Цикл «ФОТУРО»Страшные рассказы, мистические истории, страшилки

Чёрный шар

Я только успел налить себе суп, как Маша сказала:— Видишь черную точку возле люстры?Я поднял глаза. Действительно, в нескольких сантиметрах от лампочки неподвижно висела крохотная черная точка. — Муха, наверное, — сказал я. — Нет, — ответила Маша. — Не похоже. Посмотри, она, кажется, становится больше. Я подавил раздражение — вечно этой дуре что-нибудь мерещится — и сказал:— Да какая разница! Ешь давай, остынет. — Саш, мне она не нравится. О, Боже мой, подумал я. Опять…— Маш, — сказал я. — Это просто черная точка. Что в ней плохого? Она же ничего не делает. — Не знаю, — сказала Маша. — Мне просто неуютно. Я никогда таких штук не видела. — Ты вообще в своей жизни мало что видела, — сказал я. — Забудь о точке и ешь суп. Некоторое время мы ели молча. Наконец, Маша отложила ложку:— Все-таки я лучше позвоню папе, — сказала она. — Может быть, он знает, что это такое. — Не смей, — сказал я. — Я не хочу его видеть. — Но он, наверное, все объяснит…— Я сказал — нет!Маша замолчала. Я посмотрел на точку — действительно, она увеличивалась. Если сначала она была с булавочную головку, то теперь она сравнялась размером с мячиком для пинг-понга. Почему-то мне казалось это нормальным — растет и растет, хуже от этого никому не будет. — Запомни, Маша, — сказал я. — Если ты хочешь оставаться со мной в хороших отношениях, никогда — ты слышишь? — никогда не приглашай сюда своего отца! Хватит с меня, понятно?— Хорошо, — кивнула Маша. Однако я знал, что она врет. Стоит мне уйти, и она позвонит отцу. Тот приедет, и все начнется по-старому. — Хорошо, — повторила Маша. — Я потерплю эту штуку. В конце концов, она же ничего не делает, так ведь?— Да, — сказал я. — Абсолютно ничего. — Только растет потихоньку…— Да, — сказал я. — Просто потихоньку растет. Ты против?— Я? — переспросила Маша. — Нет, что ты! Просто, знаешь, такое не каждый день случается…— Верно, — согласился я. — Но это не значит, что мы должны звонить твоему отцу всякий раз, как что-то происходит. — Не должны, — согласилась Маша. — Но знаешь… Давай, я ему все-таки позвоню — ну, так, на всякий случай?— Нет, — сказал я. — Но, Саша, — сказала она, — это же поможет…— Нет, — сказал я. — Саша… Посмотри!Я взглянул наверх и увидел, что шар достиг размеров футбольного мяча. Это немного настораживало, однако дальше он пока что не рос. — И? — сказал я. Но Маши уже не было в комнате. Из коридора доносился торопливый писк набираемого номера. Я различил пятерку, девятку, тройку… Номер ее отца!Дальнейшее я помню плохо. Под рукой у меня оказался молоток, и она даже не успела вскрикнуть — так быстро все получилось. С молотком в руке я стоял над трупом своей жены. Кровь уже остановилась, а та, что вытекла, впиталась в ковер. Надо было куда-то спрятать тело. Я посмотрел на шар, и почему-то мне показалось, что это наилучшее место. Он небольшой, но тело наверняка в нем поместится, решил я. Я поднял труп жены и приблизился к шару. Он неподвижно висел в центре комнаты — абсолютно черный и словно невесомый. Тем не менее, когда я для пробы погрузил в него ноги трупа, он оказался вполне материальным — было такое чувство, словно я пытаюсь запихнуть жену в колодец, доверху заполненный илом. Вещество, из которого состоял шар, несомненно обладало массой. Почему же он тогда не отбрасывал тени? Почему?Не думай об этом, сказал я себе. Твоя задача сейчас — избавиться от тела. Вот и занимайся ею. Видишь, этот шар — вполне удобная штука. Вот так, еще немного… Есть!Тела больше не было. Вернее, оно по-прежнему оставалось, но уже заключенное в черный шар. Зародыш в яйце, вот на что это похоже — подумал я. Непроницаемо черная скорлупа, и только я знаю, что из него может вылупиться. С этой мыслью я прилег отдохнуть. Совесть меня не мучила — то, что я сделал, следовало сделать давным-давно. Раскроить сучке голову! Отправить ее на корм червям! Я всегда ее ненавидел — с первого же дня свадьбы. Она шантажировала меня ребенком, а потом оказалось, что ее беременность — вранье, как и все остальное. Правда была лишь в том, что ее отец был крупной шишкой в местной администрации; он пригрозил мне, что если я брошу его дочь, то схлопочу десятку, не меньше. За что — найдется, у него хорошие связи в полиции. Старику нравилось меня мучить. Он выбил для нас квартиру, подарил машину, периодически подбрасывал денег. Все это — с издевкой; сам я, мол, не способен обеспечивать семью. Частенько он заходил к нам, пил водку и спрашивал Машу: ну, на кой черт тебе он сдался? Посмотри на него: это же нуль. Но я понимаю — любовь, да.

Чёрный шар

Я только успел налить себе суп, как Маша сказала:— Видишь черную точку возле люстры?Я поднял глаза. Действительно, в нескольких сантиметрах от лампочки неподвижно висела крохотная черная точка. — Муха, наверное, — сказал я. — Нет, — ответила Маша. — Не похоже. Посмотри, она, кажется, становится больше. Я подавил раздражение — вечно этой дуре что-нибудь мерещится — и сказал:— Да какая разница! Ешь давай, остынет. — Саш, мне она не нравится. О, Боже мой, подумал я. Опять…— Маш, — сказал я. — Это просто черная точка. Что в ней плохого? Она же ничего не делает. — Не знаю, — сказала Маша. — Мне просто неуютно. Я никогда таких штук не видела. — Ты вообще в своей жизни мало что видела, — сказал я. — Забудь о точке и ешь суп. Некоторое время мы ели молча. Наконец, Маша отложила ложку:— Все-таки я лучше позвоню папе, — сказала она. — Может быть, он знает, что это такое. — Не смей, — сказал я. — Я не хочу его видеть. — Но он, наверное, все объяснит…— Я сказал — нет!Маша замолчала. Я посмотрел на точку — действительно, она увеличивалась. Если сначала она была с булавочную головку, то теперь она сравнялась размером с мячиком для пинг-понга. Почему-то мне казалось это нормальным — растет и растет, хуже от этого никому не будет. — Запомни, Маша, — сказал я. — Если ты хочешь оставаться со мной в хороших отношениях, никогда — ты слышишь? — никогда не приглашай сюда своего отца! Хватит с меня, понятно?— Хорошо, — кивнула Маша. Однако я знал, что она врет. Стоит мне уйти, и она позвонит отцу. Тот приедет, и все начнется по-старому. — Хорошо, — повторила Маша. — Я потерплю эту штуку. В конце концов, она же ничего не делает, так ведь?— Да, — сказал я. — Абсолютно ничего. — Только растет потихоньку…— Да, — сказал я. — Просто потихоньку растет. Ты против?— Я? — переспросила Маша. — Нет, что ты! Просто, знаешь, такое не каждый день случается…— Верно, — согласился я. — Но это не значит, что мы должны звонить твоему отцу всякий раз, как что-то происходит. — Не должны, — согласилась Маша. — Но знаешь… Давай, я ему все-таки позвоню — ну, так, на всякий случай?— Нет, — сказал я. — Но, Саша, — сказала она, — это же поможет…— Нет, — сказал я. — Саша… Посмотри!Я взглянул наверх и увидел, что шар достиг размеров футбольного мяча. Это немного настораживало, однако дальше он пока что не рос. — И? — сказал я. Но Маши уже не было в комнате. Из коридора доносился торопливый писк набираемого номера. Я различил пятерку, девятку, тройку… Номер ее отца!Дальнейшее я помню плохо. Под рукой у меня оказался молоток, и она даже не успела вскрикнуть — так быстро все получилось. С молотком в руке я стоял над трупом своей жены. Кровь уже остановилась, а та, что вытекла, впиталась в ковер. Надо было куда-то спрятать тело. Я посмотрел на шар, и почему-то мне показалось, что это наилучшее место. Он небольшой, но тело наверняка в нем поместится, решил я. Я поднял труп жены и приблизился к шару. Он неподвижно висел в центре комнаты — абсолютно черный и словно невесомый. Тем не менее, когда я для пробы погрузил в него ноги трупа, он оказался вполне материальным — было такое чувство, словно я пытаюсь запихнуть жену в колодец, доверху заполненный илом. Вещество, из которого состоял шар, несомненно обладало массой. Почему же он тогда не отбрасывал тени? Почему?Не думай об этом, сказал я себе. Твоя задача сейчас — избавиться от тела. Вот и занимайся ею. Видишь, этот шар — вполне удобная штука. Вот так, еще немного… Есть!Тела больше не было. Вернее, оно по-прежнему оставалось, но уже заключенное в черный шар. Зародыш в яйце, вот на что это похоже — подумал я. Непроницаемо черная скорлупа, и только я знаю, что из него может вылупиться. С этой мыслью я прилег отдохнуть. Совесть меня не мучила — то, что я сделал, следовало сделать давным-давно. Раскроить сучке голову! Отправить ее на корм червям! Я всегда ее ненавидел — с первого же дня свадьбы. Она шантажировала меня ребенком, а потом оказалось, что ее беременность — вранье, как и все остальное. Правда была лишь в том, что ее отец был крупной шишкой в местной администрации; он пригрозил мне, что если я брошу его дочь, то схлопочу десятку, не меньше. За что — найдется, у него хорошие связи в полиции. Старику нравилось меня мучить. Он выбил для нас квартиру, подарил машину, периодически подбрасывал денег. Все это — с издевкой; сам я, мол, не способен обеспечивать семью. Частенько он заходил к нам, пил водку и спрашивал Машу: ну, на кой черт тебе он сдался? Посмотри на него: это же нуль. Но я понимаю — любовь, да. Любишь его?Люблю, отвечала Маша и смотрела на меня так, словно я был ее любимой вещицей. Она владела мной — уж это ее отец понимал прекрасно. И я никогда не вырвался бы из ее власти, если бы не этот черный шар. Странное дело: чем глубже я погружался в сон, тем меньше боялся этого шара. Он ведь помог мне, скрыл следы моего преступления. Какая разница, понимаю ли я, что это, или нет? Если он — зло, я и зло готов благодарить от всего сердца. Пусть он висит посреди гостиной, если ему так нравится — главное, чтобы о нем никто не узнал. Но утром мои надежды рухнули. Я вышел во двор покурить, и Савельич, вахтер, спросил:— Ну, как шарик-то? На месте? А то из домоуправления приходили, спрашивали…— Что? — не понял я. — Какой еще шарик?— Да обычный. Черный такой. Меня прошиб холодный пот. Откуда он знает?— Да вы не волнуйтесь, — сказал Савельич. — Об этом уже все знают. В газете же написали. Он протянул мне газету, и на первой полосе я прочел:СЕНСАЦИЯ! В КВАРТИРЕ ГРАЖДАНИНА КИСЛОВСКОГО, ПРОЖИВАЮЩЕГО ПО АДРЕСУ УЛ. КЛЮКВЕННАЯ, Д. 12, КВ. 47, ПОЯВИЛСЯ ЧЕРНЫЙ ШАР! ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ ШАРА НЕИЗВЕСТНО, ВЕДЕТСЯ РАССЛЕДОВАНИЕ. — Опять на глупости деньги тратят, — проворчал Савельич. — Нет, чтоб трубы починить — шары изучают! Мешает он вам, что ли?— Да нет, — сказал я растерянно. — Просто немного непонятно, вот и все. — Ха! — сказал Савельич. — Непонятно! А что — все должно быть понятно? Вам что — легче будет, если вы все понимать станете? Раньше как было: вообще ничего не знали. Молния на небе — значит, Бог гневается. Помер кто — значит, судьба у него такая — помереть. А теперь напридумывали — фу ты, ну ты!— Савельич, — взяв себя в руки, сказал я ему, — ну неужели тебе не интересно, что это за шар такой? Не каждый же день такое случается, чтобы бац — и шар посреди комнаты?— Ну, шаров не было, — согласился Савельич. — Но мне, помню, дед рассказывал, что у них в селе покойник воскрес однажды. — Как это?— А вот так. Встал и пошел. Пришел на собственные поминки и стал поросенка есть. Ест, аж за ушами трещит. Ему говорят: ты, дядя, не больно-то налегай, тут помимо тебя люди есть. А мертвец возьми и зарычи — глухо так, страшно. Ну, оставили его в покое, а он поросенка съел и на капусту приналег. Тут уж всполошились. Кто такой, стали кричать, с какой стороны родственник? А он молчит и только капусту жрет. Ну, умял он, значит, ведро капусты, и тут его в пляс потянуло. Ночь на дворе, только свечей пара горит, все у стен притаились, а посреди избы мертвец пляшет — вот такая картина. — И дальше что? — спросил я. — Лопнул он, — сообщил Савельич. — И всех забрызгал. — Чушь какая-то…— И вовсе не чушь! Может, у вас так же будет? Повисит немного — и лопнет. Вы уж не стойте поблизости, а то мало ли что может приключиться…— Хватит! — сказал я. — Не знаю, Савельич, что ты там напридумывал, но висит он смирно и лопаться не собирается. Я уже жалею, что вообще тебе ответил. Надо было промолчать. Я отвернулся от Савельича и пошел прочь. — Да зачем молчать, когда все знают-то! — сказал мне вслед вахтер. На работе, как выяснилось, уже были в курсе моей проблемы:— Саш, — сказал мне шеф, когда мы остались наедине. — Если тебе нужен отпуск, только скажи. А пока возьми вот, — и протянул мне конверт. — Тридцать тысяч. Извини, старик, но больше не могу.

— Ничего не понимаю, — сказал я. — Виктор Валентинович, но ведь до зарплаты еще две недели. — Это не зарплата, это материальная помощь. У тебя сейчас, Саш, тяжелое положение. — У меня все в порядке. — Не придумывай. Тебе сейчас отдохнуть надо: переживания, то да се. Стресс, опять же. Да и потом, ты им только мешать будешь…— Кому — мешать?— Да ученым же. Сегодня звонили. Сказали: дайте Кисловскому выходной, мы к нему поедем шар изучать. — И вы тоже знаете про шар?!— Ну да, — пожал плечами. — В газете же напечатали, вот, посмотри…— Да видел я уже! — сказал я. — В газете-то откуда узнали? Он же только вчера, пока мы обедали…— Ну, этого я не знаю, — пожал плечами шеф. — Это ты у них спроси. Можешь прямо сейчас: отпуск мы тебе уже оформили. — Как оформили? — растерялся я. — А проект? Мы же готовились…— Закончим без тебя, не беспокойся. Все, Саш, у меня дела. Я вышел из кабинета шефа, забрал у Светочки отпускные и решил заглянуть в газету. Надо же выяснить, откуда они узнали о шаре. Наша городская газета называлась «Проводник». Располагалась она в небольшой пристройке у горсовета. Я нажал на пуговку звонка, и неприязненный женский голос ответил мне:— О шаре сведений больше не принимаем. — Я не о шаре, — сказал я. — Вернее, о шаре, но ничего рассказать не могу. Я сам хотел бы что-нибудь понять. На другом конце провода замолчали. Молчание длилось около минуты, наконец, голос сказал:— Проходите. Налево, вторая комната справа. На двери кабинета редактора красовалась табличка — «Кверол Анатольевич Липунов». Кверол, подумал я, какое странное имя…Сам редактор был маленький, толстый и очень суетливый. — Здравствуйте! — протянул он мне руку. — Какими судьбами? Чайку, кофейку, может быть, отвар из шиповника?— Спасибо, — ответил я. — Мне ничего не надо. Я только…— Минуточку! — сказал редактор и схватил телефонную трубку. — Да, да, слушаю! Что? Нет, Каркасова мы печатать не будем, и не просите! Как это — обязательно? Да вы видели его материал? Это же ра-зо-бла-че-ние, понимаете вы или нет? Не надо меня просить — нет, нет и еще раз нет! Хоть что делайте! Что? Он стреляться хочет? Пусть стреляется! Обновить его — это не проблема! Да? — обратился он ко мне. — Чем могу помочь? Кто вы такой, собственно?— Я — Александр Кисловский… — начал было я. — Не продолжайте! — перебил меня редактор. — Шар, да? Ну, я так и подумал — шар! Вы, голубчик, не туда пришли, — похлопал он меня по плечу. — Мы вам ничем помочь не можем!— Как это — не можете? — удивился я. — А как же…— Без как же! Сказано — не можем, значит — не можем. Ну, не прессы это дело, понимаете, не пре-ссы!— А чье же?— Ученых из Института! Это пусть они с шарами разбираются, а нам своих забот хватает! Вы не поверите, но от меня требуют, чтобы я напечатал материал Каркасова! Каркасова, вы только подумайте! А вы его читали?! — он почти визжал. — Читали вы его?!— Нет, — смутился я. — не читал. — А почитайте! — редактор сунул мне в руки ворох скомканных листов. — Почитайте и подумайте, можно ли такое печатать? Это же черт знает что!— Хорошо, — я взял бумаги. — Я обязательно прочитаю. Но скажите мне, пожалуйста, как вы узнали о шаре? Я, собственно, не в претензии, событие это и вправду замечательное и интересное для науки, но как? Я просто хочу сказать, что единственными свидетелями его появления были я и моя жена…— Все вопросы к Цатурову! — отмахнулся от меня редактор. — Это его материал. Адрес спросите в приемной. Все, мне некогда, до свидания. Я вышел из кабинета редактора несколько ошарашенный. Какой еще Цатуров? Воистину, это происшествие приобретает все более странный оборот. Я попытался обдумать события, что уже произошли. Итак, сперва была крохотная черная точка, которая за ночь превратилась в шар размером с футбольный мяч. Затем была моя ссора с Машей, которая кончилась тем, что я ударил ее молотком по голове. Странно, но даже теперь я об этом не жалел. Поступок казался мне правильным. Что еще? Я спрятал тело в шар — это был первый раз, как я с ним взаимодействовал. В приемной я взял у секретарши адрес Цатурова. Делать мне все равно было нечего, и я отправился прямо к нему. Цатуров жил в старом квартале, который после войны строили пленные немцы. Дома здесь были ветхие, двухэтажные, а обитали в них преимущественно старики. Возле подъезда, где была квартира Цатурова, я увидел разбросанные по земле еловые ветки. — Кто-то умер? — спросил я мужика, сидящего на лавке. — Ну да, — кивнул тот. — Журналист, молодой еще. Только вчера еще живой был, а сегодня — все! Эх, вот оно как бывает. — А отчего он умер? — спросил я. — Сердце, — сказал мужик. Я вошел в подъезд, поднялся на второй этаж. Дверь в квартиру Цатурова была открыта, и туда-сюда сновали люди. — Вы к кому? — спросила меня пожилая женщина. — Неужели к Гришеньке? — и залилась слезами. — Нету Гришеньки, умер мой сокол ясный!— Антонина Григорьевна, успокойтесь, — попыталась утешить ее девушка в кожаной куртке. — Вы знакомый Гришин, да? — спросила она меня. — Очень жаль, но Гриша только что скончался. — Мои соболезнования, — сказал я. — Могу я взглянуть на тело?Девушка посмотрела на меня настороженно. — Поймите меня, — сказал я. — Мы с Гришей были близкими друзьями. — Хорошо, — сказала девушка. — Только недолго, а то сейчас «Скорая» приедет. Я вошел в квартиру и прошел в комнату. Труп лежал на диване, укрытый одеялом. Цатуров был молодой человек лет двадцати пяти, с редкими волосами и заячьей губой. В смерти лицо его побелело, нос заострился. Ниточка оборвалась — я ничего не мог от него добиться. Я попрощался с Антониной Григорьевной и вышел на улицу. Пошел дождь. Я укрылся под навесом автобусной остановки. Мне было тоскливо, домой я возвращаться не хотел. Я не боялся шара, но мне было не по себе оттого, что я не понимал его. Рядом со мной присел человек. Я повернулся — и оторопел. Это был Цатуров — то же лицо, но розовое, живое. — Сигаретой не угостите? — спросил он. Я пожал плечами — давно уже не курю. — Хорошо, — сказал он. — Видели этот спектакль? Ну, молодцы, а?— Кто молодцы? — спросил я. — Что это все значит?— Хотел бы я знать, — ответил Цатуров. — Но хорошо стараются — и Варенька, и Антонина Григорьевна! Знали бы они, что это Борька Рябов у них там мертвый валяется!— Какой еще Борька Рябов?— Борька Рябов — мой сосед, — пояснил Цатуров. — Я его вместо себя оставил, ну, чтоб самому не помереть. Борька все равно алкаш, с его-то циррозом два месяца всего осталось. Вот он и помер, понимаете?— Нет, — сказал я. — Ничего не понимаю. Объясните. — Я бы рад, да не знаю как. Верите, голова кружится от радости! Жив остался, жив! Нет, для них-то я умер, но для остальных, для целого мира — жив! Тут в чем дело: теперь им понадобится какое-то время, чтобы разобраться. — В чем?— В том, кто есть кто, — сказал Цатуров. — Видите, Борька Рябов — это, в принципе, тот же я, только неудавшийся. Сбой в процессе обновления, все такое…— Очень хорошо, — перебил я. — В любом случае, рад за вас. Но объясните, пожалуйста, как вы узнали о черном шаре?— Что? — переспросил он. — Шар? Так вы Кисловский, да? Очень приятно. Ардлак Цатуров, — протянул он мне руку, — корреспондент «Проводника». Ардлак — это после обновления, а раньше был Григорий. Знаете что, Кисловский? Давайте не будем говорить на остановке. У вас есть деньги? Пойдемте в пивную, она тут поблизости. Там и поговорим. Мы пошли в пивную. В этот час там никого не было, и мы сели за столик в углу. — Шар, Кисловский, это, в сущности, ерунда, — начал Цатуров. — Он повисит и исчезнет, такое уж у него занятие. Куда хуже другое — оказалась запущена весьма неприятная цепь событий, очень неприятная, да. — Стоп, — прервал я его. — Сперва скажите, как вы узнали о шаре. — Как узнал? — сказал Цатуров. — Да очень просто. Мне позвонил профессор Каркасов — это мой бывший преподаватель из Института. Он сообщил мне о том, что в вашей квартире появился шар и предупредил, чтобы я в тот день не ночевал у себя дома. Кстати, — спохватился он, — надеюсь, вы ничего в этот шар не засовывали?— Боюсь, что засовывал, — сказал я. Почему-то Цатурову я ничуть не боялся сказать о совершенном мной убийстве. — Вчера вечером мы повздорили с женой — в последнее время мы были не в ладах — и я не рассчитал сил…— Понимаю, — сказал он неожиданно спокойно. — Я не осуждаю вас за ваш поступок — я и сам подставил вместо себя другого человека. Ваша жена — вы поместили ее внутрь шара, так ведь?— Да, — сказал я. — Что ж, если верить Каркасову, надо ждать всего, чего угодно. Видите ли, вы нарушили определенное правило. Я не могу сформулировать его точно, но в шар ничего засовывать нельзя. Это недопустимое действие. Рано или поздно вам это аукнется. Или не только вам — здесь ничего нельзя знать наверняка. Вы совершили вторжение, понимаете?— Какое еще вторжение? — спросил я. — Вторжение куда?— Неизвестно, — пожал плечами Цатуров. — Никто ведь не знает, что такое этот шар. Каркасов тоже не знал, хотя у него имелись некоторые предположения. Во всяком случае, он рассчитал время и место появления шара, а это уже кое-что. Плюс: вас не насторожила собственная реакция на шар? А реакция других людей? Не насторожила, нет?— Нет, — сказал я и в тот же миг понял: а ведь это действительно странно. Почему и я, и Маша, и Савельич, и шеф, и редактор, да и весь город , похоже, воспринимают шар, как нечто само собой разумеющееся? Конечно, его собираются изучать, и даже статья в газете появилась с заголовком «СЕНСАЦИЯ!», но подлинной-то сенсации нет. Всем как-то все равно — есть шар, нет его. А ведь черный шар, висящий в воздухе — это не шутка, сказал я себе и похолодел: выходит, целую ночь я провел наедине с тем, чему в человеческом языке и названия нет?Нет, решил я, теперь в свою квартиру я точно не вернусь. Буду ночевать в отеле, пока не кончатся деньги, потом пойду к знакомым. Пусть эти ученые исследуют шар, если хотят. — Кстати, — спросил я. — Вы сказали Каркасов, да? У меня есть его заметка, материал, который не хотел опубликовывать ваш редактор…— Что? — удивился Цатуров. — Можно посмотреть?— Пожалуйста, — я протянул ему бумаги. Цатуров схватил их и стал читать. — Да, — сказал он. — Все, как я и думал. Это разоблачение. Допекли старика. — Кто? — спросил я. — Да коллеги из Института. Институт — слышали, наверное? Я его заканчивал. Паршивое местечко в плане людей — сплошь карьеристы и стукачи. Каркасова они травили дай Боже, вот он и рассердился. А кто бы на его месте иначе поступил? Хотя неосторожно, да, это факт. Ну, теперь за него возьмутся. — В смысле — возьмутся? — спросил я. — Неужели его убьют?— Нет, — сказал Цатуров. — Зачем такие ужасы? Просто засунут в черный шар — по договоренности понимаете. Ну, и будет он снова, как раньше. — Ничего не понимаю, — сказал я. — Я уже совсем запутался. Вы можете мне ясно объяснить, что происходит?— Нет, — сказал Цатуров. — Я, видите ли, сам ничего не понимаю. Можно я оставлю у себя заметку? — попросил он. — Лучше верните, — сказал я. — Мне бы хотелось ее прочитать. В конце концов, ее дали мне, а не вам. — Кому ее дали — это не имеет никакого значения! — неожиданно резко сказал Цатуров. — Заметка останется у меня. Мне она нужнее. — Я бы попросил вас отдать ее мне, — сказал я, вставая. Взглянув мне в глаза, Цатуров съежился. Что он там увидел?— А вы пойдете дальше других, — сказал он. — Другие и жену не убивали, и в редакцию не ходили. Сидели и ждали, пока вырастет. — Какие другие? — спросил я, тяжело дыша. — Что вырастет?Цатуров обмяк. — Опять все провалил, — сказал он. — Что за невезение такое… Ладно, держите, — он протянул мне заметку. — Все равно у меня дома таких уже штук пятьдесят валяется. Ну, что вы стоите — берите, вы же хотели? Читайте, вам никто не запрещает. Только там ничего интересного нет — обычный донос. Воруют, мол, спирт казенный пьют. Чушь! Вот что, Кисловский, — сказал он вдруг. — Хотите знать, что к чему — езжайте в Институт. — Там все ответы. Я вышел на улицу. Институт был на другом конце города, мне пришлось взять такси. Снаружи институт выглядел совсем обычно: панельное серое здание. Я вошел внутрь, предъявил паспорт и получил разовый пропуск. — Только не задерживайтесь, — предупредил меня охранник. — В восемь закрываемся, а сейчас уже полвосьмого. У меня было всего полчаса, и я почувствовал, что схожу с ума. Кого я должен искать в этом здании? Зачем? Не лучше ли уйти?— Кисловский, это вы? — окликнули меня сзади. Это был высокий тощий мужчина — лысый, с седой бородкой. — Так и знал, что вы придете. Пойдемте, мы вам сейчас все объясним. Следуйте за мной. Что мне оставалось делать? Я пошел. Мы углубились в коридоры университета, пришли к лифту, спустились на три этажа вниз, вновь миновали череду коридоров и, наконец, остановились перед большой белой дверью. — Это здесь, — сказал мой провожатый. — Вы первый, вам положено по возрасту. Что ж, подумал я, положено так положено. Я вошел внутрь и застыл на месте. В центре ярко освещенной комнаты висел черный шар. Он был огромный — в десять раз больше того, в который я упрятал свою жену. — Это ваш и есть, — сказал провожатый. — Пойдемте, я научу вас пользоваться аппаратурой. Он выкатил из угла странного вида установку и принялся мне ее показывать. — Смотрите, — говорил он. — Это фокусирует луч, а это позволяет управлять его движением. — И что я должен сделать?— Вы должны ни много, ни мало разрезать шар. — Разрезать?— Именно. — Но…— Нет, — мягко сказал мой провожатый. — Ваша супруга не пострадает. Напротив, вы увидите — о, совсем напротив…Я подчинился. Я встал у аппарата и направил его на шар. Вспышка, и он лопнул, как перезрелый плод. Черная жидкость хлынула из него, а еще… Нет, я не мог в это поверить. Еще там была моя жена, и она была жива!— Я оставлю вас наедине, — сказал мой провожатый. — Приятного общения. Она стояла напротив меня — Маша, которую я убил. Абсолютно голая, с потеками черной жижи на теле — стояла и ничего не говорила. Молчал и я, чувствуя, что вот-вот сойду с ума. Все события этого дня сошлись в одно, и я понял все. Вдруг Маша закашлялась. Изо рта у нее потекла черная струйка. Та самая жижа — она еще оставалась в ней. Взгляд Маши выразил муку, она протянула ко мне руки, и тут случилось страшное — потеряв равновесие, она упала и буквально рассыпалась на куски. Кожа ее во многих местах лопнула, хлынула жижа, и меня начало рвать. . . . Из-за толстого стекла на блюющего Кисловского смотрели двое — оба старики. — В этот раз определенно неудача, — сказал Первый. — Цатуров опять все провалил. Если он не может должным образом подготовить реципиента, может быть, не обновлять его больше, а, Федор Геннадьевич?— А вы бы лучше программировали матрицу, — сказал Второй. — Тогда бы он и вел себя поприличнее. — Поприличнее! — фыркнул Первый. — А вы дайте мне материал поприличнее, тогда и сделаю. Цатурова же убрать из ДАНКЛИГа надо, он давно уже все только портит! А что в данном случае? Почему при обновлении случился коллапс?— Неизвестно. Показатели вроде бы в норме…— Коэффициенты сравнивали?— Да. И Ревского, и Палинского. Все строго пропорционально. Черт его знает…— Ладно, — Первый хлопнул коллегу по плечу. — Пойдемте лучше чай пить. Зиночка мне чай цейлонский привезла — аромат дивный!Он повернул ручку двери, и перед Вторым распахнулась сплошная чернота. — Прошу, — сказал Первый. — Порядок требует, чтобы младшие шли первыми. — Но, Павел Георгиевич, — запротестовал Второй, — всего полгода разницы!— Идите, идите, — покачал головой Первый. — Так надо. И когда Второй с чавкающим звуком исчез в черноте, он повторил:— Так надо.

Лоркенгар

Все началось с того, что я спустился вниз за газетой. Я выписываю «Проводник» — это хорошая пресса, пусть временами и официозная. С особенным интересом я читаю фельетоны Цатурова — ей-богу, у него отменный стиль!Я уже настроился на чтение, так что представьте мое удивление, когда я обнаружил, что газеты в ящике нет. Вместо нее там оказался прямоугольный предмет, завернутый в коричневую вощеную бумагу. Я, было, решил, что это ошибка почтальона, однако адрес на посылке был указан мой: ул. Гранитчикова, дом 12, квартира 67. Более того, моим было и имя в графе «Получатель»: Вячеслав Игоревич Грушинский. Отправителем же значился некий Юнус. — Черт знает что! — сказал я. — Юнус какой-то — знать не знаю никакого Юнуса!Однако любопытство заставило меня все же развернуть бумагу. Внутри оказалась книга. На серой матовой обложке черными буквами было написано: лоркенгар. — Ну, приехали, — произнес я озадаченно. Оглавление оказалось столь же непонятным: первая глава называлась Данклиг, вторая — Морвиз, третья — Зонклиг, а четвертая — Монерок. Последняя глава в книге именовалась Введение В Фотуро. Чушь какая-то, подумал я, после чего захлопнул книгу, поднялся в свою квартиру и поставил чайник. Кухню заливало солнце, воздух был прохладный и свежий. Внезапно зазвонил телефон. Я взял трубку. Сперва были слышны только щелчки, затем незнакомый голос прохрипел:— Эй, ГРЕЗ, ты меня слышишь?— Да, — ответил я. — А с кем я говорю?На другом конце линии закашлялись. Это был жуткий кашель — словно у туберкулезного больного. — Вот до чего вы меня довели, — сказал незнакомец, откашлявшись. — Орешь на вас, орешь — так и голос сорвать недолго. А голос у меня разве казенный? Ты вот что, парень — ты книгу назад положи, слышишь? Не будь Вейстлом!— Кем-кем? — переспросил я. — Вейстлом! — рявкнул мой собеседник и снова закашлялся. — Хорошо, — ответил я, дождавшись, когда он прекратит кашлять. — Не буду вейстлом или как там его. А насчет книги — если она ваша, я немедленно отнесу ее обратно. — Она не моя! — сказал незнакомец. — Ты это, поосторожнее со словами! Она вообще — не чья-то!— Как это? — удивился я. — Гарвиг, ты только послушай! — заговорил он с кем-то еще. — Он ведь вопросы задает, а должен уже бежать выполнять! Да, ГРЕЗ я использовал, ты сам слышал! И ВЕЙСТЛ тоже… Ну, что ты думаешь? Хочешь сам? Ладно, дай только я в последний раз попробую… Слушай, — обратился он ко мне, — Твое дело сейчас — не вопросы задавать, а делать, что сказано, понял? Так что руки в ноги и клади книгу на место!Признаться, меня задел его тон — не люблю, когда мне приказывают, тем более так грубо. Кроме того, любопытство завладевало мной все сильнее. Мне хотелось понять, что происходит, что это за книга, и почему человек на другом конце трубки так хочет получить ее назад. Странно было только одно: я почему-то не чувствовал никакого страха. Все происходящее казалось мне естественным, само собой разумеющимся. — Ну! — поторопил меня собеседник. — Ты меня слышишь?— А если я не хочу? — сказал я. — Чего не хочешь?— Возвращать книгу. Молчание. Наконец, незнакомец переварил мой ответ. Он вздохнул и буркнул:— Ну и черт с тобой. Жди звонка от Гарвига. И повесил трубку. Вот же идиот, подумал я и вернулся на кухню. Чайник уже вскипел, я достал из холодильника масло и нарезал хлеб. Я уже размешал сахар, когда телефон зазвонил снова. — Здравствуйте, — на этот раз голос моего собеседника был чистый и благозвучный. — Грушинский Вячеслав, я не ошибся?— Нет, — ответил я. — Вы — Гарвиг, по поводу книги?— Да-да, — сказал Гарвиг. — Именно так. Но давайте пока забудем о книге и займемся непосредственно вами. — Мной?— Да, вами. Сейчас я одно за другим произнесу три слова. Ваша задача — слушать их внимательно, договорились?— Ну, ладно, — сказал я неуверенно. — Тогда начинаю. РАГО, — произнес Гарвиг, и я ощутил в висках легкую боль. — Чувствуете? Да, думаю, что да. Хорошо… НАГО! Повторить?— Нет, — сказал я. Боль в голове улеглась, и на смену ей явилась непонятная легкость. Я чувствовал себя пакетом, из которого вытряхнули все содержимое. — Отлично, — сказал Гарвиг. — А теперь завершающий штрих — САТО!Последнее слово отдалось в моей голове колокольным звоном, однако больше ничего не произошло. — Ну? — сказал Гарвиг, выждав минуту. — Что — ну? — ответил я. — Где ваш код обновления?— Какой еще код?— Ваш код обновления, — терпеливо повторил Гарвиг. — Три слова, которые я произнес, должны были запустить определенную последовательность. — Ничего не понимаю, — признался я. Гарвиг вздохнул. — Невероятно, но факт, — сказал он. — Вы настроены, но не обновлены. Это значит, что вы воспринимаете все, как нечто само собой разумеющееся, но при этом не являетесь частью сложившегося порядка. В некотором роде, Слава, — Гарвиг впервые назвал меня по имени, — вы — феномен. Я фыркнул. Ну, конечно, феномен — это я-то!— А если бы я был обновлен — или как там это называется? — спросил я. Что-то подсказывало мне, что лучше до поры до времени принять правила игры — так я сумею узнать больше. — Тогда бы вы подчинились команде Брогсена, — ответил Гарвиг. — Он же назвал вас ГРЕЗом, а это запускает последовательность №12. Грязный прием, признаю, но что было делать? Вы могли попытаться открыть книгу…— Что за последовательность №12? — продолжал я. — Случайный набор действий. Вы бы съели бутерброд или выпрыгнули в окно — тут ничего не скажешь наверняка. Последовательностью №12 Брогсен хотел рассинхронизировать вашу настройку, вернуть вас в предшествующее состояние, чтобы с вами было легче справиться. Человек, вернувшийся в свое обычное состояние — гмм… — ну, скажем, оказывается изрядно дезориентирован. То, что для вас сейчас нормально, его бы повергло в шок. В таком состоянии достаточно звонка, чтобы вызвать сердечный приступ. Но не волнуйтесь, не волнуйтесь — мы давно уже не используем подобные методы. Брогсен, безусловно, получит взыскание, возможно, его даже лишат премии… Но — к делу. — Слушаю, — сказал я. — Сейчас у вас есть два варианта — либо дождаться нас с Брогсеном (мы будем только вечером), либо воспользоваться шаром. Шар я бы лично не советовал — ощущения не из приятных, а кроме того — возможен коллапс…— Постойте, — сказал я. — А чего вы, собственно, хотите? Книгу?— Книгу, — подтвердил Гарвиг. — А теперь еще и вас. Надо же выяснить, как получилось, что вы не обновлены. Повторяю, не волнуйтесь — это дежурная процедура. Так что вы выбираете — будете ждать нас или воспользуетесь шаром?Я понятия не имел, что это за шар, и потому сказал:— Приезжайте лучше вы. — Ждите, — сказал Гарвиг и положил трубку. Все это было очень странно. Ознакомлюсь-ка с книгой, сказал я себе, пока ее у меня не отобрали. Книга лежала там, где я ее оставил — на телефонном столике. Я открыл оглавление: все на своем месте — таинственные ДАНКЛИГ, МОРВИЗ, ЗОНКЛИГ, МОНЕРОК и ВВЕДЕНИЕ В ФОТУРО. Я перевернул первую страницу. Лист был пуст, только внизу мелким почерком было написано: «Начинать лучше с ДАНКЛИГа — проверено опытом. Не заглядывай раньше времени в ЗОНКЛИГ, если, конечно, его видишь — есть риск, что нарушишь последовательность. Удачи!». Ну, что ж — ДАНКЛИГ так ДАНКЛИГ, подумал я и открыл первый раздел. «Базовые операции» — так было написано в начале страницы, а под этой надписью шли ряды сложных геометрических фигур. Я листал ДАНКЛИГ до тех пор, пока не наткнулся на предупреждающую надпись: «СТОЙ! СНАЧАЛА СХЕМА №15! ПЕРЕРИСУЙ ЕЕ, НО СТАРАЙСЯ, ЧТОБЫ ЛИНИИ ПОЛУЧИЛИСЬ РОВНЫМИ!». Я подчинился. Фигура №15 походила на икосаэдр, в центр которого вписали трапецию. Тем не менее, в ней было что-то не так, но я не мог сказать что именно. Я взял блокнот и приступил к делу. Это оказалось проще, чем я думал — то таинственное нечто, что настораживало в фигуре, совершенно не мешало ее срисовать. Когда я закончил работу, в коридоре явственно послышался скрип. Осторожно приоткрыв дверь, я увидел, что возле входной двери, черная, как смоль, стоит лошадка-качалка, один в один та, что была у меня в детстве. Да это и была она: приглядевшись, я увидел, что хвост ее изрядно потрепан — работа соседского пса, который грыз все подряд. С тех пор прошло почти тридцать лет. Давно уже нет на свете пса, да и лошадка канула в небытие вместе со всеми детскими игрушками, а я по-прежнему ее помнил. Что же я, выходит, попал в прошлое?В который уже раз за сегодняшний день я не удивился. Это казалось мне естественным — если человек мечтает о прошлом, он обязательно найдет туда дорожку. Вот и я ее нашел — при помощи этой странной книги. Я пошел на кухню — обычно из окна ее открывался вид на соседнюю высотку. Так и есть — сейчас там была стройка. Тридцать лет назад высотке только предстояло быть построенной. Я снова открыл книгу. Сразу после предупреждения о схеме №15 появилась еще одна запись:«Поигрался? Молодец, теперь начинай морвиз. Помни: он ничего не предлагает, это просто пища для размышлений». МОРВИЗ оказался коротким — всего несколько страничек, да и на тех текста немного. В основном, это были туманные изречения вроде:Из всех загадок Мироздания ни одна не пугает меня так, как острый угол в треугольнике. Проф. А. ТарлышевИли даже:Мы думаем, что манипулируем системой, однако на самом деле мы лишь щекочем ее в самых нежных местах. Содрогания, которые мы принимаем за перемены, есть всего-навсего приступы хохота. ЦейтлинЗавершали МОРВИЗ слова: «ДАНКЛИГ создает путь, ЗОНКЛИГ ведет по нему». После этого я ожидал еще одного предупреждения от моего неведомого союзника, но ничего такого не было. Начинался ЗОНКЛИГ, и если верить краткой аннотации, раздел этот учил «сокращать и приближать». На первой же его странице была нарисована геометрическая фигура, более сложная, чем те, что были в ДАНКЛИГе. Подпись гласила: «Остальные 475 — вариации. Выбирай любую». Делать было нечего, и я начал листать ЗОНКЛИГ. Остановившись на фигуре №281, я принялся ее срисовывать. Едва я закончил, раздался звонок в дверь. Стараясь не издавать шума, я осторожно прильнул к глазку и увидел на лестничной клетке двух мальчишек лет десяти. Один был толстый, белобрысый — он сосал леденец. Другой был костлявый и такой рыжий, что слепило в глазах. Ожидая, пока я открою, они пререкались — при этом дохляк шепелявил, а толстяк сипел. — Ну, ты и идиот, Брогсен, — говорил рыжий. — Мало ли что он не обновлен! Кто вообще сказал, что обновленный не может? Рябушинский из группы Исследования? Плюнь ему в харю! Даже необновленный может, если видит, понял?— Да понял, понял, — отвечал толстяк. — Не ори. Подумаешь, увязли в ДАНКЛИГе, скинули тридцатку! Вернемся в институт, нас там обратно подконфигурируют. Каркасов вон вообще из ДАНКЛИГа не вылезает — и ничего ему не делается!— Но Каркасов и ВВЕДЕНИЕ видит, идиот! — не унимался рыжий. — Да и шаров от него остается просто уйма, и ведь ни один не рассасывается! Сравнил Божий дар с яичницей! Меня больше интересует, почему мы здесь, хотя еще день? Мы же рассчитывали прибыть вечером!— Это ЗОНКЛИГ может, — угрюмо ответил толстяк. — ЗОНКЛИГ? — возмутился рыжий. — То ты не веришь, что он читает ДАНКЛИГ, то ты говоришь, что он и ЗОНКЛИГ разобрал? Брогсен, ты уж определись! Хотя да, — остыл он. — Судя по всему, ты прав. И если ЗОНКЛИГ работает…— Значит, все идет своим чередом, — подытожил толстяк. — Слушай, Гарвиг, позвони еще раз, я просто до кнопки не дотягиваюсь. — Ладно, — сказал Гарвиг и нажал на кнопку. Я открыл дверь. — Ну, что я тебе говорил? — повернулся толстяк к коллеге. — ЗОНКЛИГ, как он есть! А ведь он нас еще и подслушивал? Подслушивал, а? — спросил он меня. — Отвечай!— Это правда? — спросил меня Гарвиг. — Да, — ответил я. — Значит, ЗОНКЛИГ, — сказал Гарвиг задумчиво. — Брогсен, проверь квартиру — где-то он должен быть. — Кто это — он?— Шар, — ответил Брогсен и, пройдя мимо меня, отправился на кухню. Некоторое время он гремел посудой, включал и выключал воду, открывал крышку чайника, пока, наконец, не воскликнул:— Есть!— Где? — спросил Гарвиг. — Под раковиной!— Размер стандартный?— Чуть больше! Два и семь на троечку! Итого четыре по шкале Цейтлина!

— Ну, Слава, — сказал Гарвиг, — считайте, что вам повезло. Книга у вас? Пойдемте к вам в комнату, не будем мешать Брогсену. Мы прошли в комнату. Я сел на диван, а Гарвиг устроился на высоком табурете и сразу принялся болтать ногами, как заправский мальчишка. — Как затянет в чей-нибудь ДАНКЛИГ, так прямо удержаться не могу, — сказал он, заметив, что я наблюдаю за ним. — Когда я понял, что все это — ваших рук дело, я очень удивился. Технически, необновленный человек не может использовать ЛОРКЕНГАР. Он даже не может его заполучить. Таков механизм действия ЛОРКЕНГАРа, встроенная в него система защиты. Собственно говоря, книгой его можно назвать лишь очень условно. На деле это устройство связи, организованное по принципу ввода-вывода. Что-то вроде клавиатуры, если хотите. Есть базовый набор схем, но владелец ЛОРКЕНГАРа может его дополнить — в том числе и своей собственной схемой. — Насчет последнего — не понял, — признался я. — Ай, да что тут непонятного! — махнул рукой Гарвиг. — Сколько фигур в ДАНКЛИГе?— Не помню, — сказал я. — В ЗОНКЛИГе их, кажется…— Оставьте в покое ЗОНКЛИГ, мы до него еще не дошли! Где ЛОРКЕНГАР? Дайте мне его на минуту!Я сходил за книгой. Принимая ее из моих рук, Гарвиг задержался на них взглядом:— Надо же! — хмыкнул он. — Никаких признаков коллапса. Вы везунчик, Слава, большой везунчик! Но смотрите, — он открыл ЛОРКЕНГАР на ДАНКЛИГе. — Видите? Стандартный комплект включает в себя сто семьдесят восемь схем, в вашем же случае их — сто восемьдесят девять. — И что это значит?— А то, что любой человек, способный видеть ДАНКЛИГ, теперь сумеет обратиться к вам — везде и всюду, даже если вы умрете. Я, — Гарвиг показал на себя. — Брогсен. И другие. Вы, Слава, можно сказать, обрели бессмертие — или его довольно точную копию. Во всяком случае, воссоздать вас из шара теперь будет нетрудно. Вы включились в цикл. Кстати, — спросил он вдруг, — а какую схему вы использовали изначально?— №15, — сказал я. — Ту, которую мне посоветовала книга. — Ну да, — сказал он. — Так я и думал. Это схема Каркасова, нашего почтенного специалиста. У него очень тяжелый характер, и его частенько приходится обновлять, чтобы он не портил работу. Недавно это пришлось сделать снова, и Совет решил пока не возвращать его. Вот зачем он послал вам эту книгу — воспользовавшись его схемой, вы не только перенеслись в ДАНКЛИГ, но и воскресили его таким, какой он был. Ну, теперь жди проблем!Я промолчал. Гарвиг повертел ЛОРКЕНГАР в руках и неожиданно спросил:— Сколько глав вам открыты, Слава?— Пять, — ответил я неуверенно. Подумалось почему-то, что я должен был назвать меньшую цифру. — Первые пять? — глаза Гарвига расширились. — Брогсен! — позвал он. — Брогсен, иди сюда! Он видит первые пять разделов!Из кухни вернулся Брогсен — руки его были перемазаны чем-то черным. — Быть такого не может! — заявил он с порога. — Какие разделы вы видите? — спросил меня Гарвиг. — ДАНКЛИГ, МОРВИЗ… — начал я перечислять. — С ними все понятно! — крикнул Гарвиг. — Что идет после ЗОНКЛИГа?— МОНЕРОК, — сказал я. — А дальше?— ВВЕДЕНИЕ В ФОТУРО…— И?! — крикнули в голос оба мальчишки. — Все, — сказал я. — Не может быть, — выдохнул Брогсен. — Чего не может быть?— Послушайте, Слава, — сказал Гарвиг. — Пройдя обновление, каждый человек получает возможность взаимодействовать с ЛОРКЕНГАРом. Это вы уже поняли?— Да. — Но взаимодействие ограничено определенным уровнем. Это зависит от природных данных, ну и кое-что дает выучка. Я могу видеть ЗОНКЛИГ и пару раз, на мгновение, мне удалось заглянуть в МОНЕРОК. Брогсен видит только ДАНКЛИГ — его начали учить слишком поздно, да он и туповат от природы. — Эй! — сказал Брогсен, но Гарвиг не стал его слушать:— Профессор Каркасов, — продолжил он, — после долгих лет практики освоил в совершенстве ВВЕДЕНИЕ. А вы можете видеть его уже сейчас — понимаете, что это значит?— Нет, — сказал я. Я действительно не понимал. — Это значит, — сказал Гарвиг торжественно, — что вы можете достичь ФОТУРО. Слышишь меня, Брогсен, мы должны помочь ему это сделать!— Я помню, — ответил Брогсен. — Инструкция №17. Ты сам-то готов? Какую глотаем?— Что вы собираетесь делать? — спросил я. — Мы помогаем вам, — сказал Гарвиг и повернулся к Брогсену. — Желтую, я думаю, она вернее. Он порылся у себя в карманах и достал плоскую коробочку. Внутри нее оказались две пилюли лимонно-желтого цвета. — Слушайте, — сказал я, — я не хочу ничего такого! Можете просто забрать книгу и…— Не мешай! — оборвал меня Брогсен. — Гарвиг, какой у тебя номер в ДАНКЛИГе?— Сто одиннадцатый, — ответил тот. — А у тебя?— Сто пятьдесят второй. — Послушай, — обратился Брогсен ко мне. — Мы сейчас сделаем кое-что, но ты не бойся. Это все не имеет значения. Важно, чтобы ты сумел прочитать ФОТУРО. Если все получится, ты сможешь нас навестить. Просто открой ЛОРКЕНГАР на ДАНКЛИГе и используй схемы, которые мы тебе назвали. Мы будем ждать тебя. — До встречи, — сказал Гарвиг — и проглотил таблетку. Брогсен последовал его примеру. Это случилось быстро, и вот двое мальчишек лежали мертвыми в моей комнате. Я не успел им помешать. Но хотел ли я им помешать — вот в чем был вопрос. По-видимому, они знали, что делали. Думаю, они хотели дать мне понять, что совершают нечто важное, нечто, чем я не имею права не воспользоваться. Они хотели подтолкнуть меня к последнему шагу. Я взял книгу. Все разделы были на месте, но добавился еще один, шестой — ФОТУРО. От этого слова у меня мурашки пошли по коже. А над оглавлением дрожащим почерком было написано: «ВСЕ-ТАКИ ТЫ ПРИШЕЛ. СМЕЛО ПРОЛИСТЫВАЙ ОСТАЛЬНОЕ — ПУТЬ ОТКРЫТ». Я послушался. Дрожащими руками я пролистал ДАНКЛИГ и МОРВИЗ, миновал ЗОНКЛИГ, МОНЕРОК и ВВЕДЕНИЕ, и остановился перед таинственным и манящим словом — ФОТУРО. Мгновение — и я перевернул страницу. Высоко над городом появился большой черный шар.

Фотуро

… а на деле все очень просто: есть ряд явлений — черные шары, различные функции ЛОРКЕНГАРа, обновление и т. д. — изучение которых дает основания полагать, что все вместе они образуют некое целое. Вместе с тем, когда мы пытаемся воспроизвести эти явления в необходимом порядке, мы всякий раз сталкиваемся с отсутствием качественно нового результата. Отдельные части целого работают, как надо, но то, к чему они обращаются — не действует. Представьте, что вы собираете мозаику: вроде бы у вас уже сложилась цельная картина, но когда вы кладете завершающий фрагмент, оказывается, что все это время вы собирали бессмыслицу. Вместо предмета или человеческого лица — хаос линий, мешанина цветов. Вы не понимаете, почему так получилось, знаете только, что вплоть до самого конца все шло, как по маслу, все имело смысл и укладывалось в определенную схему. Так вот, каждая деталь этой мозаики безупречна и предоставляет в наше распоряжение богатейшие возможности — проблема именно в том, что мы должны собирать мозаику, а не играться с отдельными деталями. Сказав «А», мы должны говорить и «Б», а «Б» сказать невозможно. Вот, к примеру, черный шар может следующее:1. Перемещать объекты на короткие расстояния;
2. Восстанавливать органические повреждения;
3. Воскрешать мертвых при помощи схем из ДАНКЛИГа (иногда возможен коллапс, но это большая редкость);
4. «Обновлять» человека, синхронизируя его с ЛОРКЕНГАРом;
5. Дублировать человека или предмет. Потрясающие возможности, не правда ли? Мы могли бы ими удовлетвориться, когда бы не ЛОРКЕНГАР, который является следующим этапом процесса. ЛОРКЕНГАР необходимо (!) использовать, и это приводит к краху. Тем не менее, начинается использование ЛОРКЕНГАРа тоже вполне логично. ДАНКЛИГ сам по себе способен вернуть человека во времени, переместить его в конкретный, очень важный для него момент. ЗОНКЛИГ позволяет человеку ускорить течение своей судьбы — при этом обязательно, чтобы человек уже пользовался ДАНКЛИГом, и его диаграмма получила номер. На первый взгляд все это имеет смысл — используя ДАНКЛИГ и ЗОНКЛИГ, человек приближается к своему подлинному предназначению, каким бы оно ни было. Вместе с тем очевидно, что что-то не работает — когда человек использует ФОТУРО, он исчезает, и появляется новый черный шар. Какое-то время мы считали, что так и должно быть, что это и есть подлинный результат действия ФОТУРО, однако со временем выяснилось, что черный шар — это всего лишь орудие, с помощью которого можно научиться использовать ЛОРКЕНГАР. Выходит, что целью процесса является сам процесс? Замкнутый цикл?Нет, этого не может быть: в ходе взаимодействия отдельных частей процесс демонстрирует непрерывную тенденцию к усложнению, и нет оснований полагать, что конечная стадия есть наиболее простая. На данном этапе исследований мы считаем, что взаимодействие с ФОТУРО теоретически должно вести на новый этап — при условии, что некий респондент, к которому мы обращаемся посредством ФОТУРО (ведь, в сущности, все части ЛОРКЕНГАРа — суть особым образом сфабрикованные депеши), ответит нам. Поскольку же респондент не отвечает, процесс вынужден начинаться заново. Так образуется цикл, и у нас нет предположений, как можно его прервать. Возможно, что прервать его нельзя — тогда мы обречены на бесконечное повторение. Если ФОТУРО — действительно способ раскрыть человеческое предназначение (на это указывают ДАНКЛИГ и ЗОНКЛИГ), то наш мир — ловушка, из которой нет выхода. Барабан в шарманке крутится, но мелодию заело, и шарманщик молчит. При желании из этого можно состряпать недурную метафизику. Мол, черные шары, ДАНКЛИГ, дающий власть над временем, ЗОНКЛИГ, управляющий судьбой — это части Божьего всемогущества, изучая которые, мы можем надеяться познать Творца. Обновление же, которое мы проходим, чтобы использовать ЛОРКЕНГАР, это таинство крещения — недаром после него мы берем себе новые имена — и так далее. До полноценной религии тут совсем недалеко. Но непостижимый последний этап — ФОТУРО — кладет предел нашей фантазии. Чтобы мы ни творили при помощи доставшихся нам фрагментов мозаики, какие бы чудеса не были нам доступны, единственное, что мы знаем наверняка — это то, что ответа не будет. Юнус Каркасов,
Докладная записка д-ру Цейтлину,
ДАНКЛИГ, ночь с 13 августа на 13 августа 20.. г.

Квонлед

Когда стало ясно, что ФОТУРО не действует, и цикл завершить невозможно, мы странным образом успокоились — все, кроме Квонледа. Из чистого упрямства он настаивал на продолжении эксперимента — не получилось, мол, в этот раз, так получится в следующий. Когда же ему растолковали, что дело не в количестве опытов, а в самих законах мироздания, что не допускают осуществления ФОТУРО, он грохнул кулаком по столу и сказал:— Требую пересмотра законов мироздания!— Это не человек, это таран какой-то, — пробормотал Каркасов. — За таким надо глядеть в оба, ведь не выдержит. И он был прав, ибо Квонлед, не умея приспособиться к обстоятельствам, в конце концов, восстал против бессмысленности мира и объявил во всеуслышание, что у себя в лаборатории собирает — ни много, ни мало — Машину Цели!Что, всполошились мы, да не может этого быть! Может, улыбался Квонлед и охотно делился со всеми желающими своим замыслом:— Я просто перевернул проблему с ног на голову, — говорил он. — Согласно нашей теории ФОТУРО не действует потому, что нечто, к чему оно обращается, не отвечает. Впору отчаяться, однако я спросил себя: а должно ли существовать это самое нечто? Не обращен ли вопрос ФОТУРО к нам самим? Что, если именно мы, а не кто-то там, неизвестно где, должны на него ответить?Если это так, тогда над нами не довлеет рок, и нет в мире такого потолка, которого, поднимаясь все выше, мы рано или поздно должны достичь. Мы не прокляты, нет — дело в том, что раньше мы полагались на случай там, где взять ситуацию под контроль следовало с самого начала. Для этого я и решил создать Машину Цели. Понимаете? Нет? Хорошо, объясняю популярно: депеши ФОТУРО требуют наличия адресата, и моя Машина создаст этот адресат, разрывая тем самым цикл. Как она это сделает? Спросите что полегче! Не знаю, это ее дело. Ждите демонстрации! Все!Квонледа слушали, Квонледу аплодировали, но мало кто принимал его всерьез. Скорее всего, единственным человеком, относившимся к Квонледу серьезно, был сам Квонлед. И все же, когда он — большой, грузный, с нахмуренным лбом — вновь и вновь обходил свою машину, мы чувствовали невольное уважение. В такие минуты Квонлед напоминал подвижника, из тех, что носили власяницу, проповедовали птицам Слово Божье и годами вытачивали из куска дерева собственный гроб. Мы не понимали Квонледа, это было очевидно. С ЛОРКЕНГАРом подмышкой, в компании черных шаров мы, отдадим себе должное, устроились в этой жизни недурненько. Целый каравай был нам недоступен, но и крошки со стола — это тоже неплохо, особенно если одна крошка — это бессмертие, другая — вечная молодость, третья — власть над временем, и так далее. В конечном счете, пресловутое «предназначение человека» — истинная задача ФОТУРО — оказалось невостребованным. Мы сожалели о нем, но понарошку, для галочки. Так полагалось, однако про себя мы давно уже решили, что главное — быть счастливыми здесь, сейчас. Квонлед же был из тех, что упорно взыскуют смысла бытия, даже себе во вред. Что движет такими людьми? Почему ядра их сердец бьют в эту непоколебимую крепость? Никто не знает. Странно, но никто не помнит, когда именно Квонлед запустил свою машину. День тогда был или ночь? Шел дождь или было ясно? Здесь наша совершенная память неожиданно подводит нас. Не следствие ли это его эксперимента? Увы, Квонледа спросить не получится — после первого запуска Машины он исчез. По словам очевидцев — словно растворился в воздухе. Был — и нету. Несколько дней мы ожидали обычных последствий — черного шара и обновления. Шар, однако, так и не появился, более того — из ДАНКЛИГа исчезла схема Квонледа, так что вернуть его мы больше не могли. Вновь перед нами во весь рост стала тревожная неизвестность. Удался эксперимент или провалился? Сумел ли Квонлед разорвать замкнутый круг?Скорее всего, мы уже получили ответ на этот вопрос, просто не желаем его понимать. Ответ этот заключается в новом разделе ЛОРКЕНГАРа, который не так давно появился перед ДАНКЛИГом. Раздел называется КВОНЛЕД и состоит из одной единственной фигуры. На пользование ею ученый совет Института наложил запрет — до выяснения обстоятельств. Вероятно, запрет этот — бессрочный, но нас это волнует мало: и без того ни один обновленный не рискнет пойти по стопам Квонледа. Постиг он предназначение человека или нет — неважно, ведь что мы к нему, что он к нам — одинаково не можем пробиться. Перед запертыми воротами застываем мы в гнетущем молчании. Квонлед ушел, не оставив нам надежды — возможно, мы должны обрести ее сами.