доказать несостоятельность возводимого навета. Процесс открылся 15 февраля 1890 г. в г. Ростове - на - Дону, находившемся тогда в юрисдикции Таганрогского судебного округа. На первом же заседании прокурор подчеркнул, что не указывает на распределение ролей в преступлении, ибо в данном деле неважно кто именно давал яд, а кто активно этому пособничал. Ётим весьма существенным заявлением он пытался упредить возможные выпады защиты, которая непременно обратила бы внимание на спорность такого объединения общим обвинением обоих лиц. Опрос свидетелей обвинения повлек за собой цепь весьма неприятных для прокуратуры открытий. Дмитриев, тот самый сосед, к которому Николай Максименко ходил в гости в последний день своей жизни, дал развернутые показания против обвиняемых. Слова его звучали очень убедительно, он ссылался на людей, могущих подтвердить его заявления по каждому пункту. И те, на кого он ссылался были вызваны в суд! Получился полный конфуз. Некие Маловаткина и Кривенкова не подтвердили рассказ Дмитриева о ссоре, в которой Николай Максименко упрекал жену в том, что она «променяла мужа на мальчишку». Дворник Клим Жиров также не подтвердил показания Дмитриева о том, что наблюдал сцену очень нежного прощания Александры Максименко с Аристархом Резниковым на крыльце дома. Другой свидетель обвинения - муж сестры покойного Левитский, много рассказывал о порочной связи Александры Максименко с полицейским Панфиловым. Пространные излияния свидетеля вышли даже за рамки показаний, данных на предварительном следствии и записанных им тогда же собственноручно. Когда адвокат Ф. Н. Плевако обратил внимание свидетеля на такой странный парадокс улучшения памяти, Левитский в объяснение этого не придумал ничего умнее, как заявил следующее: «видите ли, мои прежние показания оттого и неверны, что записаны собственноручно»! Левитский утверждал, что Николай Максименко, борясь с неверностью жены, избивал ее. Следует заметить, что это не упоминалось ни в обвинительном заключении, ни далее на процессе; очевидно, сам прокурор почувствовал некую чрезмерность подобных страстей. Левитский в своих показаниях о побоях ссылался на Антонина Максименко, но вставший на свидетельское место брат покойного очень умно и холодно разделался с фантасмагорическими бреднями свояка. Вообще, все слова и действия этого человека - А. Максименко - имеют печать обдуманности и взвешенности, можно сказать, что это едва ли не единственный персонаж в «деле Максименко», не допустивший ошибок. Антонин Максименко показал суду, что «не допускает рукоприкладства брата в отношении супруги» и дезавуировал все показания Левитского, сделанные со ссылкою на него. Далее он сказал, что «никогда не слыхал от брата жалоб на неверность жены». Касаясь истории с Панфиловым, он показал, что Николай Максименко жаловался на этого человека единственно потому, что тот много пил и был способен испортить любую компанию. Из всех свидетелей обвинения действительно выигрышно смотрелся лишь доктор Португалов. Он выглядел человеком оклеветанным, пострадавшим за правду и свою принципиальность, тем единственным, кто встал на пути коварных убийц и интриганов. Доверие к его словам в зале суда было полное, но следует признать, что одного Португалова было явно недостаточно для того, чтобы отправить в каторгу Александру Максименко и Аристарха Резникова. Поэтому, когда для дачи показаний в суд стали вызываться свидетели защиты, всем стало ясно - процесс разваливается. Адвокат Ф. Н. Плевако произнес свою речь 19 февраля 1890 г. Речь поистине блестящую, в которой он обошел стороной все сомнительные и опасные для его подзащитной моменты и очень выпукло показал все, идущее ей на пользу. Плевако не стал далеко углубляться в отношения Александры Максименко и Аристарха Резникова - тема эта продолжала таить в себе опасную недосказанность. Тезисы обвинения он парировал остроумно и лаконично, примерно так: «Знаменитое объяснение Резникова с Антонином Максименко о намерении его вступить в брак с вдовой - факт много говорящий, но не по адресу подсудимой». Напрасным обвинениям в адрес Португалова адвокат уделил всего одну фразу; «Мы знаем, что эта выдумка не ее сочинительства». Зато многословно и затейливо Ф. Н. Плевако обыграл нестыковки и противоречия в показаниях свидетелей обвинения. Впрочем, заговорив о ключевом вопросе всего процесса - виновности подсудимых, он сделался необыкновенно осторожен, показав тем самым всю цену своей словесной эквилибристики: «Если вы спросите меня, убежден ли я в ее невиновности, я не скажу: да, убежден. я лгать не хочу. Но я не убежден и в ее виновности». Но главный тезис речи Ф. Н. Плевако заключался даже не в этом. Федор Никифорович никогда бы не стал звездой российской адвокатуры, допускай он в уголовном процессе неоднозначную трактовку происходящему. Плевако великолепно воспользовался в своих интересах объединением Александры Максименко и Аристарха Резникова общим обвинением. Адвокат выстроил блестящую логическую цепочку примерно по такой схеме: только наличием серьезных улик можно обосновать привлечение к суду группы обвиняемых - отравление, тем более такое, как в случае с Николаем Максименко, не требует групповых действий - нет причин полагать, что обвиняемые действительно действовали вдвоем, отравить мог самостоятельно любой из них - а если отравитель один, то второй - невинная жертва юридической ошибки - а если это так, то нельзя принимать обвинение в формулировке, предлагаемой прокурором. Плевако справедливо указал: «К чему сюда позвали Резникова? Надо обвинять мою клиентку, а для Резникова искать иной формы - пособничества! Если яда дать подсудимая не могла, то нет места и содействию». Логика Ф. Н. Плевако была безупречна, он точно теорему доказал присяжным. Суд еще не закончился, но уже всем стало ясно, каким должен быть его справедливый приговор. И действительно, 20 февраля 1890 г. присяжные заседатели вынесли оправдательный вердикт. Посрамление полицейских властей было колоссальным. Действительно, при первом взгляде на «дело Максименко» казалось, что оно просто и очевидно; улики против обвиняемых выглядели красноречивыми и убедительными. Но процесс в Ростове показал наглядно как много может сделать грамотная защита против плохо поставленного обвинения. Шестнадцать месяцев возни прокурорского обвинения оказались практически безрезультатными. Т. о. преступление в доме Максименко, выражаясь юридическим языком, было наличным (т. е. действительно совершенным), но преступник так и остался не назван. Прокурор Таганрогского окружного суда принес протест и потребовал пересмотра дела. Правительствующий Сенат кассировал дело и постановил пересмотреть его на новом процессе. Обвиняемые не вышли на свободу, оправдательный приговор был отменен и дело было направлено в Харьковский окружной суд. Тем самым «дело Максименко» перешло в новую фазу. Понимая, что весьма уязвимым местом обвинения является то, что химическую экспертизу дважды выполнял один и тот же специалист, прокуратура поручила провести новое - третье по счету! - судебно - химическое исследование внутренних органов покойного профессору Лагермарку. Дубровины для защиты Александры Егоровны Максименко приглашают присяжного поверенного С. - Петербургской судебной палаты Николая Иосифовича Холева. «Дело Максименко», как и «дело Мироновича», очень интересно именно тем, что в нем приняли участие известнейшие отечественные юристы той эпохи. Как и Ф. Н. Плевако, Н. И. Холев принадлежал к плеяде прославленных адвокатов конца 19- го столетия. В высшей степени любопытно проследить, как на почти во всем идентичной фактологической базе, нисколько не копируя друг друга, выстраивают защиту разные адвокаты. Ёкспертиза профессора Лагермарка подтвердила факт прижизненного попадания яда в организм Николая Максименко. Мышьяк был обнаружен в тех органах, куда он мог попасть только с током крови (сердце и легкие). С этой стороны никаких неприятных сюрпризов для прокуратуры не было. Чтобы избежать чрезвычайно неприятных «проколов», подобных тому, что произошел с Левицким на первом суде, обвинение решило не вызывать своих свидетелей в суд, а ограничиться зачитыванием их письменных показаний в ходе заседаний. Ёто лишало защиту мощного средства противодействия - непосредственного допроса в зале суда и позволяло сгладить многие шероховатости показаний. Прежде всего эта мера касалась Левицкого, на примере которого можно убедиться в правильности народной мудрости, гласящей: «услужливый дурак опаснее врага». Вердикт, который предстояло вынести присяжным, предполагал ответы на два вопроса: 1) доказан ли факт преступления? и 2)доказано ли совершение этого преступления наличными подсудимыми?Если на первом процессе адвокат Ф. Н. Плевако очень осторожно касался научных аспектов экспертиз, понимая опасность вторжения в область, лежащую вне его компетенции, то сейчас Н. И. Холев дал бой решительно по всем пунктам обвинения. «Профессор Лагермарк, обсуждая химические анализы, признал поступление мышьяка в тело прижизненным. Помня, что Лагермарк - профессор химии, приглашенный только для экспертизы судебно - химической, я считаю себя вправе совершенно игнорировать его заключения, выходящие за пределы и его специальности, и его роли в этом процессе», - заявил не моргнув глазом адвокат. В затяжную дискуссию о характере венерических заболеваний подсудимых вступил адвокат с доктором Португаловым. На первом процессе защита посчитала за благо уклониться от разбирательств по этому пункту. Тогда Аристарх Резников лишь заявил, что никогда не лечился у Португалова. Защита возбудила ходатайство об истребовании всех рецептурных книг местных аптек, но тема эта сразу же потеряла свою актуальность, поскольку врач заявил, что лечил Резникова негласно, выписывая рецепты на другое имя. Теперь же Н. И Холев предложил рассмотреть «те основания, которые дали право ему (т. е. Португалову) заявлять об однородных и зависимых болезнях подсудимых». Он довольно глубоко уклонился в область гинекологии и венерологии, и даже к профессору Патенко обращался прямо в ходе заседания за некоторыми разъяснениями (хотя, следуя логике самого же Холева, паталогоанатом не мог выступать консультантом в вопросах гинекологии). Версия адвоката сводилась к тому, что Аристарх Резников никогда не болел триппером, а бели Александры Максименко не заразные, а хронические, причина которых кроется в имевшем место в 1886 г. выкидыше. На эту же тему опрашивались адвокатом и врач Ростовской тюрьмы Красса, и известный в городе врач Лешкевич, лечивший семью Дубровиных. В конечном итоге, поскольку Португалов не производил микроскопического исследования, адвокат Александры Максименко прямо указал ему, что тот не имеет права утверждать, будто бели обвиняемой имели трипперную природу. Следующим, безусловно очень важным шагом Н. И. Холева, явилась спровоцированная им полемика о природе обнаруженного во внутренностях покойного мышьяка. Тут надо пояснить, что в аппарате Марша, использованном при проведении экспертиз, появление серебристого налета соответствует не только мышьяку, но и сурьме, и ртути. Ртуть в теле должна была появиться, ибо для обеззараживания рук и инструментов доктор Красса использовал сулему (дихлорид ртути), в которой их и вымыл прямо над разрезанным телом. Холев восстановил в деталях всю процедуру первого анатомирования: когда именно были вымыты руки и инструмент, сколько было использовано сулемы, когда изымались фрагменты органов, когда было зашито тело, переворачивалось ли оно при одевании, вытекало ли что - либо через шов и т. д и т. п. После долгого опроса свидетелей, в т. ч. и полицейских, стало ясно, что в кишечной полости должно было остаться до полулитра раствора сулемы, который мог воздействовать на внутренние органы в течение двух с половиной часов до того момента, как они были изъяты и помещены на хранение в Новочеркасской окружной аптеке. Ртуть из этого раствора д. б. быть обнаружена при судебно - химическом исследовании в виде черного осадка на фильтре. Ётого, однако, не произошло, или не нашло отражения в актах трех экспертиз. И Роллер, и Лагермарк, и даже Патенко немало потрудились, пытаясь найти объяснение тому, почему же ртуть не была обнаружена. Сам Н. И. Холев предложил решение этой загадки в высшей степени оригинальное. Он высказал предположение, что аптекарь, выдавая препарат, просто - напросто перепутал склянки, и выдал вместо сулемы - мышьяк. Именно так этот яд и попал в тело Николая Максименко! «Это фальсификация преступления!»- патетически воскликнул адвокат. Момент этот можно было бы назвать кульминацией всего процесса, если бы, конечно, не явное попрание здравого смысла такого рода вольным допущением. Действительно, мышьяксодержащие препараты и сулема всегда хранятся вместе (в сейфе или опечатанном шкафу), поскольку это сильные яды. И аптекарь мог, наверное, вместо одной банки вытащить другую; но ему требовалось помимо этого еще и приготовить раствор. Трудно предположить, что он не прочитал надпись на ярлыке и не удостоверился с каким именно веществом работает. В принципе, при всей своей оригинальности, теория адвоката о случайной замене сулемы мышьяком не вызвала сколь - нибудь горячего энтузиазма в зале. Сами по себе медицинские ошибки далеко нередки. И совсем неслучайно через несколько десятилетий в медицинской практике утвердился обычай подкрашивать раствор сулемы, благодаря чему он приобретал нежно - розовый цвет. Проблема заключалась в другом, а именно в том, что предположение Н. И. Холева не объясняло попадания мышьяка в органы, расположенные в грудной клетке. Даже если допустить на миг, что аптекарь действительно ошибся и выдал вместо сулемы мышъяк, то мышъяк этот в силу особенности анатомирования Николая Максименко все равно не мог попасть в сердце и легкие. Н. И. Холев постарался объяснить и эту нестыковку. Он упомянул о явлении имбибиции (просачивание жидкости через стенки сосудов и пропитывание тканей), на котором основаны бальзамирование и приготовление консервов. Но очень трудно было поверить в то, что за два с половиной часа благодаря имбибиции мышьяк из кишечной полости смог достичь сердца; человеческое тело все - таки не промокательная бумага! Именно поэтому бальзамирование и растягивается на многие месяцы…Адвокат и сам понимал зыбкость этих построений. Поэтому он совсем неслучайно помимо оспаривания самого факта отравления в своей заключительной речи заговорил о мотивации преступника. И тут, безусловно, он очень глубоко раскрыл подоплеку «дела Максименко». Казалось бы, ничего необыкновенно оригинального он не сказал. Все эти аргументы и подозрения на самом деле витали в воздухе многие месяцы; но Холев собрал их воедино и сказал во всеуслышание о всех тех любопытных нюансах, что могли радикально изменить оценку роли обвиняемых. В самом деле, зачем Александре Егоровне Максименко убивать мужа, если с его смертью, она превращалась почти в нищенку? А если все - таки и убивать, то почему бы не озаботиться перед тем завещанием в свою пользу? Зачем оставлять нетронутыми лекарства, прописанные Португаловым? Настоящий убийца сорвал бы этикетки, вылил бы капли и микстуру в окно и сказал бы, больной все выпилЕЕсли бы Александра Максименко действительно отравила своего мужа, никогда бы она не заявила в полицию о вымогательстве лечащим врачом денег; напротив, она бы дала ему денег и твердила бы на всех углах о глубокой честности и порядочности доктора Португалова. Если Александра Максименко и Аристарх Резников действительно любовники, отравившие мужа, то не пошла бы она жить в его семью на несколько дней сразу после смерти НиколаяЕЗачем действовать столь неосторожно и раздражать общественное мнение провинциального городка?Александру Максименко, выражаясь современным нам языком, подставили. Кто - то умный и хладнокровный оценил ситуацию и воспользовался ею к своей выгоде, предусмотрительно рассудив, что жена покойного и Аристарх Резников привлекут к себе всеобщее внимание и уберегут тем самым настоящего убийцу от разоблачения. Кто мог быть этим умным и хладнокровным убийцей?Адвокат взялся назвать его. Конечно, Н. И. Холев нарушал традиционное разделение ролей, ни его это была задача, а прокурора, но обстоятельства дела требовали от него ясности и завершенности формулировок; замолчать на полуслове, коснувшись этой темы, он не мог. «Кто же другой мог иметь интерес в смерти Н. Максименко?»- спросил адвокат, - «Есть два лица, для которых смерть Максименко могла представлять известный интерес. Одно из этих лиц - родной брат умершего, Антонин, который знал о приобретении Николаем всего состояния, который так поспешно утвердился в правах наследства к этому стотысячному состоянию и предъявил даже иск к товариществу Дубровиных об отчете и дивиденте. Другое лицо - Варвара Дубровина - теща, одна из типичнейших и несноснейших в мире тещь! Мне возразят: да ведь ни Антонина Максименко, ни Варвары Дубровиной 18 октября в доме не было! Но, господа, кроме виновников физических закону известны виновники интеллектуальные - подговорщики, подстрекатели Разве немыслимо предположение, что руки истинного убийцыЕмогли быть удлинены другими, преданными руками?»Думается, что именно где-то в этой зыбкой области неопределенных предположений и лежит правда о виновнике гибели Николая Максименко. Также посчитали и присяжные. На вопрос о факте преступления они ответили положительно, но виновными в нем Резникова и Александру Максименко не признали. Подсудимые были оправданы. Считается, что идеальные преступления невозможны и все тайное рано или поздно становится явным. «Дело Максименко» - хороший пример спорности (как minimum!) этого утверждения. Преступник, безусловно, существовал, но так и остался неназван. Чем больше думаешь об обстоятельствах гибели Николая Максименко и последовавших событиях, тем более подозрений навлекает на себя фигура его брата. Ведь это именно Антонин участливо предложил Александре Егоровне несколько дней до похорон провести в доме Резниковых. И это ему якобы заявил Аристарх Резников о намерении жениться на вдове. И именно Антонин Максименко отсудил у Дубровиных немалый пай их пароходства. Остаётся добавить, что в 2006 г. петербургское издательство «Крылов» выпустило роман Ольги и Алексея Ракитиных «Царская экспертиза», в основу сюжетной фабулы которого были положены обстоятельства данного уголовного дела.