Час печалиСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Сумерки спускались на охваченную первыми осенними заморозками землю. Они укрывали остывшие каменные дорожки, укутывали статуи, источенные временем, искаженные мягким бархатом темноты. Тени, отбрасываемые ветвями деревьев, скользили по потертому камню, холодный ветер кружил опавшие листья, наполняя темноту пряным прелым ароматом. Порывы становились сильнее, танец теней убыстрялся, превращаясь в необузданную пляску под песней шорохов – опустевшее кладбище приветствовало приход госпожи ночи. На стороннего прохожего ночное кладбище навевало благоговейный страх, иные могли поклясться, что видели, как статуи танцуют в лунном свете. Те, кому случай представлял оказаться рядом с кладбищем поздним вечером, проходили мимо, ускоряя шаг, почти бегом, иные даже закрывали глаза, боясь подпасть под чары статуй. И все же, даже этой ночью, несмотря на вой ветра и холод, кладбище не пустовало, и то тут, то там раздавались гулкие шаги. – Луиза! Сколько раз я говорила тебе, чтобы ты не бродила здесь ночью! – темноту прорезал звонкий девичий голосок. Среди статуй и склепов, следуя петлям извивающейся дорожки, шла юная девушка, почти совсем ребенок. В худой, чуть дрожащей руке она держала свечу, пламя которой билось из стороны в сторону, следуя порывам ветра, то угасая, то разгораясь вновь. Бедное платье ее, посеревшее и прохудившееся, было коротко и узко в груди, и едва защищало хозяйку от холода осенней ночи. – Луиза! – вновь позвала девушка, на этот раз строже. – Отец очень зол. Нам немедленно нужно вернуться. Наконец, дорожка перестала петлять. Девушка остановилась у свежей могилы. Изящные статуи белого мрамора, обращенного лучшими мастерами в шелковые складки одежд, узорчатые перья крыльев и скорбящие лики ангелов, осталась далеко позади, так же как и величественные, словно замки королей, роскошные склепы. Эта часть кладбища была иной и предназначалась для тех, кто умер в нищете: ни мрамора, ни причудливых узоров металлических решеток – лишь земля да надгробная плита. – Луиза! – в третий раз позвала девушка. – Идем же. Она все больше теряла терпение. Дома, конечно, ничего хорошего ждать не приходилось, особенно теперь, когда она так задержалась. Уж лучше остаться здесь, на кладбище, пусть ночью, пусть в холод… Она уже приходила сюда, час назад, но Луизы тут не было. Девушка приподняла свечу и внимательным взглядом окинула могилу. Тут же порыв ветра забил и так едва трепещущее пламя. – О нет, ты снова принялась за старое? О, Луиза, если только отец узнает! – в страхе воскликнула девушка. Среди могил бедняков, многие из которых не имели даже имени, грубо и неразборчиво высеченного на едва обтесанном камне, словно оазис разросся цветочный островок. Всех оттенков и мастей, даже схваченные морозом и увядающие, они по-прежнему были прекрасны. – Цветы для мамочки. – Раздался из темноты детский голосок. – Не ругай меня, Леонора. Пойдем домой? Я замерзла. Девочка поежилась, обхватила тонкими руками хрупкие плечи. Ее платье было не лучше – все та же заношенная, застиранная ветошь, которая давно уже перестала быть впору. Леонора сделала шаг вперед и, опустившись на колени, крепко обняла младшую сестру. – Ты не должна этого делать, Лу. Пожалуйста. Если кто-то узнает, если расскажут отцу…– Ага! Вот вы где!Грубый окрик, словно удар кнута, заставил Леонору вскочить. Ее смуглое лицо исказил страх, темные карие глаза напряженно уставились в темноту, туда, где петлял, колыхаясь, огонек. – Дряни паршивые! Погодите-ка, вот только доберусь до вас!Новый порыв ветра загасил огонь, и над кладбищем разнеслись хриплые, похожие на карканье ворон проклятья. – Скорее, Лу, дай мне руку. Идем, в темноте он не сможет нас поймать. Снова нализался, как свинья, Господи прости. Идем же!Леонора спрыгнула с тропы и силой увлекла за собой младшую сестру. Крошка совсем растерялась, казалось, пьяные крики парализуют ее, хотя видеть подобное ей приходилось далеко не в первый раз. – Скорее, скорее! – сама себя подгоняла Леонора. Она хорошо знала, что значит попасться отцу в таком виде. Ее каштановые волосы растрепались и спутались, падали на лицо и мешали видеть, но девушке не нужно было видеть. Темнота ей вовсе не мешала – всю свою жизнь она провела среди могил, кладбище было ее домом. Луиза не успевала за проворной сестрой, ее детские ножки не могли бежать так быстро. Она все время спотыкалась, падала, слезы выступили на больших, не по-детски серьезных глазах малышки. – Быстрее, мы уже почти пришли. – С облегчением пробормотала Леонора. Неожиданно девушка запнулась и полетела в темноту, больно ударившись об одно из надгробий. -Куда это мы так спешим? – проворковал приторно-сладкий голос. Леонора ненавидела множество вещей в своей серой, полной нищеты и отчаяния жизни. Сумерки спускались на охваченную первыми осенними заморозками землю. Они укрывали остывшие каменные дорожки, укутывали статуи, источенные временем, искаженные мягким бархатом темноты. Тени, отбрасываемые ветвями деревьев, скользили по потертому камню, холодный ветер кружил опавшие листья, наполняя темноту пряным прелым ароматом. Порывы становились сильнее, танец теней убыстрялся, превращаясь в необузданную пляску под песней шорохов – опустевшее кладбище приветствовало приход госпожи ночи. На стороннего прохожего ночное кладбище навевало благоговейный страх, иные могли поклясться, что видели, как статуи танцуют в лунном свете. Те, кому случай представлял оказаться рядом с кладбищем поздним вечером, проходили мимо, ускоряя шаг, почти бегом, иные даже закрывали глаза, боясь подпасть под чары статуй. И все же, даже этой ночью, несмотря на вой ветра и холод, кладбище не пустовало, и то тут, то там раздавались гулкие шаги. – Луиза! Сколько раз я говорила тебе, чтобы ты не бродила здесь ночью! – темноту прорезал звонкий девичий голосок. Среди статуй и склепов, следуя петлям извивающейся дорожки, шла юная девушка, почти совсем ребенок. В худой, чуть дрожащей руке она держала свечу, пламя которой билось из стороны в сторону, следуя порывам ветра, то угасая, то разгораясь вновь. Бедное платье ее, посеревшее и прохудившееся, было коротко и узко в груди, и едва защищало хозяйку от холода осенней ночи. – Луиза! – вновь позвала девушка, на этот раз строже. – Отец очень зол. Нам немедленно нужно вернуться. Наконец, дорожка перестала петлять. Девушка остановилась у свежей могилы. Изящные статуи белого мрамора, обращенного лучшими мастерами в шелковые складки одежд, узорчатые перья крыльев и скорбящие лики ангелов, осталась далеко позади, так же как и величественные, словно замки королей, роскошные склепы. Эта часть кладбища была иной и предназначалась для тех, кто умер в нищете: ни мрамора, ни причудливых узоров металлических решеток – лишь земля да надгробная плита. – Луиза! – в третий раз позвала девушка. – Идем же. Она все больше теряла терпение. Дома, конечно, ничего хорошего ждать не приходилось, особенно теперь, когда она так задержалась. Уж лучше остаться здесь, на кладбище, пусть ночью, пусть в холод… Она уже приходила сюда, час назад, но Луизы тут не было. Девушка приподняла свечу и внимательным взглядом окинула могилу. Тут же порыв ветра забил и так едва трепещущее пламя. – О нет, ты снова принялась за старое? О, Луиза, если только отец узнает! – в страхе воскликнула девушка. Среди могил бедняков, многие из которых не имели даже имени, грубо и неразборчиво высеченного на едва обтесанном камне, словно оазис разросся цветочный островок. Всех оттенков и мастей, даже схваченные морозом и увядающие, они по-прежнему были прекрасны. – Цветы для мамочки. – Раздался из темноты детский голосок. – Не ругай меня, Леонора. Пойдем домой? Я замерзла. Девочка поежилась, обхватила тонкими руками хрупкие плечи. Ее платье было не лучше – все та же заношенная, застиранная ветошь, которая давно уже перестала быть впору. Леонора сделала шаг вперед и, опустившись на колени, крепко обняла младшую сестру. – Ты не должна этого делать, Лу. Пожалуйста. Если кто-то узнает, если расскажут отцу…– Ага! Вот вы где!Грубый окрик, словно удар кнута, заставил Леонору вскочить. Ее смуглое лицо исказил страх, темные карие глаза напряженно уставились в темноту, туда, где петлял, колыхаясь, огонек. – Дряни паршивые! Погодите-ка, вот только доберусь до вас!Новый порыв ветра загасил огонь, и над кладбищем разнеслись хриплые, похожие на карканье ворон проклятья. – Скорее, Лу, дай мне руку. Идем, в темноте он не сможет нас поймать. Снова нализался, как свинья, Господи прости. Идем же!Леонора спрыгнула с тропы и силой увлекла за собой младшую сестру. Крошка совсем растерялась, казалось, пьяные крики парализуют ее, хотя видеть подобное ей приходилось далеко не в первый раз. – Скорее, скорее! – сама себя подгоняла Леонора. Она хорошо знала, что значит попасться отцу в таком виде. Ее каштановые волосы растрепались и спутались, падали на лицо и мешали видеть, но девушке не нужно было видеть. Темнота ей вовсе не мешала – всю свою жизнь она провела среди могил, кладбище было ее домом. Луиза не успевала за проворной сестрой, ее детские ножки не могли бежать так быстро. Она все время спотыкалась, падала, слезы выступили на больших, не по-детски серьезных глазах малышки. – Быстрее, мы уже почти пришли. – С облегчением пробормотала Леонора. Неожиданно девушка запнулась и полетела в темноту, больно ударившись об одно из надгробий. -Куда это мы так спешим? – проворковал приторно-сладкий голос. Леонора ненавидела множество вещей в своей серой, полной нищеты и отчаяния жизни. Ненавидела пьяницу-отца, который вечными побоям свел в могилу ее мать, ненавидела чувствовать себя слабой, когда он бил ее и ее сестру, ненавидела предателя-брата, ни разу не заступившегося, бросившего их и ушедшего помощником на конюшню… но больше всего, больше боли, она ненавидела этот голос, от которого закипала кровь, и сводило живот. Этот сладкий, тягучий, словно сироп, словно яд, грудной голос. Леонора поднялась, потирая ушибленный лоб и сдерживая подступающую тошноту. Луиза сразу спряталась за истощенной фигуркой сестры. – Дай пройти. – Прохрипела девушка. «Только бы добраться до дома. Мы запремся в кладовке. Утром, когда придут люди, отец не осмелиться бить нас слишком сильно». – Пройти? – голос стал еще слаще. – Нет. – Августина, я Господом клянусь…Хриплый смех оборвал угрозу девушки. – Бегать от меня вздумали?! Паскуды! Неблагодарные твари! – крики становились все ближе. Сердце Леоноры замерло. Отчаяние, словно лед, сковало ее ноги и руки. Собрав остатки воли и сил, разорвав оцепенение, девушка схватила Луизу за руку и бросилась вперед. Но сил у нее не хватило. Будто дикая кошка, женщина, высокая и статная, набросилась на нее из темноты и вновь швырнула на землю. Ее движения были стремительными, преисполненными злостью. Теперь темнота была наполнена не только пьяной руганью, но и плачем перепуганной Луизы. – Я же сказала тебе стоять на месте! – крикнула Августина. Даже в крике голос ее оставался все тем же – тягучим, приторным, вызывающим смутное отвращение. То, как она тянула слова, то, как сладострастно причмокивала после каждого предложения… Голос мачехи всегда ассоциировался у Леоноры с тленом и гниением. Даже отталкивающие запахи старой части кладбища, где труп был захоронен на трупе, и гробы выступали из-под земли, не вызывали у нее такого отвращения. – Я убью тебя. – Прошипела Леонора в темноту. Она бы хотела сказать это мачехе прямо в глаза, но ночь скрывала облик Августины. Вдруг девушка почувствовала, как ее рывком поднимают вверх. Тут же в лицо ударил запах нечистого тела, смешанный с удушающей вонью спирта. – Где ты шлялась все это время?! Дрянь! Бестолочь!Ноги Леоноры оторвались от земли, ветхая ткань платья трещала и, казалось, вот-вот готова была лопнуть. – Я… Отец… Я… – от страха Леонора не могла произнести ни слова. Волосатая рука с толстыми скрюченными пальцами ухватила ее за горло. – Пожалуйста… – прохрипела девушка. – Ты развлекалась с мальчишками, не так ли? – протянула Августина глумливо. – Марсель, она вся в твою покойную жену! И не смотри на меня так грозно, знаем мы вашу породу. Прикидываешься такой невинной, смотришь на меня так презрительно. Да я тебя могу уже со спокойной душой брать с собою, видит Бог! Накажи ее, Марсель. Накажи хорошенько. Пальцы сжались сильнее вокруг хрупкой девичьей шеи. – Нет, папочка, нет. Не надо! – Луиза вцепилась в ногу отца. – Ах ты, маленькая дрянь!Отец одним махом откинул старшую дочь, словно та была тряпичной куклой. Впрочем, вечно голодающая, изнуренная горем и побоями, Леонора действительно скорее походила на жалкую, изорванную игрушку, чем на тринадцатилетнюю девушку. Удар о землю был страшной силы – Леонора не смогла подняться. Даже крик маленькой Луизы, ее крошки Лу, не заставил девушку приподнять головы. – Сколько раз говорили тебе, что воровство – это грех? – взревел Марсель. До слуха Леоноры донесся хлесткий звук удара и крик Луизы. – Если кюре еще хоть раз меня вызовет, если еще хоть кто-то из прихожан церкви пожалуется… Я всю душу из тебя вытрясу, маленькая грешница!Слезы и всхлипы Луизы переросли в рыдания, она стала задыхаться, по исхудавшему детскому телу побежали судороги. – Так и знай. – Прикрикнул напоследок отец, успокаиваясь. Он отшвырнул младшую дочь в пустоту. Леонора не видела, как хрупкое тельце ударилось о надгробие, как по лицу потерявшей сознание сестры потекла кровь. – Послал же Господь детей. – Икнув, Марсель возвел руки к черному небу. – Вот наказание!– Истина. – Кивнула Августина. – Ну, ничего, еще не поздно. Мы еще научим их уважению и дочерней покорности. Идем домой, утром продолжим это неприятный разговор. Марсель вдруг растрогался, из глаз потекли слезы. Он обеими руками обхватил совершенно седую голову. В пьяном виде сентиментальность сменяла необузданную ярость и жестокость господина Биош с такой же скоростью, с какой хозяин таверны подносил ему бокалы спиртного в день получки. – Ты одна меня понимаешь. Только ты. – Всхлипнул Марсель и покорно поплелся за Августиной. Марсель Биош за свою сорокалетнюю жизнь повидал немало горя и разочарований, видел и нищету, и предательство, и ненавидел много вещей: когда вино не отпускали в долг, когда кюре отчитывал его, брезгливый взгляд прихожан, но больше всего он ненавидел своих детей. Их лица напоминали ему жену, никогда не мог он различить в них своих собственных черт. Покойная госпожа Биош, несмотря на тяготы нищенского существования с мужем-выпивохой, всегда оставалась женщиной исключительной красоты, и ревность вечно съедала Марселя. Он свято верил, что его дети – его ли? – ниспосланы ему в наказание. Он никогда не любил их. Единственным живым существом, к которому сердце Марселя не было черство, являлась Августина Ледоен, новая госпожа Биош. Узкая улица, вымощенная темно-серым камнем, устремлялась вверх, туда, где над холмом розовел поздний осенний рассвет. В воздухе, застывшем и будто подернутом дымкой, чувствовалось первое, еще робкое, дыхание зимы. Собравшиеся молчали, кутаясь в свои дорогие одежды, а если кто-то невзначай и бросал какое-то слово, то тут же замолкал, глядя на вырвавшееся облачко пара. Это было первое по-настоящему морозное утро. Все с нетерпением поглядывали в сторону холма, шеи вытягивались, глаза устремлялись вверх, к монастырю, ведь именно туда, к монастырской церкви, почтенное общество и держало свой путь. Наконец, показался катафалк. Родственники не поскупились на украшение – было и кружево, и широкий, украшенный вышивкой ламбрекен. Впрочем, обитателей улочки трудно было удивить подобной роскошью. Каждый из жителей двухэтажных, плотно примыкающих друг к другу каменных домов никак не мог отправиться в последний путь иначе. Увидев факельщиков, все вздохнули с облегчением. Дамы, приличия ради, поднесли к сухим глазам надушенные платки, господа расправили плечи и втянули животы. Процессия медленно и уныло потянулась в сторону монастыря. Дорогой морозное оцепенение спало, развязались беседы, и порой даже слышался робкий, совершенно не уместный и оттого сдавленный смех. В этом гаме шепотов, гулкого стука копыт лошадей и топота башмаков, в шелесте дорогих тканей, в плывущей вуали ароматов затерялся один непрошенный гость. Впрочем, никто не обращал на него внимания. Почтенный, богато одетый господин – такой же, как они все. Редкие прохожие почтительно склоняли голову, каждый житель квартала, да и за его пределами, знал – сегодня хоронят младшую дочь известного ростовщика, господина Поля Мессаже. Еще вчера здоровая и цветущая девушка, беззаботно гуляющая в изысканном наряде по мостовой, любительница допоздна засиживаться в гостях у соседок-подруг, истлела в один миг, словно свеча. И, вспоминая ее черные упругие локоны и звонкий голосок, мало кто мог сдержать тяжелый вздох. На вершине гулял морозный ветерок. Никто не хотел задерживаться на улице – все поспешили в церковь, и только молчаливый господин остался снаружи. Лицо его сделалось хмурым. Он давно, еще внизу заприметил ее – случайную прохожую, может, чью-то служанку, как ему сначала подумалось. Но нет, девушка упорно следовала за ними, хоть и на расстоянии. Она остановилась у ограды, оперевшись на желтые грубые камни, делая вид, будто любуется городом. «Кому вздумается быть тут в такой день? В такое время?» – господин нахмурился еще сильнее. Он пытался разглядеть лицо незнакомки, но оно, словно дымкой, было скрыто полупрозрачным шлейфом ее шляпы. Господин сделал нетерпеливый шаг вперед: что-то в болезненно-хрупкой фигуре девушки манило, и в то же время раздражало его. «Да кто она такая?!»Ее платье не было платьем служанки: совсем простое, оно было скроено по моде, со шлейфом, а ткань робы искрилась в чистом солнечном свете. Внезапный порыв ветра откинул легкую серую ткань, и дыхание замерло в груди господина. «Прекрасная, как утро…» – подумал он и тут же разозлился сам на себя. Она не была похожа на знакомых ему дам. Ее кожа была молочно-белой, глаза подобны кристаллам льда, а локоны – миллионам золотых нитей. Черты ее лица выдавали в ней чужеземку. «Но откуда?» – почти прошептал господин, столкнувшись с незнакомкой взглядом. Его губы не успели разомкнуться, чтобы задать вопрос. Глаза не успели впитать всю прелесть совсем еще юного лица. Незнакомка исчезла в одно мгновение, оставив позади себя лишь шорох платья, который также почти моментально истлел. Господин попытался догнать ее, спустился с холма, бездумно свернул в одну из улиц. – Господин ищет компанию? – послышался развязный оклик. Высунувшись из окна второго этажа и вульгарно выставив обвислую грудь напоказ, ему улыбалась немолодая уже женщина. Юноша бросил беглый взгляд на ее неестественно светлые волосы, засаленными локонами падающими на грудь, на дряблую изрытую шрамами кожу и нечистую сорочку – и лицо его исказилось отвращением. Отвернувшись, он поспешил продолжить свой путь. Августина в бешенстве захлопнула ставни. Комната погрузилась в темноту. Женщина любила полумрак, любила ночь – всю свою юность она провела в полутьме потайных комнат борделя. Ребенком, глотая слезы обиды, она повторяла себе, что сама судьба привела ее сюда, сделала частью этого места. Впрочем, у девочки Августины были и другие причины обижаться на судьбу. Ее никто никогда не любил. Все внимание всегда доставалось младшей сестре, разница в возрасте с которой составляла восемь лет. Впрочем, все те восемь лет до рождения сестры на нее также никто не обращал внимания. Когда ее родители заболели и умерли от оспы, Августина ликовала: она свято верила, что то было наказание Божие за пренебрежение ею. Их с сестрой должна была забрать тетка, но перед ее приездом Августина и сама заболела, и младшая сестра, как всегда получив все самое лучшее, уехала жить в Париж одна. Бедняжку Августину снова все покинули, но каким-то чудом она выжила, пережила болезнь и жизнь в приюте. В один прекрасный день, когда ей было одиннадцать лет, ее забрала пожилая женщина, выкупила, словно козу на рынке. Августина тоже отправилась в Париж. Так она попала в бордель. Она не была популярна, но были и постоянные клиенты. Однажды за одним из них явилась жена, и Августина оторопела, увидев ее лицо – лицо ее собственной матери! Скрываясь за занавеской, делившей комнату пополам, женщина изучала столь знакомые черты, дивясь и не веря своим глазам. «Это родимое пятно на щеке! Господь милосердный!» – только и смогла подумать она. Если бы ее спросили, что она ненавидит больше всего на свете, она ответила бы без колебаний – свою сестру Женевьеву. С тех пор Августина потеряла всякий покой. Мысль о том, что ее снова обошли, что сестра по-прежнему красива, что у нее есть муж и дети, есть свой дом, жгла сердце женщины днем и ночью. В очередной раз отправившись к старухе-колдунье – нужно было избавиться от беременности – Августина не удержалась, и, дорого заплатив, сделала приворот. Марсель стал ее. Казалось, что каждый недостаток в ней превратился для него в достоинство. Даже новые волосы, которые так не шли к ее темному лицу, восхищали господина Биош. – Каждое темное колдовство имеет свою цену! – пояснила старуха Августине, испуганной тем, что медь ее волос обернулась пеплом. Жестокий и несдержанный с другими, с ней Марсель был нежен и почтителен, как с настоящей госпожой, а не как с потасканной шлюхой, которой она знала – она была. Однако давняя обида ненадолго утихла в сердце Августины – ей было этого мало! Она не могла спать, не могла есть. Справедливость должна была восторжествовать. Она вновь направилась к колдунье, все свои сбережения бросила к ее ногам и попросила об избавлении. – Я хочу, чтобы она страдала так же, как и я. – Прошептала Августина, склоняясь к самому уху старухи. – Это большой грех. – Прошамкала та в ответ. – Возьмешь его?В голове Марии царил хаос. Боль вернулась, а ведь прошло совсем немного времени! Солнце резало глаза, это было невыносимо. Она приказала себе успокоиться, но смятение не оставляло душу. «Держись. Это пройдет. Должно пройти!» – велела она себе, стараясь не поддаваться панике. Мысли путались. Лица прохожих сливались в одну гримасу злорадства. Мария не помнила, как добралась до дома, как поднялась в маленькую комнатку второго этажа. Беспамятство вновь поглотило ее. Она очнулась на полу, среди разбросанных вещей и осколков. За окном была ночь. Невыносимая тоска терзала ее. Лихорадочным взглядом девушка окинула убогую комнатенку. – Мне придется выйти на охоту… – услышала она какой-то не свой, не родной голос. Но говорила она. За спиной раздался шорох, словно сдавленный шепот. Девушка не знала, сколько сейчас времени, и вдруг с удивлением поняла, что миром уже давно завладела госпожа ночь. По комнате разлилась гнетущая, выжидающая тишина. Тоска девушки стала сильнее, сердце наполнилось тяжелой, давящей печалью. Шорох повторился. Не помня себя, Мария выскочила из комнаты и выбежала на улицу. Быстрым шагом девушка зашагала в сторону рынка. «Найти… хоть кого-нибудь. Нужно остановить это мучение…»Впереди показался старый деревянный мост. До слуха Марии донесся плеск воды. И вновь – тот же шорох. Поднялся ветер, остатки листьев слетали на землю к ногам Марии. Словно завороженная, она глядела на них, и под ее взглядом они будто оживали, превращались в мерзких назойливых насекомых, ползли к ее ногам, цеплялись за юбку платья, пытались карабкаться вверх. Она чувствовала – хоть и понимала, что этого не может быть – прикосновение миллионов вечно движущихся, снующих лап по своей коже, чувствовала, как они путаются в ее волосах, наползают на лицо, лезут в нос, в уши, в рот…Задержав дыхание, Мария бросилась к мосту, и только оказавшись на середине, она остановилась. Оглянувшись назад, девушка издала полустон-полувсхип – позади нее не было ни листьев, ни деревьев, только голые камни мостовой да ряды домов. «Мне нужна кровь!» – холодный голос отчеканил внутри головы. Она пыталась бороться с этим целый месяц, гадая, в чем причина напасти. Страдая безмерно, она все пыталась пересилить тоску, страх, противиться видениям, коротая время то в бреду, то в молитве, но исход всегда был один – боль все росла, поглощая ее волю. Если бы только она могла – она бы выбрала смерть. Но умереть было непросто, и сколь добрым ни было бы сердце Марии, она была слаба. Девушка вновь услышала предательский шорох – предвестник горя, предвестник видений, что будут мучить ее, и поспешила спуститься с моста и затеряться в узких спящих улицах. Ее руки дрожали, но причиной тому был не холод. «Господи, сколько будут длиться эти страдания?» – отчаяние подступало все ближе к сердцу. – Ищешь кого, красавица? – из темноты донесся гнусавый голос. Чья-то рука грубо схватила ее за плечо и бросила на землю. – Гляди, какая знатная мадемуазель. – Ухмыльнулся в ответ другой голос, густой и бархатный, словно сама ночь. – А это что?Мария не могла разобрать их лиц – ее зрение помутилось. Она лишь почувствовала прикосновение руки, самоуверенное, грубое. Рука скользнула по ее шее, вниз, к медальону. На лицо девушки упал тусклый отблеск, будто кто-то приоткрыл ставню окна. – Золото? – еще один голос, полный вожделения. «Их трое!» – Мария услышала свой собственный голос среди хаоса разрозненных мыслей. – Эй, это ведь золото? – допытывались товарищи. Но ответа не последовало. Рука нападавшего так и застыла на медальоне, слова застряли в горле, глаза ослепли. Мария медленно поднялась. – Как это понимать?! – прорычал седовласый мужчина, совсем уже старик. Она узнала его голос. Это он толкнул ее. Девушка опустила глаза туда, где на коленях застыл второй нападавший – его голос напомнил ей бархат ночи, ее любимого времени суток. Теплый человеческий аромат, смешанный с запахом лошадей и навоза, дразнил ее, щекотал ноздри, и, не удержавшись, Мария улыбнулась. – Вы это желаете? – спросила она невинно. – Именно. Отдашь сама – будешь цела. – Рядом со стариком вырос черноглазый, курчавый паренек. «Грязные, в обносках, грубые…» – перечисляла про себя Мария, все больше и больше обретая власть над своим рассудком. – «Животные, промышляющие в темноте…»Угроза паренька вышла неуверенной. Его звериное чутье уже подсказало ему, хоть он еще и не успел осознать этого до конца, что в этой ночной охоте роли меняют свои места. – Так держи! – Мария одним движением расстегнула толстую цепь и протянула золотой овал на ладони. Свет вожделения медленно угасал в глазах старика и юноши, ликование стерлось с их лиц. Они застыли, словно статуи, и лишь прерывистое дыхание было признаком жизни. Мария медленно вернула медальон на место. Это был самый ценный подарок, полученный ею когда-либо за все долгие сотни лет ее жизни. Это, и бессмертие. Она огляделась, застыв в нерешительности. «Еще никогда я осознанно не нарушала завет учителя. Если мое предположение верно, если я права, значит, одного из них я обреку на погибель!» – с содроганием подумала девушка. В ту же секунду за ее спиной раздался тихий шорох, от которого сердце Марии замерло в ледяном ужасе. Перед глазами поплыли красные круги. – Нет, нет, нет… – она услышала свое бормотание, хотя готова была поклясться, что губы и зубы ее были стиснуты с нечеловеческой силой. Чем сильнее она сжимала их – до боли, до скрежета – тем быстрее становился шепот, перераставший в ее ушах в крики, в вой. – Нет! Нет! Нет!Она не могла больше этого терпеть. Последней уплывающей вдаль мыслью было оправдание – он уже отжил свое. Мария всегда следовала всем заветам, особенно чтя завет милосердия. Она бы могла обмануть себя, сказать, что не она принесла все те смерти, нелепые, необъяснимые. Нет, обмануть не получалось. Глотая горячую, густую кровь, она все твердила про себя: «Он уже отжил… Уже прожил свое». Только такое милосердие она могла предложить теперь.

Кровь исцеляла все – видения, боль, тоску. Зрение Марии вновь сделалось острым, пронзающим самую кромешную тьму, мысли выстроились в ряд, к уму вернулась четкость, ясность. Она стала собой прежней, той, которую пыталась воскресить уже больше месяца. Напившись, Мария отступила на шаг назад. Ее тело и разум ликовали, но счастливое чувство обновления смешивалось с горечью. Девушка оправила платье, пригладила растрепавшиеся волосы. На губах каждого из мужчин она запечатлела легкий поцелуй, от которого они тут же очнулись, стряхнув забытье, растерянно моргая в пустую тьму переулка. Утро выдалось удивительно солнечным, и день обещал быть не по-осеннему ясным, но уже после того, как закончилась месса, небо затянули хмурые, косматые облака. До заката было еще далеко, однако в обрушившихся так внезапно сумерках каждый чувствовал приближение ночи, будто день внезапно сменился поздним вечером. Слаженная процессия давно распалась – кто-то отправился домой, кто-то в ближайший кабачок, пропустить стаканчик молодого вина, кто-то решил остаться в церкви. Никому не было дела до того, куда внезапно исчез молодой господин в дорогих одеждах, точно так же, как никто не обратил внимания на его появление рано утром. Лоб господина был нахмурен, глаза, казалось, не видели. Он встречался с Клеменцией всего два дня назад, ладони его еще помнили шелковую мягкость ее иссиня-черных волос, ее аромат. Теперь она была мертва. Холодная, навеки застывшая… Пробравшись рано утром в ее комнату, чудом незамеченный во время ночного бдения, он долго и пристально глядел в ее отрешенное, побелевшее лицо, будто ожидая, что она проснется и, игриво улыбнувшись, проворкует: «Рада видеть тебя, мой дружочек Адреас». Она всегда приветствовала его именно так. Молодая хорошенькая кокетка, единственная дочь богатого старика-отца, долгожданное дитя. Избалованная, конечно, но такая хорошенькая. Новопреставленная Клеменция. Адреас тяжело вздохнул. Об их связи не знал никто, разве что баронесса. «Уж она-то точно горевать не станет!» – мрачно усмехнулся Адреас. Он никак не мог изгнать из памяти мертвенно-бледное лицо Клеменции. Что произошло? Как она умерла? Молодая, здоровая… Неужели отец узнал о них? Как знать, он мог и отравить ее в гневе. Что, если это баронесса рассказала ему?Адреас задержался на мосту, застыв у деревянных перил. Его глаза, такие же серые, как облака, как воды небольшой быстрой речушки, устремились к небу. Холодный ветер не мог рассеять его тоски, бегущие воды не могли смыть печали с его сердца. Адреас решил немедленно, тотчас же отправиться к баронессе. Хватило лишь одного робкого стука, чтобы задняя потайная дверь распахнулась, будто его уже давно ждали. Любимая служанка баронессы проводила Адреаса прямиком в покои своей госпожи. Потайная лестница была единственным серым и невзрачным местом этого замка. Возможно, это было сделано нарочно, дабы еще больше оттенить безрассудную роскошь комнаты баронессы. – Признайся, это сделала ты! – грозно воскликнул Адреас, едва за ним захлопнулась секретная дверь. Баронесса медленно поднялась с кровати, где, отдыхая от веселых ночных кутежей, она проводила большую часть времени дня, и приблизилась к своему молодому гостю. Золотое шелковое платье подчеркивало смуглый оттенок ее кожи, отражало бликами пламя масляных ламп, превращая свою хозяйку в средоточие света. Для своих лет баронесса прекрасно сохранилась. Она была высокой, чуть полной женщиной, с огромными темными, почти черными глазами, и пепельного оттенка волосами. Те, кто знали ее, обожали баронессу за живой ум и обольстительные манеры, те, кто знали ее хорошо, побаивались, и не без основания. – Клеменция мертва. Признайся, Агнесса, это сделала ты. Баронесса вплотную приблизилась к Адреасу. Она не смогла сдержать улыбки. – Ты что-то нашел в этой избалованной девчонке, и я не препятствовала, помнишь? С чего бы вдруг мне убивать ее?– Ты не удивлена. – Сухо бросил Адреас. Баронесса всем телом прижалась к своему гостю и обняла его мягкими, полными руками. – Ты забываешь, мой милый мальчик. – Произнесла она ласково, будто втолковывала что-то маленькому капризному ребенку. – Забываешь, кто я есть. Конечно, мне эта новость давно известна. – Значит, это все-таки ты? – вырвавшись из душистых объятий, допытывался Адреас. – Не я. – Игриво ответила баронесса. На несколько минут комната погрузилась в молчание, и когда Адреас заговорил вновь, его голос был совершенно спокоен. – Но отчего? Как она умерла?Комната баронессы всегда производила на него такой эффект. Все эти подушки, уютные покрывала и тяжелые складки полога кровати, овеянной душистым, пробуждающим сладострастное желание запахом баронессы, сковывали его мысли, усмиряли гнев, подавляли волю.

«Правильно про нее говорят…» – слова медленно выстраивались в неподатливые фразы. – «Ее место в огне!»Впервые за все время на лице баронессы отразилась досада. – То мне неведомо. – Пробормотала она, пожимая покатыми плечами. – Карты и руны молчали. – Ты играешь в опасные игры, Агнесса. Тебя больше некому прикрывать. – Если ты о покойном бароне, то от него было мало толку и при жизни. – Полные губы баронессы изогнулись в язвительной усмешке. – Подойди ко мне. Адреас не успел опомниться, как она увлекла его в свою широкую, надушенную кровать. Ее смуглая рука скользила по его пшеничным волосам, по бархатной, нежной, словно у юной девушки, щеке, по мускулистой шее. Адреас остановил плавное движение унизанных перстнями пальцев. – Ты настолько опечален? – ухмыльнулась Агнесса. Она приподнялась на локте и, склонившись над его лицом, заглянула в серые, окруженные рядом пушистых светлых ресниц глаза. – Я ждала тебя. Знала, что придешь. Улыбнувшись, баронесса откинула одну из подушек и достала оттуда черный бархатный мешочек. Она протянула его Адреасу. – Я приготовила для тебя подарок. – Мне не нужны твои деньги! – ответ вышел чересчур резким. – Прежде чем отвергать подарок, убедись для начала, в чем его суть. Адреас недоверчиво взял мешок и развязал золотые тесемки. Внутри оказался тяжелый железный ключ. – Ключ. Да, этот подарок я отвергнуть никак не могу. Какой-то ключ. – Этот подарок развеет твою тоску. Прежде чем насмехаться, узнай, что он открывает. – И что же? Что он открывает? – передразнил баронессу Адреас. Агнесса склонилась к его уху и прошептала: «Отель-Дьё». Адреас почувствовал на своей щеке горячее дыхание баронессы, вдохнул сладкий, чуть резковатый запах ее духов, и все мысли перемешались в его голове. Какая уж там новопреставленная Клеменция, Агнесса могла заставить его позабыть и имя отца, и собственное имя. Когда он, наконец, очутился на улице, повсюду царила глубокая ночь. Мария вернулась назад к деревянному мосту. Все ее страхи остались позади – ни шорохов, ни видений. Теперь, когда рассудок ее вновь обрел ясность, ужасы ночи стали казаться ей выдумкой, сказкой, растаявшим миражом. Как сильно она хотела бы поверить, что все было просто сном! Но нет, белокурая девушка-служанка была мертва, так же как и паренек-подмастерье, так же как и та богатая девушка, с волосами цвета ночи… И сколькие до них?– Я должна остановить это. Но как, как? – сердце Марии переполняла печаль. Плеск воды напоминал ей плачь. Плачь ее скорбящей души. – Это ты? – Возглас удивления заставил девушку обернуться. «Как странно, я не слышала шагов!» – сердце кольнула тревога. – Ты! Я видел тебя на похоронах сегодня. Образ смеющейся Клеменции моментально возник перед глазами Андреаса. Да, это, несомненно, была та девушка. Полупрозрачные ткани не скрывали более ее лица, не было шляпки, но он сразу же узнал ее хрупкую фигуру, ее золотистые локоны. Своим острым, нечеловеческим зрением Адреас впивался в каждую черточку, каждый изгиб…– У тебя кровь! – воскликнул он каким-то чужим, слишком высоким голосом. Девушка тоже узнала его, он мог поклясться, что видел, как расширились от испуга ее льдистые глаза. Не проронив ни слова, она бросилась бежать. Адреас устремился за ней следом, ныряя в переулки, проворно огибая выбоины мостовой, просачиваясь между притертыми почти вплотную домами. Девушка была быстрее. «Это невозможно. Этого просто не может быть!» – думал Адреас, не выпуская из вида шлейф ее платья. За все то время, что Адреас был охотником ночи, охотником за кровью, никому не удавалось убежать от него. Это придало ему злости, а злость добавила сил. Впрочем, силы и скорость не так важны, когда жертва сама себя загоняет в тупик. Мария запыхалась. Она была самой быстрой из дома учителя, самой проворной из своей семьи, и все же ей никак не удавалось отделаться от преследования. Девушка не верила своим ушам – топот ног все так же ясно слышался за ее спиной. Преследователь не отставал ни на шаг!«Как такое возможно?» – Мария боролась с желанием обернуться. Длинная юбка платья – хоть девушка и приподняла ее, насколько было возможно – сковывала движения, Мария все чаще запиналась, путаясь в шуршащей материи. «Пора с этим кончать!»Она свернула в незнакомый переулок и…Перед Марией выросла высокая каменная стена старого здания. Адреас увидел девушку, зажатую с трех сторон. Ему понадобилась всего лишь секунда, чтобы перевести дух. Когда он заговорил, голос его звучал ровно и спокойно. – Кто ты такая? Как твое имя?Девушка медленно обернулась. Против своей воли Адреас залюбовался белизной ее кожи – в кромешной тьме от нее словно исходило мягкое сияние, будто отражение лунного света.

– Я не люблю ждать. – Адреас сделал шаг вперед. – Лучше отвечай по-хорошему. – По-хорошему? – голос девушки пронзил темноту, словно трель диковинной птицы. Она говорила со столь сильным акцентом, что даже он, далекий от безупречного французского, поморщился. Девушка шагнула ему навстречу, не спуская с его лица холодных голубых глаз. Вдруг она рванула вперед, пытаясь обогнуть его, вырваться из ловушки, но ей не хватило ни скорости, ни сил. Адреас схватил ее за руку и повалил, придавив к земле. – Это было просто глупо. – Глухо пробормотал он. Неожиданно взгляд Адреаса привлек тусклый блеск. «Какая интересная вещица!» – подумал он, любуясь медальоном на груди девушки. – «Как я не заметил ее раньше?»Его раздражение мгновенно улеглось. – Итак, ваше имя, мадемуазель? И что вы делали сегодня утром на похоронах Клеменции?Девушка перестала сопротивляться, лишь тяжело дышала. – Меня зовут Мария. – Произнесла она. – Мария. – Эхом повторил Адреас. Он поднялся и помог встать Марии, которая, казалось, оставила всякую надежду сбежать. – У тебя на лице кровь, Мария. И это не твоя кровь. Глаза Адреаса потемнели. – Кто ты? Откуда? Я не встречал здесь никого… подобного нам. Мария опустила голову и, спохватившись, спрятала медальон под одежду. «Он слишком быстр и силен. Мне не убежать от него. Нужно выиграть время!»– Возможно вам, сеньор, и самому не мешало бы представиться. – Произнесла она, вздернув подбородок. Это не был жест гордости или вызова – просто странный преследователь был намного выше ее самой. – Адреас. – Усмехнулся незнакомец. – Адреас Генцфляйш, если вам будет угодно. Мария окинула его хмурым взглядом. – И зачем вы преследовали меня, сеньор?– Ах, оставь эти игры! – терпение в один момент оставило Адреаса. – Я видел тебя сегодня. Ты пришла на похороны Клеменции Мессаже! Кто ты такая? Ты знала ее? Это ты убила ее?Взгляд Марии потеплел, черты лица сделались мягче, открытее – и от Адреаса не укрылась эта перемена. – Ты ее друг. Ее родственник? Как я сразу не поняла…Голос девушки стал тише, в ее голубых глазах отразилось сожаление. – Я ведь тоже видела тебя. Я… Я не знаю, почему стала убегать. Я не хотела, чтобы так вышло. Только сейчас она осознала, что губы и подбородок у нее в крови. Неловким движением руки она вытерла следы охоты. – Ты должен мне поверить! – лихорадочно воскликнула она. – Я оставила ее живой!Адреас опешил, удивленный столь разительной переменой в состоянии девушки. – Неужели? Ты питалась ее кровью, и теперь она мертва. Это дело твоих рук, признайся. – Нет-нет! – поспешила перебить его Мария. – Нет. Я оставила ее живой!Бессмысленный разговор стал надоедать Адреасу, он схватил девушку за руку. – Если бы ты оставила ее живой, она не умерла бы, а стала, как ты и я. Клеменция стала бы…– Нет. Твердость Мария сбила его с толку. – Я не такая, как ты. Я никого не лишаю жизни. Моя душа чиста. То есть, была чиста…– У тебя не может быть души. – Адреас поморщился. – Чем же ты так отличаешься от меня?– Я не могу обращать людей. Мой укус ничего не значит. Я отпускаю их жить дальше. Адреас не смог сдержать смеха. «Это становится интересным!» – гнев его испарился, сменившись любопытством. – Каким образом?– Послушай, – перебила Мария, – если не хочешь верить – не верь, если хочешь мести – мсти. Можешь убить меня, возможно, это единственный выход, но если только тебе нужны ответы, то прошу, дай мне уйти. У меня их нет, я сама в поиске. Слова девушки, сказанные с пылкой убежденностью, поразили Адреаса. Он чувствовал, что смысл их глубок – намного глубже, чем ему удалось понять сейчас – и эта неизведанная пропасть манила его, влекла за собой. Отчего-то ему захотелось, чтобы она и правда оказалась особенной, захотелось убедиться, увидеть своими глазами, поверить. – Как ты планируешь найти все эти ответы, о которых говоришь?– Я и сама не знаю, только… Мне нужно проверить одно место. Для начала. Адреас кивнул. – Хорошо, не такая, как все. Но я пойду с тобой. Ночь уже подходила к концу, когда Адреас и Мария добрались до кладбища. Они хранили напряженное молчание, хотя у каждого в голове вертелись вопросы. «Кто эта чужестранка? Как оказалась здесь? Какие тайны она хранит?» – думал Адреас. «Кто она была для него, эта Клеменция? Сколько горя я причинила ему и всем тем, чьих близких забрала? И зачем он идет со мной, зачем ему знать мои тайны?» – размышляла Мария. Никто не решался спросить, словно предрассветный мороз сковал их губы, связал языки.

Мария плохо знала кладбище, но домик смотрителя она нашла быстро. Она хорошо помнила тот день, помнила, как залюбовалась на улице красотой темноволосой женщины с добрыми карими глазами. Помнила оживляющий поцелуй, ощущение шелка губ незнакомки, то, как прячась в толпе, провожала ее до дома. Воспоминания были яркими, полными света. Она узнала ее имя – Женевьева. Странно было так сильно привязаться к случайной жертве, но Мария ничего не могла с собой поделать. «Пусть все это окажется бредом, вымыслом, совпадением…» – молилась про себя девушка. – «Пусть она будет жива!»Адреас дотронулся до ее руки, вопросительно глядя на одноэтажное каменное жилище. Мария покачала головой. – Мы не подойдем ближе? – прошептал Адреас. Тишину кладбища нарушил тихий скрип. Мария спряталась за одним из надгробий, Адреас последовал ее примеру. Дверь домика смотрителя приоткрылась, и на крыльцо вышла маленькая девочка, совсем крошка. Ее темные волосы были неприбраны, поношенное платье мало. Лицо малышки было изуродовано – левый глаз заплыл багровой опухолью и едва открывался. – Это дочь Женевьевы. – Зачем-то пояснила Мария.

Адреас кивнул, хотя и не знал ни Женевьевы, ни ее дочери, ни надежд Марии. Девочка спустилась и уверенно зашагала по каменной дорожке. Мария двинулась за ней, все также скрываясь за статуями, прячась в тени склепов. – Что мы делаем? Зачем…Мария знаком велела Адреасу молчать. Почти целый час они следили за малышкой. Девочка выискивала оставленные безделушки, цветы, ленты – самые свежие и яркие подношения родственников умершим – и собирала их. Наконец, когда рук крошки уже не хватало, она направилась вглубь кладбища, и, остановившись спустя какое-то время у одной из могил, стала раскладывать найденное богатство. – Здравствуй. – Мария пыталась говорить мягко, боясь испугать малышку. – Что ты здесь делаешь совершенно одна?Однако девочка и не думала пугаться. – Это для мамы. – Улыбнулась она незнакомке. – Днем слишком много народу. Я пришла навестить маму. Сердце Марии остановилось. – Как же звали твою маму, бедная крошка?– Женевьева. А меня зовут Луиза, но моя сестра зовет меня Лу. Крошка Лу. Мама тоже так звала. «Я навещала ее на следующий день после укуса, а потом еще спустя три дня. Теперь она мертва…»Мария уже не слушала детский лепет, она повернулась к Адреасу, который смотрел на ребенка с нескрываемым отвращением. – Ты хотел ответов? Я дам тебе один ответ. – Мрачно произнесла Мария. Но тут позади нее, словно из глубины могилы, раздался шорох. Из-за поворота показалась молоденькая девушка. – Кто вы? Что делаете здесь? – прокричала она. – Луиза? Нет, ты опять взялась за старое!– Уведи меня. – Прошептала Мария Адреасу. – Мой кошмар идет. Девушке плохо удалось разглядеть людей, стоявших возле Луизы – они слишком быстро удалились. Сердце ее сжалось: кто знает, что они делали среди могил? Вдруг здесь похоронен кто-то из их близких, кто-то, чьи цветы унесла ее маленькая сестра?«Господи, вдруг они видели, что она вытворяет? О, крошка Лу, что ты наделала! Еще одна жалоба, и отца вышвырнут с должности, куда мы пойдем тогда? Еще одна жалоба, и кюре снова придет, пока отца и Августины нет дома, снова станет говорить о грехе, снова приподнимет край моей юбки и…»– Ты же хочешь, чтобы отец сохранил эту должность? Чтобы у твоей младшей сестры был кров над головой? – его вкрадчивый голос зазвучал в ее голове. Леоноре было плевать на отца, на эту грязную свинью, но она любила свою сестру. – Да, господин кюре. – Неизменно отвечала она. – Потерпи еще чуть-чуть, мы почти пришли. – Пробормотал Адреас, тяжело дыша. Чары ночи рассеялись, и сквозь холодные утренние сумерки пробились первые робкие лучи солнца. В воздухе чувствовалось пробуждение, и пусть случайных прохожих пока еще не было видно, Адреас знал – им следует торопиться. – Идем. Он поддерживал трясущуюся Марию, тело которой все чаще сводили глубокие, болезненные судороги. Девушка жалобно всхлипывала, глядя перед собой помутневшими, невидящими глазами, и на все его вопросы отвечала лишь бессвязным шепотом. Иногда, будто повинуясь внезапному окрику, Мария оборачивалась, и тогда лицо ее искажал ужас. Адреас находился в полной растерянности. Он никогда не видел ничего подобного, не знал, что ему делать. Когда Мария упала посреди кладбища, он решил, что это какая-то уловка, попытка сбежать, но девушка не пыталась скрыться от него, ее тело била неподдельная дрожь. Адреас попытался поднять ее – она закричала, и от этого крика похолодела его кровь. Он заставил ее встать и идти, надеясь, что все пройдет, но ей становилось только хуже. Адреас не видел того, что видела Мария. В тот самый момент, когда она услышала такой знакомый шорох – шорох-предатель, шорох-предвестник – девушка поняла, что кошмар вновь явился за ней, чтобы терзать и мучить. «Так быстро. Он вернулся так быстро!» – только и успела подумать Мария. Все ее тело пронзила острая боль, швырнувшая девушку на землю. Ее зрение затуманилось, мысли из стройных предложений рассыпались на фрагменты звуков, из симфонии превратившись в вой, ранящий уши. Она пыталась не слушать, пыталась закрыть уши руками. Шум все возрастал. Кто–то схватил ее за руки, и прикосновение обожгло кожу, будто поцелуй пламени. Внезапно она очутилась на широкой улице. Камни мостовой, сглаженные миллионами ног, вытягивались в острые пики, стоило лишь ей ступить на них. Они пронзали ботинки, проникали в ее плоть – шаг за шагом. Время от времени Мария оборачивалась и каждый раз видела все ту же картину – кровавый след, будто алый шлейф, тянущийся за ней. Она закрыла глаза, и, казалось, уснула. Ей мерещились картины далеко прошлого – крики людей, ямы, в которые сбрасывались тела, плачь, отчаяние…– Погоди, сейчас открою. – Голос Адреаса вернул ее к действительности. «Слава Богу, дошли!» – выдохнул он, доставая из кармана мантии толстый металлический ключ. Поначалу паника и растерянность завладели Адреасом, но ему удалось перебороть себя и верно все рассчитать. До его дома было слишком далеко, им никак нельзя было добраться туда незамеченными. Бросить Марию он не мог, это было странно, но подобная мысль ни разу не промелькнула у него в голове. Самым близким местом, где они с Марией могли сейчас найти приют, оказался Отель-Дьё. Адреас обогнул каменное здание, практически неся на себе ослабевшую Марию, и теперь, мысленно благодаря баронессу, отпирал неприметную деревянную дверь черного хода. – Что это за место? – прохрипела Мария. – Тихо. – Прошептал Адреас, вглядываясь в темный узкий коридор. Он не был здесь раньше, и, хоть баронесса подробно все описала, боялся заблудиться. Коридор не освещала ни одна захудалая свеча. Это было ему на руку. Поддерживая Марию, которая после внезапного пробуждения вновь обессилила в его руках, он стал медленно красться вперед. «Направо, направо, влево и по лестнице вниз. Направо, направо…» – твердил он про себя. Поначалу предложение баронессы показалось ему забавным, не более. Кто бы мог подумать, что убежище понадобится ему так скоро? Адреас нахмурился. «Направо. Колдунья она и есть. Налево…»В темноте проступили очертания деревянной лестницы, такой узкой, что Адреасу пришлось взять Марию на руки: сама она идти не могла, а вдвоем было не уместиться. Ступеньки были крутыми и сбитыми настолько неровно, что даже Адреас споткнулся и чуть было не полетел в темноту. Не удержавшись, он выругался, и бранное слово, слившись со скрипом ступеней, нарушило утреннюю тишину богадельни. Лестница почти прямиком упиралась в каморку – так, как и обещала баронесса. Дверь ее не запиралась, и Адреас легко проник внутрь. В комнате лежали какие-то мешки, ветошь, стояли старые, поломанные стулья. Адреас бережно посадил Марию на один из холщовых мешков, набитых тряпьем. – Я сейчас вернусь. Он действовал быстро – Агнесса дала подробные инструкции. Влияние баронессы простиралось широко. Никто не обратил на него внимания. Впрочем, Адреас избегал широких коридоров и людных комнат и повстречал лишь пару-тройку нищих. «Нет, это нам не подойдет…» – подумал он и продолжил свой путь. Побродив еще несколько минут, Адреас наткнулся на толстую старуху в выцветших лохмотьях. Она стояла и задумчиво глядела в окно, скрестив руки на бочкообразной груди. – Эй, ты. – Окликнул ее Адреас, опасливо озираясь. – Хочешь заработать? Мне нужна помощь. Старуха обернулась и живо оглядела его с ног до головы маленькими, хитрыми глазками. Блеск дорогих тканей, богатая вышивка укороченной мантии, из-под которой выглядывал украшенный камнями ворот – ничто не укрылось от ее не по-старушечьи зоркого глаза. – Всегда готова помочь за хорошую плату. – Дерзко отозвалась старуха. – Да и как не помочь такому красивому сеньору?Она кокетливо склонила голову набок и заправила выбившуюся прядь седых засаленных волос под дырявый, когда-то белый чепец. Адреас окинул ее растекшуюся фигуру взглядом, полным отвращения. – Идем. Им никто не повстречался – он вел ее обходными коридорами. Поначалу старуха живо семенила за ним, довольно ухмыляясь, но только стоило им спуститься к черному ходу, как она остановилась. – Куда мы идем? – в ее голосе послышались нервные нотки. Темнота явно пугала старуху. – В кладовую. – Ответил Адреас подчеркнуто спокойно. – Мыши погрызли мешки и изгадили крупу. Надобно перебрать. Он сам поразился этой внезапной лжи и самодовольно ухмыльнулся, удовлетворенный собственной изобретательностью. Однако отговорка ненадолго успокоила старуха. Она ни за что не хотела спускаться вниз по крутой лестнице. – Ничего же не видно! Надо бы зажечь свечу. Как можно что-то делать в такой темноте? – ворчала она. Ее причитания чуть было не заглушили раздавшийся в темноте протяжный стон, но у Адреаса был чуткий слух. Его сильные руки вцепились старухе в шею, она не успела издать и звука – в мгновение ока ее грузное тело полетело вниз, глухо ударяясь о ступени. Она была еще жива, хоть и не подавала ни малейших признаков, когда спустя секунды Адреас очутился рядом с ней. Он оттащил обрюзгшее тело в каморку, разорвал грязные лохмотья, обнажая дряблую, несвежую плоть. Борясь с отвращением, Адреас вцепился в запястье, оставив глубокий укус. Он поднес руку старухи к лицу Марии, капли алой крови окрасили тугой лиф ее светло-серого платья. – Ну же. Давай. Очнись. – Ласково просил Адреас бесчувственную девушку. Он не так много знал об этом мире – мире не людей – но одно правило усвоил точно. Этому правилу его научила баронесса, и звучало оно так: кровь исцеляет все. «Неважно, что с ней. Я помогу ей. Вылечу. Спасу!»Адреас и сам не заметил, как она стала для него чем-то большим, чем просто незнакомкой. Но ведь он встретил ее совсем недавно! Даже дня еще не успело пройти. Это было сродни наваждению, но девушка все больше и больше овладевала его мыслями, и страстное желание оберегать ее, служить ей, становилось все сильнее. Мария распахнула глаза и прильнула губами к окровавленному запястью. Она пила теплую кровь медленно, без той звериной жадности, которую Адреас так часто замечал за собой. Все посторонние, ранящие звуки стихали в ее голове. Страшные видения прошлого таяли, словно последний снег пред беспощадными весенними лучами. Постепенно она становилась собой. Медленнее, чем обычно. Нужно было больше крови, и Мария, не давая себе отчета в том, что делает, повинуясь порыву, вцепилась в горло старухи. Она не знала, сколько времени прошло – целебная кровь поглотила все ее внимание. Часы пролетели, словно минуты, словно маленькая кровавая жизнь. – Тебе лучше? – все это время Адреас не сводил с нее пристального взгляда. Мария, казалось, только теперь заметила его, осознала то, что происходит. Вжавшись в каменную стену, она перекрестилась и стала испуганно озираться по сторонам. – Где мы? Кто она?– Тебе нечего бояться. Это место довольно безопасно для нас. – Она мертва! – воскликнула девушка, дотронувшись до распростертого на полу тела. – Мертвая старуха. – Адреас пожал плечам. – Ничего такого. Это место, где мой… покровитель имеет большой вес. Будь спокойна. Мария поднялась на ноги. – Зачем ты привел меня сюда? – строго спросила она. Адреас растерялся, вся его находчивость улетучилась. Действительно, зачем? Он ее не знал, едва встретил на улице. Помнится, он хотел ей отомстить? Зачем он рисковал, откуда взялось это нелепое желание спасти?– Не знаю… Я не знаю! – пролепетал Адреас ошарашенно. Он смотрел на Марию и терялся еще больше, ибо другой вопрос стал терзать его сильнее: как можно было не хотеть помочь ей, не желать спасти?!– О, я знаю этот взгляд. – Грустно произнесла девушка и покачала головой. – Я хотел помочь. – Выдавил из себя Адреас. – Еще бы. С этими словами Мария бережно извлекла из-за серой ткани лифа золотой медальон. – Красивый, правда? – она бережно очертила пальцем кружевной узор. Адреас, словно завороженный, протянул руку, и Мария проворно накрыла украшение ладонью. – Не трогай. – Предостерегла она. – Ты ведь увидел его этой ночью, правда? В том тупике? Ты хочешь помочь мне, едва лишь повстречавшись со мною. Почему?– Почему же?Девушка усмехнулась, приоткрыв ладонь, нежно поцеловала медальон. – Это самый лучший подарок, который я когда-либо получала, – пробормотала она, – и ответ на твой вопрос. Они вышли так же беспрепятственно, как и вошли. Адреас отдал Марии свою мантию, чтобы не шокировать случайных прохожих видом перепачканного кровью платья. Эта предосторожность была не лишней – несмотря на то, что день давно перешагнул закатную черту, то тут, то там встречались спешащие по своим делам горожане. Мария шла уверенно, замкнувшись в задумчивом молчании, от которого Адреасу было не по себе.

– Откуда ты приехала? – наконец, не выдержал он. – Ты говоришь с сильным акцентом. – Я добиралась сюда целую вечность. – Пробормотала девушка и вновь погрузилась в отрешенную задумчивость. – Что привело тебя?Мария тяжело вздохнула. – Поручение очень дорогого мне человека. – Хм… В этом мы похожи. – Улыбнулся Адреас. За все эти годы он был близок только с баронессой, и теперь, когда появилась возможность говорить, не стесняясь, быть собой, не страшась – Адреас не мог удержать языка. Мария словно почувствовала это. «Я бы никогда не сделала этого специально. Нет, я бы не нарушила правил, но теперь, раз уж так вышло? Мне не справиться с этим самой, пора прекратить заниматься самообманом. Мне нужен помощник. Что ж, все к лучшему!»– А ты, Адреас? – она впервые назвала его по имени. – Как оказался здесь ты?Они остановились у ничем неприметного дома, одного из многочисленных. Адреас чувствовал, что у него мало времени, но как много хотел он сказать! Его речь была торопливой и сбивчивой, и ничто не могло сравниться с радостью говорить, делиться жизнью, будто снова ее проживая. – Мой отец отправил меня сюда. Он был человеком амбициозным, талантливым и очень упорным. Мне уже исполнилось двадцать лет, и я должен был распространить плоды его многолетнего труда, его великое изобретение. В дорогу нас отправилось четверо, а приехало в Париж только трое. В пригороде, когда я отправился вечером побродить около таверны, на меня напали. Не думаю, что те двое планировали оставить меня в живых, но я выжил и стал тем, кто есть. – Мой отец тоже был человеком амбициозным и очень талантливым. Он был фальшивомонетчиком, невероятно искусным. Его долго не могли поймать, а когда все же схватили, то князь лично приказал залить ему расплавленное олово в горло на ярмарочной площади. Мне было четыре года тогда. Мы все – я, мать, брат и три моих сестры – смотрели, как он умирает. Адреас был удивлен ее спокойствием – даже легкая тень грусти не легла на лицо Марии. – А месяц спустя началась чума. Конечно, тогда мы и не подозревали, что это за болезнь, даже слова такого не слышали. Мы знали только, что кругом царила смерть, от которой было не скрыться. Смерть сеяла панику. Люди раздавали все, что имели, отдавали даже детей, уходили в монастыри. Также поступила и моя мать. Так я и попала к учителю. – Это он обратил тебя? Этот учитель?Мария помедлила. – Он знал, что я особенная. Я прожила в его общине счастливые беззаботные годы. Когда мне исполнилось семнадцать, он решил, что время пришло, и обратил меня. Я всегда была его любимицей, во мне он видел отражение себя. Велимир мог по желанию обращать людей, его жертвы не были обречены. Я не стала точно такой же, как он, и все же в моем существовании больше милосердия, чем у других. Девушка перевела взгляд на затихший, уснувший дом и мрачно добавила: «Было». Тот дом, ничем не отличающийся от других, в этот самый момент был наполнен печалью. По своей дочери горевали мать и отец, сестру оплакивал брат. Кристина не была богатой, не была особенно красивой, но горя эта смерть принесла семье не меньше, чем уход хорошенькой Клеменции. Мария сделала несколько робких шагов вперед.

– Я могу слышать их плачь. – Прошептала она в темноту. – Зачем мы пришли сюда? – Адреас поравнялся с девушкой. – Зачем ходили на кладбище?– Со мной случилась страшная беда. – Чуть слышно ответила Мария. – Кажется, я потеряла свой великий дар. Во мне поселился страшный кошмар, от которого невозможно сбежать. – О чем ты говоришь? И как я могу тебе помочь?«Что ты будешь делать, если никто не сможет помочь? Ты, которая с благоговением звала себя особенной, которая так хвалилась своим даром. Неужели будешь жить, как они? Убивая?»Мария знала, что сил убить себя у нее не хватит. Не было у нее сил и противостоять страшным кошмарам, тем чудовищным видениям и болям, что стали ее преследовать. Чем дольше девушка старалась сдержать жажду, зная о том, что ее укус теперь несет погибель, тем больше крови требовалось, чтобы остановить муки кошмара. Она ходила по кругу. «Может, Адреас станет моим спасением. Кто знает, может сам Бог послал его мне, чтобы спасти?» – с надеждой подумала девушка– Я никогда не могла никого обратить, а значит, мне не нужно было убивать. Ты сам знаешь, что будет, если каждый укушенный останется в живых. Этого нельзя допустить, это против всяких правил. Но если укус не значит обращение, зачем лишняя жестокость?Адреас послушно кивнул, плохо понимая, куда она ведет, но соглашаясь с каждым ее словом. – В этом и была моя особенность, мой дар. Я никого не убивала. Мне нравилось возвращаться порой к тем, кто подарил мне частицу себя, своей жизни, и видеть, как эта самая жизнь идет вперед. И вот недавно, возвращаясь, я стала находить лишь пустые дома да скорбящие семьи. Что-то сломалось во мне, понимаешь? Я оставляла их живыми, однако ж все те, кого мне удалось отыскать после – мертвы!– Постой. Разве ты не боялась, что тебя будут преследовать, поймают? Как у тебя получалось просто оставить их и жить дальше? – удивился Адреас. Мария многозначительно приложила руку к груди, туда, где под слоем ткани прятался медальон. – Мой учитель прожил многие века и ведал многими тайнами. Он говорил, что был даже знаком с богами…– С богами? Многими богами? – перебил Адреас недоверчиво. Мария проигнорировала его вопрос. – Когда я была маленькая, он часто рассказывал мне эти истории. Этот медальон, по его словам, подарил ему сам бог солнца. Простой человек, взглянув на него, впадает в забытье, и тот, кто владеет медальоном, имеет власть пробудить его, как свет пробуждается на восходе, или же оставить темноте. Сила его велика – он подчиняет себе волю других, заставляет служить своему обладателю. Велимир воспитал меня согласно своим устоям и правилам, одним из которых был запрет злоупотреблять могущественным подарком. – Это медальон хранит тебя от солнца?Девушка кивнула. – А ты? Я видела тебя днем. Как ты смог уберечься?– У меня тоже есть могущественный учитель, который ведает многими опасными тайнами. Послушай, что случилось с тобой на кладбище сегодня?Мария закрыла лицо руками. Дыхание ее сделалось прерывистым. – Это кошмар. Он является за мной все чаще и чаще, все сильнее мучит меня. Ему нужно все больше крови! Как я могу прикасаться к кому-то, зная, что их ждет неминуемая гибель из-за меня? Но страдания мои так велики, что я не могу удержаться… и не могу умереть. Я отступила с пути милосердия. Острый приступ жалости пронзил сердце Адреаса. Он никогда не испытывал сострадания к своим жертвам, убивал без разбора, не помнил лиц и уж тем более не знал имен. Когда баронесса предложила ему ключ от черного хода богадельни, где можно было без труда справить кровавую нужду, он счел это забавным и даже остроумным, ведь она была одной из главных благодетелей Отеля-Дьё. Тем притягательнее сейчас казалась ему Мария, столь приверженная устоям доброты. – Все это странно… – пробормотал он, разглядывая девушку, что так поразила его. – Но ведь это может быть лишь совпадение? Не твоя вина!Мария грустно улыбнулась. – Она была последней из тех, чью кровь я пила. – Девушка указала на укутанный темнотой дом. – Некоторые прожили несколько дней, Кристина погибла за сутки. – Может тебе стоит вернуться? Твой учитель, этот… Веир, Велир, Вельмир… Он поможет тебе, ведь правда?– Он отправился дальше, покорять дороги, недоступные никому из живущих. – Покачала головой Мария. Мария и Адреас стояли рядом, в бархатных объятьях госпожи ночи. Они оба молчали, каждый думал о своем. Небо затянули тучи, и звезды утонули в них одна за другой. Ветер стих. Ничто не нарушало тишины. Вдруг Адреас, неожиданно сам для себя, схватил тонкую руку Марии. – Я не знаю, могу ли помочь тебе, но в моих силах отвести к тому, кто сможет. Как же мне это раньше не пришло в голову!Мария вопросительно посмотрела на Адреаса. Он не мог ей навредить, она это точно знала, и все же опасалась ввериться, хоть и отчаянно нуждалась в помощи. – Идем. Не бойся. Вот увидишь, твои страдания скоро закончатся! – улыбнулся Адреас. И она последовала за ним. Мария плохо помнила свое детство до встречи с Велимиром. В основном это были смутные, размазанные образы и чувства – холод, слепящий снег, крики младших сестер, запах навоза, ощущение давящей тесноты. Дом учителя, наоборот, запечатлелся в ее памяти очень живо и красочно: просторные комнаты, наполненные уютной тишиной, пропитанные запахом засушенных трав и цветов, которые так любил собирать Велимир. Учитель питал страсть также и к старинным книгам, написанным чьей-то незнакомой рукой, а еще – к тяжелым богатым тканям. На семнадцатый день рождения он подарил Марии длинное аксамитовое платье с колоколообразными рукавами, и, примерив его, она про себя загадала, чтобы этот великолепный наряд всегда был ей впору. Однако как бы богат и прекрасен дом учителя ни был, он не мог сравниться с роскошью комнаты баронессы. Все здесь было создано для того, чтобы хозяйка ее пребывала в блаженной неге, чтобы взгляд, куда бы он ни был брошен, созерцал лишь самое лучшее, самое изящное и дорогое, будь то ткани драпировок, золото и драгоценные камни подсвечников и зеркал или искусная резьба красного дерева мебели. – Расскажи мне о своем покровителе. – Попросила Мария, пораженная богатством обстановки. – Что ж. – Адреас прочистил горло. – По правде говоря, я обязан ей жизнью. – Ей?– Баронессе. Моя покровительница – баронесса Агнесса Жонсьер. Возможно, ты слышала о ней?Девушка покачала головой. – Я здесь совсем недавно. – Хм. Он ней многие говорят. Адреас продолжил свой рассказ, наблюдая, как Мария медленно перемещается по комнате от одной дорогой безделушки к другой, разглядывая каждый сантиметр комнаты-сокровищницы. – Она нашла меня той ночью, выловила в канаве с нечистотами. Двадцать лет прошло уже, но я как сейчас помню ее светлый лик, склонившийся надо мной. Я подумал тогда, что это ангел Божий спустился с небес. Надо же, прошло уже целых двадцать лет!Мария покачала головой и улыбнулась снисходительной улыбкой. – Двадцать лет – это ничто. – Мягко возразила она. «Попробуй-ка протянуть хоть двести!»Адреас упрямо покачала головой, но спорить не стал. – Как она нашла тебя? – Спросила Мария, крутя в руках маленькую каменную статуэтку. – Она сказала, что много раз видела меня во сне, что я снился ей еще до того, как покинул Майнц и отправился в Париж. Баронесса специально приехала туда в тот день, чтобы спасти меня. Поначалу, когда я был совсем беспомощен и до смерти напуган, она опекала меня, как мать. Она подарила мне дом, научила всему, чего требует знать моя природа. Агнесса и теперь опекает меня…– Как мать? – продолжила Мария. Адреас ничего не ответил. Безусловно, теперь баронесса, в силу возраста, больше походила на роль матери, однако с каждым годом отношениях их становились все более интимными, и теперь между ними не осталось никаких запретов. – Ты должен быть ей неимоверно благодарен. Она действительно благодетель твой жизни. Ты многим ей обязан. – Рассеянно бросила Мария, нежно гладя бархатную обивку стула. Это место воскресило в ее душе отголоски прошлого. На секунду ей показалось, что она снова юна и невинна, что ее сестры и братья по общине где-то рядом, а учитель вновь играет для них на флейте…– Я в долгу не остаюсь! – неожиданно резко ответил Адреас и тут же смутился. – Я всегда готов выразить баронессе свою признательность. Благодаря мне она стала одной из самых богатых женщин Парижа! Много лет назад я поведал ей и ее мужу все тайны изобретения отца, подарил им секрет книгопечатания. Они основали первую частную типографию в предместье Мёдон. Там у баронессы есть еще один особняк, мы иногда ездим с ней туда. – Барон ездит с вами? – в голосе Марии слышалась насмешка. – Барон скончался несколько лет назад. – Холодно ответил Адреас. По правде сказать, он никогда не знал барона лично. Долгие годы всем его миром была одна лишь Агнесса. Комната наполнилась музыкой, теперь откуда-то снизу доносились мелодии не одной, а нескольких флейт. Высокие узкие створки дверей отворились, и, впустив гам, смех и запах яств, в комнату вошла баронесса. – Я приветствую вас. – С достоинством произнесла она. Мария невольно залюбовалась красотой этой женщины. Девушка пристально всматривалась в румяное круглое лицо хозяйки комнаты и удивлялась тому, что не может определить ее возраст. Полный величественный стан Агнессы был облачен в длинное шафраново-желтое платье, расшитое золотой нитью и увешанное гирляндами жемчуга. Золотая двурогая шапка делала баронессу еще выше, а ниспадающий с нее шлейф отличался такой пышностью, что, словно золотое облако, занял собой половину комнаты. «Сколько же ей?» – Мария вглядывалась в смеющиеся глаза баронессы. – «Тридцать? Нет, не в десять же лет она повстречала Адреаса… Сорок? Не может быть сорок!»А между тем баронессе было пятьдесят лет. Адреас не соврал – он ни в чем ей не отказывал и всегда был готов проявить свою благодарность. Агнесса пользовалась этим, конечно. Секрет ее молодости был удивительно прост: каждый день Адреас жертвовал кровь для своей благодетельницы. – Ты заинтересовала меня, Мария. – Нарушила молчание баронесса. – Расскажи же, что привело тебя ко мне. Мария смутилась. Баронесса говорил так, будто давно знала ее, видела насквозь, читала мысли. – Со мной случилась великая беда… – начала она. Баронесса опустилась на один из обитых бархатом стульев и жестом пригласила сесть всех остальных. Адреас послушно уселся подле своей благодетельницы, а Мария осталась стоять. – Вы, наверное, знаете уже, какова моя природа. Вот только я всегда была не такой, как все. У меня есть дар. Дар милосердия. Я не могу обращать людей в подобных себе. Мне нет необходимости убивать их. Я росла в окружении заповедей о доброте, милосердии и сострадании. Тот, кто обратил меня, не уставал повторять, что это путь света, единственный путь будущего. Он наказывал мне идти этой дорогой и дожить до тех времен, где будут только такие, как мы – я и он. Адреас и Агнесса переглянулись. Лицо баронессы осталось невозмутимым, разве что насмешливые искорки погасли в глазах. Она сидела, рассеяно перебирая пальцами, то сплетая, то расплетая их, и все происходящее, казалось, очень мало ее занимало. – Я прибыла сюда недавно. Мне пришлось преодолеть множество трудностей долгой дороги. Цель моего визита… Это не относится к моему горю. Завет умершего. Мне нужно почтить его память, исполнив последнюю волю. Голос Марии становился прерывистым, а руки стали нервно дрожать. – Я никого раньше не убивала, но с недавнего времени, несмотря на все мои усилия, каждый, кого бы я ни укусила, умирал. Но это только часть беды. Во мне поселился кошмар. Я слышу его приближение – оно знаменуется шорохом, будто камушки уносятся отступающей волной. Этот кошмар терзает мое тело и душу, и отогнать его можно только кровью, которой с каждым разом требуется все больше. – Он терзает твою душу? – переспросила баронесса, лукаво склонив голову набок. Мария сразу поняла, к чему она клонит. – Мой учитель всегда говорил, что душа не уходит с укусом, не покидает тебя от потери крови. Душа – это выбор. Выбор пути. Она в поступках. Баронесса улыбнулась, и искорки веселья вновь вспыхнули в ее глазах. – Чего же ты хочешь от меня?На этот раз Мария не растерялась, ее ответ прозвучал твердо. – Хочу понять, отчего это со мной происходит, хочу избавиться от кошмара. Я сделаю все, чтобы вернуться на путь милосердия. Агнесса резво поднялась и пружинистой походкой подошла к одному из массивных, тяжелых комодов. Секунду она простояла неподвижно, будто сомневаясь, взвешивая. – Могу ли я верить тебе?– Я клянусь! – горячо откликнулась Мария. – Только помогите мне. – Тогда покажи мне свой медальон. – Улыбнулась Агнесса. – Вы не понимаете… – Мария оглянулась на Адреаса, прося поддержки, но он отвел глаза в сторону. – Его сила велика, вы не сможете ей противостоять. Я забочусь о вашем же благе! Просите что угодно, но это невозможно. Баронесса изогнула бровь. – Покажи мне медальон. » Я не могу больше терять время. Мне нужна ее помощь. Пусть смотрит! Я всегда смогу разбудить ее…»Девушка осторожно извлекла медальон из-за плотной ткани лифа. – Смотрите же. Взгляд баронессы изменился, ее лицо и тело застыли. Она, будто завороженная, глядела на золотой овал в ладони Марии. – Мы теряем время. – Раздраженно пробормотала девушка, обращаясь к Адреасу. – Что с ней?– Ничего. Так медальон действует на простых людей. Я говорила тебе. – И что теперь будет с баронессой? – взволнованно спросил Адреас. – Агнесса!– Ничего. – Со вздохом ответила Мария. Она приблизилась к баронессе, вгляделась в ее лицо – оно будто окаменело. Девушка осторожно дотронулась до ее щеки, намереваясь коснуться полных губ своими губами, совершив поцелуй пробуждения, но Агнесса, неожиданно улыбнувшись, сама звонко чмокнула ее в губы и рассмеялась. – Твой медальон силен, это правда, но и я не так проста. – Воскликнула она и вновь рассмеялась, забавляясь растерянным видом Марии. Полная рука баронессы провернула одно из колец ящика комода, и тот, скрипя, отъехал в сторону, оголяя темный проход и крутую лестницу. Агнесса взяла подсвечник с тремя толстыми белыми свечами, и стала спускаться. – Идем. Адреас нахмурилась. Лишь только раз он спускал в этот уголок темных сил. Он помнил обрывочно, как в забытьи баронесса привела его туда, как медленно раздела…Потайная комната была совсем крошечной, от пола до потолка забитой книгами, склянками, сундуками и ящиками. Посреди комнаты стоял массивный, грубо сколоченный стол, а рядом – два таких же стула. Баронесса направилась к столу, попутно зажигая все свечи. Комната быстро наполнилась теплым золотистым сиянием. Агнесса поставила подсвечник на стол, туда же она составила глубокую деревянную плошку, кувшин с водой, небольшой обитый кожей сундучок, остро-наточенный нож, небрежно бросила холщовый мешок трав. Наконец, все приготовления были окончены. Баронесса опустилась на стул. – Подойди. – Скомандовала она Марии. Девушка послушно села напротив Агнессы. Та, тем временем, открыла сундучок и принялась в нем что-то искать – комнату заполнили шорохи, будто мелкие камни бились друг о друга. – Возьми. Это агальматолит. Он расскажет мне твои тайны. Подержи его. Мария безропотно взяла гладкий зеленоватый камень. Баронесса наполнила плошку водой из кувшина и опорожнила туда мешочек с травами. Затем, взяв в руки нож, она поднялась и подошла к Марии. – Так нужно. – Пояснила она, улыбнувшись, и резким движением отрезала прядь светлых волос. Адреас узнал этот нож. Именно им в ту ночь, когда он в первый раз очутился здесь, Агнесса разрезала плоть на его бедре. Он помнил каждое ее слово и движение. Помнил, как она произнесла: «Что ж, начнем!», как аккуратно сделала надрез и, вложив кусочек янтаря, зашила рану. Она обещала, что больше дневной свет не сможет его ранить, ведь теперь она сам – солнце. – Что ж, начнем! – произнесла баронесса. Она бросила волосы в воду и, схватив свечу, уронила в миску несколько восковых капель. Они пошли на дно. Баронесса нахмурилась. – Брось камень в воду. – Потребовала она. Мария повиновалась. – Мне нужно твоя кровь. – Предупредила Агнесса. – Протяни руку ладонью вверх. Лезвие прочертило на коже алую полосу. Баронесса склонила свечу над смешанной с кровью водой, и капли воска, одна за другой, потемнели, становясь красными, соединяясь в круг. – На тебе лежит проклятье. Не твое. – Помедлив, произнесла баронесса. – Сделано оно на крови и передалось тебе тоже с кровью. Агнесса достала красный восковой круг из воды и, порвав на несколько частей, слова бросила в деревянную миску. Все части почти мгновенно обратно сделались целым. – Ты укусила кого-то, кто был проклят, и передала это проклятье всем последующим жертвам. Теперь мне все ясно. Я хорошо знакома с этими чарами. Одни называют его безумием, другие – зовом тоски. Я предпочитаю называть его часом печали. Это страшное проклятье, от которого мутится рассудок, а сердце сжимает боль. Многие накладывают на себя руки, не дожидаясь заветного часа. Другие же страдают, пока не придет момент наивысшего отчаяния – и у них отказывает сердце. Каждому отпущен свой срок. Мария похолодела. – Что же будет со мной?– Ты не можешь умереть так просто. Твое сердце не откажет. – Покачала головой баронесса. – Твои кошмары будут усиливаться, сливаться в один беспросветный хаос безумия. – Разве нет никакого спасения? – воскликнула Мария. Агнесса помолчала.

– Круг проклятия должен замкнуться кровью проклявшего или кровью от его крови. Найди совершившего обряд и верни печаль тому, кто ее призвал. – Как я могу вернуть проклятье, если даже не знаю, от кого оно пришло ко мне? – в отчаянии вопрошала Мария. – Мы найдем выход, ты же совсем недавно здесь. Скольких ты могла укусить? Память у тебя отличная! Мы проверим всех, узнаем, выясним… – попытался ободрить ее Адреас. – Да, наверное, ты прав…Марию перебили неожиданные крики. Она оглянулась – у дома баронессы бегали слуги. – Что там случилось? Нужно узнать, вдруг что-то серьезное. Хорошо, что мы не ушли далеко. Крики становились все громче. – Постой, я проверю. Адреас убежал. Мария робко последовала за ним в сторону дома, не рискуя приближаться слишком сильно. Ее внимание привлекла хрупкая девушка в поношенном платье, ее силуэт показался Марии знакомым. Она подошла еще чуть ближе. Вдруг к девушке подбежал темноволосый паренек. – Не приходи сюда больше. – Мария услышала его раздраженный голос. – Реми, послушай… Прошу! Совсем немного денег. Я не могу остаться на улице с крошкой. Мы твоя семья, не бросай нас хоть сейчас!– Уходи. Я не дам тебе денег. Не желаю тебя знать! У меня теперь новая жизнь. Я служу баронессе, а ты лишь порочишь меня. Убирайся!– Он снова приходил, наш кюре. Если не будет денег… Господи, Реми, помоги мне. Послушай, он заставляет делать меня такие вещи… Все ходит и ходит… Я не вынесу этого больше. Он придет завтра. – Я все тебе сказал. – Отрезал паренек. – Господь все-таки милосерден! – Зло крикнула девушка. – Как хорошо, что наша мать не дожила до этого позора. Как хорошо, что наши сестры Дезире и Жанетт умерли крошками… Что бы я делала с тремя малютками при таком предателе-братце да отце-свинье?!Реми улыбнулся. – Никогда больше сюда не являйся. А что до кюре… Августина тебя всему научит. Подумаешь, еще одной дешевой потаскухой станет больше. Мария была потрясена это сценой, но ее внимание отвлек Адреас, неожиданно возникший рядом с ней. – Один их конюхов повесился. Старик Кавелье. – Сообщил он. – Ничего страшного. Идем. Остаток ночи они провели, решая, с чего начать. Наступило утро. Улицы наполнились гомоном и суетой. – Одной из моих первых жертв была девушка, стряпающая в таверне неподалеку. Они работали вместе с сестрой. Мы можем попробовать расспросить ее. – Предложила Мария. Они направились в таверну, но та оказалась закрыта. – Что будем делать дальше? – спросил Адреас. Мария не ответила, она чувствовала себя смертельно уставшей. Мысли стали путаться в голове. Кошмар шел за ней по пятам. Она пыталась вспомнить, кто еще был ее ранней жертвой в этом городе, кого она укусила примерно месяц назад. – Я помню Клер. – Выдавила из себя Мария. – Кажется, она работала… Я только потом узнала, правда. Она работала в борделе на окраине. – Это будет интересно. Каждый шаг давался Марии с трудом. Адреас пытался развеселить ее, но у него ничего не выходило. – Баронесса сказала, что она хорошо знает это проклятье. – Неожиданно оживилась Мария. – Как думаешь, она насылала его на кого-нибудь?Адреас замялся и ничего не ответил. – Отчего умер барон? – на девушку вдруг напало подозрение. – Она всех убедила, что не выдержало сердце, но я сам лично вынимал его из петли. Ты не поверишь, раньше волосы баронессы были чернее ночи, но после того, как умер барон, они обратились в пепел. Баронесса говорила, что ее горе было так велико, что она поседела за ночь. Мария рассмеялась. Они добрались до дома терпимости к полудню. – Зайди внутрь и спроси Клер. – Но ведь она мертва, ведь так?Мария тяжело вздохнула. – Они скажут, что ее нет. Вот тут-то можно будет и начать расспрос. Если хочешь, попроси, чтобы ее заменила подруга – у нее все и выведаешь. Ведь мог же кто-то желать ей зла? Обманутая жена, например? Или может она увела поклонника у другой падшей женщины?– Каждая назовется лучшей подругой, сестрой и мамой, увидев меня. – Возразил Адреас. – Я выгляжу как человек, который может хорошо заплатить. – Так используй это!От досады Мария закусила губу. Ее мысли путались, а ноги подкашивались, казалось, еще чуть-чуть, и она услышит зловещий шорох. Вдруг острый слух Марии различил знакомый голосок. Она обернулась и увидела крошку Лу в компании высокой незнакомой женщины с пепельными волосами. Малышка отставала, и незнакомка то и дело грубо ее подгоняла. Они скрылись за толстой дверью борделя. – Ты помнишь эту крошку? Это же дочь Женевьевы!– Ты знаешь эту женщину? Я видел ее раньше… И эти волосы…Мария и Адреас обменялись долгим, многозначительным взглядом и, не говоря ни слова, вошли внутрь. Помещение было тесным, плохо убранным и дурно пахло. Несколько женщин, не очень молодых и не слишком опрятных, поднялись им навстречу. – Месье ищет что-то конкретное? – одарила Адреаса улыбкой рыжая девица. Ее улыбке не хватало нескольких зубов, но девушку это совершенно не смущало. На Марию никто не обратил внимания. – Здесь сейчас прошла женщина с ребенком. С девочкой. У нее пепельные волосы…– Укажу тебе ее комнату, но сначала придется заплатить. Адреас, не глядя, вынул из потайного кармана дублета бархатный мешочек и вручил его рыжей. – По лестнице наверх, первая дверь справа. Уже через минуту Адреас и Мария стояли у двери. До их слуха донесся детский плачь, затем звук пощечины. – Будешь ли ты слушаться! Вот наказание. Мария открыла дверь и влетела в комнату. Обстановка была убогой, всюду царил беспорядок, на неубранной кровати сидела и рыдала маленькая Луиза. Увидев Марию и Адреаса, женщина отскочила к окну. – Кто вы такие? Зачем врываетесь?Мария бросилась к девочке и принялась ее утешать. Лицо Луизы было все таким же опухшим, правда, краснота немного спала. – Мы здесь для того, чтобы расспросить тебя о Женевьеве. – Грозно произнес Адреас, закрывая за собой дверь. – Не переживай, деньги уплачены. Он приблизился к женщине. – Как тебя зовут?– Августина, сеньор. – Последовал поспешный ответ. – Ты знала ее? Знала Женевьеву? Откуда у тебя ее дочь?– Это теперь моя дочь. – Неожиданно зло прошипела Августина. – И ее муж теперь мой муж. Я долго этого ждала и дорого заплатила! Я честная женщина…Ее речь прервали возмущенные крики и брань, донесшиеся с первого этажа. Неожиданно дверь распахнулась, ударившись о стенку с бешеной силой, и в комнату влетела разъяренная девушка. – Как ты посмела? Зачем увела ее? – прокричала она.

Мария сразу узнала ее – это была старшая дочь Женевьевы, Леонора. «Как они похожи!» – вновь поразилась Мария. До ее слуха донесся зловещий шорох, предвещающий наступление кошмара. Ноги девушки подкосились, и она рухнула на пол. – Я предупреждала тебя, Августина. – Девушка с силой захлопнула дверь и опустила крючок. В ее руке появился нож. – Помнишь, тогда на кладбище? – Глаза Леоноры полыхали ненавистью. – Я поклялась именем Господа нашего, что избавлю и себя, и сестру от тебя. Довольно! Ты больше никогда не ударишь ни меня, ни ее. Я только жалею, что не решилась раньше, в тот самый момент, когда ты влезла в нашу семью, когда встала на пути моей матери. С этими словами Леонора бросилась на Августину. Женщина было намного выше, но то пламя, что бушевало внутри девушки, удесятерило ее силы. Вытянувшись, как струна, она била мачеху по лицу, еще и еще. Августина пыталась спрятаться за руками, но нож рассек ее ладони. Женщина истошно закричала, и перед тем, как Адреас успел опомниться и вмешаться, лезвие вонзилось в горло Августины по самую рукоять. В дверь постучали. Капли крови оросили платье Марии. Страшные видения уже подступали к ее сознанию. В дверь постучали сильнее. – Давай же, пей. – Девушка почувствовала прикосновение рук Адреаса. Кровь была тягучей и сладкой, как сироп. С первым же глотком ее мысли выстроились в ряд, а боль отступила. Мария пила и чувствовала, как силы возвращаются к ней. – Что вы делаете? – Испуганно пролепетала Леонора. Луиза перестала плакать. Мария поднялась на ноги и вытерла губы. Она почувствовала себя обновленной, свободной. – Как ты? Подействовало? – осторожно спросил Адреас. Мария широко улыбнулась. Адреас увидел ее улыбку – светлую, несущую радость – и улыбнулся в ответ. – Время покажет. – Осторожно ответила она, но глаза не могли скрыть лучезарной надежды. – Мой кошмар отступил. Я думаю, мы нашли того, кто наслал проклятье. Все началось с Женевьевы. Адреас кивнул и настежь распахнул оконные ставни. – Нам пора уходить. – Подожди. – Остановила его Мария. Она обратилась к Леоноре, гнев которой сошел, уступив место парализующей апатии. – Я знаю, что на твою долю выпало много горя. Там, на кладбище, тебя ничего не ждет. Вам с Луизой там не место. Идем со мной, я смогу о вас позаботиться. Смогу защитить. Не бойся. Леонора окинула Марию бессознательным взглядом. Ее всю била сильная дрожь. Казалось, будто мысли девушки находятся далеко. – Вас не найдут. Тебе не придется отвечать за убийство мачехи. Идем, нам нужно выбираться. Поверь, если ты решишь уйти – я не стану держать вас силой. За дверью раздались крики. Быстрым движением, полным досады, Мария оправила растрепавшиеся волосы и взяла крошку Лу на руки. – Адреас. – Скомандовала она. – Помоги Леоноре спуститься. Мария хотела вернуться в ту убогую комнатенку, которую сняла по приезду в Париж, но Адреас ей не позволил. Он настойчиво и горячо убеждал ее отправиться в дом к баронессе и, наконец, ему это удалось. – Нам нужно знать наверняка! – повторял он снова и снова. – Пусть Агнесса вновь проведет ритуал. Мне так будет спокойнее. К тому же, теперь мы все в большой опасности – нас видели вместе с Августиной, и когда ее тело найдут – а его уже наверняка нашли – заподозрят и станут искать именно нас. Только баронесса сможет нам помочь, сможет защитить. Она очень богата, и у нее много влиятельных друзей. Доводы были убедительными, и Мария согласилась. Она надеялась, что баронесса также примет участие в судьбе сестер Биош – отчего-то девушка чувствовала свою вину перед ними. Может, Агнессе нужны молодые служанки? Мысль о том, что крошка Лу и Леонора снова станут жить с извергом-отцом, порождала в сердце Марии глубокую печаль, которая переросла в настоящую боль. Девушка неосознанно приложила руку к груди. Когда они достигли замка баронессы, переживания Мария стали причинять ей довольно ощутимые страдания. Кругом царили музыка и атмосфера веселья, над увядшим садом, истлевшим под дыханием осени, разносился ликующий смех – в доме баронессы был большой прием. – Я пойду и позову ее. – Адреас решительно поднялся со стула и направился к двери. – Мы ждем уже больше часа!– Она занята, не беспокой ее. Я и так злоупотребляю ее милостью. – Прошептала Мария. Ей становилось все тревожнее, все грустнее. – Нет. Я все же пойду. – Хмурился Адреас. – Решено! Я скоро вернусь. С этими словами он вышел из комнаты. Леонора и Луиза, притихшие, сидели на краешке кровати. Никто из них за все это время не проронил ни слова. Особенно беспокоила Марию Леонора – лицо девушки сделалось серым, дрожь никак не отпускала ее хрупкое тельце, а взгляд был полон безразличной пустоты.

Чтобы развеять тревогу, Мария принялась ходить из угла в угол, все убыстряя шаг, словно загнанный зверь. Отчего-то ей стало трудно дышать, и рука от ноющего сердца переместилась к шее. Вдруг до ее слуха донесся щелчок, будто открылась потайная дверь. Мария обернулась и увидела перед собой окровавленную Августину. Ее глаза, остановившиеся и остекленевшие, обожгли лицо девушки. Она отшатнулась, и, запутавшись в длинной юбке платья, упала. Комната стала медленно вращаться вокруг нее, постепенно убыстряя ход. «Как это возможно? Как она попала сюда?» – в ужасе думала Мария. Словно по команде в комнате погасли все до единой свечи. Мария не могла видеть, как сходятся стулья и комоды, как падают картины, как трепещут, будто от порывов ураганного ветра, занавески – но она чувствовала это, слышала, осязала. Августина наклонилась над ней, и девушка увидела зияющую, словно подсвеченную изнутри, рану на шее. Сладкие капли крови упали на ее лицо. Августина придавила Марию к полу, ее руки, комкая одежду, ползли по телу девушки. Мария вскрикнула: пальцы, словно стальные кольца, сдавили тонкую шею. – Нет, пожалуйста! Отпусти! Прошу! – девушка слышала крики и не могла узнать собственного голоса, не чувствовала движения губ, словно это и не она вовсе молила о пощаде. Комната наполнилась предсмертным хрипом, и внезапно Мария почувствовала, как по горлу заструился обжигающий, сладостный поток крови. Ее глаза распахнулись, и вернувшееся зрение еще никогда не было таким четким. Свечи вспыхнули с удесятеренной силой. Девушка словно очнулась от многолетнего сна, все ее тело было обновлено, мышцы налились силой, а сердце радостно трепетало, излечившись от муки тоски. Вслед за ослепительной вспышкой свечей до Марии донеслись звуки – стук открывающейся двери, вздох удивления, шаги, отдаленный плачь… И только затем девушка осознала, что все ее лицо и даже волосы перемазаны липкой кровью, что сидит она верхом на истерзанном, изуродованном теле Леоноры и обеими руками держит лоскуты мышц и кожи будто вывернутой наизнанку шеи. – Заверни ее в одеяло! – откуда-то сверху раздался мрачный голос баронессы. – Успокой девчонку, ее крики невыносимы!– Нет, нет, нет… – осознание содеянного все глубже проникало в мозг Марии. – О Господи, нет!– Идем. – Баронесса грубо стащила Марию с кровати. В потайной комнате произошел все тот же обряд. – Я думала, что все закончилось. – Причитала, не переставая, Мария. – Это должна была быть Августина! Она хотела избавиться от соперницы и стать законной супругой… Все сходится. Женевьева была первой, с нее все началось! Кровь Августины должна была замкнуть этот круг!!!Мария хотела бы заплакать, хотела бы рвать на себе волосы, но рвущее на части отчаяние отчего-то не шло ей на сердце. Она была полна грусти и раскаяния, ее терзали муки совести, но тяжесть тоски не угнетала ее сознание так, как раньше. Капли воска утонули одна за другой. – На тебе нет проклятия больше. – Удивленно протянула Агнесса. – Как странно… Адреас, принеси мне волосы девчонки. Юноша вернулся спустя мгновение, в ладони он сжимал пучок черных волос, которые баронесса тут же бросила в деревянную миску. Вода моментально окрасилась в кроваво-красный цвет. – Ты видишь это? – спросила Агнесса, игриво склонив голову набок. – Всему виной кровь человека, которому принадлежат эти волосы. – Этого не может быть! – Вмешался Адреас. – Зачем девчонке убивать свою собственную мать, единственную заступницу?– Это была не Леонора. – Прошептала Мария. – Разве ты забыл?– Кровь проклявшего или же кровь от его крови. – Повторила баронесса. – Ты понимаешь теперь? – вопросил бесцветный голос Марии темноту. Марсель Биош никого никогда не любил до встречи с Августиной. Она была его наваждением, его солнцем, его вечной весной. Он точно знал, что только она одна заботилась о нем, пеклась о его благополучии. Лишь Августина умела понять его и утешить. Никто не мог представить себе, какая невообразимая мука терзала сердце Марселя! Если госпожи Ледоен не было рядом, он стенал и не находил себе места, будто невидимые нити рвали его плоть и влекли к Августине. Жгучая, нездоровая любовь порождала великую ненависть к жене, к ее отродью. В один унылый осенний день он понял, что так продолжаться больше не может, что выходом будет только смерть, ведь без Августины ему не было жизни. – Я могу научить тебя, но это очень большой грех. – Прошамкала старуха-колдунья. – Возьмешь его?И Марсель ответил: «Да».