Безымянный городСтрашные рассказы, мистические истории, страшилки

Серые сумерки наполняют комнату смрадным хлюпающим киселём, болотной тоской и отчаянием. Мы лежим на двуспальной кровати лицами вверх, слишком измотанные, чтобы говорить, уснуть или хотя бы заняться любовью. Впрочем, этого у нас и так не было уже много лет, с тех самых пор, как ты вышла замуж. Сегодня он как обычно будет ждать тебя в вашей квартире, но впервые со дня свадьбы ты не вернёшься туда на ночь. Ты даже не заставишь себя добраться до телефона в другой комнате, чтобы предупредить его о своём отсутствии, и всё потому, что в голове твоей снова гуляют бесы, а усталость могильной плитой давит на глазные яблоки. Мне кажется, что именно так и приходит Апокалипсис. Он не обрушивается на наши головы солнечными лучами, сжигая всё живое, и не обращает воду в морях в кровь, где тонут обречённые. Последние времена незаметно заползают в души каждого из нас, чтобы угнездиться там и выесть их изнутри. Апокалипсис – это затмение в сердцах, это моя водка по утрам и твоя песня, которую мы, разнося в кровь руки, раз за разом играли сегодня, тщетно стремясь перекричать пустоту квартиры. Твоя новая песня о безымянном проклятом городе. Я хорошо знаю этот город, да и все вы не хуже, ведь он там, где находится каждый из нас. Над ним всегда нависает неподвижное свинцовое небо, а под ногами хрипит грязный и липкий снег. Здесь в промёрзших подвалах и слепых подворотнях коченеют призраки бродяг с нечёсанными бородами и волосами, превратившимися в сосульки. Здесь нет людей, но на улицах ярко горят высокие костры. Ты будешь смотреть на них издалека, но вряд ли приблизишься, чтобы почувствовать тепло, ведь пламя их совсем не то, у которого греют озябшие руки. Этот огонь другого рода: в треске его слышны мольбы и истошные вопли ведьмы, не сумевшей избежать его жадных объятий. Говорят, что много столетий назад степные кочевники, горя ненавистью, по бревну растащили деревянные дома города, чтобы сам образ его навсегда исчез из людских сердец. Но ненависть утонула в припадке бессилия, когда на следующий же день глазам их вновь явились костры, пылающие посреди скованных гололёдом улиц. Этот город древнее нашей памяти, он покоится на костях своих неведомых строителей, стоны которых никогда не растворятся в морозном воздухе. Я чувствую, как страх медленно заползает вовнутрь, понемногу заполняя собой все уголки моего естества. Я не хочу думать о городе, но не могу не делать этого. У меня нет другого выхода, я должен понять, для чего мы оба весь день насиловали пространство моего жилища звуками твоей новой песни. Я хочу знать, что мы так стремились сказать этим миру и себе, если мир всё равно глух, а для нас и так всё ясно. Мне так важно осознать, что же на самом деле кроется за этим: пьяное творческое безумие или же всё-таки нечто иное, о чём я могу только догадываться?Если ты пишешь такие песни, то, может, ты объяснишь мне, почему в последнее время меня преследует такой страх по ночам? Почему, когда, мучимый похмельной жаждой, я бреду на кухню, я так боюсь бросить взгляд на дверной глазок, в котором виден только кусочек света электрической лампочки в парадной? Что движет мной, когда я залепляю это отверстие чёрной клейкой лентой, и отчего меня ужасает одна только мысль о том, чтобы нажать на дверную ручку, хотя все замки надёжно заперты? Что я страшусь увидеть за своей дверью? А может быть там вместо лестничной площадки в электрическом свете на самом деле горят костры, и бесы танцуют в их адском зареве? Как знать… Приходит день, и мои страхи кажутся мне лишь смешными картонными пугалами, но следующей ночью всё возвращается вновь. Так скажи же, если ты хоть раз испытывала подобное, скажи, как мне избавиться от этих видений?Ты ничего не говоришь, и я совсем не удивлён, ведь всё сказанное только что осталось лишь в моём сознании. Дыхание твоё ровно, и в какой-то момент я начинаю думать, что ты всё-таки уснула, когда твои пальцы вдруг касаются моей щеки. Ты начинаешь говорить. Голос твой приглушён и хрипл, и мне почему-то кажется, что ты отвечаешь на мой невысказанный вопрос, хотя речь идёт совсем о другом. Ты говоришь о том, как часто в том месте, где мы живём, стали пропадать люди, и как истончилась и без того зыбкая грань между нами и безымянным городом. Самые же тонкие стенки находятся там, где проходят трамвайные рельсы, особенно если они проложены по бесплодной каменистой почве. Идти по ним просто так бывает не всегда опасным, но риск возрастает во много раз, если ты идёшь с опущенной головой. Ты следуешь вдоль бесконечных полос железа, завороженный их бегом, а подняв, наконец, голову, с ужасом понимаешь, что оказался в совершенно ином месте. Впрочем, поначалу ты можешь ничего и не заметить, и лишь спустя какое-то время осознаёшь отсутствие вокруг каких-либо примет человеческого существования. Есть лишь один способ вернуться, если, конечно, ты уже не зашёл настолько далеко, чтобы услышать вдали потрескивание костров. Пока ещё не поздно нужно развернуться и как можно быстрее идти назад. Серые сумерки наполняют комнату смрадным хлюпающим киселём, болотной тоской и отчаянием. Мы лежим на двуспальной кровати лицами вверх, слишком измотанные, чтобы говорить, уснуть или хотя бы заняться любовью. Впрочем, этого у нас и так не было уже много лет, с тех самых пор, как ты вышла замуж. Сегодня он как обычно будет ждать тебя в вашей квартире, но впервые со дня свадьбы ты не вернёшься туда на ночь. Ты даже не заставишь себя добраться до телефона в другой комнате, чтобы предупредить его о своём отсутствии, и всё потому, что в голове твоей снова гуляют бесы, а усталость могильной плитой давит на глазные яблоки. Мне кажется, что именно так и приходит Апокалипсис. Он не обрушивается на наши головы солнечными лучами, сжигая всё живое, и не обращает воду в морях в кровь, где тонут обречённые. Последние времена незаметно заползают в души каждого из нас, чтобы угнездиться там и выесть их изнутри. Апокалипсис – это затмение в сердцах, это моя водка по утрам и твоя песня, которую мы, разнося в кровь руки, раз за разом играли сегодня, тщетно стремясь перекричать пустоту квартиры. Твоя новая песня о безымянном проклятом городе. Я хорошо знаю этот город, да и все вы не хуже, ведь он там, где находится каждый из нас. Над ним всегда нависает неподвижное свинцовое небо, а под ногами хрипит грязный и липкий снег. Здесь в промёрзших подвалах и слепых подворотнях коченеют призраки бродяг с нечёсанными бородами и волосами, превратившимися в сосульки. Здесь нет людей, но на улицах ярко горят высокие костры. Ты будешь смотреть на них издалека, но вряд ли приблизишься, чтобы почувствовать тепло, ведь пламя их совсем не то, у которого греют озябшие руки. Этот огонь другого рода: в треске его слышны мольбы и истошные вопли ведьмы, не сумевшей избежать его жадных объятий. Говорят, что много столетий назад степные кочевники, горя ненавистью, по бревну растащили деревянные дома города, чтобы сам образ его навсегда исчез из людских сердец. Но ненависть утонула в припадке бессилия, когда на следующий же день глазам их вновь явились костры, пылающие посреди скованных гололёдом улиц. Этот город древнее нашей памяти, он покоится на костях своих неведомых строителей, стоны которых никогда не растворятся в морозном воздухе. Я чувствую, как страх медленно заползает вовнутрь, понемногу заполняя собой все уголки моего естества. Я не хочу думать о городе, но не могу не делать этого. У меня нет другого выхода, я должен понять, для чего мы оба весь день насиловали пространство моего жилища звуками твоей новой песни. Я хочу знать, что мы так стремились сказать этим миру и себе, если мир всё равно глух, а для нас и так всё ясно. Мне так важно осознать, что же на самом деле кроется за этим: пьяное творческое безумие или же всё-таки нечто иное, о чём я могу только догадываться?Если ты пишешь такие песни, то, может, ты объяснишь мне, почему в последнее время меня преследует такой страх по ночам? Почему, когда, мучимый похмельной жаждой, я бреду на кухню, я так боюсь бросить взгляд на дверной глазок, в котором виден только кусочек света электрической лампочки в парадной? Что движет мной, когда я залепляю это отверстие чёрной клейкой лентой, и отчего меня ужасает одна только мысль о том, чтобы нажать на дверную ручку, хотя все замки надёжно заперты? Что я страшусь увидеть за своей дверью? А может быть там вместо лестничной площадки в электрическом свете на самом деле горят костры, и бесы танцуют в их адском зареве? Как знать… Приходит день, и мои страхи кажутся мне лишь смешными картонными пугалами, но следующей ночью всё возвращается вновь. Так скажи же, если ты хоть раз испытывала подобное, скажи, как мне избавиться от этих видений?Ты ничего не говоришь, и я совсем не удивлён, ведь всё сказанное только что осталось лишь в моём сознании. Дыхание твоё ровно, и в какой-то момент я начинаю думать, что ты всё-таки уснула, когда твои пальцы вдруг касаются моей щеки. Ты начинаешь говорить. Голос твой приглушён и хрипл, и мне почему-то кажется, что ты отвечаешь на мой невысказанный вопрос, хотя речь идёт совсем о другом. Ты говоришь о том, как часто в том месте, где мы живём, стали пропадать люди, и как истончилась и без того зыбкая грань между нами и безымянным городом. Самые же тонкие стенки находятся там, где проходят трамвайные рельсы, особенно если они проложены по бесплодной каменистой почве. Идти по ним просто так бывает не всегда опасным, но риск возрастает во много раз, если ты идёшь с опущенной головой. Ты следуешь вдоль бесконечных полос железа, завороженный их бегом, а подняв, наконец, голову, с ужасом понимаешь, что оказался в совершенно ином месте. Впрочем, поначалу ты можешь ничего и не заметить, и лишь спустя какое-то время осознаёшь отсутствие вокруг каких-либо примет человеческого существования. Есть лишь один способ вернуться, если, конечно, ты уже не зашёл настолько далеко, чтобы услышать вдали потрескивание костров. Пока ещё не поздно нужно развернуться и как можно быстрее идти назад. При этом смотреть необходимо только вверх, найти в небе какую-нибудь точку и больше не отрывать от неё взгляда. Немногим повезло выбраться из города таким путём, но всё же это был единственный, хоть и очень слабый шанс. Поговаривали, впрочем, что кроме рельс есть и другие истончившиеся места, и проявляться они могут где-угодно. Можно сказать, что это подобно водовороту, неожиданно возникающему на водной глади, а затем столь же внезапно исчезающему. Так, если в своей квартире вы вдруг видите незнакомый предмет, неизвестно как там очутившийся, ни в коем случае не берите его в руки. Вам нужно просто выйти из помещения, прикрыв за собой дверь, и постоять за ней несколько секунд. Когда вы откроете её вновь, предмет бесследно исчезнет. Но если вы по неосторожности всё же прикоснулись к нему…Я слушаю, прижав ладонью твои пальцы к своей щеке, потому что мне по-прежнему страшно, хоть и не так сильно как тогда, когда глухой ночью я в одиночестве стою перед залитым неземным светом глазком. Я слушаю и сам не замечаю, как в какой-то момент резко проваливаюсь в темноту, когда усталость наконец-то выключает сознание. Я не знаю, сколько пребываю в таком состоянии; из сна меня медленно вытягивает движение твоего тела на соседней стороне кровати. Ещё не до конца понимая, где нахожусь, я отмечаю стук твоих босых ног по паркету и скрип прикрываемой двери. До меня доходит, что ты всё же решила позвонить мужу, и тогда я поворачиваюсь на другой бок, чтобы изменить положение до боли затёкшей шеи. Неожиданно мои пальцы касаются чего-то прохладного, и я машинально поднимаю предмет к глазам, чтобы рассмотреть его поближе. За окном уже давно стоит ночь, и всё же мне удаётся разглядеть контуры необычной формы медальона на тонкой цепочке. Несколько секунд я пребываю в уверенности, что цепочка эта просто соскользнула с твоей шеи, и вдруг осознаю, что никогда не видел на тебе подобной вещи. В мозгу вспыхивают сказанные тобой слова, я рывком вскакиваю с дивана, пробегаю коридор и распахиваю дверь в соседнюю комнату. В холодном свете полной луны её пустота бьёт в глаза словно плетью. Мои ноги наливаются тяжестью, я чувствую, что не в силах сделать и шага. Внезапно я понимаю, что всё ещё сжимаю в кулаке медальон, и с силой отшвыриваю его прочь. Звук удара о стену странным образом выводит меня из оцепенения. Время слишком дорого, и поэтому вместо того, чтобы бежать к двери, я одним прыжком оказываюсь на подоконнике и рву на себя защёлку на окне. Лишь на секунду я застываю в распахнутом проёме, отыскивая точку на небе, а затем мой взгляд фокусируется на сияющем лунном диске. Я приседаю и тут же с силой распрямляю ноги. Гигантский лик луны прыгает мне в глаза, и я повисаю над бескрайней заснеженной равниной, испещрённой бесчисленными огнями костров.